Букелларий

Свой дом я так и не нашел. Улица та. Дома похожи, но не те. Они стали больше, немного выше и кое-где заняли территорию, на которой раньше размещались два. Многие сделаны их кирпича. Если раньше стены, выходившие на улицу, были глухие, то теперь на втором и следующих этажах появились застекленные окна с железными решетками. Была у меня мыслишка в прошлую эпоху закопать в конюшне золотишко и камешки на будущее. Тогда остановило то, что жена догадалась бы и после моего отъезда перерыла бы все и нашла их. Теперь понял, что правильно поступил. Даже если бы Ирина не проявила присущую ей сообразительность, мой клад оказался бы приятным подарком для того, кто купил и перестроил дом. Не обнаружил я и жилье тестя. Там теперь полквартала занимал огромный трехэтажный особняк с внутренним двором, в который вел тоннель, открытый в тот момент, когда я проходил мимо. Во дворе, вымощенном большими каменными плитами, виднелся фонтан с чашей и постаментом из красноватого мрамора и сливочного цвета русалкой, из открытого рта которой и лилась вода.

Зато ипподром был на своем месте, как и дворец императора. Построили собор Святой Софии. В народе его называют Великим Храмом. Высоченный купол я заметил еще на подъезде к столице. Хотел зайти посмотреть, как там сейчас внутри, но на площади бурлила разъяренная толпа: одни требовали выдачи какого-то убийцы, который искал в соборе защиты, а другие мешали им это сделать. Любой преступник, что бы ни совершил, припав к алтарю, оказывался под защитой патриарха. Впрочем, патриарх подчинялся императору, так что возможны были варианты.

Я прошел по улице Меса до Бычьего форума, где она поворачивала на юго-запад. Название форум получил из-за бронзовой статуи быка в полный рост. Привезли ее сюда из Пергама, где веков десять назад была изготовлена по приказу тирана Фаларида. Внутри она была полой и в правом боку имела дверцу. Внутрь закладывали преступника, приговоренного к смерти, и под статуей разжигали костер. По мере повышения температуры внутри казнимый начинал орать, но, благодаря умелой акустике, зрителям казалось, что ревет бык. Затем из ноздрей начинал валить дым. По легенде первой жертвой стал создатель этого изобретения, а одной из следующих — тиран Фаларид. Статуя все еще в деле. В ней уничтожают заговорщиков и еретиков.

Бычий форум — это, как бы, граница, за которой богатым и знатным жить западло, типа Садового кольца в Москве. Дальше шли дома среднего класса. Именно такой и собирался я прикупить, чтобы осесть в Константинополе. Возле форума за хороший двухэтажный дом просили полторы тысячи солидов. По мере удаления от центра цена падала. Погулял по тому району до сиесты, ничего интересного по соотношению цена/качество не нашел. Хотелось купить такой дом, чтобы потом не переезжать, и в то же время, чтобы остались деньги на покупку чего-нибудь, что будет приносить доход, обеспечивающий нормальный уровень жизни. Пока не знаю, чем буду заниматься, но уж точно не охранником караванов, не служить в армии и не водить суда. Может быть, построю несколько рыбацких баркасов, найму людей и куплю право на лов рыбы в определенном районе. Как мне рассказали, рыбу сейчас скупают оптом торговцы под присмотром налогового инспектора, который устанавливает цену на нее, а потом перепродают в розницу под надзором другого налоговика. Совет, данный мной тестю, заработал на полную силу, пополняя казну империи.

Возле Пигийских ворот было необычно много солдат, сотни три, не меньше. Они что-то горячо обсуждали. Через ворота в город толпой валили люди, повозки и арбы, нагруженные с верхом, навьюченные лошади, ослы, мулы. Много было вооруженных мужчин, которых никто не останавливал. У меня появилась мысль, а не присутствую ли при следующем государственном перевороте? Может, вместо «телефон, телеграф, железнодорожные станции» здесь первым делом захватывают городские ворота?

— Что случилось? — спросил я зеваку — пожилого мужчину с длинным носом, на конце которого была синевато-красная бульба, немного раздвоенная, из-за чего напоминала сливу.

— Сарацинская армия переправилась через Геллеспонт, идет к нам, — спокойно ответил он.

Это спокойствие показалось мне странным. На мусульманина этот тип не был похож и, в отличие от меня, не должен знать, что Константинополь захватят только крестоносцы и турки. Хотя наверняка в городе есть какой-нибудь провидец, который уже рассказал всем, что их ждет в ближайшие дни или месяцы.

— Когда я был маленьким, они пять лет подряд осаждали нас, пока император Константин не сжег их флот в Кизике, — продолжил мужчина. — Приходили в начале лета и торчали под нашими стенами до холодов, — и закончил насмешливо: — На этот раз что-то припозднились!

Да, в середине августа, когда собран и свезен в город урожай, поздновато начинать осаду. Может быть, надеются по-быстрому взять штурмом?

В любом случае сидеть в осаде у меня не было желания. Черт его знает, сколько она продлится?! Цены на продукты будут расти каждый день, а кормить бесплатно меня не станут, даже если запишусь в ополчение, разве что повезет очень. Да и какой мне смысл геройствовать непонятно зачем?! Константинопольцы уж точно не оценят. Как и жители любой столицы, они уверены, что все понаехавшие обязаны им служить бескорыстно.

