Ожидание andante

Принесли пустые мешки и Алабая в них, как в саван, завернули. Семеныча на следующий день уволили. А Алабая на пустыре за оградой похоронили. Очень уж привыкли к нему охранники, даже водкой помянули. Говорят, хорошо служил, верный был, незлобивый. Выходит, погиб Алабай вместе с Мустафой в один вечер. Будто судьба у них была такая – общая.

…Я каждый день молюсь о дяде Мустафе. И думаю об Алабае. Кажется мне, будто идет Мустафа – большой, красивый, молодой, – по степи небесной под голубым небом, а вокруг него верный Алабай бегает и на бабочек трубно лает. Перед ними на зеленом лугу отара белых овец пасется. И хорошо им там вдвоем райских овец охранять. Так хорошо, как никогда не было на земле, при жизни. Знаю, что нельзя о собаках молиться. Но против правил, когда мулла не слышит, прочту молитву и об Алабае. И кажется мне, что машут они мне оба с небес – Мустафа рукой знаки подает, смеется, а Алабай своим белоснежным хвостом-веером виляет и черную морду к небу задирает. И тоже будто улыбается – клыки сахарные показывает, нетерпеливо подпрыгивает, фыркает.

И, видно, так оно и есть – действительно, они оба счастливы. Я не придумываю. Аллах справедлив!

Звездный гость, фантастическая трилогия

Старое должно исчезнуть…

Власть на Хораксе поменялась за одну ночь.

Никому раньше не нужен был этот маленький остров на гигантской планете с двумя океанами и десятком огромных континентов, флегматично плывущей по своему вечному, определенному богами Вселенной пути где-то на периферии космических трасс. В мегаполисах Метрополии уже более двухсот лет не было наличных денег, все расчеты осуществлялись по личному коду, имплантированному в запястье, перемещения с одного конца планеты на другой происходили благодаря телепортационным лентам.

Здесь, на маленьком острове Хоракс, затерявшемся в океане где-то между континентами, до сих пор работали ретро-банки с электронными кассами и живыми кассирами, ездили машины на бензиновых двигателях, вместо гигантских супермаркетов продукты продавались в маленьких лавочках. Роботов почти не было, их задействовали, в основном, на погрузках и земляных работах. Многочисленные корабли, траулеры, сухогрузы и катера, снующие по заливу, заправлялись дизельным топливом, и запах солярки возле нагретой солнцем пристани казался жителям привычным.

Вели свою тихую незатейливую жизнь три городка и множество прибрежных поселков, порты и автобазы. По закованным в асфальт улицам неторопливо трусили, лязгая железными боками, старенькие маршрутные такси и грузовики. Жители работали грузчиками, рыболовами, водителями, моряками, всё еще помня те навыки, которые так были развиты в давнее время изоляции от космоса. Они так и не освоились в новой реальности и уже забыли, как тяжело эта новая реальность давалась им в самом начале, когда Совет Великой Метрополии принял решение включить остров Хоракс в свой состав. Молодежь не знала об изнурительной войне между группами общин поселенцев за право управлять ресурсами острова и продавать Метрополии рыбу, местные сувениры и туристические услуги. Чтобы прекратить войну, Совет дал Хораксу независимость и назначил своего наместника. Остров оставили в покое.

Здесь до сих пор было чисто и девственно, не сливались в океан химические отходы, не проводились ядерные испытания и экологические эксперименты. Никому не был интересен Хоракс: слишком мал, чтобы вкладывать в него средства и слишком населен местными жителями, чтобы осуществить очередной ядерный эксперимент и смести его с лица планеты. Это был остров-музей, куда ученые-социологи, психологи и просто любопытные туристы прибывали познакомиться с бытом забытых времен, – маленький, отставший от жизни и будто законсервированный в прошлом. Непомерные амбиции Императора, войнами, подкупом и хитрыми торговыми операциями подчинившего себе все континенты, на Хоракс не распространялись.

Все изменилось три дня назад.

«Танки в городе! Какие танки? Этого просто не может быть, все это осталось где-то там, в смутных прошлых веках, в эпоху Войны. Один танк, правда, стоит на постаменте – возле покосившейся церквушки, где мы просим Богиню моря о щедрой добыче, – как ненужное напоминание о погибших в те кровавые времена. Но на него никто не обращает внимания – войну-то забыли», – думала пожилая некрасивая женщина, расплывшись грузными боками на грязном узеньком сиденье маршрутного такси, которое тряслось, лязгало всеми своими железными частями, тяжело пробираясь в потоке городских автомобилей.

Айна везла в банк выручку своей родной автобазы, и деньги необходимо было отправить на межгалактический счет корпорации именно сегодня, чтобы успеть оплатить налоги и зарплату сотрудникам. Айну предупредили, что ретро-банки уже практически не работают, бумажные деньги не принимают. Но этот еще работал. Возле касс – огромные очереди озабоченных горожан, спешащих погасить кредиты, оплатить счета за пресную воду и тепло в их скромных квартирках. Люди испуганы, но еще не озлоблены: молодую мамочку с младенцем пропустили к окошку без очереди. Айна мужественно отстояла на отечных ногах полтора часа, но заплатить не успела: зависли компьютеры. Кассы одна за другой закрылись.

«Война?! Неужели снова война? Господи, но при чем тут я – обычная женщина, счетовод-бухгалтер с тридцатилетним стажем? В чем моя личная вина? В банке висят компьютеры. Они что, белье на веревке, чтобы вот просто так висеть? Но висят. Так говорят банковские служащие – вежливые, красивые, безликие. Похожи на кукол. Может, это роботы?» Айна, растерянно потоптавшись в холле банка, протолкнулась к выходу. Почему-то не работал кондиционер. От жары внутри помещения закружилась голова, сдавило сердце. На душе стало как-то особенно тревожно. Она решила не ждать, вернуться на работу и спрятать деньги в металлический сейф.

Остановка была переполнена, лица людей мрачны. Айна, цепляясь за поручень, с трудом втиснулась в переполненный людьми салон. Подвыпивший дядька в засаленной куртке уступил ей место. Маршрутное такси дернулось, но поехало, и, кажется, захрипело от напряжения. Тревога сидела внутри салона тяжелой черной тушей, заставляя пассажиров вплотную придвинуться к окнам и вглядываться, вглядываться… «Богиня моря, будь добра к Хораксу!» Она стала мысленно молиться, увидев конусообразный купол облупленной церквушки, который равнодушно отсвечивал крашенным в синий цвет металлом и никак не отзывался на ее мольбы о спокойствии. Перевела взгляд вниз – да, вот он, танк! А на крышке люка развевался непривычный разноцветный флаг Империи. Рядом на афишной тумбе сияла красным неоном реклама фотовыставки «Городской сюр». Что такое «сюр»?

Странное слово и чужое знамя вдруг в ее воображении сплелись в единое целое, похожее на мерзкую, но пока еще не проклюнувшуюся гигантскую личинку скорпиона в ярких шелках савана-кокона. Впрочем, Айна ничего не понимала в ядовитых насекомых, которых здесь извели еще при ее дедушке, только чувствовала, что когда тарантул или скорпион проснется, станет поздно. А кругом люди, люди… Много людей, еще ничего не знающих о смертоносной личинке в разноцветном коконе.

И вдруг она увидела этих – одинаковых, страшных, безликих. «Звездные гости! Глава Совета Метрополии сказал по телевизору, что они пришли меня спасать. Но от кого? Если от дикарей, которые живут в горах, то мы уже забыли, как они выглядят, их единственное племя нам не мешает. Или от нас самих? От нашего нежелания измениться и принять новое?»

Айна родилась здесь, на этом каменистом степном острове с высокой грядой лесистых гор, и никогда не бывала на континентах. Она провела всю жизнь в одном городе, прикипела к своим двум соткам помидоров и роз. И всегда боялась войны. Ее дед вырос во время войны. Много рассказывал о том, как прятались в ямах, ели траву. Как взорвалась соседняя хижина, куда попала бомба, как их грабили и убивали мародеры, как умерла от обезвоживания его мать, ее прабабушка, не успев дождаться спасателей Метрополии. Наверно, страх жуткой мучительной смерти перешел к Айне по наследству. «А я – не хочу, не хочу! Но эти, эти! Кто же они на самом деле?»

Противная дрожь схватила липкими пальцами за колени, сползла к икрам, заставила тело в один момент ослабнуть. Айна увидела две гигантские темно-зеленые машины, вместо кузовов – закрытые металлические коробки с решетчатыми окнами. Между машинами стояли пятеро, будто и не люди – изваяния. Стояли, широко расставив конечности в берцах, на лицах – маски, из-под надвинутых зеленых касок видны холодные светлые глаза. Их тела закрывали бронежилеты с запасными обоймами, автоматы на плечах свисали стволами вниз. Они держали свое оружие так, будто ежесекундно ожидали приказа. Они вообще живые?

Зять как-то за ужином обмолвился, что Совету Метрополии давно и верно помогают пришельцы со звезд, «звездные гости», как их называли жители между собой. Она ему тогда не поверила. «Чур меня, чур меня! Сюр… Вот прилепилось слово, хоть бы знать, о чем тут толкуют. Вот дебет с кредитом…» Она мысленно возвратилась к своей работе и вспомнила бухгалтерские проводки по счетам – как провести суммы, чтобы правильно закрыть ту или иную операцию и выйти на нужный баланс. Это на время успокоило. Тело расслабилось, Айна прикрыла глаза. Зловещие фигуры исчезли из поля зрения. Но мысли по-прежнему бились в голове испуганными птицами, выклевывали уставший мозг, взбивали волны паники, ослепляя глаза слезами. «Операция. Военная операция? Меня спасают? Но от кого? Зачем столько оружия? Знать бы хоть, что происходит…»

Заваленная ежедневной работой, привычно запутавшаяся между дебетом и кредитом, Айна только накануне вечером узнала от дочери, что на ее маленькой уютной родине, окруженной теплым ласковым морем, новая власть. Старый наместник, седой толстый старик, любивший по вечерам рыбачить на синей яхте в заливе, рано утром, три дня назад, подписал отставку, собственноручно спустил с мэрии знамя Хоракса и отправился домой, к жене и внукам. Остров в один момент поменял свой статус. Главой переходного правительства стал колоритный красавец с мужественным лицом. Она его вчера по телевизору видела – под узкими многоцветными флагами, бодро рвущимися на ветру. Он говорил, будто топором рубил, и толпа, в которую он вколачивал слова, послушно и гулко скандировала в такт: «Техно-логии! Бо-гат-ство! Сво-бо-да!»

