Помоги проекту - поделись книгой:
— Его мне сам генерал Скобелев в семьдесят седьмом году вручил, прямо в траншеях, когда мы под Плевной стояли. Бои были там страшные, ранило меня тогда…
Заскорузлым, прокуренным пальцем дед показывает внукам надпись на конверте. Читать он не умеет, строчки эти знает наизусть:
«31 октября 1877 года.
Кавалеристу Ватутину, согласно обещания, за распорядительность, мужество и храбрость, оказанную в деле с 29 на 30 октября. За Богом молитва, за царём служба не пропадёт. От души поздравляю тебя, уважающий Михаил Скобелев».
Пашка с Николкой с завистью смотрят на деда, затем вскакивают, гордо расправляют свои худые мальчишеские плечи и несутся во весь опор вдоль улицы, поднимая пыль босыми ногами…
ШКОЛА
Двадцать пять душ было в Ватутинском семействе. Чтобы хоть как-то прокормиться, с утра до ночи все трудились — пропадали в поле, обихаживали скотину, поливали огород. Но как ни бились, а жили бедно, не сытно. Бывало, заколят кабана — тут же всё сало в сундук, под замок. Месяцами лежит оно там — пожелтевшее, густо пересыпанное солью для сохранности. Ключ от сундука у деда Григория, выдаёт он сало только по надобности — косарям да пахарям. А остальным, особенно детям, скажет: «Хватит вам в речке да в лесу еды — не ленись и будешь сыт». Своей земли у Ватутиных было мало — доброй телеге на ней не развернуться, да и к тому ж, никогда на этом глинистом клочке не видали они хорошего урожая. Брали землю в аренду у здешних помещиков. А помещик, известное дело, плодородную землю крестьянину не отдаст. Плодородную себе, а мужику — что похуже, на косогорах да на неудобьях, да от деревни подальше…
Смотрят отец с дедом на Николку — подрастает помощничек, семь годков уж скоро ему.
— Вижу, толковый будет работник, — говорит дед Григорий. — С полслова всё понимает.
Фёдор Григорьевич согласно кивает головой: рабочие руки в семействе ой как нужны…
— Нехай с годок в школу походит и будя.
— А чего только годок? — удивляется стоящий рядом Николка .— Пашка вон два ходил…
— Да ты и так уже всё постиг, — отвечает отец, — и без школы ихней. Давеча видал я, как ты по букварю шпаришь — пономарю за тобой не угнаться. Поди, от корки до корки все Пашкины книжки изучил.
— Ага, все две, — радостно говорит Николка. — И считать уже умею, до ста.
— Так на кой ляд тебе сдалась энта «караулка»? — наивно, на полном серьёзе спрашивает дед. — Пущай туда бельмесы и ходят, кто совсем ничего не знает.
Школу в Чепухинке издавна все называли «караулкой». Это была небольшая церковная сторожка, состоявшая из четырёх комнат. В двух жили сторож и учитель, две другие комнатёнки являли собой подобие учебных классов — подслеповатые оконца, почти не пропускавшие дневной свет, несколько тесно прижатых друг к другу стареньких парт, керосиновая лампа… Комнаты эти были смежные, без дверей. В одной сидят младшие школяры, в другой — дети постарше. Занятия проводились со всеми одновременно — тут тебе и азбука, и закон божий, и арифметика. За ученье в школе — хоть и небольшие деньги — а надо было платить, поэтому редко какая семья могла позволить себе учить двух ребятишек сразу. Овладевали грамотой по очереди. Походит Пашка год-другой в «караулку» — хватит, выучился, теперь Николкин черёд.
И вот он, Николкин черёд, настал.
— Ну, школяр, так и быть, — сказал дед, — дам тебе сегодня попользовать свою физиономию настоящим мылом. Как-никак — праздник нынче у тебя. Только ты сперва на речку сбегай да цыпки свои песочком хорошенько потри, особливо на руках. А то глянет Миколай Иваныч — кто это к нам явился с такими клешнями? Верк, а Верк! — обратился он к невестке, Николкиной матери. — Ты б ему ноги в корыте хорошенько отпарила, а то, поди, с марта месяца никто их не мыл, а он ить с утра до ночи босиком. Да солички в воду добавь, для медицины…
— Да его и постричь бы не мешало, — говорит мать, наливая в деревянное корыто кипятку.
— И то, — соглашается дед. — Торчат вихры, словно шапка на ём выросла разбойничья. Ты, Верк, в самом деле, своди-ка его до Афоняки, нехай он его оболванит налысо. За работу ему табаку моего отнесёшь — Афоняка дюже его любит, а не то — яйцо куриное…
И вот, наконец, всё готово. В холщовую сумку бережно уложены два карандаша, тетрадь, азбука. Азбука — старая, вся истрёпанная, досталась она Николке в наследство от старшего брата Павла. И Павлу она попала в руки тоже не из книжной лавки. Однако смотрит Николка на эту азбуку, как на величайшую драгоценность. Словно чует его мальчишеское сердце — это первый шажок на его пути к высшим школам и академиям…
Ученье Николке Ватутину давалось легко. Бегал он в «караулку», в отличие от остальных мальчишек, с большим удовольствием. Первый учитель Ватутина, Николай Иванович Попов — человек эрудированный, настоящий подвижник своего дела — с удивлением смотрел на белобрысого, приземистого крепыша с пытливыми глазами. Всё он хватает с лёту, никогда ничего не зубрит. Николай Иванович сразу выделил его из стайки крестьянских мальчишек.
Бывало, поведёт учитель своих воспитанников в лес — а именно там он зачастую проводил уроки ботаники — начнёт рассказывать им о местных травах, деревьях… Слушает его ребятня с интересом, да только недолго — им бы побегать сейчас или забраться на самую верхушку дуба. Николка тоже парнишка резвый, но тут его словно подменяют, не отходит он от учителя ни на шаг — всему удивляется, всё ему интересно. Почему эта трава давно пожелтела, а зверобой до сих пор зелёный? Почему наша лещина в книжке называется орешником? А где тычинка и пестик у сосны?
Особенно же нравились Коле уроки истории, те, что учитель проводил прямо в поле.
— Завтра, если не будет дождя, — объявлял Николай Иванович, — пойдём на раскопки древних курганов. Хотите?
— Ещё бы! — радостно вскакивают с мест мальчишки.
Кривые ржавые сабли, осколки глиняной посуды с затейливым чужеземным орнаментом, старинные монеты — чего только не находили чепухинские «археологи». Правой рукой учителя на этих уроках истории всегда был Коля Ватутин. Первым он был и во всех остальных школьных делах. Учителю иногда казалось, что если бы занятия в школе проводились круглыми сутками, то способный его ученик наверняка оставался бы в «караулке» ночевать…
ЗА СОЛЬЮ
Никогда не расставался Коля Ватутин с книжками, не мог он без них и дня прожить. Бывало, пошлёт его отец коров пасти, утром собирает ему мать сумку — краюху хлеба туда, бутылку квасу, пару луковиц кладёт…
— Ну, сынок, — спросит, — ничего я не забыла?
Улыбнётся Коля:
— А вот и забыла. — Достанет из-под подушки книжку и в сумку её.
— Ах ты ж, грамотей мой, грамотеюшка… — погладит его по голове Вера Ефимовна. — И в кого ж ты такой уродился-то?
Раздобыть же в те времена книгу, да ещё в деревне, было делом очень даже не простым. И то сказать — ни библиотеки ведь, ни книжной лавчонки, ни даже захудалой барахолки — в Чепухинке не было. Удивлялись дома: и где он эти самые книжки берёт, кто ему их даёт…
Произошёл однажды с Колей Ватутиным такой случай.
Поглядела как-то Вера Ефимовна: закончилась в доме соль. Говорит сыну:
— Коля, надо б завтра в город сходить, соли купить
А до города до того, до Валуек, больше двадцати километров. Путь не близкий, однако для чепухинцев в те годы сходить в Валуйки и вернуться в тот же день не составляло особого труда, это было обычным делом — за покупками ходили, в церковь, продать чего. Лошадь если и была у кого, то её жалели — тягло оно и есть тягло, оно для поля предназначено.
И вот пошёл Коля с утра пораньше в Валуйки, за солью. День прошёл, дело к вечеру, солнце уж начало садиться, а Коли всё нету. Смеркаться стало, звёзды на небе показались — не видать Коли.
— Притомился, небось, — решили дома. — Заснул где-нибудь, под кустиком…
Наконец, является он. Только в хату зашёл — и ну, давай рассказывать:
— Эх, что со мной сегодня в Валуйках было! Иду я по улице, гляжу — дед на лавочке сидит, книжку читает. Я стал рядышком, а он спрашивает: «Чего тебе, хлопчик?» — «Ничего», — говорю, а сам через плечо в книжку к нему заглядываю. «Что — читать любишь?» — «Ага, говорю, люблю». — «Дюже?» — «Дюже, говорю». — «Ну, молодой человек, пошли тогда ко мне в дом». Как зашёл я к нему в дом — глаза у меня так и разбежались… Книг у него — побольше, чем у нашего учителя, Николая Ивановича. Да все такие интересные… «Ну, — говорит дед, — выбирай какую-нибудь одну да садись со мной рядом, вместе будем читать». А я бы, по правде сказать, не одну, а все их разом так и схватил бы… Дал он мне большую книгу — про Суворова, целый день я над ней просидел. Дед своё читает, я своё. Не успел оглянуться, как домой пора…
— Ну, а где ж соль, сынок? — спрашивает Вера Ефимовна.
