Нобели в России. Как семья шведских изобретателей создала целую промышленную империю

Смерть Иммануила была широко освещена стокгольмской прессой, в один голос восхвалявшей его деятельность. Принимая во внимание, что изобретатель не получил теоретического образования, «можно только поразиться умом, способным разрешать самые сложные проблемы, находить ключи к тайнам, которые самые глубокие исследования напрасно пытались понять», – писала газета «Афтонбладет».

Последнее известное фото Иммануила

Иммануил, который всю жизнь боролся с экономическими проблемами, – за исключением успешного периода в Петербурге, – умер не богачом, но и не бедным человеком. Он владел пакетом акций «Нитроглицериновой компании», шесть из которых были им проданы. Другие двадцать пять акций, каждая из которых стоила тысячу крон, составляли основной капитал покойного. Он оставил после себя 28 701 крону – более полутора миллионов крон сегодня, или около 12 миллионов рублей… К концу жизни за Иммануилом числилось мало долгов, а движимое имущество было оценено в 3575 крон – факт, свидетельствующий о том, что Иммануил и Андриетта жили скромно и не гнались за роскошью. Из писем явствует, что супруги активно интересовались делами «Нитроглицериновой компании» и считали, что доходы должны идти на финансирование новых изобретений, а не на личное потребление. Такое отношение к жизни, как мы увидим, унаследовали и их сыновья.

Сохранилось много свидетельств об Иммануиле и Андриетте, об их юморе, щедрости и любовном отношении к детям. Не имея настоящего школьного образования, они постарались дать детям хорошее воспитание, найти им хороших учителей, привить любовь к труду и сызмальства привлечь к делам семейного предприятия. Столкнувшись с проблемами, к которым неизбежно приводят недостаточное образование и отсутствие теоретических знаний, Иммануил хотел заложить своим сыновьям более прочный фундамент. Его последнее сохранившееся письмо к Альфреду, датированное Рождеством 1871 года, заканчивается формулировкой, отражающей теплые отношения между родителями и их к тому времени вполне успешными детьми: «Сердечно обнимаем, посылая тебе последний в этом году привет от твоих старых родителей, которые радуются тому, что у них такие сыновья, которые никогда не огорчают, а даруют одну только радость».

Как оценить деятельность Иммануила Нобеля? Он был на редкость многосторонней и одаренной личностью. Свой профессиональный путь он начал помощником архитектора, но проявил себя в качестве строительного техника, мастера по решению сложных задач, изобретателя. Вклад Иммануила в области механики неоценим, он был прирожденным механиком. Многие проблемы Иммануила были связаны с отсутствием теоретического образования, из‑за которого он не всегда мог «отличить дикие идеи от практически выполнимых» и «не уделял должного внимания возможным сложностям и реальным помехам». В то же время, несмотря на многочисленные неудачи, он никогда не сдавался и трудился до последнего. Он был «одним из типичных сынов своей эпохи, не почерпнувших из минувшего столетия ничего, кроме силы духа, при помощи которой они смогли создать всё то, что сделало девятнадцатое столетие таким богатым и продуктивным». По натуре своей Иммануил Нобель был человеком XVIII века, для которого все горизонты открыты..

В личной жизни Иммануил был, несомненно, трудным человеком. С одной стороны, он был благодушен, щедр, обладал большим чувством юмора и был хорошим семьянином, но в то же время – вспыльчив, капризен, скоропалителен, бескомпромиссен, обидчив и сверхактивен.

Будучи супругой столь неординарного человека, Андриетта несла нелегкое бремя, что явствует из писем и других свидетельств. Но несмотря ни на что брак в общем был хорошим. Каждое 1 мая супруги посещали домик в городском парке, возле которого Иммануил когда‑то сделал Андриетте предложение. Последний их визит был в 1872 году, всего за несколько месяцев до кончины Иммануила. «Они с таким наслаждением смотрели на это место, у старика от радости были слезы на глазах, и он говорил нам, как счастлив был всю свою жизнь вместе со своей любимой старушкой, – сообщала Полин в письме Роберту. – Милая добрая старушка прямо светилась от удовольствия ото всех похвал, которыми осыпал ее обожаемый ею старик».

Их совместная жизнь была на редкость богата судьбоносными событиями. В течение пяти лет Андриетта в одиночку и в тяжелых материальных условиях воспитывала троих сыновей, пока Иммануил пребывал в Або и в Санкт-Петербурге. Поначалу удачная карьера в России закончилась несправедливым и унизительным банкротством, лишившим семью состояния и расколовшим ее географически. Весь этот нелегкий путь вместе с родителями с самого раннего возраста преодолели и дети, что сильно укрепило семейные узы.

Отношение Роберта, Людвига и Альфреда к своей, по всем свидетельствам, доброй и отзывчивой матери было трогательным. Братья никогда не пропускали ее день рождения, и она всегда могла рассчитывать на личный визит одного, а то и всех троих сыновей. «Мама была как всегда, ничуть не изменившись, добра и нежна, как дивный закат после солнечного летнего дня», – написал Людвиг Альфреду летом 1883 года. Нежные чувства были в высшей степени взаимными. «Мои мальчики – самые лучшие на свете», – сообщила Андриетта подруге.

Чувства сыновей к изобретателю-отцу были, по понятным причинам, более сложными, но отличались уважением и искренним желанием защитить и оправдать его. За их стремлением стать успешными и богатыми чувствовалась сильная жажда реванша. Как только их собственные финансовые дела пришли в порядок, братья делали всё возможное, чтобы обеспечить родителям спокойную старость. Переписка со стариками велась главным образом открыто, но всё же некоторые письма передавались «лично Маме в руки» или «дорогой, любимой Маме» – в эти конверты были вложены деньги на хозяйство, которым заведовала Андриетта. Они знали, что «cтарику Папе» было бы трудно принимать эти подношения или же он их потратит на свои эксперименты. «Слава богу, – писал Людвиг Роберту, – я ныне не в том положении, что мне надо в чем‑либо себе отказать ради того, чтобы сделать их жизнь хотя бы сносной, если я не в состоянии сделать ее радостной. Поэтому уверяю тебя, дорогой Роберт, что сама мысль о том, что старые имеют заботы, намного для меня тяжелее, чем трата нескольких тысяч крон в год».

Благодаря сыновней щедрости овдовевшая мать могла спокойно прожить остаток своей жизни, но до конца она сохранила свои простые привычки. Предложение Альфреда, чтобы они с Людвигом подарили ей экипаж, было встречено братом с сомнением: «Наша старушка, не привыкши тратить на свою персону крупных сумм, в конце концов нашла бы уход дорогим и удовольствие дороже, чем польза». Экипаж был приобретен, но мать редко им пользовалась, предоставляя его в распоряжение тем, кто в нем больше нуждался.

Андриетта умерла 7 декабря 1889 года в возрасте восьмидесяти шести лет. Похороны состоялись в присутствии Роберта, Альфреда и других родственников. Газета «Дагенс Нюхетер» писала: «Редко приходится видеть столь добрые отношения между матерью и сыновьями, чем в данном случае».

Сам факт того, что смерть супруги Нобеля получила огласку в газетах, отражает положение семьи в общественном сознании. Андриетта ушла из жизни богатой женщиной, с состоянием 840 000 крон, или около 50 миллионов по современному курсу (около 400 миллионов рублей). В память о матери ее любимый сын Альфред вложил свои унаследованные 50 тысяч крон (около трех миллионов сегодня) в создание при Каролинском институте «Фонда по развитию экспериментальной науки им. Андриетты Нобель». Этот фонд существует и по нынешний день.

Разница между 28 701 кроной в наследственном имуществе Иммануила и внушительным капиталом, оставшимся после кончины Андриетты, объясняется необычайными деловыми успехами их сыновей в Европе и России. Последнее особенно порадовало бы Иммануила, заложившего фундамент семейной деятельности в России. На самом деле место Иммануила в российской промышленной истории так же, если не более, значительно чем в шведской. В России он провел самый длительный срок своей взрослой жизни, там он за двадцать лет завоевал признание как изобретатель и предприниматель. Там начатое им дело завершили его сыновья: не только Людвиг, проживавший всё это время в Петербурге, но и Роберт, который вернулся в Россию в 1870 году, и Альфред, поселившийся в Париже, но содействовавший успеху российской деятельности семьи своими деньгами.

Пора заново обратить наш взгляд туда.

II

Людвиг

Покидая в июле 1859 года Петербург, Эммануил оставил трем сыновьям «по 2000 рублей, друзей и добрую славу». Это соответствует примерно двум миллионам рублей сегодня. Людвиг с семьей жили на Петербургской стороне, возможно, в освободившемся родительском доме или же в доме на углу Фокина переулка, тоже принадлежавшему семье. Роберт снимал квартиру в доме на Литейном проспекте, одно время в 1861 году ее делил с ним Альфред.

Смена поколений ознаменовала новую фазу деятельности Нобелей в России. Из шведской семьи иммигрантов они стали российскими промышленниками, русской семьей, хотя и с прочным шведским идентитетом. Важнейшую роль в этом процессе сыграл Людвиг, который, в отличие от отца, был не только изобретателем и производителем, но и обладал аналитическим талантом и питал глубокий интерес к промышленным и социальным вопросам. В год, когда Эммануил покинул Россию, Людвиг опубликовал в «Журнале для акционеров» две статьи, в которых освещал проблемы слабо развитой в промышленном отношении России. Первая называлась «О медленности развития механической промышленности в России», вторая – «Несколько соображений о современном положении российской промышленности». Людвиг рассматривал новейшую историю российской машиностроительной промышленности начиная с периода до Крымской войны и заканчивая ситуацией на момент написания статьи. Также он предложил необходимые, по его мнению, шаги для дальнейшего развития. По его мнению, к таковым относились не только изменение промышленной политики государства, но и принятие мер в области образования.

По словам Людвига, до Крымской войны в России фактически не было машиностроительной промышленности, хотя и существовали отдельные заводы. Предприятия почти полностью зависели от государственных заказов, что обрекало их деятельность на краткосрочность и прерывистость. Другое объяснение медленного развития стоило искать в российских таможенных правилах. Поскольку машиностроительные станки производились не в России, при ввозе они не облагались пошлиной. При этом с целью защиты устаревших и неэффективных металлургических заводов на Урале импорт иностранных металлов сопровождался непомерно высокими пошлинами. Когда морские порты страны были заблокированы во время Крымской войны, был остановлен импорт. Недостаток зарубежной техники и промышленные заказы морского министерства превратили небольшие механические мастерские в крупные машиностроительные заводы. В течение двух лет были построены паровые двигатели отечественного производства для трех лайнеров, двух фрегатов, четырнадцати корветов и сотни пушечных лодок. Из этого опыта Людвиг сделал заключение, что России нет необходимости закупать двигатели за рубежом, если можно наладить производство на территории страны. Однако после войны большинство двигателей вновь стали привозить из‑за границы. Отчасти это объяснялось высокой стоимостью российского железа, а отчасти потому, что российские предприятия собирали двигатели за год и без гарантии своевременной доставки. Технику же английского производства можно было получить всего за два месяца.

Вывод Людвига был прост: для того чтобы машиностроение получило надежное развитие в России, иностранные станки и двигатели должны облагаться пошлинами, а импортная пошлина на сырье должна быть снижена. По его мнению, учрежденные после изменения тарифов мастерские должны быть не государственными, а частными, и управление такими предприятиями должно совершаться без бухгалтерских сложностей. Их развитие должно проходить в условиях свободной конкуренции, роль государства должна ограничиваться предоставлением займов для стартового капитала. В качестве положительных примеров Людвиг привел Финляндию и Швецию, где «Железопромышленная контора» во главе с учеными и промышленниками обеспечивает обучение людей в школах и на заводах, награждает изобретения и ссужает капитал под низкие процентные ставки.

Другой серьезной проблемой российского машиностроения была нехватка квалифицированной рабочей силы. «Бóльшая часть мастеров – немцы, шведы и финляндцы; но собственно русских не видать», – пишет Людвиг. По его мнению, проблема может быть решена только отменой крепостничества (эта реформа уже обсуждалась и была осуществлена спустя два года). Этот общественный слой может восполнить недостаток рабочих в механической промышленности. Однако карьерные перспективы крестьян были невысоки ввиду неграмотности; они, по мнению Людвига, «выше подмастерья не могут подняться». Людвиг убежден, что молодежи в России должна быть предоставлена возможность элементарного образования, предпочтительно в школах, расположенных вблизи заводов. Принуждать к посещению школы не нужно, но стоит обязать «заводчиков назначать молодым людям, желающим учиться известное для того число свободных от работы часов».

Аргументы Людвига основывались на опыте семейной фирмы «Нобель и сыновья». Приведенные им в качестве положительного примера паровые двигатели для лайнеров были построены их заводом. Идея, что машиностроение в будущем должно находится в частных руках, а влияние государства – ограничиться ролью кредитора, была логичным выводом, учитывая обращение государства с фирмой «Нобель и сыновья» после окончания Крымской войны.

Людвиг, разумеется, был не одинок в своих размышлениях о тарифах. В эти годы вопросы свободной торговли и протекционизма горячо обсуждались, и результаты не заставили себя ждать: политика постепенно менялась в сторону снижения тарифов. В 1861 году был отменен импортный сбор на чугун для мастерских, оборудованных паровыми двигателями, а в 1864 году – для всех машиностроительных заводов, занимавшихся изготовлением и ремонтом машинных частей, пароходов, мостов и т. д. В отличие от ситуации последних лет пребывания Эммануила в Петербурге, российское государство снова начало поощрять отечественные мануфактуры.

Машиностроительный завод «Людвиг Нобель»

Первые годы после ликвидации механической мастерской в Петербурге рядом с Людвигом оставались его братья, которые так же, как и он, были заинтересованы в успешном исходе «Процесса против Казны». Особенно это касалось Роберта, чьи брачные планы зависели от решения суда; в противном случае он не смог бы содержать свою будущую семью. Из сохранившихся писем видно, что и Роберт, и Альфред активно помогали Людвигу заручиться новыми заказами. Как уже упоминалось, после окончательного проигрыша в суде Роберт переехал в Хельсинки, а через два года в Стокгольм уехал и Альфред. В России из всей семьи Нобель остался лишь Людвиг. На момент банкротства компании ему было тридцать лет, но, несмотря на молодость, Людвиг имел хорошую репутацию в деловых кругах Петербурга. Вместо того чтобы покинуть страну, он 1 октября 1862 года арендовал небольшую механическую мастерскую, расположенную напротив их старого завода, на Выборгской стороне, по адресу набережная Большой Невки, дом 15. Стартовый капитал составлял всего 5000 рублей (около 5 миллионов рублей сегодня). Мастерская была основана в 1849 году англичанином Джоном Ишервудом, а с 1855 года управление принял его сын. На территории были расположены литейная, механический цех и монтажная. Кроме того, был док для ремонта небольших судов, однако к 1862 году он находился в запущенном состоянии. При входе на территорию мастерской в Батальонном переулке стоял окрашенный в серый цвет одноэтажный деревянный дом площадью чуть более двухсот квадратных метров, куда въехал Людвиг со своей семьей. За неделю до подписания договора аренды на свет появился второй сын Людвига, «хороший мальчик, крикун первого ранга». Его окрестили Карлом, и он сыграет важную роль в истории машиностроительного завода.

Дом в Батальонном переулке, у входа на территорию завода

Как и на Петербургской стороне, промышленные участки преобладали и на Выборгской. Это был маленький и тесный мир, где семьи Ишервуд и Нобель жили и работали в близком соседстве друг с другом. Об общении семей свидетельствует тот факт, что Альфред отправил одно из своих стихотворений миссис Ишервуд, ответившей ему похвальным письмом. Рядом с мастерской Ишервуда находились крупный сахарный завод Кенига и основанный в 1853 году механический завод Лесснера, специализировавшийся на производстве печатных и прочих станков, а также паровых двигателей. В непосредственной близости находился участок, принадлежавший другу и благодетелю Нобелей – Карлу Августу Стандертшельду.

«Я надеюсь, вам будет приятно услышать, что я разделался с нашим старым заводом <…>, начиная понемногу устраивать свои дела, – написал Людвиг Роберту 13 октября 1862 года, когда тот собирался переехать в Стокгольм для обучения пивоварению. – Я арендовал завод у Ишервуда и надеюсь, что смогу справиться, если Господь поможет мне не влезть в долги, ибо первого долга в делах следует избегать, так же как первой ссоры в браке».

Завод Людвига изначально специализировался на производстве железных печей, радиаторов, водопроводных труб и других продуктов для гражданских нужд. Так же, как и его отец, Людвиг и его инженеры сами проектировали и строили производимые ими станки: строгальные, сверлильные, фрезерные, токарные станки и многое другое, в том числе паровые молоты и горны для литейных печей. Через несколько лет завод возобновил производство колес и колесных осей, которые когда‑то были специальностью Иммануила. Колеса с герметично закрытыми втулками (часть ступицы), предотвращающими проникновение песка и другой грязи, вскоре стали пользоваться большим спросом из‑за плохого состояния российских дорог. Причем колеса Нобелей проезжали не только по провинциям, но и в столице, где всего несколько центральных улиц были замощены торцовыми мостовыми, покрыты асфальтом или вымощены булыжником. В 1882 году завод удостоился чести изображать российский государственный герб на своих вывесках и изделиях. Это право было получено за «широкое развитие машиностроительного дела, специальное изготовление высокого достоинства механических приборов и распространение в России высокого качества насосов <…> а также за прекрасную работу осей, бандажей и других экипажных частей из русского железа, при усовершенствовании производства, совершенно прекратившего ввоз осей из‑за границы».

Но это было много позже, а в первые годы Людвиг столкнулся с проблемами с оборотным капиталом. Он постоянно был в поисках новых заказов – «много неприятностей и беготни, прежде чем получишь что‑то новое и это новое начнешь делать». Поэтому расходы велись с осторожностью. Однажды, одолжив Роберту тысячу рублей на покупку керосина, Людвиг был вынужден просить брата управиться со сбытом осветительного масла в Финляндии «с предельным усердием и бережливостью», чтобы не причинить потерь, с которыми Людвиг не справится. По его мнению, механический завод был именно той частью семейной деятельности, которая имела наибольший потенциал: «Как бы ни обстояло с перспективами Папы и Альфреда, нельзя отрицать, что единственно надежное – это мое маленькое дело. Если запущу его или лишусь необходимого оборотного капитала, что остановит дело, я уверен, что наша общая судьба будет достаточно печальной».

Больше года спустя после приобретения завода Ишервуда Людвиг отметит: «Успех подстегивает Нобелей больше, нежели провалы. Мы уже так много в этом мире пережили, что пора бы ветру повернуть – не обязательно на попутный, достаточно, если не нужно будет всё время лавировать». Когда еще через год ветер сменился, он снова шел с военной стороны, как во времена Иммануила. И он был попутным. Военное министерство возглавлял способный и технически компетентный генерал Дмитрий Милютин, который видел свою задачу в том, чтобы сделать страну независимой от иностранных поставок оружия. Например, российским механическим мастерским было заказано производство гранат из отлитого в кокилях чугуна (новая технология). Раньше такие гранаты импортировались из Германии, но разработанный Людвигом снаряд оказался не только лучше немецкого, но и дешевле в производстве. «У меня много дел, и я работаю каждый день как чернорабочий, мне надо бомбы лить и работать не покладая рук, пока не наладится производство», – сообщил он в марте 1864 года.

Несмотря на успешную первую поставку 13 100 гранат, Людвиг не получал новых заказов от правительства до осени 1865 года. Одной из причин было то, что его конкурент предложил цену на 33 процента ниже оферты Людвига. Проблемы с конкурентоспособностью, в свою очередь, были связаны с трудностью получения кредитов под залог. «Возможно, ты удивляешься, что мне так трудно получать эти залоги, – писал он Роберту. – Но ты не представляешь, сколько здесь плутов <…> которые пользуются залогами только для того, чтобы получать деньги на руки. Они живут только за счет кредитов, тем самым портят кредиты для других». Его собственный талант в приобретении залогов, добавил он, был так же слабо развит, как и музыкальный.

То, что Людвиг наконец получил заказ, было результатом того, что в его арсенале было еще одно оружие – качество и надежность доставки. Это были важные аргументы во взаимоотношениях с государством, которое, как и прежде, было единственным крупным заказчиком. «Ты знаешь из моих устных высказываний, – писал он Роберту, – что я не считаю чиновников в сущности более честными сейчас, чем в былые времена. Но теперь всё делается по‑другому. У нас есть только одно средство против всего этого – стараться, чтобы государство получило действительно хорошую и безупречную работу и чтобы чиновники остались довольными. В этом наш единственный реальный интерес и лучшая гарантия на будущее».

До начала 1867 года машиностроительный завод Людвига изготовил еще пятьдесят тысяч гранат по заказу Артиллерийского комитета. Одновременно шло производство стальных бронещитов – за период с 1866 по 1878 год было изготовлено около восьми тысяч единиц.

Несмотря на крупные заказы, машиностроительный завод еще не давал большой прибыли. 1 января 1866 года Людвиг писал Роберту, что у него всё еще мало денег и он только «перебивается». Тем не менее 1866 год стал переломным, уже через два месяца Людвиг сообщил, что «начинают приближаться несколько более светлые экономические времена». Теперь он мог помочь Роберту с кредитами, в которых ранее ему отказывал, и погасил последний его непогашенный вексель на тысячу рублей.

От дульнозарядных винтовок к казнозарядным

Когда судьба в конце концов улыбнулась Нобелям, это было связано с военными событиями в Европе. В 1864 году Пруссия захватила Шлезвиг-Гольштейн у Дании, а в 1866 году была покорена Австрия. В кильватере немецкой экспансии многие европейские государства, включая Россию, начали пересматривать свои оружейные арсеналы. Наиболее революционным изменением военной промышленности этих лет стал переход от дульнозарядных винтовок к казнозарядным. Новый способ зарядки был проще, что повысило скорость стрельбы. Также казнозарядные винтовки были легче и имели меньший калибр.

Как и во всей Европе, российские военные склады были полны старых дульнозарядных винтовок, доказавших свою неэффективность во время американской гражданской войны. Перед военным руководством стояла двойная задача: во‑первых, конвертировать старые дульнозарядные ружья в казнозарядные, а во‑вторых, решить, какой тип казнозарядной винтовки выбрать в будущем. Во всем мире изобретатели и оружейники работали над усовершенствованием новой технологии.

Конвертация двухсот семидесяти тысяч российских дульнозарядных винтовок началась в 1867 году, одновременно с другими странами, в том числе Францией и Швецией. Заказ был распределен по нескольким заводам. Людвиг Нобель получил заказ на восемьдесят тысяч винтовок, а Карл Август Стандертшельд, управляющий Ижевским оружейным заводом, получил заказ на пятьдесят тысяч. «В последнее время я проделал большую работу по замене винтовок, и это требует большого оборотного капитала, поэтому я должен использовать все свои средства для покупки оборудования и материалов», – сообщил Людвиг Роберту, добавив, что надеется «получить от мероприятия хорошую прибыль».

Для конвертации старых винтовок Артиллерийский комитет выбрал систему, придуманную немцем Йоханнесом Карлом и разработанную чешским оружейником Сильвестром Крнкой. Завод Людвига усовершенствовал механизм Крнки, в частности заменил материал патронника на фосфористую бронзу – материал, с которым Людвиг был хорошо знаком по изготовлению кранов и других компонентов своих систем отопления. Фосфористая бронза – сплав с высокой стойкостью и хорошими механическими свойствами. Для такого производства требовались специальные токарные станки, которые Людвиг также стал изготавливать на своем заводе. Это был первый в России опыт машинной формовки бронзы, и успех был молниеносным. Людвиг получил заказы на токарные станки для трех государственных оружейных заводов в Туле, Ижевске и Сестрорецке, на смену устаревшим английским. Этот токарный станок был собственным изобретением Людвига, от чертежа до готового изделия. Он также контролировал всю работу, до малейшей детали. Контроль над рабочим процессом был отличительной чертой Людвига, став со временем гарантом качества.

Владимир Барановский

Несомненно, Людвиг был выдающимся изобретателем, инженером и конструктором, но успех предприятия, разумеется, зависел не только от его знаний и умений. Он сумел окружить себя ведущими специалистами в области механики и оружейной технологии. Большинство из них были приглашены из Швеции, некоторые – из шведскоязычной Финляндии. В период с 1862 по 1887 год тридцать два инженера и четыре начальника цехов были шведами. За редким исключением среди квалифицированного персонала русских не было. Но всё же одно из этих исключений было блестящим.

Владимир Степанович Барановский (1846–1879) родился и вырос в Хельсинки, где его отец-профессор преподавал русский язык. Отец был человеком чрезвычайно широкого таланта: полиглотом, статистиком, историком, гигиенистом, а также изобретателем. Он часто совершал поездки за границу, в том числе в Париж, чтобы узнать последние новости о пневматических двигателях. Уже с одиннадцатилетнего возраста Владимир сопровождал отца. В возрасте пятнадцати лет Владимир помогал отцу строить паровоз, действовавший на сжатом воздухе, а когда ему было шестнадцать – участвовал в разработке подводной лодки, также работающей на сжатом воздухе.

Благодаря отцу Владимир рано получил солидное техническое образование. Но официально экзамены он не сдавал. Надо полагать, что это произвело впечатление на Людвига, который и сам дипломов не имел, будучи убежден, что практический опыт предпочтительнее формальных данных: «Я вижу пользу только в том образовании, которое чего‑то достигает. Иногда я считаю необходимым взять своих мальчиков из школы, чтобы заставить их работать на заводе». Прослужив несколько лет на конкурирующем механическом заводе, Барановский в 1867 году нанялся к Людвигу, где ему было поручено разработать русскую казнозарядную винтовку.

Настоящую известность Владимир Барановский получил благодаря модификации скорострельной пушки. В 1863 году Людвиг предложил властям разработанный Иммануилом пулемет под названием «мультипликатор», но был принят без энтузиазма. Вместо этого правительство в 1870 году сделало ставку на модель пушки американского инженера Ричарда Гатлинга. Производство было поручено заводу Людвига, который к тому времени заручился прочной репутацией умелого конструктора и производителя огнестрельного оружия. Пушка Барановского представляла собой модификацию пушки Гатлинга – шестиствольная митральеза была значительно легче американской и производила до трехсот выстрелов в минуту.

Между семьями Барановских и Нобель прослеживаются поразительные сходства: это касается таланта, образования (или, скорее, его отсутствия) и заинтересованности оружейной тематикой. Существует и более зловещая параллель. Так же, как Иммануил потерял своего сына в результате неудачного научного эксперимента, Степан Барановский потерял своего во время испытательной стрельбы в Петербурге в 1879 году. Когда Владимир перезаряжал пушку, снаряд сработал преждевременно, и он погиб на месте.

Русское техническое общество

Как мы видели, экономическое положение стало улучшаться уже в 1866 году, когда Людвиг объявил, что «начинают приближаться несколько более светлые экономические времена». Через год семья оставила деревянный дом в Батальонном переулке и переехала в новый каменный дом на территории завода. В последующие годы «Машинный, литейный и оружейный завод „Людвиг Нобель“» – официальное название предприятия – значительно расширил свою деятельность, и финансы завода, как и самого Людвига, стабилизировались. Весной 1870 года Людвиг смог наконец выкупить завод Ишервуда, который он арендовал с 1862 года. В дополнение к этой территории были приобретены еще два соседних участка, в том числе участок Стандертшельда, на котором стояло несколько двухэтажных деревянных домов, спроектированных Теодором Мельгреном (см. ниже), и один кирпичный. «Всё вместе стоило мне от 140 до 150 тысяч, – сообщил он Роберту в Стокгольм. – Поскольку я позволил себе взять этот капитал у предприятия, ты понимаешь, что дела идут не так плохо».

Некоторые из руководителей оружейного завода изображены у митральезы Барановского. Слева сидят Владимир Барановский и управляющий фабрикой Харальд Берг (1872–1888), справа стоят Эрнст Август Хюльферс и Людвиг (крайний)

Выражением успеха завода и признанием личных заслуг Людвига перед российским машиностроением стало избрание его членом «Русского технического общества» одновременно с его учреждением весной 1866 года. Оно было одним из многих, возникших в свете реформ Александра II 1860‑х годов. В 1874 году «Русское техническое общество» стало «Императорским».

Несмотря на бурное развитие российской промышленности в эти годы, импорт машин из‑за рубежа продолжал превалировать. Например, из шестнадцати паровозов, обслуживавших первую в России железную дорогу между Петербургом и Царским Селом, только два были построены в России. Не было форума, на котором инженеры, промышленники и другие люди с практическим опытом фабричной работы могли обмениваться мнениями с учеными и государственными чиновниками, оказывая, в лучшем случае, влияние на политику государства в сфере промышленности. Русское техническое общество, созданное по инициативе специалистов в гражданской и военной отраслях, в том числе профессоров Петербургского университета, было задумано как такой форум. Будучи иностранцем, Людвиг не мог быть формальным учредителем общества, но он был одним из самых активных его приверженцев. Не исключено, что его мысли о необходимости установления института вроде шведской «Железопромышленной конторы» имели особое значение при формировании общества и выборе направления его деятельности.

Людвиг был одним из наиболее активных членов общества и прочел много докладов на технические, организационные и деловые темы. Как вспоминал один из членов общества, доклады «заслушивались с неугасающим напряженным вниманием не только вследствие свойственной [Л. Нобелю] талантливости и образности изложения, но особенно из‑за основательного и глубокого знакомства докладчика с темой, затрагивающей какой‑либо жизненно важный вопрос в области технической промышленности». Людвиг также состоял во многих комитетах общества: по детскому труду, по акцизу на керосин, по развитию нефтяной промышленности, по подготовке уставов для железнодорожных школ, по исследованию смазочных масел и по многим другим вопросам. Он охотно и много жертвовал средства, в первую очередь для образовательных целей. В большинстве своем пожертвования были анонимными.

Новый дом на территории завода, в который Людвиг с семьей переехали в 1867 году

Первый доклад, прочитанный в 1866 году, был посвящен машинной формовке при отлитии чугуна. Другие доклады имели такие заглавия, как «О влиянии казенных заказов на развитие частной механической промышленности» (1874 г.), «О причинах застоя в нашей механической промышленности» и «О необходимости принятия правильных покровительственных мер для поднятия горнопромышленного дела» (оба доклада 1875 г.). Людвиг всё время находился на передовой, и предлагал решение проблем порой задолго до их возникновения. Еще в 1875 году он подчеркивал, например, необходимость введения в России единой метрической системы. Через посредство члена Академии наук Акселя Гадолина Людвиг анонимно пожертвовал обществу пять тысяч рублей, выплачиваемых ежегодно в течение четырех лет. Эти средства позволили комитету по изучению вопроса о введении метрической системы закончить свою работу. Однако правительственный проект был предложен в 1899 году, а сама реформа проведена только после 1917 года.

Мина с детьми Карлом, Эммануилом и Анной

Наиживейший интерес Людвига вызывали вопросы российского машиностроения. В марте 1867 года во втором отделе общества «Механика и механическая технология» состоялась дискуссия на тему «О мерах к возвышению машиностроительного дела в России и к развитию наших механических заводов». Основным докладчиком был Людвиг, который утверждал, что отечественное машиностроение необходимо защищать от иностранных конкурентов, прибегающих к нечестным методам с целью навредить российским заводам. Как средство защиты он предложил ввести протекционистские импортные тарифы на паровые двигатели, станки и паровозы, которые с тем же успехом производились в России. Тарифы, утверждал он, должны быть достаточно высокими, чтобы российские производители смогли конкурировать с иностранными. Эти идеи активно поддерживались «Техническим обществом» и имели непосредственное влияние. Тем же летом была создана правительственная комиссия по пересмотру тарифов. Подобные комиссии собирались и раньше, новость состояла в том, что к работе были привлечены инженеры и промышленники.

В таможенном уставе, принятом в следующем году, были введены повышенные таможенные пошлины на паровозы, локомобили и паровые двигатели, а также на «части и принадлежности всякого рода машин и аппаратов, привозимые для фабричного употребления». Меры, однако, оказались недостаточными, и Людвиг несколько раз возвращался к этому вопросу, в том числе в докладе о застое в российском машиностроении. По его мнению, единственным способом создания и развития солидных частных промышленных предприятий в России должна стать общая покровительственная политика, а не ориентированная на отдельные продукты и, помимо этого, допускающая исключения. Если положение дел не изменится, российские частные компании будут по‑прежнему зависеть от заказов и от поддержки со стороны государства. Несмотря на то что предложение Людвига не было принято, российская механическая промышленность за 1860 годы сильно выросла. Как уже упоминалось, в 1850 году в России действовали 25 частных механических мастерских с общим числом рабочих 1475 человек. Двадцать лет спустя число мастерских достигло 145, причем почти 30 тысяч человек были трудоустроены лишь в европейской части России.

Избрание в «Техническое общество» означало окончательное признание Людвига российским промышленником, всего через четыре года после запуска предприятия на территории завода Ишервуда. Кроме того, Людвиг воспринимался патриотом. «Он не был русским, но мы гордимся им!» – отозвался после его смерти один из членов «Технического общества».

В самый разгар профессионального успеха Людвига постигло большое горе. В мае 1869 года в возрасте тридцати шести лет при родах умерла его жена Мина, а еще через двенадцать дней скончалась новорожденная дочь Шарлотта Вильгельмина. Людвиг перенес потери очень тяжело. Судя по письмам, их брак был на редкость гармоничным. «Сегодня наш пятый день свадьбы, и ни один смертный не может быть счастливее, чем я в моем браке», – писал он в сентябре 1863 года Роберту, чей брак был полон ссор и недоразумений по причине ревности и недоверия, особенно со стороны Роберта. «Память о скорбящем муже и оставшихся без матери детях, собравшихся у ее смертного одра, никогда не сотрется, – вспоминала близкая знакомая. – Нобель всё меняет у себя дома, уходит и приходит, словом, нет покоя. Вчера вечером он был у нас и сказал, что больше не выдержит и что намерен вместе с Сельмой [Шарлин] и детьми отправиться через Швецию за границу. Это может быть благотворным развлечением, в котором он так нуждается, ибо он выглядит совсем больным и разбитым». Мина родила Людвигу шестерых детей, трое из которых еще были живы: Эммануил (десять лет), Карл (семь) и Анна (три); остальные умерли в раннем возрасте. В заботах о детях ему помогала нянька Сельма, сам он работал круглосуточно, а детям нужна была мать.

Вскоре Людвиг встретил другую женщину – Эдлу Коллин, рожденную в Стокгольме в 1848 году. Ее отец умер, когда ей был всего год, и мать взяла на себя ответственность за нее и еще двух сестер. Семья была настолько бедной, что Эдле разрешалось брать домой еду из школы. Мать скончалась, когда Эдле было семнадцать лет. Две ее сестры проживали тогда в Петербурге: Лилли была замужем за архитектором Теодором Мельгреном, родившимся в Стокгольме, но выросшим в Хельсинки, а Хильдегард работала учительницей в шведской приходской школе имени Св. Екатерины. Осенью 1869 года она собиралась выйти замуж за финско-шведского инженера Альфреда Нюберга и бросить работу в школе. Ее заменила сестра Эдла, приехавшая из Швеции. Семьи Нюберг и Мельгрен были знакомы с Нобелями, и вскоре Эдла была представлена Людвигу. Свадьба состоялась через год после ее прибытия в Петербург, 1(12) октября 1870 года.

Роберт возвращается в Петербург

Пока Людвиг был занят расширением своего дела в Петербурге, Роберт успешно руководил «Нитроглицериновой фабрикой» в Стокгольме. Сам он считал, что без его вклада это было бы «пустым делом». Но вскоре отношения с соучредителем фабрики Ю. В. Смиттом и с ее техническим директором Алариком Лидбеком разладились. Кто был виноват – неясно, но обычной причиной конфликтов Роберта служили его вспыльчивый темперамент («мой больной нрав», как он сам описывает его в письмах) и неспособность подчиняться другим. В своих письмах о тех событиях он отзывался так: «Учитывая независимое положение, которым я всю жизнь пользовался и по сей день обладаю на „Нитроглицериновой фабрике“, очень обидно, когда кто‑либо позволяет себе повелительный тон по отношению ко мне». Бескомпромиссный характер Роберта мучил не только его окружение, но и его самого. «С таким нравом, как у меня, – констатировал он проницательно, – два-три обидных слова могут расстроить спокойствие на несколько дней, что в сочетании со всеми другими неприятностями может стать причиной мучащей меня болезни. Так что я не раз пожалел, что им удалось меня заманить сюда [в Стокгольм]».

К личным и техническим конфликтам на фабрике добавился постоянный страх, что с ним и его семьей, проживающей на территории предприятия, может случиться несчастье. Риск был велик. В 1869 году произошел взрыв, но обошлось без жертв. Однако несколько взрывов со смертельным исходом произошли на динамитных заводах Альфреда, в том числе в Крюмеле в Германии в 1866 году. «Мы живем как на вулкане, – писал Роберт. – И к тому же окружены одними пьяницами. В городе с кабаками на каждом углу найти трезвых и способных к делу людей практически невозможно. Если удается заполучить трезвого мужчину, то он дурак. Мне здорово надоело всё это дело <…> которое малоприбыльно».

Устав от конфликтов и не желая дальше подвергать себя и свою семью риску взрыва, Роберт решил оставить должность директора фабрики и устроиться на завод Людвига в Петербурге. В то время российское производство развивалось с такой скоростью и обороты достигли такого объема, что Людвиг, страдавший слабым сердцем и другими недугами, был на износе и нуждался в помощи. Планы обсуждались почти год, после чего Роберт переехал в Петербург в августе 1870 года. «Как бы то ни было, – писал ему Людвиг в октябре 1869 года, – а завод требует много внимания, особенно учитывая разнообразие моей продукции. Одних рабочих в настоящее время порядка семисот, а стоимость ежедневного производства – четыре тысячи рублей. Нельзя иметь ни слабые нервы, ни дурное расположение духа, чтобы вытерпеть все мелкие и большие досады, которые неизбежно влечет за собой такое форсированное производство <…>. У меня нет причин быть недовольным ходом работ, но я не могу отрицать, что они являются источником глубокой озабоченности, которая отнюдь не влияет положительно на настроение». Месяц спустя он писал Роберту снова: «Надеюсь, что в будущем году дела пойдут так, что я не поступаю легкомысленно, предлагая тебе работу и хороший доход в деле, вести которое мне одному будет слишком тяжело в будущем».

На рубеже 1867 – 1968 годов Роберт провел в Петербурге более шести недель. Всё это время он наблюдал за испытательной стрельбой динамитными зарядами из пушек по толстой броне. Результаты оказались неудовлетворительными, и завод понес значительные экономические потери. Дальнейшие планы братья обсуждали почти год, и в результате Роберт переехал в Петербург в августе 1870 года. Возможно, именно из‑за отрицательного опыта испытаний он медлил с принятием предложения Людвига. Кроме того, Роберт так и не прижился в Петербурге, этом «болотном гнезде», «этом холодном бардаке».

В мае 1870 года в Петербурге открылась Всероссийская мануфактурная выставка, на которой были представлены изделия завода. Людвиг снискал на мероприятии большой успех. Ему впервые было предоставлено право изображения российского государственного герба на вывесках и изделиях (как упоминалось, второй раз это произошло в 1882 году). Столь высокая честь была оказана за «многообразность и обширность производства и за похвальную известность, приобретенную аккуратным и точным выполнением выпускаемых с завода предметов». Одновременно Людвигу был пожалован орден Св. Анны 3‑й степени. Людвиг очень хотел, чтобы Альфред и Роберт присутствовали на выставке. Он жаждал показать достижения завода и убедить Роберта в целесообразности переезда в Петербург. Но ни один из братьев присутствовать не смог.

Только в августе, во время посещения Стокгольма, Людвигу удалось убедить Роберта в правильности принятия его предложения. Сразу после этого Роберт приказал снести свой нитроглицериновый завод в Финляндии. «Весь капитал потерян окончательно, – прокомментировал он. – Но это освободит меня от гнетущей обязанности уплаты ежегодной аренды».

Решающим мотивом для переезда было желание Роберта достичь «независимого положения». Под этим подразумевалась не только независимость от начальства, но и в первую очередь финансовая независимость. В то время не существовало ни пенсий, ни социального обеспечения. И Людвиг, и Альфред были к этому времени состоятельными, а Роберт не умел беречь деньги, и, несмотря на высокую зарплату и долю в прибыли «Нитроглицериновой компании», у него не было капитала для обеспечения спокойного будущего семьи. Как только Роберт поселился в Петербурге, Полин вздохнула с облегчением. «Меня очень радует, что ты решил остаться. Наконец‑то ты отошел от этого опасного дела, чего я давно желала», – писала она. Сознавая его неспособность беречь деньги, Полин просила мужа жить экономно, «взяв в пример нашего доброго Людвига, памятуя, насколько разумно и бережливо он вел хозяйство, пока не добился независимого положения». Сама Полин осталась в Стокгольме с тремя детьми: Яльмаром, Ингеборгой (род. 1865) и Людвигом (род. 1868).

Наладить свою жизнь и финансы Роберту оказалось сложнее, чем братьям. Но семейные отношения были тесными, и Людвиг с Альбертом делали всё, чтобы помочь ему. Так же, как Альфред, который устроил Роберта на должность директора «Нитроглицериновой компании», Людвиг старался помочь ему достичь финансовой независимости в России, сделав его своим компаньоном.

Медовый месяц Людвига

Вечером в день свадьбы Людвиг и Эдла отправились в свадебное путешествие, которое должно было продлиться три месяца, но вернулись они через девять. Братья, все трое, страдали слабым здоровьем, усугубленным приступами ипохондрии. «Семейства Нобель и Альсель на самом деле плохой породы и обречены на краткую жизнь», – жаловался Альфред Роберту. У Людвига были постоянные проблемы с дыхательными органами (бронхиты, катары, приступы астмы), что, в свою очередь, сказывалось на сердце. По словам матери, он с молодости каждую осень страдал от «кашля в этом жутком и нездоровом климате». Климат в болотистой дельте Невы и в самом деле был нездоровым. Поэтому, укрепив финансовое положение, Людвиг, как и многие другие состоятельные россияне, стал совершать ежегодные поездки на европейские курорты, что временно поправляло самочувствие. «Здоровье мое несколько стабилизировалось во время зарубежной поездки, но климат Петербурга скоро разрушит его, – писал он Роберту после пребывания на немецком курорте осенью 1869 года, добавляя: – Но что касается расположения духа, я снова на себя похож – всегда спокойный и иногда веселый».

Фотография Эдлы в Неаполе во время медового месяца

Таким образом, путешествие Людвига с Эдлой было одновременно свадебным и лечебным. После остановки в Берлине (где они встретились с Альфредом) молодожены направились дальше на юг, в Палермо на Сицилии. Накануне Рождества Людвиг писал Роберту, что чувствует себя много лучше «в этом климате, чем в любом другом после того, как мы покинули Петербург. И, если в моем присутствии не будет нужды, я бы предпочел остаться за границей на всю зиму, пока на вашем Севере не начнут дуть более приветливые ветра». Роберт ответил, что в присутствии Людвига нет необходимости, вызвав живейшую благодарность второго, опасавшегося, что «поездка на север будет иметь самые для меня вредные последствия». Несколько месяцев спустя Роберт снова заверил брата, что он «может смело остаться за границей», пока в Петербурге не станет теплее. «Приятная новость, – отвечал Людвиг из Неаполя, – поскольку я сейчас не хотел бы отправиться в холод и снег без крайней на то необходимости».

Во время девятимесячного путешествия супруги, помимо Палермо, также посетили Катанию, Неаполь (где в январе вспыхнул Везувий), Флоренцию и Рим. Они также совершили поездку на Мальту и в Тунис. Посещение Туниса произвело на Людвига такое сильное впечатление, что он решился попробовать свои писательские силы. «Я набросал несколько листов об Африке, – писал он Роберту. – Но сомневаюсь, стоит ли отправлять их, потому что мне самому они кажутся настолько бессодержательными и бесцветными в сравнении с реальностью, что, боюсь, вряд ли ты захочешь пробежать их глазами». В свою очередь, Роберт похвалил репортаж Людвига после прочтения, намекнув, что текст достоин публикации в одной из стокгольмских газет. Эту мысль Людвиг отверг, хотя и не категорично. Текст, так никогда и не опубликованный, свидетельствует о наблюдательности и повествовательном таланте Людвига – особенно удачен юмористический и нежно-ироничный рассказ о еврейской свадьбе: четырнадцатилетнюю невесту в течение нескольких лет перед замужеством откармливали как индейку, чтобы она стала как можно жирнее, – таким был идеал их красоты.

В Петербург Людвиг и Эдла вернулись только в конце июля 1871 года. В отсутствие брата Роберт управлял заводом наилучшим образом. Среди прочего на его долю выпало закончить работу над модифицированными винтовками. Это мероприятие сопровождалось большими производственными проблемами, но успешно завершилось в конце февраля. «В эти дни я заканчиваю большой заказ, полученный братом на винтовки, столь же хлопотный и утомительный, как и прибыльный», – сообщил он Смитту в Стокгольм. Той же осенью Роберту был пожалован орден Св. Станислава 3‑й степени. Награды были удостоены также несколько работников завода и Людвиг.

Берданка

По возвращении в Петербург Людвига ждал новый крупный оружейный проект. Если сначала государству требовалась конвертация устаревших дульнозарядных винтовок в казнозарядные, то в этот раз предстояло решить, какую систему выбрать для производства новых винтовок. Чтобы выяснить, какой тип винтовки лучше соответствует потребностям русской армии, в Соединенные Штаты направились два российских оружейных специалиста, полковник Александр Горлов и капитан Карл Гунниус. Там они встретились с полковником Хайремом С. Берданом, основателем американского снайперского движения и большим новатором в ружейной технологии – его казнозарядная винтовка имела откидной затвор с курком прямого хода. После внесения некоторых улучшений в модель Бердана Горлов и Гунниус рекомендовали винтовку этого типа российскому правительству. Далее последовал заказ на 30 000 винтовок у завода «Кольт» в Хартфорде, штат Коннектикут, и к ним 7,5 миллиона патронов, также конструкции Бердана. Винтовка называлась «Модель 1868» или «Бердан 1» и была принята на вооружение русской армии в 1869 году. В России винтовку называли просто берданкой.