Я поспешил выйти из города, пока не закрыли ворота. В тоннеле пришлось прижиматься к стене, чтобы стадо баранов и коз, заполнившее его от края до края, не сбило с ног и не затоптало.

Посреди постоялого двора стояла арба, в которую братия быстро сносила мешки и узлы.

— Поторопитесь! — покрикивал на них Фока. — Обоз из монастыря уже выезжает!

Этого обоза я не видел. Наверное, монах опережал события.

— Так понимаю, проживание мое здесь закончилось, за следующую ночь платить не надо? — поинтересовался я.

— Если не боишься попасть в плен к сарацинам, ночуй! — насмешливо разрешил Фока.

— Нет уж, поищу место поспокойнее! — в тон ему ответил я и приказал Бамберу, с любопытством наблюдавшему, как пакуются монахи: — Что стоишь, раззява?! Собирай наши вещи!

Планы по обустройству в Константинополе откладывались на неопределенное время. Поедем в Адрианополь — город достаточно большой и расположенный далеко от столицы. Оттуда будет удобнее наблюдать за ее осадой.

14

Я бывал в Адрианополе в разные эпохи, кроме той, из которой начал путешествие по времени — двадцать первого века. В то время город был турецким и назывался Эдирне. Пару раз я порывался съездить туда, чтобы посмотреть на мечеть Селимие, возведенную в шестнадцатом веке и ставшую объектом всемирного наследия. Стамбульский агент советовал мне отведать там телячью печень, приготовленную по местному рецепту. Мясо животных, выращенных в окрестностях этого города, считается лучшим, по мнению турок, во всем мире. Я ограничился печенью по-эдирнески, которую съел в стамбульском ресторане. Ее режут тонкими длинными ломтиками, обваливают в пшеничной муке и жарят две минуты в кипящем подсолнечном масле, используемом один раз, на тончайшей сковородке. К печени подали маринованные, кисловатые, острые перцы и свежие помидоры. Вкус, кончено, интересный, я бы даже сказал, хрустящий, поэтому слопал три порции грамм по сто пятьдесят каждая.

Мне показалось, что Адрианополь не изменился с тех пор, как я был здесь в предыдущей эпохе, хотя по более светлым камням в верхних рядах стен можно догадаться, что их недавно наращивали. Я остановился на постоялом дворе возле Константинопольских ворот, чтобы первым узнавать новости из столицы. Заправляла им пожилая грузная вдова по имени Аглая (Сияющая, одна из трех древнегреческих граций), одетая во все черное, из-за чего сперва принял ее за монашку. Как ни странно, это польстило женщине. Видимо, собирается в монастырь после того, как подрастет внук, родители которого, как я понял, умерли от чумы, и возьмет в свои руки постоялый двор. Пока что мальчуган скачет по двору на хворостине, сражаясь с сарацинами, роль которых исполняют куры. Я соврал вдове, что собирался устроиться катафрактом на службу к императору, но из-за арабов так и не сумел попасть в Константинополь, решил подождать здесь. Почти такая же комната, как у пигийских монахов, стоила ровно в два раза дешевле, и готовила вдова немного лучше, чем монастырский повар. Поскольку движение между столицей и Адрианополем сошло на нет, через неделю постоялый двор опустел, и Аглая обслуживала только нас с Бамбером, который, несмотря на разницу лет в пять, стал другом ее внука.

Вскоре из Константинополя стали приходить новости. Кто их привозил, не знаю, но вдова узнавала первой и тут же пересказывала мне, добавляя охи-ахи через слово. К арабам прибыла подмога — большой флот, который высадил десант на европейском берегу Босфора. Когда арьергард эскадры проходил мимо бухты Золотой Рог, закрытой боннами, соединенными цепями, заграждение убрали. Несколько дромонов (с греческого название этой разновидности либурн переводится, как бег, бегун) подлетели к тяжелым галерам, нагруженным осадными орудиями и подожгли их греческим огнем. В итоге арабы потеряли десятка два судов с важным грузом. Говорят, сам император Лев Исавр наблюдал за этим с башни, а потом щедро наградил экипажи. Наверное, с неменьшим интересом смотрел он, как арабы рыли ров и насыпали вал от Мраморного моря до бухты Золотой Рог, что говорило о серьезности их намерений: осада будет долгой, не в пример предыдущим, которые заканчивались с наступлением холодов.

Я именно такой вывод и сделал. Теперь надо было решить, стоит ждать окончания осады или нет? Только начался октябрь. Еще тепло, так что можно без напряга переместиться куда-нибудь в другое место. Второй вопрос — куда и зачем? Ответов пока не было.

В тот день я съездил с утра на охоту, подстрелил из лука косулю — небольшого самца килограмм на двадцать пять. Он еще не сбросил рога, и левый был заметно длиннее правого. Охотиться теперь можно только тем, кто купил разрешение. Я «покупал» разовые по возвращению, если что-то добывал, отдавая по полфоллиса налоговику, заведовавшему охотничьими угодьями — толстяку с тяжелым, сиплым дыханием. Иногда он брал натурой — часть туши, обычно заднюю ногу. На постоялом дворе меня ждал Никанор, родственник Аглаи через покойную жену ее покойного сына. Это был довольно крепкий мужик с кустистыми бровями, под которыми были цепкие глаза, хрящеватым длинным носом, плотоядными, полными губами и короткой бородой, подрезанной криво, наверное, сам ножом смахнул. Не знаю, почему, но я сразу понял, что раньше он служил в армии. Как позже выяснилось, катафрактом, причем дорос до десятника. Из-за чего бросил службу, Аглая не знала, а сам Никанор уклонялся от ответа. Судя по жадности, заныкал часть добычи.

