Помоги проекту - поделись книгой:
Предложение Иммануила свидетельствует о его опасениях, что отчет комиссии может оказаться отрицательным или вовсе его изобретение украдут. 24 ноября, в тот самый день, когда военный министр отклонил его предложение, Иммануил подал заявку на пятнадцатилетний патент для защиты своего изобретения. Его прошение касалось не только подводных мин, но и наступательных мин того же типа, как те, что он раньше предлагал российскому военному руководству. В документе не упоминается нитроглицерин, выделен колпачковый пистон в качестве одного из возможных методов запала взрывчатки.
Похоже, патентная заявка составлялась в спешке, поскольку была отослана без приложения в виде описания и чертежей мины. Эти документы были приложены к заявке только 14 января, несмотря на то что по Уложению о патентах давался только один месяц отсрочки. В сопроводительной записке Иммануил писал, что соискание патента сделано им «исключительно для защиты моего права изобретателя, из опасения попыток лишить меня его». Поэтому он просил Коммерц-коллегию проследить, чтобы «общественные или иные посторонние лица не получали доступа» к документам до того, как правительство вынесет свое решение.
Иммануил получил свой патент 12 марта 1864 года, через две недели после того, как было представлено заключение минной комиссии. Как он и предполагал, заключение оказалось отрицательным. В своем отчете члены комиссии написали, что одобрить мины Нобеля, равно как «другие, неизвестным лицом поданные», они не могут. Вместо этого комиссия представила собственное предложение, разработанное «на основании опыта, который посредством сего [то есть благодаря изучению поданных документов] получен был». В качестве «вознаграждения и оплаты» комиссия предложила выдать Нобелю шесть тысяч крон, а другому соискателю – десять тысяч крон за проведенные ими опыты, «в силу чего комиссия нашла возможность, без долговременных работ и без еще больших затрат средств государственных, достичь не менее удовлетворительных результатов». На основе разработанного комиссией предложения военное ведомство заказало 2400 мин, действие которых, однако, оказалось неудовлетворительным.
Другими словами, члены Минной комиссии использовали предоставленные в их распоряжение материалы для разработки собственной мины. То есть поступили идентично российским военным в 1840 году. Опубликование комиссией своего отчета до того, как изобретение Иммануила было запатентовано, не было случайностью…
Такое поведение было настолько скандальным, что откликнулась пресса. Газета «Афтонбладет» писала, что «странно видеть, как комиссия, получившая задание провести исследование определенных изобретений, выступает сама в качестве конкурента, <…> присвоив себе опыт, приобретенный путем изучения изобретений частных лиц. И, кроме того, скупает разработки ненадлежащим образом, до того, как право владения на них успело быть оформленным». Изобретатели, писала газета, доверили свои идеи комиссии для непристрастного
Несложно представить себе возмущение Иммануила от повторного обмана государством, сначала российским, а теперь – шведским. Он предпринял все меры предосторожности, подал заявку на патент, чтобы оградить свое изобретение от посягательств, и в результате ситуация повторилась, и по вине не кого‑нибудь, а самого шведского государства! А тот факт, что «неизвестное лицо», с которым он сравнивался, было вознаграждено суммой, превосходившей его собственную на четыре тысячи крон, и оказалось не кем иным, как Карлом Отто Рамстедтом – его старым конкурентом из Петербурга, вряд ли улучшил настроение Иммануила. Кроме того, в числе подписавших отчет комиссии фигурировал Антон Фанейельм – человек, столь положительно отозвавшийся о нобелевских минах. Это стало дополнительным ударом.
В ответ на нарушение патентного права Иммануил потребовал двадцать тысяч крон компенсации, включая те шесть тысяч, что он уже получил. Но всё было напрасно. 19 апреля правительство сообщило, что поскольку созданные комиссией мины «совершенно отличаются от механиком Нобелем представленных систем, как в отношении формы, материала, состава и запального устройства, так и в способе их расставления и поднятия», то не имеется никаких причин «принимать во внимание упомянутое нижайшее ходатайство Нобеля».
С подписанной самим королем «милостивой резолюцией» спорить было бессмысленно. Публикация его версии событий на страницах газеты «Афтонбладет» и заявление газеты о том, что действия комиссии нельзя считать добросовестными, служили для Иммануила слабым утешением. Газета не желала «поддавить объяснение той из сторон, которая имеет все основания считать себя пострадавшей», тем более что изложение было основано на изучении подлинных документов. Например, в подписанной Иммануилом расписке о получении им шести тысяч крон было указано, что деньги выдаются в виде
«Нобелевский взрыв»
Как мы уже знаем, Иммануил не принадлежал к тем людям, которых останавливают неудачи. Его любознательность и воля требовали выхода и удовлетворения любой ценой. После провала с минами он сосредоточил всё свое внимание на задаче найти способ безопасного применения нитроглицерина как в гражданских, так и в военных целях. В экспериментах принимал участие повзрослевший Эмиль. Младший сын в 1864 году поступил на кафедру химии при Королевском технологическом институте и в летний период помогал отцу и брату в лаборатории.
В отличие от сыновей, химического образования у Иммануила не было, и Альфред постепенно осознавал, что продолжать работу под указкой отца невозможно. Разногласия были значительными, что привело к серьезному конфликту, в ходе которого было сказано много резких слов, особенно со стороны отца. Взяв на себя неблагодарную роль посредника, Андриетта встала на сторону сына. По ее мнению, он меньше всех заслуживал обвинений Иммануила. В письме Альфреду она утверждала: «Дело это оставалось бы еще не решенным, когда бы ты не занялся им», извиняя при этом «временами чрезмерно раздражительный характер» отца его «старческой болезненностью». Кончилось все тем, что Иммануил признал правоту Альфреда и согласился на соискание им одним патента по нитроглицерину.
Разногласия с отцом по поводу дальнейших экспериментов стали одной из причин возвращения Альфреда в Швецию летом 1863 года. До переезда он посетил семью в Стокгольме в мае того же года. Тогда Альфред отметил, что Эмиль добился многообещающих результатов, доказав, что гранулированный порох в сочетании с нитроглицерином действует эффективнее, чем смесь нитроглицерина с обычным порохом. Однако после этого опыты были неудовлетворительными, а 3 сентября произошла катастрофа. Лаборатория в Хеленеборге взлетела на воздух в результате неудачных испытаний, исходом которых был сильнейший взрыв. Заряд был такой мощности, что гром раздался на много километров, а черный столб дыма был виден по всему городу.
Во время происшествия Иммануил и Альфред были в Хеленеборге, но не в самой лаборатории. Иммануила даже не задело, Альфреду же достались легкие ссадины от летящих осколков стекла и щепок. В числе погибших были: Эмиль; молодой, недавно получивший диплом технолога ассистент К. Э. Герцман; служанка; тринадцатилетний мальчик на побегушках и один из столяров. Легкие ранения были и у нескольких соседей, а ударной волной выбило оконные стекла во многих домах, включая тюремное здание на острове Лонгхольмен.
Хеленеборг после взрыва
Взрыв произошел по вине Эмиля и Герцмана, ставивших эксперимент по упрощенному производству нитроглицерина, и повлек за собой уголовное расследование. На допросе в полиции хозяина Хеленеборга, оптового торговца Бурмайстера, спросили, почему он сдавал помещение для столь опасной деятельности. Тот ответил, что Иммануил заверял его в безопасности экспериментов для людей, живущих по соседству. Причиной взрыва Иммануил назвал неосторожность, в результате которой критическая температура в 180 градусов была превышена, что и привело к самодетонации нитроглицерина. На вопрос, почему он не зарегистрировал свою фабрику, Иммануил отвечал, что занимался исключительно экспериментальной деятельностью, а не коммерческим производством.
Иммануил с повязкой после инсульта
Одна из немногих сохранившихся фотографий Андриетты, предположительно сделана в 1864 году
Похороны Эмиля состоялись 10 сентября. В этот же день из полицейского отделения в городской суд были переданы материалы предварительного следствия, на основании которых Иммануил был обвинен в «нарушении законоуложения о производстве пороха», а хозяин снимаемого им помещения – в «нарушении строительного устава, каковыми деяниями, по мнению прокурора, они оба повинны в лишении человеческих жизней». Решение по этому делу было вынесено только год спустя, в ноябре 1865 года. Суд присудил Иммануила к уплате трехсот крон штрафа за небрежность, а Бурмайстера – к уплате двухсот крон за то, что без дозволения сдал свое помещение под пожароопасное фабричное сооружение. Кроме этого, суд обязал их выплатить компенсации пострадавшим – тем, кто пострадал физически от происшествия, и тем, чье имущество было повреждено.
Происшествие в Хеленеборге, прозванное в народе Нобелевским взрывом, было страшным ударом для семьи. Из семерых детей Иммануила и Андриетты остались в живых только трое старших сыновей. Через четыре месяца после трагедии, 6 января, семью настигло еще одно потрясение: у Иммануила случился инсульт. В результате левая часть его тела осталась парализованной. К счастью, правая сторона своих двигательных функций не потеряла, а речь постепенно восстановилась.
Большинство считало, что удар был следствием взрыва и гибели Эмиля, однако Альфред находил в болезни отца иную причину. Он во всем подмечал финансовую сторону вопроса, считал, что Бурмайстер «после взрыва повис пиявкой на отце по поводу компенсации ущерба», а отец «весьма страшился требований этого заимодавца». С ним соглашался и Людвиг, полагавший, что «сломали его» экономические неурядицы. Независимо от истинных причин, болезнь приковала Иммануила к постели на всю зиму и большую часть весны. Поскольку он не имел возможности присутствовать на заседаниях, решение суда было отложено до осени 1865 года. Сознавая серьезность ситуации, супруги 3 марта составили взаимное завещание.
Венера и Меркурий
Вскоре после инсульта Иммануила на семью свалилось еще одно несчастье. В этот раз оно постигло Альфреда. «Буду немногословен, поскольку сижу с воспалением глаз вследствие вскочившего на одном глазу чирья, который я, за всеми делами, запустил, – писал он Роберту в Хельсинки в канун Рождества 1864 года. – Хуже всего, что
Формулировка может показаться темной, но была вполне понятной современникам. Это парафраз английского выражения
Фотография Альфреда в Санкт-Петербурге, 1860 год. Письмо, в котором Альфред сообщает Роберту, что у него случился рецидив сифилиса
В книге о своем отце «
Источником заразы была, по всей видимости, проститутка. Многие молодые люди того времени обращались к услугам проституток. Лев Толстой, например, в своем дневнике рассказывает о посещениях борделей незадолго до женитьбы. Легализация публичных домов в России произошла в 1843 году. В борделях работали десятки тысяч женщин. Поскольку наравне с зарегистрированными заведениями имелись нелегальные дома и к тому же многие девушки предлагали свои услуги на улицах; реальное количество проституток было много больше официального. В 1869 году сифилисом страдали 44,5 процента проституток Москвы, а 86 процентов болеющих недугом мужчин получили его от взаимодействия с проститутками. Ситуация в Петербурге, известном еще большим количеством проституток, была сходной, если не хуже. Однако в случае Альфреда вполне возможно, что болезнь его имеет заграничные корни, поскольку в молодые годы он бывал в Париже и Лондоне.
Первичная стадия сифилиса характеризуется возникновением на зараженном месте язвочек, заживающих через один или два месяца. После этого наступает вторичная фаза, поражающая, как правило, кожные покровы, слизистые оболочки и лимфожелезы. Подобно первичному сифилису, на этой стадии инфекция передается через воспаленные ранки. Через три-шесть недель острые симптомы затухают и приходит так называемый латентный период, в течение которого болезнь принимает хроническое течение. Латентный период может длиться от трех до пятнадцати лет. После наступает третичная форма, поражающая сердце, скелет, центральную нервную систему и порой сопровождается кожными заболеваниями.
Письмо к Роберту показывает, что «Венера» Альфреда принадлежала к последнему типу: старая знакомая после бессимптомного периода опять дала о себе знать. Учитывая срок латентного периода, Альфред должен был заразиться не менее трех лет тому назад, то есть не позднее рубежа 1861 – 1862 годов.
Лечение сводилось к тому, что пациента закрывали в нагретой комнате, где по несколько раз в день натирали тело ртутной мазью. Затем больного сажали около жарко растопленного камина для потения. Лечение проводилось от одной недели до месяца. В течение этого времени пациент не имел права покидать комнату. В случае необходимости процедуру повторяли. Отсюда выражение «жизнь с Меркурием». Польза от такой терапии – вопрос спорный. Нередко в процессе лечения больные умирали от ртутного отравления. Последовал ли Альфред совету врача пройти курс ртутных процедур, мы не знаем, но, судя по времени глагола «счел», надо полагать, что – да. Если бы вопрос на момент письма был еще открытым, он употребил бы настоящее время – «считает».
Недуги, которыми на протяжении всей жизни страдал Альфред, были такого характера, что могли бы быть вызваны сифилисом, но не обязательно: головная боль (мигрень), желудочные боли, сердечное недомогание, язвочки на губах и в ротовой полости, кожные высыпания, стоматит, проблемы со зрением и нервные расстройства. Установить, какие из его недугов имеют именно сифилитическую природу, трудно и сейчас не имеет значения.
Важно другое, а именно что Альфред был носителем крайне стигматизируемой болезни. Не сказываясь на его интеллектуальных способностях, сифилис не мог не повлиять на самоощущение и взгляды на жизнь Альфреда, особенно на отношение к противоположному полу. Несмотря на то что сифилис в те времена не был редкостью, страдать этим недугом считалось позором. Если даже он вылечился, как мог он жениться, или просто вступить в интимную связь, не рассказав о своей болезни? Может быть, он был бесплодным или опасался этого? Редкий, но встречающийся побочный эффект сифилиса.
Какие бы опасения ни питал Альфред, он был единственным из братьев, у кого не было жены и детей. При этом интерес к противоположному полу был всегда. Как мы уже знаем, пыл, с которым он ухаживал за невестой Роберта, привел к ссоре братьев. В Петербурге он посещал уроки английского, хотя в совершенстве владел языком, – так двадцатишестилетний Альфред знакомился с девушками. По воспоминаниям Роберта, брат прибегнул к этой уловке, поскольку «барышни любуются его быстрыми успехами, равно как стихами, которые он сочиняет в их честь». Альфред надеялся, что поэзия поможет ему поймать «богатую и красивую девицу». А когда он в 1871 году посетил Петербург, Полин решила, что Альфред приехал сосватать «свою старую зазнобу», кто бы она ни была.
Альфред всю жизнь общался с женщинами, но связи были немногочисленными и главным образом эпистолярными. Единственная известная связь эротического характера была с молодой Софи Хесс и несла в себе пигмалионовский оттенок. Разумеется, Альфред имел половые связи после диагноза сифилис, но все длительные
«Женскую пустоту» в жизни Альфреда, похоже, восполняла мать. Альфред был ее любимым сыном, и она не скрывала этого. В своих письмах мать обращалась к нему «мой дорогой маленький Альфред», «горячо любимый мой милый мальчик» и прочее, несмотря на то что ему было под пятьдесят. В одном письме Андриетта открыто пишет, что он из всех сыновей тот, «которого я больше всех люблю». Легко видеть в этом потоке материнской любви выражение сострадания к сыну, лишенному того, что было дано братьям, – семьи и детей. Чувства были взаимными. После смерти матери Альфред написал, что она «любила меня так, как никто более не любит в наши дни».
Нитроглицериновое акционерное общество
Как только в июле 1864 года был получен патент на разработанный им метод запального капсюля, Альфред с отцом стал продвигать нитроглицерин на рынок. Взрыв в Хеленеборге, разумеется, успехам не способствовал, поэтому Альфред поспешил выступить в защиту как нитроглицерина, так и самого себя. Через четыре дня после взрыва он опубликовал в газете длинную статью. Перед читателями он признает, что разместить «вблизи жилых домов производство вещества, обладающего непомерной силой», было небезопасно. Они пошли на это сознательно, поскольку оцененные риски были сочтены ничтожными в силу «особых свойств» взрывчатого вещества: на нитроглицерин, «взрывчатое масло», можно воздействовать огнем без угрозы взрыва, и, в отличие от обычного масла, жидкость гаснет, как только исчезает источник огня. Сильную детонацию можно вызвать ударом молотка, но и в этом случае реакция будет только в месте удара – остальной объем нитроглицерина не возгорается. Как говорил Альфред, вызвать «тотальный взрыв» без подготовительных процедур и взрывателя крайне сложно.
В качестве объяснения, почему «вещество столь безвредное при поджоге», могло стать причиной такого ужасного несчастья, Альфред объяснил, что в ходе процесса приготовления его брат Эмиль, «похоже допустил печальную ошибку, сделав очередную попытку добыть большое количество вещества, но без помощи термометров». Эмиль прекрасно знал, с какой опасностью связано превышение критической температуры 180 градусов, ибо «таковое перегревание единственное, чего стоит опасаться при обращении с ним [нитроглицерином]». По словам Альфреда, Эмиль работал с сырым глицерином, который при контакте со смесью кислот дает реакцию повышения температуры – от нормальной и безопасной (не выше 60 градусов) до критической в 180 градусов. Но даже эта ошибка не привела бы к опасности, если «смесь, в соответствии с предписанием, немедленно вылить в холодную воду, вместо того чтобы позволить реакции продолжать совершаться».
Обычный порох, используемый на рудниках Швеции, ежегодно забирал большое количество человеческих жизней; в связи с этим Альфред очень надеялся, что новая взрывчатка «положит конец печальному списку жертв горного дела». Несмотря на «горе родственников и друзей, понесших невосполнимые утраты» в Хеленеборге, фактом остается, что «по сравнению с порохом с точки зрения гуманизма и государственной экономики в отношении сохранения жизней и рабочих часов <…> все преимущества остаются на стороне взрывчатого масла».
Для Альфреда было жизненно важно доказать, что несчастный случай был связан с неправильным обращением с веществом, а никак не следствием присущих ему характеристик. Планам создания акционерного общества ничто не должно было помешать. Для их реализации требовался начальный уставный капитал. Супруга редактора Сульмана, Хульда, была не только ближайшей подругой Бетти, сестры Иммануила, но также состояла в родстве с Ю. В. Смиттом, приходившимся ей кузеном по матери. Так же как в свое время связи Бетти помогли Роберту получить место практиканта в пивоварне, так и теперь она поспособствовала знакомству своего второго племянника с богатым предпринимателем. В результате Смитт, который был крупным инвестором, решил вложить деньги в проект Альфреда несмотря на происшествие в Хеленеборге. Второго делового партнера Альфред обрел в лице Карла Веннерстрема, капитана инженерного корпуса флота, руководившего проведением пробных испытаний нитроглицерина в шахтах.
На этой групповой фотографии можно увидеть Иммануила (в центре) со своими сыновьями Робертом (стоит крайний слева) и Альфредом (сидит крайний справа). Людвиг предположительно сидит рядом с Альфредом. Справа от Роберта стоит горный инженер Йонас Вольстедт, который работал в России на протяжении всей своей взрослой жизни и который среди прочего сотрудничал с Людвигом, а также Роберт Остлунд (держит Альфреда за плечи), сын сводной сестры Иммануила Йоханны, который работал бухгалтером у Иммануила в Санкт-Петербурге с 1852 по 1859 год. Скорее всего, фотография сделана в Стокгольме в середине 1860-х годов
Скорее всего, первые контакты со Смиттом и с Веннерстремом были завязаны еще летом, вскоре после получения патентного свидетельства, поскольку сложно представить себе, что после несчастного случая можно было кого‑либо привлечь этой идеей. Стоит отметить, что решение инвесторов участвовать в проекте осталось, тем не менее, в силе, что говорит как о потенциальных возможностях предприятия, так и об убедительности доводов самого Альфреда. Не покинули проект также Государственные железные дороги, 10 октября, месяц с лишним после взрыва, принявшие решение использовать нобелевский метод при прокладке железнодорожного тоннеля под южным островом Стокгольма, Сёдермальмом.
Таким образом, 22 октября 1864 года была учреждена компания «Нитроглицериновое акционерное общество». Полмесяца спустя, 11 ноября, новообразованное акционерное общество было санкционировано правительством Швеции. В правление, помимо Смитта и Веннерстрема, вошли Альфред как распорядительный директор и Иммануил. Акции предприятия в количестве 125 по 1 000 крон за каждую были распределены следующим образом: по тридцати одной у Нобелей и у Веннерстрема и тридцать две у Смитта. Начальный капитал был привлечен за счет покупки компанией патента Альфреда за 100 000 крон (около 50 миллионов рублей на сегодняшний день). Оплата состоялась 62 акциями и 38 000 наличными деньгами. Помимо этого, Веннерстрем и Смитт обязались доложить еще 25 000 крон оборотных средств, но было ли выполнено это обязательство, остается неясным.
В связи с успешным учреждением компании вновь вспыхнул старый спор между отцом и сыном. По уставу общества в правление должны были входить только три директора, и Иммануил, вопреки желанию Альфреда, настаивал на своем праве быть в их числе. В письме Людвигу в Петербург Роберт докладывал о конфликте:
Итак, компания образована, и я приложил все свои силы к тому, чтобы уговорить старика отказаться от кресла директора. Я указал ему на слабые его способности в сочинительстве, ораторстве и химии, и ему пришлось признать мою правоту и обещать отказаться от должности в пользу Альфреда. Папа невыносим, когда на него находит, он может заставить плясать даже камень, и, в отличие от Альфреда, лично я бы так долго не выдержал. Но в остальном образ действий Альфреда мне также не по душе. Он слишком горяч и деспотичен, и в один прекрасный день они просто перегрызутся. С другой стороны, сдаться старику тоже нельзя, поскольку в экономическом плане он бы испортил всё доброе дело. Воистину положение Альфреда весьма сложное, но более всех заслуживает жалости мама, ибо ей, справедливости ради, приходится защищать Альфреда, и поэтому должна терпеть от отца всякие неприятности.
Конфликт был решен компромиссом: Иммануила назначили заместителем.
Недавний сентябрьский взрыв легко мог бы свести на нет все планы, однако создание компании произошло в рекордные сроки, что подтверждает заложенный в новом веществе потенциал, равно как и перспективу получения высоких прибылей. Нерешенным оставался только один вопрос: как организовать и наладить производство. После взрыва был введен запрет на приготовление нитроглицерина в черте города, а найти подходящее место вне городских застав было непросто. Вопрос был разрешен оригинальным образом: Альфред арендовал большую баржу. Изначально судно поставили на якорь на озере Мэларен, что вызвало недовольство и последовавшие протесты со стороны местного населения. В итоге местоположение плавучей фабрики пришлось корректировать несколько раз. Зимой 1865 года «Нитроглицериновая компания» приобрела земельный участок в Винтервикене, южном пригороде Стокгольма.
В то время Альфреда больше занимали задачи развития продукта, нежели вопросы производства. Поскольку описанный в патентной заявке детонатор не подходил для серийного выпуска, Альфред разработал новый вариант устройства, в котором стеклянная трубка была заменена на свинцовую гильзу, заполненную фульминатом ртути (гремучей ртутью). Это вещество во влажном состоянии было абсолютно безопасно, что стало преимуществом новой технологии. В результате запальные гильзы начинялись влажным составом, затем в отверстие гильзы вставлялся запальный шнур, после чего края зажимались клещами. Таким образом, свойства гремучей ртути позволили наладить производство запальных капсюлей в промышленном масштабе. До настоящего времени конструкция запальных гильз практически не подвергалась изменениям, что говорит о гениальности ее создателя.
Другая не менее важная проблема заключалась в хранении и перевозке самого нитроглицерина. Транспортировать вещество в чистом виде было опасно, требовались новые идеи. Чтобы избежать следующих трагедий, во «взрывчатое масло» было решено добавить песок с высоким коэффициентом абсорбции (впитывания), известный геологам как кизельгур. Задумка практически полностью обезопасила взрывчатку от самодетонации. Новое вещество из смеси нитроглицерина и кизельгура получило название «динамит», от древнегреческого слова
Планы Альфреда в отношении своего изобретения простирались далеко за пределы шведского рынка. Летом 1865 года была открыта еще одна фабрика, уже в Норвегии. Чтобы популяризовать динамит среди европейских государств, Альфред переселился в Гамбург. Расширение деятельности осуществлялось на деньги, вырученные от продажи норвежской компании норвежских патентных прав Альфреда, зарегистрированных в Норвегии. В течение последующих десятилетий его продукция распространилась по всему миру, сделав его богатым человеком. Бо́льшую часть времени он проводил в рабочих поездках. Пройдет еще тридцать лет, прежде чем он снова приобретет жилье в Швеции.
Пока Альфред был занят налаживанием деловых отношений с европейскими заказчиками, его место полномочного члена правления компанией занял Иммануил. Однако по состоянию здоровья он не смог занять место исполнительного директора предприятия. Эту должность поочередно занимали другие люди, не справившиеся с задачей. «У нас наихудшее и к тому же наглейшее правление из всех возможных», – отрапортовал Иммануил Альфреду. В сложившейся ситуации Иммануил предложил правлению рассмотреть кандидатуру Роберта на место исполнительного директора. Отца поддержали и братья кандидата.
По мнению Людвига, у Роберта не было будущего в «нищей Финляндии», где он с осени 1864 года управлял фабрикой по производству «взрывчатого масла» неподалеку от Хельсинки. Для того чтобы брат мог беспрепятственно руководить финским филиалом, Альфред отказался от финских патентных прав в пользу Роберта. На своем производстве старший брат, прекрасно разбираясь в вопросах химии, продолжил совершенствовать технологию. При попытке улучшить процесс нитрации Роберт обнаружил новый метод охлаждения конечного продукта, что, в свою очередь, уменьшило риски случайного взрыва. Как только стало известно, что производство взрывчатых веществ в Финляндии будет запрещено, Роберт принял предложение взять на себя руководство фабрикой в Стокгольме. Это решение обеспечило ему шесть тысяч крон годового дохода и в дополнение к этому 10 процентов чистой прибыли предприятия, что намного превышало среднюю заработную плату индустриального лидера того времени. Весной 1866 года Роберт заступил на должность директора нитроглицериновой компании.
Премия Академии наук
Несмотря на то что в семье наиболее талантливым химиком по праву считался Альфред, который усовершенствовал технологию производства нитроглицерина, вклад Иммануила современники расценивали как не менее значительный. Например, в 1868 году Академия наук присудила премию «Господину Э. Нобелю и его сыну, господину А. Нобелю, совместно – первому за его общие заслуги в деле использования нитроглицерина в качестве взрывчатого вещества, а второму – в особенности за изобретение им динамита».
Шкатулка с медалью Иммануила
В первоначальном варианте мотивировки Иммануил упоминался в качестве изобретателя динамита, но эту формулировку Альфреду удалось изменить. «Деление премии нахожу довольно справедливым, но форма первоначальной версии компрометирует Академию, равно как и меня, и даже Папу, который потом был бы весьма огорчен, не имея возможности исправить ошибку», – писал он Роберту. Академия наук изменила формулировку после соответствующего прошения Роберта, которое было отправлено по просьбе Альфреда. В выборе между общей премиальной суммой в 996 крон или двумя медалями такой же стоимости лауреаты предпочли второй вариант. После кончины Андриетты Альфред унаследовал отцовскую медаль с запиской, сделанной рукой матери. В письме, адресованном кузену Адольфу Альселю – разбиравшему наследное имущество после смерти матери, – Альфред писал: «Я прекрасно понимаю
Древесный шпон на пользу отечества
Первые четыре месяца после удара Иммануил не вставал с кровати. В письмах Альфреду, отосланных весной 1865 года, он сообщил, что двигательная способность в руке и в ноге улучшилась, но восстановление идет медленнее, чем могло бы, поскольку у него не хватает денег на курорт. Несмотря на нестабильное финансовое положение, Альфред послал родителям деньги на поездку в один из наиболее популярных в то время водных курортов Швеции. «Помимо Бога, только моего маленького Альфреда можем мы благодарить за возможность тут быть и купаться, что не буду отрицать, уже благодатно на нас подействовало, – писала Андриетта ему с курорта. – Папочка пока еще не может ступить ни шагу, но говорит, что чувствует в себе новые силы. И я тоже чувствую себя несколько лучше». В начале сентября в Стокгольм приехал Людвиг повидаться с родителями, которых не видел с 1859 года. В своем отчете Роберту он отметил, что водный курорт в Норртэлье принес «старику Папе <…> огромную пользу»:
И руку, и ногу он уже может двигать, правда, не настолько, чтобы что‑либо ими делать. Но еще важнее и положительнее то, что он в неплохом состоянии: поправился весом, лицо обрело краски, расположение духа бодрое, и ко всему хороший аппетит. В общем и целом старик примирился со своим положением и особо от него не страдает. <…> Если Бог пошлет нам успех, то на будущий год мы сможем договориться снова встретиться в Швеции вместе с нашими семьями, дабы порадовать старика тем, о чем он так давно мечтает, – увидеть вокруг себя всех своих детей и внуков. Мама себе верна, бесконечно добра и терпелива, думает обо всём и всё успевает. И хотя она по‑прежнему много жалуется на свою спину, она весь день на ногах и в движении.
Тело Иммануила было сломлено, но дух его по‑прежнему не знал покоя. Прошло совсем немного времени после удара, и, по словам Андриетты, «cтаричок» вновь начал «фантазировать» – «и тут нечего удивляться, настолько однообразна и печальна жизнь бедного Папы, четыре месяца вынужденного пролежать в кровати, не умея ни одного движения сделать без чужой помощи, ведь это испытание для бедного старика». В январе 1866 года Андриетта жаловалась, что Иммануил «начинает снова задумываться о всяких сделках, многим дает разные поручения – на мой взгляд, бесцельно, – что, понятно, есть следствие его некогда обширной деятельности, которая вновь дает о себе знать».
Несмотря на пониженную двигательную способность, Иммануил продолжал генерировать новые идеи. Одна из наиболее сметливых была напечатана в брошюре в начале 1870 года, озаглавленная:
Время публикации и название брошюры были выбраны не случайно. Поразившие Швецию неурожаи 1867 – 1868 годов привели к массовой эмиграции в Америку. Волна эмиграции достигла своего апогея в 1869 году, и вопрос, как остановить или уменьшить поток отъезжающих и как сохранить рабочие руки в стране, был весьма актуален. Брошюра характерна для мышления Иммануила: смесь новаторских идей, социальной ответственности, фантазии и делового чутья. Кроме того, он не ограничивался одними идеями, а также предлагал способы их реализации.
Согласно Иммануилу, рабочие места могли быть созданы путем переработки многочисленного и дешевого сырья, которое на данный момент не утилизировали, а именно – отходов лесопилок. Он предложил из остатков от деревообработки изготавливать шпон, который «для этих целей подходящим клеем склеивается в весьма ценный материал». Этот материал можно будет использовать при производстве целого ряда различных продуктов, начиная от сигарных коробок и заканчивая малыми и большими судами. Речь шла, с одной стороны, о своего рода древесно-стружечных плитах, волокна которых направлены перпендикулярно друг к другу, а с другой, об изделиях из гнутого дерева. Такого рода производство предотвратило бы «недостойное истребление» сырьевых запасов и дало бы работу многочисленным мужчинам и женщинам. Особенно это должно было быть востребовано в среде крестьян, матросов, каменщиков и прочих, у кого в летнее время есть работа, «тогда как в долгую зиму едва кто может найти себе хлеб насущный». Часть произведенной продукции можно было бы сбывать на внутреннем рынке, а часть – отправлять на экспорт. В качестве подходящего места сбыта Иммануил упоминает нижегородский рынок, откуда товар можно было бы направить в Персию и Азию.
Необходимые станки и другие инструменты для изготовления этой продукции Иммануил обещал изобрести сам, тогда как в руководство нового предприятия, по причине слабого своего здоровья, он предлагал взять на себя другим совладельцам. Зная, что «сочинитель» он неважный, Иммануил закончил свою пропаганду нового материала надеждой на то, что интересующиеся его проектом обратят меньше внимания «на слог, которым парализованный 69‑летний старик представляет свои мысли, чем на их цель».
Этот новый материал под названием «продольно-поперечная фанера» завоевал международный рынок. Но это свершилось уже много лет спустя после смерти Иммануила, без ссылок на его имя и признания его заслуг. Как уже не раз случалось в течение многолетней карьеры изобретателя, он намного опередил свое время.
Если в отношении самого материала Иммануил попал в цель, то составленный им список из шестидесяти трех возможных продуктов отражал «смесь провидческого дара с чистой фантазией, которая временами, как понесшая лошадь, рвала все постромки». Напоминает некогда составленный им список изделий из каучука. К наиболее конструктивным предложениям относились «переносные дома» того же типа, как те, что он чертил в молодости. Благодаря легкости материала эти дома можно было доставлять в отдаленные места, например в Суэц, где вдоль берегов только что отрытого канала начали появляться новые поселения. А когда спрос в Египте пойдет на спад, дома такого же типа можно будет поставлять в Панаму, где готовился проект Панамского канала, строительство которого еще не было начато. В отношении Египта Иммануил предложил также производить трубы для подземного отвода вод в пустыню.
В числе более курьезных продуктов в списке инноваций Иммануила был гроб, который «можно было так оборудовать, что мнимоумерший самостоятельно мог поднять изнутри крышку, снабженную отверстиями для дыхания и соединенную со шнуром, ведущим к сигнальному звонку». Сама мысль о том, что жертва мнимой смерти могла при помощи колокольчика дать о себе знать, была не нова. Так называемые «безопасные гробы» различной конструкции существовали еще с конца XVIII века, а в 1829 году немецкий врач Иоганн Готтфрид Табергер уже предлагал схожую конструкцию: при движении мнимого покойника присоединенные к голове, рукам и ногам струны заставят звонить установленный на могиле колокольчик.
Страх быть заживо погребенным был присущ эпохе и отражался в литературе, в том числе у Эдгара Аллана По в рассказе «Преждевременное погребение» (1844). Этот страх преследовал и Альфреда, распорядившегося в своем завещании вскрыть ему вены после смерти и не хоронить до того, как «явные признаки смерти» будут удостоверены «компетентными врачами», – что и было исполнено. Согласно его словам, поводом для таких предосторожностей было то, что «в нашей семье по физиологическим причинам имеется склонность к летаргии». Значит, случаи летаргии – или слухи о ней – имели место в истории семьи. Какое основание у него было для такого утверждения – неизвестно.
Новшество в проектировании гроба со звонком заключалось не в самой идее, а в использовании материала из древесного шпона. Примеры работ из шпона, изготовленных под наблюдением Иммануила, были выставлены в обществах кустарного производства и сельскохозяйственных обществах, завоевав, по отзывам газет, «справедливое признание».
Среди оставшихся после Иммануила бумаг сохранились несколько карандашных набросков его идеи, но готовые чертежи отсутствуют и нет никаких свидетельств о сделанной патентной заявке. Возможно, «деловая хватка старика» (выражение Людвига) была на исходе. Однако из архивных материалов явствует, что «коробки и трубы, а также фотографию сделанного из шпона плавучего судна» предполагалось представить на большой Политехнической выставке в Москве летом 1872 года.
Древесно-шпоночный проект был последним крупным изобретением Иммануила. Как обычно, в его неугомонном мозгу конструктивные проекты соседствовали с идеями, которые в лучшем случае можно назвать фантазерством, в худшем – абсурдом. Можно ли это считать следствием перенесенного инсульта, неясно. Судя по всему, болезнь не затронула его интеллект, а фантасмагорические проекты он, как мы знаем, предлагал и раньше. Один из них – использование специально натренированных и оснащенных торпедами тюленей. Переписка между Иммануилом и Альфредом в период болезни отца показывает, что тот с живым интересом и участием не только следил за экономическим развитием «Нитроглицериновой компании», но и высказывал свое мнение по поводу технических вопросов, связанных с производством. Независимо от Альфреда он вел переговоры с австрийским правительством по поводу патента на динамит. Когда в 1870 году начал выходить «Технический журнал», Иммануил сразу оформил на него подписку, чтобы следить за развитием техники в мире. Статьи из журнала вклеивались в специальный альбом с педантичной аккуратностью.
Один из наиболее фантастических проектов последних лет жизни Иммануила носил заглавие «Мысли о будущем Шведского и Финского Севера». Из-за наличия горного хребта между Нордкапом и Северной Швецией климат в Швеции и Финляндии отличается большей суровостью, чем в Норвегии. Если можно было бы часть Гольфстрима пустить через лапландские просторы, то воды Ботнического залива стали бы более теплыми. Возможность прокладки тоннеля между Англией и Францией обсуждалась давно. Согласно Иммануилу, было бы так же реально построить подобный канал под горным хребтом из Северной Норвегии в Балтийское море. Помимо климатических поблажек, канал обещал еще и коммерческую выгоду: «Пустующие северные земли смогут тем самым приносить богатство, открывая доступ к обширным рудным залежам, которые будут освоены. Тем самым северные районы станут для Швеции тем, чем являются Урал и иные части Сибири для России, то есть золотым запасом».
«Старик Папа сообщает мне неслыханные размышления, – докладывал Альфред Роберту. – Ему хорошо бы меньше шуметь да побольше отдыхать, не то он может тронуться рассудком». По мнению самого Альфреда, для обеспечения «тепла для этой бедной страны [Финляндии]» гораздо больше подошли бы «кафельные печи и черные очи».
Среди прочих поздних идей Иммануила заслуживает внимания один проект, бегло упомянутый в письме Альфреду осенью 1871 года. «Есть у меня вещи, о которых я хотел бы посоветоваться с тобой до того, как пробьет мой последний час, чтобы то важное и полезное, о чем я размышлял, а также путем экспериментов в какой‑то степени реализовал, не пропало бесследно для нашего общества, – писал он. – Хочу надеяться, что черные алмазы <…> подойдут для особо крупных проектов и им найдется верное применение при помощи природных сил, имеющихся всегда в наличии», то есть ветра и воды. Надо полагать, что речь шла о новой буровой технике, появление которой совпало с открытием «взрывчатого масла», и «черные алмазы» должны быть использованы в буровых коронках. Но что имеется в виду конкретно – неизвестно. К этому же периоду относится описание метода обогрева комнат при помощи лампы, «исключительно для этой цели сконструированной», – эту идею он расписал в письмах к Альфреду и к Ю. В. Смитту, и она «поразит удивлением всех интриганов и противников».
Как мы видели, многие из самых замечательных открытий Иммануила имели военное применение. Это же касается идеи, которую он перечислил в списке возможных проектов будущего, а именно «метода распространения смерти или заразных болезней при соприкосновении с предметами, которых по расчету должен касаться враг во время своего вторжения в страну. Предметы настолько дешевые, что стоимость каждого снаряда не превышает 5 эре [копеек]». Речь идет о химическом или биологическом оружии. К этому же жанру относится еще одна несколько загадочная формулировка в одном из поздних писем к Альфреду. Иммануил изъявил желание продать свои американские акции, чтобы «иметь средства для осуществления планов, которые могли бы сделать меня
Возможно, именно эти окрашенные манией величия мысли имел в виду Альфред, когда в письме Роберту подметил, что «старик отвергает всё, что зовется военным искусством, ставя эксперименты по сжиганию озер и морей, надеясь тем самым заполучить такие запасы горючего топлива, что сам Создатель мог бы ему позавидовать».
«Сын своего века»
Иммануил Нобель скончался в Хеленеборге 3 сентября 1872 года в возрасте семидесяти одного года – в восьмую годовщину рокового взрыва. По сообщению прессы, на похоронах присутствовал один из сыновей, предположительно Альфред – он находился в сентябре в Стокгольме, – или, возможно, Людвиг, прибывший в Стокгольм 10 августа для демонстрации шведскому военному руководству своей митральезы.
Сообщение о смерти Иммануила в
Поделиться книгой: