Легион Хаоса

Я потёр лицо, чтобы окончательно прийти в себя, но тут распахнулась дверь, с громким треском врезавшись в стену. Следом в мою комнату влетел Сахар в обнимку с любимой гитарой и длинным ножом в правой руке.

— Что, Баал побери, твориться в этом городе?! — проорал он, будто нас разделяли не от силы пять футов, а, по крайней мере, несколько миль. — Люди умирают, а после поднимаются и бродят и пытаются разорвать тебя на части. И Михаил тоже. И оружие их не берёт!

Хорошо, что я завалился спать не раздеваясь, мне оставалось лишь снять со спинки стула перевязь с мечом, сразу же выхватив его из ножен. Вместе с Сахаром мы спустились в общую залу, причём это стоило карайцу определённых душевных усилий. А там творилось Баал знает что! По гостинице бродили люди, совершенно потерявшие человеческий облик, посеревшие лица залиты слюной и кровью, глаза — сплошные белые бельма, одежда — лохмотья, длинные пальцы крючены подобно птичьим когтям, постоянно ищут во что бы вцепиться. Один такой полз к нам с Сахаром по лестнице, даже и не помышляя том, чтобы подняться на ноги. Ударом ноги я отправил тварь (не человека же!) вниз и воззвал к Танатосу.

Легат возник через мгновение, рёв его сотряс «Бурого медведя» от фундамента до конька крыши, он хлопнул в ладоши — и все монстры в зале забились в конвульсиях, словно припадочные. Танатос же завис над моим плечом.

— Так вот какой он, твой Легат, — пробурчал себе под нос Сахар, — впечатляет.

— Кто это? — спросил Танатос, даже не повернув сторону карайца головы.

— Приятель мой. Карайский шпион.

— Мне прикончить его? — мгновенно среагировал хаосит.

— Не стоит, — отмахнулся я, — тут есть дела поинтереснее, чем он. Кто были эти твари, которых ты прикончил?

— Я выпил из них Смерть и в них больше ничего не осталось, — уточнил любящий точность Танатос. — А вообще это были люди, в которых Жизнь заменили на Смерть. Вы зовёте их зомби.

— Никогда не слушал таких слов, — встрял Сахарок, которому, похоже, надоело молчать и он вполне освоился в обществе здоровенного Легата, — в наших сказках и былинах таких зовут упырями.

— Упыри — это умершие не до конца люди, — поправил его Танатос, — они, как и вампиры, восполняют недостаток Жизни за счёт крови убиваемых ими людей. А в зомби Жизни нет — только Смерть. Они идеальная пища для меня.

Закончив научную дискуссию о природе различных монстров резкой отмашкой, я зашагал к выходу из «Бурого медведя». Что-то говорило мне — нужно идти к особняку Консула Хранителя, всё началось оттуда.

А город был наводнён этими, как сообщил Танатос, зомби, похоже, все жители славного Вилля обратились в отвратных тварей. Мы шагали по улицам его, хаосит поглощал Смерть из их тел, оставляя на мостовой медленно разлагающиеся трупы, так что проблем у нас с Сахаром не было, по крайней мере, покуда мы не добрались до особняка. Там мы повстречались с братом Карвером.

Клирик был свидетелем всего, что произошло с городом. Он сидел в особняке Консула Легиона, обдумывая полученную информацию. Последней, к слову, был не многим больше, чем сообщил Вархайт — только то, что все люди были убиты мечом, характерным как раз для воинов Легиона Хаоса, они делались по специальному заказу в Генаре и оставляли специфические раны. Это подтверждало слова билефельца о том, что это дело рук некого ренегата из Легиона. Виктора Делакруа, кажется.

Нечто заставило брата Карвера подскочить со стула, рефлекторно схватившись за ручку пистоля, однако вокруг всё вроде было спокойно, хотя на душе у него заскребли кошки с железными когтями.

К счастью, трупы убрать уже успели и атаковали клирика уже на улице. Он вышел из дома, держа наготове пистоль, на улице его встретили трое тварей, которых звали зомби, какие не так давно появились в городе зла Брессионе, по которому брат Карвер погулял изрядно по приказу Отца Церкви, там-то он насмотрелся на этих гадов и знал как бороться с ними. Специально на этот случай, пистоль он зарядил серебром, рассчитывая на то, что обычными врагами он справиться и так, благо владел приёмами нескольких цинохайских и такамацких единоборств. Зомби наступали на брата Карвера с обычным стоном-воем-рычанием, протягивая к нему корявые лапы.

