— Нет. Детская отсюда далеко.
— В каких отношениях вы находились с господином Рыжовым?
Вопрос прозвучал двусмысленно. Было видно, что воспитательнице он неприятен. Она мяла желтый платочек в дрожащих руках, на щеках выступил румянец.
— Я только воспитательница его детей и редко его видела. Алексей Иванович часто отлучался из города по делам службы. Нрава был весьма доброго.
— В доме часто бывал господин Шляхтин. Что вы можете сказать о нем?
— О, это глубоко испорченный человек! — убежденно воскликнула Маргарита Иоганновна. — С его появлением в доме многое изменилось. Он не хотел ничем заниматься, его интересовали только развлечения, которые могла предоставить столица. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, вполне, — ответствовал Иван Дмитриевич. — Вы бывали свидетельницей семейных ссор?
— Нет, я всегда уводила детей и сама старалась не присутствовать при безобразных сценах. Но, увы, квартира есть квартира, и невольно приходится слышать то, что и не хотелось бы. Началось это недели две назад, когда выяснилось, что развращенный молодой господин соблазнил Лизу, это чистое и невинное дитя. Он испортил ей жизнь своим грубым поступком.
— Как, неужели раньше никто не замечал перемены в поведении господина Шляхтина и госпожи Дмитриевой?
— Нет.
— Извините за мой вопрос, но не пытался ли господин Шляхтин сделать непристойные предложения и вам?
— Что вы, господин полицейский, себе позволяете? — Маргарита Иоганновна вспыхнула и поднесла платочек к лицу. — Я хоть и вдова, но не позволяю себе никаких вольностей.
— Маргарита Иоганновна, простите за бестактность, но я служитель закона и выясняю истину, чтобы изобличить преступника…
— Но ведь преступник сознался в злодеянии.
Ее голос дрожал, а весь облик выражал возмущение: «Что вам еще требуется? Сам убийца отдался в ваши руки. Или вы хотите, чтобы он совершил преступление на ваших глазах, тогда вы будете уверены в его виновности?»
— Маргарита Иоганновна…
— Да, — раздраженно перебила Путилина воспитательница. — Он делал мне не только гнусные намеки, но и непристойные предложения, как и кормилице младшего сына Рыжовых. Он испорченный человек, и Лиза пала его жертвой. Если бы не его порок, бедный Алексей… Алексей Иванович был бы жив!
И она вытерла невольную слезу.
Иван Дмитриевич налил воды в стакан и подал воспитательнице со словами:
— Благодарю, Маргарита Иоганновна, и прошу прощения за бестактные вопросы. Но род моей службы извиняет мое невольное любопытство.
Воспитательница вышла из кабинета, не поднимая глаз.
— Каков подлец! — возмущался пристав. — Его приютили в семействе сестры, а он…
— Не удивляйтесь, — успокоил его начальник сыска. — Вот из таких людей и произрастают преступники.
— Я не нахожу слов.
— И не надо. Зовите Долбню, посмотрим, что за фрукт.
Слуга хозяина Долбня оказался высоким поджарым мужчиной лет шестидесяти с лишком. Седина не только покрывала его голову, но и проступала на небольшой бородке. Отутюженная, без единого пятнышка одежда говорила о прилежности и аккуратности слуги статского советника.
— Давно ли служите у господина Рыжова? — осведомился Путилин.
— Я начинал службу еще в семействе их отца Ивана Трофимыча, а после его безвременной кончины Алексей Иваныч взял к себе. По годам лет сорок уже в этом семействе.
— Каким человеком был Алексей Иванович?
— Добрейшей души был человек, таких в нынешний век осталось мало. Только вот… — умолк он на полуслове.
— Только что?
— Главной-то у них была Марья Степановна, он был у нее в руках.
— А она?
— Рассудительная женщина.
— Между ними бывали ссоры?
— Упаси бог! — привычным движением осенил себя крестным знамением старик. — Славная семья, четверо ребятишек. Ванечка, младшенький, еще ходить не научился. А как появился изверг этот…
— Вы о Порфирии?
— О нем, окаянном. Как приехал из Екатеринослава, так и началось. Бездельник, только и знал, что к девкам нашим приставать. Вот и Лизоньку испортил, к Катьке подкатывал, немку— и ту не пропустил. Вот тут раздоры пошли нешуточные. Хозяйка говорит: испортил девку, так женись, ежели ты честный дворянин. А он в ответ: а мы по обоюдной страсти. Тьфу, смотреть на него было тошно.
— Как прошел сегодняшний день?
— Я понимаю, вам надо знать, чем занимался Алексей Иваныч перед его неожиданным уходом?
— Совершенно точно.
— Суматошный, доложу вам, день. Мне пришлось нести письмо на квартиру злодея.
— Злодея?
— Как же называть молодого барина, если он загубил хорошего человека?
— А дальше?
— Когда принесли первое письмо, Алексей Иваныч мне давал распоряжения по поводу его отъезда в Варшаву. Он сделал пометку на письме и отослал вместе со мною, даже не читая. Нервничал — ему была неприятна вся эта история. Спокойный человек, доведенный до нервного состояния. Он и отослал с письмом меня. Порфирий Степаныч, как увидел надпись, побледнел и крикнул: «Посмотри, что этот надутый индюк пишет! Мол, подобная вещь не стоит ответа!» Схватил лист бумаги, что-то начертал и отправил со мною обратно. Добавил: пусть ждет в пять часов. Когда я воротился, Алексей Иваныч и Мария Степановна разговаривали с братом Лизы Егором, который пришел взять вещи сестры.
— Разговаривали спокойно?
— Да. Егор сокрушался, что так получилось. Вина, мол, на обоих молодых людях, он так и написал отцу. После его ухода хозяйка слегла с головной болью, а Алексей Иваныч продолжил отдавать распоряжения. Через полчаса, через четверть, не помню, явился изверг. Я ему сказал, что хозяин его примет в пять часов, как писано в письме, ни минутой раньше. Порфирий Степаныч аж пятнами пошел, чуть не с кулаками на меня кинулся. Оттолкнул, крикнул: «Не хочет, так я ему устрою!» и побежал в гостиную. Что произошло дальше, я не видел. Были выстрелы, молодой барин выскочил в расхристанном виде, оттолкнул меня и побежал по лестнице.
— Сколько выстрелов было?
— Не помню, но, наверное, три раза бухнуло.
— Три?
— Точно, три.
— А револьвер у Порфирия был?
— Не заметил, — с досадой ответил старый слуга.
— Скажите, а кто находился в квартире?
— Как всегда, кухарка, — начал перечислять Долбня, — кормилица Катька, наша немка Маргарита Ивановна… тьфу, Иоганновна, я и наша хозяйка Мария Степановна. Егор Дмитриев к той поре ушел.
— Понятно, позовите кухарку. Как ее звать?
— Мы Симой кличем.
Кухарка была плотно сбита, словно свежеиспеченная булочка, — чем напоминала о своем занятии. Пухленькие руки теребили передник. Остановилась на пороге, не зная, как себя вести.
— Проходи, Сима, проходи, не стой в дверях.
— Спасибо, — кивнула та и прошла в кабинет.
— Скажи, Сима, что сегодня ты видела?
— Да ничего. Я ж целый день на кухне, дел своих хватает. В хозяйских покоях не бываю, мне это ни к чему.
— Но все же?
— То, что господа с братом Марии Степановны в ругань ударились, так я от Катьки слышала, а так тишина и благодать. Хозяева наши смирные, добрые, голос на нас никогда не повышают. Подарки к Рождеству, как полагается.
— Молодой барин в кухню захаживал?
Сима покраснела.
— Что о нем можешь сказать?
— Приставучий он, как банный лист.
Слова трудно давались Симе. Вроде бы и хочется сказать, да стыд не дает.
— Ладно, — решилась она. — Как на кухню зайдет, так за грудь норовит схватить или под юбку залезть.
— Ты жаловалась хозяйке?
— Совестно было.
— Теперь можно и вдову навестить? — вопросительно посмотрел на Ивана Дмитриевича пристав.
— Не можно, а нужно. — И добавил, понизив голос: — Если она, конечно, в состоянии нас принять.
Через несколько минут вернулся посланный к хозяйке старый слуга.
— Мария Степановна готова уделить вам время. Прошу за мною.
Тусклые свечи затрепетали, когда начальник сыска и пристав вошли в комнату.
— Извините, что принимаю вас не в надлежащем виде, но обстоятельства выше меня, — произнесла хозяйка хорошо поставленным голосом. — После случившегося я плохо себя чувствую, поэтому попрошу не занимать много времени.
— Мы можем поговорить завтра, — предложил Иван Дмитриевич.
— Нет, я хочу закончить сегодня. Спрашивайте, вы же пришли за этим?
— Да.
— Он сознался в содеянном?
— Порфирий Степанович все рассказал, получены показания, если вы об этом.
— Если он признал свою вину, то зачем все эти лишние хлопоты?
— Прошу прощения, сударыня, — с серьезным видом произнес Путилин, — но есть определенная процедура, которой мы обязаны следовать.
— Хорошо, господа, я слушаю ваши вопросы.
— В последние недели как складывались ваши отношения с братом?
— Мы были в ссоре.
— Причина вашего обоюдного похолодания?
— Вы уже знаете или узнаете, так пусть это будет из моих уст. Этот подлец совратил воспитанницу, доверенную родителями моему попечению. Я настаивала на их помолвке и женитьбе, чтобы скрыть позор, которым он покрыл не только себя, но и доброе имя нашего семейства.
— Господин Шляхтин угрожал вашему супругу?
— В моем присутствии нет, но о содержании разговоров, происходивших с глазу на глаз, Алексей Иванович ставил меня в известность. Вот последнее присланное Порфирием письмо. Оно доставлено нашим слугой за полчаса до трагических событий.
Она подошла к столику, достала из шкатулки сложенный пополам лист бумаги и протянула Путилину. Тот взял и уточнил:
— Разрешите прочесть?
— Для того вам и даю. После прочтения Алексей Иванович передал письмо мне.