Мы с Бамбером подвесили тушу косули за задние ноги на выступающий наружу конец подволочной балки конюшни, начали разделывать. Четыре окорока Аглая закоптит, а из остального приготовит обед, ужин и что-нибудь на утро останется. Шкуру мой слуга отнесет кожевнику и получит за нее полсиликвы, а рога продаст резчику по кости фоллисов за пятнадцать, потому что правый меньше.

Никанор помогал нам и рассказывал, зачем пожаловал:

— Мы тут собрались с полсотни бывших вояк, хотим отправиться к Константинополю. Говорят, сарацины малыми отрядами расходятся в разные стороны в поисках добычи. Может, справимся с каким-нибудь небольшим, что-нибудь поимеем. Долго не могли выбрать командира. Никто не хочет подчиняться своему соседу. Решили поискать чужого. Тебе вот предлагаем. Ты, как нам сказали, знатный человек и опытный воин, никому из наших не обидно будет выполнять твои приказы. Будешь получать три доли от добычи.

Для человека, который устал маяться от скуки, предложение было интересным. Особенно мне понравилось, что сразу, без торга, предложили три доли от добычи. Позже узнал, что щедрость была продиктована желанием Никанора получать две доли, как моего заместителя. Если бы мне дали две, то сомневаюсь, что ему выделили бы полторы. Получал бы одну, как все остальные.

На следующий день я провел смотр отряда. Пятьдесят два человека, вооруженные и защищенные кто во что горазд. Единственным плюсом было то, что все конные, пусть и на неказистых лошаденках, прежде служивших вьючными и используемыми теперь лишь в роли средства доставки к месту боя. Семнадцать человек имели луки, причем составные, не такие мощные, как у гуннов, но и не совсем уж посредственные, какие были в римской армии в мою предыдущую эпоху. Остальные вооружены копьями, спатами или топорами и булавами на длинных рукоятках. Что ж, мне приходилось командовать отрядами и хуже.

15

Они двигались без строя. Впереди около полусотни всадников с набитыми мешками на крупах коней. За ними шла толпой пехота с узлами, корзинами, бурдюками. Один нес деревянную лопату. Взял ее, наверное, для земельных работ или по принципу «в хозяйстве всё пригодится». Замыкали шествие восемь одногорбых верблюдов, нагруженных награбленным.

Этих верблюдов римляне называют дромонами (бегунами), как и легкие быстрые галеры. Я катался на них, когда стоял в марокканском порту Касабланка. Первого мая у них праздник труда, поэтому никто не трудится, кроме туристических агентств. Вот я по совету судового агента и купил экскурсию. Утром меня забрали с судна, повезли в пустыню на разбитом «мерседесе», который явно украли со свалки автомобилей в Германии. Ехали часа три, пока не добрались до совершенно пустынного места. Там прямо возле дороги меня поджидали бедуин и два одногорбых верблюда песчаного цвета. Человек сидел на пятках на земле, а животные лежали, подогнув под себя длинные мозолистые ноги. Водитель автомобиля, он же экскурсовод, подвел меня к ближнему верблюду и предупредил, что сперва надо взяться за стальную дугу в передней части седла и только потом садиться в него. Бедуин наблюдал за нами молча, с безразличным видом, словно это не его верблюды. В то время у меня практические не было опыта верховой езды, поэтому цепко схватился и вскочил в седло, как лихой ковбой. Верблюд, не дожидаясь команды, громко заревел — к крику осла добавьте визжание свиньи — и резко встал на длинные задние ноги. Если бы я не держался крепко, то, наверное, вылетел бы из седла, а так завис почти параллельно земле, голова чуть ниже задницы. Только я освоился в этом положении, как скотина так же резко встала на передние и прекратила орать. Бедуин молча взобрался на второго верблюда и, погоняя его палкой, поехал вглубь пустыни. Мой потопал за ними. Теперь уже могу сказать, что ездить на нем легче,6 приятнее, чем на лошади. Так сказать, ход намного мягче, убаюкивающий. И воняет эта животина слабее, потому что потеть начинает при сорока одном градусе жары, а в тот день было около тридцати. Раздражает, что верблюд постоянно фыркает, чихает, как простуженный, храпит, словно ему шею передавили, останавливается, чтобы почесать одной ногой брюхо, постоянно подходит к своему собрату и обнюхивает его, будто встретил впервые. Смотреть в пустыне не на что, если не считать сгорбленную спину проводника, поэтому я впал в полудрёму. Примерно через полчаса мы развернулись и пошагали к «мерседесу», ожидавшему на дороге. Там мой верблюд без команды лег брюхом на землю, сперва подогнув передние ноги, а потом задние. Я с облегчением пересел в автомобиль и поехал на свое судно. Всё это удовольствие обошлось мне всего лишь в двести американских долларов — две-три месячные зарплаты марокканского рабочего.

Судя по смуглой коже, тюрбанам, шестигранным щитам, вытянутым по вертикали, и, конечно же, верблюдам, отряд состоял из арабов с Аравийского полуострова. Пассионарность пригнала их в далекие края с другим климатом и ландшафтом. Привыкли в пустыне, что враг виден издалека, успеваешь подготовиться к встрече, поэтому и в лесу ведут себя так же, несмотря на то, что проходят в ложбине между двумя высокими холмами, густо поросшими деревьями и кустами — прекрасным месте для засады. Хотя, может быть, дело в том, что еще не пуганы. Лучшая часть римской армии сидит в осаде, а воинские подразделения, раскиданные по гарнизонам и границам, не спешат ей на помощь.