Первым выстрелом он разнёс голову первому и не успел оживший труп осесть на мостовую, как клирик сорвал с шеи серебряный крест, который вполне мог сойти за хороший кинжал. На быстрые выпады и режущие удары брата Карвера зомби ничем не могли ответить, к тому же он имел опыт по общению с немёртвыми, поэтому через несколько секунд Преступающий законы остался один на ночной улице.

Что-то было неправильно, не мог он просидеть в разорённом особняке почти до полуночи, а судя темное час был примерно этот. Дабы оценить обстановку брат Карвер огляделся и взгляд его рассеяно мазнул по небо, а следом уже оказался прикован к нему. Ибо ни луны, ни звёзд на полагающем им месте не было. От неожиданности даже бывалый клирик, вдоль и поперёк исходивший Брессионе, общавшийся с мятежным духом рисколома Эшли, заключённым в руинах капища Килтии, сам того не заметив плюхнулся на ступеньки.

— Господь Всемогущий, — произнёс брат Карвер, вынимая из поясного кармана скрученные в сигару листы травы табакко и прикуривая ёё от гномьей зажигалки, исполненной в виде дракончика, в брюшке которого содержалось горное масло[6], а из пасти вырывалось пламя.

— Это не его, а моя работа, — раздался приятный голос. — Так что тебе пристало взывать ко мне, а не к нему.

Брат Карвер оторвал взгляд от неба, какого не бывало и городе зла Брессионе, и взглянул на улицу, откуда донёсся голос.

— И кто же это был? — спросил я не без живейшего интереса. — Ромео или Делакруа?

— Не знаю, — равнодушно ответил брат Карвер. — Он был в маске.

— И почему же ты ещё жив? — не без скепсиса поинтересовался Сахар.

— Всё в руце Господней, — тихо произнёс клирик, поднимая пистоль и нацеливая его чёрную фигуру, замершую посреди улицы.

— Не трать пули, — иронично произнёс тот, — они ещё пригодятся тебе. Я хочу чтобы ты передал Зиг Вархайту, что я жду его у собора святого Себастьяна и солнце не взойдёт покуда мы не встретимся. Тебе же и его спутнику из царства там лучше не появляться. То, что я скажу ему не для чужих ушей.

— Даже так, — усмехнулся Сахар, — только Весельчак, а мы, значит, пошли прочь.

— Вам лучше последовать его совету, — буркнул я. — Раз этот чёрный тип знает моё имя, то это — Делакруа. С нашей встречи у собора вернётся только один.

— Исключено, Зигфрид, — покачал головой брат Карвер. — Я обязан разобраться с тем, что творится в этом городе.

— Я тоже, — добавил Сахарок, — карайский царь тоже должен обо всём знать.

— Вас предупредили, — равнодушно пожал плечами я и направился к собору.

Клирик с карайцем двинулись следом. Брат Карвер держал наготове пистоль и крест-кинжал, Сахар забросил за спину гитару в чехле и к его длинному кривому ножу прибавилась сильноизогнутая сабля, которую он извлёк из того же чехла.

Долго мы вместе не прошли. Сверху нам на головы обрушилось нечто, напоминающее серого человека с громадными кожистыми крыльями. И главная беды состояла в том, что тварь эта была не одна.

Я не успел кликнуть Танатоса, когда эти уроды разделили нас. Одна подхватила меня подмышки, вторая — за ноги и понесли к собору.

Сахар отбивался от крылатых саблей и кинжалом, стараясь точными ударами разорвать тонкую мембрану кожистых крыл, лишая гадов возможности летать. Но легче сказать чем сделать. Длинные когти и мощные челюсти постоянно угрожали ему, не давая ни минуты покоя, крылатые словно намеренно теснили его подальше от той улицы, по которой они шли к собору. И когда Александр с грохотом ввалился в один из домов, разнеся спиной в щепы дверь, монстры тут же потеряли к нему всякий интерес. Они уселись за порогом и принялись со всем тщанием зализывать многочисленные раны, нанесённые карайцем.

— В домик, значит, не суётесь, сволочи, — пробурчал Сахар, отрывая от рубашки длинную полосу и используя ёё вместо бинта. Не он один ранил. — А я отсюда вылазить и не буду, покуда вам тут сидеть не надоест.

— Ты, парень, помрёшь раньше, — раздался за его спиной глухой голос, отдающий металлом. — У этих тварей все когти в трупном яде и он уже попал в твою кровь.

Сахар резко крутанулся, вскакивая на ноги и подхватывая с пола саблю и кинжал. Из тёмного угла выступила громадная фигура в чёрном готическом доспехе, укомплектованном древним топхельмом, в зрительной щели которого поблёскивал алый огонь.

— Ты кто такой? — спросил Александр, готовя оружие к бою.

Рыцарь сложил на груди руки, звеня сталью брони. Он подошёл к Сахару, как-то словно оценивающе разглядывая карайского барда-шпиона из-за щели топхельма. Не выдержав этого Сахар сделал быстрый выпад, целя алую смотровую щель, разделённую надвое фиксированным наносником[7]. Рыцарь поймал его руку и поднял в воздух, так что ноги карайца повисли в полуфуте над полом.

— Отличный материал, — донеслось из-за шлема, — из тебя выйдет отличное орудие моей мести. К тому же, ты и так почти мёртв. — И щель топхельма заняла всё поле зрения карайского шпиона по прозвищу Сахар.

Больше о нём никто ничего не слышал. А в этом мире стало на одного Рыцаря Смерти больше.

Стрелять по крылатым из пистоля брат Карвер не стал, следуя совету неизвестного в маске он не стал тратить пули, которых у него было не так и много. Да и перезаряжать хитрую гномью машинку для убийства на максимальном расстоянии, как переводилось с языка подгорного племени слово «пистоль», если что будет некогда. На это как правило никогда времени не хватает. Вот и приходилось клирику отмахиваться от монстров коротеньким крестом-кинжалом, который был существенно уступал в длине когтям иных из них. Поэтому он решил, дабы несколько уровнять шансы, сузить им угол атаки, а также по совместительству ещё и выровнять высоту.

Отступив в угол, образованный стенами двух домов, брат Карвер выстрелил-таки из пистоля, сбив одну из тварей и распугав остальных, а затем ухватился за водосточную трубу и резво вскарабкался на крышу. Пришедшие в себя монстры налетели на него, разозлённые собственной минутной слабостью. Перезарядить пистоль у брата Карвера, естественно, времени не хватило и он оторвал одну черепицу и запустил ею в гадов. Те с издевательскими воплями разлетелись в стороны и только прибавили темпа, широкие крылья заработали с удвоенной силой.

— Стоять! — раздался властный окрик с земли. — Эта жертва не про вас!

Брат Карвер посмотрел на голос, на мостовой стоял уже знакомый ему тип в чёрном, кажущийся ещё темнее окружающей тьмы.

— Я ведь предупреждал тебя, клирик, — произнёс он, даже не глядя на Преступающего законы, — мне лишние трупы не нужны. Я сюда пришёл единственно за Вархайтом.

— Тебя не берут пули, как ты говоришь, — усмехнулся брат Карвер, — а как ты отнесёшься к такому достижению Церковной алхимии. — И он выудил из кисета, где хранил сигары, небольшую плоскую стеклянную флажку, сделанную не без помощи гномьей магии, официально именующейся Церковной алхимией (магия как-никак под запретом), в неё помещалось до десяти её собственных объёмов и сейчас они были заполнены чистейшим энеанским огнём. Бросок — и флажка разбивается о верх стены противоположного дома, залив чёрного густой жидкостью.

— Ну и? — спросил тот с раздражением, соизволив-таки повернуться к клирику.

— Это ещё не всё.

Брат Карвер щёлкнул зажигалкой — дракончик расправил крылышки, из пасти его вырвался язычок пламени и он отправился в свой последний, очень недолгий полёт к земле.

Огонь охватил всю улицу, поглотив тёмного типа. Брат Карвер спрыгнул с крыши на безопасном расстоянии от огненной стены и посмотрел на неё, жалея о потере отличной зажигалки. Но тут среди языков пламени обозначилось какое-то движение, клирик отступил, шепча молитвы, хотя за ним особенной набожности не водилось, а тем временем из огненной стены выступил тип в чёрном. Совершенно неповреждённая одежда на нём словно жила собственной жизнью — она плясала от жара, поднятого энеанским огнём, как и длинные волосы цвета платины, равно не пострадавшие от этого жара.

— Ты потратил столько усилий и ценных веществ, — равнодушно произнёс он. — И всё ведь зря. Последний раз говорю тебе, клирик, не становись на моём пути. Следующая наша встреча станет последней для тебя. — И он прошёл мимо остолбеневшего брата Карвера и зашагал дальше по улице, как много позже понял Преступающий законы — к собору святого Себастьяна.

Крылатые опустили меня у самого собора и улетели. Я весьма удивился их поведению, но бдительности не потерял. Твари даже не удосужились отобрать у меня меч, так что, в случае чего, я сумею за себя постоять.

— Меня ты уже в расчёт не принимаешь? — ехидно осведомился Танатос из Хаоса. — Мог бы и призвать меня, когда изменённые на вас налетели.

— Как-то не додумался, — пожал я плечами, — слишком всё быстро произошло.

— Не лги хоть сам себе, — возмущённо бросил он, — после смерти Шейлы ты сам не свой. Теряешь сноровку. Былой Зиг Весельчак всё и всегда делал вовремя.

— Не начинай этот разговор. Сейчас не время и не место.

— Это верно, Зиг.

Голос этот я узнал бы из тысячи. Он принадлежал Виктору Делакруа. Мой бывший друг шагал по улице — и создавалось такое впечатление, что за его спиной вставало солнце. Ибо чем ближе он подходил к собору, тем светлее становилось вокруг. Я уже различал цвет неба и серость туч, проливавших нам на головы тугие струи ливня.

Он сильно изменился с нашей последней встречи. Волосы не то поседели не то просто выцвели. Лицо скрывала маска. Пристрастия в одежде у него сильно изменились с тех пор. Раньше он носил всё больше белое, разбавленное синим — его любимым цветом, теперь же Делакруа был облачён в чёрное с синим, как и прежде, кантом.

Ливень хлестал. Мы стояли друг напротив друга. Делакруа поднял узкую ладонь к лицу и снял маску. Глаза. Это первое, что я увидел, вернее, они приковали мой взгляд. Обведённый сизыми кругами, запавшие и удивительно равнодушные, от этой почти не мирской отрешённости даже в дрожь бросало. В остальном же изменился адрандец мало, лишь некогда чувственные алые губы выцвели, превратившись тонкую бескровную линию, отчего он стал напоминать вампира.

Памятуя об упрёках Танатоса, я воззвал к нему — и он явился через мгновение. Однако тут же замер, молнии некогда уничтожавшие всё вокруг него, теперь жгли его самого. Хаосит словно истаивал, развеивался под упругими струями. В мозг ворвался его дикий крик боли, невыразимого никакими словами страдания. Гнев Легата, не желавшего умирать, поддаваясь неведомой силе, ворвался в мою душу — и я рванулся к Делакруа.

Он легко, даже как-то небрежно парировал все мои порывистые молниеносные атаки, держа меч в одной руке, хоть он и был рассчитан на две, как и любой, сработанный в кузнице Легиона. И вот мы снова замерли лицом к лицу на расстоянии всего в пару дюймов. Дыхание вырывалось изо ртов облачками пара, мешая разглядеть визави.

— Это и всё, что осталось от легендарной мощи Легиона.

Делакруа толкнул меня вроде бы и не сильно, но я отлетел к стене собора, плюхнувшись прямо на мостовую и уставившись на удивительно чистые сапоги Делакруа. И вот…

Дождь стекает по камням собора. Я сижу прямо на мостовой, глядя удивительно чистые сапоги Делакруа. И это зрелище отчего-то поглощает меня всего. Танатос мёртв, разбит невероятной силой моего бывшего друга — и мной овладела апатия, как и всегда когда гибнет Легионер, а уж если это Легат, с которым успел практически сродниться и который был едва ли не единственным верным товарищем после смерти Шейлы…

Шейла лежит на руках Делакруа, чудовищный разрез пятнает алым её белое платье. Виктор поднимает глаза, они так и горят ненавистью ко мне. Но слова Шейлы развеивают её, по крайней мере, мне тогда так показалось.

— Спасибо тебе, Зиг. — Голос у неё тонкий, словно лучший цинохайский шёлк. — Я пришла чтобы спасти тебя, но это ты спас меня… — И она умерла.

Делакруа опускает её остывающее тело на пол и встаёт. Во взгляде его больше нет ни злобы, ни ненависти — он пуст. Адрандец так ничего и не сказал мне перед тем как уйти. Мне тогда казалось, что навсегда.

* * *

— Мечтаешь о прощении, Шейлы, — сказал Делакруа, клинок его меча на два пальца вошёл в стену за моей спиной. — Так тебе его не видать! Я мог бы прикончить тебя прямо сейчас, без своего Танатоса ты, Зиг, — ничто. Именно поэтому я не стану делать этого, ибо смерть стала бы для тебя милосердием, а его тебе даровать не собираюсь. Мы ещё встретимся, Зиг, и я отберу у тебя самое дорогое, как ты когда-то отобрал у меня.

А дождь всё лил и лил…

— Нет в этом мире наказания, достаточно сурового для тебя, — продолжает он, со звоном освобождая клинок, который мгновенно превращается в клубы чёрного дыма. — Идём со мной и ты узнаешь правду о нашем мире. — И он двинулся прочь, расплёскивая воду, скопившуюся в щелях мостовой. — Я буду ждать тебя.

Глава 2

— Итак, — в сотый раз повторил дознаватель, — вы отрицаете Баалов промысел в случившемся в городе Вилле. Сообщая о том, что все эти ужасы сотворены неким ренегатом из Легиона Виктором Делакруа. Я правильно понял вас?

— Правильно, — устало кивнул я.

Всё было так, как и должно быть. Тёмный подвал, с потолка капает вода, она же выступает на стенах. Комнатёнка пять футов на девять с окошком на высоте в полтора человеческих роста, посередине стол, по обе стороны от которого — две стула. На одном я, вокруг другого то и дело начинает метаться, красочно, но совершенно неубедительно изображая праведный гнев, отец-дознаватель. В общем, я в застенках ордена Изгоняющих Искушение. Туда я угодил сразу после того, как Делакруа покинул Вилль, а я так и остался сидеть в луже под стеной собора святого Себастьяна.

Первым меня обнаружил брат Карвер, подняв кое-как на ноги. Он посчитал, что я впал в ступор после встречи с Делакруа и передал на излечение в обитель святого Каберника, а уж оттуда-то меня и забрали винтертурские баалоборцы. Сахара же, по словам брата Карвера, так нигде найти и не смогли. Вместо него обнаружили двух странных рыцарей в готических доспехах и доисходных[8] топхельмах. Кто это, никто понять не мог, подозревали, что они — Рыцари Смерти, но особенно в этом направлении никто не работал, им вполне хватало меня.

Для Церкви я был просто подарком Судьбы. Сломленный гибелью могучего Легата воин Легиона Хаоса может наболтать какой угодно чуши, оговорив и сам Легион и Его королевское величество со чады и домочадцы в придачу, но тут у них нашла коса на камень. Я замкнулся, ушёл в себя, говоря лишь при необходимости, и добиться от меня отцам-инквизиторам ничего не удалось. Это начало злить их и понял, скоро начнут бить, а потом и пытать, но сей факт меня совершенно не расстраивал. После смерти Танатоса мне было на всё и всех наплевать.

— Вы — еретик, — заклеймил меня дознаватель, — и ничуть не желаете раскаиваться в ваших грехах. Вас ждёт костёр, но это ничуть вас не волнует. Хотя что я говорю с безбожным воителем Легиона Хаоса, вы сноситесь с Баалом ежечасно, ежесекундно! — Клирик, похоже, начал заводить себя. — Всех вас надобно жечь!!!

— Попробуйте, — мрачно усмехнулся я, — и вы узнаете силу Легиона.

— Убрать его! — рявкнул дознаватель. — Он упорствует в своём грехе!

Явились два дюжих охранника и водворили меня обратно в камеру. Такую же точно комнатёнку, только вместо стола и стульев кровать, а на ней устроился мужик в грязной, совершенно невозможной одежонке, обросший волосами и бородой. Вторая лежанка прямо на полу — куча тряпья и паршивенькое одеяльце.

Обычный тюремный трюк. Нечёсаный попытается вызвать на меня на откровенность, провоцируя хамством, а после фальшивым сочувствием. Вот только я эти вещи знаю не понаслышке, а на собственном опыте.

Подойдя к койке, я спихнул бородатого ударом ноги на пол и плюхнулся на его место.

— Ты чё творишь, гад?! — заорал он. — Чё творишь, а?! Я с тобой разговариваю, ты…

— Ну, я. — Я забросил руки за голову и закрыл глаза.

— Да я тя! — Бородатый ринулся на меня с кулаками.

Не поднимаясь, я ещё раз врезал ему ногой, на сей раз — по морде. Он отлетел, врезавшись головой в стену.

— И не рыпайся, уточка, — расслаблено бросил я ему, — а не то удавлю.

— Да ты чё, — вновь подошёл ко мне бородатый, — я ж не того. Я же этого…

— Остынь, приятель. Я все эти трюки ещё в детстве проходил. И не лезь ко мне.

— Да я, да ты!

— Да, я. Я самый и никто иной. А ты — платный осведомитель, или за идею работаешь?

— Я же тебе токо добра желаю, — сменил тему бородач. — Тебя же завтра мытарить спочнут. — Он подобрался ко мне на половину длины руки и я ударил его под дых и следом — снова по харе, оставив лежать у стены. Теперь можно поспать в тишине, ведь больше же не дадут.

— Ну и зачем было служащего бить?