Помоги проекту - поделись книгой:
Он снова был в холодной пещере в обнимку с жалостью к себе и тошнотой. Опрокинутый котёл как идиот раскрыл круглый рот с остатками каши.
Вот, значит, как: мусульмане вернулись от стен Карфагена в Барку[5], и там их полководец Хасан решил идти войной на королеву Дихью.
Желание поговорить с Королевой зрело ещё два дня. Давид так до сих пор и не решил, стоит ли верить в её пророческий дар, но ему казалось, что она не может знать того, что теперь знает он. И эта мысль вызывала лихорадочное беспокойство и предвкушение.
Завтра, решил Давид, надо собираться в путь, но спешить незачем: когда ещё мусульмане доползут из Барки…
Несколько дней они отсыпались днём, а по ночам сидели, скрючившись каждый над своей игрушкой: Маркунда — склонившись над кипящим котлом с каким-то жутко воняющим варевом, а Малик — над чистой тряпочкой с рассыпанными на ней палочками и косточками. Он, впрочем, мог и не сидеть, благо уже давно понял, что в данном деле его гадания не помогают, но поскольку делать было всё равно нечего…
— Да вот же он! — в одну из ночей Маркунда схватила своего товарища за затылок и почти ткнула лицом в котёл. Тот только дёрнул головой, сбрасывая бесцеремонную руку, но утонувшее в паре лицо не отдёрнул, только сильно прищурился. Маркунда ткнула пальцем в варево, Малик прищурился ещё сильнее.
— Что-то похожее на небольшой пчелиный рой…
— Смотри внимательно, египтянин,— усмехнулась колдунья.— Занимаясь некоторыми вещами, колдуны собирают вокруг себя столько всякой дряни, что к некоторым опасно даже просто приближаться, не то что…
— Это… нечисть?
— Ну да.
— Поэтому я его и не мог найти, не видел?
— Ага.
— И когда мы начнём к нему приближаться, они…
— Встанут на нашем пути. Разумеется, он же, сам того не понимая, кормит их собой. Пойди, вырви у собаки кусок мяса из пасти! Бедный мальчик!
— Ты стала такой доброй! Пожалела этого дурачка, меня не называешь больше «арабом»…
— Но ты же перестал вести себя, как попавший в стаю гиен щенок.
— Как ведут себя щенки в стае гиен?
— Пытаются вываляться в падали пострашнее, в какую ни одна гиена не полезет…
Малик обиделся. Но потом они скакали верхом почти целый день и обиду растрясло. А когда солнечный свет стал тёмно-золотым и слабым, они въехали наконец то ли в большое селение, то ли в небольшой городок.
Оставив лошадей в неприметном закутке, парочка медленно побрела к теплющемуся в центре селения базарчику.
На полупустой базарной площади присыпанные красновато-золотой, зернистой мукой уходящего дня люди еле двигались. Было спокойно, томительно и немного тоскливо, пахло горячей едой и горькими травами. Бархатные тени обещали спокойную, и такую же томительную ночь. Хотелось одновременно остаться здесь навсегда ленивым, со всеми знакомым обывателем и сжечь это скучное место дотла.
Вдруг Маркунда сильно дёрнула Малика за рукав и кивнула на противоположный конец площади. И он сразу увидел молодого, всклокоченного иудея, сонно слоняющегося возле прилавков с таким видом, будто он ещё не решил: то ли купить чего-нибудь, то ли самому продаться в рабство. Конечно, это был он. Малик сразу заметил потрёпанную суму. Наверняка в ней…
Маркунда быстро развернулась и широкими шагами отправилась к видневшемуся невдалеке закутку между двумя закрытыми лавками. Малик проскользнул следом за ней в пахнущее гнилыми, нагретыми солнцем овощами пространство, но сказать ничего не успел: колдунья сложилась пополам, упала и съёжилась на земле, накрывшись плащом.
— Тебе плохо? — Малик так быстро к ней кинулся, что даже сам не успел понять, как очутился рядом на камнях.
— Придётся быть немного подлой,— ответила колдунья, быстро выпрямляясь.
Выглядела она теперь как довольно приятная молодая невысокая иудейка с удивлённо выгнутыми бровями и замкнутым, немного слишком строгим лицом. Малик перевёл дух, прорычал что-то невнятное и тоже поднялся на ноги. Вернее, на ноги поднялся не совсем он, а долговязый, смуглый парень, судя по одежде и движениям — слуга.
— Ого! — уважительно поглядела на него Маркунда.
— И что дальше? — поднял брови Малик.
— Так выглядит его жена,— усмехнулась в ответ женщина.
— Откуда ты знаешь?
— Прабабка показала.
Египтянин поёжился. После их первого разговора, в ту же ночь, под утро Маркунда ушла в укрытые туманом холмы. Входной полог она сорвала и бросила на землю у порога, велев ни за что не закрывать вход. Сказала, что уходит просить помощи у прабабки, и если вход в дом будет закрыт — она не сможет вернуться. Через некоторое время лежащая вытянутой кучей ткань стала напоминать ему то готовый встать труп, то огромного шакала. Потом началось такое, что дважды Малик был готов прибить полог к косякам парой ножей и будь что будет. Не прибил.
Они снова вышли на площадь и огляделись. Иудей продвинулся ровно на одну лавку влево, и выглядел как человек, каждый миг готовый потерять сознание.
Маркунда медленно пошла наискосок от иудея, скромно глядя себе под ноги. Малик с удивлением почувствовал, как его бесит эта чисто женская расчётливость, уверенность, что её заметит тот, кто нужно. Он шёл за ней сзади на некотором удалении, как и положено слуге.
— Евдокия?! Эй!!!
Всклокоченный иудей нёсся к ним, куда только девалась его сонливость. Ничего, казалось, не изменилось, но Малик почувствовал, что его спутница вдвое ускорила шаг. Они влетели в узкий, резко обрывающийся вниз темнеющий переулок. Иудей нагонял. Маркунда уверенно свернула раз, другой, Малик одобрительно хмыкнул: он тоже чувствовал, что они направляются в безлюдные места. Так и было: маленький дворик, дом слева заброшен, дом слева — пуст.
— Евдокия!
Вот и всё. Иудей медленно, смущённо улыбаясь шёл к женщине, а она молча, пристально смотрела на него без всякого выражения на лице.
— Я…
Она слишком часто поправляет локон у правого виска, подумал колдун. И тут он понял — это охранный жест! Маркунда отмахивалась, словно от комаров, от злобной мелкой нечисти, кишевшей вокруг иудея. Малик и сам вдруг почувствовал себя окружённым голодными крысами или мелкими гиенами. Его рука сама нырнула в спрятанный под одеждой мешочек за горстью толчёного угля, он махнул ей, отгоняя готовых вцепиться тварей… И заметил, что иудей заворожённо смотрит на «поправляющую локон» руку «жены». Он не мог не знать этот жест.
— Ты…
Иудей бросился бежать. Маркунда молча ринулась следом, походя сбросив чужое обличье. Малик последовал её примеру.
Они проскочили селение насквозь и оказались на вершине пологого, заросшего высокой травой склона. Весь склон был залит тёмно-золотым, изматывающим душу светом, воспоминанием о дневном жаре, примерно на середине склона стояла небольшая роща, а вокруг неё были разбросаны несколько куп деревьев. Тёмные тени между пёстрыми стволами и у чёрных корней казались ледяными.
Преследователи успели заметить, как тощая фигура с всклокоченными волосами со всего маху вбегает в рощу, и понеслись следом.
Вдруг впереди раздался скрипучий, визгливый смех и из травы мгновенно появились, словно выпрыгнули из ниоткуда, пять скрюченных фигур, напоминающих богомолов, одетых в коричневые плащи-лохмотья с драными капюшонами. Малик тут же отпрыгнул назад и с басовитым лязганьем извлёк странный, покрытый зелёной, белой и рыжей плесенью клинок. Они заранее договорились: если что — она смотрит, он сражается. Фигуры дёргались в такт заливистому смеху, хаотично мазали воздух тощими лапками.
— Нет! — взвизгнула Маркунда.— Это Мёртвые Цикады, не приближайся! Камнями их, камнями!
Плесневелый меч тут же исчез, и Малик схватил круглый камень размером с голову ребёнка, благо именно такими камнями был буквально усеян весь склон. Камни забухали вокруг фигур, пока под одним из них не раздался хруст и звук, будто кто-то захлебнулся собственным смехом. Одна из фигур исчезла. Второй хруст был тоньше и противнее, смех перешёл в тонкий хрип, фигура заколебалась, задрожала и тоже исчезла. Тут же пропали и остальные, в траве раздался тихий удаляющийся шорох.
— Быстрей, может ещё догоним! — крикнула Маркунда и они снова побежали вниз.
Холодная рябь рощи приблизилась к ним и их пробрал озноб, как при виде холодной воды, лижущей раскалённый песок. В мешанине теней и пятен света, среди похожих на стелющиеся по течению водоросли началось медленное, вялое шевеление. Только подбежав совсем близко, они поняли, что это такое.
Лошади. Серые, какие-то слишком пористые шкуры, слишком длинные странной формы морды и чересчур крупные, будто запавшие, чёрные глаза. Не было слышно ни шороха, но эти серые лошади медленно передвигались между тонкими стволами, мороз по коже продирал от их муторных, печально-голодных взглядов.
— Это не лошади… — пробормотал Малик.
— Разумеется нет,— ответила сквозь стиснутые зубы колдунья.— О, боги, ну и гадость он умудрился собрать! Самое смешное, что теперь мы его точно упустили, а сражаться с этими всё равно придётся. Давай-ка медленно отойдём наверх. Только не беги.
Они побрели вверх по склону, не сводя глаз с рощи. И всё-таки оба упустили момент, когда лошади вышли на склон.
Они медленно, тяжело переступали, держа свои длинные морды у травы, будто паслись, время от времени поднимая их и посылая людям свой тошный, выворачивающий, чёрный взгляд. С ними на склон пришла ледяная сырость рощи. Они были похожи на брошенные в тёплое масло холодные серые камни. И свет начал меркнуть, золото потускнело.
— О, боги! Если мы их не прогоним, они от нас не отвяжутся, пока не сожрут! Быстро, призывай своего друга на верблюжьих косточках!
— Ты что?! Это же довольно слабый демон, а в этих лошадках силы в каждой на десятерых таких как он, я чувствую!
— Делай, что говорят!!!
Малик больше не спорил. Зайдя в тёмную щель между домами, уже совсем тёмную, полную умерших от страха запахов человеческого уюта, он начал что-то поспешно бормотать, послышался шорох сыплющегося на сухую землю порошка. Лошади были уже совсем близко, когда в соседнем тёмном проулке по воздуху прошла рябь и двинулась им навстречу. Чёрный всадник верхом на верблюжьем скелете показался на вершине склона и остановился, будто в нерешительности.
Лошади встали как вкопанные. Несколько мгновений они стояли неподвижно, а потом вдруг одновременно резко отпрянули, пригнувшись к земле словно увидевшие палку собаки. Они то ли всхрапнули, то ли зарычали, и от этого звука у колдунов по всему телу побежали мурашки. Но и сами лошади дрожали, всё больше удаляясь на подкашивающихся тонких ногах, пока не исчезли в роще.
— Не понимаю, почему они его испугались. Это довольно слабый демон, каждая из этих лошадок десятерых таких стоит…
— Плевать они на него хотели! А испугались они верблюда, как обычные лошади. У демонов, как у людей, свои причуды и страхи.
От закатного света осталось только слабое, позолоченное марево, в городок просочились водянистые сумерки. Двое медленно, устало брели к почти опустевшей базарной площади.
— Надо напроситься к кому-нибудь на ночлег, меня еле ноги держат.
— У тебя тут есть знакомые?
— Нет, но это не важно.
— Да, имазиген гостеприимный народ.
Некоторое время между ними висело странное, беспокойное молчание, словно непоседливая девочка, схватившая двух взрослых за руки и раскачивающаяся, раскачивающаяся…
— Этот мальчик — довольно слабый колдун, к тому же он всего себя вложил в гадание по свитку… Каким же образом на его колдовство слетелась такая орава, а?
Малик остановился, опустил голову и покаянно улыбнулся земле под ногами.
— Я должен повиниться перед тобой, Маркунда…
— Ах ты скотина…
Голос колдуньи заставил Малика вздрогнуть и убрать улыбку.
— Я подумал, что если расскажу всё, ты не захочешь идти.
— Враньё!
— Да, хорошо…— Малик устало провёл рукой по лицу, которое и само стало очень усталым.— Просто, живя среди мусульман, я вынужден придерживаться их принципов: сначала война, потом союз, сначала война, потом объяснения… Сначала всегда война. Иначе… Я не смогу жить среди них. И, так уж сложилось, что я не смогу выжить без них.
Он долго боялся поднять на неё глаза, потом всё же решился. А она будто только этого и ждала.
— Что это за твари?
— Это демоны полного забвения. Они — внешняя оболочка свитка. Они необходимы для существования пергамента, как противовес тем, кого призывают его заклятия.
— Демоны полного забвения?
— Да. Они не просто со временем убивают владельца свитка, они обрезают все его связи с другими людьми, с миром… Его никто не помнит, память о нём умирает раньше него самого. Этот наш «мальчик» забрал книгу с трупа своего учителя. И кто помнит в этом мире Рабби Йосефа Магрибинца? Даже его ученик с трудом, и даже он не знает, где тот похоронен, они это ловко устроили. И он никому не расскажет об учителе, а сам он приговорён… Ну ещё я знаю о Йосефе, а теперь ты. Но у нас хватит сил продержаться, тем более, когда дело будет сделано, мы сможем забыть.
— Бедный мальчик! А откуда ты-то так много знаешь об этом свитке? Ты же говорил, его создали в Тамазге.
— Мне рассказал человек, предок которого его и написал.
— И он рассказал тебе?!
— Он принял ислам и относится к этому очень серьёзно, ему подобные знания больше не нужны, но он любит быть полезным другим. Есть у нас такой, Йизри…
Некоторое время они шли молча.
— Если ещё раз поймаю на обмане, я тебя убью.
Малик не ответил, лицо его стало непроницаемым.
Небольшой горный городок Багайя стоял тихий и скрытный, не обращая внимания на суету вокруг и на сплетни, юркими ящерицами бегавшие между шатрами огромной мусульманской армии.
— Вырезали ромейский гарнизон и затаились…
— Как же они успели взять город штурмом, мы же сразу от Карфагена пошли сюда?
— Да не брали они ничего штурмом! Ромеи сами перешли на их сторону!
— А войска-то у Королевы, видно, не слишком много. В такой дыре с большой армией и недели не выдержать, а в окрестных горах никого нет, проверено.
Багайя молчала с непроницаемым видом, будто её вообще здесь нет. Закат залил её своим нервным, едким светом, мимо неё рассеянно проползла, не заметив, сырая ночь. В горах кто-то тихо елозил, словно невидимые пальцы шевелились перед сонным лицом армии-великанши. Внезапный страх вздёрнул людей в сёдла, заставил схватить потными руками оружие. Но к утру всё улеглось.
С рассветом Хасан уже приготовился было к штурму, но тут ворота Багайи открылись и оттуда начали выходить стройные ряды ромеев и менее стройные — местных жителей и иудейского ополчения.
— Всё-таки решили выйти,— усмехнулся ибн Нуман.— Странно, всё же Багайя — не Карфаген… А где же, собственно, наши берберы?
Кто-то предостерегающе закричал, и сразу же стало ясно, что берберы уже здесь.
Появившись из ниоткуда, они толпами мчались вниз со склонов позади штурмующих. Арабскую армию накрыл рой стрел, камней и дротиков, потом ещё и ещё. Когда в воздухе утих их тёмный, злобный свист, конница имазиген развернулась как длинный шипастый бич и врезалась в войско мусульман. Во все стороны, словно ошмётки плоти, разлетались тела убитых и затоптанных людей. Неимоверно быстро пешие имазиген оказались в долине и смяли встретившие их отряды. А с другой стороны уже подоспели византийцы и горожане.
Хасан и его командиры ещё метались между войсками, пытаясь криками команд перекрыть воющий и лязгающий хаос, но всё уже было, в сущности, кончено. Хороший полководец может что-то изменить в битве: там поддёрнуть, здесь отодвинуть… Но в переполненной кипящим кровавым супом долине Багайи не было никакой битвы: здесь шла обычная резня. И тут что-то противопоставить одержимости имазиген и их союзников не смог бы никто на свете.
Поделиться книгой: