Легион Хаоса

Дознавателя поменяли. Фанатика в длиннополой рясе сменил некто вроде брата Карвера. В голосе его то и дело мелькала лёгкая ирония, а сам он почти необидно уязвлял моё самолюбие едкими шуточками.

— Он же на работе, — продолжал он, — исполняет свои обязанности, а вы его то ногами по лицу, то головой о стену. Разве это дело, а, герр Вархайт? Вам бы понравилось, если вас во время операции кто-нибудь вдруг принялся бить ногами?

— Пускай бы попробовал, — пожал я плечами. — Я ведь тоже не лыком шит, как говорят в Карайском царстве.

— Это верно, — кивнул клирик, — однако я прошу заметить — вы избили почти беззащитного человека, в то время как вас таковым не назовешь.

— Передёргиваете, отец-дознаватель, — усмехнулся я, похоже, начиная потихоньку оттаивать после смерти Танатоса, чему ироничный клирик только помогал, в отличие от своего предшественника. — Мы, кажется, говорили об избиении человека при исполнении служебных обязанностей, а могу я постоять за себя и полежать за других к делу не относится. К тому же, ваш человек вполне сознательно пошёл на этот шаг, осознавая все возможные последствия, так что ответственности на мне нет. Он знал на что шёл и получил — что заслужил.

— Приятно с вами поговорить, — усмехнулся в ответ дознаватель. — Вы можете трепаться на самые произвольные темы, но только не на нужную нам.

— Вы знаете, — теперь уже совершенно серьёзно сказал ему я, — но мне ваш предшественник так и не сказал, что же вам от меня нужно.

— Правда, — почти искренне удивился дознаватель, — переусердствовал он, жаль. Ну ладно, вы и сами всё поняли сразу, уверен, но я вам поясню: подпишите признательные показания о том, что вступили в противоестественный союз с Баалом, поддавшись его искушению, и в том вам помогал ваш хаосит. Вот, собственно, и всё.

— Хотите использовать меня против всего Легиона? Не выйдет. Вам меня не сломать, исключительно потому, что я и так сломан смертью Танатоса — моего хаосита. Пытать меня бесполезно, ибо я просто умру. Мне жить незачем.

— Что же, вы, видимо, правы, — кивнул клирик, — поэтому, я отправлю вас в специальную колонию, как у нас выражаются, на сохранение. До лучших времён.

— Почему же? Меня проще убить.

— Проще, — кивнул он, — но времена меняются. Кругом творится один Господь знает что, и вас лучше придержать. Быть может, мы сумеем использовать вас в новых обстоятельствах.

Эту тюрьму одни называли Отстойником, другие — Винным погребом, в ней как раз содержали тех, кого Церковь и убирать не желала, но и от света держала подальше. Нас, как выразился один винодел из Ниинского погреба, обвиненный в связях с Баалом, выдерживали словно доброе адрандское до срока. Я же обычно добавлял, что ещё неизвестно, что хуже — выпьют нас или сольют в помойное ведро. На что философ, уличённый в еретических воззрениях, в суть которых я вдаваться не хотел, возражал, что надо выяснить, что я подразумеваю под тем, что нас выпьют и выльют, ибо для вина оба действия равнозначно, ибо оно в обоих случаях меняется безвозвратно. И так до бесконечности. К счастью, вскоре я потерял не только счёт времени, но и чувство реальности.

Даже на выкрик надзирателя: «Зигфрид Вархайт!», я отреагировал не сразу. Двое других, наконец, подхватили меня под мышки и выволокли из барака. Притащили меня всё в ту же камеру, где допрашивали раньше, или её сестру-близняшку, но на сей раз за столом напротив меня сидел не кто иной, как брат Карвер, казалось, почти не изменившийся с нашей последней встречи.

— Приветствую тебя, Зиг, — бросил он, когда конвоиры меня буквально швырнули на стул и удалились по его жесту. — Как время провёл?

— Вашими молитвами, — буркнул я, ещё не совсем понимая не грезиться ли мне всё это.

— Зачем же так озлобленно? — спросил клирик, в его манере говорить появилось та же, что и у предыдущего дознавателя.

— Не озлобленно, — возразил я, более менее, приходя в себя, — я ещё плохо понимаю, кто я и где.

— Да уж, после Погреба некоторые так и не приходят в себя.

— Сколько я там проторчал?

— Пять лет, — ответил брат Карвер, — и за это время многое изменилось.

— Давай по порядку, — вздохнул я.

— Легион расформирован, — начал он, — Первый консул Вельф — убит. Он был не единственным, кто воспротивился королевскому эдикту и булле Отца Церкви, что привело к войне.

— И король пошёл на это?

— Король уже не тот, которого ты знаешь. Салентина поддержала честолюбивые притязания младшего сынка нашего покойного монарха и тот вместе с наследником престола умерли от странной болезни практически в один день, и на трон взошёл ничтожество Альберт.

— Но что за силу Салентина противопоставила Легиону? — удивился я, окончательно приходя в себя.

— Церковную алхимию, — уронил брат Карвер, словно стыдясь того, что носит церковный сан, — слыхал о ней? Нет. Это, фактически, гномья магия, но так как её взяла на вооружение Церковь, то магией она больше не называется. Алхимики просто творят чудеса, в особенности сотворяя различные предметы, в частности, оружие, и наделяя его прямо-таки волшебными свойствами. Мечи алхимиков рубят любою сталь, стрелы поражают хаоситов — любых: от простого Легионера до самого могучего Легата, вроде твоего Танатоса. Алхимики делают пистоли, очищают порох, так что пушки стреляют на вдвое большее расстояние, — и вообще им мало что можно противопоставить.

— Может, хватит об этих алхимиках, — взмолился я, — я понял, что это — серьёзные ребята. Что в стране твориться?

— Ба… — Брат Карвер осёкся. — Господь знает что. — Я усмехнулся, а он продолжал, сделав вид, что не заметил моей усмешки. — Новый король и салентинские порядки понравились далеко не всем. Многие ушли в Ниины под предводительством некоего Вильгельма Телля и теперь промышляют грабежом, терроризируя весь север и северо-восток страны, к ним присоединились многие солдаты и бойцы Легиона. В горах алхимики ничего не могут толком поделать, боясь оползней, лавин и мести гномьих кланов, у которых спёрли секреты магии, к тому же с Теллем ушли все знатоки тайных троп в Ниинах.

— Ты, я вижу, последних событий не одобряешь. — Я поднялся и прошёлся по комнатёнке, разминая затёкшие мышцы. — Но никак не могу понять, для чего вам понадобился я? Я не знаток Ниинских гор, об алхимии даже слыхом не слыхивал, да у меня доже хаосита больше нет! — Я остановился, перевёл дыхание, успокаиваясь. — Что нужно вам от меня?

— Сядь, Зигфрид, — бросил мне клирик. — В том narrenturme[9], что твориться в родной Виисте, я и сам готов уже с ума сойти. Садись, говорю, не маячь перед глазами.

Я послушно сел.

— Так вот. — Брат Карвер потёр ладонью лицо. — Твой приятель Делакруа снова проявился, впервые за эти пять лет. Кстати, тогда он не трогал Сферу Хаоса, её следующим утром обнаружили люди из Легиона, если не ошибаюсь, её после смерти Вельфа вывезли из Винтертура и сейчас она где-то в Ниинах, у последних уцелевших бойцов Легиона. Так что вся заварушка в Вилле была, похоже, одной большой ловушкой на тебя.

— Что он натворил на сей раз? — без обиняков спросил я.

— Похитил, на сей раз на самом деле, Книгу Откровений Исайи, — ответил он таким тоном, будто этот поступок моего бывшего друга потрясал самые основы нашего мира.

— И кто этот Исайя? — с самым наивным видом поинтересовался я.

— Вот оно, современное образование, — буркнул брат Карвер. — Исайя — энеанский пророк, изложивший концепцию сотворения и развития нашего мира, официально и абсолютно запрещённую Церковью. Все книги, кроме одной, были уничтожены. Последнюю прятали последователь Исайи, пока их не разогнали инквизиторы, но книги при них не оказалось и очень долго считалось, что она потеряна навсегда. Однако Откровения Исайи всплыли на одном весьма одиозном страндарском аукционе, где они были выкуплены мордовским градоправителем и хранился в его личной библиотеке до визита Делакруа. Церковь не раз пыталась воздействовать на градоправителя, но у нас она не столь сильна, а мордовский бургомистр — человек не робкого десятка, он каждый раз в твёрдой и недвусмысленной форме отказывал им.

— Ясно, — кивнул я, борясь с настойчивым желанием подняться. — Вы отпускаете меня, а я снова сцепляюсь с Делакруа. Я согласен. Верните меня меч, дайте коня и денег — и я попробую разобраться ситуации.

— Похвальная готовность помогать Церкви, — кивнул брат Карвер, — вот только с тобой отправится один из алхимиков. Весьма талантливый парень, зовут Эдвард Фьестро.

— Если это шутка, брат Карвер? — Я вскочил-таки на ноги. — Один из тех, кто уничтожил Легион, будет сопровождать меня в деле по поимке Виктора Делакруа. Это — внутреннее дело Легиона!

— Легиона больше нет! — хлопнул ладонью по столу клирик. — И это — не моя прихоть. Я лишь доношу до тебя волю иерархов Церкви и, между прочим, я способствовал тому, чтобы выбрали именно тебя, а не оставили гнить и сходить с ума в Отстойнике.

— Не заводись, брат Карвер. — Я вновь плюхнулся на стул. — С алхимиком или без него — у меня всё одно почти нет шансов против Делакруа. Он уничтожил Танатоса, а мои атаки отбивал, будто я «зелёный» юнец и не держал меча в руках до того. А между прочим, я тогда был в сущёственно лучшей форме, чем сейчас и мной двигал гнев взбешённого бессилием хаосита, но он швырял меня как щенка по всей площади у собора. Так что делай выводы.

— Лучше тебя с этим не справиться никто, вот и все выводы.

— Когда начинаем? — спросил я, смирившись со всей и всяческой вселенской несправедливостью (во я загнул, а?!).

Глава 3

Мне вернули меч, выдали неплохую одежду, вместо той, в которой я провёл пять лет в Винном погребе инквизиции, и денег на дорогу до Винтертура. Тюрьма находилась всего в полулиге от столицы — и на лошади святые отцы решили сэкономить.

Брата Карвера я больше не видел, он покинул тюрьму другой дорогой, какой — мне не сказали. Я же пешком направился в Винтертур. По дороге ко мне никто привязаться не рискнул, не рискнули связываться с хмурого вида исхудавшим мужиком, открыто носящим меч Легиона и вообще имевшего самый разбойный вид. Стража у ворот долго и придирчиво оглядывала меня, но придраться ни к чему не смогла — пошлину за вход я уплатил, а подозрительная, обросшая рыжей бородой рожа — ещё не преступление.

С Эдвардом Фьестро я должен был встретиться в гостинице «Меч и секира», где в своё время отирались в основном наёмники всех мастей, затевавшие склоки со стражей и задиравшие солдат и гвардейцев винтертурского гарнизона. И войдя в неё, я отметил, что с былых времён ничего не изменилось. «Меч и секира» были под завязку набита мужиками в доспехах и деталях доспехов, поигрывающие самым разнообразным оружием, в основном, именно мечами и секирами, древковое было прислонено к стенам.

И лишь один человек отличался от остальных, причём весьма разительно. Во-первых: он был безоружен. А во-вторых: росту в нём было не больше пяти футов, ну может ещё с парой дюймов, которые можно и не считать. К тому же, он только изображал, что пьёт своё пиво из здоровенной кружки. И из-за этого на него начали подозрительно посматривать остальные.

Я подошёл к его столику и плюхнулся на стул, хлопнув юнца (ему было не больше восемнадцати) по плечу.

— Эдвард Фьестро? — спросил я его. — Ты ведь салентинец, так? А волосы светлые, никогда раньше не видел светловолосых салентинцев. — Я старался вести непринуждённую беседу, не смотря на недобрые взгляды соседей, но меч на колени положил.

— А ты, Зигфрид Вархайт? — поинтересовался он. — Ты из Билефельце или Мейсена?

— В моих жилах течёт гремучая смесь из кровей представителей почти всех стран, окружающих Виисту, — пожал я плечами. — А от прадеда билефельца осталась только фамилия. Идём отсюда, Эдвард.

— Он ещё своё пиво не выпил. — Над нами вырос здоровенный детина в кирасе и с палашом в руке. — Заплатил, а не выпил — подозрительно.

— Если бы было наоборот, было бы куда подозрительнее, — усмехнулся в бороду я.

— А может вы оба — шпики! — Он принялся недвусмысленно поигрывать палашом.

Не желая больше болтать, я выхватил из ножен меч и продолжением движения распластал детинушку вместе с кирасой. Возвращённый инквизицией клинок ничуть не уступал любому из легионных, он резал сталь брони, как бумагу.

— Пошли отсюда, Эдвард, — пряча меч в ножны, повторил я, — нам здесь не рады.

Но было поздно. Вся гостиница уже стояла на ногах, каждый наёмник был готов отомстить за друга, товарища по оружию или вообще малознакомого человека, лишь бы оружием всласть намахаться, да кого-нито на куски порубить. Я отступил к выходу, закрывая Эдварда собой, и привычно воззвал к Танатосу…

Пустота, поселившаяся на месте хаосита, рванула меня изнутри, заставив согнуться, зайдясь как и прежде надсадным кашлем. Наёмники с победным воем обрушились на меня, потрясая мечами и секирами, до древкового оружия дело пока не дошло.

Эдвард вовремя отпихнул меня, швырнув в нападающих какой-то небольшой предмет, предварительно сжав его в кулаке, а затем, с силой, которой я и не заподозрил бы в его теле отшвырнул меня к выходу и захлопнул за нами дверь. Взрыв казалось встряхнул «Меч и секиру» от фундамента до крыши, из окон гостиницы повалили клубы густого дыма, изнутри раздались вопли недоумения и ярости, сменившиеся вскоре кашлем, словно всё внутри «Меча и секиры» окутал густой табачный дым.

— Уходим, Вархайт, — совершенно спокойно бросил мне Эдвард, ребята скоро придут в себя и отправятся искать нас.

— Это и есть легендарная Церковная алхимия? — спросил я у него, когда мы двинулись проч.

— Она самая, — не без мальчишеского самодовольства ответил он.

Я решил несколько поубавить его отличное настроение и как бы невзначай заметил:

— Не ожидал, что такой коротышка как ты, сумеет так лихо швырнуть меня вон.

Да уж, тут я наступил ему, как говориться на любимую мозоль. Юный алхимик просто взвился при упоминании его низкого роста.

— Я — НЕ КОРОТЫШКА! — заорал он, наливаясь краской от гнева. — ВО МНЕ РОВНО ПЯТЬ ФУТОВ И ПЯТЬ ДЮЙМОВ!!!

— Не знаю, как ты, а сказал бы, что пять с половиной футов — несколько маловато, — с самым невинным видом бросил я, очищая клинок меча от крови.

— А я бы сказал, что кое-кто поступил чрезвычайно глупо, прикончив того детину в гостинице, — голосок Эдварда сочился ехидством, — тогда не пришлось бы наводить там такой грандиозный шухер.

— Э, да какие словечки мы знаем, — усмехнулся я. — Они не к лицу Церковному алхимику.

— У меня было непростое детство, — разом как-то поникнув, буркнул Эдвард.

— А у кого оно было простое, Эдвард. — Я понял, что зашёл в своих комментариях несколько далековато. — И вообще, жизнь сложная штука.

— Будь она простой, — мрачновато усмехнулся алхимик, — наш мир был бы Раем Господним.

— Рановато для таких мыслей, юноша. — Я почувствовал уважение к парню, который, похоже, понимает в жизни куда больше чем я в его годы.

— Эти слова практически всё, что осталось от моего отца, — бросил Эдвард ни к кому не обращаясь. — Мама часто повторяла их.

— И кто же твой отец? — поинтересовался я, не подумав как-то о последствиях вопроса, но они оказались совсем не такими как я мог бы подумать.

— Ты и вправду не знаешь, кто был мой отец? — округлил глаза Эдвард. — Легендарный Альфонсо Фьестро — создатель Церковной алхимии.

— Я довольно долго был оторван от общества, — пожал я плечами, — да и раньше делами Церкви не слишком-то интересовался. А ладно, хватит об этом, не знаешь цирюльня Старины Бритвенника ещё работает?

— Гхм, — слегка смутился Эдвард, — я, понимаешь, ещё не бреюсь.

Мы от души рассмеялись.

Оказалось, что гном-цирюльник по прозвищу Бритвенник (настоящего имени он не раскрывал никому) жил и работал, не смотря ни на какие перипетии в политической жизни страны. Он лично усадил меня в огромное кресло, не доверив никому из своих подчинённых, а ведь среди них числились только лучшие парикмахеры и брадобреи Винтертура, однако всех их старый гном считал не достигшими подлинного мастерства в обращении с бритвой и ножницами.

Бритвенник принялся срезать мою бороду, попутно костеря на чём свет стоит за то, что до такой степени себя запустил. Я же, дав гному выговориться, аккуратно повернул разговор на последние новости и, в особенности, всякого рода странности.

— Ай, — вздохнул гном, беря другие ножницы и принимаясь ровнять мне волосы, — да много всего. Про короля ты, думаю, и так знаешь. Про салентинцев трепать языком я сам не хочу. — Он обвёл взглядом помещение цирюльни. — У них повсюду шпики. И вообще, по городам начали какие-то хмыри бритоголовые шляются, народ супротив нас, нелюдей, баламутят. Говорят, мол, все мы людей честных только и желаем порезать да кровушку повыпить, срам! — Он взмахнул ножницами в опасной близости от моего горла. — На меня уже дважды нападали, ха! Я им показал! А вот кое-кого из эльфов и полуэльфов крепко говорят потузили. Ну да ничего, мы ещё соберёмся — и покажем им. Ух, как покажем, засранцам!!!

— И тем самым докажете, что они правы, — бросил Эдвард, заскучавший молча сидеть в углу.

— А воще помалкивай, алхимик, — последнее слово Бритвенник словно выплюнул и так яростно заскрёб по моей шее бритвой, что начал всерьёз опасаться за свою жизнь. — Спёрли, понимаешь, наши магические секреты и туда же! Ничего вы своими силами сделать не можете.

— Так уж и ничего? — вступился я за род людской, гном как раз убрал бритву от моего горла и принялся за щёки. — Легион, к примеру, чисто наше изобретение.

— Ваше, как же, держи карман шире. Вам его Ворон подарил, а вы его потом — на костёр отправили. Вот и вся ваша, людская благодарность.

— Потише о людях ты, обезьяна бородатая! — рявкнул со своего места здоровенный парнюга, которому в тот момент намыливали и так не избалованную растительностью голову. — Всех вас, карлов и прочих надо обратно в ваши горы да леса загнать. Это наша земля, наша страна, а вы припёрлись, понимаешь…

— Заткнись! — оборвал его я, не давая покрасневшему от ярости Бритвеннику наорать на парня, явно не подозревающего, что сейчас находится в считанных шагах от могилы. — И лучше тебе отсюда свалить поскорей.

— Не собираюсь! — рявкнул снова тот. — Я на нашей, исконно людской земле, и имею право делать, что пожелаю!

— Людской!!! — взревел гном, заводившийся с пол-оборота. — Да вы приплыли сюда из-за океана, мы приняли вас, дали земли и чем вы ответили — устроили войну, вырезали всех — и старых и малых.

— Ах ты, карл вонючий! — взлетел на ноги бритоголовый. — Да я тебя! — Он навис над кряжистым Бритвенником, успевшим сжать кулаки, положив бритву на столик передо мной.

— Слышишь ты!!! — взревел он, словно оппонент не стоял в полушаге от него, а по крайней мере на расстоянии пары лиг. — Затевать драк в моём заведении не позволю!!!

Я едва успел встрять между ними, отбросив белое покрывало, которое набросил на меня гном, чтобы защитить мою одежду от мыла и волос, упавшее на пол подобно испачканному савану.

— Эдвард, кинь мой меч! — крикнул я алхимику, сидевшему с моим мечом на коленях. Тот без возражений подчинился.

Я перехватил его ещё в воздухе, ножнами оттолкнув бритоголового.

— Убирайся отсюда, — бросил я ему, — и лучше бы тебе и твоим дружкам не попадаться мне на пути. Не терплю подобных вам.

— Я уйду, — кивнул он, срывая с себя так и висевшее на его плечах покрывало, — но вернусь. И вернусь не один.