Кто ты, Эрна?

— Он поселился у своей дочери в комнате. Он отец и имеет право.

— Он умер, ты же говорила он умер!

Между тем линолеум, пытаясь завернуться в рулон, сам собой стал двигать мебель и кровать. Страшно…

Мама и отчим перестали ругаться.

— Сто процентов это он! — счастливо сказала мама.

— Сто процентов его здесь сейчас нет, — отчим побежал в мою комнату и вдруг упал. Отчим корёжился на полу, а мебель в комнате двигалась сама собой. Отчим перестал злиться, сел на пол.

— Знаешь, — прошептала мама. — Сегодня мне приснилась комната, огромная, и вся в золотых обоях, они отклеивались. Я посмотрела в соннике — оказалось это к смерти.

Отчим вздрогнул.

— Но никто не умер, — успокоила его мама. — Просто был такой сон.

Мама обманула отчима. Умер, ещё как умер! В тот день он и умер. Точнее не так, не знаю, как выразить это, просто расскажу, что было дальше.

Отчим поднялся, и поплёлся к себе в комнату, где сама собой мебель не двигалась. Отчим сел за компьютерный стол, погрузился в интернет… Мама ушла на кухню смотреть новости канала «Культура» и пить зелёный чай.

Новости канала «Культура» прервал жуткий кашель. Мама сделала звук погромче. Тут послышался грохот.

— С мебелью борешься? Не поборешь. Это он сам двигает! Он что хочешь, то и делает, и тебя со свету сживёт! — по привычке крикнула мама. Но, не услышав в ответ привычную одноэтажную конструкцию, мама пошла заглянуть в комнату. Отчим лежал на сером бетонном полу. Пол был в пятнах засохшего заиндевевшего клея. Пол был без линолиума! Линолиум пропал. Тут же валялся сейф, он был открыт, деньги валялись повсюду. Изо рта у отчима текла струйка крови. Мама пошла за телефоном, чтобы вызвать «скорую», то есть вернулась на кухню. И я тоже. Я испугалась. Мы сели и стали ждать «скорую». Но я опять заглянула в комнату. Отчим стоял и удивлённо глазел на меня во все глаза. Крови на полу не было. Денег тоже.

— Мама! Отменяй «скорую»!

Мама вбежала в комнату к отчиму.

— Ты что? — испугалась мама. — Я никогда не видела у тебя таких удивлённых и больших глаз.

— Кофе подавился, — вздохнул отчим, поднимая чашку.

Но мы прекрасно помнили, что никакого кофе и никакой чашки в комнате не было.

— Дай сюда, — протянула руку мама.

Отчим протянул ей чашку. Мама понюхала: действительно кофе с молоком, чашка ещё тёплая от напитка и на дне глинистого цвета масса.

В трубке у мамы кричали — мама дрожащим голосом объяснила ситуацию, сказала фамилию, и «скорая» повесила трубку.

— Надо бы линолеум наклеить, — вздохнул отчим.

— Давай, — согласилась мама. — Но линолеум пропал. И бустилата нет.

— Есть, есть, — довольно сказал отчим и пошёл в мою комнату.

«Странно, — подумала я. — у меня бустилата всего пузырёк для кукол. Этого не хватит для пола».

Но отчим вернулся с пятилитровой ёмкостью и рулоном новенького линолиума, и они стали его клеить. Плинтусы отчим присверлил вечером, подходящие саморезы и дюпеля гнили на балконе много лет.

На следующий день тоже произошло и в маминой комнате. К концу второго дня нам с мамой стало ясно, что в отчима вселился мой папа. По повадкам, по поведению, это был не Стас. Одежда папы, пятнистая, пропала вместе с линолиумом. Сейф, кстати, тоже пропал. И папин ноутбук.

— Ну что? Поедем в пиццерию? — спросил папа вечером и подбросил ключи зажигания, чего раньше никогда не случалось. Пока шли до машины я заметила, что отчим, то есть папа, стал выше ростом.

