Праздник на выезде

Глеб воспрянул духом. Все-таки нет еще на свете женщины, которая не устояла бы перед его шармом.

– Плохая была идея, – отрезала Илона Ивановна, и у Глеба аж лицо вытянулось от неожиданности.

– В смысле?

– В прямом. – Она беззаботно взялась за сэндвич и придирчиво осмотрела его со всех сторон. Да, выглядел он кривовато, этот промах Глеб готов был признать. Но во вкусе он не сомневался, а именно вкус в кулинарии – самое главное. Вот попробует сейчас – и точно перестанет кочевряжиться. – На презентации книги не клоун нужен, а серьезный, воспитанный человек. Литература не терпит дилетантов, – и, смерив Рудакова презрительным взглядом, Илона откусила свой сэндвич.

То, что с выбором стратегии вышла промашка, Глеб понял сразу. Никогда еще он не видел, чтобы у человека были такие круглые глаза, только в мультиках. Илона Ивановна зажала руками рот, метнулась к раковине с прытью эфиопской бегуньи и выплюнула то, на что Глеб убил целых полчаса своей жизни.

– Есть шанс, что я сделал слегка островато…

– Слегка?! – прохрипела Веригина, промакивая уголком салфетки слезы, чтобы не размазать тушь. – Ты отравить меня решил, мерзавец?!

– Да там всего один перчик и немного горчицы…

– Матерь Божья, ты целый перец туда бухнул?! Воды, срочно воды! Ты же сжег мне весь пищевод!

Глеб суетливо заметался по кухне в поисках графина или бутылки с питьевой водой, но ничего подобного не заметил. К счастью, он вовремя вспомнил про кофе, решил, что хороший ароматный напиток исправит ситуацию. Схватился за турку, плеснул в первую попавшуюся чашку и протянул Илоне Ивановне. Та машинально пригубила – и фыркнула, окатив все вокруг россыпью коричневых брызг.

– Это еще что за ледяная дрянь?! – Она высунула язык и принялась ожесточенно тереть его салфеткой.

– Я кофе варил… Может, у вас плита сломана…

– А ты ее включил, враг рода человеческого?! – Илона скомкала салфетку и метко бросила в Глеба.

– Я думал, она сенсорная… – Он отвечал на автомате, барахтался, как рыба на суше, понимая, что с каждым движением губ только отдаляет себя от спасения.

– Газовая?! – Веригина, кажется, хотела сказать что-то еще, но передумала. Подняла руки, призывая к тишине, закрыла глаза и замерла как статуя. И только ее гневно трепещущие ноздри показывали, что она еще не впала в анабиоз окончательно.

Глеб честно ждал вердикта. И ему не требовалось прибегать к дедуктивному методу, чтобы догадаться: в лучшем случае он просто лишится заказа, в худшем – Илона прямо сейчас выставит его на мороз. Но что самое ужасное, ему придется добираться до Москвы в этом бархатном халате, рискуя оказаться либо в дурке, либо в обезьяннике по подозрению в эксгибиционизме. И в тот момент, когда Рудаков готов был уже уйти с кухни с позором, Веригина наконец открыла глаза.

– Ты устроишь эту презентацию, – произнесла она с поистине королевским достоинством.

– Серьезно?! – Глеб не знал, радоваться ему или бояться очередного подвоха.

– Серьезнее некуда. Если уж твоему отцу так сильно нужно, чтобы ты заработал эти несчастные деньги, я помогу. А кроме того, – Веригина налила себе воды из-под крана и прополоскала рот, – я ненавижу Минину. – И она сплюнула с таким видом, словно там, в раковине, сидела эта самая Минина.

Как выяснилось пятью минутами позже – когда Илона Ивановна заварила себе ромашкового чая для успокоения и похоронила Глебовы кулинарные начинания в мусорном ведре, – Елена Минина и была той писательницей, что задумала покорить литературный бомонд презентацией новой книги. Что-то там про тайные связи, наверное, детектив или шпионская история.

– Переговорами займусь я, – холодно заявила Илона Ивановна. – Твое дело – организация.

И Глеб не возражал. Ему хватило одной женщины из мира литературы, вторую бы он сегодня точно не вынес. К тому же он был рад, что самая неприятная работа свалится на хрупкие плечи Веригиной. В бизнесе всегда кто-то должен отвечать за идейное наполнение, а кому-то достается скучная монотонная возня, и пока Рудаков не нашел замену Алине, он готов был уступить ее обязанности Илоне Ивановне. Да и своей доли она вроде не требовала.

После завтрака и часа размышлений у окна – по крайней мере, так со стороны выглядело то, что Веригина гордо именовала поэтическим процессом, – Глебу наконец вручили полосатый деловой костюм из гардероба покойника, чтобы при полном параде навестить потенциальную клиентку.

Костюм был, надо сказать, отвратительный. Мало того что коричневый, так еще и пропах насквозь средством от моли. Но если уж Веригиной так нравилось ностальгировать, Глеб из чувства благодарности простил ей этот маленький каприз, внутренне смирился с ролью ее несуществующего наследника и позволил нацепить на себя чудовищный шейный платок. Илона Ивановна, конечно, утверждала, что это писк моды, но не уточнила, какого столетия.

Вообще, чем дольше Глеб общался с подругой своей матушки, тем отчетливее понимал, что окружение себе Илона подбирает по принципу фона для собственной персоны. Сама она всегда должна была находиться в центре композиции, остальным полагалось скромно гармонировать с ней, но ни в коем случае не отсвечивать и не перетягивать акцент на себя. Даже костюм Глеба она выбрала исключительно потому, что тот сочетался с ее сапогами и выгодно оттенял изумрудное шерстяное платье.

Елена Минина затесалась в число подруг поэтессы-аристократки тоже не случайно. Во-первых, она была старше Илоны, а во-вторых – толще. Ее дом после замысловатого жилища Веригиной показался Глебу вполне уютным, а главное – нормальным. Аккуратный светлый коттедж, окруженный заснеженными холмиками клумб и красными колпаками садовых гномов.

– Мещанство, – походя фыркнула Илона Ивановна, и Глеб, который уже собрался высказать Мининой комплимент за ландшафтный дизайн, прикусил язык.

Все время, которое Рудаков провел в доме писательницы, он гадал, что за странные отношения связывают двух этих женщин. К примеру, Веригина при встрече бросилась лобызать скромную пухлую Минину с таким рвением, словно та только вернулась из полярной экспедиции. Но не прошло и секунды, как Илона оглядела бежевое убранство писательского дома и наморщила носик:

– Я бы на твоем месте уволила домработницу. Жуткая пыль.

Глеб уронил челюсть: во дворце самой Илоны Ивановны пыль была неотъемлемой частью интерьера, словно хозяйка нарочно копила слой потолще, чтобы на нем записывать навеянные музами строки. У Мининой же царила идеальная чистота, даже бесконечные фарфоровые статуэтки на узких полочках сияли так, будто их канифолили по три раза на дню.

– Но у меня нет домработницы, я сама убираюсь, – писательница поджала губы, отчего ее бульдожьи брыли печально качнулись и повисли еще ниже.

– Да? – притворно удивилась Веригина. – Ну не обижайся. Наверное, ты просто подобрала неудачный цвет стен, и поэтому все кажется немного затертым и грязным. – На этой торжественной ноте Илона элегантным движением сбросила пальто с лисьим воротником, и Мининой ничего не оставалось, кроме как поймать его, подобно опытной гардеробщице. Да, Веригину Господь определенно наделил талантом. В особенности – по части того, как заставлять окружающих чувствовать себя ее прислугой.

И так продолжалось все время. Илона Ивановна вроде и нахваливала Минину, но при этом каждым своим иезуитским комплиментом загоняла самооценку «подруги» все глубже под плинтус.

– Какие чудесные булочки! – восхитилась Веригина, когда перед ней поставили блюдо с румяной выпечкой. – Жаль, не могу попробовать, я все-таки слежу за фигурой. Знаешь, иногда я тебе даже завидую! Как хорошо, наверное, когда тебе плевать, как ты выглядишь и что о тебе думают окружающие.

Или:

– Я так рада, что у тебя выходит новая книга! Третья за год, с ума сойти! Ты правильно делаешь, что не заморачиваешься с качеством текста, тут главное – встать на поток. Все равно среди твоих читателей мало настоящих знатоков литературы.

Глебу было отчаянно жаль бедную писательницу. Если он к чему и пришел, наблюдая за изощренной словесной поркой, так это к тому, что женская дружба – миф. То, что связывало двух жриц литературы, напоминало скорее странный симбиоз. Одна питала свой нарциссизм, вторая… Нет, Минину Глеб все же до конца не раскусил. То ли она и вправду была мазохисткой, то ли просто черпала вдохновение для книг, и сразу после бесед с Веригиной садилась писать про особо жестокие убийства.

Теперь-то до Глеба дошло, почему сбежала Белкина. Это было ясно как день: ее просто достала Илона Ивановна, ведь Глеб-то не сделал ничего предосудительного. И, дожевывая третью плюшку с корицей, – во-первых, они вышли и вправду чудесными, а во-вторых, только набив рот, Глеб мог удержать себя от вмешательства в разговор, – Рудаков решил, что даст Алине еще один шанс. Разумеется, только если она придет сама и извинится. Работать дальше с Илоной Ивановной Глебу хотелось все меньше и меньше. Возможно, с Мининой ее манера общения еще как-то прокатывала, но ни один другой клиент подобные завуалированные оскорбления терпеть бы не стал.

– Тебе нужно провести презентацию с помпой, – вещала Веригина. – Глеб как раз профи в таких вещах. По правде говоря, твоя книга для него – не тот уровень, но ради меня он согласился помочь, – и она небрежно потрепала Рудакова по коленке. Тот помнил, конечно, что домогаться она его не собиралась, но все же отодвинулся в угол дивана и потянулся за новой плюшкой.

– Илон, ну куда мне еще организатор… Тем более такой спец. – Минина робко покосилась на Глеба и смущенно притупила взор. – Я уж как-нибудь и сама могу… В прошлый раз вроде неплохо вышло… Издателям понравилось.

– Дорогая моя, ты ведь знаешь, как я тебя люблю! – Унизанные перстнями пальцы Веригиной сжали широкую ладонь подруги. – И только я всегда могу сказать тебе правду, в отличие от этих прихлебал из издательства.

– Ну, не такие уж они…

– Прошлый раз был ужасным. Библиотека! – Илона закатила глаза. – Туда ведь одни старухи ходят. Уж сразу бы пригласила всех в Пенсионный фонд!

– Зато там тихо… – Минина вжала голову в плечи, отчего ее шея, казалось, исчезла вовсе, а подбородок уперся в дебелую грудь.

– Леночка, в морге тоже тихо! А чья была идея подать вазу с карамельками?

– Моя, – оживилась Минина в надежде, что ее креатив одобрят.

– Больше никогда так не делай! Они же фантиками шуршали, тебя толком слышно не было. – Веригина подалась вперед и снисходительно погладила Минину по щеке. – Не волнуйся, я все возьму на себя. Исключительно по доброте душевной. Глеб устроит роскошную презентацию, фуршет, музыку, прессу. Да, мой мальчик?

Две пары глаз воззрились на Рудакова. Илона Ивановна слегка щурилась по-кошачьи, мол, я все сделала, не благодари, а Минина подняла брови, как щенок в ожидании угощения.

– Естественно. – Глеб улыбнулся скромной писательнице, а затем пообещал и ей, и самому себе, что презентация «Опасных связей» войдет в историю.

От этих слов Минина воспрянула духом, и на ее щеках заиграл девичий румянец.

– «Опасные связи» написал Шодерло де Лакло, а у меня «Тайные связи», – поправила она, вероятно, радуясь, что оказалась не самой безнадежно отсталой среди присутствующих.

– Прости его, он еще не искушен в литературе. Белый лист. – Веригина хищно уставилась на Глеба. Ее трепещущие от ярости ноздри и сжатые в тонкую нить губы так и говорили: «Не позорь меня! Просила же молчать!»

– Может, вы тогда прочтете мою книгу? – Минина с усилием поднялась с кресла и неуклюжей переваливающейся походкой направилась к книжным полкам, чтобы вручить Глебу увесистый черный томик с изображением наручников.

– С удовольствием, – улыбнулся Рудаков. – Всегда любил истории про шпионов.

– По правде говоря, там главная героиня и правда двойной агент, но фабула не столько в этом, сколько… – начала Минина с тем энтузиазмом, с каким обычно молодые мамаши рассказывают всем, кто подвернулся под руку, об успехах своего малыша.

– Не разрушай интригу, дорогая, – безжалостно перебила Илона Ивановна. – Пусть сам насладится. Так ты согласна на презентацию?

– Кто же отказывается от бесценной помощи, – Минина послала Глебу робкую улыбку. – Надеюсь, книга вам понравится…

– Уж не сомневайся, – заверила подругу Веригина. – У него крайне непритязательный вкус.

Всю дорогу до дома Глеба не покидало ощущение, что Илона Ивановна затеяла какую-то пакость. Он никогда не считал себя особо чутким, не умел подключаться к эфиру женских эмоций и ловить невидимыми антеннами малейшие колебания, потому что так и рехнуться недолго. Слабый пол вообще склонен менять настроение ежесекундно безо всякой на то адекватной причины. Но вот неприязнь Илоны к Мининой Глеб чувствовал всеми фибрами души, даже волоски на коже встали дыбом, а нежнейшие плюшки в желудки склеились в здоровенный скользкий обмылок.

Чем так не угодила Веригиной эта милая женщина, Глеб понять не мог. Куда логичнее было бы, сложись все наоборот: Мининой следовало бы на дух не переносить злоязычную поэтессу, но нет, она заглядывала Илоне в рот и каждое ее слово принимала за непреложную истину в высшей инстанции. И вроде бы Веригина предлагала своей прозаической товарке помощь с презентацией, но выглядело все это как здоровенный троянский конь.

– Знаете, у вас ведь и времени-то свободного нет, наверное, – зашел Рудаков издалека, когда Веригина уже отпирала свои гербовые ворота.

– Само собой. Я пишу новый цикл хокку, – последовал ледяной ответ.

– Так вот, я и подумал: зачем вам весь этот гемор с презентацией для Елены Владимировны?

– Совершенно незачем. – Веригина вопросительно изогнула бровь. – Ты ведь не рассчитывал, что я стану во всем этом участвовать? Я тебе полностью доверяю.

Глеб растерялся. Если она не собиралась подсыпать в пирожные на фуршете слабительное, не планировала поджигать зал или усыпать писательский трон иглами и битым стеклом, то в чем тогда заключается коварный план этой женщины? В том, что какой-то план все же есть, Рудаков не сомневался: уж слишком явной была неприкрытая ненависть Илоны Ивановны. И, с одной стороны, ему не улыбалось становиться орудием мести в этих изящных ведьминых ручках, с другой – жалко было терять единственный шанс проучить Белкину и доказать ей, что он и сам отлично справляется с бизнесом.

Дилемма была бы сложной, если не сказать неразрешимой, как вечная борьба добра со злом, не появись в поле зрения Глеба Алина Белкина. Все-таки в каждой женщине есть что-то колдовское, и костры инквизиции в свое время полыхали неспроста. Иначе как объяснить, что стоило Глебу вспомнить об Алине, как она окликнула его из-за спины, чуть не доведя до сердечного приступа?!

К тому же выглядела она как призрак. Кожа отливала благородной синевой, заледеневшие пряди волос топорщились вокруг лица как каменные змеи, изо рта вырывались клубы пара, придавая всей картине дополнительный оттенок жути.

– Я же говорила, она прибежит, – заметила Илона Ивановна, щедро сдобрив реплику злорадством.

– Ничего вы такого не говорили, – вступился Глеб, которого порядком достали бесконечные ядовитые шпильки. – Если можно, мы с Алиной сами переговорим.

– Я… Уже час вас жду… – Голос Белкиной дрожал, как, впрочем, и она сама. – У тебя телефон не отвечает…

– А может, он не хочет отвечать?! – взвилась Веригина. – С террористами переговоров не ведут!

– Илона Ивановна! – Терпение Глеба лопнуло, и это придало его возгласу какую-то непривычную самому Рудакову весомость. Словно маленький львенок Симба вдруг научился рычать, как вожак прайда. – Идите в сад!

Рык удивил не только Глеба, но и Веригину. Почувствовав, что «ее мальчик» может и зубки показать, она благоразумно предпочла не испытывать больше удачу и с видом оскорбленной невинности удалилась в вышеозначенный сад.

– Я нашла нам клиента. – Алина выдохнула на побелевшие пальцы и попыталась поднять воротник пальто повыше, хотя выше было некуда. Еще немного, и она напомнила бы Глебу всадника без головы. – Детский праздник. Они хотят тебя.

– Уже нам, да? – Глеб ухмыльнулся. Верно ведь говорят, что месть – это блюдо, которое подают холодным. Так вот, в замороженном виде оно еще прекраснее. – А как же вся та фигня про то, что от меня никакого толку?

– Я была не права, – процедила Алина сквозь стиснутые зубы.

Правда, не очень понятно было, челюсти она сжала от злости или те просто-напросто смерзлись.

– Не знаю, не знаю. – Рудаков наслаждался моментом триумфа, смакуя каждую секунду. – Детские праздники – это не мой уровень. Вообще-то у меня тоже есть клиент. Известная писательница, все дела… Презентация книги, а не какие-то там фигульки из шариков скручивать.

– Мне дали аванс. – Она осеклась и тут же поправилась: – Нам дали…

– Вот это благородство! – фыркнул Глеб. – Купить меня решила? Неплохо бы для начала извиниться…

Это было чересчур. Алина изменилась в лице, и на фарфоровых от мороза щеках проступил румянец гнева.

– Да пошел ты… – бросила она и, обняв себя руками, направилась прочь, растворившись в облаке собственного дыхания.

Рудаков и сам понял, что заигрался, что ему стоило бы остановиться на ее «была не права». Чертов азарт! Прямо как в долбаных казино… А ведь он никогда не умел вовремя забрать выигрыш и свалить, вечно его выводили под утро, когда банковская карточка сияла нулями, как в день выдачи. Вот и теперь он явно продул последние портки, а как исправить – понятия не имел.

Глава 8

– Тридцать семь и шесть, – изрекла Марина Олеговна, отобрав у Алины градусник.

Вообще говоря, Алина не собиралась его показывать. Надеялась тихонько закинуться парацетамолом с фенилэфрином и поехать в ближайший магазин «Веселая идея», потому что время шло, а список вещей ко дню рождения маленького Глеба только рос.

Болеть в семье медиков – занятие в высшей степени неблагодарное. Это обычные родители боятся операций, готовы утешать своих детей, баловать конфетами и поить клюквенным морсом. Потомственные врачи, которые из собственной практики знают процент осложнений, степень риска и частоту летальных исходов, всегда предпочитают стационар. И пока одноклассники Алины мирно дышали над картошкой, она умирала со скуки в одиночной палате, – по блату, само собой, – под капельницами. По вене оно ведь надежнее, чем перорально.

Белкина очень рано научилась скрывать болезни от родителей. Если другие дети грели градусник о батарею, чтобы сачкануть, то Алина трясла его, пока ртутный столбик не опускался до заветных тридцати шести и шести. И только сегодня отработанная годами система дала сбой: Марина Олеговна, вернувшись с дежурства, застукала дочь на месте преступления с главной уликой в руках.

– У бедя все под кодтролеб, – прогундосила Алина, стараясь выглядеть бодрой и здоровой.

Вышло не слишком убедительно. Возможно, оттого, что слезились глаза, возможно – из-за покрасневшего и отечного, как батат, носа.

– Па-а-аша! – Марина Олеговна проигнорировала жалкую попытку сопротивления. – Твой Семакин еще сидит в тринадцатой? Пусть Алину посмотрит, мне кажется, гайморит!

– Я с Лешей сто лет не общался. У него вроде вообще сейчас частная клиника где-то на Урале. – Отец, зевая, пришаркал на кухню. Если Марина Олеговна уже вернулась с дежурства, то Пал Семеныч в больницу только собирался. Иногда Алине казалось, что несовместимый график работы – главный и единственный секрет долгого брака ее родителей. Потому как дольше часа они друг с другом без скандала провести не могли.

– Пап, все о’кей. – Алина сознательно не использовала носовых согласных, чтобы не спалиться. Однако на нее уже никто не обращал внимания.

– Может, к Алферову? – Мать вытащила из микроволновки готовую овсянку.

– Шутишь? Он же из запоя в запой, не знаю, как его до сих пор не выперли. Лучше попроси этого еврея своего… Ты все грозилась уйти к нему… Штейн или Штерн…

– Во-первых, Шлейфер, во-вторых, Миша окулист, а не ЛОР. И в-третьих, – Марина Олеговна бухнула на стол чистую ложку, – он в Израиле. Вышла бы за него, давно бы уже жила в Тель-Авиве как человек.

– Ой, да езжай, пока не поздно! – Пал Семеныч вытащил из холодильника бутыль кефира и жадно приложился к широкому горлышку.

– Сколько раз просила, неужели нельзя налить в стакан?!

Не то чтобы Алина любила родительские ссоры, но некоторые преимущества в них все же видела. И главный плюс заключался в том, что в такие моменты мама с папой были настолько увлечены фехтованием взаимными претензиями, что про дочь с ее вечными проблемами попросту забывали. Вот и сейчас Алина смогла скрыться из кухни незамеченной, пока ее не пристроили к какому-нибудь бывшему однокурснику на эндоскопию гайморовых пазух.

Белкина бы отлежалась немного в тишине, но работать было безопаснее. Убедившись, что родители продолжают самозабвенно орать друг на друга, она схватила мохнатый шарф, шапку и самый теплый пуховик и выскользнула из квартиры.