Если б не было тебя...

Диана играла, закрыв глаза, и музыка ее рождала ощущение покачивания на волнах. Зал замер, вслушиваясь в мягкое, колеблющееся движение мелодии, с монотонной ритмической окраской, похожее на удары весел о воду.

Девушка слегка раскачивалась в такт музыке, забыв обо всем на свете, охваченная волшебством звука.

Последний аккорд, и смычок отрывается от струн, чтобы резко опуститься вниз, почти упасть с внезапно ослабшей рукой. Скрипка, напротив, крепко и бережно удерживаемая сильной уверенной рукой, тоже опускается и занимает привычное место возле ног скрипачки. Диана открывает глаза и встречается взглядом с сине-серыми глазами, которые горят неестественно ярко, воспаленным, болезненным светом. Она не может отвести взгляда, до конца не поняв, кому же, такому знакомому и опасному, принадлежат эти глаза.

После нескольких секунд затишья, зал взорвался аплодисментами. Аплодировали стоя, долго… Женщины, что послабее, прижимали платочки к глазам, утирая сентиментальные слезы, вызванные волнующей музыкой. Те, что покрепче, кусали губы, борясь с непрошенными слезами. Море реакций в наполненном слушателями зале, где не было никого, кто остался бы равнодушным к исполненной Дианой баркароле.

Как покидала сцену, Диана не запомнила. Очнулась она уже за кулисами, когда профессор Измайлов в каком-то религиозном экстазе тряс ее руку.

— Я знал, знал, что вы можете… — вновь и вновь повторял он. — Вы видели их лица? Они же плакали! Вам удалось разбудить их дремавшие души! Я знал, что не ошибаюсь в вас, что истинный талант невозможно долго прятать…

Диана совершенно растерялась. Она не понимала, что происходит. Вроде, это она только что исполняла баркаролу. С другой стороны, ей казалось, что смычок на какое-то время зажил собственной жизнью, водя ее рукой, а не она им. Она сама так же, как слушатели в зале, отдалась во власть музыки, словно слыша ее в чужом, талантливом исполнении.

Кто-то еще подходил и поздравлял ее с успехом. Она не запомнила, кто это был. Возможно, потому что желающих поздравить было много, лица мелькали перед Дианой, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе. Она улыбалась всем, пожимала руки. Некоторые даже обнимали ее и целовали. А в голове гудело так, что хотелось скорее вырваться из этого праздничного удушья, вдохнуть вечерней прохлады и подумать… Необходимо было осмыслить, что же с ней только что произошло?

Я нашел тебя! Артур.

«Что я тут делаю?» — Артур все время мысленно задавал себе этот вопрос, машинально глядя на сцену, где какой-то пианист виртуозно исполнял незнакомое ему произведение. Он не понимал, зачем пришел сюда. Вернее, он осознавал, что пришел сюда искать свою незнакомку, но не верил, что найдет ее. Вероятность того, что найдет, казалось ему настолько ничтожной, что рождала болезненное отчаяние. Это, как использовать последний шанс в попытке сделать что-то, совершенно не рассчитывая на удачу.

В груди так сильно щемило, что казалось еще чуть-чуть, и он не выдержит этой боли, сорвется. Чем это грозит ему лично и окружающим, он не мог даже предположить.

— Вот, смотри… — Сергей сунул под нос Артуру программку, — следующим номером какая-то Диана Ольховская. Скрипачка, между прочим. Может она, а?

— Не знаю… — а про себя подумал: «Не верю».

— Как люди только переносят музыку в таком количестве? — продолжал бурчать Сергей. Он считал себя почти что героем, который идет на такие жертвы ради друга.

— Они любят музыку, — угрюмым шепотом ответил Артур.

— Что-то тебя она не особенно радует. Ты ж у нас тоже любитель классики.

— Значит, не такой уж и любитель, — Артур опустил голову, не в силах больше смотреть на сцену. Ему хотелось встать и уйти. Если бы не Сергей, которого не хотел обижать, он бы так и сделал.

— Блин, ты совсем скис… Видел бы ты себя со стороны, — грозно прошептал Сергей, для убедительности ткнув Артура локтем в бок. — Плюнь ты и разотри! Ну, не найдешь и что? Других полно! Вон их сколько бродит вокруг. Только и мечтают, когда ты обратишь на них внимание…

Голос Сергея прорывался сквозь мысли Артура, нарушая их плавно-угрюмое течение. Почему-то родилось сравнение с мухой, которая назойливо лезет в лицо, как от нее не отмахивайся. Но не мог же он отмахнуться от лучшего друга. Да, и некрасиво это, все-таки тот столько сделал для него, за что Артур был благодарен.

Он перестал слушать музыку, погрузившись в собственные мысли. Ругал себя за слабость и бесхарактерность, что позволил себе попасть под власть неизвестно чего. Он не заметил, как смолкла музыка, и замолчал Сергей. Он перестал замечать все вокруг, забыв, где находится.

— Арто, свершилось! — горячо зашептал на ухо Сергей, тряся Артура за рукав куртки. — Это она! Слышишь, болван? Это она!

Она! Смысл настиг Артура мгновенно. Задрожав всем телом, он посмотрел на сцену, на которую в этот момент выходила хрупкая девушка в узенькой черной юбке, воздушно-белой блузке и туфлях на высокой шпильке. Она шла прямо, торжественно, как-то по-военному и, в то же время, очень женственно чеканя шаг. Глаза ее были широко распахнуты, но сразу становилось понятно, что никого и ничего она не видит, сосредоточившись на том, что ей предстояло сделать. Девушка повернулась лицом к публике, взгляд устремила в одну точку — куда-то поверх голов зрителей самого последнего ряда. Приложила скрипку к плечу, взмахнула смычком, закрыла глаза и начала играть…

Взрыв! Сознание взорвалось мгновенно. В этот раз не было больно. Неожиданно, но не больно. Голова была ясная, как никогда. Зрение обострилось до предела, впитывая каждую черточку, каждый штришок этого лица и фигуры.

Сергей что-то говорил рядом, но Артур не слышал. Он старался впитать в себя как можно больше. Он чувствовал, как энергия наполняет его, как ком в груди тает, освобождая дыхание, как вдохновение заполняет волной. Он отдаленно слышал музыку, понимал только, что звучит что-то красивое, волнующее. Он смотрел на девушку и мысленно молил ее взглянуть на него, открыть глаза. Он ревновал ее к музыке, во власти которой она сейчас находилась.

И вот последний звук смолк. Как в замедленном кино, Артур наблюдал движение длинных ресниц, венчающих полупрозрачные с тонкими прожилками, не тронутые тенями, веки. Он даже не осознавал, что с десятого ряда невозможно видеть так хорошо, так отчетливо. Он просто видел и не задумывался почему.

Успокаивающееся волнение сменяет удивление, на место которому быстро приходит испуг и невозможность сделать что-либо. Артур понимал, что пугает девушку своим видом и фанатичностью. Понимал, что она бы с радостью не смотрела на него, но какая-то сила, под властью которой находился он сам, не дает ей отвести глаз. Все длилось не более нескольких секунд, на которые жизнь вокруг них замерла, стерев окружающих. Прервал контакт шквал аплодисментов. Скрипачка вздрогнула и отвела взгляд от Артура. Она улыбнулась сначала неуверенно, а потом по-детски радостно и растерянно. Внезапно Артур почувствовал себя обделенным, обиженным.

Девушка скрылась за кулисами, унося с собой волшебство, но оставляя послевкусие, которого, как догадывался Артур, надолго не хватит. Пройдет немного времени, и ему опять необходимо будет увидеть ее. Но сейчас он чувствовал себя если не счастливым, то вполне довольным.

— Будем дальше тут сидеть или подождем ее на улице? — услышал он голос Сергея, в котором угадывалась плохо замаскированная надежда.

— Я, пожалуй, домой…

— Совсем сдурел, да?! — Сергей от возмущения вытаращил глаза. — Зря мы, что ли, все это проделали?

— Мне нужно домой, побыть одному… — Артур встал и начал пробираться между рядами, двигаясь к выходу.

— Ну, ты вообще… У тебя с головой все в порядке? Да, стой ты! — Сергей обогнал Артура и преградил ему путь, когда тот уже начал спуск со второго этажа, где находился концертный зал. — Куда идешь?

— Серег, не обижайся, но мне нужно домой, — Артур поморщился, как от зубной боли. Ну, как он мог объяснить другу, что не хочет, чтобы тот был рядом, когда он встретит девушку и заговорит с ней? Как сказать ему это так, чтобы не обидеть? Артур еще и сам не знал, что скажет, как подойдет к ней. Сергей, со своей неуемной энергией будет только мешать. Он может что-нибудь ляпнуть, что отпугнет ее. Артур хотел сейчас пойти домой, побыть одному, попробовать еще раз написать ее портрет. Тем более что теперь он точно знал, где ее можно найти. Ради такого дела он готов до утра простоять возле входа в консерваторию, поджидая ее. Да что там, готов не один день караулить ее. — Не могу я сегодня, понимаешь? — не придумав ничего лучше, сказал Артур.

— Да, ну тебя — придурка, — Сергей махнул рукой и продолжил спускаться по лестнице. — Твой диагноз — неизлечим.

Артур перевел дух — по голосу понял, что Сергей на него не сердится, что многолетняя дружба приучила его к подобным причудам.

Глава 5

Первое свидание. Диана.

Весь вечер Диану терзала головная боль. Несколько болеутоляющих таблеток выпила с небольшими промежутками во времени. Ничего не помогало. Она не могла ни читать, ни смотреть телевизор… Даже просто лежать было трудно.

Столько мыслей теснилось в голове, что Диана удивлялась, как это она до сих пор не лопнула от такого напора. Она думала о сегодняшнем успехе, который совершенно не осознавала. Понимала, что все произошло именно с ней. Это она виртуозно исполняла номер, ей аплодировали стоя. Профессор Измайлов восторженно тряс ей руку и что-то говорил, говорил… А она как будто видела все это со стороны. Астральная заморочка, — такое определение пришло в голову Дианы, чем больше она думала о концерте.

Еще этот странный парень. Он-то откуда там взялся? Диана никак не могла описать собственные ощущения. Когда она смотрела в его глаза, не понимала далеко или близко они находятся. До мельчайших подробностей могла восстановить в памяти их цвет. Огромный черный зрачок, окруженный светло-серой радужной оболочкой с синими вкраплениями. Взгляд, из-под власти которого она не могла выбраться.

Уже второй раз она встречает его, и снова встреча выбивает ее из привычной колеи. Сидя в постели, борясь с сильнейшей головной болью, безуспешно пытаясь заснуть, Диана не понимала, чего ей больше хочется — плакать или смеяться. Она пыталась осознать, что испытывает в данный момент. И пришла к неутешительному выводу — смесь чувств такова, что специалист по психиатрии может запросто ставить диагноз крайнего психического расстройства или шизофрении в начальной стадии.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула симпатичная женщина лет сорока пяти.

— У тебя все в порядке? — женщина выглядела озабоченной и взволнованной. — Ты уже два часа сидишь в своей комнате, не показывая носа. Ужинать отказалась. Мы с папой волнуемся.

— Мама! — от громкого вскрика Дианы, женщина вздрогнула. — Ты зачем постриглась?!

— Как зачем? — женщина невольно прикоснулась к волосам, таким же кудрявым, как у Дианы, только коротко стриженным и выкрашенным в черный цвет. — Мне так гораздо удобнее, не нужно долго укладывать…

— Я же просила тебя не стричь! — перебила ее Диана. — Зачем раньше времени превращать себя в старуху?!

Мама Дианы вот уже месяц как собиралась к парикмахеру. Диана уговаривала ее не делать этого. Предлагала отрастить волосы, считая, что так та будет выглядеть моложе. Думала, что сумела убедить. А на самом деле, как оказалось, та только делала вид, когда соглашалась с дочерью, а как появилось свободное время, помчалась в парикмахерскую.

— Так. Я, пожалуй, пойду… — женщина нахмурилась, пытаясь справиться с обидой. — Вижу, ты совсем не в духе.

Ну вот! Теперь к непонятному состоянию Дианы прибавились еще и угрызения совести, что набросилась на мать. Далась ей эта стрижка! В конце концов, личное дело каждого, какую прическу носить, стричься коротко или нет. Диане хотелось выбежать за матерью и попросить прощения, обнять ее и поцеловать, но внутреннее упрямство не позволило и этого сделать.

Вечер был испорчен окончательно. Свернувшись калачиком и укрывшись с ухом одеялом, Диана предприняла очередную попытку уснуть, не рассчитывая на успех. Успех рассудил по-своему — уснула Диана почти мгновенно. Правда сон ее был беспокойным. Она ворочалась и просыпалась всю ночь, из-за чего успела «посмотреть» огромное количество сумбурных снов, из которых ничего не запомнила.

* * *

Проснулась Диана рано, в дурном расположении, но без головной боли. Учитывая, что настроение у нее держалось примерно одинаково плохим вот уже неделю, она успела привыкнуть. Отсутствию головной боли тихо порадовалась, боясь сглазить.

Диана, как правило, заранее планировала выходные. Обычно ее планы были так или иначе связаны с Лилей — почти все субботы и воскресенья они проводили вместе. Но подруга все еще была на гастролях, и у Дианы образовалась куча свободного времени, которое хотелось потратить с пользой. Конечно, можно остаться дома и помочь маме по хозяйству, тем более что младшие сестры по субботам учились, а потом гуляли или ссорились. Помощи от них никакой.

Представив себя с пылесосом в руках или загружающей белье в стиральную машину, Диана испытала приступ настоящей дурноты. На такой подвиг она сегодня явно не способна, да простит ей это мама. Из дома нужно уходить, осталось решить куда. К Моне идти не хотелось, она точно будет расспрашивать про концерт. Диана пока еще не готова делиться подробностями. К прогулке не располагала погода — дождь лихо барабанил по водостоку. Зато можно посвятить день занятиям, отработать ненавистное пиццикато. Осталось решить, где этим заняться.

Стоило Диане заиграть на скрипке дома, как сестры начинали вопить еще сильнее. Складывалось впечатление, что делали они это специально, хотя она и так старалась в квартире заниматься как можно реже, когда оставалась одна. Благо, руководство консерватории заботилось о своих студентах, разрешая репетировать и по выходным в своих стенах. Для этого отводилось несколько классов, которые всегда оставались открытыми. Само здание закрывалось сторожем в десять часов вечера, так распорядился ректор.

Решено было отправиться в привычный класс, чтобы как следует порепетировать перед следующей неделей. Единственным препятствием являлся дождь, который Диана терпеть не могла. По непонятной причине в такую погоду она чувствовала моральное опустошение. Особенно находясь вне дома. На нее накатывала безотчетная тоска, становилось неуютно и хотелось плакать. Она часто думала, отчего так происходит? Решила, что корни уходят в детство. Видно, в ее детстве было что-то нехорошее, связанное с дождем, что оставило след в памяти. Мама не могла ничего припомнить, как Диана ее ни пытала. Трезво поразмыслив, что ее и без того отвратительное настроение вряд ли что-то испортит сильнее, Диана решила не обращать на дождь внимания, вооружилась большим зонтом-тростью и отправилась в консерваторию.

Когда вся мокрая, со скрипкой в футляре в большой сумке, она забежала в здание консерватории, сторож посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

— Не сидится вам дома в такую погоду, — он разве что не покрутил пальцем у виска. Хотя, и по лицу все было понятно, что он думает о Диане.

— Не сидится, — Диана раскрыла зонтик и поставила его сушиться возле окна в холле. — Какой кабинет свободный?

— А какой угодно, — хохотнул седоусый дядька. — Кроме вас, желающих больше нет.

Все правильно, кто в такую погоду, в выходной, придет сюда. Она прислушалась к тишине, неестественной для подобного заведения, где все время слышишь звуки, не совпадающие ни по вибрации, ни по колебаниям, создающие диссонанс, такой раздражающий музыкальное чувство и, в то же время, родной в своей неудовлетворительности.

Диана поднялась на второй этаж и открыла дверь в первый попавшийся кабинет. Небольшой класс встретил тишиной, полумраком и осенней затхлостью. Подняв жалюзи и распахнув единственное окно, Диана впустила в комнату свет, шум дождя и запах влажной свежести. Странно, как на нее подействовала совокупность ощущений. Нервозность и суетность испарились, уступая место спокойствию и вдумчивости.

Облюбовав преподавательский стол, Диана раскрыла футляр и бережно достала инструмент. Несмотря на уверенность движений, действовала она словно на автомате. Нужно настроить скрипку. Диана обладала абсолютным слухом, что позволяло ей ясно слышать, как звучит нота «Ля», от которой настраивались все остальные струны. Она посмеивалась над собой, говоря, что хоть с этим у нее все в порядке, если бы ей еще и помощь камертона требовалась, то плакала ее мечта о большой сцене.

Отрегулировав натяжение струн, щипая их по очереди, Диана достала из футляра металлическую коробочку, откуда вынула прозрачный, похожий на янтарь, камушек канифоли. Взяв смычок, она несколько раз провела им по конскому волосу, по его внешней стороне, которая соприкасается со струнами. Пыль от канифоли, осевшую на корпус скрипки, Диана просто сдула, как делала это всегда.

Если бы кто-то наблюдал сейчас за ней со стороны, подумал бы, что она готовится к ответственному концерту, так серьезно и торжественно Диана выглядела. Ее внешний вид не вязался с будничностью обстановки. Еще сильнее наблюдатель удивился бы внутреннему настрою Дианы в момент подготовки скрипки к игре — мыслями она унеслась далеко от предстоящего занятия. Думала она о странном парне, которого встречала дважды. Она пыталась определить, какие чувства он вызывает у нее. То, что сильные, она не сомневалась, но положительные они или отрицательные, или и то и другое, определить не могла. Ей нравилась его внешность — это плюс, но пугала дикость, граничащая с невменяемостью, — это минус. Парень явно заинтересовался ею, Диана в этом не сомневалась. Иначе, как еще можно объяснить его вид? Ей льстило внимание, но и пугало одновременно. Бесило то, как часто она думает о нем с момента первой встречи. Она совершенно этого не хотела, но мысли сами возвращались к нему, воскрешая в памяти мельчайшие подробности его внешности и поведения. И больше всего ее злило желание увидеть его снова.

Диана разложила ноты на пюпитре. Для тренировки она выбрала отрывок из Пятой симфонии Бетховена, где пиццикато придает драматизм всему произведению. Эта симфония перекликалась с настроением Дианы. Там люди боролись с лишениями и невзгодами во имя радости и счастья, а тут Диана — с самой собой.

Музыка должна доставлять наслаждение, как исполнителю, так и слушателю, — считала Диана. Исполнитель получает удовлетворение от плодов упорных тренировок, приложенных усилий, длительного обучения. Все это выливается в искусную мелодию, направленную на ублажение слушателя и ценителя музыки. Исполнитель трудится, радуясь успехам, а слушатель отдыхает от труда, наслаждаясь музыкой. Искусство базируется на изнурительном труде.

Диана была настоящим тружеником, отводя тренировкам почти все свободное время. Она стремилась к совершенству, не надеясь даже на сотую часть того, на что претендовала. Оттачивая мастерство, мысленно сравнивала себя со школьницей-отличницей, идущей на золотую медаль благодаря постоянным зубрежкам и повторениям, в то время как рядом с ней находятся одаренные люди, которым учение дается с легкостью без всяких усилий с их стороны. Если она и завидовала талантливым студентам, то совсем чуть-чуть, не зацикливаясь, понимая, что это закладывается на генном уровне, и дано не многим. Больше Диану огорчало, что сколько бы времени она ни проводила в занятиях, до их уровня никогда не дотянет. Максимум, на что она надеялась, — место в хорошем оркестре, под руководством талантливого дирижера, где сможет работать в слаженной команде.

Диана любила свою скрипку и даже разговаривала с ней в минуты особой сентиментальности, когда никто не мог слышать. Она ухаживала за ней, балуя дорогим футляром, качественной канифолью, импортными и дорогими средствами для протирки. Но она понимала, что оживить то, что по сути является куском дерева, невозможно, что ее друг всегда будет Буратино. Понимала до недавнего времени… пока скрипка не начала оживать от прикосновения смычка к струнам.

В третий раз скрипка зазвучала самостоятельно. В третий раз из скрипача-труженика Диана превратилась в отдыхающего слушателя, наслаждающегося музыкой, им же воспроизводимой. Это было настолько непостижимо, необъяснимо логически, что выбивало Диану из равновесия, вновь наталкивая на мысль, что с ней не все в порядке. Осознавать, что играет она, было лестно, а искать объяснения — страшно.

Артур.

Вернувшись с концерта, Артур для приличия покрутился перед Людой в гостиной, где она отдыхала перед телевизором за просмотром одного из любимых сериалов. Всем своим видом он пытался показать тете, что все в порядке, чувствует он себя хорошо, что она может не волноваться. Артур понимал, что за последнюю неделю истрепал тете нервы своим поведением. Из гостиной он направился в свою комнату, хотя больше всего ему хотелось закрыться в мастерской и не выходить оттуда, пока не запечатлеет события вечера на холсте.

Несмотря на острое желание, больше похожее на исступление, Артур заставил себя не выходить из комнаты в течение всего вечера. Он побороздил просторы Интернета, чего не делал уже сравнительно давно, пообщался с единомышленниками на сайте «Мир живописи», где зарегистрировался несколько лет назад. Около полуночи отправился в постель.

Дело в том, что Артур хотел запечатлеть увиденное с фотографической точностью, с помощью игры света и тени создать неповторимую световоздушную атмосферу.

По манере письма и выбранному направлению Артур относил себя к портретистам — самой распространенной группе в художественной среде. В душе, в мечтах, он стремился к импрессионизму — узкому направлению реализма, с его «брызгами» цвета, способными отразить эмоциональное настроение. И неважно пейзажное ли искусство, различные абстракции или жанровые картины… Его желание творить в цвете было подобно мечте о свободе получившего пожизненное заключение.

О стремительном вихре цветовых решений Артур знал только из книг. Он страдал от невозможности даже представить, как это выглядит в действительности. В его голове сложилась расплывчатая модель импрессионизма, как чего-то прекрасного и недосягаемого, настоящего искусства безупречного вкуса. Глядя на картины Моне, Ренуара… Артур видел лишь промежуточные оттенки серого, контраст светлого и темного, четкую передачу формы. Он не мог различать локальный цвет и цвет, приобретаемый под воздействием освещения, подрагивающие переливающиеся мазки, как различали другие приверженцы импрессионизма. Разглядывая известные полотна, Артур не улавливал посыла, заключенного в плоском куске холста.

Увидев девушку впервые, Артур не понял, что произошло. Позже, у себя в мастерской, когда на холсте постепенно проступал образ, до него начало доходить, что это оно — то самое, о чем он так много знал в теории, но даже не мечтал познать в жизни. Впервые он понял, что значит выразительность цветовой гаммы мазка, эмоциональная окрашенность цвета, передающая его собственные чувства.

Он хотел наносить на холст несмешанные краски, просто выдавливая их из тюбика. Не стараться растушевать мазки, нанося их чистыми и небольшими. Хотел «ловить» черты незнакомки быстрыми «пятнами» цвета и испытывать счастье от разглядывания полотна, словно покрытого заплатами. Он мечтал вновь ощутить пережитое, как если бы холст был его чувством или идеей в краске. Он испытывал мучительную потребность, чтобы настроение стремительно улучшалось, по мере приближения картины к завершению, достигнув почти эйфоричности с последним мазком кисти.

По пути с концерта, Артур лихорадочно размышлял. С одной стороны, ему хотелось немедленно приступить к работе. Он намеренно замедлял шаг, чувствуя, что готов перейти на бег. С другой стороны, росло желание чего-то особенного, никак не формирующееся в определенную мысль. Он хотел естественности, более правдивого отражения натуры. Ему нужен свет и воздух. Наконец-то мысль оформилась — он хотел попробовать работать на пленэре, в естественных условиях. Артур чувствовал, что на открытом воздухе сможет еще лучше передать богатство изменений цвета, сделать образ незнакомки еще более реальным.

Именно поэтому он не пошел в мастерскую вечером. Вместо этого решил выспаться как следует и утром, когда взойдет солнце, отправиться работать к морю.

* * *

Утро принесло разочарование. Вместо солнца Артур увидел грозовые тучи, затянувшие небо. Во власти идеи пленэра, он был уверен, что день выдастся солнечный, и он сможет часа четыре поработать на воздухе.

В подтверждение разочарования за окном громыхнуло, и полил дождь. Артур зарылся лицом в подушку, чтобы хоть на какое-то время не видеть осенней хмурости.

Через несколько минут, поразмыслив, Артур понял, что ведет себя, как капризный ребенок, поддаваясь переменчивому настроению. Люда права — он стал слишком раздражительным и неуравновешенным. Нужно учиться сдерживать себя, не поддаваться эмоциям.

Артур встал и отправился в ванную. На этот раз он с усердием занялся внешним видом. Тщательно выбрился и попытался расческой пригладить челку, все время падающую на глаза. Решил, что нужно обязательно сходить в парикмахерскую, постричь, наконец, сильно отросшие волосы. И сделать он это должен, не откладывая на потом, невзирая на ливень.

— Какие планы на сегодня? — поинтересовалась Люда, сидя рядом с племянником и наблюдая, как тот ест бутерброд, запивая горячим кофе.

Сегодня он порадовал ее, когда вошел в кухню умытый, аккуратно одетый и причесанный. Особенно обнадеживал взгляд, из которого исчезла болезненная неуверенность и мрачная растерянность.

— Собираюсь наведаться в парикмахерскую.

— Вот и умничка! — улыбнулась Люда. — Давно пора. Вон какие патлы отрастил. — Она не рискнула потрепать его по волосам, боясь нарушить хоть видимость, но все-таки прически. — Чем займешься потом?

— Потом?.. Потом, наверное, пойду в консерваторию.

— Куда? — удивилась Люда. — В консерваторию? Зачем, интересно?

Скрывать события вчерашнего дня от тети Артур не собирался. Более того, ему ужасно хотелось ей все рассказать. Что он и сделал, не утаив даже о своем бегстве, не дожидаясь окончания концерта.

Как ни странно, Люда не стала распекать его, что не поговорил с девушкой. Артур подумал, что тетя гораздо лучше знает и понимает его, чем казалось раньше.

— Волнуешься, наверное? — задала она неожиданный вопрос.