Помоги проекту - поделись книгой:
Н. П. Чехов. Зарисовка на открытии памятника А. С. Пушкину. 1880 г.
Пушкин – русский пророк
Достоевский начал свою речь с цитаты из Гоголя: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа». И добавил от себя: «И пророческое. Да, в появлении его заключается для всех нас, русских, нечто бесспорно пророческое. Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. В этом-то смысле Пушкин есть пророчество и указание».
На примере творчества великого русского поэта Достоевский показывает всеевропейский и общечеловеческий размах русской культуры. Достоевский считает, что «назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским… значит… стать братом всех людей, всечеловеком…» Миссия России и русской культуры заключается в том, чтобы «указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и воссоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»
Т. Райт. А. С. Пушкин. Гравюра. 1837 г.
Мысли Достоевского созвучны тому, что за 33 года до этого писал Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями»: «Не умрет из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом… Что есть много в коренной природе нашей, нами позабытой, близкого закону Христа, – доказательство тому уже то, что без меча пришел к нам Христос, и приготовленная земля сердец наших призывала сама собой Его слово, что есть уже начало братства Христова в самой нашей славянской природе, и побратанье людей было у нас родней даже и кровного братства, что еще нет у нас непримиримой ненависти сословья противу сословья и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое к соединению людей и братской любви между ними…»
В той же книге Гоголь горячо защищал Пушкина от обвинений в деизме: «Некоторые стали печатно объявлять, что Пушкин был деист, а не христианин; точно как будто бы они побывали в душе Пушкина, точно как будто бы Пушкин непременно обязан был в стихах своих говорить о высших догмах христианских, за которые и сам святитель Церкви принимается не иначе, как с великим страхом, приготовя себя к тому глубочайшей святостью своей жизни. По-ихнему, следовало бы все высшее в христианстве облекать в рифмы и сделать из того какие-то стихотворные игрушки… Публично выставлять нехристианином человека и даже противником Христа, основываясь на некоторых несовершенствах его души и на том, что он увлекался светом так же, как и всяк из нас им увлекался, – разве это христианское дело? Да и кто же из нас тогда христианин?..» По словам Гоголя, Пушкин «в лучшие и светлейшие минуты своего поэтического ясновидения исповедал выше всего высоту христианскую».
Когда-то книга Гоголя оскорбила Белинского и стала причиной гневного письма, которое Достоевский зачитал на собрании петрашевцев. За это он поплатился годами каторги и солдатчины. Но теперь Достоевский фактически встал на сторону Гоголя в споре о христианской идентичности России и ее особом призвании по отношению к европейским народам.
Произнося слова о всемирном братстве на основе Христова евангельского закона, Достоевский отдает себе отчет в том, что кому-то они «могут показаться восторженными, преувеличенными и фантастическими». Но он глубоко уверен в особой миссии России, которая не экономической мощью должна превзойти народы Европы, не мечом или наукой их покорить, но примирить силой Евангелия. «Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю “в рабском виде исходил благословляя” Христос», – заключает Достоевский, цитируя Тютчева.
Вечером того же дня, когда была произнесена пушкинская речь, Достоевский на литературном празднике читает стихотворение Пушкина «Пророк»:
В этом стихотворении Пушкин говорит о призвании национального поэта, используя образ, навеянный Книгой пророка Исаии: «В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы… Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен» (Ис. 6:1–2, 6–7).
Пророк Исаия. Гравюра. XIX в.
Сохранились воспоминания современника, слышавшего, как Достоевский читал пушкинского «Пророка» на одном из литературных вечеров в Петербурге: «Слушая “Пророка”, казалось, что это к Достоевскому на перепутье русской жизни явился серафим… Ему “он грудь рассек мечом”, но… увидев трепет бедного, страдающего сердца, серафим отказался выполнить последний завет пославшего его Бога. Он не вырвал человеческое сердце и выронил из рук пророческий “угль, пылающий огнем”. И пошел по миру не пророк, глаголом жгущий сердца людей, а человек с глазами испуганной орлицы, человек, надрывающийся под тяжестью неизбывного людского горя, человек с рассеченною грудью и обнаженным сердцем».
Однако сам Достоевский ощущал себя именно пророком. Острое чувство пророческого призвания роднит его с Пушкиным. Как и многое другое – прежде всего, безграничная любовь к России, за судьбу которой глубоко переживал. В споре между западниками и славянофилами он примыкал скорее к последним, пытаясь, впрочем, примирить тех и других: в этом был основной пафос его пушкинской речи. Но главная ее мысль: без Христа у России нет будущего, только на началах евангельской нравственности можно построить счастье русского народа.
Революционное движение в России
Пушкин был на одно поколение старше Достоевского. Его молодость была ознаменована восстанием декабристов, многих из которых он лично знал. Молодость Достоевского ознаменовалась активностью кружка петрашевцев. Пушкин не участвовал в деятельности декабристов, но сочувствовал им. За свое вольнодумство он поплатился ссылкой на юг – в Кишинев и Одессу, где мог спокойно заниматься творчеством. Достоевский за участие в кружке петрашевцев был подвергнут показательной «казни» на Семеновском плацу, затем сослан на каторгу, за которой последовали годы солдатской службы. В это время он не только не мог заниматься творчеством, но и с трудом выжил, на всю оставшуюся жизнь сделавшись тяжелобольным человеком. Проведя четыре года в кандалах, он и выйдя на свободу ходил мелкими шагами.
Д. Кардовский. Пушкин среди декабристов в Каменке. 1932 г.
Революционное движение в России началось под влиянием французской революции. Среди революционеров первой четверти XIX века были как более, так и менее радикальные. Некоторые ратовали за установление конституционной монархии, другие – за свержение царя. Движение было разрозненным, и подавить его царской власти особого труда не составило.
К началу 1870-х, когда Достоевский взялся за роман «Бесы», революционное движение значительно окрепло и радикализировалось. Достоевский, знавший революционное подполье изнутри, был глубоко обеспокоен будущим России. Он понимал полную противоположность революционных идеалов той Христовой евангельской нравственности, в которой видел счастье русского народа. И он решил подробно описать это подполье. В «Записках из Мертвого Дома» он открыл читающей России мир каторжников. В «Бесах» он решил открыть им другой мир: революционного подполья.
Революцию и падение монархии предрекали многие великие умы России. В 1830 году 16-летний Лермонтов предсказал события, которые девяносто лет спустя, в годы революционного террора, сбудутся с ужасающей точностью:
Миссия пророка заключается не в том, чтобы предсказывать грядущие события. Неверно представление о пророке как о предсказателе. Пророк призван предупреждать людей о грядущих бедствиях, призывать их к покаянию и изменению образа жизни. Голос пророка – это голос Бога. И если люди прислушаются к этому голосу, бедствия не обрушатся на них. И Пушкин, и Лермонтов были наделены пророческим даром. Но подлинным пророком России стал Достоевский. Его роман «Бесы» был грозным предупреждением всей России о том, что ее ожидает, если она отречется от Христа и встанет на революционный путь.
Фабула романа основана на реальном событии – убийстве студента Иванова группой революционеров во главе с Сергеем Нечаевым. Группа называлась «Народная расправа». Иванов, один из членов группы, выступил против намеченной акции: расклейки листовок в Петровской сельскохозяйственной академии по случаю студенческих волнений в Московском университете. Нечаев, почувствовав в этом угрозу своему единовластию в кружке, решил, что Иванова надо убить, а членов кружка «скрепить кровью». 21 ноября 1869 года в парке Петровской сельскохозяйственной академии Нечаев застрелил Иванова из револьвера, а труп утопили в пруду. Однако следственные органы быстро напали на след преступников, четверо из них были арестованы и приговорены к каторжным работам. Нечаеву удалось бежать в Швейцарию.
М. Ю. Лермонтов. 1838 г.
Обложка первого отдельного издания романа
Достоевский узнал о студенте Иванове еще при его жизни. В Петровской академии учился Иван Григорьевич Сниткин, родной брат жены Достоевского. Приехав к Достоевским в Дрезден, он с упоением рассказывал о своем новом друге – студенте Иванове, который был членом революционного кружка, но вышел из него. И вот, вскоре после этого рассказа из «Московских ведомостей» Достоевский узнает об убийстве Иванова Нечаевым.
Для того чтобы понять, кто такой был Нечаев и какую теорию он проповедовал, следует заглянуть в написанный им «Катехизис революционера»: «Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией… Революционеры должны проникнуть всюду, во все высшие и средние сословия, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в Третье отделение и даже в Зимний дворец… Наше дело – страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов… и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России».
С. Нечаев
Это, конечно, далеко от романтических теорий декабристов и от социалистических утопий петрашевцев. И когда нечаевская идеология нашла свое воплощение в убийстве студента, это событие ужаснуло Достоевского. Он понял, в какую бездну могут сбросить Россию революционеры подобного рода. С «лихим разбойничьим миром» он был знаком не понаслышке: на каторге он видел многих представителей этого мира. Он представлял себе, что произойдет с Россией, если она окажется в их руках. И решил сделать грозное предупреждение.
Бесы русской революции
Первым эпиграфом к роману он выбрал слова из стихотворения Пушкина «Бесы»:
Второй эпиграф взят из Евангелия от Луки: «Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, увидя случившееся, побежали и рассказали в городе и по деревням. И вышли жители смотреть случившееся и, пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся» (Лк. 8:32–36).
Смысл этого эпиграфа Достоевский объясняет в письме Майкову. Сначала он упоминает свое пребывание на каторге, когда он желал успеха русскому оружию, «хоть и оставался тогда еще с закваской шелудивого русского либерализма, проповедованного говнюками вроде навозной букашки Белинского». А потом говорит, что «болезнь, обуявшая цивилизованных русских, была гораздо сильнее, чем мы воображали… Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых… и прочих. Те потонули или потонут наверное, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно быть. И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, – это и есть тема моего романа».
Фрагмент рукописи романа «Бесы»
Упоминание Белинского характерно: когда-то молодой Достоевский преклонялся перед ним, благоговел, ловил каждое его слово. Теперь он обзывает его оскорбительным словом и видит в нем предтечу тех «бесов», которым посвящает свой роман. В письме к наследнику престола, будущему императору Александру III, он заостряет эту мысль: «Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева».
Действие происходит в уездном городе, прототипом которого, как считают исследователи творчества Достоевского, была Тверь. Ее топография отражена в романе. В частности, город разделен на две части рекой, через которую проходит плашкоутный мост; на берегу реки расположен большой монастырь; в город ходят регулярные поезда из Петербурга. Как мы помним, в Твери Достоевский прожил четыре месяца после возвращения из семипалатинской ссылки, и город ему тогда очень не понравился. Спустя десять с небольшим лет он решил «отомстить» Твери и поселить здесь своих «бесов».
Цесаревич Александр, будущий император Александр III
Тверь. Мост через Волгу. Фотография XIX в.
Тверь. Вид на Отроч монастырь с Волги. Фотография нач. ХХ в.
Тема «отцов и детей», намеченная Тургеневым в одноименном романе, продолжена Достоевским в «Бесах». Здесь тоже представлены два поколения. Но если у Тургенева одно противопоставляется другому, то Достоевский делает акцент на преемственности между одним и другим.
Поколение отцов представлено наиболее полно фигурой Степана Трофимовича Верховенского – типичного либерала и западника, учителя молодежи и прожигателя жизни. Степан Трофимович – это собирательный образ. Он начитан, эрудирован, говорит на «смеси французского с нижегородским». Он даже в некоторым смысле религиозен: «В Бога учитель наш веровал. “Не понимаю, почему меня все здесь выставляют безбожником? – говаривал он иногда, – я в Бога верую, mais distinguons[2], я верую, как в существо, себя лишь во мне сознающее. Не могу же я веровать, как моя Настасья (служанка)… Что же касается до христианства, то, при всем моем искреннем к нему уважении, я – не христианин. Я скорее древний язычник, как великий Гете или как древний грек”». Степан Трофимович преклоняется перед Белинским, восхищается его письмом к Гоголю.
С. Шор. Степан Трофимович Верховенский в клубе. Оффорт. 1935 г.
К поколению отцов относится и «великий писатель» Кармазинов. «Святая Русь менее всего на свете может дать отпору чему-нибудь, – рассуждает писатель. – Простой народ еще держится кое-как русским Богом; но русский Бог, по последним сведениям, весьма неблагонадежен и даже против крестьянской реформы едва устоял, по крайней мере сильно покачнулся. А тут железные дороги, а тут вы… уж в русского-то Бога я совсем не верую». «А в европейского?» – спрашивает его Петр Верховенский. «Я ни в какого не верую». И излагает свое видение России: «Я понимаю слишком хорошо, почему русские с состоянием все хлынули за границу, и с каждым годом больше и больше. Тут просто инстинкт. Если кораблю потонуть, то крысы первые из него выселяются. Святая Русь – страна деревянная, нищая и… опасная, страна тщеславных нищих в высших слоях своих, а в огромном большинстве живет в избушках на курьих ножках. Она обрадуется всякому выходу, стоит только растолковать. Одно правительство еще хочет сопротивляться, но машет дубиной в темноте и бьет по своим. Тут все обречено и приговорено. Россия, как она есть, не имеет будущности. Я сделался немцем и вменяю это себе в честь».
И. С. Тургенев
Под именем Кармазинова Достоевский изобразил весьма несимпатичного ему Тургенева. Об этом свидетельствует, в частности, запись Анны Григорьевны Достоевской, которая вспоминает, как 28 июня 1867 года Достоевский встречался с Тургеневым в Бадене. По возвращении за чаем Федор Михайлович пересказал жене содержание их беседы: «Тургенев объявил, что он, Тургенев, реалист, но Федя говорил, что это ему только так кажется. Когда Федя сказал, что он в немцах только и заметил, что тупость, да, кроме того, очень часто обман, Тургенев ужасно как этим обиделся и объявил, что этим Федя его кровно оскорбил, потому что он сделался немцем, что он вовсе не русский, а немец».
Ставрогин
Поколение детей представлено широким спектром характеров. Но именно к ним относится название романа. Именно они – те бесы, которые выросли на, казалось бы, вполне безобидной почве русского либерализма и западничества середины XIX века. И главный из них – Николай Ставрогин.
Его образ продолжает традицию, начатую в русской литературе Пушкиным, подхваченную Лермонтовым и Тургеневым, каждый из которых изображал героя без жизненной цели и без дела. Пушкинского Онегина, лермонтовского Печорина и тургеневского Базарова объединяет то, что они, будучи одарены талантами и выделяясь из общей массы, не угадывают свое предназначение. Все трое живут без Бога и вне Церкви, каждый в той или иной степени является нигилистом, то есть отрицателем ценностей и идеалов, основанных на религиозном мировоззрении.
В. Качалов в роли Ставрогина. МХТ. 1913 г.
Ставрогин – тоже человек без цели и без дела, живущий без Бога и без нравственных принципов. Само понятие нравственности он отрицает. Это человек с сожженной совестью, внутри которого замерло и умерло живое нравственное начало. С Базаровым его роднит нигилизм, но он идет значительно дальше Базарова в отрицании всего святого и священного. Его самоубийство в конце романа – лишь следствие той духовной смерти, которая наступила гораздо ранее, еще до начала романа. В романе он появляется уже трупом, на духовном уровне он уже умер и разлагается, но тело еще продолжает жить.
М. Врубель. Демон. Эскиз
Ставрогин – личность демоническая, дьявольская. Образ Ставрогина – продолжение образа Демона, который мы встречаем в поэзии Пушкина и Лермонтова. Пушкинский Демон – это «злобный гений», который время от времени посещает поэта. Внешне он красив, внутри наполнен ядом:
Ставрогин на все смотрит не просто насмешливо, а с глубоким презрением. Он презирает всех окружающих людей и весь мир. В его жизни нет ни вдохновения, ни любви, ни свободы. Внешне он красив, внутренне безобразен: «Волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы, как жемчужины, губы, как коралловые, – казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску».
М. Матвеев в роли Ставрогина в сериале «Бесы», 2014 г.
Поделиться книгой: