Помоги проекту - поделись книгой:
В то же время роты 1-го батальона, занимавшие Лембергскую траншею, вынуждены были отойти к Параллельной траншее, которая оказалась уже занятой неприятелем. Пришлось выбивать оттуда немцев ручными гранатами.
2-й батальон 6-го полка, продолжая нести крупный потери и будучи подвержен непрерывным контратакам немцев, оказался также перед необходимостью шаг за шагом отходить назад к исходным траншеям. Видя трудное положение этих войск, командир 161-го пехотного французского полка, выслал из резерва, от единственной оставшейся у него знаменной роты, небольшое подкрепление, люди которого заняли часть наших исходных траншей и таким образом обеспечили благополучный отход наших частей.
Охватываемые превосходящим по числу неприятелем, стремившимся окружить отходивших со всех сторон, и оспаривая у неприятеля каждый шаг, двигались 1-й и 3-й батальоны 5-го полка к своим исходным позициям, которые они беспрепятственно и заняли к 19 часам 30 минутам.
О числительности противника, пытавшегося преградить нашим войскам свободный отход, можно судить по тому, что в исходных окопах 5-го полка были взяты немецкие пленные, принадлежавшие к трем различным полкам германской армии.
Потери, нанесенные немцам войсками генерала Марушевского, были очень внушительны. Жертвы происшедших атак и контратак были повсюду разбросаны в районе действий названного отряда, и вражескими трупами были заполнены все окопы.
Велики были и наши собственные потери. Донесение генерала Марушевского определяет их следующими цифрами:
Вот почти дословный перевод донесения от 19 апреля штаба дивизии генерала Гарнье-Дюплесси о характере действий 5-го особого полка:
«Атака на Mont Sapigneul и Mont Spin, возобновленная в 15 часов, после серьезного успеха вначале, достигнутого русским полком, закончилась неудачей по причине упорного сопротивления на Mont Sapigneul,очень сильных укреплений на Mont Spin и ошибки(?) в направлении русских батальонов, которые бросились влево, оставив без внимания четырехугольник укреплений, составленный из траншей de la Montagne, du Bois Sombre, du Parallèle и de Lemberg[34].
Овладев великолепным порывом (dans un élan superbe) всей первой неприятельской линией траншей du Talus, рощами en Chenille et en Dentelle, полк русских был охвачен спереди и сзади огнем немецких пулеметов, направленным против атаковавших, как из траншеи du Parallée, так и из окопа du Bois Sombre. Как сказано выше, произошла ошибка в направлении русского правофлангового батальона, который был отброшен влево, сведя на нет атаку, вначале увенчанную блестящими результатами (de très brillants résultats)».
Потери русских, говорит генерал Гарнье-Дюплесси, должны быть очень велики. Вследствие этого он предписал оттянуть русские батальоны за канал, а на место их выдвинуть в боевую линию 3-й полк зуавов.
Упомянутая смена была в высшей степени трудна, и только небольшими частями в течение всей ночи удалось вывести за канал части 5-го полка. Затем, в течение 20 апреля русские части были отведены в район Hervelon-Pevu-Prouilly, где они могли воспользоваться заслуженным ими отдыхом.
Еще несколько дней в районе 5-й армии продолжались разрозненные действия в целях подготовки атаки на Бримонский массив. Но атаке этой не суждено было совершиться. Наступательные действия 5-й и 6-й армий не получили желательного развития, и 29 апреля последовало распоряжение, исходившее из Парижа, об отсрочке всякого наступления в районе 5-й армии. В середине же мая генерал Нивель был заменен на посту главнокомандующего французской армией генералом Петэном.
Операция, задуманная генералом Нивелем, была признана несоответственною при данной обстановке и потому подлежавшей отмене.
Под руководством нового французского главнокомандующего французская армия вернулась к системе более ограниченных по размерам и целям операций, позволивших Франции сберечь ее армию до прибытия американских войск. Последние же позволили снять французские войска со второстепенных участков общего фронта и сосредоточить их для маневров, предпринятых уже во второй половине 1918 года под общим руководством маршала Фоша.
Потери русских войск в апрельской операции определяются, по французским источникам, в 5 183 убитых, раненых и без вести пропавших. Бывший наш представитель при главной французской квартире, генерал Палицын, определяет их в 70 офицеров и 4 472 солдат[35].
Французские военноначальники, в высшем подчинении которых находились русскиевойска, воздали последним должную дань уважения к их смелости и самопожертвованию. Командир VII французского корпуса генерал де-Базелер в подчинении которого находились довольно долгое время обе русские бригады, лестно отзывался о том внимании, с которым русские части стремились усвоить все новейшие приемы современной войны, выработанные на западном фронте. В приказах французского главнокомандования боевая деятельность русских бригад в период апрельских боев на реке Эн оценивается следующим образом:
«Приказ № 22522 от 24 апреля 1917 года.
1-я русская особая бригада, составленная из 1-го и 2-го полков, которая 16 апреля 1917 года под энергичным руководством своего начальника генерала Лохвицкого блестяще овладела назначенными ей предметами действий, довела свои усилия до конца, несмотря на большие потери, особенно в офицерском составе, и успешно отразила все неприятельские попытки, направленные к тому, чтобы вырвать у нее плоды ее успехов».
«Приказ № 270210 от 29 апреля 1917 года.
3-я русская особая бригада, составленная из 5-го и 6-го полков, превосходно управляемая ее начальником генералом Марушевским, вела себя блестящим образом под неприятельским огнем; получив задачу атаковать неприятельский опорный пункт, особенно сильно укрепленный, она двинулась в атаку с большим мужеством, невзирая на смертельный огонь неприятеля».
Препровождая копии этих приказов стоявшему тогда во главе русской армии генералу Алексееву, генерал Нивель уведомил, что он был бы счастлив, если бы о доблестном поведении бригад было доведено до сведения русских армий[36].
Генерал Алексеев исполнил желание генерала Нивеля, отдав соответствующий приказ, в котором говорит: «Я счастлив объявить русской армии о подвигах наших братьев, сражающихся на полях далекой Франции бок о бок с нашими славными союзниками против общего врага за право, свободу и светлое будущее народов»[37].
Глава VIII
Потери французской армии в апрельской операции. – Последствия отмены этой операции. – Влияние этой отмены, в связи с революцией в России, на моральное настроение русских войск. – Отозвание русских бригад. – Вопрос об репатриации русских войск. – Печальные события в лагере «La Courtine»
Потери французской армии с 16 по 25 апреля определяются кругло в сто восемнадцать тысяч человек, но в первое время никто не знал действительного размера их, и о количестве раненых и убитых ходили фантастически преувеличенные слухи. Они не только волновали общественное мнение, но, под влиянием усиленной пасифистической пропаганды, одновременно с постигшей наступление неудачей, вызвали чувства озлобления и разочарования в самой армии. Особенно много говорили о крупных потерях VII корпуса, в сотаве которого, как нам уже известно, находились обе русские бригады. Ходили слухи о том, что корпус этот потерял половину своего состава.
Мрачное настроение более всего сгустилось в тылу 5-й и 6-й армий. В госпиталях шли усиленные пересуды. Обвиняли командный состав в неумелом руководстве. «Нас вели на бойню», – так резюмировали раненые те приказания, которые отдавались войскам к исполнению.
Говорили о том, что через Шато-Тьери прошел воинский поезд, на вагонах которого, переполненных людьми, были написаны мелом жесткие слова: «A la Boucherie». И рядом с ними, словно для отравы малодушных: «Vive la paix».
На четвертом году невиданной борьбы слова эти звучали совсем по-другому, чем в начале войны: утомление войной сказывалось повсюду, не в одной только России. Еще 28 февраля 17-го года новый главнокомандующий французской армией генерал Нивель жаловался военному министру на то, что работа пасифистов, среди которых, вероятно, было немало неприятельских эмиссаров, начинает давать свои плоды и, во всяком случае, пробретает опасный характер.
