Кто ты, Эрна?

— Это неправда.

Мне было стыдно. Как мне было стыдно. Ведь я помнила, что деньги положил в ящик папа. Неужели, я подлизывалась к нему из-за денег?

— В плывунах мучения родных помогают. Я бы чувствовал, если бы ты мучилась и тосковала. Мы можем не рвать с миром конечным — это наше отличие от кладбищенских. Мы не можем рвать с миром конечным, а кладбищенские могут.

Я ничего не поняла. Мне до сих пор было стыдно, и я сменила тему:

— А зачем, пап, ты игрушки шевелил?

— Я искал, искал… Искал. Не нашёл собачки. Когда тебе было два месяца, я подарил тебе плюшевую собачку, зелёную в чёрных пятнах. Я купил её в китайском общежитии за тридцать пять рублей. Кстати, деньги, у вас всё те же?

— Деньги как деньги. Тысячи.

— Значит, инфляция. Я так искал тебе эту собачку. У меня совсем не было денег. Я искал хорошую и дешёвую.

— Да вот же она! — я достала игрушку из-под матраса. — Я с ней сплю. Это мама мне отдала.

— Ах, вот оно! Можно?

Я протянула собачку. Папа положил её себе на чёрные ладони. Сидел и смотрел на неё.

— А почему, раньше, когда ты умер, ты шебуршал игрушками, а мама тебя не видела?..

— Мама — видела. Я ей снился. Она тебе не рассказывала?

— Н-нет.

— Так, папа, я не поняла. Ты был невидимый, раз маме снился?

— Для мамы — да.

— А почему ты сейчас видимый? Или тебя только я вижу?

— В плывунах развитие. Прогресс, эксперимент. Я первый ходок.

— Ты говорил. Но мне от этого понятнее не становится.

— Не в каждой семье верят, что их папа оттуда их защищает. А я нисколько вас не защищал.

— Знаешь, папа, мне кажется, мама больше от бессилия это говорила. Когда тебя обижают, хочется верить, что обидчик будет наказан. Ты был вроде бога.

— Ну уж нет. Я был я. А Он — папа подбросил на открытых ладонях собачку, и так же поймал. — Он — это совсем другие сферы, высшие. Совсем другое

— Ма-а-ма! — испугалась я, увидев, как неуклюже летает моя летучая собачка. Я кидала и подбрасывала её за свою жизнь приблизительно так. — Ты как будто с чужими руками, или в больших рукавицах.

— Привыкну. Надо размяться.

Старушка на подушке вроде бы опять дёрнулась.

— Ма-ама! — я снова шарахнулась.

— Я не сделаю вам ничего плохого. Не бойтесь меня. Всё, пока всё. — папа весь как-то обмяк, стал похож на одну из моих игрушек.

— Ты устал от разговора?

— Нет. Совсем нет. То есть — да-ааа. Надеюсь всё исправить.

— Значит, ты здесь, пока всё не исправишь?

— Да.

— А это долго?

— Не знаю, дочь. Ничего не знаю. Мы же не будем, покупать шоколал, дочь? Мама же не любит, когда ты много ешь.

— Мама, мама, — заворчала я. — Мама на даче.

Поздравляю себя: теперь я дочь призрака. И по ходу сумасшедшего призрака.

Глава пятая

Новый жилец

Бывает так. Тянется, тянется день, тянется твоё существование, конца и края нет этой серости, повседневности. И мучаешься, щёлкаешь пультом по программам, сидишь в ожидании сообщения перед компом. Все такие красивые, такие успешные, постят фото, общаются в сети, тусят в старом городе. Я одна такая дура или ещё есть люди, которые никому не нужны? Меня спасают куклы, вязание тоже. А шитьё — бесилово. Шей да пори — без дела не сиди… Шитьё юбки продвигалось. Но даже за швейными занятиями мне грустно. Так вот поживу до старости, смастерю сотни кукол, и всё. Куклы останутся — это радует. Но хочется насыщенно жить сегодня. Обычно приблизительно такие мои терзания заканчивались пересчитыванием мелочи и походом в магаз за шоком. То есть, за шоколадом. Иногда и на две плитки хватало. А когда хватало на три, мир становился цветным, и этому не мешали ни мошкА, ни комарьё. Но сегодня день был самый насыщенный в моей жизни. С ночи я была в шоке. Сначала по привычке хотела шок-допинг, но папа пожурил, я заснула. Да! После утреннего разговора я легла спать. Может, это старушка носастая усыпила меня, перчаточная кукла. Я чувствовала себя ужасно уставшей, как будто мне пришлось плотно набить наполнителем голову ростовой куклы. Проснулась я от пикания мобильника: отчим писал, что скоро будет…

Ага! Вот почему он мне сразу ответил — он ехал в поезде и скучал. Обычно он мне не отвечал так быстро. Но деньги в ящике на кухне были не его. Мне его вообще не нужно, этого предателя. Я молнией бросилась на кухню забрать деньги. Стас вошёл, поздоровался. (Последнее время он не здоровался ни со мной, ни с мамой, и вёл себя так, будто мы ему должны по гроб жизни.) Он осунулся за те три недели, что я его не видела. Под глазами налились мешочки. Стас неаккуратно (что на него не походило), бросил чемодан посередине прихожей, раздражённо пнул его ногой и сразу полез под душ. И я спокойно, спокойненько так, перепрятала деньги у себя в комнате. После ванны отчим разобрал чемодан, включил стиралку. Она неестественно зарычала, она будто охрипла.

— Ей не пользовались две недели, соскучилась, — сказал папа о стиральной машинке. Впервые сказал, а не вздохнул. Он как-то сразу стал сильнее после того, как чемодан в прихожей с шумом грохнулся, брякнулся о половую плитку — у нас в прихожей плитка на полу. Всё падает в два раза громче, чем на обычный пол. Папа выпрямился на стуле.

— Ей надо прокашляться и тогда она войдёт в колею, — в тон папе ответила я как бы о машинке. На самом деле и папа, и я говорили о стиралке иносказательно, то есть имели в виду отчима.

Сейчас отчим готовил на кухне.

— Иди к нему, — вздохнул папа, как и раньше. В нём не было резвости, как после падения чемодана. То был минутный прилив сил.

— Не пойду.

— Иди!

И я пошла. Ноги сами несли меня на кухню, и это опять была не я, я успела подумать, что я больше не хозяйка сама себе. Мне казалось, что и в доме теперь всё решает папа. Точнее, его чёрная пыльная тень. Я пила со Стасом чай. Он сам налил мне чай! Такого я не припомню. Чай наливала мне мама или я сама… проливала, у нас заварочный чайник какой-то тупой. Туп— туп, и дальше мимо.

— Чего не спросишь, как я съездил, Лора? — сказал он и кинул в чашку три куска сахару. Я удивилась: отчим не пил чай с сахаром, и на меня за это ругался.

— А что спрашивать? — это была не я, точнее не совсем я, поэтому я и говорила так смело. Обычно-то я вздыхала последний год, боялась ругани отчима. — Что спрашивать… Мама сказала, вы разводитесь. Мы тебя и не ждали обратно.

Табуретка под Стасом подпрыгнула, он упал на пол, загремел, матерясь. В переводе с ругани на русский я так поняла, что отчим сильно ударил ногу, косточку на лодыжке. Он вскочил, ринулся к холодильнику (там на дверце лекарства), заорал:

— Где? Где мази?!

— Ты что, папа?! — я аж чаем поперхнулась. — Ты же все свои мази припрятал в сейф.

Дело в том, что в папиной комнате стоял маленький сейф. И последний год он всё своё туда прятал.

Скряга, единоличник, так тебе!

Он хотел выйти из кухни, но завыл.

— Лора! Вот ключи! Достань из сейфа мазь. Пожалуйста.

Я поспешно кивнула, мне было неудобно от всей этой ситуации, отчим мне стал совсем не нужен. Мне стыдно признаться, но в том числе и потому, что на данный момент я была материально независима. В моей комнате в одной из кукол в ящике лежало достаточно денег на жизнь, жизнь вкусную и насыщенную. Я смогу сходить в кино, я смогу купить себе хорошую книгу, мне хватит на балетки и на хорошие джинсы, а может и на джинсовый комбинезон. Мне было неудобно ещё из-за мата отчима, ведь папа наверняка слышал… Я чувствовала себя не в своей тарелке из-за этих пропащих трёх кусков сахару, сахар был совершенно лишним, совсем не подходящих моему строгому Стасу. Я протянула руку за ключами, мне захотелось помочь Стасу.

В следующий момент кто-то невидимый отдёрнул мою руку. Не я сказала:

— Это твой сейф, Стас. А то сейчас мазь тебе принеси, а потом ты обвинишь меня в грабеже.

И отчим пополз в свою комнату. Пополз на четвереньках и воя. Дальше раздался его визг. Я подбежала к комнате отчима. За его компьютерным столом, любимом месте, сидел папа смотрел в тёмный экран ноутбука.

— Лора! — визжал Стас. — Лорочка!

— Ну чего тебе? — я не собиралась ничего ему объяснять. У меня самой ум за разум зашёл… Дико хотелось шоколада. У меня появилось какое-то мстительное злорадство.

Отчим дополз до сейфа, зазвенел связкой ключей, тихо крадучись повернулся замок этого железного «гроба»… Надо сказать, что Стас хорошо владел собой. Этому его научили стрессовые ситуации в гипермаркете электроники. Да и потом, он же не знал, что за его ноутом, к которому нам с мамой запрещено было прикасаться, сидит выходец с того света. «Хорошо, — подумалось мне. — Чтобы какой-нибудь червяк с папы, напугал бы отчима. Червяк такой: „Хам!“ Стас такой: бух! И вторая лодыжка приказала долго жить».

Стас тем временем помазал ногу, напялил специальный эластичный носок без пятки и носка:

— Так — мазь, так — компрессионный трикотаж. Всего лишь растяжение, всего лишь… — комментил Стас свои действия, а потом спросил:

— И что вы тут делаете?

— Сижу. — ответил папа.

Отчим прошёл на кухню, загремел ящиком (хорошо, что я деньги успела переложить!), достал что-то из ящика стола и опять вошёл в свою комнату. В руках у него был нож для мяса.

— Выматывайся, — сказал он.

— Да убери перо-то. Тебе надо, ты и выматывайся, — ответил папа, не оборачиваясь. Его очки, перемотанные изолентой, не отражались в тёмном плоском экране…

— Лора! Нет, это что-то! Ты видела, кто у нас тут? Это ты пустила постороннего в нашу квартиру?

— В нашу с мамой квартиру!

— Неважно, — поморщился Стас. — Кто это, ты можешь ответить?

— Это папа. Он зашёл из чистилища погостить.

— Офигела, что ли?

— Не разговаривай в таком тоне с девочкой, хребет переломаю, — вздохнул папа обречённо.

Отчим схватил сейф, и кряхтя и сгибаясь унёс его куда-то. Вернулся.

— Это папа. Ну мой папа, это он тебе мстит потихонечку… — это уже сказала точно я. Я осмелела, я чувствовала, как Стас растерян.

— Ах, папа, — сказал отчим и подошёл к папе вплотную

— Значит, это ты толкнул меня тогда давно, в январе?

— Не знаю, — ответил папа уверенно и спокойно. До меня стало доходить, что чем больше отчим бесится, тем лучше чувствует себя папа. Это называют энергетическим вампиризмом. Мне мама сколько раз говорила, пока я была маленькая, что я энергетический вампир. Я ничего такого не делала, и маму не собиралась мучить ни разу. Просто мне хотелось гулять на площадке, а мама тащила меня домой. Теперь ситуация обратная. Я всё время дома, а мама советует мне гулять, не замыкаться в себе. А с кем мне гулять, если со мной никто особенно не дружит, в кружке все старше меня, есть даже старше моей бабушки…

— Да не нервничай ты, — сказала я отчиму. — Папа у меня в комнате будет жить. — К тебе он просто заглянул.

Что ещё я могла сказать Стасу? Я сама толком ничего не знала, сама не понимала, как папа взял и очутился в комнате у Стаса, куда нам с мамой последний год запрещено было даже заглядывать. Но я решила смоделировать, предположить ситуацию, как учил психолог в школе.

— Срочно вызывай с дачи маму! — заорал Стас, размахивая ножом.

— Не надо её беспокоить! — попросил папа.

— Да, — ответила я в тон папе. — Зачем нам мама. Мы прекрасно будем жить втроём.

— Но шоколад я тебе не разрешу, — сказал папа и встал из стола.

Отчим шарахнулся.

— Садись за свой комп, подавись, — сказала я и вдруг заметила на лице папы ухмылку.

Папа вышел из комнаты отчима походкой робота. Так я впервые увидела, как он ходит.

— Лора! Что нам делать? Что нам делать?! — жалостливо запричитал Стас.

— Да положи ты нож на место. И расслабься. Ляг как обычно, в планшик поиграй, в интернете посиди, новости почитай, в соцсети лайкни фотки своей зазнобы.

— А мама в соцсети есть? — вдруг спросил отчим.

— Ты что, Стас? Совсем ку-ку? Мамы нет в соцсетях.

— Ну я подумал, может она зарегилась, нового мужа ищет. Сейчас же все через интернет знакомятся.

— Не суди по себе, Стасик. Ложись спать, ты устал, тебе завтра на работу?

— Да. У меня отпуск не кончился, но я уже сообщил, что готов. — Стас сходил на кухню, вернулся без ножа. — Давай я милицию вызову. Чужой мужчина, да у тебя в комнате.

— Он не чужой. Это мой папа.

— Как хочешь, — вздохнул Стас. — Нет! Я всё-таки позвоню маме.

— Не трогай её! Убью! — раздался глухой голос.

Отчим схватился за сердце. Он стал белым. Может так казалось на фоне светящегося в темноте экрана.

— Ложись, Стас. — сказала я заботливо. — Тебе же завтра на работу.