Испытание на прочность

– Я вас хорошо понимаю, сэр Питт. Вопрос о деньгах всегда решался с большим трудом, что в вашей стране, что в нашей Швеции, – сочувственно закивал король, – что поделаешь, но такова жизнь. В этом вопросе иногда бессильны даже короли и премьер-министры.

От тона, каким это было сказано, у Питта противно засосало под ложечкой, и все же он спросил короля:

– Так что же вы скажете относительно присоединения к союзу против России, ваше величество? Вступление в него вашей страны, вне всякого сомнения, поможет быстрее решить столь важные для вашего королевства вопросы. Время быстро идет, ваше величество, и может статься, что вы и опоздаете.

Оскар неторопливо погладил свою жиденькую бородку-эспаньолку и, не глядя на Питта, спросил:

– Когда генерал Пелисье собирается брать штурмом Севастополь?

– Через две-три недели, – ответил британец, затаив дыхание.

– Думаю, что нам следует вернуться к обсуждению этого вопроса сразу после падения русской твердыни, мистер Питт, – с твердостью в голосе произнес король, и британец не рискнул больше касаться этой темы.

Поговорив еще десять минут о различных мелочах, он поспешил откланяться, так и не притронувшись к королевским угощениям. Составляя письменный отчет Пальмерстону о своей встрече со шведским монархом, посол писал: «Позиция Стокгольма по поводу вступления в войну с Россией напрямую зависит от наших успехов в Крыму. Падение Севастополя – вот тот ключ, с помощью которого мы наконец-то сможем открыть тугую шведскую дверь и создать новый очаг войны на землях Российской империи. Война в Финляндии подтолкнет к активным действиям поляков, черкесов и крымских татар. Чем больше их будет, тем быстрее мы сможем обескровить русского гиганта и отвести ему роль послушного исполнителя».

Последние слова доклада очень понравились лорду Пальмерстону. Он любил, когда британские послы правильно улавливали основную цель британской политики. «Надо будет отметить усердие сэра Питта и наградить его медалью короля Георга. Такое поощрение будет весьма своевременным для пользы дела. Питт увидит, что мы довольны его деятельностью, и будет осаждать короля Оскара с утроенной энергией, в ожидании новых наград», – подумал лорд и черканул золотым карандашом на маленьком листке бумаги, предназначенном для памятных записок.

Приход инспектора Мордрета несколько отвлек лорда от шведских проблем и переключил его на иную волну.

– Я прочел статью вашего подопечного, мистер Мордрет и остался весьма доволен. У него очень бойкое перо, – сказал лорд и указал посетителю рукой на кресло рядом со своим столом.

Выбор именного этого места указывал на то, что господин премьер-министр собирается вести доверительную беседу и не намерен распекать Мордрета за провинности, усадив прямо в центре кабинета.

– Очень бойкое и очень опасное перо для тех, против кого оно обращено. Почитав сначала его досье, а затем статьи, я очень удивился тому, что он согласился на тайное сотрудничество с нами. Как вы его к этому склонили? Шантаж, грехи молодости или что-нибудь ужасное?

Сидевший перед лордом прямой, как телеграфный столб, Мордрет позволил себе лишь изобразить некое подобие улыбки на лице.

– Ничего особенного, господин премьер-министр. Банальная нехватка денег, и не более того. Наш писатель получает по пятнадцать фунтов за статью и столько же ежемесячно за тайное сотрудничество.

– Но насколько я помню из вашей справки, господин… – Пальмерстон на секунду запнулся, вспоминая фамилию немецкого эмигранта, и Мордрет немедленно поспешил прийти ему на помощь.

– Энгельс. Господин Фридрих Энгельс.

– Да, господин Энгельс относится к вполне состоятельным людям. Ведь у него есть своя доля в манчестерской фирме отца, не так ли?

– Совершенно верно, милорд. Господин Энгельс – обеспеченный человек, но он постоянно помогает деньгами семейству своего друга Карла Маркса, чье финансовое положение далеко не безупречно. Гонорары от статей, опубликованных в «Дейли Телеграф», идут непосредственно господину Марксу, официально оформленному корреспондентом этой газеты.

– Какая братская привязанность между этими господами, кто бы мог подумать! – фыркнул Пальмерстон, явно намекая на национальность фигурантов разговора. – Хотя чего только не бывает в этой жизни!

Пальмерстон откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по столу.

– То, что господин Энгельс придерживается принципа «деньги не пахнут», это мне понятно. Но только вряд ли одни финансовые проблемы заставляют его столь плодотворно сотрудничать с нами. Вам известны его подлинные мотивы, инспектор?

– Конечно, господин премьер-министр. Энгельс – революционный фанатик, который все еще не растратил свой юношеский максимализм. Он твердо убежден, что хитро использует наше покровительство в своих целях, венцом которых он видит всеобщую европейскую революцию.

– Странно, как уживается в нем такой идеализм с немецким прагматизмом, который буквально сочится из каждой его строчки!

– Мери Бернс это тоже удивляет, – вновь позволил себе скупо улыбнуться Мордрет, вспомнив подругу Энгельса, через которую к инспектору приходило множество ценной информации.

– Ну, каким бы странным господином ни был Энгельс, но русского царя Николая в своей статье по поводу нашей войны с Россией он очень сильно задел. Читаю, и душой моей овладевает ралость от осознания того, что наши солдаты ведут святое дело, борясь с азиатским деспотом, превратившим свою империю в тюрьму народов! Нет лучше и благороднее дела, чем разрушить стены этой тюрьмы и даровать измученному народу долгожданную свободу вместе с основами европейской демократии. Ай да Энгельс, ай да господин революционер! После такой разгромной статьи теперь никто не посмеет утверждать, что, воюя с русскими, мы преследуем только свои корыстные цели. Нет, на своих штыках мы несем гибель кровавому тирану и свободу русскому народу и всем узникам царских застенков, и потому всякий свободолюбивый человек просто обязан нам помогать! – говорил Пальмерстон, торжествующе глядя на застывшего перед ним инспектора Мордрета. – Позаботьтесь, господин инспектор, чтобы статью нашего революционного друга напечатали во всех ведущих газетах Англии, Франции, Германии и Соединенных Штатов. Кроме этого, надо помочь русским изгнанникам отпечатать ее на русском языке и через Финляндию направить в Петербург, для распространения среди интеллигенции и столичного бомонда. Они очень любят внимать словам пророка со стороны, откровенно не замечая своих мудрецов. Думаю, что сочинение господина Энгельса нанесет Николаю куда больший ущерб, чем поражение на Альме и даже потеря Севастополя, – чеканил свои мысли Пальмерстон.

Инспектор торопливо записывал приказы лорда в свой блокнот. У него была прекрасная память, и в случае необходимости он мог повторить речь лорда слово в слово, однако сидеть истуканом и моргать совиными глазами перед высоким начальством было бы верхом неприличия.

– Все будет сделано, милорд, в самое ближайшее время. Но боюсь, русские несколько опередили нас на этом этапе идеологической борьбы. По распоряжению царя Николая во всех русских газетах опубликовано патриотическое стихотворение поэта Пушкина «Клеветникам России», которое имеет очень большой успех как среди бомонда, так и среди простых людей, – осторожно сказал инспектор, но негодования со стороны лорда не последовало.

– Слава богу, что поэт Пушкин мертв, иначе неизвестно, что бы он написал в поддержку своего горячо любимого императора. Знаете, Мордрет, если бы русские знали свою силу, мы не сидели бы с вами так спокойно, а пребывали бы в страхе перед высадкой русского десанта на восточном побережье, – задумчиво произнес Пальмерстон и тут же опасливо умолк. – Я вас больше не задерживаю, инспектор, – помедлив, холодно молвил он, и Мордрет откланялся, сразу направившись в свою любимую канцелярию, где готовились очередные порции идеологической отравы для недругов Британии.

Распрощавшись с Мордретом и выслушав доклад своего секретаря о выполнении ранее полученных приказов и распоряжений, лорд Пальмерстон уже был готов отправиться на прием к королеве, как неожиданно в его кабинете возник военный адъютант премьер-министра Чарльз Бишоп. В его задачу входило информирование лорда обо всех военных новостях, и по напряженному лицу и плотно сжатым тонким губам адъютанта премьер понял, что тот принес недобрые вести.

– Что случилось, Чарльз, русские разбили нас в Крыму или уничтожили нашу эскадру на Балтике? – нахмурившись, спросил британский премьер.

– Нет, сэр. В Крыму и на Балтике все спокойно, но вот положение в Азии оставляет желать лучшего. Согласно поступившим сообщениям из Дели, русский генерал Перовский вторгся в Ферганскую долину, сердце Кокандского ханства. При такой скорости продвижения генерал Коллингвуд не исключает возможности появления русских частей на границе с Кашмиром до конца года.

От этих новостей лицо лорда Пальмерстона потемнело от злости.

Сбывалось самое кошмарное опасение британцев: русский медведь оказался на пороге Индии.

– Черт возьми, Чарльз! Как это могло случиться, ведь еще на прошлой неделе меня уверяли, что кокандцы обязательно остановят генерала Перовского благодаря своему численному превосходству, тайно проданным им ружьям, а также пушкам, отлитым под руководством наших специалистов. Я ничего не путаю?!

– Никак нет, сэр, все верно. Скорее всего, азиаты оказались плохими вояками, наподобие турок, которые и шагу не могут ступить без совета наших офицеров.

– Скорее все вы правы, Чарльз. Телеграфируйте Коллингвуду, чтобы попытался устранить русскую угрозу руками афганцев. Пусть хоть этим эмир Кабула отработает наше покровительство.

Произнеся эти слова, Пальмерстон собирался покинуть кабинет, но Бишоп остановил его:

– Прошу прощения, сэр, но боюсь, что афганцы не смогут быть полезными генералу Коллингвуду. Как я вам докладывал четыре недели назад, они заняты отражением нападения персов на Герат.

– Неужели эти азиаты разучились воевать? Помнится, раньше они оказывали нам очень стойкое сопротивление! – гневно фыркнул лорд.

– Боюсь, сэр, положение под Гератом сильно изменилось за прошедшие недели. Согласно последним сведениям, обстановка там довольно серьезная, и эмир сам вынужден просить генерала Коллингвуда об оказании военной помощи для отражения персов. Как утверждают афганцы, персидскими войсками руководят русские офицеры.

Пальмерстон обжег адъютанта негодующим взглядом, но тот мужественно выдержал это испытание. Гневно пожевав свои тонкие губы, британский премьер изрек:

– Наши враги слишком далеко зашли, Бишоп. Быстро разыщите военного министра и первого лорда адмиралтейства. Я жду их у себя после приема у королевы. Пусть поторопятся. И передайте, что я хочу услышать их советы, как исправить положение, а не испуганное кудахтанье, как это было в прошлый раз.

За положением под Севастополем пристально наблюдали не только из туманного Лондона, но и из дворца Тюильри. Луи Наполеону как воздух был нужен положительный результат в столь затянувшейся кампании на востоке. Французы все еще любили своего императора, видя в нем твердую руку, которая не позволит банкирам и чиновникам растащить государство по своим бездонным карманам. На этом коньке он пришел к власти, но чтобы удержать ее в своих руках, нужны были победы, пусть даже не столь блистательные, как они были у его великого дяди, но все же победы, которые так любит простой народ и за которые он может простить все что угодно. Император уже неоднократно требовал от Пелисье полного захвата Крыма и разгрома русской армии, стоящей в Бахчисарае, но каждый раз «африканцу» удавалось находить веские причины для того, чтобы не исполнять требования императора.

«Зачем нам атаковать хорошо укрепленные русские позиции и терять солдат, когда к этому можно вынудить Горчакова, постоянно угрожая новым штурмом южной части Севастополя. Пусть русские, спасая Севастополь, штурмуют наши позиции и ослабляют свои и без того скромные силы. Они не делают это сегодня, но завтра общая обстановка заставит их напасть на нас, и мы к этому готовы, – писал Пелисье императору, всякий раз когда тот пытался навязать командующему свою тактику. – Прикажите, и я поведу своих зуавов на Бахчисарай, но только потом мне понадобятся тысячи новых солдат, поскольку русские совершенно не собираются бежать от звуков наших выстрелов».

Император яростно сверкал очами, когда обрушивал на военного министра очередную порцию своего монаршего гнева, но всякий раз, излив душу, на вопрос генерала, стоит ли искать нового командующего Восточной армией, отвечал отказом. Второго такого твердолобого Пелисье, который сделает все возможное и невозможное ради выполнения полученного приказа, у Наполеона не было.

– Мы в любом случае будем в выигрыше: либо взяв Севастополь, либо разгромив Крымскую армию Горчакова. Осталось подождать совсем немного. К концу осени результат будет непременно, – заверял министр Наполеона, и тот, недовольно бурча, делал специальные пометки на листках перекидного календаря, стоявшего на огромном письменном столе из орехового дерева.

Торопя и подталкивая своего генерала к наступательным действиям, французский монарх одновременно зондировал возможность подписания мирного договора с Россией. Трудно было бы отыскать для исполнения столь деликатной миссии лучшего кандидата, чем граф Морни, сводный брат Наполеона. В Петербурге он был известен как активный сторонник улучшения франко-русских отношений и, кроме того, имел большое влияние в финансовых кругах многих стран. С ним французский император мог быть полностью откровенным и не бояться предательства, несмотря на то, что Шарль имел свои взгляды на политику, отличные от его взглядов. Их доверительная беседа произошла во дворце в Фонтенбло, где Наполеон проводил свой отдых от государственных дел.

– Можешь не сомневаться, Шарль, генерал Пелисье до конца года непременно возьмет этот проклятый Севастополь, и это будет венцом моей восточной кампании. Главная крепость русских на юге разрушена, а их знаменитый флот полностью уничтожен. Полагаю, это будет неплохая сатисфакция для нашей нации за позор восемьсот двенадцатого года. Я, конечно, не против нанесения русскому царю большего урона, но его солдаты чертовски стойко дерутся. Должен признаться, ты был прав в том нашем давнем споре. Восточная кампания совсем не похожа на увеселительную прогулку, как ее пытались представить нам англичане.

Наполеон сделал паузу, но сводный брат не выказал никакого торжества от прозвучавшего признания. Он только чуть хитро улыбнулся, как обычно, и, неторопливо покачивая вино в бокале, ждал продолжения речи императора.

– Эта война еще не придвинула нас к опасному краю экономической пропасти. Но она приносит нам больше расходов, чем доходов. Опростоволосившись со Свеаборгом, Пальмерстон требует от меня организовать новую кампанию на Балтике с участием большого количества мортирных кораблей, а еще дать солдат для высадки десанта в Кронштадте. Посылать своих солдат на столь смертельно опасное дело британцы не желают! – сказал Бонапарт, гневно вскинув правую руку. – Знаешь, почему славный адмирал Дандас не повел свои корабли на штурм Кронштадта? На всех подступах к острову русские успели понаставить свои чертовы мины, которые, по словам Пэно, были подобны изюму в булке. Нет, конечно, если англичане хотят спалить Кронштадт вместе с русской эскадрой, пусть это делают, я не против, но почему за этот пожар должна платить Франция, мне совершенно непонятно! Одним словом, я намерен взять Севастополь и, уничтожив русский флот, завершить войну с Николаем. Если Пальмерстон хочет, пусть воюет дальше сам, но мне будет нужен скорейший мир. И ты мне должен в этом помочь.

Граф Морни терпеливо дослушал речь брата и, поставив бокал, стал задумчиво гладить свою бородку, скрестив руки на груди.

– Думаю, ты правильно сделал, обратившись со столь деликатным делом ко мне. Твоего министра иностранных дел графа Валевского русский император на дух не переносит. Его попытки наладить переговоры с Петербургом ни к чему хорошему не приведут. Скажи, брат, на каких условиях ты готов заключить мир с русским царем?

– Полное уничтожение русского протектората в Молдавии и Валахии, свободное судоходство по Дунаю кораблей всех стран, беспрепятственный проход через Босфор любых военных кораблей. А также ограничение числа русских военных кораблей на Черном море и лишение Российской империи всех прав на устье Дуная, – сказал император, зачитав по памяти заранее подготовленные им пункты договора.

– Боюсь, что император Николай не примет никакого территориального урезания своей державы. Это слушком унизительно для него. По остальным пунктам, я думаю, с ним можно будет договориться при условии, если Севастополь будет в наших руках.

– Об этом можешь не беспокоиться. Пелисье твердо мне обещал взять город, и я верю своему «африканцу». Что же касается возможной несговорчивости русского царя, то угроза возможной войны с Австрией продолжает нависать над ним как дамоклов меч. Этот фактор сделает его более податливым на мирных переговорах.

– Ошибаешься, мой дорогой брат. Сегодня в большой игре совершенно иной расклад. По непроверенным данным, царский посланник Горчаков сумел найти общий язык с канцлером Бисмарком и между двумя странами был подписан союзный договор. Согласно его протоколам, Пруссия для России не нейтральный сосед, а дружественное государство.

– Ты сказал, по непроверенным данным? Значит, все это может оказаться простыми слухами или, на худой конец, умело составленной дезинформацией от того же Горчакова, – сварливо заметил Наполеон, чем только раззадорил графа.

– Да, данные еще не до конца проверены, но они хорошо объясняют ту проблему, над которой так безуспешно ломал голову твой министр иностранных дел.

– Ты имеешь в виду недавний визит русского наследника в Пруссию?

– Совершенно верно. Король Вильгельм устроил специальный смотр своих частей в честь высокого гостя, чем привел цесаревича Александра в бурный восторг. Граф Валевский подтвердит, что подобные действия не возникают на пустом месте, – пустил острую стрелу Морни в адрес министра, с которым у него были свои счеты. – После подобного приема наследник русского престола был так очарован прусским королем, что даже называет его вторым отцом. Согласись, что такие слова от этого молодого человека дорогого стоят. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что с этого дня у Вильгельма появилась прекрасная возможность влиять на будущего русского императора.

– Ты, безусловно, прав, Шарль. От такой возможности я бы тоже не отказался. Тем более что, судя по последним сведениям из Петербурга, здоровье императора Николая оставляет желать лучшего.

Граф Морни удовлетворенно кивнул головой и, неторопливо допив свое вино, продолжил беседу:

– Боюсь, что отныне императора Франца будет очень и очень трудно подвигнуть к большой войне с Россией. Узнав об изменении позиции Пруссии к русскому царю, австрийцы ни за что не согласятся воевать с ним. Франц Иосиф до смерти боится остаться один на один с русскими, особенно если ему будет, пусть даже чисто гипотетически, угрожать противостояние с Пруссией. Австрияки хороши, когда они дерутся против одного целой компанией, и трусливы, когда надо биться один на один. Нам ли это не знать, – сказал Морни, напомнив Наполеону об их детстве, когда их мать, Гортензия Богарнэ, лишилась почти всех своих владений из-за действий Австрии. – Кроме того, после твоего предложения удалить из Тосканы местного герцога венский двор будет с большим недоверием относиться к любым твоим предложениям о сотрудничестве.

– Но австрийцы могут свободно рассчитывать на мою военную помощь. Пусть откроют границы, и мои дивизии, устремившись на освобождение Польши, снимут с них как прусскую, так и русскую угрозу! – запальчиво воскликнул император, пропустив мимо ушей намек сводного брата.

– Луи, мне ты можешь не говорить тех слов, которые с таким восхищением слушают парижские поляки. В отличие от них, я хорошо знаю, что у нас нет и в ближайшем будущем не предвидится такого количества солдат, чтобы совершить этот освободительный поход. Кроме того, мы с тобой прекрасно знаем, что польский поход – это скорее уловка, которая должна напугать Николая, а не реальный план.

– И это говоришь мне ты, мой брат! Тот, с кем мы так много сделали для возрождения империи и нашего дома! – горько молвил император, но Морни не обратил на эти слова никакого внимания.

– Да, это говорю тебе я, поскольку нет на свете другого человека, кроме меня, который желал бы большего успеха твоим делам. Так уж распорядилась судьба, что на мою долю всегда выпадает необходимость одергивать твою пылкую и увлекающуюся натуру ради пользы общего дела. Я закрыл глаза на твое страстное желание поквитаться с русскими, используя грубую промашку Николая в отношении Турции, но время показало мою правоту в этом вопросе. Мы имеем множество мелких побед при полном отсутствии успеха в главном – победы над русскими. Согласись, мой дорогой брат, что вместо нынешнего дорогостоящего кровопускания в Крыму было бы куда приятней получить свой кусок турецкого пирога в виде Туниса, Крита, Сирии и контракта на постройку Суэцкого канала.

– Ладно, бог с ними, австрийцами, они уже сыграли свою роль в устрашении Николая, однако он все равно будет должен отдать мне что-то взамен Севастополя. Иначе меня не поймут французы, – продолжал упорствовать император, и брат не стал с ним спорить.

– Как все большие события в истории порой зависят от капризных случайностей! – задумчиво вздохнул граф Морни.

– Это ты о чем? – переспросил его собеседник.

– О той злополучной телеграмме, которую прислал тебе русский царь после провозглашения тебя императором. Назови он тебя тогда не месье, а братом, и между вами не разгорелась бы та вражда, которую так ловко поддерживают сейчас англичане. Тогда бы вы смогли спокойно поделить наследство «больного человека», а не воевали бы между собой на радость британцам.

– Ах, не начинай, Шарль! – недовольно буркнул император.

Но хорошо знавший своего брата граф видел, что подобные мысли уже не раз приходили на ум дорогому Луи.

– Благодаря союзу между нашими державами мы безо всякой опаски и затруднений смогли бы переместить нашу западную границу к берегам Рейна и получить в вечное владение всю Ломбардию, без всяких оглядок на Пруссию, Австрию и даже Англию, – продолжал развивать свою мысль граф.

– Замолчи, змей-искуситель! – гневно воскликнул император.

– Как прикажете, ваше величество! Но ты сам прекрасно знаешь, что за моими словами стоит реальная основа, а не эфемерные проекты, которыми так обильно в последнее время кормили тебя британцы.

Братья помолчали, дав возможность разуму возобладать над эмоциями, и затем продолжили беседу.

– Так ты сможешь наладить реальный канал для переговоров? Зять Нессельроде совершенно не годится для этой цели, поскольку господин канцлер уже не обладает той степенью влияния на русского царя, которой обладал прежде, – примирительно сказал Наполеон.

– Конечно, ты прав, это не тот случай. Скорее всего, нужно будет выйти на Горчакова. Он сейчас в явном фаворе у Николая, по крайней мере по дипломатической линии, – высказал свою мысль Морни.

– Ты хорошо знаком с ним?

– Да, в начале прошлого года встречались в Вене на приеме у Констанции Хорни. Мы обменялись мнениями об условиях, при которых было возможно заключение перемирия. У нас наметился определенный прогресс, Горчаков высказывал твердое убеждение, что русский император согласится на принятие четырех основных требований, но никогда не пойдет на территориальные уступки. Правда, были некоторые варианты решения этой проблемы, но неожиданно по приказу Нессельроде Горчаков был отозван домой, и все закончилось ничем.

– Тогда, Шарль, поезжай в Берлин и попытайся узнать у него, каковы виды русского императора на заключение мира.

Этим тема беседы была полностью исчерпана, и граф Морни поспешил откланяться, чтобы немедленно приступить к исполнению повеления своего императора. Как бы ни был уверен Луи Наполеон в своих солдатах, он хорошо помнил слова своего великого дяди о невозможности сидеть на штыке и понимал, что рано или поздно нужно будет заключить с противником мир.

Пока братья Богарнэ вели государственные разговоры, на Лионский вокзал столицы вместе с толпой пассажиров с юга прибыл ничем не примечательный итальянец с документами французского подданного Джузеппе Ковальи. В это время в Париже было много итальянцев, устремившихся в столицу Второй империи в поисках лучшей жизни.

К господину Ковальи у парижских полицейских никаких претензий не было, и потому он без особых проблем легализовался в столичных трущобах, устроившись работать плотником. Эта работа была вполне знакома тридцатишестилетнему революционеру Феличе Орсини – так на самом деле звали приезжего. Всю свою жизнь этот человек посвятил только одной цели: объединению итальянских земель в единое государство и провозглашению в ней республиканского правления. Главным препятствием на пути этого священного дела итальянских революционеров были австрийцы, оккупировавшие часть северной Италии, и римский папа, чьи владения находились в центральной части полуострова.

Если с австрийскими войсками итальянские карбонарии ничего не могли поделать, то возможность изменить положение дел в отношении римского понтифика у них имелась. Нынешнего наместника святого Петра активно поддерживал французский император, следуя примеру своего дяди. Французские штыки охраняли границы папских владений, на французские деньги римский властитель содержал свой двор и укреплял влияние среди европейских стран. Достаточно было только устранить новоявленного императора «всех французов», как проблема с папством, этим вечным тормозом на пути объединения страны, была бы немедленно решена. Как говорится, нет человека, нет и проблемы.

Так думал Орсини, так думали многие итальянские вольнодумцы, принадлежавшие к различным политическим течениям. И это обстоятельство умело использовала тайная полиция кайзера Франца. Всячески поддерживая мнение карбонариев относительно отрицательной роли Наполеона в процессе создания новой Италии, австрийцы старались не столько отвлечь внимание революционеров от своих итальянских владений, сколько их руками устранить опасного нарушителя европейского равновесия. Таковы были нравы большой политики того времени.

Глава II. Жаркая осень 1855 года

Предгорья отрогов Тянь-Шаня, за снежными шапками которых скрывалось сердце Кокандского ханства – Ферганская долина, – встречали русские войска своей обыденной для августа жарой. В России уже заканчивалось лето, а в здешних местах не было даже намека на скорый приход осени. Многочисленные фруктовые сады щедро дарили людям свои плоды в награду за их кропотливый труд. Такое огромное количество всевозможных фруктов и овощей было в диковинку не только русским солдатам, но и многим офицерам, привыкшим питаться капустой, репой, огурцами, яблоками и всевозможными ягодами.

Неумеренный прием в пищу экзотических плодов юга стал причиной вспышки кишечных заболеваний с несколькими смертельными исходами. Это обстоятельство вызвало серьезную тревогу у генерала Перовского, боявшегося лишиться своих солдат в самый ответственный момент похода, поэтому он под угрозой трибунала запретил своим подчиненным употреблять местные фрукты. Авторитет генерала был очень силен среди солдат, и потому безудержное поедание экзотической пищи практически прекратилось.

Окруженная с востока и юго-запада снеговыми хребтами Ферганская долина, или, в переводе с местного языка, Желтая земля, была обильно заселена подданными кокандского хана, которые совсем не горели желанием сражаться за своего правителя. Большей частью это объяснялось неоднородностью населения, проживающего в этом богатейшем месте Средней Азии, где, согласно местным преданиям, когда-то находился рай.

Среди подданных хана числились как оседлые жители городов, занимающиеся торговлей и земледелием, так и кочевники, расселившиеся по горным долинам и отрогам, где мирно паслись их многочисленные табуны и стада овец. Эти жители долины признавали власть хана над собой лишь номинально, постоянно выступая против непрерывных притеснений со стороны ханских чиновников. Часто терпение их лопалось, и, объединившись между собой, они поднимали восстание, которое иногда приводило даже к низложению того или иного правителя Коканда.

После успешного взятия Ташкента Перовский дал своему войску две с половиной недели отдыха, и, пока солдаты отдыхали, полководец постоянно размышлял, стоит ли продолжить поход, или нужно ограничиться достигнутым успехом. Сверни он поход сейчас, никто бы не посмел сказать худого слова в его адрес, ведь русские еще никогда не продвигались на азиатскую территорию так далеко и успешно. Туркестан, Чимкент и Ташкент были достойными призами этого похода, однако генерал постоянно помнил, ради чего, собственно, этот поход был затеян. Добившись успеха в походе против кокандского хана, главного противника Российской империи в этих землях, Перовский считал, что он не вправе отступить в тот момент, когда в его руках появился реальный шанс изменить стратегическую обстановку в регионе и серьезно озаботить коварный Альбион.

Находясь вдали от своих главных тылов, генерал посчитал нужным раскрыть тайный замысел кокандского похода перед своими офицерами. Собрав всех командиров на военный совет, Перовский выступил с речью.

– Теперь, когда вы знаете главную причину нашего пребывания в этих землях, я хотел бы знать ваше мнение о том, стоит ли нам идти дальше или, сославшись на объективные причины, остановиться на достигнутом рубеже.

Говоря так, генерал Перовский немного кривил душой, поскольку он уже принял решение о продолжении похода, но очень хотел услышать его и от своих офицеров. Как опытный полководец, Перовский знал, что любой солдат или офицер охотнее исполнит приказание начальника, если будет видеть в своих действиях особое значение и его сердце будет наполнено высокой идеей служения Родине.

К огромной радости Перовского, все офицеры, от младших командиров до полковников, горячо высказались за продолжение похода, увидев в нем отличную возможность насолить британцам, главным зачинщикам этой войны.

– Если государь император прикажет, мы еще в этом году начнем искать пути в Индию! – воскликнул подполковник Романовский, и его призыв бурно поддержали все присутствующие. После этого Перовскому ничего не оставалось, как поблагодарить офицеров за верность воинскому долгу и объявить о скором продолжении похода на Коканд.

Когда же о возможности похода в Индию узнали простые солдаты, то они также выразили бурную готовность поквитаться с королевой Викторией, которую солдатская молва возвела в главнокомандующие неприятельской армией.