Больше всего ее напугали его слова о том, что старое должно исчезнуть. Но что такое «старое»? Она тоже не молода. Эти события напомнили Айне фильм о войне. К горлу подкатилась тошнота – стало страшно, как после рассказов деда. Айна не хотела менять свою жизнь. Слишком много одинаковых дней она прожила в размеренном ритме между работой и семьей. И сейчас, на закате лет, ей жутко было представить, что этот привычный мир необратимо рушится – прямо здесь, вместе с ней. Раньше она могла давать своим детям советы и наставления. Теперь, с приходом новой власти и новых технологий, ее собственная жизнь будет списана в утиль, как старые грузовики на автобазе.

Она тогда поспешно нажала на пульте кнопку переключения каналов, и вдруг позвонила подружка: «Ты слышала? Слышала? Ка-а-кой мужчина! Настоящий губернатор! Нет, ты слышала?» Айна что-то промямлила в ответ, но подружка даже не ответила, кричала свое. Последний раз она была так возбуждена, когда влюбилась в водителя автобазы, на пятнадцать лет младше себя. Что-то у них там было, но вроде, недолго. После этого она снова стала степенной и рассудительной. В тот вечер за ужином долго и громко обсуждали новости, зять и дочь радовались, говорили ей, что скоро все изменится, что их скромный остров станет процветать, что у всех будет большой достаток и не надо будет больше экономить на удовольствиях. Зять мечтал о том, как будет выбирать себе новую скоростную машину, потому что построят дороги, а дочка мечтала о шубе из искусственного меха. Зимой на острове было холодно, степные ветра продували город насквозь.

Айна согласно кивала головой и не верила им. По своему бухгалтерскому опыту она знала, что никому и ничего бесплатно не дают. За все нужно платить. И не обладал их маленький остров такой большой ценностью, чтобы Метрополия осыпала его жителей милостями. Возможно, какие-то полезные ископаемые. Или туризм, отдых. Но и в этом случае жители будут лишь обслуживающим персоналом для богатых клиентов, не более того. Исчезнут маленькие частные предприятия, некому будет ловить рыбу, некому ее продавать. Рыба Метрополию интересовала мало.

Маршрутный автобус остановился на нужной остановке. Айна оторвалась от своих воспоминаний и вышла в моросящий дождь. Улица была пустынна, и только старые деревья тревожно шумели верхушками в такт дождю, задевая корявыми ветвями низкое свинцовое небо. Она зашла в темный подъезд старого двухэтажного здания конторы. Краска на стенах облупилась, на лестнице валялся мусор, с грязных потолков свисала махровыми нитями паутина. Хотелось быстрее спрятаться, перед глазами все еще плыли направленные в асфальт дула автоматов и пустые, холодные, нечеловеческие глаза в прорезях масок. Ей в тот момент показалось, что они вот-вот начнут стрелять. Всего-то дел: движение вверх – и кровь, стоны, трупы. Как в боевиках, которые так любит ее зять. «Только эти, которые пришли спасать, настоящие, живые. Или уже нет? Кто они на самом деле? А если действительно – звездные гости? Тогда плохо, совсем плохо, они безжалостны».

В кабинете было холодно и гулко, сумрачно. Полки с бесконечными рядами папок качались перед глазами, сдавливало сердце. Айна неторопливо спрятала деньги в сейф, закрыла замки, потом достала из кармашка потрепанной объемной сумки с папками и документами лекарственные капли, настоянные на местных травах. Резко открылась дверь, и веселая товарка в теплом красном вязаном свитере позвала в соседний кабинет на кофе с печеньем. Айна пошла, чтобы не оставаться одной, ей было неуютно.

Это была большая теплая комната. Столы, заваленные такими же бумажными папками с тесемками, напоминали огромные баржи в порту, трущиеся друг о друга ржавыми боками. Молодые сотрудницы, перебивая друг друга, взахлёб говорили, как всё теперь будет правильно и хорошо. Как много будет денег и достатка, потому что Метрополия сказочно богата и охотно делится своими богатствами. Их остров отныне под высоким покровительством! Айна натужно улыбнулась в ответ и промолчала. Перед глазами вновь поплыли медленно поднимающиеся стволы, пальцы в кожаных перчатках нажали курки. Ее реальность на миг исчезла в черной дыре неуправляемого страха.

Счастливый смех сослуживиц привел ее в чувство, ей наперебой стали рассказывать, что теперь у них будет не только рыба, но и лучшие блага современной цивилизации, что зря она так боится. Айна отхлебнула чаю и подумала о том, что не будет рыбы. Ничего теперь не будет. Она не могла объяснить себе свою уверенность. Сюр, предчувствие. Старое должно исчезнуть, но с ним будет разрушено что-то еще.

Прошла неделя. Две…

Все вокруг привыкли к гвардейцам Метрополии. Уже никто не боялся, молоденькие мамочки с детьми гуляли, резвились и фотографировались на фоне автоматов и масок с прорезями для глаз. Голубые глаза в прорезях масок оставались холодными, бездушными, одинаковыми. Резко выросли цены и продолжали расти каждый день. Горожане по вечерам тащили в объемистых целлофановых пакетах крупы, сахар, консервы и масло. Закупали спички и свечи. Деньги в ретро-банкоматах периодически исчезали, некоторые банкоматы были накрест заклеены белыми бумажными лентами.

Огромные терпеливые очереди у работающих банкоматов практически не двигались. На улицах появился непривычный темно-зеленый транспорт: на капотах – многоцветные флажки Метрополии. Такие же флажки были установлены на местных автомобилях, в витринах магазинов, у входов в конторы, школы, больницы. Всеобщее ликование время от времени сменялось волнами страха и неуверенности в завтрашнем дне, но горожане отгоняли от себя тревожные мысли и, не отходя от телевизоров, часами вбирали уставшими чувствами хорошие новости и обещания новой светлой жизни. Это успокаивало и помогало ждать обещанного.

Айна, соскучившись в одиночестве от отсутствия работы, зашла в соседний кабинет. Еще две недели назад довольные переменами, сегодня ее коллеги не смеются. Грустят. Нет денег, нет товара. Автобаза практически перестала работать. Говорили, что старые грузовики вывезли на свалку. Но это так, тревожные слухи. Дебет с кредитом давно сошелся, путевые листы оформлены, горючее списано. Считать больше нечего. Говорят, временно. Новая реальность, сюр. Мифический скорпион почти вылупился, по всему Хораксу заплескались на ветру узкие языки разноцветных флагов.

Айна стала непривычно спокойной. Только вот сердце сильно болело. А у приятельниц – губы поджаты, глаза испуганно бегают. Одна из них, в красном свитере, что-то исступленно все время искала в интернете, откуда то и дело вываливались силиконовые блондинки и накачанные герои компьютерных игр. Ее наманикюренный ноготок мелко дрожал на колесике компьютерной мышки. Другая говорила, что надо привыкнуть и немного потерпеть, что это напрасная тревога. «Какая тревога? Нас ведь уже спасли! Кто спас? От кого? Никто ничего не знает, но все говорят, что спасли от нищеты и деградации. Чужие люди, чужое оружие, чужая страна. Старое должно исчезнуть! Да здравствует великая Метрополия!»

Это была последняя мысль, которую успела додумать Айна. С посиневшими губами, прижав руку к сердцу, она мешком повалилась с шаткого стула на деревянный некрашеный пол. Сверху посыпались никому не нужные папки с тесемками, нелепо развалились их бумажные внутренности, исписанные листы заполошными птицами разлетелись по кабинету. Темнота удушающе сомкнулась над ней. Сюр…

Путь звездного гостя

Хомодо шагал по пыльной грунтовке и считал шаги на всех языках этой негостеприимной планеты. Это помогало держать ритм. Солнце нещадно жгло его темно-зеленую маску, серый камуфляж, кожаные перчатки, тяжелые берцы и бронежилет весом в одиннадцать килограммов. Это сложное обмундирование отлично защищало от жары благодаря влажным слизистым ворсинкам внутри. Сорокапятиградусное пекло в полном облачении не ощущалось, накладки на глаза и ротовую щель закрывали чешуйчатую кожу от горячей пыли. Он чувствовал себя хорошо.

У Хомодо не было оружия. Жить ему оставалось четыре часа, сорок восемь минут и семнадцать секунд. Скоро ворсинки высохнут, и он умрет от обезвоживания. Каждая секунда его жизни уходила вместе с шагами, которые он впечатывал в желтую пыль. Неожиданно с дороги метнулась серая ящерица, Хомодо тяжелой подошвой пригвоздил ее к каменистой почве. Ящерица вывернулась и – уже без хвоста – юркнула в сухую траву.

Хомодо не хотел умирать, но так получилось: после аварии он навсегда лишился возможности восстановиться в биокапсуле. Он думал о примитивных аборигенах Хоракса, которые смертельно боялись зеленых транспортов с решетчатыми оконцами, не подозревая, что в них штабелями стояли биоконтейнеры для Хомодо и ему подобных, восстанавливающие функции организма за два часа местного времени. Капсула дарила двадцать четыре часа жизни, которые тратились на войну. Если во время боя кого-то из соплеменников Хомодо ранили, нарушение внешней оболочки приводило к стремительному обезвоживанию. И гвардеец быстро погибал, растекаясь по поверхности бесформенной лужей слизи.

На Хораксе гвардейцы оказались после приказа Императора. Хомодо вспомнил главную площадь захваченного города, в центре которой громоздился гигантский розоватый камень, изображающий отправленного в отставку старого губернатора на троне. Для местных он был символом власти, ему поклонялись и по праздникам к камню клали цветы. Хомодо и гвардейцы стояли, широко расставив начищенные берцы, и держали руки в перчатках на прикладах автоматов. Они охраняли периметр главного здания, в котором прятались те, кто тайно заключили сепаратный договор с Императором. Этой кучки алчных негодяев вполне хватило для того, чтобы Император за трое местных суток присоединил к своей расширяющейся империи очередной независимый остров.

Хомодо знал местную историю, но предпочитал не держать в памяти весь этот древний хлам. Информация автоматически складывалась в дальних кластерах его мозгового компьютера и была всегда доступна, если понадобится. Вид камня, как и город, не воодушевлял. Слишком много здесь пролилось крови. Аборигены легко убивали себе подобных и делали это с явным, садистским удовольствием. Гвардейцы Метрополии внушали страх и гарантировали полное отсутствие убийств.

Хомодо не испытывал эмоций, его сапфировые глаза в линзах были бесстрастны. Зато он ощущал все оттенки, запахи и цвета окружающего мира. Еще лучше он «видел» чувства аборигенов: до мельчайших нюансов. Его мозг, способный перерабатывать биллионы бит информации в миллисекунду, чаще всего отмечал вожделение молодых самок, которые постоянно хотели размножаться. Это было их основной биологической программой. Самки подходили, бесстрашно трогали автомат и перчатки, хихикали, быстро говорили друг другу несуразные и совершенно нелогичные глупости. Это делали даже те, у кого уже были детеныши. С холодным отвращением Хомодо отмечал, что вызывал у них не страх, а желание сблизиться. Он этого не понимал. Просто фиксировал и снова складывал информацию в каталоги памяти как возможно важную.

Правда, страх иногда проскальзывал у самок старшего возраста – оплывших или высохших, с некрасивыми лицами и бугристой кожей, с черным комом бед и забот, которые они несли на себе, как Хомодо – свой обязательный боезапас.

…Пыльная дорога казалась бесконечной. Она петляла мимо высохших от жары степей под ненавистной Хомодо ярко-оранжевой звездой, которую так восхваляли аборигены. В небе носились мелкие крылатые создания и верещали. В сухой стерне шмыгали серые тени и попискивали, вторя звукам над головой. Эти звуки раздражали, хотелось тишины. Купол атмосферы был огромным и бескрайним, как на его родной планете, надежно защищенной от излучений космоса. Хомодо знал, что аборигены видят купол голубым, но его зрительные анализаторы давали успокаивающий оттенок индиго – глубокий, прохладный, похожий на тень. Тень… Он хотел бы видеть только тень. До конца жизни оставалось три часа пятнадцать минут тринадцать секунд.

Он вспомнил, как прибыл сюда почти сто лет назад по местному кругообороту планеты вокруг оранжевой звезды. Был большой взрыв где-то в центре одного из континентов, на севере. Посадка оказалась аварийной. Их быстро обнаружили аборигены, собрали в биоконтейнеры, назвали звездными гостями и спрятали в лабораториях. Многие из его племени погибли от перегрузок, агрессивных химических реакций во время приземления, от исследований местных ученых. Часть пришельцев замуровали в бункерах и оставили в анабиозе. А Хомодо и его близкие, как биологически наиболее приспособленные к местным условиям, стали служить Императору.

По иронии космической судьбы именно здесь, на Хораксе, оказались законсервированными два межпланетных корабля. Один – в скалистом холме, напоминающем неуклюжее животное у моря, другой – на сухом плато в длинной горе. Когда соплеменники Хомодо так неудачно высадились на планету, корабли покинули орбиту, вошли в атмосферу и, включив аннигиляторы пространства, погрузились в толщу породы на маленьком незаметном острове. Там они и оставались до лучших времен. Император о них не знал. Время от времени над вершинами возникали магнитные вихри, туристы сбивались с дороги, им мерещились странные фигуры, после чего некоторые сходили с ума. Но, к счастью, никто о происходящем не задумывался. Аборигены Хоракса были достаточно тупы, чтобы не придавать значения очевидному, и списывали происходящее на гнев морской богини.

…В это утро кто-то из аборигенов-сопротивленцев установил растяжку, и Хомодо при взрыве вылетел через открытый люк на поверхность дороги, разбитой гусеницами бронемашин. Его не должны были бросать здесь одного, без оружия. Это было запрещено. Но, видимо, его посчитали умершим и не стали возвращаться, опасаясь других мин. Когда его анализаторы снова заработали, он увидел только пустую степь. Осмотрел себя. Защитный камуфляж оказался цел, иначе бы он уже умер. Добраться до базы и спасительной биокапсулы времени не хватало, даже если бежать. Средство связи вместе с оружием осталось в машине. Зато хватало времени с избытком, чтобы дойти спокойным шагом до океана. И Хомодо повернул прочь от базы.

Он устал существовать. Эта ситуация оказалась ему на руку, чтобы избавиться от усталости раз и навсегда. Биокапсула не восстанавливала силы до конца, а жидкости на этой планете были смертельны. Так утверждали хозяева планеты и к океану пришельцев не подпускали. Небольшие видеоролики на тепловизорах убедительно демонстрировали в разных вариантах, как соплеменники Хомодо, оказавшись в насыщенной чужеродными микроэлементами воде, за сорок секунд превращались в желе. «И это хорошо, – думал Хомодо, – сорок секунд боли можно вытерпеть ради того, чтобы навсегда исчезнуть вместе со всеми анализаторами и перестать видеть эту мерзкую каменистую пустыню».

Воздух стал более прохладным, влажным и соленым. До моря было еще сорок минут ходьбы. Обладая уникальной способностью предчувствовать будущее, он до секунды мог рассчитать свое время на ближайшие несколько часов. Жить ему оставалось один час, пять минут и две секунды. Последние двадцать две минуты собственной жизни Хомодо решил насладиться вечерним небом цвета индиго и вспомнить свою родину, на которой он стал преступником. Его преступление состояло в отказе от стерилизации. Вместе с ним преступниками стали все родичи, которые всем кланом несли ответственность за того единственного, кто имел редкую способность размножаться. Поддержав его отказ, соплеменники также подлежали уничтожению вместе с ним.

Родичи Хомодо ушли вместе с ним. Он искал новую планету для основания новой цивилизации, а приземлился на этой – с аборигенами-садистами, вечными войнами, почти мертвым от химических и ядерных отходов океаном и палящей оранжевой звездой. Когда Хомодо стал солдатом, он уничтожал чуждый ему биоматериал без эмоций. Чтобы сохранить свой. Втайне от Императора. Внешне Хомодо ничем не отличался от своих соплеменников, но он все еще оставался вождем – из оставшейся в живых тысячи. Он многому мог бы научить даже этих малоразвитых аборигенов, которые кичились своей допотопной генной инженерией и атомным оружием. Но его время, похоже, вышло. Новой цивилизации не будет.

Навстречу медленно двигался старый абориген с желтоватой спутанной растительностью на сухой коричневой коже. Его глазные щели слезились от ветра. Он катил металлическую конструкцию с двумя колесами, через раму которой был перекинут мешок с корнеплодами. За аборигеном бежало мелкое четырехлапое животное, которое яростно кинулось на Хомодо, пытаясь вцепиться белыми клыками в конечность. Нельзя было позволить нарушить целостность камуфляжа, и Хомодо швырнул в животное невидимый для аборигена импульс из мелкой фиолетовой крошки. Животное заскулило и завертелось на месте. Абориген остановился. Хомодо тоже. Он почувствовал на себе цепкий оценивающий взгляд, увидел беспомощность мышц и хрупкость костей аборигена, его полуразложившиеся от местного веселящего яда внутренности и его близкую смерть.

– А ведь ты не местная тварь, сынок. Звездный гость, чтоб тебя…

Абориген, прищурив глазные щели, сказал это также обыденно, как и его доктор, ежедневно укладывая Хомодо в капсулу. И, равнодушно отвернувшись, покатил свое сооружение дальше. Животное, поскуливая и припадая на задние лапы, поковыляло за ним. Хомодо отметил, что доктор никогда не называл его «сынок». Детеныш, по-местному.

Информация была неприятной и имела легкий оттенок печали, напомнив о потомстве, которое скоро умрет вместе с ним. Той самой печали, от которой у аборигенов из глазных и дыхательных щелей выделялась жидкость и повышалось давление тела. Хомодо не должен был ничего чувствовать. Он хотел ответить аборигену, что он гвардеец и отстал от части, но вспомнил, что у него всего двадцать две минуты для прощального ритуала. И молча двинулся мимо старика, так сильно выделявшего запах скорой смерти.

Внезапно, впервые за столько планетных лет, Хомодо почувствовал настоящее сожаление. Даже среди соплеменников он всегда был один, ему поклонялись, его боялись. Вождь! Нет, не один. Внутри ждало своего часа его будущее потомство, способное заселить планету с подходящими жизненными условиями за несколько оборотов времен года. Но с планетой ему не повезло. Он обманул свой род. Проиграл.

Впереди показалось море. Оно перекатывалось под падающей в горизонт палящей звездой расплавленным металлом и вызвало у него страх – впервые за тысячелетия жизни. «Ничего, – подумал Хомодо, – перед смертью мне можно всё: сожалеть и даже бояться. Сейчас погибнет целая раса, потому что я – единственный, ради кого состоялся перелет сквозь космос, ради кого погибли и погибнут родичи. Целая раса высокоразвитых, идеально приспособленных к жизни существ уйдет вместе со мной». Он вспомнил пропахшего смертью старого аборигена, но у того не было страха. Он умирал один.

Осталось двадцать минут. Хомодо сидел на кремниевой крошке возле прибоя, смотрел на закатное небо цвета индиго и совершал ритуал. Он разговаривал с предками и своими потомками, которые никогда не родятся. Он вспомнил всех аборигенов, которые падали под пулями его автомата и мысленно попрощался с ними. Они, в отличие от него, оставались живыми, только теряли свое несуразное слабое тело и переходили в новое эфемерное состояние, им невидимое, незнакомое и пугающее. Потом он подумал о черном бездонном космосе, о зарождающихся и исчезающих галактиках, о великих богах, которые миллионы лет назад дали его расе возможность бесконечно размножаться и заселять пригодные для жизни планеты.

Напоследок Хомодо вспомнил своих родичей, погибших в смертоносной жидкости, легко поднялся, скинул бронежилет и вошел в прибой. Его берцы намокли. Он ожидал появление обжигающей боли, но ее не было. Двигаясь вперед, он погрузился по пояс, по плечи. Скоро под поверхностью жидкости скрылась зеленая маска с прорезями для глазных анализаторов. Вдруг Хомодо понял, что может дышать. Он остановился в тяжелой толще грязноватой от бурой растительности воды, и его тело стало стремительно наполняться той самой влагой, которую он каждый планетный день получал в биокапсуле. Но здесь были микроэлементы, которых не хватало: йод, бром, фтор, сера, углерод.

Тело стало наэлектризованным, сильным, мощным, жабры раскрылись полностью. Хомодо сорвал маску с головы, его сморщенная чешуйчатая кожа расправилась, стала гладкой и блестящей. Одним движением вывернувшись из камуфляжа, он сбросил силиконовые псевдоконечности с электроникой, которая приводила в действие пальцы и ступни. Его длинный черный хвост выпрямился, а над хребтом развернулся белоснежный веерообразный гребень. Вместо конечностей выплеснулись светлые тонкие щупальца, похожие на нити актиний.

Хомодо несколько раз резко обернулся вокруг оси, внимательно осмотрел хвост, в котором гнездилось потомство. Тот самый хвост, который он не дал уничтожить и унес с собой через мрак космоса, чтобы спрятать на этой безжизненной планете. Всё было на месте. Хомодо с силой выпрыгнул из воды, взметнулся над ней мощным телом, расправляя затекшие в камуфляже и псевдоконечностях мышцы, и уже через секунду стремительно мчался вдоль дна в свой новый мир. Он не заметил, что волна, поднятая его прыжком, накрыла бронежилет и выплеснула на берег камуфляж и останки созданного аборигенами для его сородичей тела. А если бы и заметил, это его уже не интересовало.

…Через пятнадцать минут на берег заползла бронемашина, из нее высыпались военные. Увидев мокрый камуфляж, полковник гвардии, брызгая слюной, стал орать на сержанта-водителя, который потерял Хомодо, и крыл на чем свет стоит его сержантское разгильдяйство. Сержант таращил глаза и даже не вытирал кровь, обильно капающую с разбитой скулы на камуфляж. Когда машину тряхнуло на фугасе, он был пьян, ничего не помнил и единственное, что сделал – это нажал на газ, чтобы уехать с гиблого места. Как же ему надоели эти напичканные электроникой клоуны, эти безмозглые биороботы! Одним меньше, одним больше – какая разница!

Сержант много раз видел, как эти твари при попадании в них пуль или осколков превращались в медуз. Им даже чип нельзя было вживить. Умирали, скоты. Этот тоже? До капсулы не довезли? Ну, так туда ему и дорога. Сдох, тварь инопланетная! Сержант не мог себе признаться, что смертельно боялся Хомодо и его гвардейцев и спокойно чувствовал себя только тогда, когда они «отдыхали» в бронемашинах. Жить сержанту оставалось тридцать минут. Полковнику – чуть меньше часа.

В стороне бесшумно материализовалась и опустилась на гальку черная бронированная машина. Из нее спустился невысокий человек в штатском с застывшим невыразительным лицом. Он был один. Солнце упало за горизонт, в тревожном алом закатном свете был хорошо виден мокрый камуфляж, бронежилет и псевдоконечности, выброшенные волной на берег. Ворсинки на внутренней стороне тканевой поверхности сморщились и стали похожи на сухой мох. Полковник с омерзением пнул кучу ногой. Сзади тихо заговорил маленький человек.

– Ну что, упустил? Ты хоть понимаешь, скотина, что это значит?

Полковник резко развернулся, согнулся в поклоне и застыл, подобострастно глядя в живот штатскому. Опускать глаза ниже он побоялся. Это могло быть неправильно истолковано.

– Да, Император!

– Да? – с издевкой передразнил маленький человек, с ненавистью уставившись в шелестящий прибой. – А ведь мы его оттуда уже не вытравим. Скоро он предъявит свой ультиматум, – он поднял взгляд от воды и с тоской посмотрел на темнеющий горизонт, превращающийся в многоцветную панораму с фиолетовыми обрывками облаков. – Ну ладно, у нас есть время. Подготовимся, – он достал оружие.

Через минуту от полковника, бронетранспортера и силиконовых конечностей Хомодо не осталось даже пылинки.

Император долго стоял без движения у кромки прибоя, невидящим взглядом глядел на сумеречный горизонт, запрещая себе думать о возможном проигрыше. Но четкое логическое мышление уже разложило по полочкам последствия случившегося.

Один из тысячи звездных гостей, – о которых он знал так мало, но так эффективно и долго использовал, – ушел. Появился новый фактор – водяная инопланетная тварь с неизученным интеллектом, случайно попавшая в идеальную для выживания среду. А если для размножения? Как знать… Мир для Императора на этой планете с сегодняшнего вечера стал другим: враждебным, непредсказуемым, некомфортным.

Вскоре маленький человек уехал, оставив на берегу мрачную тень смертельной тоски. Он хотел бы жить вечно и понимал, что это невозможно. Небо стало черным, на нем зажегся Млечный Путь, родина Хомодо. Путь звездного гостя по враждебной ему поверхности Хоракса, опасный и непредсказуемый, закончился. Хомодо теперь предстояло жить в океане столько, сколько просуществует планета с палящей звездой, сухими степями и закатным небом цвета индиго.

Дар великого космоса

…Люди вокруг исчезли. Не было шума женских голосов, детского смеха и криков. Только шум прибоя и шелест ветра в кустах. Айна дремала под большим навесом, который лишь слегка рассеивал свет, и была уверена, что эта угрожающая тишина ей снится. Ей надоел безостановочный плеск волн, горячий ветер и духота. Не было сил разлепить налившиеся тяжестью веки. Дремота была болезненная, липкая, она обессиливала ее грузное тело, лишала возможности двигаться.

После вторжения звездных гостей на Хоракс она потеряла работу. Иногда ей казалось, что она потеряла больше – себя самоё. Всего-то пятьдесят четыре года, еще не возраст. Так, ни то, ни сё… Заставить себя полюбить жизнь, как советовали подруги, и найти какие-то точки опоры Айна так и не смогла. Она тяжело заболела и собралась умирать. Зять и дочь, не раздумывая, отправили ее в зону отдыха для местных жителей на берегу моря, которая пока еще работала. Когда всё закончится, зону отдыха снесут, как и автобазу Айны, построят на этом месте новый дворец для знати.

После переворота многие мужчины привезли сюда своих матерей, жен и детей, чтобы те смогли переждать смутное время, а сами остались охранять город от мародеров. Здесь было шумно и весело, тревожные слухи не долетали. Дети резвились, мамы и бабушки праздно гуляли вдоль океана, разговаривали о всякой ерунде, загорали. На огороженной территории стояло двухэтажное здание с застекленной столовой. Его окружали аллеи диких кустов, полуразрушенные беседки и лавочки. За сетчатым забором тянулась, сколько хватало глаз, сухая степь. Иногда оттуда через ограждения залетали шары высохших степных злаков и суховей гонял их по аллеям, пока они намертво не застревали в колючих кустах.

Был еще навес на бетонном парапете с деревянными лежаками, где никак в этот жаркий полдень не могла старая Айна сбросить с себя наваждение дремоты.

Собравшись с духом, она разлепила глаза. Рядом никого не было, все ушли. Как странно! Обычно кто-то из старух всегда остается. Равнодушно подумав о том, что проспала обед, она с трудом поднялась, едва преодолевая головокружение, и огляделась. Пусто. Ни одной живой души. Даже вездесущих продавцов сладостей не было, громкоговоритель над крышей столовой, обычно надрывавшийся музыкой и новостями из города, молчал. Накатил ужас, тело покрылось потом. Но она взяла себя в руки и с трудом двинулась к лестнице на пляж. Там было так же пусто, и только на желтой полоске песка у кромки прибоя одиноко лежало черное существо. Оно явно было живым. В глазах помутилось, Айна хотела закричать и побежать обратно, к спасительному корпусу, но не смогла: сильно кружилась голова.

Некоторое время она смотрела на пляж, океан, черное существо, напоминавшее гигантскую рыбу. Кажется, она и это существо остались единственными живыми обитателями планеты. Остальные, видимо, погибли. Надо спрятаться, найти еду. А если еды больше нет?

Возможность спуститься на пляж не укладывалась в голове, но Айна выбрала именно ее и, тяжело припадая на больные ступни, держась отечными руками за перила, мужественно сошла на песчаную полоску. До существа оставалось не более двух метров, и она подумала, что в этой ситуации быстрая смерть – не самое худшее, что с ней может теперь случиться. В ней боролся страх смерти и желание поскорее с этим закончить. Ежесекундно ожидая, что существо кинется на нее и начнет рвать на куски, она стала его рассматривать. Похоже на огромную толстую змею, длинный хвост которой прятался в прибое. Тело тюленя. Вместо конечностей волнообразные выросты, которыми оно упиралось в песок. Самой удивительной была голова – почти человеческая, с надбровными дугами, выступающим носом и узкими губами. Глаза – круглые, яркого сапфирового цвета с коричневыми точками, внимательные, изучающие, живые.

Прошло несколько бесконечных минут.

Внезапно произошло какое-то движение, и вдоль спины существа плавно и необыкновенно грациозно поднялся огромный веерообразный гребень: ярко-белый, перепончатый, с серебристой каймой. Этот живой веер красиво заколыхался на горячем ветру, а потом также элегантно и неспешно опал, спрятавшись в черной спине существа. Айне показалось, что это было представление именно для нее. Ей понравилось. Это действительно было очень красиво.

– Ты меня уже не боишься, и это хорошо.

Голос – молодой, наполненный богатыми интонациями, – прозвучал в ее голове также отчетливо, как визгливые крики кастелянши, которая каждое утро приводила к порядку двух горничных и, невзирая на многочисленные просьбы, продолжала будить постояльцев ни свет, ни заря. Айна подумала, сможет ли говорить также, мысленно, про себя. И услышала в ответ:

– Да, можешь.

– Кто ты?

– Меня зовут Хомодо, я пришел из космоса.

– Меня зовут Айна, и я очень старая. Почему я не вижу людей, а вижу тебя?

– Потому что я на долю секунды сдвинул ваше планетное время, и ты почему-то это сделала вместе со мной. Меня это удивляет.

Существо снова расправило и опустило свой великолепный веер на спине.

– Зачем сдвигать время?

– Я вижу вас, жителей Хоракса, а вы меня не видите и не чувствуете. Я наблюдаю за вами, когда хочу отдохнуть. Это забавно.

Айна спокойно, без страха, подошла к существу и грузно опустилась на горячий песок рядом с ним, их головы оказались на одном уровне. Хомодо шевельнулся.

– Ты совсем меня не боишься?

– Нет, мне больше нечего бояться. Я слишком плохо себя чувствую для этого и хочу умереть. Можно тебя потрогать?