Железный шлем и кольчуга только у одного, скорее всего, командира, который скачет на красивом вороном жеребце впереди отряда. Арабы не кастрируют лошадей, потому что слишком ценят этих животных. Верблюд делает богатым, а конь превращает из пастуха в воина, что намного престижнее. Да и воин бедным не бывает.

Поскольку отряд у меня, так сказать, не обстрелянный, чего ждать от него, не знаю, разбил его на три части. Вместе со мной семь конных, бывших катафрактов, занимают позицию у дороги, готовые выехать на нее по моему приказу навстречу врагу. На обоих склонах холма, ближе к вершинам, расположились семнадцать лучников. Мимо них сейчас и проходит середина арабского отряда, а задняя его часть — мимо наших пехотинцев, которые спрятались ближе к дороге.

Я решаю, что пора начинать, натягиваю лук и с дистанции метров сто двадцать посылаю стрелу в грудь вражеского командира. Расслабленный, спокойный, он замечает ее в самый последний момент и не успевает уклониться. Следом летят еще шесть, которые находят цели позади всадника, медленно заваливавшегося влево, пока не кувыркнется в серовато-коричневую дорожную пыль. С обоих склонов холма, с дистанции метров сорок-пятьдесят, начали стрелять наши лучники. Большая часть арабов несла щиты на спине, как легче, поэтому не сразу смогла воспользоваться ими, и не сразу сообразила, поскольку, как догадываюсь, не имела опыта, что надо бежать на склоны, прятаться в кустах и за деревьями. Лучники буквально выкосили всех, кто не успел закрыться щитом.

Уцелевшие враги сбились в четыре небольшие «черепахи». Задние начали смещаться к передним. При этом никому из них не пришло в голову отступить в лес.

Я засунул лук в колчан, взят копье, лежавшее перед седлом поперек крупа лошади и скомандовал:

— Поехали!

Направил Буцефала на ближнюю вражескую группу. Заметив меня, передний воин закрылся щитом, на коричневом поле которого были нарисованы белые зигзаги, а умбон, находившийся на линии, соединяющей вершины средних двух углов, был небольшой, плоский и черный. Я направил острие копья немного выше умбона, в то место, за которым должна быть голова. Мой конь сильно разогнаться не успел, дистанция была коротковата, но и этой скорости, помноженной на его и мою массу, хватило, чтобы копье пробило щит и стоявшего за ним араба, протащило их дальше, сбив с ног еще пару человек. Я перекинул застрявшее копье влево, за свой щит, чтобы упало на дорогу, и выхватил саблю. Ближний араб как раз пытался ткнуть меня своим мечом, похожим на спату, разве что немного короче, но при этом длиннее полуспаты. Я почему думал, что они вооружены саблями. Нет, в этом бою моя была единственной. Разрубив голову в бледно-красной чалме, я кольнул острием в смуглое лицо следующего. Это был юноша лет пятнадцати, не старше. Над верхней губой был жиденький черный пушок. Острие сабли вошло в нижнюю часть тонкого длинного носа, напоминающего румпель. Остальных из этой группы добили прискакавшие со мной всадники.

Мы поспешили к следующей, которую уже атаковали наши пехотинцы, выскочившие из кустов. Один из них довольно ловко орудовал топором на длинной рукоятке, раскалывая щиты и разваливая головы напополам. Я успел завалить еще двух арабов. Остальных добили мои соратники.

Дальше был сбор трофеев, оказание медицинской помощи двум раненым, похороны одного убитого и перетаскивание в гущу леса вражеских трупов. Пропавший без вести отряд понижает моральный дух соратников сильнее, чем просто перебитый: если погибли, то непонятно, как, а неизвестность страшнее любой жестокой реальности; если живы, то попали в плен, непонятно, к кому, потому что пленных принято обменивать, или дезертировали, непонятно, почему.

16

В нынешней Римской империи налоги дерут со всего, в том числе и с трофеев, причем сочли их импортными товарами и взяли десять процентов, а не восемь, как с местных. Наверное, потому, что верблюды здесь не водятся. Зато покупатель на них сразу нашелся. Это был египтянин, закупивший льняные ткани во Фракии и собиравшийся отвезти их к себе на родину, которая сейчас является частью арабского халифата, называемого Дамасским по столице или Омейядским по правящей династии. Встречаться с армией своей страны египтянин не пожелал, застрял в Адрианополе. Купца заставили купить животных не напрямую у нас, а у барышника, который специально для этого приобрел их, хотя раньше занимался только лошадьми, ослами и мулами, и тоже отстегнул десять процентов. В империи каждый оптовый торговец специализировался только на одной группе товаров, а розничные могли покупать только у него, и всё это под присмотром налогового инспектора, который в мою предыдущую эпоху назывался скринарием, а сейчас — логофетом геникона. Есть еще логофеты, занимавшиеся армией, почтой, частным имуществом императора, стадами…

По моим меркам добыча была мизерная, но для жителей Адрианополя оказалась очень привлекательной. Не отпугнули их даже наши потери. Трофеи без ран и трупов не бывают. В итоге в следующий поход отправились сто шестьдесят восемь человек, две трети которых были пешими. Зато почти половина новичков была лучниками и пращниками, потому что я потребовал в первую очередь брать стрелков.

Второй поход начался неудачно. Мы неделю просидели в засаде севернее Константинополя, но так и не дождались арабов. То ли они уже выбрали всё ценное в этом направлении, то ли кто-то, кроме нас, уничтожал их, поэтому решили не рисковать. Обычно на осады городов слетается много падальщиков с разных мест, которые, пользуясь неразберихой, убивают и грабят всех подряд. Ходили слухи, что возле столицы империи рыскает много отрядов болгар, которых позвал на помощь император Лев Третий. Я был склонен верить этим слухам потому, что съездил на разведку и обнаружил, что вражеская армия, точнее, пленники под ее руководством, вырыла второй ров и насыпала вал, защищавшие со стороны суши. Если бы на них не нападали серьезные силы, вряд ли бы стали так напрягаться. В итоге арабы оказались в защищенном лагере: с двух сторон были рвы и валы, с третьей — Мраморное море, с четвертой — бухта Золотой Рог. От северной стороны бухты и по кривой дуге до пролива Босфор шел еще один ров с валом, прикрывавший участок суши, на котором расположилась часть арабской армии и ее боевой флот, контролирующий пролив. Продовольствие и подкрепления подвозили засевшим в лагере по Мраморному морю.

Я решил проверить на вшивость второй лагерь. Там группировка меньше, и моряки не расположены к караульной службе. Мы переместились поближе к тому месту, где ров и вал подходили к обрывистому берегу Босфора. В том месте пролив делал поворот на север, а потом опять на северо-восток и образовывал длинный пляж, на который высунули носы галер. Стояли они плотно, потому что места было мало. Рядом с ними соорудили шалаши члены экипажей. Дальше, возле обрывистого склона, стояли несколько арб и большие бочки, сотни три. Мне стало очень интересно, что в них? Предположил, что вино или рыба соленая. Перед этим мы прошли мимо луга, на котором паслись с полсотни волов под охраной трех воинов, явно не арабов, наверное, греков, которых много в экипажах галер, причем служили добровольно, за приличную плату. Вот я и решил соединить волов, арбы и большие бочки. Хоть какая, но все же добыча.

Ночь была светлая, прямо, как в фильмах. Я разделил свой отряд на три группы: первая из десяти человек пошла захватывать волов, вторая и двух десятков лучников пробралась к дальнему концу пляжа, чтобы с высокого склона обстрелять моряков, отвлечь их внимание, а с третьей, самой многочисленной, занял позицию возле ближнего конца. Ждать пришлось долго. То ли лучники заплутали, то ли кто-то помешал им, то ли никак не могли решиться начать обстрел или не было подходящих целей. Сперва из дальнего конца послышалась ругань на греческом языке. Затем криков стало больше, причем на разных, объявили тревогу. Похватав оружие, вражеские моряки побежали в тот конец пляжа.

— За мной! — приказал я и метнулся к ближним бочкам.

Уже за несколько метров от них почуял неладное. В прямом смысле почуял: воняло нефтью. В бочках оказался битум. Видимо, арабы привезли его, чтобы использовать во время осады. Делают шар из соломы и других легковоспламеняемых веществ, замачивают в тяжелых нефтепродуктах, поджигают и выстреливают из баллист, вызывая пожары в городе. У меня были большие сомнения, что кому-нибудь в Адрианополе нужен битум. В прошлую эпоху требовалось его мало, в основном кораблестроителям использоввался и доставлялся из районов будущей Румынии. Сам возил нефть в Херсон Таврический в первую эпоху своих странствий. Решил, что из-за такой ерунды рисковать людьми не стоит, и, оставив трех человек, чтобы подожгли бочки, приказал остальным отступать.

Местом сбора был луг, на котором паслись волы. Там все получилось хорошо. По моему совету первый отряд подошел, не прячась, к охранникам со стороны пляжа и, пока те не поняли, что это враги, перебили всех, хотя я сказал, чтобы по возможности взяли в плен, чтобы потом продать в рабство. Это для меня они были просто добычей, а для моих подчиненных — предатели родины. Лучников опять пришлось ждать долго. Они заблудились и по пути к дальнему концу пляжа, и на обратном. Помог свет от горящих бочек. Полыхали они так здорово, что зарево было видно с луга, расположенного километрах в пяти от пролива. Убедившись, что никто не потерялся, я приказал гнать волов на север. Какая-никакая, а добыча.

17

Я был уверен, что угон быков нам не простят, пошлют погоню, и спрятаться не получится. Эти животные отличаются тем, что постоянно оставляют после себя полужидкие лепешки, которые, как стрелочки в игре «казаки-разбойники», ведут прямо к цели. Тем более, что сейчас на дорогах возле Константинополя движения нет, ни с кем наших волов не перепутаешь. Мы гнали их всю ночь и немного утром, пока я не увидел хорошее место для засады. Километра за два после него была деревенька в одиннадцать домов, сейчас пустующих, а возле нее поля с высокой пшеничной стерней, на которые мы и выпустили пастись волов, а сами вернулись к ложбине между двумя холмами, невысокими, но густо поросшими низкими и тонкими, молодыми деревьями и кустарником. Видимо, несколько лет назад на склонах холмов были виноградники, но потом их вырубили и участки забросили. Метров за пятьсот до холмов дорога поворачивала вправо и дальше не просматривалась с них, поэтому я выслал туда дозор из трех конных, чтобы заранее предупредили, когда увидят погоню. Стрелков расставил на склонах ближе к вершине, пехотинцев — ближе к дороге, а конницу расположил за правым холмом, более высоким. Проехав по дороге туда-сюда, убедился, что все спрятались хорошо, напомнил еще раз, что начинаю я, после чего подключаются остальные стрелки и по дополнительной команде — пехотинцы. С обоих склонов послушались голоса, что всё поняли, так и сделают.

Я вернулся к коннице, слез с Буцефала, привязал его к молодому деревцу и лег на местами пожелтевшую траву, от которой шел горьковатый, полынный запах, хотя рядом эту траву не заметил. Для октября месяца день выдался слишком солнечный и теплый. На голубом небе медленно ползли мелкие белые барашки, подгоняемые слабым юго-западным ветром. На севере ближе к горизонту виднелась широкая белесая полоса, которая бывает после того, как след от пролетевшего реактивного самолета порядком рассосется. Я никогда не мечтал быть летчиком или космонавтом. Небо — это не мое. Мне ближе море. Может быть потому, что плавать умею, а летать — нет, причем от слова совсем.

Погоню пришлось ждать часа три. Такое впечатление, что она двигалась даже медленнее волов. Я уж подумал, что ее не будет, что напрасно ждем, когда прискакал дозор. У всех троих лица были радостные, будто мы уже разгромили врагов и поделили добычу.

— Много их? — спросил я.

Дозорные переглянулись, после чего старший по возрасту сообщил:

— Мы не считали. Увидели, что конные выезжают из-за поворота, и сразу поскакали сюда.

— Конные — это хорошо, больше добычи будет, — сказал я.

Арабов было около сотни. Ехали не то, чтобы совсем расслабленно, однако и разведку вперед не выслали. Вооружены копьями, мечами и у нескольких были луки, а защищены по-разному: кто в металлических доспехах, кто в войлочных, кто в кожаных, кто в ватных, кто в самую разную комбинацию этих материалов. Не заметив засаду, враги спокойно въехали в ложбину между холмами. Впереди скакали сразу три всадника в железных шлемах и кольчугах. Я решил, что командует отрядом средний, и приготовился поразить его из лука, когда подъедет ближе и все следовавшие за ним окажутся в зоне поражения моих стрелков.

Не дождался, потому что у кого-то из моего отряда не выдержали нервы, выстрелил раньше времени. Его примеру последовали остальные. Стрелы и камни полетели в арабов с двух сторон, щитом не закроешься. Те, кто не погиб сразу, сообразили это и начали разворачиваться и удирать. Выскочило из зоны обстрела человек десять. Уверен, что многие были ранены. По крайней мере, у одного в спине в районе правой лопатки торчала стрела. Не знаю, как с такой раной он все еще держался в седле без стремян. Тех раненых, кто остался на дороге между холмами, добили выскочившие без моего приказа из кустов пехотинцы. Следом за ними ломанулись собирать добычу стрелки. Тут же, объезжая меня, к ним поскакали и всадники.

— Вы куда?! Стоять! — крикнул я.

Несколько человек обернулись, притормозили, но потом все равно поскакала за соратниками. Хоть добычу и будем делить по паям, у тех, кто ее собирает, есть шанс заныкать что-нибудь маленькое и ценное. Меня и самого когда-то жадность заедала, бросался собирать добычу, расталкивая локтями остальных. Со временем больше стал ценить саму победу, а не ее плоды, что является еще одной победой — духовного над материальным.

За этими мыслями я не сразу увидел, что из-за поворота появился отряд арабских пехотинцев в сопровождении спасшихся всадников. Только когда они, заорав, побежали на моих починенных, шмонавших трупы их соратников, понял, что конные арабы были разведкой, а главные силы — вот они, не меньше пяти сотен. И еще понял, что отряд мой состоит из жадных трусов, потому что все сразу кинулись врассыпную: малая часть пехотинцев и стрелков побежала вверх по склонам холмов, а большая — вслед за всадниками помчалась по дороге, теряя на бегу награбленное и щиты.

Я тоже решил не рисковать, поскакал вместе с Бамбером к деревне, возле которой паслись волы. Не для того, чтобы гнать их дальше. Слишком медленно идут эти животные. Не удерешь от преследователей. Выскочив на равнину, я повернул влево, где лес был гуще, и спрятался между деревьями на самом краю его. Ждать пришлось недолго. Вскоре по дороге промчалась небольшая группа моих пеших подчиненных. За ними гнались два конных араба. Видимо, притормаживали, чтобы убить отставших беглецов, а теперь догоняли основную группу. Если бы пехотинцы остановились и образовали стенку, пусть и без щитов, которые выбросили, то запросто бы справились с двумя всадниками. Мне не то, чтобы стало жалко этих трусов, просто не захотелось иметь в тылу конных врагов и возвращаться совсем уж с пустыми руками. Я поразил из лука сперва заднего, потом переднего. Оба были в войлочных шапках и ватных фуфайках с рукавами по локоть. Вроде бы нехитрая защита, а от стрелы может уберечь на большой дистанции, но только не метров с тридцати-сорока.

— Быстро снимай с них оружие и доспехи, привязывай к лошадям и одну мне на повод, другую себе, — приказал я Бамберу, а сам остался присматривать за дорогой на случай, если еще кто прискачет.

Мой слуга покойников не боялся и опыт мародерства имел, поэтому справился быстро. Завернув мечи, кинжалы, шлемы и одну фуфайку во вторую, он привязал сверток к простенькому седлу — подушке, набитой верблюжьей шерстью, после чего дал повод второй лошади мне, сел на свою и повел на поводу нагруженную. Мы поскакали по дороге вслед за нашими пехотинцами, уже добежавшими до противоположного края долины.

Догнали их на лесной дороге. При этом беглецы со страху не сразу поняли, что мы не арабы, и припустили быстрее.

Я бил их древком копья по спинам и приговаривал:

— С дороги, трусы!

Когда миновали этот отряд, поехали медленнее. Даже если будет погоня, сначала разберется с ними. Защищать этот недисциплинированный сброд я не собирался. Пусть выбираются сами, как хотят.

18

Удравших наших всадников мы не догнали. Подозреваю, что они неслись без остановок до самого Адрианополя, хотя до него было больше двухсот километров. По прибытию рассказали, что на отряд внезапно напало огромное войско сарацин и перебило всех остальных. Хозяйка постоялого двора Аглая поверила им и на всякий случай прибрала к рукам мое имущество, оставленное на хранение. Когда вернулся я и поведал, как было на самом деле, меня же и обвинили в разгроме отряда. Мол, чего можно было ждать при таком плохом командире, не сумевшем обеспечить дисциплину, четкое выполнение приказов?!

На следующий день на постоялый двор заявился логофет геникона — сухощавый горбоносый тип в довольно таки непрезентабельных шерстяных тунике и темно-красном плаще. Такое впечатление, что он верил, что чем беднее выглядит, тем больше налогов ему отдадут.

— Я слышал, что ты захватил двух лошадей. Когда будешь продавать их? — не поздоровавшись, спросил он.

— А зачем мне продавать их?! — удивился я.

Лошадки были не супер, конечно, а, скажем так, из среднего ценового диапазона, но обе — иноходцы, на которых приятнее скакать подолгу.

— Чтобы поделить добычу с отрядом, — ответил логофет геникона.

— С каким отрядом?! С теми трусами, которые сбежали с поля боя?! — возмутился я. — Я один сразился с двумя сарацинами и убил их. Так что трофеи только мои.

— Все равно тебе надо продать их и заплатить налог нашему императору, — продолжал он давить.

— Ты, наверное, забыл, что я не подданный твоего императора и ничего ему не должен, — напомнил я. — Это он должен заплатить мне за то, что убил двух его врагов.

— Да? — с неподдельным удивлением произнес логофет геникона и надолго завис, придумывая, видимо, новые аргументы, благодаря которым получит с меня хоть что-нибудь.

— Не выпьешь ли чашу вина? — оторвала его от размышлений хозяйка постоялого двора.

— А, пожалуй, выпью, — сразу согласился логофет геникона и выдул две чаши.

Как по мне, вино у Аглаи было слишком кислое, но, как говорили в Одессе, на шару и уксус сладкий.

После логофета геникона приходил Никанор, который тоже чудом спасся, хотя был ранен в руку. Пожаловался на судьбу и опросил взять его в следующий поход, пообещав, что наберет надежных людей, как в первый наш выход. Я не стал отказывать, но сообщил, что в рейды за добычей в ближайшее время не собираюсь. Того, что захватил, мне хватит, чтобы перезимовать, а что будет дальше — посмотрим.

Дальше был довольно теплый ноябрь, а в начале декабря повалил снег, и потом резко похолодало. Снег громко скрипел под ногами, значит, было от десяти градусов мороза. Такая погода с редкими оттепелями простояла три с половиной месяца. Аглая сообщила, что давно уже не видела такой продолжительной и холодной зимы. Последний раз — в годы ее девичества. Видимо, не только в России, но и, как назовут будущие ученые, в Византии мороз тоже стоит на страже страны.

Само собой, по такой погоде доблестные адрианопольцы воевать не собирались. Ни под моим командованием, ни под чьим-либо другим. Я тоже не рвался. Когда становилось скучно, ездил на охоту или шел в приличный кабак в центре города, где, попивая местное вино приемлемого качества, общался с горожанами, слушал последние новости, которые неведомыми путями добирались до Адрианополя и которые можно было назвать хорошими и плохими одновременно.

Константинополь все еще держался. Вроде бы в нем императорских запасов на три года. Только вот распределялись они неравномерно. Хорошо кормили три армии — военных, бюрократов и духовенство, а остальным доставались крохи. Былые щедрые раздачи бесплатного хлеба прекратились. Не голодали и богатые люди, которые наверняка тоже имели запасы и деньги, чтобы докупить продовольствия по бешенным ценам, установившимся в городе. Если до начала осады на солид можно было купить шестьдесят модиев (модий — примерно тринадцать килограмм, месячная норма на одного взрослого человека), обеспечить хлебом среднюю семью на год, то теперь всего шесть. Беднякам приходилось хуже. В городе исчезли птицы, собаки, кошки, крысы… Говорят, что имелись случаи каннибализма, особенно среди нищих. Как и положено на войне, естественный отбор заработал на полную силу, заодно очищая Константинополь от слабых паразитов. Примерно такая же ситуация была и во вражеском лагере. Поскольку в зимнее время подвоза продовольствия по морю не было, а запасов сделали мало, потому что не сомневались, что захватят город быстро, сарацины сожрали всех волов, ослов, верблюдов, лошадей и, в чем никто из ромеев не сомневался, многих своих соратников. В придачу тысячи умерли от переохлаждения, потому что к таким морозам не привычны.

19

Весна началась как-то вдруг. Снег растаял за пару дней, а через неделю земля была покрыта молодой, зеленой травкой. Истосковавшиеся по ней лошади с жадностью и большим трудом скубали короткие стебельки.

Прошло еще три недели, трава подросла и до нас добралось известие, что армия болгар спешит на помощь императору Льву Третьему. Конница в ней состоит из кочевников-булгар, как к этому времени стали называть союз моих бывших врагов — тюркских племен утигуров, котригуров, оногуров и мелких племен, населявших северное Причерноморье до их прихода туда, в том числе гуннов, уцелевших после столкновений с аварами. Как мне рассказал один из постоянных собеседников в кабаке, монах-расстрига с библейским именем Самуил, раньше переписывавший рукописи в монастыре и потому считавший себя шибко грамотным, хазары начали теснить булгар, и союз распался на пять частей. Первая покорилась агрессорам и осталась на Кубани. Вторая ушла на север и, как я предположил, стала предками башкир, татар и чувашей. Третья под командованием хана Аспаруха двинулась на восток и образовала Болгарское царство в низовьях Дуная, на землях, ранее занимаемых аварами, которые надорвались, осаждая Константинополь, и сами стали жертвой. Аспарух в двадцатом веке будет считаться национальным героем болгар и по количеству памятников и улиц, названных его именем, уступать только Ленину. В двадцать первом веке обоих станут забывать по мере того, как болгары будут интенсивно разбегаться из своей страны. Четвертая осела в районе Македонии, попробовала захватить Фессалоники и тоже надорвалась, после чего начала растворяться в славянских племенах. Пятая пошла к франкам, которые разрешили им поселиться, а потом ночью вырезали больше половины. Уцелевшие удрали к лангобардам, которые дали им земли в центральной части Аппенинского полуострова.

Командует болгарской армией хан Тервель. Он христианин и первый и пока единственный правитель другой страны, имеющий римский титул цезарь. Получил такую щедрую награду за то, что тринадцать лет назад помог свергнутому римскому императору Юстиниану Второму вернуться на трон. Еще одной наградой было вероломное нападение римлян через три года, закончившееся разгромом их и выплатой ежегодной дани болгарам. Видимо, императору Юстиниану Второму надо было обзавестись уважительной причиной, понятной его подданным, чтобы щедро одаривать своего благодетеля. Не знаю, что хану Тервелю пообещал нынешний император Лев Третий, но, говорят, идет с очень большой армией. Может быть, болгары просто выбрали из двух зол меньшее — римлян, которых уже неоднократно били. Они еще не догадываются, как сильно ошиблись.

Когда болгарская армия приблизилась к Адрианополю, в город сбежались жители близлежащих деревень. Все ворота закрыли, на стенах выставили усиленную стражу. Союзник был еще тот — неоднократно посещавший эти места, совершая грабительские рейды. За воротами остался только большой обоз с продовольствием и вином, который горожане должны были поставить болгарам по приказу своего императора Льва Третьего. К этому обозу и пристроился я вместе с Бамбером, ехавшим на втором иноходце и ведшим на поводу моего боевого коня и вьючного. Благодаря дорогим доспехам, меня можно было принять за офицера, наблюдающего за исполнением приказа императора.

Армия союзников расположилась на невспаханных полях километрах в трех от города. Навстречу нам попалось несколько небольших конных отрядов, отправившихся, как догадываюсь, за добычей, то есть грабить покинутые деревни. Судя по тому, что многие всадники были больше похожи на славян, чем на тюрок, метисация в Болгарском царстве шла полным ходом.

Хан Тервель тоже не был похож на тюрка-кочевника, а, скорее, на белобрысого татарина. Он был среднего роста, статен, с прямыми ногами, что для кочевника да и любого кавалериста большая редкость. Светлые волосы на голове подстрижены под горшок. Зато брови и жиденькие усы и борода были черными, из-за чего казалось, что он крашеный блондин по моде конца двадцатого века. В глубоких глазницах карие глаза. Одет в кольчугу длиной до коленей с разрезами внизу спереди и сзади, подпоясанную широким кожаным черным ремнем с чередующимися, золотыми пластинками — кружками и ромбиками, к которому был прикреплен слева кинжал в золотых ножнам и с рукояткой из слоновой кости. На ногах сапоги из красной кожи и с загнутыми вверх, короткими носами. Красят кожу сандалом, как называют и саму древесину сандалового дерева, привозимого из Индии, и «орешки» с листьев разных местных деревьев, чаще всего дуба, дающие этот цвет. Поскольку краситель очень дорог, в Римской империи обувь и одежду из красной кожи носят только император и члены его семьи, и она входит в дань, которую выплачивают болгарам. Стоял правитель болгар в окружении воинов в кольчугах и чешуйчатых доспехах, видимо, своих дружинников.

Я слез с коня, снял с пояса саблю, подождал, когда адрианопольский офицер доложит хану Тревелю о привезенном продовольствии, после чего подошел сам и сказал на древнеславянском языке, в котором напрактиковался за зиму в кабаке, общаясь с застрявшим там, болгарским купцом, который вез товары в Константинополь:

— Хочу присоединиться к твоей армии. Возьмешь на службу?

— Ты ромей или франк? — окинув оценивающим взглядом мои доспехи, спросил он.