Факты наличия пасифистской пропаганды проявлялись, действительно, все ярче. Настоящая волна пасифистических брошюр, газет и листовок уже давно заливала французскую армию. Отпускные, находясь у себя дома, нередко присутствовали и принимали участие в разного рода собраниях, где велась пропаганда в пользу заключения мира; по возвращении в свои части эти люди оставались в сношениях и в переписке с вожаками течения, представлявшего крайние опасности для морали народа и армии. Особенно страстная агитация в пользу мира шла в поездах, на железнодорожных станциях и в рабочих кругах. Говорили в пользу забастовок на заводах, работавших на оборону; велась кампания и против обработки в стране земельных участков…
Все это в глазах французских военноначальников приобретало опасный характер. Особенно после широко задуманной и неудачно сложившейся операции. И действительно, с прекращением апрельского наступления на реке Эн мораль французской армии подверглась тяжкому испытанию. Обнаружившиеся разногласия на верхах армии не могли остаться незамеченными; они спустились вниз, где приобрели весьма резкую форму, по мере проникновения их в менее стойкие и мало выдержанные слои людей. Усиленной критике подверглись действия начальников, и против них стало складываться недовольство, a кое-где и открытый ропот. Говорили о неумелой организации снабжения армии боевыми припасами… Эпитеты «мясник», «живодер» раздавались направо и налево.
Дело обострилось настолько, что в конце мая возникло даже несколько открытых отказов от выступления на позиции. Делались попытки передачи власти, в некоторых частях войск, минуя прямых начальников, в руки выборных офицеров и простых солдат. Говорилось о необходимости идти на Париж, где все, якобы, готово для революционного взрыва.
Слухи эти особенно обострились под впечатлением печального уличного инцидента в столице 4 июня, имевшего место на бульваре Berthier, во время которого аннамитские стрелки открыли огонь по толпе. В результате стрельбы были жертвы, и это обстоятельство дало повод утверждать, что Париж отдан в руки «черных».
В начале июня один батальон, стоявший в селении Neissy-sous-Bois (к юго-западу от Soisson), оказался в полном восстании. Мятежные солдаты решили идти на Париж, но были остановлены и капитулировали перед французской кавалерией, оцепившей опушку леса Villers-Cotterets, на путях к Парижу.
Только твердостью и разумными мерами нового главнокомандующего, генерала Петэна, нашедшего себе поддержку в личности Клемансо – председателя военной комиссии в Сенате, a затем председателя совета министров, – войска, потерявшие равновесие духа, были приведены постепенно в порядок и вновь приобрели доверие к тому делу, ради которого было уже принесено столько человеческих жизней[38].
Само собой разумеется, что эти настроения проникали и в союзные войска, действовавшие на французском фронте. Не миновали они, конечно, и русских бригад, понесших, к тому же, весьма крупные потери, в общем доходившие до тридцати процентов. Неудачная операция и напрасные потери всегда создают благоприятную почву для недовольства и раздражения.
К тому же, судя по некоторым данным, наши войска едва ли не со времени их высадки на французскую территорию находились под разлагающим влиянием некоторых крайних эмигрантских кругов.
Мне пришлось, например, ознакомиться с донесением французского военного атташе в Лондоне, относящимся еще к осени 16-го года. В нем сообщалось французскому правительству о заявлении Великого Князя Михаила Михайловича, будто в Петрограде очень взволнованы сведениями, что во Франции среди русских солдат партийными лицами ведется революционная пропаганда.
Читатель, знакомый с русскими событиями того времени, конечно, хорошо знает, что существовали и более глубокие причины, чем неудачи на фронте, колебавшие в то время настроение наших войск.
15 марта отрекся от престола Русский Царь, и власть перешла в руки Временного правительства. Едва ли в значении и причинах происшедших событий русский солдат из крестьян отдавал себе ясный отчет, но внутренним своим чувством он, однако, не мог не ощущать значительности происшедшей перемены. В связи с этим в его душе, отравленной ядом соблазнительной пропаганды, несомненно должны были всплыть на поверхность самые затаенные мечты и надежды. Если утомление войной серьезно сказывалось среди солдат иностранных армий, отличавшихся более значительным интеллектуальным развитием и потому большей сознательностью, то удивительно ли, что то же чувство нашло себе место в переживаниях нашего простолюдина, к тому же далеко заброшенного от родины, где совершались крупные события, о которых до него доходили самые разноречивые сведения. Может быть, делят уже землю и тем осуществляют мечту, вечно тревожившую душу русского крестьянина со времени его освобождения от крепостной зависимости! «Мы ваши, земля же наша», – в таком виде рисовались русскому крестьянину отношения его к помещику в период крепостничества, и потому оставление части земли, при освобождении, в руках помещиков могло казаться ему крупной несправедливостью, исправления которой он ежеминутно ожидал.
«А что если и в самом деле уже делят землю, не опоздать бы самому!» И в душе его складывалось неодолимое стремление скорее кончать войну и ехать домой, чтобы стать на страже собственных интересов.
Такие или подобные мысли несомненно роились в душе почти каждого русского солдата – прежде всего крестьянина. К этому надо добавить полное непонимание им целей войны и гнетущую тоску по родному «ландшафту»…
В 1-й особой бригаде, формировавшейся в московском районе, и особенно в 1-м полку, люди были «посознательнее». Вышедшие из фабричной среды, они давно были уже затронуты классовой пропагандой и потому легче откликались на революционные лозунги. К их услугам явились и более активные агитаторы. Частично одетые в форму русских матросов, они легко входили в доверие солдат и, ловко отстраняя офицеров, становились в положение «вожаков» задуманного движения.
Нельзя, тем не менее, не отметить с чувством некоторого удовлетворения, что русские части, находившиеся на французском фронте, несмотря на переживавшиеся Россией события и неблагоприятные условия, все же с известным порывом выполняли свои обязанности перед союзниками вплоть до конца апреля. При этом надо иметь в виду, что о происшедших в России событиях русские бригады были официально извещены лишь незадолго до начала серьезнейшего для них боевого испытания.
В самом деле: только 29 марта 1917 года генерал Палицын обратился в главную Французскую Квартиру от имени русского Верховного главнокомандования с просьбой предоставить возможность русским частям выполнить присягу в верности Временному правительству, причем, по донесению от 13 апреля того же года, операция эта прошла в полном спокойствии.
Таким образом, только общая неудачно сложившаяся на французском фронте боевая обстановка вызвала в них тот моральный надлом, от которого они не могли уже оправиться. Боевая неудача послужила тою последнею каплею, которая переполнила накопившуюся под влиянием агитации чашу усталости войной и непонимания обстановки. В этом явлении немалую роль сыграла также и та отчужденность от французской нации, в которой сразу оказались русские войска во Франции со времени их снятия с боевого фронта и дальнейшего развития революции в России.
Французский народ не мог понять всего драматизма наступившего в России положения. В прессе началась жестокая травля русских, и с этим злом пришлось вести упорную борьбу «Военно-осведомительному бюро» и Комитету военнослужащих в Париже. Кличка «изменник» висела над каждым русским человеком. Забыты были все усилия и жертвы, принесенные Россией на алтарь общего дела с самого начала войны. К сожалению, такою жестокостью и несправедливостью отличается вообще психология всякой массы в тяжелые минуты ее жизни!
После апрельского наступления, части 1-й и 3-й особых русских бригад были постепенно отведены на левый берег реки Марны, в район Montmor-Bayé, a затем в лагерь Neuf-Château, где они сосредоточились в последних числах названного месяца. Кадры обеих бригад после боев очень поредели, и генерал Палицын просил Петроград о скорейшей высылке, в качестве пополнений, не менее трехсот офицеров и трех тысяч солдат.
Уже в это время к русским войскам стали ежедневно из Парижа наезжать по несколько агитаторов и собирать солдатские митинги, стараясь на них вооружать солдат против офицеров. Цель была ясная: взорвать привычную дисциплину, после чего солдатская масса неминуемо должна была стать послушным орудием в руках выборных комитетов. Офицерскому составу, малосведущему вообще во внутренней политике, стало все труднее бороться с разложением. Многим пришлось отстраниться. Одним из первых должен был оставить свой командный пост начальник 3-й особой бригады генерал Марушевский. Еще раньше ушел из состава бригады командир 1-го особого русского полка полковник Нечволодов, произведенный в генералы и получивший новое назначение в Россию. В общем, стало чувствоваться неминуемое приближение революционного «зверя».
Сремление «во что бы то ни стало» кончить войну не было, однако, всеобщим среди русских элементов, находившихся во Франции.
Известно, что в конце мая 17-го года из русских бригад было избрано десять человек делегатов, которые должны были отправиться в Россию с осведомительными целями. Настроение их было определенно против «сепаратного» мира. Они выражали желание об открытии «общих» переговоров о мире и считали необходимым вести эти переговоры «со штыками в руках»…
В том же мае известный французский деятель Альбер Тома в беседе с начальником штаба русского Верховного главнокомандующего, генералом Алексеевым, обсуждая меры по возбуждению в России интереса к продолжению войны, выражал мнение о желательности отправления в Россию многих сотен русских волонтеров, сражавшихся в рядах французских войск и горевших желанием довести войну до победного конца.
4 июня 17-го года командующий Восточной группой армий генерал де-Кастельно посетил большую часть пунктов расположения русских бригад в районе Neuf-Château и видел все полки.
В результате своего объезда он доносил, что полки приняли его с должным почетом, но отсюда, по впечатлению названного генерала, нельзя выводить впечатление об их дисциплинированности. По заключению генерала Кастельно, они пребывают в полной бездеятельности и с военной точки зрения потеряли былую ценность.
«Господа Рапп и Морозов, – писал упомянутый генерал, – торопят с образованием советов, ибо солдаты больше не слушают офицеров, но вопрос в том, вернут ли советы войскам их боевую ценность!»
Заключение генерала Кастельно сводилось к необходимости предусматривать возвращение бригад на родину. В ожидании же результатов предварительных по сему переговоров, он находил желательным направить обе бригады по особо избранному маршруту и согласно выраженного ими желания в один из внутренних лагерей.
Главнокомандующий французскими войсками генерал Петэн, препровождая это заключение военному министру, выразил с ним свое согласие и находил подходящим для размещения в них наших войск Camp de Courtine, близ Лиможа.
Предполагалось в нем разместить триста восемнадцать офицеров и пятнадцать тысяч русских солдат; при них двадцать девять французских офицеров и сто сорок два французских солдата.
Этим приговором было оборвана дальнейшая боевая деятельность русских бригад. Согласно инструкции генерала Занкевича, заменившего генерала Палицына и носившего звание представителя Временного правительства при французских армиях (Représentant du gouvernement provisoire auprès des armées françaises), обе бригады были сведены в дивизию под начальством генерала Лохвицкого и осуждены на отправку в тыл, где их ждала полная бездеятельность, a следовательно, и дальнейшее разложение.
Французов очень беспокоила мысль о возможности распространения в России и за границей неверных сведений о мерах, принятых французским командованием в отношении русских бригад. Эти сведения, несомненно, должны были бы быть использованы в России крайними элементами, для возбуждения умов как против Франции, так и против Временного правительства в России. Вследствие этого в Петроград военному атташе при французском посольстве была послана 4 июня телеграмма от французского военного министра, которой требуется категорическое опровержение всяких слухов о каких бы то ни было насильственных действиях, принятых во Франции по отношению к русским бригадам. Рекомендовалось засвидетельствовать о проявленной русскими бригадами храбрости на французском фронте и о наличии в рядах этих бригад больших потерь, которые и вынудили оттянуть эти части с фронта для их пополнения. Некоторое возбуждение, замеченное в их рядах, должно было быть приписано революционной пропаганде и переходу бригад на новое положение, установленное статутами, вновь изданными русским Временным правительством. В этих условиях французское военное командование сочло своим долгом сосредоточить русские бригады в одном из внутренних лагерей (La Courtine), дабы дать бригадам возможность прийти в спокойное состояние и заняться осуществлением необходимых мероприятий по сведению их в одну дивизию.
Так как во Франции в данное время ощущалась острая нужда в рабочих, в особенности для обработки полей, то уже через несколько дней по прибытии в лагерь первых эшелонов русских войск было возбуждено ходатайство о привлечении солдат из лагеря La Courtine к сельскохозяйственным работам. Французские власти, однако, очень недоверчиво отнеслись к этим ходатайствам и, напротив, настаивали на принятии разного рода изоляционных мер для ограждения местного населения от проникновения пропаганды.
Таким образом русские войска сразу почувствовали себя как бы на некотором особом положении.
Время показало, что решение французских властей о размещении обеих бригад в одном лагере было глубоко опасным ввиду различной степени распропагандирования бригад. Как читатель увидит несколько дальше, в 3-й особой русской бригаде сохранилось гораздо больше здоровых элементов, которые пытались даже вступить в борьбу с царившей кругом хаотичностью и разлагающей бездеятельностью.
Уже 8 июля, то есть через короткое время по прибытии бригад в Куртинский лагерь, командующий войсками Лиможского района доносил: «В русской дивизии произошел полный раскол. 3-я бригада отделилась от первой и обосновалась биваком в Mandrin в восьми километрах от La Courtine».
Что случилось? Чем может быть объяснено такое распадение дивизии надвое?
Старший французский офицер при дивизии, Commandant Lelong, так объясняет случившееся в своем донесении от 14 июля:
«Собрание обеих бригад обнаружило наличие в среде их чинов двух настроений: одно, разделяемое большей частью солдат 1-й бригады (и некоторой частью людей 3-й бригады), формулируется желанием добиться какою бы то ни было ценою возвращения в Россию и согласием сражаться только на русском фронте.
Второе – составляющее почти общее мнение чинов 3-й бригады и лишь некоторых элементов 1-й бригады – заключается также в стремлении возвратиться, если возможно, в Россию, но допускает боевую деятельность также и на французском фронте, если таково будет приказание Временного правительства.
Генерал Занкевич, в убеждении, что только второе настроение допустимо в войсках, решил разделить сторонников каждого из этих течений, не допуская их смешения[39].
В результате большая часть 3-й бригады (за исключением пятисот – шестисот человек) и несколько сот людей 1-й бригады оставили на следующий день, 8 июля, барачный лагерь при селении La Courtine и стали биваком на границе лагерного участка (в районе Mandrin).
11 июля этот отряд сделал новый переход к северу и расположился биваком у селения de Felletin, где устроился штаб дивизии.
Остальная часть дивизии (то есть большая часть 1-й бригады и пятьсот – шестьсот человек 3-й бригады) – сторонники возвращения в Россию какою угодно ценой, остались в бараках лагеря «La Courtine».
Между ними образовалось расстояние в 23 километра…
Отряд, стоявший бивуаком у Felletin, проявлял даже желание организовать занятия. Commandant Lelong нашел для них учебное поле в четырех километрах и только некоторая удаленность помешала его использовать. Напротив, куртинцы пребывали в бездеятельности и постепенно запустили окончательно свою лагерную стоянку.
На почве бездеятельности развились разного рода болезни и алкоголизм. Особенно многочисленны были заболевания венерические. Один из врачей выразился так: «Можно сказать так, что болен весь отряд».
К сожалению, праздность оказалась в некоторой мере болезнью заразительной и для чинов 3-й особой бригады. Уже в конце июля на фельетинцев стали поступать отдельные жалобы от местных властей. Это обстоятельство, равно приближение холодного времени и враждебное отношение к куртинцам, вызвало решение о перевозке их в лагерь Courneau, близ Аркашона. Перевозка эта была выполнена 10 августа, и в результате ее бригады были поставлены в совершенно изолированное друг от друга положение. Но еще до этого разъединения около тысячи куртинцев оставили своих единомышленников и перешли в лагерь фельетинцев.
В дальнейшем в Куртинском лагере имели место печальные события, о которых привожу данные, почерпнутые исключительно из документов французского Военно-исторического архива[40].
На основании заключения генерала де-Кастельно, к России были предъявлены требования о возвращении на родину находящихся во Франции бригад. Весь июль месяц 1917 года прошел в энергичной переписке начальника французского генерального штаба генерала Фоша с различными ведомствами о необходимости начать репатриацию бригад не позднее 15 августа, дабы возможно было закончить перевозку их в том же году. Но то, что легко казалось на словах, трудно было осуществить в действительности. Переписка по данному вопросу не дала результатов ввиду отсутствия свободного тоннажа. Англичане отказались выполнить перевозку. Русские власти также не нашли необходимых транспортов. Не наладилось дело и с американцами. Ввиду этого Временное правительство в начале августа[41] просило о направлении русских войск, находящихся во Франции, вместо России в Салоники, где эти войска, судя по находившимся уже там бригадам, могли бы еще быть использованы с боевою целью. При этом русский министр иностранных дел Терещенко отмечает, что генералу Занкевичу уже даны указания о применении на французской территории к мятежным элементам русских бригад смертной казни и о необходимости предварительно восстановить в них полный порядок.
И действительно, распоряжением главного управления генерального штаба от 30 июля 17-го года, генералу Занкевичу было предписано применение в зоне армий смертной казни за известные воинские преступления, равно учреждение революционных военных судов (из трех офицеров и трех солдат), с введением этого положения по телеграфу[42].
Одновременно с мыслью об отправлении русских бригад в Салоники, в России возникла мысль об образовании из всех русских бригад особого экспедиционного корпуса в составе двух дивизий. Эта мысль казалась очень соблазнительной, ибо делала русские войска автономными, но ей решительно воспротивилось французское правительство, находившее, что в условиях балканского театра использование войск в дивизионной организации является более удобным. На самом же деле, едва ли не главною причиною ставившихся затруднений было опасение создать еще одну группу союзных войск более самостоятельного характера.
Интересны некоторые дальнейшие данные, сообщаемые французским послом в Петербурге своему правительству в ряде телеграмм от 17, 24, 26 августа и 1 сентября, содержание которых привожу почти целиком:
«Инструкции главе русской военной миссии во Франции, – пишет г. Нуланс, заменивший г. Палеолога, – приказывают в выражениях весьма определенных восстановить порядок в мятежных бригадах силою, и особенно в войсках Куртинского лагеря. Зачинщики должны быть арестованы, преданы суду и к ним, в случае надобности, должна быть применена в виде наказания смертная казнь. Негодование, проявленное Терещенкой и Керенским, не оставляет никаких сомнений в их решимости восстановить порядок любой ценой».
«По последним известиям, – гласит донесение французского посла в Петрограде, отправленное им в Париж через несколько дней, – русские войска отказываются от перевозки в Салоники. Среди мер, которые предусматривает Временное правительство, в качестве способной успокоить возмутившихся солдат значится предложение репатриировать в Россию только тех из них, которые немедленно изъявят свою покорность. Я живейшим образом настаивал на необходимости положить конец настоящему положению, но непременно под ответственностью русской власти».
Еще через день французский посол тогдашнего времени в Петрограде Нуланс, сообщает, что «Временное правительство, ввиду неспособности генерала Занкевича восстановить порядок, предлагает его заменить лицом, могущим говорить с войсками более авторитетно[43]. Я заметил г. Терещенке, что эта мера может дать свои плоды лишь через некоторое, отдаленное время, тогда как современное положение требует скорейшего разрешения. Временное правительство намечает также объявить об исключении всех мятежников из армии, что влечет за собою потерю содержания и других прав в отношении выборов в Учредительное собрание. На это я возразил, что практически эта мера не разрешит грозного вопроса о разоружении возмутившихся, ответственности за каковую операцию французское правительство желает избежать. Я полагаю, что русское правительство, не имея во Франции верных войск, на которые оно могло бы опереться, чувствует себя в чрезвычайно трудном положении. Ввиду изложенного, я не преминул подчеркнуть, что перемена в положении восставших не снимет с русского правительства ответственности по их разоружению».
Наконец телеграммой 1 сентября посол Нуланс сообщает, что в целях разрешения положения, создавшегося в лагере La Courtine и по соглашению с генералом Занкевичем эшелону Салоникской артиллерийской бригады, составленному из надежных элементов, проездом находящемуся во Франции, поручено восстановить порядок в Куртинском лагере силой…
Читатель, вероятно, припомнит, что главнокомандующий Македонским фронтом генерал Саррайль, продолжая верить в боеспособность русских войск, просил не распространять на ему подчиненные бригады предположения французского правительства о прекращении посылки пополнений, необходимых на сведение обеих бригад в дивизию и снабжение последней специальными войсками. В соответствии с этой просьбой, в первую очередь и были отправлены укомплектования для 2-й особой артиллерийской бригады, на долю которых и пришлась тяжелая задача по приведению Куртинского лагеря в повиновение.
Согласно телеграммы генерала Фоша от 2 сентября командующему войсками 12-го Лиможского района генералу Сотье, часть этих укомплектований (двадцать шесть офицеров и семьсот двадцать один солдат) должны были прибыть 4 сентября из лагеря Orange в Aubusson. Из этих людей, распоряжением русского командования, должен был быть сформирован батальон пехоты и артиллерийская батарея, для вооружения которых французские военные власти должны были доставить винтовки, патроны и материальную часть артиллерии с необходимыми боевыми припасами. Сформированный отряд должен был пройти особый курс обучения, который генерал Занкевич определил в пять – шесть дней.
Около того же времени русский поверенный в делах в Париже уведомил французское правительство о тех мерах, которые русское Временное правительство предполагает применить по отношению к русским войскам, находящимся во Франции, причем из этого сообщения видно, что русское правительство все же не отказалось от мысли о перевозке русских бригад в Македонию. Генерал Фош по поводу этой мысли высказал, что такая перевозка может быть предусматриваема лишь в отношении войск, собранных в Camp du Courneau (3-я особая бригада и часть 1-й). Что же касается людей, сосредоточенных в Camp de la Courtine, то, по заключению генерала Фоша, после усмирения люди эти могут быть использованы для службы лишь после известной реорганизации.
Из дальнейшей переписки можно также усмотреть, что, на всякий случай, в распоряжение генерала Сотье был направлен отряд из французских войск в составе 19-го пехотного полка, 21-го драгунского полка и одной 75-мм батареи, но что этот отряд предположено было использовать лишь в случае полной неудачи русского карательного отряда и только по письменной мотивированной просьбе генерала Занкевича, которую он обязан был предъявить старшему военному начальнику.
Официального описания событий, происшедших в дальнейшем, во французских архивах найти не удалось. Взамен такового приводится выдержка из протокола заседания отрядного съезда, имевшего место 2 октября 17-го года. На этом съезде председатель собрания (прапорщик 5-го особого полка Джинория) сообщил, что дня три-четыре тому назад отрядный комитет командировал своих представителей в Россию, и при этом огласил наказ, который был им дан и который рисует достаточно ясно положение:
Оторванность от родной почвы и живых источников Великой Русской Революции создали в отряде исключительно нервное настроение, взаимное недоверие и полную идейную неустойчивость.
Отсутствие боевой работы в течении многих месяцев повело к полной деморализации как солдат, так и офицеров, и препятствовало возникновению тех условий, при которых единственно может создаться и окрепнуть новая революционная дисциплина взамен разрушенной старой.
Отсутствие централизующей власти, обладающей достаточным авторитетом, чтобы придать надлежащие формы существования русского отряда как войсковой части, и являющейся в то же время действительно носительницей революционных и демократических идей, способствовало все большему разложению отряда и обострило все возникающие в его среде трения до болезненно-преувеличенных размеров.
Подобное положение является тем более прискорбным, что оно имеет место на глазах всех союзных демократий и подрывает в них доверие к русскому отряду не только как к боевой единице, но и как к представителю революционной демократии в России.
Революция застала отряд русских войск во Франции в разгар жарких боев в Шампани и явилась полной для него неожиданностью. В этот момент наши экспедиционные части не были еще сведены в одно органическое целое, а распадались на две самостоятельные бригады: 1-ю и 3-ю, живущие каждая своей особой внутренней и боевой жизнью. Таким образом, первые шаги по пути революционно-демократической организации были предприняты самостоятельно каждой из названных бригад.
Следует отметить, что помимо чисто формального разделения, между обеими бригадами существовало более глубокое различие в личном составе. 3-я бригада, набранная почти исключительно в уральских и приуральских губерниях, состояла в огромном своем большинстве из элементов крестьянских или непосредственно связанных с крестьянством, и некоторого количества татар; 1-я же бригада, набранная в Московской и Самарской губерниях, представляла в одной своей части (1-й полк) подавляющее большинство фабрично-заводского элемента, тогда как другая ее часть (2-й полк) по своему составу больше приближалась к 3-й бригаде.
Кроме того, большинство людей 3-й бригады уже принимало участие в боевых операциях русского фронта, тогда как 1-я бригада состояла, главным образом, из свеженабранных, не получивших еще боевого крещения войск.
Таким различием состава и объясняется глубокая разница психологии обеих бригад, легшая в основу всех дальнейших событий.
Еще до революции были попытки, главным образом со стороны эмигрантов, вести революционную пропаганду среди русских войск, присланных во Францию. По вполне понятным причинам пропаганда против самодержавного режима сплошь да рядом совпадала с отрицанием войны. После падения старого строя, лозунги против войны и за немедленное разоружение остались живучими, особенно в тех частях отряда, которые по своим классовым и психологическим особенностям представляли наиболее благоприятную почву для восприятия и развития крайних идей, то есть в 1-м полку 1-й бригады. Больший навык к массовым политическим выступлениям способствовал образованию в этом полку сплоченного ядра, которому удавалось навязывать свои руководящие идеи и остальной части 1-й бригады.
Поделиться книгой: