Испытание на прочность

По лицу Горчакова было видно, что он очень доволен таким решением. И, ободренной неожиданной сговорчивостью императорского посланника, генерал-адъютант решил сказать о главном. Эта тема давно беспокоила командующего Крымской армией, и он ходил вокруг нее, как кот, боящийся тяжелой хозяйской палки, ходит вокруг сметаны.

– Договорились! Но я, однако, имел в виду несколько другое. Государь в каждом письме меня торопит с проведением нового сражения с Пелисье, дабы облегчить положение Севастополя. Ты сам видишь, что француз вцепился в город, точно клещ, и отступать не намерен. Сможет ли крепость продержаться хотя бы до октября? Тогда по числу штыков мы не только сравнялись бы с союзниками, но даже и превзошли бы их.

– Боюсь, Михаил Дмитриевич, что до октября силами одного гарнизона мы не удержим город. Имея значительное превосходство в силах, Пелисье будет штурмовать город до тех пор, пока не займет хотя бы Корабельную сторону и не уничтожит наши корабли в гавани. В этом я полностью уверен, – с горечью признался собеседнику Ардатов.

Горчаков понимающе кивнул головой, помолчал, а затем, глядя в сторону, сокрушенно произнес:

– Государь торопит с принятием решения. Может, стоит ударить по врагу сейчас? Большой победы не одержим, но хоть чем-то Севастополю поможем. Заставим Пелисье штурм перенести, а там, с Божьей помощью, и до октября дотянем.

– Бить надо кулаком, а не растопыренными пальцами, Михаил Дмитриевич. Да так, чтобы у противника от одного удара половина зубов повылетала. Чтобы он, паразит, кровью плевал и сопли по щекам размазывал. Так меня мой батюшка учил, и так я своим внукам наказывал.

Горчаков вновь кивнул головой и, не глядя собеседнику в глаза, спросил:

– Итак, ты – против?

– Сейчас – против. Не готовы еще мои стрелки с врагом тягаться.

– Что написать государю? – осторожно поинтересовался Горчаков.

– Так и напиши, что граф Ардатов категорически против нынешнего наступления на неприятеля. Только напрасно людей погубим, и никакой пользы для Севастополя не будет.

– Когда же, ты полагаешь, нам следует наступать?

– Примерно через месяц, никак не раньше, – убежденно молвил граф, глядя прямо в глаза командующему.

Тот не выдержал упрямого взгляда Ардатова, отвел глаза в сторону, но продолжил активно зондировать почву:

– А выдержит ли Севастополь новый штурм до начала нашего наступления?

– Выдержит. Если вовремя подбросить курское ополчение и Смоленский полк. И если успеем возвести новую линию обороны, которую наметил генерал Тотлебен перед своим вынужденным отъездом.

– Тебе и это известно, – усмехнулся Горчаков, дивясь осведомленности царского посланника.

– Мне многое известно, Михаил Дмитриевич. Служба, понимаешь, такая. Хлеб государев стараюсь не зря есть, – сказал Ардатов, помолчал, а затем, желая поскорее расставить все спорные точки, произнес:

– Так что же мы решим относительно начала наступления?

– Я полностью доверяю твоему мнению и опыту, Михаил Павлович, но… – Горчаков замолчал, выдерживая паузу.

– Значит, договорились. Наступать будем, когда будут готовы мои стрелки, а все руководство будет твое, – подытожил Ардатов, предложив тем самым Горчакову такую формулу действий, при которой вся ответственность за неудачный исход полностью ложилась бы на его, Ардатова, плечи.

По радостному блеску глаз собеседника он понял, что именно эти слова генерал и хотел от него услышать. Командующий был очень рад столь удачному разрешению вопроса о наступлении, но все же не преминул сказать графу:

– Ты бы отписал государю про наши планы, Михаил Павлович.

– Он и так в курсе событий, – коротко отрезал Ардатов, и Горчаков больше не стал возвращаться к этой теме.

Ранним утром следующего дня противник возобновил обстрел русских позиций. Ночью французы провели фальшивую атаку напротив Малахова кургана, но на этот раз все потуги врага обмануть русских были напрасны. Как того потребовал Ардатов, русские резервы больше не подводились к ближнему краю обороны, и вражеские ядра падали вотще, густо усеивая опустевшую севастопольскую землю.

В этот день потери среди защитников Севастополя сократились чуть ли не вдвое, чем не могли похвастаться его бастионы. Методичный обстрел осадными орудиями медленно, но верно приводил к их полному разрушению. Героические гарнизоны бастионов и батарей отчаянно боролись за свои позиции, не щадя своих сил и, порой, жизней. Едва выдавалась возможность, они тут же бросались исправлять разрушенные брустверы или нагребать землю на пороховые погреба, ведь только так можно было уберечь их от попадания вражеской бомбы. Однако наносимый врагом урон было невозможно исправить за те короткие промежутки времени, которые дарил неприятель русским солдатам и матросам.

Все это прекрасно видел князь Горчаков, обходивший передовые позиции вместе со своей свитой, несмотря на шквальный огонь врага. Он без тени робости обошел укрепления Городской стороны, обстреливаемой в этот день не особенно интенсивно, посетил Четвертый и Третий бастионы, однако дал свите уговорить себя не рисковать жизнью ради посещения Малахова кургана.

Вместо Корниловского бастиона он посетил госпиталь, где собственноручно произвел награждение орденом святого Георгия четвертой степени тяжелораненого подпоручика Безобразова. Командуя батареей из четырех орудий, 18 августа тот вступил в неравный бой с двумя семипушечными неприятельскими батареями и привел к молчанию шесть вражеских орудий.

Ардатов не сопровождал князя в его посещении передовой, а вместе с инженер-полковником Геннерихом обошел уже закладываемую вторую линию обороны.

– Обратите особое внимание, Петр Карлович, на прикрытие Малахова кургана. Судя по силе вражеского огня, он-то и является главной целью будущего штурма противника. Поэтому именно на этом направлении в первую очередь должны быть возведены укрепления новой линии обороны.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Генерал Тотлебен тоже считал это направление наиболее опасным, и потому на этом участке обороны разработал такую систему, которая позволяет держать оборону даже в случае падения бастиона, – с азартом рассказывал инженер.

– Значит, отстоим город?

– Отстоим, ваше превосходительство, если только войска будут, – осторожно проговорил Геннерих.

– Обязательно будут. Уж об этом я позабочусь, – успокоил собеседника Ардатов и добавил: – А вас прошу сделать этот участок обороны на ять!

– Сделаем, ваше превосходительство! Точно в срок! – заверил графа офицер.

Враг между тем усиленно обстреливал севастопольские пределы. Как всегда, больше всех досталось Корниловскому бастиону. От многочисленных попаданий неприятельских бомб большое число пушек было выведено из строя, а орудийная прислуга заменялась бессчетное количество раз. По всем мыслимым и немыслимым законам артиллерия Малахова кургана уже давно должна была замолчать, и тем не менее русские артиллеристы продолжали сражаться. Да еще как!

Батарея поручика Будищева, оставшись при трех орудиях, своим ответным огнем сумела нанести огромный ущерб противнику. От прямого попадания русских бомб на вражеской батарее, расположенной на Камчатском люнете, произошел взрыв порохового погреба. В один момент на воздух взлетело свыше семи тысяч килограммов пороха и триста пятьдесят снаряженных гранат. Сила взрыва была такова, что у французов погибло свыше ста человек, и еще столько же было ранено, включая семерых офицеров. Кусок бревна, отброшенный на английскую траншею, при падении убил более двадцати человек, что вызвало ужас у британцев, мирно сидевших на солнышке. Осколки камней и куски дерева, разбросанные в разные стороны, достигли даже наших окопов.