— Давайте-ка прокатимся на кладбище, — сказал папа после пиццерии.

— Да ну: лень, — заканючили я и мама. Лично я боялась ехать на кладбище: мало ли что. Папа нередко говорил о кладбищенских, о том, что они враги плывунам.

— У меня, между прочим, послезавтра день рождения. Надо съездить к себе домой, — папа рассмеялся улыбкой отчима, но своим вздыхающим голосом.

У кладбища в магазине было многолюдно, даже очередь. У нас же военный полигон недалеко. Всех военных везут хоронить к нам. У нас даже один полковник на кладбище лежит.

Мы купили искусственные цветы, папа сходил в магазин, и принёс вкусности в коробке. Мама схватила отчима за руку, внимательно посмотрела ему в лицо.

— Будешь мармеладки? — спросил отчим. — Смотри и «райский сад» появился.

— Как нам с Лорой тебя называть?

— Стас. Разве я так стал от него отличаться.

— Разительно!

— А для посторонних?

— Наверное, нет.

— Вот и называй Стас.

—Не буду.

— Тогда придётся с документами копаться. Имя менять, это волокита. Привыкайте к такому Стасу.

Мы пошли по дорожкам кладбища.

День был тёплый, солнце радовалось, под ногами чавкала грязь. Приближалась весна, можно сказать, что наш дурацкий город оживал, готовясь принять туристов на весеннюю рыбалку. Повсюду слышалась весна. Кладбище совсем не было молчаливым.

Кресты, надгробия, памятники смотрела на нас во все свои глаза-буквы-даты смерти.

Я заметила старика. Он вышел из каких-то сараев. Там жужжало что-то. Старик, седой, жидковолосый, волосы развевались, хотя ветра сильного не было. Он был в сером распахнутом пальто, а под пальто — кузнечный фартук, этот старик не сводил с нас глаз.

— Знаешь, кто это? — спросила мама.

— Нет.

— Это архитектор нашего города. Его обвинили в чём-то и уволили. Теперь он тут при кузнице. Наши ему пенсию оформляли, много о нём говорили. Говорят, он учился у самого Шехтеля.

— Скажешь тоже, — усмехнулся папа. — У Шехтеля.

Мы навестили папину могилу. Она была прибрана — бабушка Глория регулярно здесь бывала, да и Надя-толстая захаживала. И тут я заметила: надпись на плите изменилась, теперь тут стояла дата рождения отчима и вчерашняя дата смерти. И — ветка, выгравированная на камне, знакомые очертания.

— Папа! Что это?

— Не волнуйся. Кроме посвящённых эти правильные надписи никто не видит. Тем более правильная она одна. Ведь я — первый ходок.

Мне стало не по себе. Мне казалось, что отчим тут где-то рядом, прячется за надгробиями…

Я обернулась: старик стоял, курил и посматривал в нашу сторону. Жужжание прекратилось.

Папа достал из-под куртки термос.

— Откуда?

— Я запасливый.

— Ты как волшебник, папа.

Мы долго стояли у могилы, пили чай, заедали мармеладом «Райский сад», вспоминали. Помянули отчима…

А Старик всё стоял и смотрел на нас, пока его кто-то не окликнул из сарая.

Никогда после кладбища папа больше не вздыхал. А когда я спрашивала утром, снилось ли ему что-то, он улыбался и отвечал, что ему снился райский сад.

