Евангелие Достоевского

Рисунок Ф. М. Достоевского на черновой рукописи романа «Преступление и наказание»

Впрочем, Раскольников не вполне искренен, когда отвечает на вопросы следователя. Свидригайлову он прямо говорит: «Я не верю в будущую жизнь». А Соне Мармеладовой он сказал со злым смехом: «Да, может, и Бога-то совсем нет». Когда она это услышала, ее лицо «вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо». Вопрос о бытии Божием был главным вопросом Достоевского: над ответом на него он бился всю жизнь. Даже после того, как он вновь стал глубоко верующим и воцерковленным человеком, сомнения и колебания посещали его. Вспомним слова из письма Фонвизиной: «Я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже… до гробовой крышки». В его романах герои постоянно спорят о том, есть ли Бог или нет. «Так ты очень молишься Богу-то, Соня?» – спрашивает Раскольников. «Что ж бы я без Бога-то была?» – энергично отвечает она вопросом на вопрос. «А тебе Бог что за это делает?» – не унимается Раскольников. Она молчит. Он начинает ходить взад и вперед по комнате и видит лежащую на комоде книгу. «Это был Новый Завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете». Та самая книга, которую Достоевский получил в подарок от Фонвизиной.

Раскольников просит Соню прочитать о воскресении Лазаря. Только что Порфирий спрашивал его, верит ли он в воскресение Лазаря. И теперь Соня по его просьбе открывает книгу и начинает читать:

«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит Ему (и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала): Так, Господи! Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир». Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее… Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: «не мог ли Сей, отверзший очи слепому…» – она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют… «И он, он – тоже ослепленный и неверующий, – он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же», – мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания… «Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы воочию сама видела): обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет».

И. Глазунов. Соня Мармеладова читает Раскольникову Евангелие

Чтение отрывка из Евангелия от Иоанна – переломный момент во всем романе, его духовно-нравственная кульминация. С этого момента начинается постепенное осознание Раскольниковым тяжести совершённого преступления, путь к покаянию и духовному перерождению. Не сразу и не быстро соглашается он сознаться в двойном убийстве. Сначала сознается Соне.

Соня Мармеладова – один из тех противоречивых характеров, которыми наполнены романы Достоевского. Внешне она принадлежит к категории «униженных и оскорбленных», внутренне сияет красотой. Узнав от Раскольникова о совершённом им преступлении, она не только не бросает его, но, наоборот, изъявляет готовность разделить его судьбу. Но требует от него, чтобы он во всем сознался следственным органам.

Долго и мучительно идет он к этому «чистосердечному признанию». Он мечется и колеблется: мечется между все более крепнущим желанием повиниться и страхом перед последствиями признания, колеблется между верой и неверием. Соня заставляет его перекреститься, он несколько раз поспешно крестится.

И даже после того, как он во всем признается и оказывается на каторге, его внутренние терзания продолжаются. Освобождение от теории, которая привела его к преступлению, совершается с огромным трудом. Соня помогает ему в этом, но не словами, а своим молчаливым присутствием, своей безусловной и безграничной верностью.

П. Боклевский. Соня Мармеладова. Из серии «Иллюстрация к роману “Преступление и наказание”». XIX в.

Роман завершается эпилогом, в котором вновь фигурирует Евангелие. Достоевский его не цитирует, просто обозначает его присутствие в жизни героя: «Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал. Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: “Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере”… Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью».

Он все время писал об одном и том же. О чем же именно? Многие затрудняются ответить на этот вопрос… Та объединяющая все его произведения идея, которую многие тщетно ищут, была не патриотизм, не славянофильство, даже не религия, понимаемая как собрание догматов… Возрождение – вот о чем писал Достоевский во всех своих повестях: покаяние и возрождение, грехопадение и исправление, а если нет, то ожесточенное самоубийство; только около этих настроений вращается вся жизнь всех его героев… Да, это – то священное трепетание в человеческом сердце зачатков новой жизни, жизни любви и добродетели, которое так дорого, так усладительно для всякого, что побуждает и самого читателя вместе с героями повестей переживать почти реально волнующие их чувства; эта подготовляющаяся постепенно, но иногда мгновенно восстающая пред сознанием решимость отбросить служение себялюбию и страстям, те мучительные страдания души, коими оно предваряется и сопровождается; этот крест благоразумного разбойника или, напротив, разбойника-хулителя – вот что описывал Достоевский, а читатель уже сам выводит отсюда, если не желает противиться разуму и совести, что между двумя различными крестами непременно должен быть третий, на который один разбойник уповает и спасается, а другой изрыгает хулы и погибает. «Бедные люди», «Подросток», герой «Мертвого Дома», герои «Бесов», Раскольников и Соня, супруги Мармеладовы, Нелли и Алеша со своим безобразным отцом, семья Карамазова и их знакомые женщины и девушки, монахи и многочисленные типы детей – вся эта масса людей добрых, злых и колеблющихся, но равно дорогих сердцу автора, разрывающемуся от любви, поставлены им пред вопросом о жизни и разрешают его в том или ином виде, а если уже разрешили, то помогают разрешать другим.

Митрополит Антоний (Храповицкий). Пастырское изучение людей и жизни по произведениям Ф. М. Достоевского

Эта концовка романа глубоко символична. Раскольников даже еще не раскрыл Евангелие, но именно оно задает главный вектор того процесса, который Достоевский обозначает как обновление и перерождение. Этот процесс в романе не описан: он остается за кадром, и читателю только остается гадать, что произойдет с Раскольниковым дальше, как повлияет на него Евангелие. Разгадку придется искать в других произведениях Достоевского, написанных после «Преступления и наказания».

Все романы Достоевского в большей или меньшей мере автобиографичны. Свой опыт, эпизоды из собственной жизни, свои воззрения, взгляды своих идейных противников – все это распределяет он между персонажами своих романов. И история с Евангелием под подушкой, безусловно, автобиографична. Достоевский, в отличие от Раскольникова, не совершал убийства. Но и он в молодости увлекался теориями, подобными той, которой увлекся Раскольников. В этом заключалось его преступление, и свое наказание он нес как заслуженное, видел в нем возможность переродиться и очиститься. На этом пути Евангелие было его путеводителем, а сияющий образ Христа – путеводной звездой.

А. Г. Сниткина

Была в жизни Достоевского и своя Соня Мармеладова. Ее звали Анна Григорьевна Сниткина, она была стенографисткой, и он познакомился с ней во время работы над романом «Игрок». Анна Григорьевна обладала кротким и смиренным нравом, а главное – безграничной верностью ему. Глубокая религиозность сочеталась в ней с деловитостью и практичностью. В 1867 году Достоевский женился на ней и был счастлив в этом браке, подарившем ему четверых детей.

«Преступление и наказание» стало первым романом «великого пятикнижия», принесшего Достоевскому мировую славу и признание. В следующих четырех романах он будет развивать и углублять темы, намеченные в «Преступлении и наказании». И каждый из них станет одной из глав его собственного Евангелия, в котором он будет раскрывать перед читателем образ Христа и великие христианские истины.

Глава 2. В поисках положительного героя

«Главная мысль романа – изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь… На свете есть одно только положительно прекрасное лицо – Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица уж, конечно, есть бесконечное чудо. Все Евангелие Иоанна в этом смысле: он все чудо находит в одном воплощении, в одном появлении прекрасного». Так пишет Достоевский своей племяннице в 1868 году.

Спасо-Преображенский собор. Санкт-Петербург. 1860-е гг.

В это время он работает над романом «Идиот», действие которого разворачивается в Петербурге и Павловске. «Павловск в романе совмещает признаки из разных пространственных рядов: являясь неразрывной частью петербургского пространства, он в то же время в качестве удаленной от столицы пространственной периферии со всеми его тенистыми парками и дачными участками играет роль провинции. Как место отличное от гнетущего Петербурга, Павловск воспринимается героями как возможное убежище от происшедших катастроф и скандалов, может быть, поэтому в надежде обрести душевное равновесие сюда будто бы бегут все герои романа» (Н. Сабаева).

Павловск. Фотография XIX в.

Русским писателям и поэтам редко удавались положительные герои. Гоголь достиг высочайшего мастерства в изображении героев отрицательных, в сатирическом описании людей, олицетворявших разнообразные пороки. Этому посвящен первый том его «поэмы» «Мертвые души». Но когда он попытался написать второй том, в котором хотел представить положительных персонажей, это ему не удалось. «…Бог, Который лучше нас знает время всему, не полагал на это Своей воли, отъявши на долгое время от меня способность творить, – говорил он с горечью. – Я мучил себя, насиловал писать… и все выходило принужденно и дурно». Дело кончилось тем, что после двенадцати лет работы он сжег рукопись второго тома.

Своеобразие героев Достоевского

Герои Достоевского редко бывают безусловно положительными. У большинства его героев порок сочетается с добродетелью, зло сожительствует с добром, иной раз переплетаясь самым неожиданным, причудливым и противоестественным образом. Очень характерен для Достоевского резкий контраст между внешней оболочкой и внутренним содержанием: Соня Мармеладова является уличной женщиной, но при этом сияет внутренней красотой; Настасья Филипповна внешне красива, внутренне порочна; у Ставрогина яркая, привлекательная внешность и чудовищное, безобразное нутро.

Достоевского часто называли психологом, а он называл себя «реалистом». Но персонажи, подобные тем, которых он описывает, в реальной жизни встречаются крайне редко. «Сомнительно, можно ли всерьез говорить о “реализме”… писателя, создавшего целую галерею неврастеников и душевнобольных», – язвил Набоков, очень не любивший Достоевского. И действительно, мир Достоевского – это, по большей части, мир неврастеников, истериков, эпилептиков, людей экзальтированных, одержимых какой-то идеей и ради этого готовых на преступления, людей надорванных, надломленных, раздвоенных, раздираемых страстями и противоречиями.

Реализм Достоевского заключается не в том, что он достоверно воспроизводит действительность, а в том, что он докапывается до самых глубоких тайников человеческой личности, показывая, как в одном человеке могут уживаться противоположные начала.

«У Достоевского была почти религиозная концепция творчества, – пишет В. Н. Захаров. – Как священник на исповеди, писатель был исповедником своих героев. Их грехи становились его грехами, увеличивая тяжесть его креста. Свою вину герои и их автор разрешают самим актом творчества: исповедью, покаянием и искуплением своих и чужих грехов». В романе «Идиот» есть сцена, где герои, собравшись в салоне, начинают «игру»: каждый из них должен рассказать остальным о самом низком, постыдном поступке своей жизни. И вот, один за другим, они вовлекаются в эту странную игру, требующую публичной исповеди от каждого.

Достоевский, как правило, оставляет за кадром «профессиональную» жизнь своих героев: в основном они проводят время не за работой, а в долгих самооткровениях, в многословных выяснениях взглядов друг друга на мир и бытие. Действие разворачивается за завтраками, обедами и ужинами, в гостиных и столовых, где герои непрестанно о чем-то спорят. «С обычной точки зрения, – пишет Николай Бердяев, – герои Достоевского могут производить впечатление бездельников.

Н. Бердяев

Но отношения между людьми и есть самое серьезное, единственное серьезное “дело”. Никакого другого “дела”, никакого жизнестроительства в бесконечно разнообразном человеческом царстве Достоевского найти нельзя. Образуется какой-то центр, центральная человеческая личность, и все вращается вокруг этой оси».

Князь Мышкин

Центральной фигурой романа «Идиот» является князь Лев Николаевич Мышкин, потомок древнего дворянского рода, страдающий тяжелым недугом – эпилепсией.

Но герой Достоевского был не просто эпилептиком. И в названии романа, и в его тексте за ним закреплено наименование «идиот». Сначала сам князь употребляет его в разговоре с генералом Епанчиным, а потом его употребляют все окружающие князя. В какой-то момент князя начинает обижать, что его называют идиотом. В одном из своих длинных монологов он говорит: «Меня тоже за идиота считают все почему-то, я действительно был так болен когда-то, что тогда и похож был на идиота; но какой же я идиот теперь, когда я сам понимаю, что меня считают за идиота?» В другом случае князь болезненно реагирует на реплику Иволгина-младшего: «Я должен вам заметить, Гаврила Ардалионович… что я прежде действительно был так нездоров, что и в самом деле был почти идиот; но теперь я давно уже выздоровел, и потому мне несколько неприятно, когда меня называют идиотом в глаза».

И. Глазунов. Князь Мышкин

В общей сложности слово «идиот» вместе с производными от него встречается в тексте романа около 60 раз. Но чем чаще звучит это слово, тем более противоестественным оно кажется читателю по отношению к герою, поступки и слова которого демонстрируют исключительное, неземное благородство. Он всем старается помочь, никого не осуждает, всюду являет своим примером высокий нравственный идеал. В духовно-нравственном отношении он неизмеримо выше всех остальных персонажей романа, и каждый по-своему чувствует эту высоту. При этом для всех он остается идиотом, юродивым, человеком «не от мира сего». «Совсем ты, князь, выходишь юродивый, – говорит ему Рогожин. – И таких, как ты, Бог любит!»

Авторский набросок портрета «идиота» – главного героя неосуществленной первой редакции романа «Идиот». 1867 г.

Создавая образ князя Мышкина, Достоевский вдохновлялся образами некоторых положительных литературных героев, из которых на первое место ставил Дон Кихота: «Из прекрасных лиц в литературе христианской стоит всего законченнее Дон Кихот. Но он прекрасен единственно потому, что смешон», – пишет Достоевский своей племяннице. В образе князя Мышкина причудливо сочетаются черты Христа из Евангелия, Иисуса из книги Ренана, Дон Кихота из романа Сервантеса и, конечно, характерные особенности самого Достоевского, включая его эпилепсию.

Авторский рисунок главного героя в набросках романа «Идиот». 1867 г.

Ф. П. Гааз. Рисунок с натуры К. Кунилакиса

Среди прототипов князя Мышкина исследователи видят и реальных лиц, в частности Федора Петровича Гааза, которого называли «святым доктором» за его исключительное милосердие, благотворительность, нестяжание, попечение о бедных и арестантах. В романе «Идиот» о нем говорится: «В Москве жил один старик, один “генерал”, то есть действительный статский советник, с немецким именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам… Он делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался пред каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал их всех “голубчиками”. Он давал деньги, присылал необходимые вещи – портянки, подвертки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного… Все преступники у него были на равной ноге, различия не было. Он говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребенком на руках, он подходил, ласкал ребенка, пощелкивал ему пальцами, чтобы тот засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири…»

В. Ф. Одоевский

Среди других возможных прототипов Мышкина называют литературного критика князя Одоевского, писателя и поэта Огарева, с которым Достоевский сошелся в Женеве, племянника писателя Карепина, которого в семье прозвали «идиотом» за особенности его характера. Таково свойство творчества Достоевского: будучи чрезвычайно наблюдательным и впечатлительным, он тщательно изучает окружающих людей, наделяя своих персонажей их чертами.

Н. П. Огарев

Однако в каждом положительном герое он пытается узреть, прежде всего, «сияющий образ Христа». Именно евангельский образ Христа является тем безусловным нравственным ориентиром, который стоит перед глазами писателя и к которому он пытается приблизиться через личность князя Мышкина. В черновых набросках к роману он называл своего героя «князем Христом». Трижды в набросках к роману упоминается книга французского писателя Ренана «Жизнь Иисуса», в которой сделана попытка «гуманизировать» образ Христа, приблизить его к восприятию современников, зараженных рационализмом и нигилизмом.

Параллели между Христом и князем Мышкиным многочисленны. Прежде всего образ князя-идиота напоминает о том, что «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Кор. 1:27). Образ жизни, мышления и действий князя резко отличается от всех окружающих. Он – не от мира сего и живет не по законам мира сего, а по евангельскому закону любви и всепрощения. Он нестяжателен, деньги и материальные блага для него ничего не значат. Он не замечает дурных качеств людей, в каждом старается увидеть только хорошее. Он преисполнен любви к людям. Он готов простить каждого еще до того, как тот попросит о прощении.

Параллели между евангельским Христом и героем Достоевского бывают даже буквальными. Христос говорит книжнику: «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8:20). А князь Мышкин говорит Епанчину: «Благодарю вас, генерал, вы поступили со мной как чрезвычайно добрый человек… я и действительно не знал, куда голову приклонить». Иисус обращается к Богу Отцу: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф. 11:25). А Лебедев говорит о князе Мышкине: «Утаил от премудрых и разумных и открыл младенцам, я это говорил еще и прежде про него, но теперь прибавлю, что и самого младенца Бог сохранил и спас от бездны. Он и все святые Его». Христос говорит: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3). А Епанчин о Мышкине отзывается: «Совершенный ребенок, и даже такой жалкий»; «он почти как ребенок, впрочем образованный». И сам Мышкин рассказывает про своего швейцарского доктора: «Шнейдер мне высказал одну очень странную свою мысль… Он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил».

Подобно тому, как Христос неожиданно вторгся в жизнь людей Своего времени, князь Мышкин неожиданно появляется на сцене, вторгается в устоявшийся быт и оказывается центральной фигурой в жизни целой группы людей, ранее даже не подозревавших о его существовании. Подобно тому, как в присутствии Христа выявлялись пороки людей, ранее остававшиеся незамеченными, присутствие князя Мышкина становится катализатором процессов, о которых в Апокалипсисе сказано: «Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святой да освящается еще» (Откр. 22:11). Как при ярком свете, который выявляет не только прекрасное, но и безобразное, в присутствии князя Мышкина не только обнаруживаются прекрасные качества людей, но и обнажаются их недостатки и пороки. В этом смысле пришествие князя Мышкина в мир героев романа становится «судом», перед которым каждый из них должен держать ответ.

Поиск Христа

Богоискательство и поиск своего, «русского Христа» был одной из тенденций русской культуры второй половины XIX века. Гоголь в последние годы жизни напряженно и мучительно искал свой путь ко Христу, написал даже целое толкование на текст Божественной литургии.

В Риме Гоголь сблизился с художником Александром Ивановым, работавшим в это время над картиной «Явление Христа народу». Картина, которая должна была стать дипломной работой художника, стала полотном всей его жизни. Христос занимает в ней духовно центральное место, хотя и изображен в отдалении от основной группы людей, пришедших к Иоанну Крестителю на Иордан. В этой группе ближайшее место ко Христу занимает Гоголь, согласившийся позировать Иванову специально для этой картины.

Достоевский не мог пройти мимо картины Иванова. Что же касается шедевра Крамского «Христос в пустыне», то эту картину Достоевский видел на выставке передвижников в 1872 году. Здесь Христос изображен сидящим на камне: на Его лице следы глубоких раздумий, у Него взгляд человека, погруженного в себя, руки напряженно сжаты.

И. Крамской. Христос в пустыне

Художник Илья Репин вспоминает о том, как посещал Крамского во время работы над этой картиной: «За чаем он оживился совсем. Начав понемногу о Христе, по поводу образа, он уже не переставал говорить о Нем весь этот вечер. Сначала я плохо понимал его, мне очень странным казался тон, которым он начал говорить о Христе: он говорил о Нем как о близком человеке. Но потом мне вдруг стала ясно и живо представляться эта глубокая драма на земле, эта действительная жизнь для других. “Да, да, конечно, – думал я, – ведь это было полное воплощение Бога на земле”. И далее я был совершенно поражен этим живым воспроизведением душевной жизни Христа. И казалось, в жизнь свою я ничего интереснее этого не слыхал».

Рафаэль. Сикстинская Мадонна