Моих врагов твоя измена веселит, Меня сжигает их злорадное участье. Но если б мог я откупиться от любви, Я б сердце отдал, чтоб в ее остаться власти. Ты освещала жизнь мою, как солнца луч, Но ты ушла — и все померкло в одночасье. О, как бы я желал скорей тебя забыть, Хоть в этом на тебя похожим быть отчасти. Сгубила ты любовь, так раннею весной Порою вянет роза нежная в ненастье. Помыслить мог ли я, что ты меня предашь, Весь в ослеплении своей несчастной страсти. * * *Перевод В. Игельницкой*
Глуха была ты к голосу любви, Я все взывал к тебе, моей святыне. Охотно ты внимала клевете, Мои слова звучали, как в пустыне. Где обещанья, клятвы где твои? Их словно бы и не было в помине. Но поздно мне забвения искать, Покоя мне не обрести отныне. * * *Перевод В. Игельницкой*
Виновен в том, что предан был тобой. Терпеть не в силах был я этой боли. Прокля´в тебя, я все ж не мог забыть, К самой Любви воззвал, с собой в расколе. И обещала мне помочь она. Мы любим слепо, верим поневоле: Надежда в сердце любящем живет, И заблужденью там всегда раздолье. * * *Перевод В. Игельницкой*
Не знаю я, как платят за измену. Похоже, что довольна ты вполне. Моей любовью ты теперь торгуешь: «Кто больше даст? Сойдемся мы в цене!» Что отдано, то вновь не возвратится, Былое счастье горше мне вдвойне. Судьба была не властна надо мною, Остался я с судьбой наедине. Но пролетят года, иных ты встретишь — И лишь тогда узнаешь цену мне. * * *Перевод В. Игельницкой*
Я думал, что любовь года испепелили, И вот я вновь горю в ее горниле. О, эта девушка — небесное созданье Из солнечных лучей и звездной пыли. Лишь детский амулет на шее лебединой — Хранить ее от бед еще он в силе. Виденье юности моей ко мне стучится, Меня как будто счастьем окрылили. Не стать язычником, познав святую веру, — Ее не разлюбить мне и в могиле. * * *Перевод В. Игельницкой*
Судачат, будто Валла´да[19] так неразборчива стала, Что коновалу готова она воскурить фимиам. Абу Амир Ибн Абдус[20] ее дом стороной не обходит. Мне говорят: дни и ночи он гость неизменный там. Я отвечал: «Как бы бабочка крылья не опалила!» Но в толк никак не возьму я, какой для меня в этом срам. За трапезой самое лучшее мы вкушаем сами, Ну, а объедки, как водится, бросаем голодным псам. * * *Перевод В. Игельницкой*
Поэт послал в подарок своему деду виноград «дамские пальчики» и написал:
Я шлю тебе в подарок белоснежный, Как пальчики красавиц, виноград. Так ягоды его благоуханны, Что спорит с мускусом их аромат. Как капельки воды, они сияют В прозрачный облаченные наряд. И сладок их медовый сок душистый, Как славное вино, они пьянят. Ничтожен этот дар, но я и душу Отдать тебе без колебаний рад. Мне доброта твоя — что свет во мраке, И ей, увы, достойных нет наград. * * *Перевод В. Игельницкой*
Судьба моя ко мне несправедлива, И милостью ее я обойден. Предчувствие мне отравляет радость, Так ядом убивает скорпион. Но снова был любовью я разбужен, И вновь ее рукою я сражен. Она ушла, но все мои надежды И мысли забрала с собой в полон. Она воды свежее родниковой, Едва ее увидев, был пленен. Она робка, как луч зари стыдливый, Прелестна, как раскрывшийся бутон. Румянец на щеках ее играет, Какой в ней дивный пламень затаен! О, если б знать — так горе мне твердило, Но где, скажите, от беды заслон? Уж минуло то время без возврата, И отлетел мой легкокрылый сон. Как будто счастье надо мной сверкнуло, На миг его лучом я озарен. Я был в каком-то сладостном дурмане Пьянен мечтой, теперь тоской казнен. Ты помнишь, как бродили мы с тобою, Светилась синева сквозь зелень крон. Все нежило наш слух и взор ласкало: Звенел ручей, алел цветами склон. [СТАТУЯ В САДУ ЭМИРА СЕВИЛЬИ АЛЬ-МУТАМИДА]Перевод В. Игельницкой*
Как все изменчиво в мире, и ныне я возвеличен, Меня осеняет слава и окружает почет. Эмир, каждый день дарами готов ты меня осыпать. И чем воздать я сумею за этот поток щедрот? По воле твоей теперь я в чудесных рощах Эдема, Но стих мой, увы, в смятенье, и строки летят вразброд. И я брожу очарован под ласковой сенью сада, Где просится прямо в руки с ветвей услужливый плод. Ручьи прохладою дышат, и золото чайной розы Не помрачит красою поток серебряных вод. Лишь заворкует голубка, я слышу напев Гарида, Иль Мабада дивный голос в моей душе оживет.[21] А вот предо мною плещет бассейн с целебной водою, Она, пожалуй, и сердце излечит от всех невзгод. Сияет лазурная чаша в белоснежной оправе, Как будто ее наполнил собою сам небосвод. А там, над влагой лучистой парит небесная дева, Она пленительна, словно весенней зари восход. В ней трепетность гибкой ивы, и взор ее полон неги, Но сердце мое смущает очей ее светлых лед. Она сказать что-то хочет, но произнести не в силах, И все же чудится: слово слетит с нежных уст вот-вот. В прозрачном воздухе тает ее немая улыбка, И эту тайну навеки она с собой унесет. [КУБОК]Перевод В. Игельницкой*
Без меня ни один не обходится праздник, И безрадостным станет любое веселье. Я всегда пребываю в немеркнущей славе, Ведь в груди у меня — благородное зелье. Тайный пламень души и ее откровенье Нам дарует порой золотое похмелье. И красою со мной кто сравниться посмеет, Если в юных руках я воздушной газели? * * *Перевод В. Игельницкой*
Поэт сказал, описывая яблоки, которые послал в подарок своему другу:
Я шлю тебе золото сада, Цвета оно огневого. Это творение солнца И ветерка блажного. С этих медовых яблок Не смыть румянца живого. Вот так же пылают щеки У юноши молодого. Они для влюбленных — услада, И лакомство для больного. Своим вином ароматным Они соблазнят и святого. Как мир наш, они прекрасны, Но время для всех сурово, — И так же печальна их участь, Как участь всего земного. Их сладость может пресытить, И просит душа иного. Но лишь о тебе я вспомню, Хочу тебя видеть снова. С любовью, известно, нет сладу, И ей достаточно зова. Поверь, за новую встречу Сердце отдать все готово. Не жаль для тебя и жизни, Прошу, скажи только слово. * * *Перевод В. Игельницкой*
Поэт написал в темнице:
К луне в часы ночные я обращаю взоры, Она, как ты, прекрасна и так же холодна. Как быстро промелькнули те радостные ночи, Когда она сияла для нас двоих одна. Как тянутся здесь ночи, и им не стать короче, Как долгая дорога, так эта ночь длинна. Лишь боль воспоминаний нам исцеляет душу, Когда она надежды последней лишена. И эта ночь пусть длится — бескрайнее страданье, Бессонницей разлуки она напоена. Так рок велел, и что же — пришла любовь со смертью, И перед этой встречей душа обнажена. Сильней любви я понял — на свете нету яда, Лишь взглядом мимолетным прожгла меня она. Так нежно ожерелье к груди ее прильнуло, И захлестнула сердце безумная волна. Поверь, глаза влюбленных не знают пресыщенья. Для них в любимой скрыта вселенной новизна. Ее уста как крепость, а стан ее — святыня, И он их страж отныне, надежный, как стена. Влюбленный, словно скряга, хранит свое богатство, Оно ему дороже, чем алчному — казна. Все дни его в тоскливом проходят ожиданье, И ревностью, и страхом душа омрачена. Безоблачна, как небо, светла и беззаботна, Любовь, казалось, наша для счастья рождена. От этих дней остались одни воспоминанья, Окаменела радость, и порвана струна. Вы на меня взгляните в моей несчастной доле, И повесть моей скорби вам станет не нужна. Не годы в том повинны, что волосы густые Серебряною нитью прошила седина. Но молния злосчастья сверкнула надо мною, И эта