Там, где красота не цель не средство Там, где лиходейству нету места Там, где успел, что раньше не доделал Там, что впереди не по злодеям. Там, где нет лугов, но есть равнины Там, где целого нет И нету половины Там, где обитание вполне возможно Если быть и жить там осторожно. Там, где солнце не свет И луна не конец Там, где ветра нет Не закат и не рассвет. Там, где чувства не рвут на части Там, где чувства создали пространство Там, где всё ты увидишь, и меня Если потерян, скучен, грустен, Ждать не будешь ни дня. Там нету дней и нет ночей Сила света мириадов свечей Искусство во всех ипостасях Ты в привилегированной расе. Плывуны покорители мира От поэта до сатира Все, кто оказываются в плывунах Пережили крах, перебороли страх И теперь ждёт их катарсис Искусство вечно. Жизни не напрасны. Тоскует тот, кто чувствует ложь Иного посетит здесь смертная дрожь Созидать имеет право только правый. И даётся человеку дар недаром Если следовать искусствам Ждать творить Смертью художника не убить Он живёт, продолжает жить В своих искусствах Жаль, что близким на земле Так непомерно грустно. Страдание на картине Горечь в звуке Тоска в движении Вечная драма Любви и смятения. Вечный конфликт Людей и нелюдей Живого и вечного Пространства бесконечного Выберем плывуны По своему вкусу Воплотим мечту Вдруг кому-то будет не так грустно. Вдруг приятели и знакомые прошлого Навестят и скажут что-то хорошее В плывуны попасть сложно Дойти-доехать туда невозможно Надо иметь внутри цельный мир Мир обиды, тоски, скрещенных рапир Надо уметь сражаться, добиваться Зло карать правду различать В ногах ни у кого не валяться. Можно в плывунах летать, парить и творить Можно до бесконечности говорить. Плывуны — где-то в подсознании Они оживают, если есть о них верное знание Познать неизведанное Понять ненаписанное Уловить метафору звука В плывунах все помогают друг другу Учатся понимать, расширять, Заслоны вековые пробивать, пробивать… Строить новые дороги в города тоски и мечты Ты художник? Да будешь с нами ты!

Часть третья,

рассказанная Щеголем

Скрытое

Глава первая

Промысел

Как я провёл лето? Прекрасно. Просто замечательно по сравнению с осенью! Потому что осенью меня угораздило окунуться в Плывуны. И я увидел то, что никто не видит. Не скрытое от глаз — нет! — просто никто не видит, а я увидел. И это у всех под носом. Но никто не видит!

Помните: я рассказывал, как училки сплетничали об мне, ну, что я брошенный. Так вот: каркуши накаркали! Кар-кар-кар! — дразнили мы дуру Карповскую из бэшек. Вот и докаркался я, по самое «кар» докаркался. Всё. Панику не развожу. Излагаю по порядку. Я же такой клёвый поцак. Палец мне сломали, из передачи вырезали, с танцев попросили удалиться… Да ещё в году влепили «два» по английскому. Это до кучи. Это чтобы я летом английским заниматься стал, что ли? Мама договорилась с учителем. На всё лето. Прикидываете? На всё лето! Мама сказала: английский нужен, сейчас без него никуда; всё в компе по-аглицки, так что надо заниматься… Учителя мама наняла не из нашей школы, естественно. Долго искала по знакомым, выбирала. Остановились на кандидатуре Марьи Михайловны. Что это была за женщина, я вам скажу, не женщина, а недоразумение. Начнём с того, что зрение у неё было минус тринадцать! А закончим тем, что она кидалась тетрадками о стену. Вот такая репетиторша. Старая дева к тому же. В общем, отношения не сложились, но с мамой же не поспоришь. Мне казалось, что Марья Михайловна занимается со мной за какую-то услугу, которую ей оказала мама. И вот теперь она оказывает маме ответную услугу, отрабатывает. Мне хотелось поговорить с Марьей Михайловной по душам, но это было не реально. Она никогда бы не стала со мной разговаривать о чём-то, кроме английского. Английским я занимался из-под палки. Да я всем в школе занимаюсь из-под палки, кроме физры. Ненавижу физики, математики, химии, достало всё. Мне хочется в футбик гонять, только не на ворах стоять, и ещё танцевать, танцевать. Но танцам, всё-таки, я нашёл замену. Теперь я с осени в секции буду у физрука. По его бегу паршивому. Буду бегать, а чё делать-то? Хоть такое движение. Короче, догадка у меня была, когда меня репетитору отдали: мама мутит что-то с квартирами, строящегося дома, той громадины, ну, того дома, где и у нас ипотека, где мама мне квартиру тоже проплачивает. Дом достроен, но пока его не приняли. И вроде бы квартиры все проданы. На самом деле, угловые и неудобные выкуплены мамой. Или не выкуплены, я не знаю. Но она попридерживает хаты, это я знаю точно. Это выгодный бизнес. И вот по-моему Марье Михайловне она одну квартиру переоформила. У Марьи Михайловны деньги есть. Она один из самых дорогих репетиторов в городе. Вообще, знание по языкам — это дорого. Одни книги, которые мы заказали по интернету, обошлись нам в десять тысяч. Разные там пособия с картинками. И мама мне всё купила. Мама вообще после того репортажа, где меня не показали, приуныла. Стала интересоваться, как я учусь и тэ-дэ. Всё-таки, через год экзамены. Я ничего не знаю. Ни кем я хочу стать, ни что мне интересно. Я хочу свободы, я хочу пространства, мне нравится гулять по нашему городу, заходить в клубы, тусить на площадке со скейтбордистами, поэтому и буду терпеть изнуряющие бега с физруком. Со мной ещё Лёха и Влад будут. Они у физрука в этой секции с рождения, по-моему. Лёха и Влад тоже никуда не ехали на лето. У меня лагерь поначалу был намечен на август. Но я решил не ехать. Это ж встретиться с нашими тип-топовцами. Пусть даже мы и в разных отрядах будем. Нет уж! Лучше английский, чем злорадную пренебрежительную харю Данька видеть.

Папа летом был очень занят. Он мотался в Питер на своей фуре. Питер — город туристов, и всем охота летом рыбы отведать в забегаловках. Рыбы речной. Морская у них самих есть. Там такой нюанс. Рыбу в аквариуме выбирает посетитель, и ему эту рыбу готовят. Рыба полуживая, папа всегда торопится, но всё равно часть рыбёшек дохнет. Но папа говорит, какую рыбу на самом деле приготовят, клиент не знает. Дохлую папа тут же, в пути, замораживает и норм, не топчик, но всё-таки. Рыба, рыба… У нас все помешаны на этой рыбе. В городе полно магазов для рыболовов, кажется я об этом рассказывал.

Но это всё не суть. Суть, что я стал заниматься английским, а с осени бегать по парку в секции у физрука. Лёха и Влад старше меня, оба не сдали ОГЭ. Дело в том, что Влада поймали в туалете. Они оба захватили с собой вторые мобильники. Влад в туалете стал искать инфу, у него в мобильнике все шпоры были, а его застукали. А Лёха вообще дебил. Он когда работу сдавал, у него мобильник заиграл, без звука, только вибрация, но главная надсмоторщица всполошилась, засуетилась — мобильник нашли быстро. Лёхе и Владу разрешили переписать через две недели. Переписали математику, балла до тройки не дотянули. И теперь они ждали сентября, пересдать в сентябре. Вот и слонялись без дела. Они-то хотели из города уехать, в колледж полиции поступать, или ещё куда, где общежитие есть, а теперь им придётся учиться ещё два года. Десятый-одиннадцатый. А куда ещё им деваться. Вот они и отдыхали, и наслаждались. Собратья по несчастью. Лёха с Владом ещё подбились со мной на работёнку. Это я, между прочим, им посоветовал. А мне мама порекомендовала.

Из котлована, где застройщики разорились, решили попробовать сделать пруд, и даже была мысль пустить лебедей. Но лебеди это потом. Сначала — пруд. У нас же сухо. Но раз котлован не высыхает, то вот решили облагородить это пространство между улицами Я и Т. И сделать даже два пруда. Один котлован, а второй искусственный, соединить эти пруды, чтобы из котлована в пруд рядышком лилось-переливалось по подземной трубе. Такие вот естественные сообщающиеся сосуды. Опять геодезисты всё изучали. Пруды делались с расчётом на туристов. Один котлован-то зарос кустарником. Часть кустарника решили пересадить ко второму пруду. Ну ещё там клумбы, дорожки, и главное — летнее кафе. Поэтому, сразу поставили кафе, а потом уж за пруды принялись. И мы все втроём оформились по договору на эту стройку. Мама так и сказала, когда я загрустил, что в лагерь все уехали, а я — нет, мама сказала:

— Трудовой лагерь тебе гарантирую.

Так что жизнь у нас стала занятая. Первая половина дня работа, потом у них матемка, у меня — язык.

Снова между улицами Я и Т, как когда-то — экскаваторы, бульдозеристы.

— Вообще-то, — говорил Влад. — Стройка прибыльное дело. Люди нужны. Может, и неплохо, что меня завернули на ОГЭ. Может за ум возьмусь, подтянусь по учёбе и потом в строительный. И совсем необязательно в Москву.

Короче, Влад увлёкся. А Лёха — он как Влад и всё только кивает. Мне кажется, он и мобильник второй на экзамен взял потому что Влад его убедил. Не люблю таких людей, что называется, ведомых, которых можно себе подчинить, и они за тобой всё повторяют. Они готовы тебе подчиниться.

Я уже рассказывал, что я карманный вор. Началось всё из-за отсутствия денег. А потом я втянулся. Для дела мне были нужны пацаны. И в четвёртом-шестом классе мы промышляли. Они мне подчинялись. Это последний год, в седьмом, то есть, классе меня стали сторониться. А до этого я был крут, в фаворе среди одноклассников.

Думаете, я не понимаю, что кража — подсудное дело? Да прекрасно понимаю. Но драйв, то что взрослые называют адреналином. Я парень рисковый. Мы все Щегольковы бедовые. С древних времён. Мы тут обитаем чёрти сколько веков. У нас город дольше всех осаду держал, когда хлебный бунт подавили по всей России. Многих казнили. Может, и кого из Щегольковых зацепили, казнили то есть. А последняя война? Наш город насмерть держал оборону. Дальше немцев не пустили. Госпитали, госпитали здесь были в войну, по женской линии все Щегольковы — медсёстры. Так-то. И бабуля моя медсестра.

Я придумал такой план. Я беру в супермаркете колу и чипсов, иногда шоколад. У нас в классе многие без денег. Они за чипсы всё сделают, ну не всё, так почти всё. А если фисташки, так точно всё. И вот, значит, я беру в зале, бутылку, пакетики. Обязательно надо что-то взять. И всей толпой мы идём к кассе. Выбираем жертву ещё в зале. Присматриваемся. И встаём за ней в очередь. Мы стараемся выпихнуть жертву из очереди, напираем так, напираем, втискиваемся. Тётки деньги в сумочках носят, в кошельках. Тут можно попробовать «до» стащить кошель. Мужики носят в карманах с ними сложнее, надо дождаться, когда мужик расплатится, запомнить, куда он положил деньги, и тогда, на выходе из магазина, его обступить, как бы затереть, вроде как он в толпе. И тогда щипнуть кошель или бумажник, или просто купюры из заднего кармана джинсов. Это удобный способ в том смысле, что мы приблизительно знаем, сколько денег — кто-нибудь из наших стоит после кассы и внимательно смотрит, но краем глаза, не напоказ. Камеры? Камеры-то есть. Но толпа есть толпа. Пять поцаков, шур-мур, не видно в камеру. То есть, нас не ловили ни разу. Мы всегда ходим в один и тот же магаз. Нас там знают. Чё такого? Школьники пришли в обед прикупить едалова. И потом, мы никогда не рискуем, щипаем, если точно уверены, везёт раз из десяти.

Этим летом стали промышлять втроём с Владом и Лёхой. До 14-ти-то лет ответственность так — иллюзорна. А теперь вполне себе ответственность. Не мне, мне 13, а вот Лёхе с Владом не поздоровится. Мы были предельно осторожны, особенно после первого случая. Летом в супермаркете много людей, много понаехавших. И мы пошли как бы на репетицию, потренироваться. Деньги-то нужны. Когда там зарплату заплатят. Ни авансов, ничего. Мы ж работали с самыми простыми работягами. И то по договору на половину ставки. И на том спасибо, это только благодаря мамочке моей.

И вот заходим в магаз, примечаем девушку. Волосы — шик, крашеные такие, в цветные цвета, ходит, выбирает. Эти молодые барышни — они самые дуры. За кошельками не смотрят. Однажды одна такая сунула прям в карман плаща кошель. Я цапнул тут же. Правда оказалось в кошельке только проездной — видно она училась в нашем пищевом универе.

Мы приметили эту длинноволосую, сумочка сзади болтается, по одному месту её бьёт. Сумочка такая расписная, какая-то с бахрамой. Встали за ней в кассу, стали теснить. Она тут же вышла из очереди. Обычно-то люди, наоборот, не хотят уступать своё место, начинают тесниться к впереди стоящим. А эта тут же вышла. А в руках у неё упаковки сосисок по акции. Две упаковки по цене одной. Я эту акцию тоже знал, плакаты по всему городу и по радио в магазине объявляют через каждые пять минут. В общем, отступила она, вышла из очереди. Сосиски свои две по цене одной держит, лохмами трясёт, а мы, получается, стоим за бабкой, что впереди этой девушки. Бабки — это вариант проигрышный. Во-первых, стыдно их обкрадывать, а во вторых они так за свои гроши трясутся, они кассира и того в обмане подозревают, медлят, расплачиваются долго, а уж деньги так запрячут, или тратят все, что есть. То есть бабки — народ опытный, премудрые они. И вот мы за бабкой. Когда бабка уже собирает продукты, девушка говорит:

— Я тут стою.

— Пожалуйста, — говорю, — проходите, — и добавляю: — Надо же на ленту продукты класть.

Она молча встала. Лёха с Владом тут же рядом. Она бы, если бы не худоба, и не протиснулась, не смогла вернуться на своё место.

Я опять ей (уж не знаю, что на меня нашло, перед Лёхой с Владом решил повыкабениваться):

— На ленту товар положите, пожалуйста.

Она разворачивается, и я обмираю. Это она. Эрна. В парике, что ли? И при косметике, при макияже. И кофточка на ней такая с пышными рукавчиками, и жилеточка, такая, со шнурками — в жизни бы не признал, если бы не взгляд.

Она тоже делает вид, что меня не знает, говорит:

— Самый наглый, что ли?

Я обмер, но перед Лёхой и Владом не могу в грязь лицом ударить. И потом я реал наглый. По жизни так. Иначе не выживешь. Впрочем, я об этом уже говорил.

И я говорю ей, этой Марине, этой Эрне:

— Вы на ленту товар положите, тогда и вопросы все снимутся.

А он вдруг заорёт:

— Я в сто раз старше тебя, и ты меня учить будешь?

Вот крик — это первый враг любого злодея. Все сразу на нас обернулись. Только бабка — нет. Она там в чек пялилась, и, щурясь, отсчитывала кассирше мелочь. Думаю, бабка та была не только подслеповата, но и глуховата. Теперь-то я понимаю, что бабка была тоже непростая.

И тихо эта Марина продолжила:

— Ещё получить хочешь? Мало ещё? — и дальше она сказала странное слово, не расслышал, как заклинание какое.

И уже наблюдаю — Влад меня в бок толкнул — охранник, низкорослый такой сморчок, к нашей кассе бежит. Ой, ё!

Эрна пробивает свои сосиски, а Лёха с Владом по двум сторонам от неё — типа меня ждут, охранник-то поглядел на нас, увидел у меня в руках воду и чипсы, и отошёл, его куда-то позвали.

Кошелька никакого у этой Эрны не было. Она просто достала купюру из сумки. Наверное, они там у неё хаотично валяются. Богатые тётки часто так делают. Один раз с поцаками мы украли из сумки кошель — а это оказалась косметичка, а деньги были, но просто валялись в сумке…