— А про соль-то, мама, я и думать позабыл…
А на другой день встал он чуть свет и без всяких напоминаний — опять в Валуйки… Вернулся на этот раз с солью, да ещё и книжку принёс от того деда. Долго потом вспоминали в семье, да и не только в семье — во всей деревне, этот случай. Всё смеялись — ни Коли, ни соли…
ЦЫГАНКА НАГАДАЛА…
Забрела как-то в Чепухино цыганка. Идёт по деревне, кому за кусок сала, за краюху хлеба судьбу предскажет, у кого просто так чего-нибудь попросит, а кто и сам, глядя на ораву сопровождающих её чумазых цыганят, поделится с нею нехитрой крестьянской снедью.
Остановилась она возле ватутинской хаты, увидела Колю. Сумку свою опустила на землю, глаз с Коли не сводит.
— А позови-ка, хлопче, мамку.
Вышла из хаты Вера Ефимовна. Говорит цыганка:
— Давай-ка, милая, на твоего беленького погадаю, всю его судьбу тебе расскажу.
— Ох, да что про него рассказывать… — вздохнула Вера Ефимовна, глядя на сына. — Как батька с мамкой всю жизнь в нищете сидели, так и ему, бедолаге, никогда из неё не выбраться…
— Ой, не скажи, милая, не скажи, — вынимая из-за пазухи колоду карт, покачала головой цыганка. Пристально поглядела на мальчонку, разложила карты.
— Ну, и что они, твои карты, говорят? — волнуясь за сыновнюю судьбу, прижала к себе Николку мать.
Цыганка с минуту помолчала, затем погладила испугавшегося вдруг чего-то Николку по голове:
— Умный он дюже у тебя, милая. По всему миру слава о нём пройдёт…
Обрадовалось материнское сердце, засуетилась Вера Ефимовна, вынесла гадалке полторбочки муки… Вышла было цыганка со двора, затем обернулась:
— Подойди, милая, ко мне, ещё что-то скажу.
И произнесла тихим голосом, так, чтобы не слышал Николка:
— А погибнуть ему суждено в разгар своей славы…
Ойкнула приглушённо мать:
— Господь с тобою… — Подошла к сыну, перекрестила его, прикрыла вихрастую голову фартуком.
История эта с цыганкой, как утверждали сёстры генерала, есть сущая правда.
— И ведь всё сбылось — говорили они. — И про учёность его, и про славу, и про погибель…
СВИДЕТЕЛЬСТВО С ОТЛИЧИЕМ
Незаметно пролетели годы учения в Чепухинской школе. Вышел оттуда Коля Ватутин наипервейшим учеником. Другие едва по складам читать выучились да фамилию свою с горем пополам на листке выводят, а он уже не одну толстую книгу одолел. Почерк у Ватутина был аккуратный — залюбуешься. Не раз обращались к нему односельчане с просьбами — кому письмо написать, кому прошение.
И вот спешит он домой с драгоценным документом — со свидетельством об окончании школы с отличием. С отличием! Сам он безмерно рад, рад его успехам и учитель. Вручая своему способному воспитаннику бумагу с затейливыми подписями и печатью, ставил его Николай Иванович всем в пример, хвалил:
— Вот как надлежит учиться!
Заскочил сияющий Николка в хату: «Глядите!» Вытерла тщательно руки о фартук Вера Ефимовна, бережно взяла у сына документ:
— Молодец, Коленька, всем чепухинским нос утёр!
Подошла к божнице, аккуратно пристроила меж двух иконок школьное свидетельство, перекрестилась:
— Может, хоть один в люди выбьется…
— Выбьешься тут, — заходя в хату, ворчит отец, Фёдор Григорьевич. — Видать, и на этот год будет у нас недород…
Потирая рукой спину, сел на лавку:
— Ну-ка, Микола, покажь-ка свой документ…
Молча подержал в заскорузлых руках невиданную бумагу, покачал головой:
— Эх… Что учёному за плугом ходить, что неучёному — разницы нету…
— Как это — за плугом? — негромко спросила мать. — Давеча учитель заходил к нам, говорил, что дальше нашему Коле учиться надо, в Валуйках…
— Оно-то, может, и надо, а за какие шиши? И так еле концы с концами сводим. К тому ж, надо и остальных хоть как-то выучить…
Поднялся отец с лавки, виновато поглядел на побледневшего вдруг сына:
— Так что, прости, Николай Фёдорович, закончились, видать, твои курсы.
Ничего не видя перед собой, глотая слёзы, вышел Коля из хаты, забился в тёмный угол сарая. Он не в силах был понять, что всё это значит.
«Зачем тогда было меня хвалить? Зачем было радоваться моей учёбе? И кому теперь нужна моя бумага с печатью...»
Только поздно вечером, вдоволь наплакавшись, выбрался он из своего убежища. Лёг на телегу, стоящую за хатой, и долго-долго, пока не сморил его сон, глядел на далёкие звёзды…
Поделиться книгой: