Помоги проекту - поделись книгой:
Определение проблемы
Беспокойство, которое преследует пациента, выражается в сильном смущении, вплоть до явного покраснения, когда он находится в центре внимания. Это происходит из-за его ужасных сомнений в том, что другие могут подумать, что он человек с нетрадиционной сексуальной ориентацией, то есть что он гомосексуал, педофил, любитель транссексуалов, или что он любит заниматься экстремальным сексом, вплоть до извращений. Мучения усилились именно из-за его работы, которая ставит его в центр внимания разных групп людей. Более того, проблема не ограничивается рабочим контекстом, но также распространяется на личную жизнь и интимные отношения, в которых он часто сталкивается с вопросом, может ли он быть тем человеком, которым он абсолютно не хочет быть. Контрпродуктивные попытки борьбы с проблемой
Как типично в этих случаях, постоянный способ борьбы с сомнениями представлен рациональным поиском доказательств на основе фактических данных, которые бы недвусмысленно демонстрировали, что пациент никогда не сможет осуществить то, что его тревожит. Фактически, до сих пор он вел себя однозначно гетеросексуально и никогда не испытывал каких-либо парафилий. Тем не менее сомнения преследуют его постоянно, и попытки контролировать их с помощью логики безуспешны. Эта внутренняя борьба часто заставляет его изолироваться, превращая его в жертву своего рода «ментального похищения». Терапевтические техники
Во время первого сеанса, используя стратегически нацеленные вопросы и перефразируя его ответы, мы быстро пришли к четкому определению расстройства и к согласию по всем его характеристикам. Более того, всплыл контрпродуктивный эффект попыток давать рациональные ответы на иррациональные вопросы, и пациент был вынужден оценить как опасный результат своей тенденции избегать ситуаций, воспринимаемых как неловкие; такое поведение вместо того, чтобы уменьшить страх, усиливает его.
Используя как рациональный, так и метафорический язык, добились того, что молодой человек смог понять и почувствовать, как его попытки бороться с расстройством производят противоречивый логический эффект: сначала они уменьшают тревогу вследствие сиюминутного спасения от мучений, а затем подпитывают ее.
В конце первого сеанса вместо того, чтобы дать прямое предписание блокировать ответы, чтобы аннулировать вопросы, как это делается в менее драматичных случаях, пациенту было предложено провести своего рода эмпирическое исследование того какие недвусмысленные сигналы говорят о том, что другие думают о нем плохо.
В практическом смысле в последующие дни ему следует внимательно изучать поведение и отношение к себе, которые указывают на то, что другие считают его сексуальным извращенцем. Это предписание, используемое в качестве терапевтической стратагемы для тех, кто страдает от мании преследования или так называемой «социальной фобии» (Nardone, 2009), имеет цель обезоружить убеждения пациента. Действительно, тот, кто страдает от сомнений, которые мучают его, мало наблюдает за другими и прислушивается прежде всего к себе, как сломанная кукла с глазами, обращенными внутрь, неспособная ясно видеть происходящее снаружи. Вторая сессия
Терапевтические эффекты
На второй встрече молодой человек с удивлением заявляет, что, внимательно наблюдая за людьми, которых он встречал, в поисках неопровержимых доказательств того, что его подозревают в нетрадиционной ориентации или сексуальных извращениях, он не обнаружил ничего из этого, напротив, получил четкие сообщения об одобрении: да приятно быть привлекательным и нравиться другим, особенно женщинам. Он сообщает, тем не менее, что всегда знал об этом, потому что у него никогда не было проблем во взаимоотношениях с противоположным полом. Однако его удивило то, что он не нашел ни у кого сигналов, которые, по его мнению, были источником его патологического убеждения. Если это и помогло развенчать одно из его предыдущих убеждений, то этого, конечно, недостаточно, чтобы устранить полностью сомнения. Они продолжают бушевать в его голове, хотя, как он признает, неприятные симптомы покраснения и смущения значительно уменьшились. Терапевтические маневры
Как обычно, когда пациент сообщает о положительных результатах, подчеркиваются его личные ресурсы, которые эти достижения демонстрируют, после чего переопределяется восприятие проблемы на основе достигнутых изменений. В связи с этим было отмечено, что теперь битва фактически происходит внутри него и что враг гнездится в его разуме, а не во взглядах и отношениях других, и что, следовательно, мы должны были вмешаться непосредственно на этом уровне.
Предписания
Сохраняется указание «продолжать искать» подтверждение своих убеждений на основании оценок других. Действительно, применяя это на практике, пациент может продолжать активно наблюдать события вовне и, благодаря этому отвлекать внимание от постоянного взгляда внутрь себя и мучений от путаницы сомнений в попытках найти обнадеживающий ответ. После ему дают предписание, специально
Терапевтические эффекты
Пациент проявляет энтузиазм, потому что ему стало намного лучше. Он утверждает, что буквально применил не только первое указание, которое он уже считал полезным, но и другое, гораздо более сложное. Он говорит, что вначале было трудно обуздать желание найти ответ на сомнения, которые его мучили, но затем, с титаническими усилиями, ему удавалось сдержать импульс и он обнаруживал, что тем самым сомнения уменьшались и часто таяли, как снег на солнце. Таким образом, впервые за долгое время он почувствовал, что его разум свободен от призраков, и смог насладиться состоянием, как он называет «состояние благодати». Однако, добавляет он, некоторые сомнения все еще сохраняются и заставляют его искать обнадеживающие ответы. Терапевтические маневры
Как и на предыдущей сессии, сначала было отмечено, насколько пациент действительно хорошо и усердно применял такие утомительные и стрессовые указания и как все это подтверждает его ресурсы, необходимые для полного решения проблемы; после чего было переопределено – в свете конкретных доказательств, – что блокирование ответов является способом подавления вопросов и развеивания сомнений. Более того, столкнувшись с его настойчивым заявлением о том, что это упражнение ему казалось невозможно применить к некоторым особенно опасным формам сомнения, мы добавили еще одну терапевтическую технику. Предписания
Мы подтвердили продолжение применения обоих прежних указаний, добавив следующее: «Каждый раз, когда ты сталкиваешься с теми сомнениями, которые все еще заставляют тебя искать обнадеживающие ответы, потому что они слишком беспокоят тебя, возьми ручку и бумагу и перенеси на бумагу весь свой внутренний умственный диалог, то есть буквально запиши в точности вопросы и ответы, которые ты на них даёшь. При желании ты так же можешь добровольно обострить этот спор. Это означает, что, когда у тебя возникает сомнение, у тебя будет две возможности: либо заблокировать ответы, чтобы заглушить вопросы, и развеять таким образом сомнения, либо записать все дословно, что происходит в твоей голове, доведя это до крайности».
Эта техника имеет цель создать настоящий эффект отвращения, поскольку для человека, который боится быть педофилом, буквально записать вопросы, основанные на этом сомнении, и соответствующие ответы, это все равно что просить тех, кто боится воды, прыгнуть в нее. Таким образом надо добиться того, чтобы человек, дабы избежать реальности, которой он боится, блокировал ответы даже на те вопросы, на которые он раньше не мог не ответить. Ubi maior, minor cessat: создать больший страх, который победит меньший. Четвертая сессия
Молодой человек с иронической улыбкой заявляет, что, когда он впервые взял ручку и бумагу и начал записывать ход своих мыслей, у него случился своего рода анафилактический шок, и его разум внезапно взял курс в другом направлении, стирая идеи, которые мучили его. С тех пор каждый раз, когда возникал вопрос, основанный на сомнении в возможности стать педофилом, достаточно было взять ручку, чтобы они немедленно исчезли. Этот действительно удивило его и, прежде всего, заставило его почувствовать себя способным избавиться от всех призраков, которых порождал его разум: впервые я почувствовал, что доминирую над навязчивыми идеями, а не подчиняюсь им. Терапевтические маневры
Принимая во внимание поразительные результаты, полученные пациентом, было еще раз подчеркнуто, насколько молодой человек продемонстрировал свои личные способности и ресурсы в борьбе с таким всепроникающим и инвалидизирующим заболеванием и как – благодаря совместной работе – он теперь имеет технические инструменты, пригодные для того, чтобы сохранять его мысли от призраков, которые когда-то там прятались. Предписания
По очевидным причинам пациенту назначается придерживаться курса, следуя трем предписаниям и следя за тем, чтобы посредством регулярных упражнений, они со временем из произвольных практик превратились в спонтанные привычки. Действительно, как его разум посредством повторения внутреннего диалога между вопросами и ответами смог автоматизировать патологические сомнения, точно так же он будет действовать теперь, пока применяемые терапевтические приемы не превратятся в новый способ управления умственными процессами, которые могли бы превратиться в мучительные сомнения.
Пациента наблюдают еще на протяжении четырех сессий, с увеличением временного интервала между ними: первая сессия через один месяц, вторая через три месяца, четвертая через шесть месяцев, чтобы закрепить полученные результаты и сделать его более сознательным и уверенным в своих ресурсах.
Заключительная часть терапии
Чтобы прояснить терапевтический путь, разработанный для лечения патологического сомнения, и его адаптацию к различным формам расстройства и к особенностям пациентов, ниже описывается заключительная часть историй лечения патологий, представленных в предыдущей главе. Как я могу быть уверен, что психически здоров
Когда я впервые встретил молодого человека и его родителей, ситуация казалась поистине безысходной. Плохо выглядящий сын с длинной бородой и потерянным взглядом сел, сохраняя напряженную позу, голова опущена вниз, в то время как одна нога судорожно дёргалась; обессиленная мать расплакалась, прежде чем заговорить, в то время как отец с явным волнением начал излагать проблему.
Как только я выслушал рассказ о развитии проблемы, я сказал им: «Позвольте мне резюмировать, правильно ли я понимаю: ваш сын находится в отчаянном состоянии, заперт дома уже несколько недель в поиске окончательного и обнадеживающего решения вопроса, который мучает его уже давно и на который никто из многих выдающихся людей, с которыми он консультировался, не был в состоянии дать ответ. Он хотел бы получить неоспоримый ответ, подтверждающий, что он в здравом уме, и результатом его отчаянных поисков стал диагноз психического заболевания, поставленный семью выдающимися специалистами. Поэтому мне кажется, что определенность достигнута!»
Пока я высказывал свою точку зрения, молодой человек, казалось, очнулся от оцепенения, его нога перестала дергаться, и он начал внимательно меня рассматривать. В конце моего резюмирующего перефразирования он ответил: «Да, именно так. Мой поиск критерия психического здоровья привел меня к безумию, но, к сожалению, я не могу выбросить эту навязчивую идею из головы: найти окончательный ответ на свой вопрос. Я чувствую себя попавшим в ловушку этой идеи». Поскольку мы достигли первого важного согласия, его можно было использовать для внедрения точки зрения, альтернативной жесткому способу восприятия реальности пациентом. С этой целью я сказал: «Ну, если ты хорошо подумаешь, то, с тобой случилось то, что всегда происходит в психиатрии, то есть, когда вывод о том, что является здоровым, делается через определение болезни, и ты испытал это на собственном опыте, изучая болезни; это довольно серьезная методологическая ошибка, даже если она остается основополагающим критерием исследований в данной дисциплине. К твоему сожалению, ты ошибочно пошел дальше, пытаясь диагностировать здоровый ум, и ты подтвердил на примере твоего личного опыта тот факт, что можно отличить тех, кто здоров, от тех, кто страдает психическими и поведенческими расстройствами, на основании имеющихся симптомов и расстройств».
Молодой человек, в этот момент полностью активизировавшийся, начал спорить о том, что с эпистемологической точки зрения это совершенно неверно, оперируя многочисленными доказательствами, полученными в результате своих исследований. Я внимательно слушал, выражая свое изумление по поводу его образованности, но я снова утверждал, что не на уровне теоретических, эпистемологических и методологических изысканий, а на уровне наблюдаемого опыта, он представляет собой доказательство возможности различать здоровых и безумных через обнаружение явных симптомов расстройств. В этот момент молодой человек сказал мне: «Значит, вы говорите мне, что единственное реальное доказательство того, что я вменяем, – это вести себя так, как ведет себя нормальный человек? На что я ответил: «Ровным счётом так». Он ответил: «Это тавтология, самореференциальное утверждение».
Я наконец перетащил его на мою сторону, побудив оценить правильность информации и вопросов с чисто формальной точки зрения. «Конечно, ты прав, это утверждение референциальное и тавтологическое, но это продукт неразрешимого вопроса или дилеммы, на которую невозможно дать абсолютно правильный ответ, потому что критериев разума недостаточно, чтобы развеять сомнение, которое стоит за вопросом. В нашем случае существует множество гипотез, но ни одна из них не подтверждена абсолютно, так же как это случается гораздо чаще, чем можно подумать, в мире науки, а не только в обычной жизни. Допущение, которое необходимо доказать, принимается как валидное и становится основой для ряда предположений, которые определяют деятельность в этом секторе. Если задуматься, то же самое происходит в том, что неправильно считается точной наукой, то есть в математике».
Мой аргумент ошеломил пациента. Затем, с явным удивлением, он заявил: «Я никогда не рассматривал это с такой точки зрения, потому что, как вы мне сказали, на самом деле я испортил свою жизнь, желая найти окончательное объяснение, применяя метод, который из-за своей структуры и функционирования полностью увёл меня с пути и заставил меня опустить руки и плыть по течению. Фактически, теперь, когда я смотрю на это с этой точки зрения, я понимаю, что невозможно дать ответы на вопросы, относящиеся к реальности, о которой у человека нет окончательного объективного знания». Я тут же ответил: «Ну-ну… так в чем же проблема? В ответах, которые ты хочешь найти, или в вопросах, которые ты себе задаешь?» Очевидно, что это вопрос, который ориентирует ответ определенным образом, и молодой человек сразу сказал: «Ясно, что проблема – это вопросы, на которые невозможно ответить». Я настоял: «Хорошо… но ты все это время продолжал искать ответы вместо того, чтобы анализировать правильность твоих вопросов! Молодой человек, словно в акте покаяния и самобичевания, с иронической улыбкой сказал: «Правильно, я истязал себя в поисках чего-то, что было невозможно найти, поскольку это даже не существует».
После долгой беседы, которую родители наблюдали как зрители сюрреалистического зрелища, молодой человек встал и сказал: «Было поучительно поговорить с вами! Я бы хотел обсудить с вами и другие темы». Я ответил: «С удовольствием!». С того момента молодой человек возобновил учёбу на медицинском факультете, получил ученую степень, а затем поступил на специализацию по психотерапии. Наши последующие сеансы были великолепными беседами на научные, философские и психологические темы: теперь ему было совершенно ясно, что, желая пересечь «ничейную землю» в поисках истины в последней инстанции, как в легенде об Улиссе, можно потеряться.
Слишком много думать и бездействовать
Случай Давида мог показаться в некотором отношении простым в решении, учитывая его осведомленность и ясность в оценке своей проблемы и того, как она работает. На самом деле это может быть иллюзией неопытного психотерапевта, поскольку это противоречит здравому смыслу: чем мы осознаннее и умнее, тем мы более устойчивы к изменениям. Следовательно, если бы сразу же было достигнуто соглашение о том, что источником его затруднения и его навязчивой идеи было желание совершать абсолютно точные выборы в мире, где все непоследовательно и изменчиво, было бы не так просто найти стратагему и разблокировать ситуацию. В остальном, Давид очень ясно понимал, что попытка ответить на вопрос, который ежедневно мучил его, представляет собой его ловушку. Дело было в том, что он не мог из нее выбраться. Следовательно, необходимо было найти способ внести изменения с помощью чего-то разумного для него, но не прямого предписания изменения: другими словами, обмануть разум, который обманывает его, чтобы выбраться из обмана.
Поэтому я ему предложил провести эксперимент: мы договорились о минимальной ставке, экономически не рискованной для него, чтобы играть каждый день на бирже. Её нужно было разделить на три части и использовать тремя разными способами: первую нужно было вкладывать случайным образом; то есть, как только он открывает терминал и видит, что на фондовом рынке ведутся операции, он выбирает случайную инвестицию без каких-либо рассуждений или предположений. Вторую, нужно было играть на основе интуиции, то есть наблюдая за происходящей динамикой и делая быстрый выбор, не основанный на долгих рассуждениях и расчетах. Третий – потратить столько времени, сколько необходимо, на попытки вычислить, предсказать и предположить лучший выбор. Гений математики был очень заинтригован моим предложением и сказал: «Я действительно хочу посмотреть, что работает лучше всего! Более того, мне это кажется забавным экспериментом!». Таким образом был активирован первый обман для ума, который обманывает сам себя: удалось сделать так, что Давид возобновил торговлю на бирже. Это в любом случае должно было бы стать первым шагом для разблокирования ситуации. Каждый день мужчина, отвлекаемый любопытством по поводу возможных результатов трех способов выполнения своих операций, старательно инвестировал минимально согласованную сумму денег. Когда мы встретились снова, две недели спустя, он принес очень точное графическое изображение, состоящее из числовой таблицы и аналогового изображения тенденций, наблюдаемых в результате его выборов. Он выглядел очень удивленным и, прежде всего, пораженным результатами: лучшие результаты были получены при интуитивном выборе, за которым следовали результаты случайного выбора, в то время как результаты, полученные при обоснованном выборе, были менее удовлетворительными. Свидетельства позволили ему прикоснуться к чему-то, что поистине удивило его: случайность срабатывала даже лучше, чем его трудоемкие рассуждения! Когда я указал ему, что спустя долгое время ему удалось совершить операции, с искренним удивлением, широко открыв глаза, он улыбнулся и сказал: «Я только сейчас это понимаю, это потрясающе!» Затем я подробно объяснил ему стратагему, которую применил с основной целью вывести его из положения беспомощной жертвы его умственных затруднений. Результаты эксперимента меня тоже заинтриговали, поэтому мы вместе решили сохранить те же предписания, так как две недели были слишком коротким временем, чтобы рассматривать результаты как неоспоримые. Спустя три недели Давид вернулся с теми же графиками, которые показали, что его интуитивный выбор сохранял наивысшее показатели среди результатов и явно отличался как от случайного, так и от гиперрационального выбора. Он также сообщил, что на третьей неделе, учитывая положительные результаты, он начал серьезно инвестировать суммы денег с помощью метода интуитивного выбора и что, откровенно говоря, операции принесли существенную прибыль. Тут он задал мне очень острый вопрос: «Как вы считаете, чем объясняется тот факт, что у меня получается лучше, когда выбираю интуитивно, чем когда я углубленно думаю?» Я ответил: «Когда ты действуешь на основе оперативного осознания, твой разум объединяет, выбирает и различает возможности, не становясь жертвой сомнений, которые подрывают доверие к твоим способностям». На этот мой загадочный ответ он попросил меня дать более точное объяснение, поэтому я пояснил, даже точнее, чем он сам когда-либо смог бы понять, что его поиск «совершенного» решения привел к тому, что его методологические абстракции и математические спекуляции исказили его оперативное сознание, то есть процесс быстрого понимания, который позволяет нам использовать согласованно разум вместе с интуицией. Другими словами, абстрактный разум, если его определяют руководить действиями, сильно мешает взаимодействию между изобретательностью и быстрым рассуждением. То есть осознание подавляет действие: абстрактные рассуждения не должны проводиться, пока мы действуем, потому что они блокируют спонтанный поток взаимодействия между разумом и действием. Наш эксперт по математическому мышлению был определенно впечатлен моими утверждениями и прокомментировал: «Итак, я должен рассуждать и размышлять до и после, но не во время работы, потому что в противном случае это лишило бы мою способность интуитивного мышления». Итак, мы решили увидеться через месяц. Тем временем Давиду следовало продолжить работу на фондовой бирже, увеличивая, однако, использование интуитивного выбора, сводя случайный и гиперрациональный выбор к одной операции. Более того, я ему посоветовал обращать внимание на те моменты, когда его рациональное сознание вмешивается в оперативное о сознание, немедленно блокируя попытки поддерживать вопросы разума.
Через месяц Давид сообщил, что он опять стал отличным биржевым трейдером и что он постоянно следил за вторжениями своей гиперрациональности в операционные рассуждения, чувствуя себя гораздо более расслабленным и способным принимать решения, которых ежедневно требует его профессия.
Могу ли я быть детоубийцей?
Учитывая поистине удивительную картину нашего кафкианского персонажа – хотя это ни в коем случае не была литературная фантастика – проблема заключалась в том, чтобы разрушить структуру сомнения, которое превратилось в уверенность именно из-за попытки подавить его.
Понятно как субъект вошел в настоящее генерализованное измененное состояние сознания, из которого, как только он вышел, все вернулось в норму.
Во время первой встречи, используя обычную стратегию, применяемую к патологическому сомнению, я попытался заронить терапевтическое сомнение, чтобы вынести на рассмотрение вопросы инквизитора, прежде чем искать разумный ответ. На этот маневр пациент ответил: «Теперь, когда я говорю об этом с вами, мне все кажется ясным, я задаю себе глупые вопросы, на которые я ищу разумные ответы, и поэтому я начинаю бредить, что я убийца. Моя проблема в том, что эти идеи обволакивают меня, как смерч, и увлекают прочь от любой возможности рационального мышления, и у меня нет времени и сил реагировать». Это заявление еще более ясно подчеркивало тяжесть патологии. Я спросил его: «Но Ваше основное сомнение в том, что Вы являетесь преступником или что Вы можете превратиться в преступника в измененном состоянии сознания?» Пациент ответил: «Я знаю, что я не преступник, потому что я живу жизнью человека, который соблюдает правила, иногда даже чересчур. Я опасаюсь, что охваченный раптусом я могу совершить что-то ужасное, даже не осознавая этого».
Благодаря этому разъяснению, полученному с помощью стратегического вопроса, целью терапевтического вмешательства больше не было доказать пациенту, что он не преступник, а продемонстрировать ему невозможность превратиться, будучи охваченным раптусом, из респектабельного и безупречного с этической точки зрения человека в кровожадного убийцу. Для этого я начал перефразировать то, что он точно определил: я сказал, что его ситуация напомнила мне некоторые фильмы Хичкока и других старых режиссеров, в которых были странные случаи бессознательных убийц под гипнозом или охваченных «резвым безумием». Наиболее показательным был случай доктора Джекилла и мистера Хайда, из которого пациент также вспомнил великолепную телевизионную интерпретацию Джорджо Альбертацци: он сказал мне, что ужасно боялся быть похожим на этого персонажа. Я отметил, после анализа «сюжета» его проблемы, как пациент в конечном итоге реализовал именно то, чего он боялся больше всего, то есть потерял контроль над собой, именно в поисках уверенности, что он не может его потерять. Другими словами, я дал ему понять, как его попытка подавить сомнение с помощью успокаивающих ответов была тем, что привело его в измененное состояние сознания, когда он почувствовал себя виноватым в том, что придумал его разум.
Ситуация напоминала предложенный Кафкой образ самоубийцы: заключенный, который, увидев воздвигнутую во дворе виселицу, считает, что она предназначена для него, ночью сбегает из камеры, спускается во двор и вешается в одиночестве. (Кафка, 1948/1962). Героя Кафки сначала судят за преступление, которого он не совершал, затем, оказавшись в своей камере и увидев строящуюся виселицу, он думает, что это для него, совершает побег и вешается. После того, как я предложил ему этот литературный образ, он застыл с широко открытыми глазами. Мы можем утверждать, что это был его первый эмоционально – корректирующий опыт, который позволил познакомить его с терапевтической техникой, способной блокировать неудержимую спираль патологии. С тех пор, и правда, всякий раз, когда возникали ужасные сомнения и инквизиторские вопросы, пациенту приходилось блокировать поиск обнадеживающих ответов, зная, что, если бы он позволил этот процесс, его бы затянуло в водоворот и привело к измененному состоянию сознания, в котором он чувствовал бы себя виновным в преступлении, которого он не совершал. Если бы ему не удалось заблокировать импульс искать успокаивающие ответы, он должен был бы записывать все, что происходило в его уме, то есть выложить на бумагу внутреннюю дискуссию между инквизиторскими вопросами и ответами на них, позволив диспуту, прописывая каждую деталь, достигнуть насыщения.
Через неделю пациент принес несколько страниц с описанием критического эпизода, вызванного новостью, которую он услышал в новостях об изнасилованном и убитом ребенке. Он сообщил, что это чрезвычайно болезненное поведение позволило ему канализировать все свои мысли и что после часа внутренней битвы между тем, кто обвиняет, и тем, кто заявляет о своей невиновности, в какой-то момент все как будто сломалось, как когда просыпаешься от кошмара. В остальное время ему всегда удавалось блокировать свою склонность искать обнадеживающие ответы: он очень четко представлял себе образ человека, который поднимается на виселицу, чтобы повеситься после признания в преступлении, которого он не совершал.
Терапия продолжалась в течение многих сеансов, и было много страниц обвинительных дебатов, о которых сообщил пациент, который тем временем также был направлен на сознательный поиск всех новостей о чудовищных действиях, которых он всегда пытался избегать. Это дополнительное указание, как обычно происходит в таких случаях, было направлено на устранение противоречивого эффекта избегания того, что нас пугает, и в конечном итоге, напротив, приводит к усилению наших страхов и чувства неспособности (Nardone, 1993; «Страх, паника, фобия» Nardone, 2005).
Спустя одиннадцать месяцев после нашей первой встречи и длительного отсутствия каких-либо реальных кризисов, мы договорились на продолжение встреч для контрольного наблюдения через несколько месяцев. Все шло хорошо, и терапевтический эффект сохранялся до тех пор, пока несколько лет спустя человек не вернулся, чтобы попросить помощи для решения новой проблемы: хоть это и не было так серьезно, как в прошлый раз, но это заставило его обратиться за помощью к тому, кто уже смог вытащить его из беды. На этот раз мучение сосредоточилось на его жене, в которую он все еще был влюблен, хотя они были женаты уже десять лет и имели двоих детей. Червь сомнения снова залез в его голову и медленно начал проникать в его мысли и мучить его. Сомнение было связано с тем, действительно ли его жена была влюблена в него, и, как и в прошлом, проблема усложнилась из-за поиска обнадеживающего ответа, когда он подвергал жену настоящему допросу о её личной жизни до их встречи. Женщина искренне и откровенно рассказала ему все детали двух любовных историй, которые она пережила до встречи со своим мужем. К сожалению, рассказы жены совсем не успокоили ее мужа: у него закралось сомнение, что его жена больше любила мужчину, с которым была непосредственно перед их браком, который оставил ее, соблазнив и лишив невинности. Следуя своему подозрению, мужчина ежедневно допрашивал свою жену, чтобы она призналась, что она больше была влюблена в того, кто плохо с ней обошёлся; чем больше женщина пыталась объяснить мужу, что это не так, тем больше его терзали сомнения. Выслушав его, я спросил, помнит ли он работу, которую проделал много лет назад. Он ответил, что, конечно, он не может забыть, но ему кажется, что эта новая ситуация была иной: на кону был его брак и его сентиментальные отношения. Я напомнил ему литературную цитату из Кафки и дал ему понять, что и в этом случае она подходит, и что патологический процесс, происходящий теперь, еще лучше описывается средневековой историей о царе, который оказывается вынужденным судить свою возлюбленную за ересь; после изнурительных пыток она признается в своей приверженности дьяволу, за что оказывается на костре, а царь кончает жизнь самоубийством из-за невозможности перенести утрату. Только после смерти своей возлюбленной царь понял, что это была его вина, поскольку он поверил слухам, распространенным завистливыми женщинами, и попросил инквизитора пытать её, пока она не призналась.
И снова мужчина был очарован этой историей, которая метафорически описывала риск, которому он шел навстречу. Он ответил: «Хорошо, я понял, мне нужно снова начать писать». После этого мы встретились несколько раз. Он продолжил некоторые из своих тревожных внутренних споров, но быстро вышел из порочного круга патологических сомнений. За годы, прошедшие после нашей первой встречи, Этторе, так его звали, время от времени приходил ко мне на беседу: как он заявлял с улыбкой, прямо как на периодическую проверку автомобиля, эти встречи были своего рода техосмотром его нормального функционирования, способ предотвратить повторное заклинивание ещё чего-то в его сознании.
Пример внутреннего саботажника
Елена, несмотря на измождение и опухшие от слез глаза, наполняла комнату своей бесспорной красотой, грацией и элегантностью. Она мягко попросила своих родителей сесть в приемной, потому что она хотела поговорить со мной наедине, чтобы не стесняясь говорить обо всем, о чем ей хотелось. Как только её отец и мать ушли, она расплакалась. Перестав плакать, она рассказала мне о мучительной ситуации, в которой находилась, и о своих страданиях от боли, которую причиняла своим родителям, изможденным чувством беспомощности. В частности, её отец, с которым у неё всегда были прекрасные отношения и который всегда был верным ориентиром, недавно впал в депрессию, настолько, что ему пришлось пойти к семейному врачу и начать принимать антидепрессанты.
Выслушав ее рассказ, глядя ей прямо в глаза, я заявил, что мне это кажется дилеммой, из которой нет выхода: с моей точки зрения, она принадлежала к тому типу людей, которым каждый день приходится сражаться с внутренним саботажником, который постоянно нарушает спокойствие, оспаривая правильность или обоснованность любого последующего решения и действия. Я добавил: «Внутри тебя есть скептик, который внушает тебе ужасные сомнения и неуверенность в том, что ты поступаешь правильно. Я полагаю, что пока твоя жизнь была четко спланирована, скептический саботажник всегда заставлял тебя чувствовать себя в ситуации риска на опросах и выступлениях. Я также представляю, что несмотря на то, что ты всегда хорошо справлялась, этот демон внутри тебя появлялся каждый раз, и каждый раз это была новая битва. Война между тобой и другой тобой совсем не закончилась».
Пока я пытался пафосно изобразить образ ее психической проблемы, Елена смотрела на меня заворожено. Наконец она сказала: «Кажется, что вы прочитали меня изнутри, как будто вы знали меня всегда, и это кажется мне очень странным».
Я с иронией заверил ее, что я не прорицатель, а специалист по ее проблеме и что, как бы это ни казалось странно, она отнюдь не оригинальна. На что Елена тут же ответила: «Это меня очень успокаивает, потому что, если я не единственная, кто страдает от этого, значит, есть выход».
Таким образом, после того, как я её «зацепил», я почти педагогически проиллюстрировал ей, как функционирует ее проблема: когда она впервые должна была сделать совершенно свободный выбор в отношении своего будущего, перед ней открылась пропасть, которая, пока она оценивала каждую возможность, засосала её так, что она не смогла сделать выбор именно потому, что любая из возможностей могла оказаться лучшей. Проблема проистекала прежде всего из её желания сделать выбор, заставив замолчать скептика, в то время как этот её попутчик никогда бы не замолчал, никогда бы не утих, но мог бы получить воспитание и стать управляемым, то есть мог бы быть трансформирован из того, кто оспаривает выбор в того, кто советует и осуществляет контроль, а его жесткий скептицизм принимался бы не только как неизбежная, но и как полезная его черта. Затем, улыбаясь ей, я добавил: «Ты в хорошей компании, потому что мне самому пришлось сделать своего внутреннего врага другом». На эту мою шутку она отреагировала обворожительной улыбкой: «Я чувствую, что вы действительно можете помочь мне выбраться». После этого я предложил ей перестать бороться со своим альтер-эго, потому что в противном случае это – как сказал бы Шекспир – походило бы на сумасшедшего, который пытается отогнать свою тень и в ней теряется. Следовательно, вместо того, чтобы пытаться развеивать сомнения и решать вопросы, она должна была нести их с собой как свою собственную тень или как фон, который невозможно стереть. А потом я попросил ее каждый день задавать себе вопрос: «Где бы я хотела быть, чем бы хотела заниматься и с кем через семь лет?» без каких-либо расчетов, рациональной оценки или рассуждений о реальных возможностях. Другими словами, полностью отпустить фантазию и построить своего рода ежедневную направляемую мечту о том, кем она хотела бы быть, что хотела бы делать и где хотела бы жить, в каком месте и с какими людьми она хотела бы разделить всё это: своего рода фантастический фильм собственной будущей жизни. Улыбаясь, Елена ответила: «Это немного похоже на то, как в детстве я мечтала стать актрисой в Голливуде». Я ответил: «Да, правильно, никогда не поздно и не бывает неподходящего момента, чтобы мечтать. Я бы хотел, чтобы, когда мы встретимся снова, ты принесла мне все образы, которые будут приходить тебе в голову, каждый день проецируя себя в это будущее».
То, что может показаться детской забавой, в данном случае является настоящим терапевтическим маневром, которая предписывается одновременно с блокированием попыток борьбы с внутренним саботажником. С одной стороны прерываются неуспешные попытки решения проблемы, с другой – открывается сценарий, в котором разум субъекта может освободиться от жестких схем рациональности и расчетов, жертвой которых он является.
На следующий прием Елена пришла ухоженной, одетой элегантно, но просто, а главное улыбчивой и с горящими глазами. Она сообщила, что мысль о том, что то, с чем она всегда боролась, было частью её самой, с чем она должна была подружиться, вызвало почти немедленный эффект умиротворения, как будто противоречивые силы природы во время бури утихли и наступила гармония и безмятежность. На ум приходили сомнения и вопросы, но она избегала бороться с ними. Затем она открыла блокнот, в котором записывала свои ежедневные фантазии о своем будущем, которые в некоторых отношениях казались ей удивительными: она никогда не видела себя инженером или архитектором, скорее врачом или психотерапевтом – обе профессии помогающие, основанные на постоянном контакте с людьми. Отталкиваясь от обеих профессиональных ролей, она придумала разные варианты, от врачей без границ, которые помогают самым обездоленным людям в мире, до психотерапевта, который занимается самыми тяжелыми случаями и секретами, в которых трудно признаться. Однако больше всего ее удивило то, что она увидела себя одну, то есть без партнера рядом и вдали от родителей. Этот образ немного расстроил ее, так как ее парень и родители всегда были надежными ориентирами, и она никогда не подвергала сомнению свою любовную связь. Наконец, в своем фантастическом будущем она также увидела танцы, которыми она занимается исключительно для удовольствия, без навязчивой идеи о выступлениях и совершенствования движений.
Я спросил ее, говорила ли она обо всем этом с близкими ей людьми. Она ответила, что избегала этого, потому что, с её точки зрения, это расстроило бы их: как они смогли бы принять Елену, которую никогда раньше не знали? Что бы подумал парень? Насчет того, что она хотела быть одна. Елене было интересно, что я думаю о том, что выяснилось, но вместо того, чтобы ответить ей прямо, я задал ей другой вопрос: «Как ты объяснишь удивительный результат этой простой ориентированной на будущее фантазии?» Она заявила, что много думала об этом и что в конце концов пришла к выводу, что впервые дала волю своим мыслям, не будучи зависимой от ее родителей и парня. В ответ на это я подчеркнул: «Это все равно что сказать, что до сих пор они влияли на тебя больше, чем твои настоящие желания». Елена кивнула и у нее на глазах показались слезы, затем она сказала, что с раннего возраста она делала все, чтобы радовать свою семью: сначала она была идеальной куклой своей матери, затем, будучи подростком, преданной музой своего отца, и, наконец, она нашла себе парня в соответствии с этой моделью. Даже в танце она никогда не отклонялась от наставлений и ограничений, наложенных ее учительницей; она вспомнила эпизод, когда она, пятнадцатилетняя, после конкурса была отобрана для кордебалета Миланской школы и отказалась, потому что думала, что от ее переезда пострадают все, включая учителя танцев, которая посоветовала ей не принимать предложение, потому что она должна была быть прима-балериной, а не просто членом танцевальной труппы.
Выслушав этот рассказ о ее жизни, я задал ей вопрос, направленный на то, чтобы избежать легкого обвинения в адрес родителей: «Но ты думаешь, что твоя мать и твой отец сознательно выбрали и запланировали такое сильное влияние на твою жизнь или вы были соучастниками в этой игре: ты боялась подвергать себя риску, не имея надёжной опоры, а они хотели, чтобы ты была рядом, и это создало такую взаимозависимую связь?»
Елена сразу же ответила, что вторая гипотеза идеально описывает ее ситуацию. Я гнул свою линию: «Теперь тебе ясно, что ты хочешь делать, или тебе не ясно, что ты хочешь делать? И опять же, ты знаешь, чего хочешь и собираешься достичь этого, или знаешь, чего бы ты хотела, но думаешь, что если реализуешь это, то создашь много проблем?»
«По крайней мере, я хочу попробовать, я уже узнала о следующих вступительных экзаменах на медицинский факультет. На самом деле, я думала, что если я захочу стать психотерапевтом, я могла бы сделать это с дипломом в области медицины или психологии, но, если я решу стать врачом, я могу сделать это только с дипломом в области медицины», – ответила она.
Я воскликнул: «Но тогда ты уже решила!»
Она сказала: «На самом деле до сегодняшнего я не была так уверена, но, разговаривая с Вами, я убедилась. Теперь мне придется поговорить с моими родителями и парнем. Я уже знаю, что для моих родителей, даже если они будут беспокоиться, подойдёт все, что сможет сделать меня счастливой, в то время как мой парень, думаю, что будет возражать, потому что он очень ревнив, и я не думаю, что он сможет принять мой переезд в другой город ради учёбы».
Я снова спросил ее: «А ты не боишься его негативной реакции, раз уж до сих пор ты оправдывала его ожидания?» Елена ответила: «Да, но, если он будет возражать, угрожая разорвать наши отношения, это будет означать, что он на самом деле меня не любит».
Я встречался с красивой и умной Еленой ещё несколько раз спустя какое-то время, играя роль человека, с которым она могла сопоставлять свои идеи, но не давая ей предписаний, поскольку она сама меня об этом просила, чтобы развивать свою личную независимость и доверие к собственным ресурсам.
В настоящее время он заканчивает медицинский факультет. Время от времени она присылает мне электронные письма, чтобы держать меня в курсе, а также потому, что её намерением было специализироваться в психотерапии.
В любом случае ты ошибёшься
Как это часто бывает в таких случаях, молодой человек пришел ко мне в кабинет с точным диагнозом панических атак, поставленным психиатром, к которому он ранее обращался. Следуя этой нозографической классификации, врач назначил пациенту лечение на основе антидепрессантов и анксиолитиков. Пациент сообщил, что эта терапия сначала успокоила его тревогу и уменьшила его страдания, но через несколько месяцев ситуация даже ухудшилась из-за побочных эффектов лекарств.
Не обсуждая и не критикуя работу моего коллеги-психиатра, я начал исследовать проблему Марко, используя, как обычно, серию стратегических вопросов, чтобы выявить функционирование механизма, который приковывал его к неспособности устремиться в мир работы.
Стало ясно, что Марко чувствовал внутри себя присутствие чего-то, что его постоянно преследовало и изнуряло, заставляя его чувствовать себя неспособным, обесценивая каждый его успех, как если бы он был результатом удачи, а не его заслуг. С помощью аналогового образа я переопределил его положение как того, кто участвует в игре, в которой победа стоит ноль, а поражение оценивается вдвойне, поэтому выиграть невозможно. Распахнув глаза, Марко ответил: «Верно, я никогда не выигрываю, в конце концов я всегда проигрываю, и, если что-то идет хорошо, это всегда не моя заслуга».
Однако я указал, что во время учёбы он всегда побеждал на экзаменах. Молодой человек тут же воскликнул: «Но в университете мне не пришлось делать ничего практического и прикладного!» На самом деле, только в этих случаях Марко буквально ломался. Поэтому я спросил его, как он пытается бороться со своим внутренним преследователем. Марко сообщил, что он постоянно пытался рассуждать рационально, но это была неравная борьба, так как в конце всегда преобладали неприятные мысли, и перед лицом испытаний он либо убегал, либо терпел поражение.
Ситуация казалась синтезом преследующего сомнения и тревожного расстройства с блокировкой исполнения. Исходя из этого, мы, как обычно, продолжаем применять модель Краткосрочной Стратегической психотерапии[16]. Сначала устраняют инвалидизирующие симптомы, а затем приступают к реструктурированию мыслей и знаний, основанных на неадекватных восприятиях, способных вызвать обезоруживающие эмоции. Поэтому первое, что было предложено молодому человеку, скованному страхом и внутренним преследователем, применить основную технику для панического расстройства, то есть предписание наихудшей фантазии[17].
Через две недели молодой человек вернулся, заявив, что как бы ни было странно, в течение получаса своих наихудших фантазий он не мог почувствовать себя плохо, наоборот, его разум избегал попытки погрузиться в самые ужасные образы и, наперекор своим намерениям, он был расслаблен, а иногда даже засыпал. Я объяснил, что это и был желаемый результат, даже если этого не было сказано ранее, чтобы он открыл, какой лучший способ борьбы со страхом в моменты, когда он превращается в панику. Это открытие, вместе с обнадеживающим объяснением логики метода, заставило его почувствовать себя уверенно и утешило его. Таким образом, мы приступили, согласно протоколу, к постепенному обучению использования наихудших фантазий каждый раз, когда тревога и страх взлетали до небес, с целью произвести хорошо известный парадоксальный эффект немедленного прекращения эскалации тревоги[18].
Через несколько недель Марко приобрел способность устранять свои панические реакции, так что мы могли теперь заняться непосредственно его внутренним преследователем, который все еще свирепствовал в его сознании несмотря на то, что его симптомы были под контролем.
Я задал молодому человеку несколько вопросов, ориентирующих его в том, как успешно бороться с неприятными мыслями. Затем я спросил: «Когда ты пытаешься бороться со своим внутренним преследователем, он молчит или повышает голос и становится более агрессивным?» Ответ, как и ожидалось, был: «Чем больше я пытаюсь прекратить определенные мысли, тем они становятся сильнее. Это дуэль, в которой всегда сдаюсь я». Я перефразировал: «Стало быть, если ты продолжишь в том же духе, ситуация не изменится или ухудшится». «Наверняка», – подтвердил он.
В этот момент я задал ему ключевой вопрос: «По твоему мнению, если я предложу тебе патологическое сомнение, например, подумать о том, ты справишься или ты не справишься, или, более прямо, скажу, что ты все равно не окажешься на высоте, и ты попытаешься ответить мне, чтобы доказать мне, что это не так, какой будет эффект: ты успокоишься или ты будешь еще более возбужден?» Он ответил: «Я буду волноваться еще больше, но я должен уметь не задавать себе определенных вопросов, не давать право голосу, который говорит мне, что я не справлюсь».
С помощью серии вопросов подобного типа я заставил его воочию убедиться, как он сам, пытаясь сразиться с инквизитором, давал ему силу и власть вмешательства до такой степени, что тот подавлял его. Другими словами, только если ему удастся избегать ответов на тревожные сомнения и борьбу с инквизитором, он смог бы их прогнать. Я сказал: «Ты не можешь напрямую бороться с сомнениями, иначе ты кончишь тем, что, подпитывая их, заблудишься в лабиринтах разума, которые ты сам построишь. Вместо этого ты можешь решить заблокировать любую реакцию, как умственную, так и поведенческую, чтобы лишить свои навязчивые идеи подпитки и, как пишет мой друг Чоран, заставить их насытиться самими собой».
Я также предупредил его, что это будет тяжелая работа, для настоящих одержимых, но у него есть все необходимое, чтобы справиться! Благодаря улучшениям он возобновил обучение в школе коммуникации; затем я предложил ему небольшой эксперимент с использованием риторической уловки Цицерона,
Предложение поразило его. Марк был заинтригован увидеть действительно ли уловка Цицерона сработает, как он описал ее в тексте об ораторском искусстве.
Как хорошо понятно, терапия продолжилась в двух направлениях: демонтаж механизма патологического сомнения и постепенное столкновение с ситуациями, с которыми он до сих пор не сталкивался из-за страха.
На следующей встрече удивленный Марко первым делом доложил о результатах ораторского приема, описав, как все участники, включая преподавателя, были удивлены его инициативой и поражены его заявлением. Они были в таком восторге от его выступления, как по содержанию, так и по форме общения, что хвалили его.
Благодаря этому опыту он стал более активным на занятиях, и также рассказал, что участвовал в упражнениях по техникам презентации!
Упорная работа по контролю реакций в ответ на навязчивые мысли также начала приносить плоды, и Марко смог на собственном опыте убедиться, что, когда он избегал провокаций сомнения, блокируя все реакции, через некоторое время оно исчезало, а когда ему этого не удавалось, развязывалась мысленная дуэль между ним и его гонителем.
Терапевтическая работа с молодым человеком продолжалась до тех пор, пока он не научился блокировать патологические реакции на патогенные сомнения, то есть перестать реагировать на назойливость внутреннего преследователя, заставляя его исчезнуть. Тем временем, благодаря постепенному столкновению с ситуациями, которых он до сих пор боялся, Марко обрел больше уверенности в себе и через девять месяцев после нашей первой встречи начал стажировку в одной из компаний, как было предусмотрено MBA, где он учился. После шестимесячной стажировки молодой менеджер был принят на работу в крупную транснациональную компанию. В настоящее время он успешно занимается своей деятельностью и живет на 2 страны, в Лондоне и Италии. Однажды он пришел ко мне, чтобы поприветствовать меня и подарить антикварный нож для разрезания бумаги из слоновой кости, сказав, что выбрал его после прочтения моей книги «
Патологическое делегирование: как ввести ребенка в кризис
Я встретил делегирующую мать в глубокой депрессии, которую не успокоила даже сильная доза седативных лекарств. Женщина была убита горем от осознания своей вины и от того факта, что сегодняшняя ситуация заставляет ее страдать еще больше.
Выслушав всю историю, которую я попросил ее рассказать мне, чтобы оценить действительно ли она виновата, как все теперь утверждали, я сказал ей, что она действительно неплохо усложнила жизнь своему сыну, а затем и себе, но в этом ей помогали все, кого она просила высказать мнение и кому делегировала ответственность. Я также добавил, что родители всегда совершают определенные ошибки из лучших побуждений. «Однако сейчас важно, – сказал я, глядя ей в глаза серьезным тоном, – попытаться изменить настоящее и будущее, поскольку мы не можем изменить прошлое, и вы должны решить, взять ли на себя полную родительскую ответственность и перестать делегировать другим то, что вы должны делать самостоятельно. Имейте в виду, что ваша безысходная депрессивная реакция также является способом делегировать другим ту роль, которую никто не может играть вместо вас. Поэтому, если вы хотите продолжить в том же духе, никто не может этому помешать, но знайте, что так вы продолжите топить вас и вашего ребенка, и я не желаю вам в этом помогать. С другой стороны, если вы хотите работать над собой, чтобы стать ответственным человеком, надежным и способным вести за собой сына, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам».
Подобно солдату, который тут же встал по стойке смирно, щелкнув каблуками, женщина вытерла глаза, выпрямилась и заявила: «Я готова следовать за вами и делать все, что вы мне скажете».
Этот терапевтический маневр был направлен на то, чтобы вывести человека из положения жертвы и позволить осознать её реальные обязанности как матери по отношению к ребенку и личные обязательства по отношению к себе самой. Поэтому я предложил сделать первый шаг: вернувшись домой, объявить ее сыну и мужу, что после раскаяния за свои ошибки в период депрессии, пришло время снова встать и начать действовать по-другому; однако ей не следовало раскрывать, какими будут её новые взгляды и поведение. Второй шаг, который нужно было выполнить через несколько дней, заключался в том, чтобы начать приводить в порядок все вещи сына, разбросанные по дому, вовлекая его непосредственно в процесс уборки. Все это следовало делать без обсуждения и без лишних объяснений; ей следовало только напомнить о своем заявлении об изменении того, как будут идти дела. Затем, ежедневно, она должна была следить за тем, чтобы её сын держал свои вещи в порядке. Она ответила мне: «Это все, что мне нужно сделать?»
«Вам кажется мало для человека, который никогда не мог брать на себя иерархическую роль?» спросил я. Затем женщина уточнила: «А что, если он воспротивится и не захочет ничего делать?»
«Именно эти вопросы делают вас такой слабой. Вам нужно сделать так, чтобы ваш сын следовал вашим указаниям. Если вы позволите ему усомниться в вашем авторитете, вы больше не будете надежным родителем», – ответил я довольно сухо, прежде чем закончить приём.
Читатель должен принять во внимание, что с таким типом людей общение должно быть директивным, и эта директивность является терапевтическим приемом: это не вопрос личной холодности или жесткости, а вопрос об инструменте, который побудит человека выйти из оцепенения и начать менять своё отношение и поведение, следуя указаниям, которые помогут ему обрести уверенность в своих ресурсах.
Через несколько недель женщина вернулась, с любопытством рассказав, что это была настоящая битва с ее сыном и мужем, который был так удивлен, увидев ее такой воинственной и решительной, что вмешался, сказав: «Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь сейчас?!» Фактически, жена, сделав в тот же вечер заявление как было предписано, полностью поменяла «регистр», ставя своего сына на место изо дня в день.
После первой просьбы матери сын притворился, что не слышит, и продолжил играть в видеоигры, игнорируя её, на что она, рассерженная, взяла приставку и повелительным тоном сказала: «Если ты не хочешь, чтобы я растоптала ее, помоги мне навести порядок в доме!» Итак, удивленный такой решимостью своей матери, мальчик встал и начал вместе с ней убирать в доме, но скоро раздраженно сказал: «Мне надоело, с меня хватит» и лег на диван, включив телевизор. Реакция матери последовала незамедлительно, она выключила телевизор и твердо заявила: «Пока мы не закончим убирать все, что ты разбросал по дому, ты больше ничего не можешь делать. Я тебя предупреждала, что теперь всё будет по-другому». Затем мальчик, фыркнув, встал с дивана и продолжил выполнять команду своей матери. Однако отношения приняли явно конфликтный оттенок, когда женщина, попросившая его освободить баскетбольную сумку, заметила, что внутри уже несколько дней хранилась грязная одежда. В ярости она приказала своему сыну постирать белье. Столкнувшись с восстанием последнего, женщина впервые дала ему пощечину.
Вечером муж, возвращаясь с работы домой, определенно удивился невиданному ранее порядку, и спросил, что случилось. Его жена ответила: «Я вас предупреждала, что всё будет по-другому». Сын настаивал: «Она сошла с ума, она меня даже ударила».
Удивленный, мужчина спросил жену: «Это правда?» «Конечно», – ответила она, – «он действительно заслужил оплеуху за то, как он ответил, когда я заставила его положить грязное белье, которое несколько дней хранилось в баскетбольной сумке, в стиральную машину».
«И он постирал?» – ответил мужчина. Его жена с язвительной улыбкой кивнула и сказала: «Конечно».
Вечер закончился мирно, в отличие от других вечеров, когда сын удалялся в свою комнату, даже не закончив ужинать. Все трое сели на диван перед телевизором.
В последующие дни женщина рассказывала, что все было проще, как будто произошел скачок из одной реальности в другую. В этот момент я попросил ее подумать о том, что произошло, и о том, как все это можно было объяснить. Она ответила, что думала об этом в течение долгого времени и что, конечно же, мои резкие слова, сказанные на предыдущей сессии, и холодность, с которой я обращался с ней, открыли ей глаза на многие вещи. В частности, она осознала, что всегда избегала занимать решительную позицию, даже если она не была согласна с тем, что делали другие, и что именно эта модель поведения стала причиной многих её проблем и особенно для ее сына. Еще она рассказала мне, как с детства она всегда была кроткой и покорной: ее отец не особо вмешивался, но был суровым, в то время как ее мать, всегда присутствующая и строгая, каждый вечер сообщала мужу о неправильном или неадекватном поведении своих детей, чтобы он их наказал.
Женщина, как это типично в таких случаях, выросла с мыслью, что она никогда не станет такой же, как ее родители, и поэтому она оказалась в противоположной крайности. Мы долго обсуждали, как часто родители, чтобы не позволить своим детям испытать то, что они испытали на собственном опыте, могут из лучших побуждений создать ситуацию, противоположную той, которую они прожили сами, но в равной степени дисфункциональную для воспитания и психологического здоровья детей.
Атмосфера встречи была уже не холодной и директивной, а теплой и дружественной, и в конце концов мы договорились, что ради нее самой и ради ее сына женщина должна идти по пути принятия ответственности, обсуждая с мужем и с другими разные возможности, но реализуя от первого лица родительское поведение, необходимое в воспитательных целях.
Я встречался с синьорой в течение еще нескольких сессий для отсроченного наблюдения. Я поддерживал ее постепенный личностный рост и обретение уверенности в своих силах. Сын продолжал играть в баскетбол и снова начал хорошо учиться в школе и, прежде всего, прекратил бунтарское поведение.
Поделиться книгой: