Уэллс. Горький ветер

Пока я наливал бренди из пузатой початой бутылки, которая каким-то чудом уцелела, Гэрберт молчал, видно собирался с мыслями и воспоминаниями. Взяв бокал в руку, он тут же заговорил:

– Я никогда такого не видел. И это удивительное дело. Я до сих пор еще не до конца пришел в себя, поэтому пока не задаю вам вопрос, каким образом вы оказались у меня дома. К этому мы тоже вернемся чуть позже. Пожалуй, я начну рассказ с начала.

Уэллс выпил бренди залпом, отобрал у меня бутылку и наполнил себе бокал снова.

– Я отпустил этим вечером Штрауса. Он отпросился у меня. Сказал, что ему нужно проведать брата. У него в Лондоне брат живет. Время от времени он к нему ездит, – начал рассказ Гэрберт.

– Мой Герман тоже отпросился. Не удивлюсь, если он не поехал ни к какой подруге, а зависал со Штраусом в каком-нибудь ночном пабе, – высказал я смелое предположение.

– Интересная мысль. Надо будет утром допросить Штрауса. Если это так, он быстро нам все расскажет.

Я представил себе допрос с пристрастием и плотоядно улыбнулся.

– Где-то через час после отъезда Штрауса в дверь позвонили. Я как раз занимался синтезированием коричневой слизи. И был очень раздосадован, что меня отвлекли. Я отправился открывать. Каково же было мое удивление, когда я увидел на пороге Штрауса. Я еще тогда подумал, что он, быть может, забыл зонтик. Погода сегодня стояла премерзкая. Но он сказал, что встреча отменилась, и он решил вернуться, чтобы быть мне полезным.

Уэллс углубился в рассказ, который сначала был медлительным, словно сонная подземная речка, а затем стал быстрым, будто горная стремнина. Было видно, что ему требовалось выговориться, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Ему необходимо было оценить все произошедшее, чтобы сделать вывод и решить для себя, что делать дальше. Нападение на его дом нельзя было назвать ординарным событием и спустить на тормозах. Передо мной же словно наяву разворачивалась картина произошедшего события.

На пороге стоял Штраус. Уэллс сначала не поверил себе. Что мог забыть дворецкий в столь поздний час? Обычно, когда он уходил в гости к брату, то преображался, с него слетала вся сухость и деловитость, он становился душой компании – безудержный, развеселый, в расстегнутом пиджаке. Раньше чем к утру Гэрберт его не ждал. На расспросы Штраус отвечал сухо, сказал, что брат по каким-то причинам не приехал, да и сам он чувствует себя неважно, поэтому хотел бы удалиться спать, чтобы утром приступить к своим обязанностям. Уэллс не возражал. На Штрауса он сегодня не рассчитывал. К тому же и сам собирался идти отдыхать, почитать перед сном последний выпуск журнала Лондонского королевского общества по вопросам физики.

Уэллс поднялся к себе в кабинет, вскрыл конверт с журналом, сел за письменный стол и приступил к чтению. Продолжалось это не более получаса, когда с нижнего этажа донесся подозрительный шум. Гэрберт прервал чтение и отправился посмотреть на источник шума. Выходя из кабинета, он натолкнулся на Пирата, который стоял, выгнув спину, и напряженно смотрел в сторону лестницы. Не обратив на него внимания, Уэллс пошел вниз. Спускаясь, он увидел Штрауса, который нервно расхаживал по комнате и был совсем не похож на себя привычного. Он явно нервничал и что-то искал. Уэллс окликнул его, собираясь предложить помощь. Штраус обернулся, явно недовольный нежелательным свидетелем. Лицо его исказила злобная гримаса. Уэллс хотел было сделать ему замечание, что не стоит столь рьяно выказывать свое отношение к работодателю, тем более после стольких лет верной службы и своевременной и весомой оплаты. Но Штраус сделал резкий шаг вперед, словно собирался отвесить пару сокрушительных джебов, и взмахнул рукой. Щелкнул пружинный механизм, и из рукава его пиджака выскочил маленький пистолетик. Дамский вариант, смешная конструкция. Но Гэрберт не ожидал такого поворота событий. Он замешкался, тем временем Штраус выстрелил.

В этот момент я почувствовал нереальность происходящего. Штраус, этот оплот высокоморальности и преданности, стреляет в своего господина. Проще было вообразить, как Луна спрыгивает со своей орбиты и падает на Землю. В этом и то было меньше фантастики, чем в предательстве Штрауса. К тому же если верить Гэрберту, он не успел уйти с траектории выстрела, тогда сейчас я разговаривал бы с трупом. Но на труп Уэллс похож не был. Я хотел было высказать свои сомнения, но Гэрберт продолжил свой рассказ, нисколько не смущаясь логических несостыковок.

Как оказалось, это был не пистолет, а хитроумная конструкция, которая стреляла усыпляющими дротиками. Один из дротиков попал Уэллсу в шею, практически сразу вызвав онемение, которое стало быстро разрастаться. Гэрберт удивился и возмутился одновременно. Он пожалел, что не прихватил с собой револьвер, чтобы мгновенно наказать наглеца. Хотел было высказать свое возмущение, накричать и устроить скандал с последующим увольнением без выходного пособия, но язык уже не слушался, превратившись в ледяной ком. Уэллс упал. Штраус же больше не обращал на него внимания. Переступив через тело своего работодателя, он приступил к планомерному обыску гостиной, вытряхивая все на пол, переворачивая мебель. Снотворное подействовало на Уэллса непредсказуемо. Сознание его помутилось, тело онемело, но в то же время он все видел и слышал. Поэтому мог наблюдать, как Штраус, которому он доверял как самому себе, варварствует в его доме.

Признаться честно, я до сих пор не мог поверить Гэрберту. Как такое было возможно, чтобы Штраус мог предать своего работодателя? За долгие годы службы он стал членом семьи. Уэллс при всей своей общительности и гостеприимстве был человеком весьма одиноким, и до моего появления только Штраус был его единственным собеседником и другом. И тут такое оглушительное предательство! Но следующая часть рассказа расставила все по своим местам.

Непонятно, что искал Штраус, но он явно ничего не нашел. И это привело его в ярость. Он застыл напротив скрючившегося на полу Уэллса, воздел лицо к потолку и какое-то время стоял неподвижно, словно обдумывал что-то. Лицо его исказила злобная гримаса, и вдруг оно потекло. Голову Штрауса словно заволокла серая пелена, сделав ее бесформенной, а через мгновение из серого тумана проступила новая голова, в которой не осталось ничего от Штрауса. Это был незнакомый Уэллсу мужчина лет сорока с черными густыми бакенбардами, курчавыми волосами и злобными маленькими глазками. С виду очень неприятный и абсолютно незнакомый тип.

– Меня посетил человек-хамелеон, способный контролировать и изменять свой внешний облик. Я не сразу понял это. Сперва испытал серьезный культурный шок. Я даже успел подумать, что этот страшный незнакомец пожрал моего Штрауса. И мне стало очень обидно и жалко его.

Гэрберт взял бутылку, наполнил бокал и тут же выпил.

– Только потом я понял, что это был хамелеон. Давным-давно, когда еще клуб «Ленивцев» работал в первом составе, мы обсуждали идею человека-хамелеона. Из этой идеи выросла мысль создания человека-невидимки как первого шага к хамелеону. Помню, мы долго и увлеченно обсуждали этот вопрос. И те перспективы, которые нам дает подобное открытие. Но потом мы разошлись во взглядах, пространстве и времени, и я думать забыл о хамелеоне.

– И кто был ваш оппонент в этом вопросе? – спросил я, хотя уже знал ответ.

– Профессор Моро. Он развивал эту тему, хотел над ней работать. Я думаю, сегодня я столкнулся с одним из воспитанников Острова. И явно этот человек прибыл к нам не по своей воле, а по повелению вышестоящего. И этим вышестоящим может быть только Моро.

Уэллс поставил бокал на столик и откинулся на спинку кресла. Я же предпочел выпить еще пару глотков. Нервная ночь располагала к приему успокоительного.

– Но зачем профессору присылать к вам хамелеона? – удивился я.

– Подумайте только, Николас, что может означать для нас простой факт существования хамелеонов. Это значит, что мы не можем доверять своим глазам. Любой, даже самый близкий человек может оказаться совсем не тем, кто он есть на самом деле. Любого человека можно заменить, чтобы следить за вами, чтобы знать каждый ваш шаг.

– Зачем кому-то знать каждый мой шаг? – удивился я.

– Быть может, ваш и не нужно. Но ученых, политиков-оппозиционеров, представителей других государств, вот тут поле для деятельности. В руках пройдошливых политиков хамелеон станет уникальным и универсальным оружием тотальной слежки за каждым и всяким. И сегодня мы попались в эту ловушку.

– Но нельзя вырастить много хамелеонов. По крайней мере, на первом этапе развития технологий это будет невозможно. Тут вы с тотальностью явно перегнули, – возразил я.

– Если это возможно в теории, то однажды это станет возможно на практике. Мы должны учитывать все возможности, – ответил Уэллс.

– Так все-таки если хамелеона подослал профессор, то с какой целью?

– Чтобы найти мой архив. Он знает, что я все свои исследования и научные разработки держу в одном месте, систематизирую, так сказать. Если он завладеет архивом, то станет более могущественным и просветленным. В его руках будет сосредоточено больше инструментов власти. После этого можно будет устранить меня, путем умерщвления. И уже не будет ему нужен никакой клуб «Ленивцев». В миропорядке, который Моро мечтает установить, он будет единственным управителем, королем и богом.

– То есть он хотел устранить конкурента, завладев его разработками, – задумался я.

– Именно так. Другой версии я не вижу.

– Архив и правда в доме? – спросил я.

– Да, спрятан. Вы даже помогали его систематизировать. Но, похоже, мой дом больше не является моей крепостью. И прятать архив в нем безрассудно. Банкам доверять я не могу. Если не профессор, то правительство рано или поздно доберется до него. Так что надо искать новое хранилище для архива. Надежное и недоступное.

– Разве может быть такое? – удивился я. – То, что может спрятать один человек, другой человек может найти.

– Не в этом случае. Простите, мой друг, я пока не буду говорить вам, что это за место. В ближайшее время вы и сами узнаете. Время позднее. Давайте ко сну. Я надеюсь, вы останетесь у меня. А завтра утром, чтобы не терять время, мы займемся подготовкой архива к перемещению в убежище.

– Позвольте, Гэрберт, я не просто так к вам сегодня ночью приехал, – сказал я.

Уэллс нахмурился и спросил:

– Точно. Я совершенно выпустил из виду, что вы ночью заявились ко мне явно с какой-то целью.

Он посмотрел на меня так, словно заподозрил во мне нового хамелеона. Раз не удалось достигнуть цели путем натиска, почему бы не попробовать втереться в доверие. Похоже, хамелеоны могут стать серьезной проблемой в новом обществе, если мы их не уничтожим.

– У меня тоже были ночные гости.

Я подробно рассказал о нападении Волка, стараясь не упустить ничего из виду. Правда, я не так много успел запомнить. События разворачивались стремительно. Мне было не до разглядывания противника с целью создания потом портрета в стиле «их разыскивает полиция». Выжить бы.

Уэллс внимательно выслушал меня и сказал:

– Интересно. Профессор решил бить по площадям. Не упустить никаких возможностей. Устранить и меня, и вас как единственного свидетеля и возможного будущего обвинителя. Моро серьезно настроен к захвату власти. Мы должны его остановить. Но сначала спрятать архив. Мои разработки в чужих руках могут стать оружием, в особенности если это будут руки профессора Моро.

Уэллс отправился к себе, оставив меня в гостиной.

Я сходил, проверил на всякий случай еще раз входную дверь. Убедившись, что она надежно заперта, удобно устроился, не раздеваясь, на диване. Добрый глоток бренди позволил мне справиться с тревожными мыслями и отойти ко сну.

Штраус приехал рано утром и был шокирован объемом уборки, которую ему предстояло выполнить. Он смотрел на меня, на Уэллса и пустую бутылку из-под бренди с большим подозрением.

Глава 21. Поймать невидимку

Блекфут сдержал обещание. В полдень на нашем пороге появился курьер с бумажным конвертом, запечатанным сургучом. Штраус хотел было получить конверт, но курьер – мальчишка лет пятнадцати, веснушчатый, рыжий – отказался отдавать его, заявил, что конверт поручено передать лично в руки господину Гэрберту Уэллсу, иначе он, Фрике, просто сжует конверт, чтобы он не достался никому. Такое указание ему дали наниматели, а он честный малый и не намерен никого подводить. Контора «Фрике и Фрике» гарантирует качество своих услуг. Штраус разворчался, но делать нечего, пришлось ему идти за Уэллсом. Мальчишка встретил Гэрберта с недоверием, долго присматривался, щурясь, словно сравнивал с виденным ранее изображением, затем подал конверт левой рукой, правую же протянул за чаевыми. Пришлось раскошелиться на несколько монет. Получив плату, мальчишка подпрыгнул от удовольствия и бегом припустил по улице.

Штраус запер дверь. Уэллс внимательно осмотрел конверт и печать, на которой был изображен старинный ключ в лапах василиска. Печать, по всей видимости, была ему знакома, да и я начал припоминать, что видел ее ранее на деревянных ящиках с оборудованием и запасными деталями, которые привозили нам из мастерских Джулио Скольпеари.

Гэрберт вскрыл конверт, внимательно прочитал несколько коротких строчек, напечатанных на машинке, и бросил на меня полный решимости взгляд.

– Собирайтесь, Николас. Через десять минут мы отбываем.

– Позвольте полюбопытствовать куда?

– Мы едем в Степни.

Ответ Уэллса мне не понравился. Степни – рабочий квартал в лондонском Ист-Энде, местечко весьма неспокойное и неблагополучное. Здесь рабочие трущобы соседствовали с террасными домами из красного кирпича с белыми обводками окон. Здесь ночлежки и работные дома существовали рядом с воровскими притонами и борделями. Не лучшее место для прогулки в любое время суток. Даже днем визит в Степни мог закончиться основательной трепкой. Местные деловые люди не смущались ничего, разве что силовая поддержка Хозяев теней могла отрезвить их. Только на это и была надежда.

– Поедем на машине Вертокрыла. Пусть будет готов к любым неожиданностям, – продолжал распоряжаться Гэрберт. – И обязательно вооружитесь. У церкви Святого Дунстона нас будет ждать лично Блекфут в сопровождении своих молодчиков. На месте он все нам расскажет.

– Они нашли Стросса? – уточнил я.

– Они установили его местонахождение. Да, еще есть одно деликатное дело. Я не хотел это говорить, но вижу, что другого выхода у нас нет, друг мой, – лицо у Гэрберта было настолько грустным и удрученным, словно это он был виноват в потере африканских колоний, в Гражданской войне в США и обвале курса фунта стерлингов в прошлом году.

– Слушаю вас внимательно, – сказал я, понимая, что ничего хорошего сейчас не услышу.

– Даже если мы знаем место нахождения Чарльза Стросса. Даже если нам окажут силовую поддержку. Наши шансы на его поимку близки к нулю. Ведь он невидимый. Он словно перышко пройдет сквозь игольное ушко. Есть несколько вариантов его задержания. Вооружить всех, кто будет участвовать в операции, распылителями с нейтрализатором, чтобы они поливали пространство перед собой. Только у нас нет столько нейтрализатора. Все запасы мы отправили мистеру Чаплину, а времени на изготовление новой партии у нас попросту нет. Нейтрализатор можно заменить обычной краской. Невидимка, попавший под струю краски, станет сразу видимым. Мы пометим его. Но этот вариант однобокий. Потому что Стросс может сбросить одежду и спрятаться где-нибудь в укромном месте, и мы просто пройдем мимо. Нам нужен направляющий. Нам нужны глаза, способные видеть невидимое.

– И как мы этого добьемся? – я все еще не понимал, куда клонит Уэллс.

– Только невидимка может подобраться к невидимке. Поэтому я предлагаю вам на время операции стать невидимым. Вы сможете обнаружить Стросса и указать нам на него. А уж затем теневики, так называются представители криминалитета, вступят в битву и повяжут его.

Признаться честно, я не ожидал такого предложения. Столько проблем образовалось у Чарльза Стросса, когда он обрел невидимость, и, хотя я понимал, что сейчас невидимость вовсе не та, которую примерил на себя Стросс, у нее нет такого количества и необратимости побочных эффектов, я все же опасался ее. От одной только мысли о том, что я перестану быть видимым, мне становилось не по себе. Ведь если я видим, следовательно, я существую. Если же меня никто не видит, то и для всего остального мира меня нет. Значит, я стану призраком без прав и свобод, хотя и без обязанностей.

Вся эта гамма мыслей и чувств нашла свое отражение на моем лице, потому что Уэллс тут же поспешил меня заверить, что на сегодняшний день эффект невидимости полностью исследован и подконтролен, это только временное состояние, из которого меня вернут в реальность сразу же, как миссия будет завершена. На какое-то мгновение на его лице отразилось огорчение, в котором он тут же признался. Он и сам бы стал невидимкой, чтобы поймать Стросса, только вот ему это свойство было строго противопоказано вследствие его врожденных заболеваний, которые сейчас спят, но в результате сильной встряски организма могут проснуться.

После непродолжительных сомнений я согласился, да у меня и не было другого выбора. Стросса нужно было изловить во что бы то ни стало, особенно если учесть заголовки сегодняшних утренних газет.

«Тайное орудие Гэрберта Уэллса»

«Человек-невидимка – изобретение Уэллса»

«Уэллс плодит невидимок»

«Тайный правитель Лондона – Гэрберт Уэллс и его армия невидимок?»

«Кто в ответе за невидимку? Уэллс?»

Не знаю уж, каким образом газетчики прознали про связь между Строссом и Уэллсом, но теперь они нашли объект для травли, и можно было не сомневаться, что если мы не уберем невидимку с улиц Лондона, то очень скоро они осадят наш дом, станут мешать работе и будут через суд добиваться призыва Уэллса к ответственности. Я должен был всячески воспрепятствовать этому.

– Будем действовать на месте. Сейчас не стоит будоражить общественность, – сказал Уэллс, собирая препараты и инструменты в саквояж. – Я знал, что вы не откажете мне в этой маленькой малости. Сегодня мы изловим Стросса и после этого узнаем, что с ним случилось, почему он вступил на скользкую дорожку криминала.

– А вы не думаете, Гэрберт, что Леопольд Муар будет в сильном возмущении оттого, что мы не поставили его в известность о предстоящей операции? – спросил я.

Уэллса, похоже, нисколько не волновал этот вопрос.

– Главное – это результат. Остальное все неважно. Стросс будет сидеть за решеткой под наблюдением специалистов, и это самое главное.

– Но он же невидимка, разве могут решетки сдержать невидимку?

– Понимаю ваше беспокойство. Мы будем его постоянно метить нейтрализатором или краской и держать в одежде. Так что у него не будет шансов слиться с окружающим, – заявил Уэллс.

Сборы заняли минут десять. Все это время я старался свыкнуться с ролью человека-невидимки, которую мне предстояло примерить. Мне не нравилась подобная перспектива, но я ничего не мог с этим поделать. Гэрберт никому не мог больше доверить эту задачу, только разве что себе, но он полководец на этом поле боя. Если что-то пойдет не так, если его вещество сработает неправильно или даст непредсказуемые побочные эффекты, только он может разрулить ситуацию, найти выход из любого тяжелого положения.

Я вооружился револьвером и прихватил на всякий случай криогенный пистолет. Мне понравился заморозчик в действии, и, если уж не получилось сделать из оборотня ледяную статую, я повторю попытку с невидимкой.

Уэллс отдал распоряжения Штраусу относительно ближайшего будущего. Главный наказ был никого в дом не впускать. В случае несанкционированной попытки проникновения звонить лично старшему инспектору Скотленд-Ярда Леопольду Муару. Его прямой номер Гэрберт записал на лист бумаги, который придавил телефонным аппаратом. Следующее указание касалось опять же инспектора Муара. В случае если к вечеру мы оба или хотя бы один из нас не вернется, следует позвонить в Скотленд-Ярд Леопольду и поставить его в известность относительно запланированной операции и степени участия в ней Хозяина теней по имени Джулио Скольпеари. Гэрберт заставил Штрауса повторить все инструкции дважды, после чего, удовлетворенный, покинул свой дом на Бромли-стрит.

Вертокрыл ждал нас в машине. Вид у него был злой и до предела сосредоточенный. Он старался показать, что не соглашался на такую работу и ему слишком мало платят с учетом подобных рисков, но я видел, что он весь горел от предвкушения предстоящих приключений. Я был уверен, что Герман благодарен за ту случайность или провидение Господне, что столкнуло меня с ним. Теперь у него была работа, о которой он мог только мечтать. Если бы мы не встретились тогда в Петрополисе, кто знает, куда бы зашвырнула его судьба. Куда или на какое дно? Серые будни, которыми он жил в Петрополисе, могли его разве что на дно бутылки привести.

Мы с Уэллсом сели на заднее сиденье. Герман дождался, пока закрылись двери, после чего ушел с места в разбег и бодро покатил по лондонским улочкам, взяв прицел на Ист-Энд.

Всю дорогу до церкви Святого Дунстана мы провели в молчании. Идущие на смертельную битву не тратят время на пустопорожнюю болтовню, которая призвана замаскировать нервозность ситуации.

Я размышлял над предстоящей встречей с Чарльзом Строссом. Меня волновал вопрос, что такое могло случиться с добропорядочным и законопослушным инспектором, что он вдруг стал творить преступления. Не случится ли подобная метаморфоза со мной, ведь мне тоже предстоит потерять свою материальность. Быть может, долгое существование в призрачной форме сводит человека с ума?

О чем думал Уэллс, я не мог сказать. Он внимательно смотрел в окно, наблюдая за проносящимся мимо автомобиля городом. Зато я мог сказать, о чем думал Герман. Он заметно нервничал, дергал машину из стороны в сторону, проклиная на чем свет стоит других нерадивых автомобилистов, которым не посчастливилось повстречаться у него на пути. Ему не терпелось ввязаться в драку, какой бы она ни была. Есть такой тип людей, которым главное – драка и опасность, не важно, кто с кем дерется и насколько серьезная опасность угрожает. Герман уже дважды проверил свой револьвер, что говорило о том, как ему не терпится его применить.

За очередным поворотом показалась небольшая площадь, над которой возвышалась церковь Святого Дунстана. Перед ней стояли три автомобиля и толпилось человек десять. Не было никаких сомнений, что они ожидают нас.

Вертокрыл плавно подъехал к ожидающим, остановился, но глушить мотор не стал. Мы остались сидеть в машине, только я опустил стекло и выглянул на улицу. Увидев меня, встречающие зашевелились. Двое подошли к нам и встали перед капотом, так, чтобы мы не могли внезапно уехать. Один подошел к машине теневиков и открыл дверцу. Из салона появился Блекфут. Он одернул пальто, снял шляпу, поправил прическу, вернул шляпу на место и направился к нам в сопровождении двух охранников, у которых явно оттопыривались пиджаки от спрятанного под одеждой оружия.

Блекфут остановился напротив меня и первым заговорил:

– Добрый день, господа хорошие. Как вам прогулка по Ист-Энду?

– Ничем не примечательная, – ответил Уэллс. – Но нам явно не хватает хорошего экскурсовода, который сможет со вкусом рассказать нам об этом чудесном месте. Составьте нам компанию, и, уверен, сегодняшний день будет незабываем.

Блекфут сморщился, словно ему на ногу наступил верзила констебль, и сказал, брезгливо поджав губы:

– Мы покажем вам цель, установим оцепление, но ловить своего невидимку будете сами. Мои люди суеверные. А это плохая примета – делать за полицию их работу. После этого часто люди опускаются на дно Темзы с цементной обувью и улыбкой на горле.

– Мы не полиция. Вы помогаете частному лицу, – гордо заявил Гэрберт.

– Но вы все-таки работаете на полицию. В данном случае это практически одно и то же. Вас трое, уверен, вы вооружены. По крайней мере, у одного из вас чувствуется армейская выправка. Думаю, вы справитесь.

– Можете не сомневаться, – заверил его Уэллс. – Скажите, а вы привезли распрыскиватели краски?