Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Причём следует сказать, что все утверждённые Постановления, направленные сразу в республиканские ЦК, также «сопровождались» записками Л.П.Берии, который, особо настаивая на этом, явно желал подчеркнуть свою личную роль в их подготовке и принятии. Между тем, как явствуют источники[75], лично Г.М.Маленков отговаривал его от столь опрометчивого шага, который чуть позже уже низложенный «лубянский маршал» сам назвал «глупостью и политическим недомыслием».

Параллельно с решением «национального вопроса» Л.П.Берия стал проявлять повышенную активность и в своей традиционной и любимой «вотчине» — в Спецкомитетах по атомному проекту и ракетной технике. Как считают ряд историков (Ю.Н.Жуков, Д. В. Кобба[76]), именно «лубянский маршал» без санкции ЦК отдал личное распоряжение на проведение испытаний новейших образцов военной техники. В частности, речь шла об испытании на полигоне Капустин Яр модифицированной крылатой ракеты 10Х, созданной в ОКБ-51 профессора В.Н. Челомея по проектам двух комплексов ПВО «Комета» и «Беркут», и об испытании на Семипалатинском полигоне знаменитой водородной бомбы «Слойка» (РДС-бс), над созданием которой ещё с весны 1950 года в КБ-11 (Арзамас-16) активно работала целая группа физиков-ядерщиков, в том числе Ю.Б.Харитон, И.Е.Тамм, Я.Б.Зельдович, А.Д.Сахаров, Ю.А. Романов и ряд других спецов. Однако их оппоненты (Б.В. Соколов[77]) полагают, что эти обвинения, содержавшиеся в выступлении Г.М.Маленкова на июльском Пленуме ЦК, не соответствуют действительности. В частности, вопрос о времени испытания водородной бомбы решался руководящей «четвёркой» Президиума ЦК, что было оформлено рядом правительственных Постановлений. А что же касается Первого спецкомитета, то он не подчинялся ни ЦК, ни Совету Министров СССР и замыкался только на усопшего вождя, которому Л.П.Берия лично докладывал о ходе всех работ по созданию атомной и водородной бомб.

По мнению большинства историков (Р.Г.Пихоя, В.П.Наумов, Б.В.Соколов, Ю.В.Аксютин, Д.В.Кобба[78]), все эти бериевские новации, особенно в «национальном вопросе», вызвали резко негативную реакцию всех остальных членов Президиума ЦК, которые сразу сплотились в единый «антибериевский блок». Однако их оппоненты (Ю.Н.Жуков[79]) утверждают, что данные решения лишь вскрыли «старый гнойник» и привели к образованию внутри Президиума ЦК двух откровенно враждебных группировок, готовых на самые решительные действия: Г.М.Маленков, М.Г.Первухин, М.З.Сабуров — с одной стороны, и Л.П.Берия, В.М.Молотов, Н.С.Хрущёв, Н.А.Булганин — с другой стороны. Остальные же члены Президиума ЦК — Л.М.Каганович, А.И.Микоян и К.Е.Ворошилов — заняли выжидательную позицию, но без сомнения, были готовы примкнуть к любой победившей группировке.

По мнению Ю.Н.Жукова, буквально в ближайшие несколько дней должно было состояться очередное заседание Президиума ЦК, на котором Л.П.Берия или кто-то другой член руководящей «четвёрки» выдвинул бы целый пакет обвинений против Г.М.Маленкова за тяжёлое положение дел в Прибалтике, в Белоруссии и на Украине, за активное участие в послевоенных «политических репрессиях», ревизию основ марксизма-ленинизма и т. д. Эти «обвинения» были бы поддержаны большинством членов Президиума ЦК, что неизбежно привело бы к отставке Г.М.Маленкова со всех его постов, прежде всего главы Совета Министров СССР. Но в дело опять вмешался его величество случай: события в ГДР…

3. Июньский кризис в ГДР и падение Л.П. Берии

Хорошо известно, что внешнеполитические вопросы уже не первый месяц были в центре внимания всех членов «коллективного руководства». Причём страсти по разным проблемам международных отношений, многие из которых инициировал тот же Л.П. Берия, кипели не менее бурно и страстно, чем по внутренним. В центре внимания этих споров были югославская, германская, корейская и целый ряд других проблем, о которых более подробно мы поговорим в отдельной главе, посвящённой внешней политике СССР в этот период. А в этой части книги скажем лишь о том, что ещё весной 1953 года внутри Президиума ЦК зримо обозначился раскол по вопросам оценки ситуации в ГДР.

Следует сказать, что тогдашним событиям в ГДР посвящено немало научных исследований (А.М.Филитов, Ф. И. Новик, А.А. Фурсенко, Н.Н.Платошкин, Б.Л.Хавкин, К. Остерман[80]), хотя далеко не все они отличаются строгой научной объективностью и сильно страдают традиционным антисоветизмом, столь характерным для нынешней российской историографии. Между тем в целом ряде последних работ, в частности в известной монографии профессора Н.Н.Платошкина, довольно подробно, с опорой на источники, изложена не только история самих июньских событий в ГДР, с которыми традиционно связывают падение Л.П.Берии, но и их предыстория.

Ещё в конце февраля 1952 года ЦК СЕПГ принял решение созвать в Берлине II партконференцию, правда пока что без указания главного лозунга этого форума, поскольку всё зависело от результатов так называемых «нотных переговоров» Москвы с западными державами по германской проблеме. Однако уже в конце марта после получения в Москве первой ответной ноты западных держав вожди СЕПГ решили ехать в советскую столицу, чтобы на месте выяснить дальнейшие намерения И.В. Сталина относительно судьбы ГДР и получить добро на строительство социализма на немецкой земле.

В начале апреля 1952 года Президент ГДР Вильгельм Пик, председатель Совета Министров ГДР Отто Гротеволь и Генеральный секретарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт негласно прибыли в Москву, где дважды встретились со И.В.Сталиным, В.М.Молотовым, Г.М.Маленковым, Н.А.Булганиным и А.И.Микояном. По итогам состоявшегося разговора руководству ГДР было рекомендовано: 1) срочно укрепить демаркационную линию с ФРГ, превратив её в полноценную границу, 2) как можно скорее, но «без лишнего шума» приступить к укреплению казарменной народной полиции, чтобы в любой момент быть готовыми развернуть на её базе 30 полнокровных дивизий «народной армии» ГДР и 3) начать продвижение к социализму, но без «криков об этом на каждом углу», а путём «политики свершившихся фактов» [81].

Затем в начале июля 1952 года Политбюро ЦК СЕПГ обратилось с письмом к советскому вождю, в котором попросило его утвердить проект отчётного доклада ЦК на II партконференции, где утверждалось, что СЕПГ окончательно и прочно встала на позиции марксизма-ленинизма, а в самой ГДР созданы все необходимые условия для строительства основ социализма на немецкой земле. Конечно, И.В. Сталин, будучи прагматиком до мозга костей, вряд ли разделял эти весьма оптимистические настроения гэдээровских вождей, однако после отказа западных держав от содержательных переговоров по германскому вопросу он, видимо, был не прочь попугать их «строительством социализма на немецкой земле». Поэтому 8 июля 1952 года Политбюро ЦК ВКП(б) поддержало основные положения письма «германских товарищей».

Таким образом, как справедливо подчеркнули ряд российских и зарубежных историков, «решение Советского Союза усилить хватку и превратить ГДР в полного сателлита… стало реакцией на отторжение советского предложения (т. е. ноты Сталина), если вообще решение II партийной конференции СЕПГ о «строительстве социализма» можно приписать советскому давлению»[82]. Более того, как пишет профессор Н.Н.Платошкин, привычные утверждения о том, что Москва, дескать, насаждала в Восточной Германии «жёсткие формы социализма, абсолютно не соответствуют действительности». Напротив, Советская контрольная комиссия (СКК), которую с октября 1949 года возглавлял генерал армии Василий Иванович Чуйков, «служила своего рода высшей инстанцией по защите населения против произвола и самодурства местных чиновников» и партократов СЕПГ.

Надо сказать, что в отечественной историографии уже давно существует расхожее представление о том, что II партконференция СЕПГ провозгласила курс на строительство социализма в ГДР по «сталинской модели», то есть на рельсах ускоренной индустриализации и массовой коллективизации мелких хуторских хозяйств[83] . Однако, как утверждает профессор Н.Н.Платошкин, это очередной миф. На самом деле на этой конференции не было принято каких-то неверных стратегических решений, поскольку взятый курс на строительство социализма всё ещё вполне вписывался в рамки самой социал-демократической доктрины и не являлся непреодолимым препятствием на пути объединения Германии. Однако способы преодоления экономических проблем, возникших ещё летом 1951 года, оказались фатально ошибочными, поскольку было решено проводить их крайне «жёсткими монетаристскими методами», в частности резким сокращением субсидий государственного сектора, порочной политикой ценообразования и повышения норм выработки. Это была грубейшая ошибка, ответственность за которую в равной степени несли и Советская контрольная комиссия (СКК), и руководство ГДР, прежде всего Генеральный секретарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт. Достаточно сказать, что ещё в начале января 1953 года глава СКК генерал армии Василий Иванович Чуйков и его политический советник Владимир Семёнович Семёнов вызвали к себе всё руководство ГДР и, подвергнув его довольно резкой критике за прошлогодний дефицит бюджета, потребовали срочно прибегнуть к мерам жёсткой экономии и не допустить аналогичной ситуации в новом году.

Естественно, в Москве довольно пристально наблюдали за событиями в ГДР. Особенно усердствовал в этом отношении маршал Л.П.Берия, который после смерти И.В.Сталина стал очень активно выступать за скорейшее объединение Германии на буржуазной платформе. Чисто формально он действовал в духе известной сталинской ноты от 10 марта 1952 года[84], но по существу это было далеко не так. Тогда в случае приезда премьер-министра У.Черчилля в Москву в германском вопросе, по всей вероятности, действительно был бы достигнут исторический прорыв. Однако этот визит не состоялся, и тогда почти все члены Президиума ЦК выступили за то, что «перед началом нового мирного наступления в германском вопросе», которое готовилось на май 1953 года, следует серьёзно укрепить внутреннее положение ГДР и тем самым усилить свою переговорную позицию с американской стороной, прежде всего с тамошними ястребами, плотно опекавшими президента Д. Эйзенхауэра, которые всячески поднимали на щит проамериканский режим ФРГ и его главу федерального канцлера Конрада Аденауэра.

Между тем вскоре выяснилось, что Л.П. Берия имел по вопросу укрепления ГДР абсолютно иную позицию, чем его коллеги по Президиуму ЦК. Ещё в апреле 1953 года своим приказом по МВД он резко сократил (с 2.800 до 1.100 сотрудников) его аппарат в ГДР, а в конце мая отозвал советского резидента генерал-майора М.К. Каверзнева из Берлина и назначил на эту должность полковника И.А.Фадейкина. Как считают ряд историков (Н.Н.Платошкин[85]), целью всех этих манипуляций была организация такого потока нужной информации в Москву, которая должна была убедить остальных советских вождей, что причиной всех экономических трудностей ГДР, о которых в самой Москве знали довольно хорошо, был ошибочный курс на строительство социализма, а не какие-то отдельные перегибы или недостаток финансовых средств. Если бы Л.П. Берии удалось добиться смены курса в ГДР, то её перспективы объединения с ФРГ на буржуазной платформе стали бы абсолютно реальными. Безусловно, «лубянский маршал» прекрасно сознавал, что его главным «оппонентом» в Берлине является Вальтер Ульбрихт, поэтому он всячески хотел дискредитировать не только саму политику гэдээровских властей, но прежде всего лидера СЕПГ. Поэтому весь эмвэдэшный аппарат в Восточном Берлине получил прямую установку собрать компромат на него и документировать все факты произвола и административных «загогулин» ненавистного генсека и других руководителей ГДР.

Одновременно Л.П.Берия направил в Вену опытную советскую разведчицу Зою Ивановну Рыбкину (Воскресенскую). Именно она должна была быстро восстановить оперативный контакт с Ольгой Константиновной Чеховой, через которую Л.П.Берия собирался прозондировать готовность Конрада Аденауэра к компромиссу по германскому вопросу. Параллельно другой ас советской разведки — Иосиф Ромуальдович Григулевич — в качестве костариканского посла в Ватикане должен был выйти на католика-канцлера через папский престол. Понятно, что Л.П.Берии была крайне важна позитивная реакция западных держав на свои внешнеполитические инициативы, поскольку её отсутствие стало бы главным аргументом его конкурентов в Президиуме ЦК.

Тем временем в Москву, где продолжались жаркие дискуссии о том, каким же образом укрепить гэдээровский режим, прибыл политический советник главы СКК Владимир Семёнович Семёнов, который должен был «помочь» высшему советскому руководству сформулировать новую линию в отношении ГДР. 2 мая 1953 года он направил В. М. Молотову подробную служебную записку со своей оценкой ситуации в ГДР и изложением возможных путей её разрешения[86].

Между тем уже 5 мая 1953 года Президиум Совета Министров СССР впервые внимательно и детально обсудил обстановку в ГДР и поручил В.М. Молотову подготовить проект решения по германскому вопросу. Однако буквально на следующий день Л.П.Берия направил в Президиум ЦК собственную записку «О положении в ГДР»[87], в которой особо акцентировал внимание на резком росте числа граждан ГДР, бежавших в Западную Европу в течение первого квартала 1953 года. Причём теперь главной причиной такого бедственного положения вещей он назвал не столько происки вражеской агентуры, сколько грубейшие ошибки самого руководства ГДР, в частности активное притеснение частников и повсеместное насаждение сельхозкооперативов.

В свою очередь 8 мая В.М.Молотов направил Г.М.Маленкову и Н.С.Хрущёву собственную записку, в которой резко раскритиковал лидера СЕПГ за его поспешный тезис, что ГДР является «государством диктатуры пролетариата» и особо подчеркнул тот факт, что В.Ульбрихт не согласовал это выступление с советской стороной и оно противоречит данным ему ранее рекомендациям. 14 мая 1953 года эта записка была рассмотрена на заседании Президиума ЦК, который, бурно обсуждая пакет новых рекомендаций «немецким товарищам», в целом одобрил молотовский проект указаний главе СКК генералу армии В.И.Чуйкову, который должен был «в тактичной форме рекомендовать руководству ГДР» пока что, вплоть до завершения осенних полевых работ, прекратить создание новых сельхозкооперативов и приём новых членов в них. Уже через неделю ЦК СЕПГ внял московским рекомендациям и направил на места циркулярное письмо с данным указанием. Однако решения партийного руководства ГДР, ставшие главной причиной массовых волнений в июне 1953 года, то есть повышение норм выработки и проблема сроков и объёмов обязательных поставок сельхозпродукции в государственные фонды, остались в Москве практически незамеченными.

Между тем 13–14 мая 1953 года на очередном Пленуме ЦК СЕПГ В.Ульбрихт объявил о начале нового раунда партийной чистки, жертвой которой стал третий человек в ЦК СЕПГ — член Политбюро Франц Далем, обвинённый в «сионизме» и «политической слепоте по отношению к вражеским агентам». Как считают ряд историков (Н.Н.Платошкин[88]), «делом Далема» была по сути подведена своеобразная черта под партийной чисткой 1952 года, которая сильно ослабила СЕПГ, что и стало причиной столь откровенно слабой работы партийных функционеров в июньские дни 1953 года.

Тем временем в середине мая 1953 года Л.П.Берия и В.М.Мо-лотов, каждый по отдельности, приступили к работе над очередным проектом совминовского Постановления в отношении ГДР. Причём, как утверждают ряд историков (А.М.Филитов[89]), это был далеко не первый проект, созданный в аппарате В.М.Моло-това. Первый мидовский проект появился на свет ещё 18 апреля 1953 года, сразу после ликвидации Внешнеполитической комиссии ЦК и отставки её главы В.Г.Григорьяна. За этим проектом с интервалами буквально в несколько дней последовала серия ещё нескольких мидовских проектов, общей и главной идеей которых было создание общегерманского правительства при временном сохранении правительств ФРГ и ГДР[90]. Правда, в ходе работы над всеми новыми проектами, пункты, предполагавшие возможную интеграцию ГДР в «соцлагерь», были уже кем-то сняты. То есть, по сути, речь шла о том, чтобы просоветская Восточная Германия стала особой автономной провинцией новой единой Германии. И это, по мнению того же профессора А.М.Филитова, были отнюдь не идеи Л.П. Берии, а по сути «парафраз мидовских разработок», чуть позднее вложенных в уста «Лубянского маршала» его политическими оппонентами, а затем и целым рядом историков.

Что касается очередного проекта, который готовился в аппарате МИД СССР[91], то здесь уже прямо говорилось о том, что главная причина теперешнего бедственного положения вещей «состоит в ошибочном в нынешних условиях курсе на ускоренное строительство социализма в ГДР», о том, что руководство ГДР взяло «чересчур напряжённые темпы роста народной промышленности», которые требуют «непосильно крупных капиталовложений». Однако при этом здесь впервые верно и довольно самокритично констатировался и тот факт, что советские (военные и гражданские) оккупационные власти не приняли скорых и должных мер для исправления данной ситуации и не поставили вовремя этот вопрос перед высшим советским руководством. В этой ситуации авторы проекта предлагали временно отказаться от прежнего курса на ускоренные темпы строительства социализма и сосредоточить всё внимание ЦК СЕПГ на решении текущих задач, которые могут объединить вокруг ГДР рабочий класс и трудовое крестьянство всей Германии. В частности, речь шла о снижении темпов коллективизации и норм обязательных государственных поставок для всех типов крестьянских хозяйств, снятии недоимок по налогам со всех частных предприятий, о пересмотре «недопустимо торопливых мер» по вытеснению и ограничению буржуазных элементов в частной торговле, промышленности и сельском хозяйстве, проведении широкой уголовной и политической амнистии и т. д. Наконец, мидовский проект содержал и основные (во многом новые) предложения советской стороны: «пересмотреть в сторону сокращения намеченные пятилеткой чрезмерно напряжённые планы хозяйственного развития ГДР», срочно разработать реальные меры по увеличению производства товаров народного потребления и отменить карточную систему. Кроме того, мидовский проект содержал перечень конкретных мер помощи ГДР со стороны Советского Союза, в частности сокращение оккупационных расходов и поставки в кредит продуктов питания и товаров широкого потребления.

Таким образом, ведомство В.М. Молотова довольно оперативно поставило предельно точный и очень самокритичный диагноз положению дел в ГДР, из которого, как считают целый ряд историков (З.К.Водопьянова, А.М.Филитов, Н.Н.Платошкин[92]), была ясно видна и основная причина свёртывания курса на ускоренные темпы строительства социализма в ГДР: необходимость сосредоточиться на достижении главной цели — воссоединения Германии. Кстати, по сути тот же вывод содержался и в вышеупомянутой служебной записке В.С. Семёнова, где прямо говорилось, что после ратификации западногерманским бундестагом Парижского (1951), а затем Боннского (1952) договоров движение за единую Германию в западногерманских землях явно пошло на убыль, поэтому прежняя позиция руководства СССР по германскому вопросу уже не отвечает новым реалиям и требует существенного изменения[93]. В этой ситуации именно Москве следует самой инициировать вывод всех оккупационных войск, причём не через год после подписания мирного договора с единой Германией, а сразу после создания нового общегерманского правительства, которое должно будет оперативно подготовить и провести подлинно свободные выборы в общегерманский бундестаг без какого-либо иностранного вмешательства.

Как считают ряд историков (Н.Н.Платошкин), 27 мая 1953 года состоялась очень жаркая дискуссии по данному проекту на заседании Президиума ЦК, по итогам которой было принято секретное Постановление Совета Министров СССР «О мерах по оздоровлению политической обстановки в ГДР». Однако в отличие от мидовского проекта в данном Постановлении полностью отсутствовала какая-либо самокритика и вся вина за создавшееся положение возлагалась исключительно на вождей СЕПГ. Причём, по мнению тех же авторов, преамбула этого документа с большой долей вероятности была составлена самим Л.П.Берией, поскольку в ней точь-в-точь воспроизводилась информация его прежней записки от 6 мая 1953 года. Кроме того, в тексте данного Постановления ничего не говорилось «о напряжённом пятилетием плане» и необходимости его корректировки, однако в целом руководству ГДР предлагалось отказаться от ускоренных темпов строительства социализма и прекратить прежнюю политику вытеснения буржуазных элементов из всех сфер экономики страны. Отдельно была затронута и тема евангелической церкви, притеснение которой было также названо «серьёзной ошибкой» гэдээровских властей.

Гораздо позднее В.М.Молотов и Н.С.Хрущёв в своих воспоминаниях[94] утверждали, что на заседании Президиума ЦК, где обсуждалось положение дел в ГДР, произошла их яростная схватка с Л.П. Берией, который предлагал отказаться от строительства социализма в ГДР. Однако он не был поддержан остальными членами высшего руководства страны, выступавшими лишь против «ускоренных темпов» строительства социализма, но не против самого курса на социализм, принятого на II партконференции СЕПГ. Вероятно, так оно и было в реальности, поскольку сам Л.П. Берия уже после ареста в своём первом «покаянном» письме Г.М.Мален-кову писал о том, что при обсуждении германского вопроса с его стороны дело дошло «до недопустимой грубости и наглости… в отношении товарищей Хрущёва Н.С. и Булганина Н.А.»[95]

Тогда, как считает тот же Н.Н.Платошкин[96], этот крайне острый конфликт завершился видимой победой Л.П.Берии, поскольку принятое Постановление Совета Министров СССР несло в себе уже явный отпечаток именно его идей о коренном пересмотре прежней линии в отношении буржуазных элементов и евангелистской церкви, которая по факту была «политической партией» этих самых «элементов», поэтому по факту это Постановление свелось к отказу от строительства социализма в ГДР, несмотря на «терминологические тонкости» спора между Л.П.Берией, Н.С.Хрущёвым, В.М. Молотовым, Н. А. Булганиным и другими членами «коллективного руководства».

Между тем изложенная выше точка зрения, которая в постсоветский период стала привычной почти для всей отечественной историографии, давно уже ставится под сомнение целым рядом российских и зарубежный учёных. Так, два известных немецких историка — В. Лот и Г. Веттинг[97], — которые очень редко в чем-то соглашаются друг с другом, довольно определённо отвергли как ходячий тезис об остром конфликте среди наследников И.В. Сталина по германскому вопросу, так и тезис о резких поворотах в решении этого вопроса. Правда, они кардинально разошлись в оценке этой преемственности: первый усмотрел в новшествах «коллективного руководства» развитие того же курса на «единую демократическую Германию», которому следовал сам усопший вождь, а второй, напротив, продолжение старого сталинского курса на раскол и конфронтацию с Западом.

Между тем известный российский историк профессор А.М. Филитов, который считается признанным знатоком истории послевоенных советско-германских отношений, полагает, что новые архивные документы уже существенно изменили прежние представления о том, что жёсткая позиция Л.П.Берии по германскому вопросу якобы отличалась особым радикализмом и тотально отвергалась всеми остальными членами Президиума ЦК. Незыблемым, как он считает, остался лишь давний и ложный тезис о том, что В.М.Молотов был главным оппонентом Л.П.Берии и реформистского курса в отношении ГДР[98] .

Как уже писалось выше, 27 мая 1953 года очередной проект Постановления по ГДР стал предметом обсуждения на заседании Президиума Совета Министров СССР. Однако, как считает профессор А.М.Филитов, до сих пор совершенно неясно, как оно проходило, поскольку на сегодняшний день существуют как минимум пять версий этого события[99].

1. Первая (хрущёвская) версия гласит, что якобы на этом заседании Л.П. Берия зачитал «от себя и от имени Маленкова» некий «документ», в котором речь шла о том, чтобы «отменить принятое при Сталине решение о строительстве социализма в ГДР». Первым против Л.П.Берии выступил В.М. Молотов, которого активно поддержали сам Н.С.Хрущёв, Н.А.Булганин, М.З. Сабуров, М.Г.Перву-хин и Л.М.Каганович. В результате «Берия с Маленковым отозвали свой документ», а по поднятому ими вопросу не проводилось голосование, и он даже не был занесён в протокол[100].

2. Вторая (молотовская) версия состоит в том, что сам В.М.Молотов вкупе со своим первым заместителем Андреем Андреевичем Громыко представил на суд коллег очередной мидовский проект, который предусматривал отказ от «форсированного строительства социализма» в ГДР. При обсуждении этого проекта на заседании «Политбюро» Л.П.Берия предложил исключить слово «форсированного», заявив, что «нам нужна только миролюбивая Германия, а будет там социализм или его не будет, нам всё равно». При голосовании члены высшего политического руководства «почти раскололись»: В.М.Молотова поддержал Н.С.Хрущёв, а Г.М.Маленков «качался туда и сюда», но склонялся к позиции Л.П.Берии. Для достижения компромисса была создана комиссия в составе Г.М.Маленкова, Л.П.Берии и В.М.Молотова, однако «вечером того же дня» глава МВД позвонил руководителю МИДа и предложил ему решить этот вопрос в рабочем порядке. Таким образом, столкнувшись с решительной позицией старейшего члена высшего партийного ареопага, «лубянский маршал» уступил и снял все свои поправки и возражения[101].

3. Третья (громыкинская) версия гласит, что «вопрос о ГДР» рассматривался на заседании «Президиума ЦК» под руководством Г.М.Маленкова, причём в «сугубо предварительном» порядке. В ходе «обмена мнениями» третьим после Г.М.Маленкова и В.М.Молотова с краткой репликой выступил Л.П.Берия, усомнившийся в том, что ГДР — это полноценное государство. В этой ситуации В.М. Молотов вновь взял слово и выступил с «отповедью» в адрес Л.П.Берии, которого в более «мягкой форме» поддержали Г.М.Маленков, Н.А.Булганин, Л.М.Каганович и А.И.Микоян[102].

4. Четвёртая (микояновская) версия состоит в том, что якобы Л.П.Берия то ли в качестве докладчика, то ли как участник дискуссии выступил одним из первых и заявил о том, что «не следует цепляться за ГДР», где невозможно построить социализм, а следует идти на компромисс и стоить нейтральную единую Германию. Первым против него выступил Н.С.Хрущёв, за которым последовали В.М.Молотов, А.И.Микоян, Н.А.Булганин и другие. В результате «Берия и Маленков остались в меньшинстве» и вынуждены были отступить[103].

5. Наконец, пятая (семёновская) версия повествует о том, что именно он, то есть политический советник Советской контрольной комиссии в Германии, разработал проект новых директив по германскому вопросу, согласовал его с В.М.Молотовым и Н.С.Хрущёвым и прибыл с ним на заседание «Президиума ЦК» под председательством Н.С.Хрущёв, который неожиданно предоставил слово не ему, а Л.П.Берии, чей проект и был одобрен по предложению самого же Н.С.Хрущёва[104].

Как справедливо заметил сам профессор А.М.Филитов, «все эти «показания» весьма противоречивы: согласия нет даже в том, что это было за заседание, кто им руководил, кто и что докладывал, кто, о чём и в какой последовательности выступал, а главное — чем всё кончилось». Трудно уйти и от подозрения, что все мемуаристы ориентировались не на то, что говорилось на этом заседании, а на ту версию происходившего, которая была изложена на Пленуме ЦК 2–7 июля 1953 года, где разоблачали «врага народа» Л.П. Берию.

По его предположению, при рассмотрении всех этих версий можно прийти к выводу, что на уровне высшего руководства страны (скорее всего, всё-таки на заседании Президиума Совета Министров СССР 27 мая 1953 года) имел место обычный обмен мнениями по некоему проекту, который окончился принятием обычной бюрократической формулы: «одобрить с учётом высказанных замечаний». К счастью, в распоряжении историков есть материалы, которые позволяют понять, как эти «замечания» трансформировали первоначальный проект.

Так, первый проект Постановления Совета Министров СССР «О положении в ГДР», датированный 31 мая 1953 года, был завизирован В.С.Семёновым и правлен рукой В.М.Молотова. Там присутствует формулировка: «отказаться в настоящее время от курса на ускоренное строительство социализма в ГДР». А в третьем проекте, датированном 1 июня 1953 года, осталось лишь осуждение курса на «ускоренное строительство» социализма в Восточной Германии. Пункты, где отмечалась несвоевременность или даже неправильность лозунга о «необходимости перехода к социализму», уже были сняты. Получается, что если на заседании 27 мая были выражены две точки зрения — «за социализм, но помедленнее» и «никакого социализма», то вначале В.М. Молотов и его «соавтор» попытались примирить их, идя навстречу последней. Но потом вдруг взяли «обратный ход». Напрашивается законный вопрос: кто на них «нажал»? Сам А.М.Филитов выдвинул версию, что это был «консервативный тандем» в лице Н.С.Хрущёва и М.А. Суслова, который стоял за В.Ульбрихтом и его командой[105]. В конечном счёте был принят вариант третьего проекта, так как особых расхождений между его текстом и текстом распоряжения Совета Министров СССР № 7576 «О мерах по оздоровлению политической обстановки в ГДР» от 2 июня 1953 года нет[106].

Тем временем 28 мая 1953 года было объявлено об упразднении Советской контрольной комиссии и введении поста Верховного комиссара СССР в Германии, на который был назначен кадровый дипломат Владимир Семёнович Семёнов, одновременно сменивший в должности советского посла в ГДР бывшего начальника ГРУ генерал-лейтенанта И.И. Ильичёва. Таким образом, с опозданием на четыре года Москва ввела точно такую же систему контроля над ГДР, какую западные державы уже создали в ФРГ.

Между тем руководство ГДР пока даже не подозревало, что в Москве решили радикально изменить прежний курс СЕПГ, и в тот же день Совет Министров ГДР издал постановление о повышении норм выработки. Однако уже 2 июня 1953 года Вальтер Ульбрихт, Отто Гротеволь и секретарь ЦК по идеологии Фред Эльснер были приглашены в Москву, где их ознакомили с принятым Постановлением по ГДР. Это произвело настоящий шок на всех «немецких товарищей», и В.Ульбрихт попытался предложить свой проект Постановления ЦК СЕПГ, признававший лишь отдельные ошибки руководства ГДР. Однако эта инициатива в крайне грубой форме была тут же пресечена Л.П.Берией, обвинившем В.Ульбрихта в насаждении собственного «культа личности». Руководству ГДР было очень жёстко «рекомендовано» немедленно сменить прежний внутриполитический и экономический курс, что вызвало настоящий ропот даже у видных оппонентов В. Ульбрихта, в частности члена Политбюро Рудольфа Херрнштадта, который несколько позднее попытался убедить В. С. Семёнова отложить столь радикальную корректировку старого курса хотя бы на две недели. Однако Верховный комиссар и советский посол парировал эту просьбу заявлением о том, что «через две недели государства (то есть ГДР. — Е.С.) уже может и не быть»[107].

Уже 3 июня 1953 года из Москвы в Берлин полетели первые указания Политбюро ЦК СЕПГ, которое на своём чрезвычайном заседании приняло экстренные меры, в том числе о запрете публикации всех брошюр и книг о II партийной конференции и о создании ряда комиссий Политбюро, в том числе по промышленности, снабжению, финансам, сельскому хозяйству и правовым вопросам. Через день вожди СЕПГ в сопровождении В.С. Семёнова вернулись в Берлин, а уже 6 июня 1953 года состоялось очередное заседании Политбюро, на котором все выступления его членов, в том числе О. Гротеволя, Ф. Эльснера, Р.Херрнштадта и Г.Ендрецки, свелись к полной поддержке «рекомендаций советских друзей» и жёсткой критике стиля руководства генсека и его жены Лотты Ульбрихт, возглавлявшей Общий отдел ЦК. По итогам заседания было решено разработать «полномасштабный документ с самокритикой работы Политбюро ЦК», коренным образом перестроить структуру Секретариата ЦК и его стиль работы, а также провести переговоры с евангелистской церковью Отто Дибелиуса о нормализации отношений с ней на базе возвращения всего конфискованного имущества и возобновления выплат ей государственных дотаций. Кроме того, главный идеолог партии Фред Эльснер предложил освободить из заключения ряд видных партийцев, а также лидера либеральных демократов, бывшего министра торговли и снабжения ГДР Карла Хамана, который всегда ратовал за союз с частником.

11 июня 1953 года в главной партийной газете Neues Deutschland было опубликовано написанное Р.Херрнштадтом Коммюнике Политбюро ЦК о «новом курсе» СЕПГ. А уже на следующий день вышло Постановление Совета Министров ГДР, которое конкретизировало меры, принятые Политбюро. Как и предсказывал Ф. Эльснер, у большинства граждан возникло впечатление, что СЕПГ под давлением западных держав и евангелистской церкви отказывается от строительства социализма ради воссоединения с буржуазной ФРГ.

В те тревожные июньские дни граждане ГДР как никогда ждали выступлений руководителей партии и государства. Никто не понимал, почему молчали Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт и Отто Гротеволь. Их молчание породило разные слухи: говорили, что В.Ульбрихт уже арестован советскими властями, поскольку отказался поддержать «новый курс», В. Пик, находящийся тогда на лечении в Москве, якобы убит людьми генсека и другие. Как считают ряд историков (Н.Н.Платошкин[108]), возможно, если бы вожди СЕПГ в те июньские дни обратились непосредственно к народу, то ситуация в стране не дошла бы до критической черты 16–17 июня 1953 года. Но творцы «нового курса» упорно молчали, так как сами до конца не понимали, как отнесутся граждане страны к столь резкой смене вех во внутренней политике ЦК СЕПГ. Правда, целый ряд известных авторов (П.А. Судоплатов, А.М.Филитов, Дж. Гэддис[109]), напротив, предположили, что долгое и странное «молчание» гэдээровских вождей было вполне сознательным саботажем «плана Берии», поскольку отказ от «казарменного социализма» и новый курс на германское единство грозили В.Ульбрихту и его присным в лучшем случае уходом на пенсию. Поэтому они были готовы даже пойти на сознательный риск дестабилизации своего режима, лишь бы скомпрометировать «новый курс» и спасти свою монополию на власть. Их расчёт был довольно циничен и прост: спровоцировать массовое недовольство, беспорядки в крупных городах и вмешательство советских войск, и тогда Москве уж точно будет не до каких-либо «либеральных экспериментов». И в этом смысле можно сказать, что известный «день икс» — 17 июня 1953 года — стал результатом не только деятельности «западной агентуры», но и сознательной провокации со стороны гэдээровских властей. Однако размах народного протеста неожиданно вышел за рамки замышлявшегося шантажа, поэтому В.Ульбрихту, О. Гротеволю и другим вождям СЕПГ самим пришлось отсиживаться в берлинском пригороде Карлсхорсте под охраной советских войск. Хотя, как признавал сам профессор А.М.Филитов, определённым недостатком этой версии, помимо отсутствия прямых «улик», можно считать и то обстоятельство, что она слишком сильно преувеличивает степень самостоятельности руководства ГДР, о чём говорил американский историк М. Креймер[110]. И в этой связи, как уже говорилось, сам профессор А.М.Филитов выдвинул версию, что за спиной В.Ульбрихта стоял «консервативный тандем» двух секретарей ЦК КПСС — Н.С.Хрущёва и М.А. Суслова.

Тем не менее в Вашингтоне, Лондоне, Париже и Бонне очень внимательно следили за ситуацией в ГДР. Более того, уже 15 июня с американских транспортных самолётов С-47, базировавшихся на аэродроме Темпельхоф, на территорию Восточного Берлина были сброшены провокационные листовки с призывом выступить против правительства ГДР. Хотя, как утверждают ряд авторов (Н.Н.Платошкин, С.А.Кондрашев, Дж. Бейли, Д.Мерфи[111]), сама резидентура ЦРУ в Берлине была застигнута развитием событий врасплох, поскольку её глава генерал Л.Траскотт и его зам генерал М.Берк находились в те дни в Нюрнберге, где обсуждали с американским командованием крайне напряжённую ситуацию на границе ФРГ с ЧССР. Однако руководство ЦРУ довольно быстро сориентировалось в обстановке, и начиная с 16 июня уже вовсю направляло её. В частности, в тот же день на крупнейшие биржи труда в Западном Берлине были тут же направлены офицеры ЦРУ и военной разведки, которые стали активно вербовать «добровольцев» для участия в массовых акциях протеста и раздавать им бутылки с зажигательной смесью.

Теперь дело оставалось за малым: сообщить всему населению Берлина и ГДР о намеченной всеобщей забастовке. И здесь к работе сразу подключилась американская радиостанция RIAS, которую совершенно неожиданно активно поддержала и главная газета немецких профсоюзов Tribune, где была опубликована статья

одного из видных лидеров Союза свободных немецких профсоюзов (ССНП) Отто Лемана. Позднее заместитель председателя Совета Министров ГДР Отто Нушке признавал, что именно эта статья, а также прямые эфиры RIAS и стали той искрой, из которой возгорелось пламя протестов по всей территории ГДР[112].

Об этом чуть позже говорили и сами американцы, признавшие, что именно благодаря RIAS демонстрации и забастовки, начавшиеся в ГДР 16–17 июня 1953 года, носили скоординированный и организованный характер[113]. Более того, как утверждают сами американские историки (К. Остерман[114]), буквально через одну неделю, 25 июня 1953 года, Совет национальной безопасности США рассмотрел вопрос о программе действий в отношении стран Восточной Европы, которая уже на следующий день была одобрена президентом Дуайтом Эйзенхауэром, внёсшим ряд незначительных поправок в её текст. Принятый документ был оформлен как «Временный план психологической стратегии США по использованию волнений в европейских сателлитах» (PSB D-45). А ещё через пару дней, 29 июня, именно на базе этого плана была издана директива Совета национальной безопасности (NSC158) «Цели и акции Соединённых Штатов по использованию волнений в государствах-сателлитах».

Между тем надо сказать, что после эфиров RIAS у многих граждан ГДР, особенно в Восточном Берлине, создалось ложное впечатление, что народная полиция либо перешла на сторону восставших, либо просто не подчиняется приказам главы МВД Вилли Штофа. Хотя на самом деле народная полиция Берлина, численность которой была не более 4000 сотрудников, получила от властей строгий приказ не применять силу, поскольку в Политбюро ЦК СЕПГ всё ещё надеялись, что демонстрации и забастовки вскоре прекратятся сами собой. В подобном настроении пребывали не только В.Ульбрихт, О. Гротеволь и Р.Херрнштадт, но даже министр госбезопасности Вильгельм Цайссер и его заместитель генерал Эрих Мильке, которые, видимо, недооценили серьёзность создавшегося положения либо, напротив, решили на нём сыграть. Поэтому поздним вечером 16 июня В.С.Семёнов с большим трудом убедил немецких товарищей в необходимости срочно подтянуть к Берлину части казарменной полиции. Одновременно он отдал приказ новому главкому Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ) генерал-полковнику Андрею Антоновичу Гречко перебросить в Берлин две стрелковые и одну танковую дивизии, которые ранним утром 17 июня взяли под охрану все основные правительственные и партийные объекты в столице ГДР. А днём того же дня советский комендант Берлина генерал-майор Пётр Акимович Диброва издал приказ об объявлении в городе военного положения, и таким образом вся власть в столице ГДР де-факто перешла к советской военной администрации.

Тогда же, 17 июня 1953 года, в Берлин срочно прибыл первый заместитель министра обороны СССР, начальник Генерального штаба Вооружённых сил СССР Маршал Советского Союза Василий Данилович Соколовский, который имел богатейший опыт «кризисного управления» в Восточной Германии во время Берлинского кризиса 1948–1949 годов, когда он возглавлял Советскую военную администрацию (СВАГ) и был главкомом ГСОВГ.

Между тем 17 июня 1953 года — в решающий день забастовок и демонстраций — акции протеста в крупных городах не были поддержаны интеллигенцией. На многих берлинских заводах инженеры (как, впрочем, и вузовские профессора) наотрез отказались выходить на демонстрации. Да и сами рабочие вовсе не встали в едином порыве на сторону восставших пролетариев. В целом по стране из 10000 общин (то есть населённых пунктов) волнения произошли только в 270[115] (по другим данным, в 400 или 700[116]) общинах. Лишь 10 % рабочих приняли участие в акциях протеста. Только в Восточном Берлине, где наиболее активно действовали агитаторы, удалось вовлечь в демонстрации до 40 % рабочих. Кроме Берлина, сильные беспорядки имели место в Галле, Мерзебурге, Магдебурге, Гёрлице, Йене, Гере, Лейпциге и Дрездене. Вместе с тем практически не были затронуты протестами индустриальный север ГДР, то есть Шверин, Росток, Нойбранденбург и большинство общин Тюрингии. За 17 июня 1953 года советские войска применяли оружие только в Берлине, Магдебурге, Галле и Лейпциге, где были убиты 23 и ранены чуть больше 300 человек[117].

Позднее даже Верховный комиссар США в Германии Дж. Конэнт признавал, что русские действовали 17 июня очень умеренно. Собственно, нужды в более крутых мерах, по сути, и не было. Демонстранты действовали нагло до тех пор, пока под влиянием RIAS были уверены в том, что реального отпора они не получат. Но как только советские войска и казарменная народная полиция по-настоящему вступали в дело, демонстрации за очень редким исключением мгновенно прекращались. Выяснилась и ещё одна интересная деталь: многие рабочие, увидев, что их протест используется бывшими нацистами, чинушами и частью бюргеров для организации погромов, стали покидать демонстрации, поскольку немецкое рабочее движение во время проведения протестных акций всегда отличалось особой дисциплинированностью и достойным поведением.

Между тем вечером 17 июня в Карлхорсте прошло совещание В.С.Семёнова и маршала В.Д.Соколовского с В.Ульбрихтом, О.Гротеволем, Р.Херрнштадтом и В.Цайссером, где решался вопрос о том, каким образом подать гражданам ГДР и всему миру произошедшие события. У всех собравшихся сложилось представление, что большинство населения не поддержало мятежников. А посему всем радиостанциям ГДР было дано прямое указание озвучить версию о подавленном контрреволюционном фашистском путче. Однако вскоре стало очевидно, что подобная трактовка антиправительственных акций вызвала новый протест у части германских рабочих, которые 18 июня вновь вышли на улицы ряда городов, правда уже с новыми лозунгами — отмены военного положения и амнистии участникам беспорядков. Но на сей раз советские войска и части казарменной полиции действовали более решительно и умело и довольно быстро разогнали акции протеста в Берлине, Галле и Гере, в ходе которых погибли 4 и были ранены 43 человека.

Всего же, по донесению командования СГОВГ, на 20 июня 1953 года картина человеческих потерь выглядела следующим образом: у «бунтовщиков» было убито 33 и ранено 132 человека, а со стороны правительственных сил было убито 17 и ранено 166 человек[118]. Хотя немецкие историки[119] называли несколько иные цифры: 50 убитых и 20 расстрелянных — со стороны повстанцев и 3 погибших — со стороны власти. О потерях советской стороны ничего не сообщалось, хотя они, возможно, тоже были. Как бы то ни было, но в результате предпринятых мер количество бастовавших резко пошло на убыль. Если 17 июня в забастовках участвовали 180.000 человек, то 19 июня — всего 60.000. А уже 20 июня ситуация в ГДР стала приходить в привычное русло, в этот день прошли лишь кратковременные забастовки на 8 крупных предприятиях Лейпцига и Дрездена.

Тем временем по прямому указанию Л.П.Берии, который очень внимательно следил за развитием событий в ГДР, начались масштабные аресты зачинщиков беспорядков. Видимо, «Лубянский маршал» особенно негодовал, что волнения в ГДР поставили «жирный крест» на его грандиозных планах по германскому вопросу, а значит, серьёзно подорвали и его претензии на лидерство в «узком руководстве» страны. Поэтому из Москвы в Берлин была срочно направлена спецгруппа МВД СССР во главе с двумя его ближайшими соратниками — первым замминистра генерал-полковником Б.З.Кобуловым и начальником 3-го Главного Управления генерал-полковником С.А.Гоглидзе. Кроме того, из сотрудников контрразведки ГСОВГ и аппарата МВД СССР было образовано 38 следственных групп[120], которым Л.П.Берия поставил задачу не только активно искать всех зачинщиков беспорядков, но и особо сосредоточиться на выявлении «западного следа» в организации волнений. Поэтому уже к исходу 18 июня сотрудники ГСОВГ, МВД СССР и МГБ ГДР задержали 5.105 человек, большинство из которых, даже по мнению ряда западных авторов (М.Гехлер), были выходцами из Западного Берлина[121]. Позднее за участие в июньских беспорядках были осуждены 1.526 человек, из которых двое были приговорены к смертной казни.

Тем временем в самой Москве, вероятно, стали опасаться, как бы эмиссары Л.П.Берии и их немецкие коллеги не перегнули палку с арестами участников беспорядков. Поэтому 20 июня В.М.Молотов направил на имя Г.М.Маленкова докладную записку[122], в которой говорилось, что в Восточном Берлине и других крупных городах проведены «значительные аресты» и в связи с этим обстоятельством необходимо дать В.С. Семёнову прямое указание обратить серьёзное внимание гэдээровского руководства «на тщательное установление виновности привлечённых к ответственности лиц, обеспечив наказание действительных зачинщиков и подстрекателей беспорядков» и «исключить возможность массовых репрессий против рядовых участников» этих событий. Президиум Совета Министров СССР немедленно одобрил это предложение главы МИД, и Верховный комиссар СССР получил соответствующее указание уже 22 июня 1953 года.

Между тем кому-то явно не понравилось, что «сопротивление тоталитаризму» в ГДР никак не обретёт второе дыхание, и 20–21 июня в Берлине и других крупных городах как по мановению волшебной палочки вновь стали быстро распространяться разные слухи о намеченной на 22 июня всеобщей (реальной) забастовке железнодорожников и «итальянской забастовке» на ряде ведущих предприятиях страны. На сей раз все эти слухи оказались беспочвенны, хотя министр путей сообщения ГДР Роман Хвалек на всякий пожарный случай всё же направил начальникам всех железнодорожных участков и узлов депешу с предписанием быть в состоянии повышенной готовности на предмет разных провокаций. Тогда же, 20–21 июня, состоялся очередной Пленум ЦК, который принял заявление ЦК СЕПГ «О ситуации и первоочередных задачах партии». Во исполнение этого документа уже 23 июня 1953 года Вальтер Ульбрихт, Отто Гротеволь, Рудольф Херрнштадт и обер-бургомистр Восточного Берлина Фридрих Эберт-младший выехали на крупнейшие берлинские предприятия, где выступили с разъяснением нового курса СЕПГ.

Когда ситуация практически полностью была взята под контроль, 24 июня 1953 года маршал В.Д. Соколовский, Верховный комиссар В.С. Семёнов и его заместитель по политическим вопросам П.Ф.Юдин направили в Москву на имя своих непосредственных начальников В. М. Молотова и Н.А. Булганина обширную докладную записку «О событиях 17–19 июня 1953 года в Берлине и ГДР и некоторых выводах из этих событий»[123]. С одной стороны, в этой записке очень подробно и вполне правдиво излагался ход событий и верно назывались их причины, в частности существенное ухудшение жизненного уровня трудящихся и негативное отношение населения к ряду гэдээровских вождей. Однако с другой стороны, конкретные выводы и предложения были явно навеяны то ли присутствием Л.П.Берии в Берлине, то ли его активностью в самой Москве.

Так, авторы этой записки предлагали: 1) упразднить должность Генерального секретаря ЦК СЕПГ и снять В.Ульбрихта не только с высшего партийного поста, но и с поста заместителя председателя Совета Министров ГДР; 2) создать на базе Совета Министров ГДР новое «коллективное руководство» во главе с Отто Гротеволем, поскольку президент страны Вильгельм Пик был уже неизлечимо болен; 3) включить МГБ в состав МВД и назначить новым главой этого суперведомства Вильгельма Цайссера, который пользовался особым доверием самого Л.П.Берии; 4) наконец, предполагалось коренным образом обновить весь состав Политбюро ЦК СЕПГ и передать реальную партийную власть дуумвирату в составе Вильгельма Цайссера и Рудольфа Херрнштадта. Казалось, политической карьере В.Ульбрихта пришёл конец, но тут в плавный ход событий опять вмешался его величество случай: события 26 июня 1953 года в Москве…

Надо сказать, что в отечественной историографии июньские события 1953 года уже довольно давно ассоциируются с крахом Л.П.Берии, поскольку целый ряд историков полагают, что именно отсутствие «лубянского маршала» в Москве сыграло решающую роль в победе антибериевской коалиции. Правда, одни сторонники этой версии (Ю.Н. Жуков, Е. А. Прудникова[124]), не называя конкретных дней его пребывания в Берлине, полагают, что он отсутствовал в Москве только три дня (вероятнее всего, 22–25 июня), другие (Б.В. Соколов, М.Г.Жиленков[125]) утверждают, что он находился в германской столице чуть ли не целую неделю, то есть 18–25 июня 1953 года, и, наконец, третьи (Ю.В.Аксютин, С.Я.Лавре-нов, И.М. Попов[126]) вообще не называют каких-либо конкретных сроков его пребывания в столице ГДР. Однако их оппоненты, прежде всего профессор А.М. Филитов[127], вполне определённо говорят, что документальные и мемуарные источники не подтверждают эту расхожую точку зрения.

И последнее. Хорошо известно, что в советской историографии о тогдашних событиях в ГДР просто не писали. Затем, напротив, стали активно писать, хотя лучше бы не писали вовсе, поскольку именно в 1990-х годах возникла вполне стереотипная, но абсолютно лживая конструкция о чисто стихийном народном движении, «мармеладном бунте» против сталинизма, который был зверски подавлен советскими войсками и их восточногерманскими сателлитами. Но к счастью, в последнее время вышло немало работ, в которых июньские события в ГДР представлены в исчерпывающем и объективном объёме, которые полностью срывают «кровавую маску» с этих событий.

Как известно, дальнейшие события борьбы за власть в верхних эшелонах власти до сих пор окутаны плотной завесой тайны. Существует несколько версий тогдашних событий. Однако сразу оговоримся, что ни одна из них не подтверждена документально и все они, как совершенно справедливо указала Ю.А.Абрамова[128], носят сугубо гипотетический характер, поскольку основаны только на мемуарах (либо на устных воспоминаниях) целого ряда активных участников тех событий, в том числе Н.С.Хрущёва, В.М.Молотова, А.И.Микояна, Д.Н.Суханова, Г.К.Жукова, К.С.Москаленко и П.С. Батицкого[129].

Во-первых, до сих пор не совсем ясно, кто всё-таки стоял во главе этого «заговора». Большинство авторов (Р.А. Медведев, Р.Г.Пихоя, А.В.Пыжиков, Л.М.Млечин, Е.А.Прудникова[130]) целиком и полностью разделяют версию Н.С.Хрущёва, подробно изложенную в его мемуарах, что, дескать, именно он был главным инициатором подготовки и реализации «антибериевского заговора». По этой давно и широко растиражированной версии, именно Н.С.Хрущёв в ходе закулисных интриг и тайных договорённостей с рядом ключевых фигур «коллективного руководства» страны, прежде всего с Г.М.Маленковым, В.М.Молотовым, Л.М.Кагановичем, Н.А.Булганиным и К.Е.Ворошиловым, заручившись их поддержкой, лично руководил арестом Л.П.Берии то ли на заседании

Президиума ЦК, то ли на заседании Президиума Совета Министров СССР. Сам же этот арест при содействии нескольких старших офицеров МВО лично произвели маршал Г. К. Жуков и генерал-полковники К.С.Москаленко, П.Ф.Батицкий и М.И.Неделин, которых на своей машине в Кремль привёз сам министр обороны СССР маршал Н.А. Булганин.

Другие авторы (Ю.Н.Жуков, М.Г.Жиленков[131]) выдвинули версию, что главным инициатором ареста Л.П.Берии был именно Г.М.Маленков, который, опираясь на поддержку В.М.Молотова, Г.К.Жукова и верных ему генералов И.А.Серова, С.Н.Кругло-ва и К.С.Москаленко, по сути, заставил Н.С.Хрущёва, Н.А.Булга-нина и А.И. Микояна поддержать его на заседании Президиума ЦК и проголосовать за арест Л.П. Берии. Третья группа авторов (В.П. Наумов, Б.В. Соколов, Ю. А. Абрамова[132]), говоря о том, что логика самих событий, заставлявшая предположить первейшую роль Н.С.Хрущёва в организации «антибериевского заговора», не исключают и того, что «обоим вождям», то есть Н.С.Хрущёву и Г.М.Маленкову, вполне одновременно могла прийти идея избавиться от «опасного соперника» и сильного администратора, способного очень быстро и легко подавить их влияние и авторитет во всём партийно-государственном аппарате страны. При этом Ю.А.Абрамова говорит о том, что «выяснить истинного организатора ареста Л.П.Берии не представляется возможным, поскольку даже Н.С.Хрущёву во время своего триумфа над «антипартийной группой» в июне 1957 года так и не удалось аргументировано доказать свое первенство в этом вопросе». Наконец, ещё ряд авторов (А.Г. Авторханов[133]) утверждают, что изначально весь «антибериев-ский заговор» пёкся тремя очень искусными в дворцовых интригах «пекарями» — Г.М.Маленковым, Н.С.Хрущёвым и Н.А.Булганиным.

Между тем новые архивные документы, впервые введённые в научный оборот В.П.Наумовым и Р.Г.Пихоей[134], позволяют пролить свет на целый ряд важных обстоятельств свержения Л.П. Берии с властного Олимпа. Во-первых, вполне возможно, что последней каплей, переполнившей чашу терпения Г.М.Маленкова, Н.С.Хрущёва и Ко, стало настойчивое требование Л.П.Берии арестовать бывшего министра госбезопасности СССР С.Д. Игнатьева, хорошо осведомлённого о тайной подоплёке самых громких уголовных дел последних двух лет ушедшей сталинской ЭПОХИ[135]. Во-вторых, по разным версиям, сам «антибериевский заговор» вступил в решающую фазу между 12 и 15 июня 1953 года, когда на заседании Президиума ЦК обсуждались очередные записки Л.П.Берии: «О положении в Белоруской ССР» и «Об ограничении прав Особого Совещания при МВД СССР». В-третьих, в первоначальных планах главных «заговорщиков», прежде всего самого Г.М. Маленкова, «карательные» меры против всесильного хозяина Лубянки носили довольно гуманный характер. Судя по черновику маленковского выступления на Президиуме ЦК[136], на одном из ближайших его заседаний предполагалось осуществить целый ряд мер:

— во-первых, снять Л.П.Берию с постов первого заместителя председателя Совета Министров СССР и главы МВД СССР и назначить его министром нефтяной промышленности СССР. Причём вопрос о его членстве в составе Президиума ЦК в этом документе не упоминался, однако, безусловно, должен был быть поставлен на повестку дня и решён на ближайшем Пленуме ЦК;

— во-вторых, назначить новым министром МВД СССР генерал-полковника Сергея Никифоровича Круглова, который, как известно, уже возглавлял это ведомство в 1945–1953 годах, до его объединения с МГБ СССР;

— в-третьих, поставить МВД СССР «на службу партии и правительству» и взять его органы под полный контроль ЦК, поскольку они занимают особое «место в системе государственного аппарата» и здесь «имеется наибольшая возможность злоупотребить властью»;

— в-четвёртых, поставить под особый контроль ЦК «органы прослушивания» (Отдел «С»), а Управление охраны (9-е Управление) вообще вывести из системы МВД СССР и напрямую переподчинить ЦК;

— в-пятых, преобразовать Первый Спецкомитет при Совете Министров СССР (по атомной проблеме) в союзное министерство и назначить главой этого ведомства либо члена Президиума ЦК министра машиностроения СССР Максима Захаровича Сабурова, либо бывшего министра авиационной промышленности СССР Михаила Васильевича Хруничева[137];

— и наконец, в-шестых, предполагалось окончательно решить вопрос о том, кто всё-таки должен подписывать все Постановления Президиума ЦК «по крупным вопросам» — либо секретарь ЦК (Н.С.Хрущёв), либо председатель Совета Министров СССР (Г.М. Маленков), который до сих пор вёл заседания Президиума ЦК и скреплял своей подписью все эти документы.

Таким образом, можно предположить, что в первоначальном варианте сам Г.М.Маленков выступал за вполне гуманный вариант расправы над Л.П.Берией. Но затем ситуация резко изменилась. В качестве возможной причины такой «смены настроений» можно назвать очередную записку главы МВД на имя Г.М.Маленкова «О ходе следствия по делу М.Д. Рюмина»[138], которую тот направил главе советского правительства 25 июня 1953 года, то есть буквально за день своего падения. В этой записке, к которой, кстати, был приложен и протокол допроса самого М.Д. Рюмина, содержался целый ряд обвинений не только в адрес бывшего главы Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, но и его шефа и «покровителя» С.Д. Игнатьева. Хозяин Лубянки прямо обвинял бывшего министра МГБ и отставного секретаря ЦК в грубом нарушении социалистической законности и фабрикации громких уголовных дел, в том числе «Дела врачей», «Дела о мингрело-националистической группе» и «Дела о «шпионском центре» в Еврейском антифашистском комитете». Кроме того, в этой же записке упоминалось и небезызвестное «Ленинградское дело». Таким образом, Лаврентий Павлович явно перешёл «красную линию», что уже смертельно грозило лично Г.М.Маленкову, который, как известно, был причастен и к «Ленинградскому делу», и к стремительной карьере своего студенческого друга и давнего протеже С. Д. Игнатьева. И в данном случае было уже не до сантиментов, Л.П.Берию надо было срочно убирать.

Анализируя воспоминания партийных и военных деятелей, Ю.А. Абрамова[139] высказала предположение, что для ареста Л.П. Берия были созданы сразу две «группы захвата». Одна из них, в состав которой входили командующий Московским округом ПВО генерал-полковник К.С.Москаленко, его первый зам. генерал-лейтенант П.Ф. Батицкий, начальник штаба округа генерал-майор А.И.Баксов, начальник политуправления округа полковника И.Г.Зуб и офицер для особых поручений подполковника В.И.Юферева, была сформирована Н.С.Хрущёвым. А вторая группа, созданная Н.А.Булганиным по «просьбе» Г.М.Маленкова, состояла из первого заместителя министра обороны маршала Г.К.Жукова, командующего артиллерией ВС СССР генерал-полковника М.И. Неделина, зам. командующего бронетанковыми и механизированными войсками ВС СССР генерал-лейтенанта А.Л. Гетмана и ряда других генералов и старших офицеров.

Всем, кто интересуется историей тех лет, хорошо известно, что событиям 26 июня 1953 года, поставившим «жирный крест» на карьере хозяина Лубянки, посвящено много литературы. Полагаю, что на страницах этой книги не стоит повторяться и вновь подробно разбирать все версии тогдашних событий. Однако основные точки зрения следует все же упомянуть.

Традиционную или официальную версию тех событий, которая полностью и целиком базируется на мемуарах и интервью Н.С.Хрущёва, В.М.Молотова, А.И.Микояна, Г.К.Жукова, К.С.Москаленко и ряда других участников тех событий, разделяют многие историки и публицисты, в том числе В.П.Наумов, Р.Г.Пихоя, Ю.Н.Жуков, Р.А.Медведев, Л.М.Млечин, А.В.Сухомлинов и др.[140]Суть этой версии (с разными нюансами, коих полным-полно) такова: утром 26 июня 1953 года[141] в Кремль то ли на заседании Президиума ЦК, то ли на заседании Президиума Совета Министров СССР после бурного «обмена мнениями» и жёстких обвинительных речей в адрес Л.П.Берии по сигналу Н.С.Хрущёва или Г.М.Маленко-ва из кабинета маленковского помощника Д.Н. Суханова в кабинет его шефа вошли несколько вооружённых личным табельным оружием армейских генералов и офицеров[142] во главе с первым заместителем министра обороны СССР маршалом Г.К.Жуковым, которые и произвели арест «Лубянского маршала». Днём или вечером того же дня арестованный Л.П.Берия был тайно вывезен из Кремля и помещён на одну из армейских гауптвахт[143], где содержался вплоть до исполнения смертного приговора 20 декабря 1953 года.

Ряд авторов (А.В.Сухомлинов, М.Г.Жиленков[144]) утверждают, что в тот же день за подписью К.Е.Ворошилова и Н.М.Пегова был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О преступных антигосударственных действиях Л.П.Берия», в котором говорилось, что «Верховный Совет СССР, рассмотрев сообщение Совета Министров СССР по этому вопросу», постановил: 1) «снять Л.П.Берия с поста первого заместителя председателя Совета Министров СССР и с поста министра внутренних дел СССР, лишив его всех присвоенных ему званий и наград» и 2) «дело о преступных действиях Л.П.Берия передать на рассмотрение Верховного суда СССР». Однако это не так. Судя по архивным документам[145], этот указ, формально датированный 26 июня 1953 года, на самом деле был «сработан» гораздо позже и направлен К.Е. Ворошиловым на рассмотрение Г.М.Маленкова и Н.С.Хрущёва только 15 июля 1953 года, то есть задним числом.

Между тем уже на следующий день, 27 июня, «победители» приняли секретное Постановление Президиума ЦК о созыве 2 июля 1953 года очередного Пленума ЦК и за подписью Н.С.Хрущёва всем членам и кандидатам в члены ЦК, а также членам ЦРК разослали коротенькое письмо с предложением «обязательно прибыть» для участия в его работе, не указав повестки дня[146]. Причём, что любопытно, тогдашний Генеральный прокурор СССР Григорий Николаевич Сафонов категорически отказался подписать постановление об аресте Л.П. Берии, поскольку он как депутат Верховного Совета СССР обладал «депутатским иммунитетом». В итоге уже 29 июня 1953 года несговорчивый генпрокурор тут же слетел со своего высокого поста и был заменён куда более сговорчивой хрущёвской креатурой — прокурором Украинской ССР Романом Андреевичем Руденко, который задним числом подписал все нужные бумаги и документы. Причём следует особо подчеркнуть, что только через месяц, 29 июля 1953 года, вышло абсолютно незаконное Постановление Президиума ЦК «О лишении Л.П.Берия депутатских полномочий»[147], поскольку решение этого вопроса являлось исключительной прерогативой самого Верховного Совета СССР.

Тогда же 29 июня 1953 года было принято новое Постановление Президиума ЦК «Об организации следствия по делу о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия»[148], которое состояло всего из двух пунктов: 1) «Ведение следствия по делу Берия поручить Генеральному прокурору СССР» и 2) «Обязать тов. Руденко в суточный срок подобрать соответствующий следственный аппарат, доложив о его персональном составе Президиуму ЦК КПСС, и немедленно приступить, с учётом данных на заседании Президиума ЦК указаний, к выявлению и расследованию фактов враждебной антипартийной и антигосударственной деятельности Берия через его окружение (Кобу-лов Б., Кобулов А., Мешик, Саркисов, Гоглидзе, Шария и др.)…».

То есть, как справедливо отметили ряд авторов (А. В. Сухомлинов, М.Г.Жиленков[149]), фактически речь шла о том, что новый Генпрокурор должен был подогнать всё следствие по «делу Берии» под прямые установки партийных вождей.

Тем временем, по официальной версии, 28 июня и 1 июля 1953 года Л.П. Берия направил в ЦК на имя Г.М.Маленкова два письма. В первом письме[150], напомнив о совместной работе со всеми членами Президиума ЦК, он признал правильность «большой критики» в свой адрес и принятое в отношении него решение ЦК и поимённо попросил прощения у всех членов Президиума ЦК за те «возможные конфликты», которые неизбежно возникали «за пятнадцать лет большой и напряжённой совместной работы». Кроме того, он попросил не «оставить без внимания» его семью: «жену, старуху-мать и сына Серго».

Не получив ответа на своё первое послание, он написал второе, куда более обширное и особо «жалостливое» письмо[151]. В этом послании, подробно вспоминая свою многолетнюю работу в составе высших партийных и государственных органов в довоенный, военный и послевоенный периоды и признавая все свои «ошибки», «недопустимые грубости и наглости», «вольность и развязность», вносившие «нервозность и излишнюю резкость» в работу Политбюро, а затем и Президиума ЦК, Л.П.Берия уже в сугубо персональном плане повинился перед Г.М.Маленковым (главным адресатом этого письма), В.М.Молотовым, К.Е.Ворошиловым, Н.С.Хрущёвым, Н.А.Булганиным, Л.М.Кагановичем и А.И.Микояном. В опосредованной форме он принёс свои извинения и двум самым молодым членам Президиума ЦК — М.З.Сабурову и М.Г. Первухину. Но, как и следовало ожидать, ответа на новое письмо он также не получил, поэтому уже 2 июня 1953 года посылает третье и последнее письмо уже на имя всех членов Президиума ЦК[152], в котором от полного отчаяния пишет следующие строки: «Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия <…>, без единого допроса. Умоляю вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно… Ещё раз умоляю вас всех, особенно тт., работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащённых большим опытом и умудрённых в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна… Т.Маленкова и т. Хрущёва прошу не упорствовать… Ещё и ещё раз умоляю вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить».

В тот же день 2 июля 1953 года было принято Постановление Президиума ЦК «О дате открытия и повестке дня Пленума ЦК КПСС», в котором было сказано, что: 1) работа Пленума ЦК начнётся в тот же день, в 8 часов вечера; 2) откроет его заседание секретарь ЦК Н.С.Хрущёв и 3) основными вопросами, вынесенными на обсуждение Пленума ЦК, станут доклад Г.М. Маленкова «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия», доклад К.Е.Ворошилова «О созыве очередной Сессии Верховного Совета СССР» и организационные вопросы, по которым выступит Н.С. Хрущёв[153].

Сам Пленум ЦК продолжался шесть дней, до 7 июля 1953 года включительно. Его стенограмма давно опубликована и подвергнута анализу (правда, далеко не всегда объективному и беспристрастному) в целом ряде современных работ[154], поэтому подробно останавливаться на этом вопросе не имеет смысла. Скажем только то, что по итогам его работы было принято Постановление Пленума «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия»[155], текст которого, во-первых, довольно существенно отличался от первоначального проекта данного Постановления, датированного 4 июля 1953 года[156], и во-вторых, впервые содержал открытую критику «сталинского культа» в официальном партийном документе.

На том же Пленуме ЦК был решён и ряд организационных вопросов. Во-первых, в статусе члена ЦК был восстановлен опальный Семён Денисович Игнатьев, который, правда, пока остался не у дел, поскольку проходил лечение после перенесённого инфаркта. Лишь в середине декабря 1953 года ему нашли новое место работы и отослали из Москвы в хорошо знакомую ему Уфу на прежнюю должность первого секретаря Башкирского обкома партии, в каковой он трудился ещё в 1943–1946 годах[157]. Во-вторых, из кандидатов в полноправные члены ЦК был переведён первый заместитель министра обороны Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков[158].

Что касается уголовного дела в отношении Л.П.Берии, которое, кстати, до сих пор остаётся во многом засекреченным, то оно было заведено лишь 30 июня 1953 года, а само Постановление Генпрокуратуры СССР о его аресте было подписано и того позже — только 3 июля 1953 года. При этом, что довольно любопытно, сама процедура регистрации арестованного Л.П. Берии, которую проводил очень опытный следователь по важнейшим делам Генпрокуратуры СССР государственный советник юстиции 3-го класса П.К.Цареградский, была проведена с грубейшим нарушением закона, поскольку в бериевской анкете полностью отсутствуют отпечатки его пальцев, его фотографии в профиль и анфас и т. д. Более того, как отмечал полковник юстиции А.В.Сухомлинов[159], который как бывший военный прокурор входил в состав комиссии по реабилитации Л.П. Берии и его «подельников» и детально знакомился со всеми 39 томами его следственного дела, период нахождения «лубянского маршала» в бункере штаба Московского военного округа 27 июня — 23 декабря 1953 года нигде не описан и посему о его пребывании в этом бункере можно судить только по воспоминаниям очевидцев и материалам самого уголовного дела.

В самом уголовном деле содержатся 24 протокола (главным образом копии протоколов) допросов Л.П. Берии, которые проводились с 8 июля по 17 ноября 1953 года самим генпрокурором Р.А.Руденко и советником юстиции 3-го класса П.К.Цареградским. Но, как справедливо отметили многие исследователи, в частности тот же А.В. Сухомлинов[160], 90 % листов бериевского уголовного дела являются не подлинниками, а машинописными копиями, заверенными майором административной службы Главной военной прокуратуры (ГВП) Н.А. Юрьевой, без оригинальных подписей следователей и самого Л.П.Берии.

Вскоре по «делу Берии» были арестованы и ряд его ближайших соратников, в том числе министр Госконтроля СССР генерал армии Всеволод Николаевич Меркулов, первый заместитель министра внутренних дел СССР генерал-полковник Богдан Захарович Кобулов, начальник Следственного управления МВД СССР генерал-лейтенант Лев Емельянович Влодзимирский, начальник 3-го Управления МВД СССР генерал-полковник Сергей Арсеньевич Гоглидзе, министр внутренних дел УССР генерал-лейтенант Павел Яковлевич Мешик и министр внутренних дел ГССР генерал-лейтенант Владимир Георгиевич Деканозов.

Между тем 15 сентября 1953 года генпрокурор Р.А.Руденко направил на имя Г.М.Маленкова предложения о порядке рассмотрения дела Л.П. Берии[161], в которых «в связи с окончанием следствия по делу Берия Л.П.» и учитывая то, что «большинство материалов дела составляет государственную тайну», предложил: 1) рассмотреть это дело в закрытом заседании Верховного суда СССР, поскольку подобная процедура рассмотрения дел о террористической деятельности предусмотрена Законом от 1 декабря 1934 года, принятым ЦИК СССР в день убийства Сергея Мироновича Кирова; 2) слушать данное дело без участия сторон, то есть прокурора и адвоката, и 3) поручить рассмотрение этого дела Специальному судебному присутствию Верховного суда СССР в составе трёх судей: председательствующего — председателя Верховного суда СССР А.А. Волина, первого заместителя председателя Верховного суда СССР Е.Л.Зейдина и председателя Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР Н.К.Морозова. А спустя всего два дня, 17 сентября 1953 года, на основании этих предложений Президиум ЦК принял решение поручить генпрокурору Р. А. Руденко и секретарю ЦК М.А. Суслову доработать с учётом всех правок, принятых на заседании Президиума ЦК, проект обвинительного заключения по «делу Берии»[162].

По завершении этой работы 10 декабря 1953 года Президиум ЦК утвердил проект обвинительного приговора, представленный Генеральным прокурором СССР, и постановил разослать его «для ознакомления членам и кандидатам в члены ЦК КПСС, а также первым секретарям обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик». Этим же Постановлением Президиум ЦК[163] утвердил окончательный текст Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об образовании Специального судебного присутствия Верховного суда СССР для рассмотрения дела по обвинению Берия Л.П. и других», в соответствии с которым: «для рассмотрения уголовного дела Берия Лаврентия Павловича, обвиняемого по статьям 58-1 «б», 58-8, 58–13, 58–11 УК РСФСР, Меркулова Всеволода Николаевича, Кобулова Богдана Захарьевича, Гоглидзе Сергея Арсеньевича, Влодзимирского Льва Емельяновича, Мешика Павла Яковлевича и Деканозова Владимира Георгиевича, обвиняемых по статьям 58-1 «б», 58-8, 58–11 УК РСФСР», было образовано Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР. Председателем этого присутствия был назначен командующий Прикарпатским военным округом Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев, а его члены стали кандидат в члены Президиума ЦК председатель ВЦСПС Николай Михайлович Шверник, первый заместитель председателя Верховного Суда СССР генерал-лейтенант юстиции Евлампий Лаврович Зейдин, командующий Московским военным округом генерал армии Кирилл Семёнович Москаленко, первый секретарь Московского обкома КПСС Николай Александрович Михайлов, председатель Московского городского суда Леонид Абрамович Громов, первый заместитель министра внутренних дел СССР Константин Фёдорович Лунёв и председатель Совета профсоюзов Грузинской ССР Митрофан Ионович Кучава.

Суд над Л.П.Берией и его «подельниками» проходил 18–23 декабря 1953 года в штабе Московского военного округа, в бункере которого, по официальной версии, находился только Л.П.Берия. Все остальные его «подельники», то есть В.Н.Меркулов, Б.З.Кобу-лов, Л.Е.Влодзимирский, С.А.Гоглидзе, П.Я.Мешик и В.Г.Дека-нозов, содержались в Бутырской тюрьме, откуда каждый день их привозили в штаб МВО. В ходе самого судебного заседания велись лишь допросы обвиняемых, которым давалась возможность задать друг другу уточняющие вопросы, поскольку очных ставок во время самого следствия между ними не проводилось. 23 декабря 1953 года все обвиняемые были признаны виновными по предъявленным статьям и приговорены к высшей мере социальной защиты — расстрелу, без права кассации вынесенного приговора.

По официальной версии, вечером того же дня вынесенный приговор был приведён в исполнение. В.Н.Меркулова, Б.З.Кобулова, Л.Е.Влодзимирского, С.А.Гоглидзе, П.Я.Мешика и В.Г.Деканозова расстреляли в 21.20 в самой Бутырской тюрьме, а Л.П. Берию — на полтора часа раньше, в 19.50 в бункере штаба Московского военного округа. Причём, судя по «Акту о приведении в исполнение приговора Специального судебного присутствия Верховного суда СССР в отношении Л.П.Берия»[164] исполнителем этого приговора стал комендант ССП генерал-полковник П.Ф.Батицкий, а сам расстрел происходил в присутствии генпрокурора Р.А. Руденко и генерала армии К.С. Москаленко, которые и подписали данный акт. Правда, в этом документе по непонятным причинам отсутствует подпись врача, который в соответствии со всеми существующими процедурами должен был констатировать смерть Л.П.Берии, что, конечно, вызывает массу вполне законных вопросов. Что касается акта о расстреле шести «подельников» Л.П.Берии, то имя их палача (или палачей) не названо и лишь указано, что при их расстреле присутствовали первый зам. министра внутренних дел СССР К.Ф. Лунёв, зам. главного военного прокурора генерал-майор юстиции Д.И.Китаев и трое армейских чинов: генерал-полковник А.Л.Гетман, генерал-лейтенант А.И.Баксов и генерал-майор А.Ф.Сопильник, которые и подписали этот акт[165]. При этом подпись врача в этом документе была в наличии, однако его фамилия не была указана и по росписи врача установить её не удалось из-за полной неразборчивости почерка.

Надо сказать, что следственное дело Л.П.Берии и его «подельников» в полном объёме до сих пор не издано. Правда, в 2012 году под редакцией О.Б.Мозохина и В.Н.Хаустова вышли два, по сути дела, идентичных сборника «Политбюро и дело Берия» и «Дело Берия. Приговор обжалованию не подлежит», которые были составлены в основном из копий документов, хранящихся в РГАСПИ. Однако даже по объёму, не говоря уже о содержании, назвать эти сборники полноценными и всеобъемлющими невозможно, поскольку следственное дело Л.П.Берии состояло из 39 томов и 10 объёмных пакетов приложений, которые просто невозможно уместить в два даже очень объёмных тома.

Именно многолетняя секретность, а затем и публикация машинописных копий, а не подлинников документов и стали основной причиной появления абсолютно иной версии политического краха Л.П.Берии и его смерти. Впервые об убийстве Л.П.Берии написал небезызвестный коллаборант А.Г. Авторханов[166]. А затем эту версию активно раскрутил единственный сын «Лубянского маршала» Серго Лаврентьевич Берия, который в 1994 году опубликовал свою скандальную книгу «Мой отец — Лаврентий Берия»[167]. Именно в этой книге он впервые заявил, что 26 июня 1953 года его отец Лаврентий Павлович Берия был застрелен в своём особняке на улице Качалова (ныне Малой Никитской), дом 28/1, во время попытки его ареста или спланированной ликвидации. Вскоре эту версию активно поддержали разные фолк-историки, в том числе Ю.И.Мухин и Е.А.Прудникова[168], которые всячески доказывают, что никакого ареста, а тем более суда над Л.П.Берией не было и все документы следственного дела носят откровенно подложный характер. Существует также «промежуточная» версия профессора-филолога Б.В. Соколова[169], который утверждает, что Л.П. Берия действительно был арестован, посажен в бункер МВО, где его действительно допрашивали несколько раз в течение одного месяца, с 23 июля по 26 августа 1953 года. Однако затем все допросы почему-то прекратились, и он был расстрелян вскоре после проведения последнего допроса, в августе или сентябре 1953 года, а на декабрьском суде в штабе МВО присутствовал его двойник.

И последнее. Хорошо известно, что долгие годы, вплоть до начала 1990-х годов, изучение личности и деяний Лаврентия Павловича Берии находилось под негласным запретом, поскольку в официальной советской пропаганде ещё с 1950-х годов благодаря Н.С.Хрущёву и его клевретам за этим человеком закрепилась стойкая репутация вселенского злодея и отпетого палача, одного из самых кровавых сатрапов сталинской эпохи. Гораздо позднее, уже при М. С. Горбачёве и Б.Н. Ельцине, стараниями тех же партийных идеологов, в частности г-на А.Н.Яковлева и продажной либеральной интеллигенции, которая с гордостью до сих пор именует себя крайне сомнительным титулом «шестидесятники» (А.В.Антонов-Овсеенко, Р.А.Медведев, Б.В.Соколов, Н.В.Петров, О.В.Хлевнюк, Л.М.Млечин[170]), этот демонизированный образ Л.П.Берии был окрашен ещё более кровавыми и зловещими красками, и в результате в общественном сознании сложился крайне негативный образ этого человека.

Однако, по справедливому мнению их оппонентов (Р.Г.Пихоя, Ю.Н.Жуков, Д.В.Кобба[171]), все эти эмоциональные оценки весьма далеки от истины. Конечно, Л.П.Берия, как и все тогдашние члены политического руководства страны, был отчасти повинен в политических репрессиях сталинской эпохи (небезызвестной ежовщине), но в гораздо меньшей степени, чем, например, тот же Н.С.Хрущёв. Именно на совести этого «реформатора» и разоблачителя «культа личности», столь превозносимого нашей продажной интеллигенцией, гораздо больше невинных убиенных душ в Москве и на Украине, где в годы политических репрессий этот деятель возглавлял партийные организации и истерично требовал от ЦК беспощадного разоблачения «врагов народа» и самого сурового наказания для них.

Между тем в последнее время документально установлено, что именно Л.П.Берия наряду с Г.М.Маленковым и А.А.Ждано-вым стал инициатором прекращения политических репрессий в конце 1938 года, сам маховик которых при активном участии Н.И. Ежова был раскручен региональными партийными вождями типа Н.С.Хрущёва, Р.И.Эйхе, И.М.Варейкиса и других[172]. Кроме того, благодаря работам ряда авторов (Н.С.Симонов, В.С.Губарев, Д.В.Кобба, Д.Холловей[173]) сегодня совершенно очевидным стал огромный личный вклад Л.П.Берии как куратора всех разведслужб ряда военных наркоматов и руководителя Оперативного бюро Государственного комитета обороны (ГКО) в победу над фашизмом в годы войны и как главы Специального комитета в создание ракетно-ядерного щита нашей страны, который не могут отрицать даже самые крикливые и злобные его клеветники.

Что касается общей оценки личности Л.П.Берии как потенциального лидера страны, то в последнее время появилась целая когорта авторов (Ю.И. Мухин, Е.А.Прудникова, С.Т.Кремлёв[174]), которые, являясь его откровенными апологетами, пытаются представить поверженного маршала выдающимся государственным деятелем, у которого была собственная программа реформ, носившая либеральный характер. Однако другие авторы, прежде всего профессиональные историки (Р.Г.Пихоя, Д.В. Кобба[175]), которые, опираясь на богатый архивный материал, детально изучали многогранную деятельность Л.П.Берии, утверждают, что он действительно был очень толковым и сильным администратором и, выполняя самые ответственные поручения партии и правительства, не провалил ни одного поручения, данного ему лично И.В. Сталиным или Политбюро ЦК. Вместе с тем вряд ли Л.П. Берия был выдающимся государственным деятелем и крупным политиком, поскольку довольно слабо разбирался в глобальных вопросах внешней и внутренней политики, а многие проекты его реформ, в частности в национальном вопросе и внешней политике, имели ощутимый привкус авантюризма.

Глава 2.

Второй раунд борьбы за власть и новый политический курс в 1953–1955 годах

1. Новый виток политической борьбы во второй половине 1953 года

Как считают ряд историков (Ю.Н.Жуков, М.А.Даниленко, М.Г.Жиленков[176]), устранение Л.П.Берии с политического Олимпа и укрепление собственных позиций во властной вертикали позволили Г.М.Маленкову пойти ва-банк и приступить к реализации своей экономической программы, первые контуры которой он обозначил ещё на сталинских похоронах 9 марта 1953 года.

Хотя те же авторы утверждают, что буквально через неделю после завершения траурных мероприятий на очередном Пленуме ЦК, на котором, как известно, Г.М.Маленков был выведен из состава Секретариата ЦК, ему уже удалось не просто отсрочить традиционное обсуждение государственного бюджета на текущий хозяйственный год, но и, урезонив немалые аппетиты двух главных силовиков — маршалов Л.П.Берии и Н. А. Булганина, добиться от членов ЦК одобрения его планов по существенному сокращению огромных военных расходов, составлявших только по официальным данным почти четверть всего бюджета страны[177].

Между тем второй человек в руководстве страны тоже не дремал и уже 21 марта 1953 года направил в Президиум Совета Министров СССР записку «Об изменении строительной программы 1953 года»[178], в которой предложил прекратить или полностью ликвидировать строительство 22 крупнейших промышленных объектов (заводов, каналов, гидроузлов, портов, верфей, автомобильных и железных дорог), не вызванных «неотложными нуждами народного хозяйства», общая сметная стоимость которых, кстати, составляла очень внушительную сумму — 49,2 млрд рублей, из которых почти 3,5 млрд рублей были включены в план капитальных работ на 1953 год. На основании этой бериевской записки 25 и 27 марта 1953 года Совет Министров СССР принял два Постановления: «Об изменении строительной программы на 1953 год» и «О прекращении строительства гидротехнических сооружений, оросительных и осушительных систем, не вызываемых в ближайшие годы интересами развития сельского хозяйства», в соответствии с которыми были приостановлены работы по реализации самых масштабных и дорогостоящих проектов последних семи лет сталинской эпохи, в частности Трансполярной Красноярско-Енисейской и Кольской магистралей, Сахалинского тоннеля под Татарским проливом, Кировского химического завода, Ара-личевского и Черногорского заводов искусственного жидкого топлива, Волго-Балтийского водного пути, Главного Туркменского канала и других важных объектов, на строительство которых уже было затрачено почти 6,3 млрд рублей[179].