Не отставали от своих товарищей и пушкари Третьего бастиона, которые после полудня не только привели к молчанию две вражеские мортирные батареи, но так же уничтожили большой пороховой склад у англичан. Сила этого взрыва мало чем уступала взрыву на Камчатском люнете. В один миг наши позиции накрыл шквал камней и досок с гвоздями, после чего в неприятельских траншеях повисла напряженная тишина, сменившаяся лихорадочным штуцерным огнем.

В результате этих двух взрывов или нет, но к трем часам дня вражеская бомбардировка стала стихать и вскоре сошла на нет, перейдя в вялую перестрелку.

Князь Горчаков терпеливо дождался предсказанного Ардатовым ослабления вражеского огня и отбыл из города уже затемно. Артиллеристы Пелисье полностью прекратили огонь, и впервые за все время обстрела над городом повисла продолжительная тишина.

По лицу командующего было трудно определить, доволен ли он исполнением предсказания графа или нет. Добившись согласия Ардатова на сооружение моста, Горчаков был поглощен исполнением этого замысла.

Хорошо изучив повадки генерал-адъютанта, Михаил Павлович был полностью уверен, что с момента сооружения моста тот не будет особенно драться за южную часть Севастополя. Князь не был предателем или изменником русскому делу. Просто он твердо держался своего плана, предусматривавшего переход войск на Северную сторону и принуждение противника к штурму русских позиций на Мекензиевых горах.

Сам план по своей сути был неплох, но его исполнение перечеркнуло бы судьбу кораблей Черноморского флота, стоявших в севастопольской гавани. Для Горчакова они уже не имели никакой ценности, и самым лучшим вариантом было их затопление. С этим планом было много согласных, как в Бахчисарае, так и в Петербурге. И даже в самом Севастополе. Однако с ним был совершенно не согласен граф Ардатов, у которого на этот флот были свои далеко идущие планы.

Горчаков хорошо понимал намерения Михаил Павловича и, согласно договоренности, не собирался ему мешать. Генерал справедливо полагал, что в случае успеха победная чаша не минует и его самого, как это уже дважды было ранее. Поэтому, покидая Севастополь, он только спросил Ардатова так, что его вопрос мог понять лишь посвященный:

– Значит, Бородино?

– Скорее всего.

– Останешься?

– Нет. Мое главное дело там, а здесь пускай трудятся Хрулев и Геннерих. Я им полностью доверяю.

Князь помолчал некоторое время, а потом, глубоко вздохнув, тихо, но внятно сказал:

– Да поможет тебе Господь, Михаил.

Больше не было сказано ни одного слова, да и к чему было что-либо говорить? Каждый из этих двух людей уже давно все для себя решил.

После 20 августа обстрел русских позиций не прекратился, но велся очень вяло, словно противник развлекался, причиняя мелкий вред севастопольцам, ведущим восстановительные работы. Это объяснялось тем, что запасы пороха за эти четыре дня обстрела у французов значительно сократились, и Пелисье ждал прибытия из Стамбула очередного транспорта с боеприпасами.

Но если артиллеристы неприятеля стреляли вяло, то пехота развила бурную деятельность, приближая свои траншеи к русским укреплениям. При этом действовали союзники в разных направлениях. Если у французов основными целями сближения были Малахов курган, Второй, Третий и Шестой бастионы, то англичане трудились исключительно вокруг Четвертого бастиона и Язоновского редута. Русские охотники, как могли, старались мешать земельным работам противника, но благодаря численному превосходству неприятеля расстояние между позициями с каждым днем уменьшалось.

Наступил сентябрь, французские траншеи почти вплотную приблизились к внешнему рву Малахова кургана. Только сорок метров разделяло противоборствующие стороны, которые свободно обменивались между собой ружейной стрельбой.

В ночь на 2 сентября французы попытались занять многочисленные завалы, преграждавшие свободный подход императорской пехоты к русским позициям. Всю ночь шла яростная борьба между русскими охотниками и французскими пехотинцами, и в результате большая часть заграждений осталась в руках защитников Севастополя.

Пелисье очень хотел приурочить взятие Севастополя к 7 сентября, очередной годовщине Бородинской битвы, и сделать тем самым достойный подарок для своего императора. Однако задержка пороха из Константинополя поставила жирный крест на этих планах «африканца». Как ни топал яростно своими ногами генерал, как ни обрушивал гневную брань на головы «неповоротливых турок», новый обстрел русских позиций его армия смогла начать только 5 сентября.

В этот день, собрав все свои силы в единый кулак, противник со всего маху ударил по защитникам Севастополя ровно в пять часов утра. В один миг мирно спящий город буквально утонул в огромном облаке дыма, образовавшемся от пушечных выстрелов и разрывов вражеских бомб. Взошедшее на горизонте солнце порой не могло полностью пробиться сквозь эту ужасную пелену, и тогда Севастополь погружался в гнетущую темноту.

Громовые залпы первых отдельных выстрелов быстро сменялись беспрерывным гулом орудий, который продолжался дальше с неослабевающей силой. Вначале огонь осадных батарей был обращен преимущественно на Городскую сторону, против Четвертого и Пятого бастионов. Вражеская бомбардировка продлилась до двух часов дня, после чего неприятель сосредоточил свой огонь на левом фланге севастопольской обороны, ударяя главным образом по Малахову кургану и по Второму бастиону.

Ярость и непрерывность этого обстрела была такова, что защитникам севастопольских бастионов казалось, будто ад разверзся вокруг них. Сплошным потоком на русские укрепления падали ядра, бомбы, гранатная картечь и ружейные пули, сея смерть и страдания в рядах защитников бастионов. Весь этот кошмар продолжался больше двух с половиной часов, после чего все повторилось вновь. В течение трех часов мортирные батареи противника методично разрушали укрепления Городской стороны, чтобы потом вернуться к бомбардировке Малахова кургана и Второго бастиона. Иногда эта ужасная канонада прекращалась, так как враги рассчитывали, что в такие паузы русские в ожидании штурма сосредоточат войска на бастионах, после чего неприятель вновь принимался обстреливать их с еще большею силой.

Также шел интенсивный обстрел и самого Севастополя, Большой и Южной бухт. Из-за этого в черте города возникло несколько пожаров, с которыми с большим трудом удалось справиться, исключительно благодаря мужеству горожан. Был уже вечер, когда одна из бомб противника упала на стоявший у северного берега Большой бухты военный транспорт «Березань», взрыв вызвал пожар на борту. Все усилия экипажа потушить огонь оказались неудачными. К тому же сорванное волной судно стало двигаться к недавно наведенному мосту через бухту, грозя поджечь и его. Желая спасти сооружение, ближайшие корабли открыли огонь по транспорту, и выпущенные ими ядра разнесли в щепки борт обреченного корабля. Однако полученных пробоин оказалось недостаточно, чтобы его потопить. Завалившись на один бок, «Березань» еще долго горела в ночи, освещая огнем своего пожара бухту и оба берега.

Продолжая основательно расшатывать русскую оборону, с рассвета 6 сентября французы и англичане с новой силой обрушили мощь своей артиллерии на укрепления Севастополя. Артиллерийский огонь, подобно хищному животному, то вгрызался в израненные бастионы города, то обманчиво отступал прочь, чтобы затем с удвоенной силой броситься на потерявшую бдительность жертву.

Русские батареи по возможности отвечали неприятелю. Все, кроме Малахова кургана и Второго бастиона, чьи орудия уже через час после рассвета были приведены к молчанию. Бруствер передней батареи Корниловского бастиона от многочисленных попаданий вражеских бомб был почти полностью срыт, а неглубокий ров во многих местах осыпался.

От ядер противника, непрерывно падавших на бастион, несколько раз загорались туры, что в конце концов привело к возгоранию туровой одежды порохового погреба. Заметив на Малаховом кургане дым, неприятель немедленно стал обстреливать это место навесным огнем из мортир. Создалась реальная угроза взрыва порохового погреба, но самоотверженные саперы и рабочие Замостского полка под начальством прапорщика Ножкина полностью устранили эту угрозу.

Не обращая внимания на вражеские пули, ядра и картечь, люди с остервенением забрасывали огонь землей, каменной крошкой, сбивали пламя шинелями и, позабыв обо всем, гасили его языки голыми руками. Сам прапорщик был серьезно ранен в руку, погибло около тридцати нижних чинов, но люди все же отстояли от огня погреб, где в этот момент находилось огромное количество пороха. Так сражались севастопольцы, и никто из них не думал, что совершает что-то героическое.

Ардатов приехал в Севастополь вечером 6 сентября, в полной уверенности, что утром 7-го французы непременно атакуют наши позиции. По этой причине в течение всей ночи к переднему краю стали стягивать войска, однако генерал Пелисье преподнес защитникам Севастополя очередной сюрприз. Осматривая в подзорную трубу истерзанные фасы Малахова курганы и Второго бастиона, генерал пришел к выводу, что укрепления врага еще недостаточно разрушены.

Получив жестокий щелчок по носу в июне, когда генерал ошибочно посчитал, что русские батареи приведены к полному молчанию, теперь Пелисье собирался действовать наверняка.

– Я желаю, чтобы на момент штурма ни одна пушка этого проклятого кургана не могла выстрелить по моим солдатам. Поэтому пусть наши артиллеристы проутюжат его еще один день, а если понадобится, то пусть стреляют и четыре, и пять дней. Терпения и пороху у меня не занимать, – сказал «африканец» своим генералам, когда на военном совете встал вопрос о начале штурма Севастополя.

Опасаясь возможной утечки информации, Пелисье свято хранил в тайне свои планы, даже от самых близких подчиненных. Кроме того, он не желал расслаблять своих солдат указанием точной даты наступления, требуя от них постоянной готовности к скорой атаке.

Не имея возможности разгадать планы врага, Ардатов возлагал всю свою надежду на дозорные секреты, выставляемые впереди русских позиций.

– Вы уж, братцы, постарайтесь на славу, – говорил граф дозорным, которым предстояло заступить в караул перед Вторым бастионом и Малаховым курганом. – Сейчас у нас вся надежда на ваши глаза и уши. Точно знаем, что супостаты должны напасть на Севастополь, но вот когда это будет, неизвестно. Так же точно знаем, что будут наступать на Корниловский и Второй бастионы. К ним ближе всех подходят вражеские траншеи, и по ним больше всех ведется огонь из этих траншей и батарей. Помните, что от вашего внимания зависят жизни ваших товарищей. Подадите сигнал о штурме, и мы будем подтягивать к передовой главные силы. Ошибетесь, и многие из ваших братьев погибнут зазря от вражеских пуль и бомб, стоя в ожидании возможной атаки. Знайте, тех, кто вовремя известит о приготовлении врага к штурму, я награжу по-царски. Пусть просят чего захотят.

Радостный блеск в глазах солдат, которые хорошо знали, чего стоит слово Ардатова, был лучшим ответом графу на его слова.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство, умрем, а дело сделаем, – браво заверили его разведчики, и, повернувшись через левое плечо, устремились к передовой, где по-прежнему грохотала вражеская артиллерия.

Наставляя пластунов перед выходом, Михаил Павлович тоже не скупился на обещания. Он был подобен стрелку, который имел право только на один-единственный выстрел. А в этой войне слишком многое зависело от настроя людей, от того, отстоят севастопольцы свой город или нет.

Всю эту ночь граф провел на Корабельной стороне, находясь в тревожном ожидании скорого штурма. Чем ближе было утро, тем сильнее становилось его напряжение. В каждом стуке копыт, в каждом протяжном крике чудились ему сигналы тревоги, однако все было обманом. Наступил рассвет, выглянуло солнце, а тайные дозоры не подавали сигналов. «Уснули они там, что ли?» – раздраженно думал Ардатов и тут же одергивал себя: надо подождать, надо дождаться известий от пластунов.

Однако вместо ожидаемого штурма на рассвете французы обрушили на город новый град ядер и бомб, стремясь уничтожить то, что не успели разрушить в предыдущие дни. Главными мишенями обстрела, как и прежде, были Малахов курган и Второй бастион. В течение всего светового дня вражеская артиллерия непрерывно обстреливала эти многострадальные позиции, собирая свою кровавую жатву среди их славных защитников.

В свое время генерал Тотлебен вел успешную борьбу с вражескими саперами, стремящимися подвести под брустверы Корниловского бастиона минную галерею. Правильно определив направление подземных работ, русские удачно заложили свою контргалерею и первыми успели произвести подрыв мины. В результате взрыва обе французские галереи были разрушены, у неприятеля погибло свыше двадцати человек, и вместе с ними были похоронены все коварные планы врага на успех в подземной войне.

Столь удачная деятельность русских саперов породила массу слухов среди французских солдат, будто все подступы к Малаховому кургану пронизаны подземными ходами, а в них заложены мины огромной силы. Стоит только начать атаку бастиона, как сидящий в нише русский сапер с помощью проводов произведет подрыв зарядов в нужном ему месте.

И вот, желая развеять эти страхи и поднять боевой настрой солдат, французские пушкари с помощью фугасов забросили на русские позиции несколько бочек с порохом. От взрыва одной из бочек на Корниловском бастионе произошел обвал бруствера передовой батареи. Проявляя мужество и отвагу под шквальным огнем вражеских стрелков, саперы подпоручика Софронова смогли быстро ликвидировать этот дефект обороны, потеряв при этом до четырнадцати человек убитыми и ранеными.

Вслед за русскими бастионами противники вновь подвергли обстрелу и сам город. Снова запылали дома и казенные постройки. Одна из вражеских бомб попала в пороховой склад на Николаевской набережной. Раздался оглушительный взрыв, в результате многие мирные жители погибли. Множество ядер и бомб противника падало рядом с наведенным через бухту мостом, но судьба вновь хранила его от повреждений.

Так прошел этот день, и на израненный город спустились ночные сумерки. И вновь Ардатов напутствовал тех пластунов, которые должны были в свою очередь идти в секреты. Это были лучшие дозорные, за плечами их бывали и отчаянные схватки с неприятельскими лазутчиками, и долгое сидение в засаде возле самых передних траншей врага, когда одно лишь неверное движение или случайный кашель могли стать последними. Ардатов крепко верил в этих людей, и они не подвели.

Наступило 8 сентября, которое и стало главным испытанием для севастопольского гарнизона.

Прошедшим вечером генерал Пелисье после долгого осмотра русских укреплений назвал наконец дату и время начала штурма Севастополя. Несмотря на численное превосходство союзников не только над осажденным гарнизоном, но и над всеми русскими силами в Крыму, «африканец» очень опасался возможности контратаки армии Горчакова во время штурма города. Именно поэтому начало штурма было сдвинуто с утренних часов на полдень.

– Если мы нападем на город утром, то Горчаков будет иметь время для выдвижения своих войск и атакует наши тылы. Если же мы пойдем на штурм укреплений в полдень, то русские не успеют до наступления сумерек собрать силы и будут вынуждены отложить свои действия до следующего утра. Кроме того, враг привык, что мы обычно атакуем утром, и это будет для него большой неожиданностью, – так говорил на военном собрании Пелисье, и никто из генералов не высказался против, как это было перед прежним штурмом.

Как и в прошлый раз, свой главный удар Пелисье собирался нанести по Малахову кургану и батарее Жерве, намереваясь в этом месте прорваться к Корабельной стороне и отрезать Городскую сторону от остальных сил русской армии. Чтобы сбить с толку осажденный гарнизон, командующий объединенными силами приказал атаковать по всему периметру обороны противника, нанося отвлекающие удары.

Общее руководство правого фланга союзных сил было поручено генералу Боске, под командованием которого находились три штурмовые колонны. Против Малахова кургана должна была действовать десятитысячная колонна под командованием генерала Мак-Магона, почти наполовину состоящая из африканских зуавов.

Средняя колонна под руководством генерала де ла Мотт-Ружа, тоже имевшая численность в десять тысяч человек, должна была атаковать куртину между Малаховым курганом и Вторым бастионом, уже основательно разрушенную непрерывным обстрелом осадными мортирами.

Третья штурмовая колонна генерала Дюлака, хотя и имела приказ взять Второй бастион, по своей численности в восемь тысяч человек несколько уступала первым двум и имела скорее вспомогательное значение.

При каждой из штурмовых колонн находились команды саперов, пехотных рабочих, а также команда минеров. Первая – с перекидными мостами и лестницами; вторая – с укороченным шанцевым инструментом для прокладывания пути штурмующим войскам; а третья – для отыскания контрмин и уничтожения приводов, запускающих их взрывание.

Англичанам, согласно плану Пелисье, вновь достался Третий бастион, о который они сломали зубы в июне. Для его штурма британцы выделили две дивизии под командованием генерала Маркгама и шотландскую дивизию под командованием Колина Кэмпбелла. Общая их численность составляла почти одиннадцать тысяч человек при резерве в шесть с половиной тысяч отважных англичан.

В состав левого, вспомогательного, фланга войск противника под общим командованием генерала де-Салля входила сардинская бригада генерала Чиальдини численностью в тысячу человек. Кроме нее в распоряжении союзников имелась дивизия генерала д’Отемара, которой предстояло осуществить штурм Четвертого бастиона силами одиннадцати батальонов в четыре тысячи солдат. Против Пятого бастиона должна была наступать дивизия под командованием генерала Левальяна, имевшая в своем составе четыре с половиной тысячи французских штыков.

Таковы были тайные вражеские планы, которые в самом начале их исполнения были немного испорчены русскими дозорными, дежурившими в секретах у Малахова кургана. Именно они первыми донесли Ардатову о готовящейся атаке.

– Ваше превосходительство, во вражеских траншеях замечено большое количество солдат в полной форме, – со сдержанной гордостью докладывал графу один из пластунов рано утром.

– В полной форме?! Это точно? – переспросил Ардатов солдата, пытливо глядя в его красные от усталости и недосыпа глаза.

– Так точно! В полной форме. Мы все за это ручаемся.

– Спасибо, братец! Будем живы, сочтемся! – сказал граф и, ничуть не стесняясь обтрепанного вида собеседника, крепко обнял его.

Вскоре сообщение дозорных получило подтверждение со стороны наблюдательного поста на Инкерманских высотах. С помощью телеграфа они сообщили севастопольцам о движении в направлении Корабельной стороны большой войсковой колонны неприятеля. Это сообщение окончательно убедило в необходимости срочно перебросить резервы к передовой.

Приказ был отдан, но коварный противник вновь преподнес страшный сюрприз. Едва только войска стали приближаться к бастионам обороны, как в очередной раз загрохотали вражеские орудия. Жестокому обстрелу подверглись не только бастионы и батареи города. Ядра и бомбы обильным градом обрушились на русские укрепления и на время полностью отрезали переднюю линию обороны от главных сил гарнизона.

Эта бомбардировка продолжалось до полудня. Затем огонь осадных батарей резко ослаб, а потом и вовсе прекратился. Расценив это как очередную уловку врага для уничтожения резервов, выдвинутые к передовой войска не двинулись с места, терпеливо дожидаясь дальнейшего развития событий.

Решив, что противник начал обедать, многие защитники бастионов тоже решили перекусить. Но лишь начала бурлить вода в котелках над наскоро разведенными кострами, как внезапно в небо взлетели три белые ракеты и воздух сотрясли громкие крики «Вив ля император!».