искра горя тобою зажжена. Приблизился я близко к источнику несчастий, И вычерпать все беды мне предстоит до дна. Судьба, как полководец, карает невиновных: Я — тот десятый воин, чья жизнь обречена. Но рано враг собрался справлять по мне поминки — Повержен я, но все же душа не сражена. Не вырвать ветру травы, что стелятся в смиренье, Подвержены затменью лишь солнце и луна. Моей судьбе нет равных, она неумолима, Когда же будет горем она утолена? Постичь я был бессилен ее слепую волю: К одним она сурова, к другим она нежна. Я от нее не слышал и ласкового слова, Она в своих поступках всегда себе верна. Но если друг мой медлит и не спешит на помощь, Бранить судьбу не стоит, то не ее вина. К тебе теперь взываю, тебе всем сердцем предан, К тебе моя надежда сейчас обращена. Ты сдерживал порывы и не внимал злословью, Иначе кровью землю ты б напоил сполна. Муж истинной отваги и мудрости бесценной, Мечта о правосудье в тебе воплощена. Ибн Джа´хвар! [22]Ты звездою сияешь перед нами, Ведь под твоим правленьем не знала бед страна. Ты любишь мир, с тобою всегда идет удача, И не опустошает земель твоих война. Ты не проводишь время в бессмысленных беседах, В тебе ума величье и знаний глубина. Чтоб жил народ в достатке, не ведал огорчений, Ты трудишься усердно без отдыха и сна. Печешься ты о благе, и будет сыт голодный, Ведь на бесплодной почве взрастил ты семена. О Кордова, как вольно живешь ты и беспечно, На улицах цветущих царит всегда весна. Никто не потревожит гнезда у куропатки, Счастливые отныне настали времена. И там, где каждый счастлив, лишь мой удел печален, Какое назиданье душа извлечь должна? Я думал, что сияю звездою над вселенной, Но я с небес низвергнут — с глаз спала пелена. Так будь же милосердней моей судьбы жестокой, Ее рука над жизнью моей занесена. С тобою нас связали отнюдь не узы крови: Любовь к священной лире обоим нам дана. * * *Перевод В. Игельницкой*
Поэт написал в темнице:
Что же безмолвствует небо, не разразится грозою? И почему не сверкает молний мстящий клинок? Где же, небесные звезды, ваши лучистые слезы? К вам, в глубину вселенной, брошен мой горький упрек. Увидев мое униженье, вы бы на землю пали, Лучи свои простирая к тому, кто так одинок. О кроткие сестры — Плеяды, всеми теперь я покинут, И заживо погребает меня забвенья песок. Мне тетиву моих бедствий натягивал рок ночами И метил мне прямо в сердце неутомимый стрелок. К звездам меня уносили мои пустые надежды, Но тут же летели обратно, камнем сбивая с ног. Ведь рок поражает равных, везде он меня находит, Противника нет достойней, видно, пришел мой срок. Врагов моих ослепляют строк чудные ожерелья, Они никогда не простят мне мой отточенный слог. И чтобы их успокоить, готов я, пожалуй, часть знаний Тому отдать в утешенье, чей стих столь сер и убог. Матушка, разве ты раньше паденья звезды не видала, Ты слез не лей понапрасну, какой от этого прок? Вспомни о той, что когда-то бросила сына родного В простом сундуке деревянном в бурный водный поток. И сам владыка, быть может, наше отчаянье видит, Он знает, в какую бездну меня увлекает рок. Всевышний правит над миром, ему повинуются судьбы, И на кого уповать нам, если не слышит нас бог? * * *Перевод В. Игельницкой*
Эти стихи поэт написал после того, как бежал из темницы в Севилью, когда он скрывался в одном из предместий Кордовы:
Кто разлучил нас с вами, скитаюсь по воле чьей? Кляну судьбу свою злую, которой нет предтеч. К ее капризному сердцу не подобрать ключей, И столь она своевластна, что ей ни в чем не перечь. Как беспощадны порою удары ее бичей, Чем ненависть я такую в душе ее смог разжечь? Гляжу на свой дом украдкой, и слез струится ручей, Ведь самого дорогого я не сумел сберечь. Как никуда не деться от зноя палящих лучей, Меня от тяжелых мыслей ничто не в силах отвлечь. И никогда не забыть мне газельих кротких очей, — Во мне не померкла радость тех наших светлых встреч. Как сердце в груди стучало, когда я прощался с ней, Я помню: ее накидка скользила с покатых плеч. В ушах ее бились серьги, тревожней — и все звончей, В эти невнятные строки пытаюсь я боль облечь. И восковые слезы стекают с оплывших свечей, Кто на такие мученья любовь мою мог обречь? Подумаю только об этом — и кровь течет горячей, Конь быстроногий в стойле томится, как в ножнах — меч. Сковали сильное тело руки его палачей, Задушена клеветою моя свободная речь. И я изнурен тоскою моих бессонных ночей, Но, как и он, бессилен свои страданья пресечь. * * *Перевод В. Игельницкой*
Враги поэта написали стихотворный донос, обращенный к эмиру Севильи аль-Мутамиду, известному поэту, который был учеником Ибн Зайдуна. Аль-Мутамид написал на полях доноса стихи, обвинявшие доносчиков в измене и лжи. Узнав об этом, Ибн Зайдун написал:
Судьбы слова роковые В молчании прозвучали. Ее коварные козни Мне горький урок преподали. На испытанья лихие Безмолвно меня обрекали. Кто жизни постиг глубины, Вкусил колоквинт печали, — Медовые блага славы Того уже не обольщали. Ведь осторожностью разве Мы беды предотвращали, И за собой расплату Беспечность влечет всегда ли? Кто трудится денно и нощно, Часто ли сыты бывали? А в кутежах бесконечных Праздные жизнь прожигали. Нередко в делах своих черных Злодеи преуспевали. Затравлено благородство И где-то томится в опале. А сколько мужей достойных Интригами вы сражали! Как ложь осмелела ныне И атакует в запале, Но мужества в ней не больше, Чем в трусливом шакале. Моим врагам передайте, Что рано возликовали, Напрасно вы в упоенье Погибель мне предрекали. Вы души насытили местью, А совесть давно потеряли И столько злобы скопили В своем ядовитом жале. Но ваши тайные козни Раскрыты в самом начале, И перед гневом эмира Вы в страхе затрепетали. Он как звезда путевая, Мы к ней свой взор устремляли, Вселенная великодушья — В ее светлейшем зерцале. Лучи его благородства Дорогу нам освещали. Он весел в день страшной битвы, В ее огневом накале. Он грозен, как бурное море В уничтожающем шквале. Но сколько благодеяний Волны его расплескали. Враги разорвать не сумели Те узы, что нас связали. Ты льстивых советов не слушал, Что искренне так звучали: Ты несгибаем, подобно Клинку из кованой стали. В бессилье они поникли, Не зная, что делать им дале. Как долго они клеветою Всю жизнь мою омрачали. Но вот, словно дивный пламень, Твои стихи засверкали, Померкли убогие вирши, Что жалкие псы кропали, Угроза таилась в слове — Твоем разящем кинжале. Их зависть меня травила, Собаки злобой дышали, Но льва услышав рычанье, Смолкли в бессильном оскале. Быть может, твои ожерелья Намордником для них стали. Как долго счастье продлится — Дано мне узнать едва ли. Мне юность казалась вечной, Но быстро те дни промчали. А счастье приходит, как юность, В призрачном покрывале. Твои достоинства — ветви Пышно цветущих азалий. Стихи мои — певчие птицы, Тебя, о эмир, прославляли. И пусть их поют повсюду — В дороге и на привале, И в многолюдных селеньях, И на глухом перевале. Хочу, чтоб они, как мускус Душистый, благоухали, И просвещенный разум, И чуткое сердце пленяли. Великий эмир, ты прекрасен. Ты — свет отраженный в кристалле. Абу-ль-Валид аль-Ваккаши
Абу-ль-Валид аль-Ваккаши (1017–1096) — известный литератор, ученый и поэт родом из Толедо. Писал стихи разных жанров, в том числе «аль-андалусийят», в которых оплакивал судьбу городов Андалусии, захваченных христианами во время реконкисты.
Перевод В. Потаповой
* * * О Валенсия, ты в ожиданье последнего часа! На тебя, ненаглядную, бедствий обрушился град. Если чудом спасешься теперь от превратностей рока, Подивится свидетель печалей твоих и утрат. Не тебя ли творец благодатью взыскал в изобилье? Не тебя ль всемогущий избрал для щедрот и наград? Стар и млад в Андалусии пели тебе славословья. Ты стояла веками, лаская и радуя взгляд. Под напором врага величавые рушатся башни. Грудой камня становится кладка их стройных громад. Помутнела прозрачная влага твоих водоемов. Кто от ила очистит каналов запущенных ряд? Волчья стая подрыла деревьев развесистых корни. Оскудели сады, обветшал твой зеленый наряд. За оградами — ветви сухие, а прежде оттуда Пахло свежей листвой и плодов долетал аромат. Нет на свете лекарства — тебя исцелить от недуга. Я стою на распутье, сомненьем жестоким объят. Если двинусь направо — стремнина мне будет могилой. Если двинусь налево — лишенья мне смертью грозят. Если прямо пойду — погребут меня волны морские. Стану жертвою пламени, если вернусь я назад. Аль-Мутамид
Сын правителя Севильи аль-Мутамид (1040–1095) уже в тринадцать лет принимал участие в сражениях и управлении эмиратом. После смерти аль-Мутадида стал правителем Севильи и завоевал Кордову. Когда король Кастилии, объединившись с другими христианскими правителями Испании, стал теснить мусульман, аль-Мутамид призвал на помощь из-за моря Юсуфа ибн Ташуфина, предводителя берберов, который разгромил христиан, но захватил владения аль-Мутамида и сослал его в североафриканский город Агмат, где он и умер.
Аль-Мутамид, ученик прославленного Ибн Зайдуна, был известным меценатом и сам писал превосходные стихи, среди которых наибольшей известностью пользуются те, что написаны им в изгнании.
Перевод М. Петровых
* * * Я без труда завладел сердцем прекрасной Кордовы — Воительницы, красавицы, чей нрав и горд и суров. Она мечом и копьем гнала досадных искателей, И вот мы празднуем свадьбу в одном из ее дворцов. Дрожат от гнева и страха мои былые соперники — Сегодня лев отдыхает, но к близкой битве готов. Я пью вино, от которого исходит солнца сияние, Из чаши светлое солнце я пью в разгаре пиров, Покамест ночь не блеснула величием полнолуния, Покамест луна не вышла из княжьих своих шатров. Но вот звезда за звездою во тьме ночной загораются. От блеска луны высокой, от щедрых ее даров. Луна поплыла со свитой, направясь в сторону Запада, Над ней — балдахин Ориона, краса небесных миров. Луну окружают звезды — полки´ с развернутым знаменем, — Так я иду средь красавиц и славных моих полков. И если исходит мраком броня, в боях почерневшая, То чаши в руках прелестных сияньем полны до краев. Рабыни играют на лютнях, а наши храбрые воины Мечами такт отбивают на звонких шлемах врагов. * * * Пленник, праздником в Агмате ты унижен, огорчен, А ведь как любил ты прежде эти шумные пиры! Дочерей своих голодных, изможденных видишь ты, Им в обед не бросят люди финиковой кожуры. Дочки, чтоб тебя поздравить, шли по грязи босиком, — Прежде ноги их ступали на пушистые ковры! Входят бледные, худые — целый день они прядут, А росли в благоуханье мускуса и камфары. И умыться и напиться — лишь горючих слез родник. Летом жнут чужую ниву, изнывая от жары. Вот и свиделись! Уж лучше б этой радости не знать. Как судьба щедра порою на недобрые дары! Раньше ты над ней владычил, стал теперь ее рабом. Лучше позабыть былое, царский блеск иной поры. Если кто-то славой счастлив, пусть поймет ее тщету И стыдится обольщенья, как ребяческой игры. * * * Поет тебе цепь в Агмате песню свою. Ни плоти твоей, ни душе нет забытья. Вонзалось твое копье жалом змеи, А ныне цепь обвивает тебя как змея, Не даст растянуться на жестком ложе твоем — Обнимет тесней, не жалость, а жало тая. Лишь богу пожалуюсь в неодолимой тоске. Услышит меня один лишь творец бытия. А те, что не ведают, где и как я живу, — Они мне чужие, они мне уже не друзья, Какие дворцы ты имел и каких певиц! А ныне дворец твой — темница, и цепь — певица твоя. * * * Надо мною пролетает стая горных куропаток, Пролетает и не знает о темницах, о цепях. И заплакал я невольно, — я хотел умчаться с ними, Не от зависти заплакал, мне свидетелем Аллах. Стать хотел я вольной птицей, чтоб лететь к родным и близким, Чтоб с душою беспечальной не встречать рассвет в слезах. Пусть они утрат не знают, пусть не ведают разлуки, Не проводят дни и ночи в нескончаемых скорбях. Пусть не слышат скрип засова и тюремной двери скрежет, Пусть не знают, как жестоко отравляет сердце страх. У меня одно мечтанье — встреча скорая со смертью, Я не в силах жаждать жизни — цепи на моих ногах. * * * О источник моих очей, ты заструился снова. Скорблю и плачу — и жить не хватает силы. Из сердца рвется огонь, как из вулкана лава, Сердце мое пожар и потоп вместило. Вода и огонь враждуют неукротимо, И только моя судьба врагов примирила, Унижен я был, просил судьбу о пощаде, Она же горчайшим горем меня казнила. От сердца живого кусок оторвать невозможно, Чтоб это сердце кровью не исходило. Вы были как звезды, сияли ярче Сатурна И с неба упали как пламенные светила. Хотя бы чашу грехов моих это горе Перед Создателем в Судный день облегчило! О Фатх, узнав о смерти твоей, я жажду С тобою за гробом увидеться, мой милый! Язид, и тебя хочу увидеть скорее, Хочу скорее уйти из жизни постылой. Как ты за Фатхом ушел, о нем сожалея… Молюсь, чтобы небо к вам милосердно было. Отец и мать, скорбя, взывают к Аллаху: Пусть вечный мир осеняет ваши могилы! И я, и она, и все мы вас не забудем, — Ни доблести вашей, ни юного вашего пыла. * * * О Абу Бекр, передай Си´львесу мой привет,[23] Спроси — вспоминает ли аль-Мутамида он? От юноши привет передай дворцу, Который вижу во сне, подавляя стон. Гостили прелестные лани и воины-львы В дворце, что стеной неприступною окружен. Средь тонкостанных красавиц в покоях моих Много провел я ночей, забывая сон. Сравнивал с блеском меча, с темным копьем Светлых и смуглых, их красотою пленен. Те, чей браслет с речною излучиной схож, Ночью ходили со мной на зеленый склон. Пил я вино из чаши и с милых уст, Был я влюбленными взорами опьянен. Лютню любимой услышав, я трепетал, Чудился мне мечей воинственный звон. Сбросив одежды, подруга подобна была Ветке миндальной, раскрывшей первый бутон. Ибн Хамдис
Ибн Хамдис (1055–1132) родился в столице Сицилии, городе Сиракузы, который был в то время крупным центром мусульманской культуры. Когда Сицилия была захвачена норманнами, Ибн Хамдис бежал в Севилью, где долгое время не находил признания, затем аль-Мутамид включил его в число своих придворных поэтов. После изгнания эмира Ибн Хамдис последовал за ним в Агмат, затем скитался по разным городам Северной Африки, побывал в Габесе, Сфаксе, Сеуте, посвящая стихи местным правителям.
Ибн Хамдис писал стихи разных жанров, особенно известна его любовная лирика, описания и поэмы, в которых он оплакивает свою родину, ставшую жертвой «северных варваров».
* * *Перевод М. Курганцева
По земле рассыпается град — То жемчужины с неба летят. В небе движутся темные тучи — То распахнутых раковин ряд. Жемчуг с неба легко достается, А из моря — труднее стократ. Что за перлы! Для взоров красавиц Нет на свете милее услад. Подбери их с земли! Ожерельем Ты достойно украсишь наряд. Но, увы, все жемчужины тают, И в ничто превращается клад, И у влажной земли на ресницах Только белые слезы лежат. Тает жемчуг. Струятся потоки, Словно змеи, в траве шелестят, И сшибаются пенные струи, Словно в битве — с отрядом отряд, И подобные звеньям кольчуги, Пузырьки серебрятся, дрожат. Прогоняющий все сновиденья Слышен грома протяжный раскат, Что призыву верблюда подобен, Племенного водителя стад. Гром гремит, возвещая, что ливень Оросит и пустыню и сад. Он ворчит, как погонщик верблюдов, Если медлят они, не спешат. Блещет молния — бич разгулялся, Бьет и хлещет, тяжел и хвостат. Блещет молния — меч обнаженный Ослепляет испуганный взгляд. Блещет молния — ловит добычу Лев, рванувшийся наперехват. Блещет молния — фокусник пляшет, Машет факелом, весел и рад. На лугу пробиваются травы, И цветы, распускаясь, горят, Ожидая дождя, что превыше Наслаждений любых и отрад. И поток низвергается щедро — Это сыплется дождь, а не град, И земля щеголяет в зеленом Новом платье — без дыр и заплат. Словно ковш, наклоняется небо, Брызжут капли, стучащие в лад. От воды захмелевшие ветви, Полупьяно шатаясь, шумят, И усталая туча уходит, И ее невозможен возврат. В небе светится огненный сокол И с восхода летит на закат. * * *Перевод М. Курганцева
На пирушках друзей я сидел — сколько раз! — До утра не смыкая слезящихся глаз. Сколько раз среди юношей черноволосых Восседал я — единственный, кто седовлас. Я ни капли не пил из веселого кубка Ни в начале пирушки, ни в утренний час — Лишь вдыхал ароматы вина, любовался, Как оно из кувшина струится, лучась, А в душе отдавались тревогой и грустью Шум разгульного пира, и пенье, и пляс. Ты ушло, мое время, прошла моя юность — Беззаботные годы вина и проказ. После радостных песен — одни причитанья. Утопавший в веселье — в печалях погряз. Пойте, юные, пламенем пьяным пылайте, Разгорайтесь, пока ваш огонь не погас. До утра осушайте тяжелые кубки, Где играет и пляшет вино, золотясь. Я уйду на рассвете, усталый и трезвый, Сединою смущать не желающий вас. * * *Перевод Н. Стефановича
Убита молодость зловещей сединой, И стала седина в душе кромешной тьмой, Я молодость отверг: она мне изменила, И жизни вспоминать я не хочу былой. Но юность светлую что на земле заменит? Лекарства верного напрасно ждет больной. Иль старость белую возможно перекрасить, Задернуть белый день покровом тьмы ночной? Нет, краски предадут. Мне юность изменила И обошла меня коварно стороной. О легкий ветерок, прохлады дуновенье, Ты веешь свежестью и влажной чистотой. Ты утоляешь мир дождем животворящим, И плачут небеса над мертвою землей. Но тучи мечутся, бегут, пугаясь грома, — Так трусов гонит прочь воинственный герой. Вот в небе молния стремительно сверкнула, — То обнажили меч отважною рукой… Всю ночь томился я во тьме невыносимой, — Ты, утро, яркий свет мне наконец открой. О ветер, если дождь уже насытил землю, Что так измучена тяжелой духотой, — Ты оскудевшие примчи обратно тучи, Я напитаю их горячею слезой. Я пролил ливни слез над юностью моею, Но там по-прежнему лишь засуха и зной. Лети же, облако! В степи, томимый жаждой, Чертог любви моей, — он ждет тебя с тоской. В чертоге том столбы из солнечного блеска, И возгорается от них огонь святой. Там несравненно все — и небо, и растенья, И воздух, и земля, одетая травой. Я любящее там свое оставил сердце И лишь страданий груз в дорогу взял с собой. И в тот волшебный край мечты мои стремятся, Как волки, что спешат в дремучий мрак лесной. Там чащи, где дружил я с царственными львами, Газелей навещал я в тех лесах порой, И там, в раю святом, не бедность и забота, Но радость вечная была моей судьбой. * * *Перевод Н. Стефановича
Сумели угадать по множеству примет Моей влюбленности таинственный расцвет. Твердят, что жар любви едва ли беспредметен, Что существует центр вращения планет… Им хочется улик, доносов, слухов, сплетен, Им надо выведать любви моей секрет. Но скрытность мудрая прочней любой кольчуги, Притворством праведным я как броней одет. Предателя теперь я вижу в каждом друге, И ни один еще не смог напасть на след. Любовь пришла ко мне, — не так ли к верной цели Приходят странники, весь обошедши свет? Не сможет угадать никто моей газели, Зачем же эта брань, в которой смысла нет? Ее, жестокую, уста назвать не смели, — Неумолимая лишь богу даст ответ. А если спросят вдруг когда-нибудь, случайно, О той, что принесла мне столько зол и бед, — Солгу я, и язык моей не выдаст тайны, И не нарушит он суровый мой запрет. * * *Перевод В. Потаповой
Укрепили стоймя восковое копье. Наконечник блестящий на нем — из огня; И огню предает оно тело свое, За слезою слезу золотую гоня. Словно кротость, сумевшая гнев побороть, Тихий свет разливается, сумрак тесня. Силой духа сжигает свеча свою плоть И повадкой такой удивляет меня. * * *Перевод Н. Стефановича
Ты пышной пеною наряд свой убрала; Покров прозрачный твой как будто из стекла, Когда же поплывут здесь лодки на рассвете, — Ты будешь, словно меч узорчатый, светла. А я к тебе пришел, когда мерцали звезды, Их жемчуг сказочный окутывала мгла. Закат изранили удары звезд падучих, Как копья меткие, и ранам нет числа… Смешайся с солнцем вновь, как с камнем философским, Чтоб влага светлая стать золотом смогла. * * *Перевод Н. Стефановича
У неба учишься и следуешь за ним: Сама в движении, а полюс недвижи´м. Ты делаешь добро и зерен ждешь в награду… Кормилица людей, — тебя благодарим. Серебряной муки´ ты даришь водопады, Когда зерном тебя накормят золотым. * * *Перевод Н. Стефановича
Неумолимая, не торопись, постой! Грешно смеяться так жестоко надо мной. Когда в глазах моих зажжешь ты свет вечерний Своею утренней сверкающей зарей? Мечтами о тебе измучен я безмерно, Ты скорбь души моей смири и успокой… Ты сердце рвешь мое: в игре жестокой, скверной Тебя ждет выигрыш — и первый, и второй… На клочья сердце рвать, — о нет, еще, наверно, Никто не тешился подобною игрой. * * *Перевод Н. Стефановича
Слез утренних с небес струится водопад, Вороны, каркая, нас разлучить спешат. Я так молил ее: «Волос кромешной тьмою Опять заполни мир и ночь верни назад». О, ночь осталась бы, и в сладком примиренье Преодолелся бы мучительный разлад… В устах ее и блеск жемчужин драгоценных, И нежной влажности весенний аромат. Что ж ран не исцелил я влагой чудотворной? Прекрасная цветет меж каменных оград, Где вечно стерегут ее мечи и копья, Как тайну нежную и как бесценный клад. О, подожди еще, не убивай, помедли! Сгорает только тот, кто пламенем объят… Зачем же от любви ждать вечного блаженства? В ней горечь едкая, в ней только боль утрат…
