Запах разума

— Ты ж моя радость, — говорю, — у тебя что, кастрюля с собой? Котелок? Самовар, может быть? Сырую воду не пить — значит, от жажды сдохнем.

А Разумовский:

— До-о, от дизентерии сдохнуть лучше.

И у Калюжного сразу ушки на макушке. Смех и только: Серёга Артика ненавидит, аж зубы потеют — но прислушивается. Ему, идиоту, видать, всё ж таки инстинктивно охота послушать человека, у которого на полторы извилины побольше.

Но сейчас нам этого не надо.

— От дизентерии, — говорю, — может, сдохнем, может, нет, а от жажды обязательно сдохнем, тем более что после перехода долбит сушняк дичайший. Надо идти искать воду, Динька дело говорит. Меня уже достало тут торчать и нюхать полянку, которую ты облевал начисто.

Разумовский смутился, прочие — приняли к сведению. И мы выдвинулись, как нормальная группа, любо-дорого. Ишь, какой я командир — слуга царю, отец солдатам, ёпт! У меня дисциплина и порядок. Не подвернулась бы «Игла» эта, чтоб ей лопнуть — как пить дать, до сержанта бы дослужился.

А всё почему? А потому что я с детства умел с людьми разговаривать.

Испытатель № 25

Откровенно говоря, мне тоже дико хотелось пить.

У меня горело во рту и даже в носу, и привкус рвотных масс казался просто чудовищным — мне всегда давали глотнуть воды, когда я выходил из ТПортала. Но мысль о том, что пить придётся здесь, воду, которую мы найдём где-нибудь в ручье, приводила меня в ужас.

Даже если Витя Кудинов был прав, и мы действительно оказались в Индии или Бразилии, в воде могли оказаться такие паразиты и возбудители таких чудовищных инфекций, что у меня по спине полз мороз. Но Витя ошибался. Впрочем, мне показалось, что спорил он, скорее, для проформы: он был неглуп и наблюдателен, а его лицо выражало слишком уж демонстративное спокойствие.

А я тихо подыхал от ужаса и тоски, которые нельзя было не только выставить напоказ, но даже и намекнуть на них. Гнуснейшее ощущение — невообразимое, вселенское одиночество. И мы — крохотные мураши, ползущие по чужому газону, знать не знающие, что нас ждёт за стеной зелени — забытый кем-то огрызок леденца или газонокосилка.

Это что тебе, Марс, Артик?!

Нет, это, к сожалению, не Марс. Потому что, будь это Марс, мы были бы мертвы через секунду. А в случае нашего невероятного везения — кислород, сила тяжести, свет, растения и животные — совершенно неизвестно, к какому кошмару мы все можем прийти. Очень возможно, что о моментальной гибели в мире вроде марсианского мы вскоре пожалеем. Жизнь может устроить такое, что быстрая смерть покажется пикником на пляже.

Вокруг нас толклась мошкара. Наверняка каждого из нас укусили по разику. Денисто и дело чесал шею… что с ним будет? Мы дышим чужим воздухом. Сейчас Витя найдёт воду, — у него уверенный вид человека, который знает, как и где её искать, — и мы чужого ещё и напьёмся…

Я всё время видел крохотные детали, которые не укладывались в мою собственную картину нашего родного мира — но мне, как и Вите Кудинову, хотелось убеждать себя в том, что я ошибаюсь. Пристрастен, одержим навязчивой идеей… приступы микроскопического ясновидения ничего не проясняли, только утомляли и усиливали тоску. Сперва в моём сознании, потом — наяву тоненькие спиральки скручивались на глазах из зелёных извивающихся нитей — что это? Побеги растения? Черви? Ни с чем не ассоциируется… Я слышал невообразимые звуки в листве: кто-то визгливо хихикал, кто-то настраивал контрабас, кто-то скрипел пальцем по надутому воздушному шарику — и все эти издаватели свистов, шорохов, визгов и прочего прятались в зелени, не попадаясь нам на глаза. Нормальный дневной шум джунглей? Громадное насекомое, похожее на жука или на палочника, неспешно переставляло длинные лапы-веточки по коре толстенного дерева, которое хотелось назвать секвойей или баобабом. У насекомого я отчётливо видел восемь ног… У насекомых не бывает по восемь ног… но, быть может, это экзотический паук? Мохнатая многоножка в полметра длиной, извиваясь, выскользнула у меня из-под ног, унеслась в траву, как поезд в тоннель… кажется, такие создания не могут быть покрыты пухом? Я скажу это Кудинову, а он снова криво улыбнётся: «Ты что, энтомолог, ёпт?»

А я не энтомолог.

Я просто всё ещё в шоке, мне дико. Я всем телом чувствую чужое и пытаюсь осмыслить слово «никогда». Никогда не вернусь домой. Никогда не увижу Ришку. Никогда не зайду в старый милый магазинчик «Библиофил» на Лиговке. Никогда не стану ни журналистом, ни писателем. Никогда не буду есть борщ с чёрным хлебом. Никогда не поцелую девушку. Никогда. У меня болит душа, я близок к панике, да что там — я близок к истерике. Мне страшно и плохо, очень страшно и очень плохо. И вдобавок очень хочется пить, тошнит от рвотного привкуса.

Хорошо ещё, что вовсе не так жарко, как могло бы быть в джунглях. И не так влажно, нет ощущения парилки. Да, мы вспотели, но — не жарче, чем летом у нас в Ленинградской области. И не влажнее. Нормальные испарения леса средней полосы… но это ощущения, которые я не могу никому доказать.

Мы шли медленно; вероятно, ребята чувствовали себя такими же усталыми и разбитыми, как я. У нас не было возможности отдохнуть после перехода, выпить воды, прилечь — а ТПортал ещё не достиг того совершенства, чтобы, пройдя через него, солдат тут же кидался в бой. И идти было тяжело. Заросли, и впрямь плотные, как в джунглях, расступались лишь кое-где; в идеале их надлежало бы прорубать мачете, но у нас ничего не было, мы могли только раздвигать ветки голыми руками. Калюжный дёрнул в сторону колючую плеть, она упруго выскользнула из его руки, хлестнула по лицу. Он выматерился, вытер ладонью кровь — на скуле и щеке осталась глубокая царапина. Ещё один путь инфекции. Мне жаль Калюжного?!

Денис вздрогнул и остановился, показывая пальцем вверх — мы остановились, и я тут же увидел то, что его поразило. Это был крохотный птеродактиль — более точного слова для этого существа я придумать не смог.

Размером с воробья, не больше. Его лысая клювастая головка выглядывала из облачка белых пушинок, пушистое жабо спускалось вниз, к животу — и исчезало под, я бы сказал, панцирем из мелкой блестящей чешуи. Существо свернуло беспёрые крылья, и их голые кожистые кончики торчали где-то сзади, а спереди я явственно видел торчащие светлые косточки, обтянутые пергаментной перепонкой. А вот ножки оказались совсем воробьиные, цепкие — пальцы удобно держались за ветку.

Воробьиный птеродактиль посмотрел на нас, склонив на бок ящеричью головку, пронзительно свистнул или пискнул — я уже много раз слышал из листвы такой писк — и вспорхнул. Мы смогли разглядеть его хвост — длинный и тонкий змеиный хвостик с парой кожистых наростов по бокам; эти наросты раскрылись, как хвостовое оперение у самолёта.

Сперва мы молчали, провожая существо глазами. Оно летело стремительно, крыльями взмахивало резко и редко, как воробей — и вскоре исчезло из виду. И тут же ко мне повернулся Калюжный.

— Чё это? — спросил он озадаченно и хмуро. — Таких не бывает?

— На Земле, — сказал я. — На Земле не бывает. Здесь бывают.

Кудинов сморщил нос.

— Ах, ты же, Господи! Зоологов развелось — не протолкнуться, ёпт… Разумовский, ты всех летающих ящериц знаешь в лицо? Или, скажешь, ящерицы не летают?

— Да нет, — сказал я. — Летают. Но не такие и не так. Это не совсем ящерица, Витя.

— Слышь, умник, — Кудинов попытался насмешливо улыбнуться, — давай уже не будем, а? Это, может, заповедник. А ящерица — редкая. Может, редчайшая вообще, из Красной Книги…

— Они тут не редкие, — возразил Денис. — Я всё время слышу, как они пищат.

— Ещё одна, бляха! — выпалил Калюжный и ткнул пальцем.

Над нами и вправду пролетелещё один птеродактиль, без хвоста, величиной, минимум, с ворону. Он был очень ярок, изумрудно-алый, и чешуйки на его боках вспыхивали искрами на солнце.

— Два вида летающих рептилий? — спросил я Кудинова. — За две минуты, да?

— Этот — такой же, — фыркнул Кудинов. — Только тот был детёныш, а этот уже вырос… Да и вообще, ша! Сказано — Индия.

— Мужики, — подал голос Багров, — а как думаете, эти ягоды есть можно?

— Один раз любые можно! — выдал Калюжный и сам захохотал над немудрящей шуточкой.

Денис обиделся:

— Серёга, я серьёзно!

Ягоды сплошь осыпали колючий кустарник, буйно разросшийся чуть в стороне от нашего пути. Кустарник весь щетинился шипами, длинными, как шпильки, и острыми даже на вид, листьев на нём было меньше, чем шипов — но ягоды, которыми он был усыпан, выглядели прекрасно. Этакая декоративная малина, крупная, как садовая клубника, сочного розового цвета, желтоватые семечки просвечивают сквозь полупрозрачную мякоть…

— Чего-то слишком красивые, — сказал Кудинов. — Ядовитые, наверное.

Я подошёл поближе и, тщательно расположив пальцы между шипами, потянул за ветку. И тут из колючих зарослей, с писком резиновых игрушек и шёлковым хлопаньем крыльев, взлетела целая стайка маленьких птеродактилей. Они были даже мельче воробьёв, зато окрашены пёстро, как попугайчики: их покрытые чешуйками тельца переливались синим, зеленоватым, лимонным, а кожаные перепонки беспёрых крылышек казались перламутровыми.

Они были прелестны, эти существа. Я бы сказал, совмещали в себе обаяние птиц и маленьких ящериц, вроде сцинков.

— Они ягоды ели! — радостно сказал Багров. — Значит, неядовитые!

И прежде, чем кто-то из нас успел среагировать, он сорвал пару ягод и засунул в рот.

— Багров, ты дурак или сроду так?! — заорал Кудинов, но было уже поздно.

— Между прочим, вкусные, — сказал Денис с широкой улыбкой и сорвал ещё пару. — Сочные. И на вкус — как лимонад «Буратино». Не очень приторные. А я пить хочу дико.

— Ладно, — буркнул Кудинов. — Засекаем два часа. Если за это время Динька не сдохнет, нам тоже можно попробовать. Будешь у нас морской свинкой, Багров.

— А чего, привыкать мне, что ли? — хмыкнул Денис, уминая ягоды. — Будто я и так не морская свинка для «Иглы»! До сих пор не сдох — что мне сделается? Подумаешь… зато пить не так охота, сразу отпустило.

Не надо бы это трогать, подумал я, но мой рот тут же наполнился слюной отвратительного вкуса, а рука сама потянулась к ветке. Между колючками, кроме листьев и ягод, торчали белёсые шпеньки — так выглядели веточки, с которых ягоды кто-то сорвал. Не только Денис — видимо, и какие-то другие существа. На некоторых ягодах я заметил повреждения от клювиков маленьких птеродактилей: этим было не под силу проглотить ягоду целиком, и они отщипывали кусочки мякоти.

Вряд ли то, что едят животные, ядовито, отчётливо сказал внутри моей головы голос жажды. А Калюжный, пока я раздумывал, уже успел нагрести целую горсть и отправить её в пасть. Смешно было думать, что он сумеет терпеть два часа, мучаясь жаждой и глядя на эти ягоды!

Ну и плевать, решил я. Чему быть, того не миновать.

Я положил ягоду в рот. Она была прекрасна на вкус, кисло-сладкая, с нежным привкусом — после определения Дениса и мне было не отделаться от сходства с лимонадом «Буратино». Мне тоже стало легче, а услужливый внутренний голос тут же начал декламировать, что ягодный сок явно менее опасен для здоровья, чем вода из открытого водоёма.

— Вот за что мне три мудака на шею?! — патетически вопросил Кудинов. — Я ж заманаюсь три могилы копать, салаги…

Но пафос не возымел действия. Кудинов критически взглянул на нас, пожирающих ягоды горстями, вздохнул — и присоединился.

Ну и правильно, мелькнуло у меня в голове. И я бы так сделал. Остаться тут одному было бы смертельно тоскливо — хоть вешайся на собственном рукаве.

Но мрачные мысли вскоре развеялись. Наевшись ягод, я почувствовал себя намного лучше, хотя бы потому, что жажда перестала терзать уж совсем нестерпимо. И в голове прояснилось.

— Витя, — сказал я Кудинову, разломившему очередную ягоду и исследующему её мякоть и семечки, — теперь-то ты не станешь спорить с очевидным, верно?

— Что считать очевидным, — возразил он уклончиво.

— В этом мире нет птиц, — сказал я. — Их нишу тут занимают летающие рептилии.

— Ну вот откуда ты взял, что их нет?! — сказал Кудинов раздражённо. — Мы пока не видели! И всё!

— Но ведь тебе должно быть очевидно, что на Земле нет мест, где обитают такие существа в таком количестве…

— Слушай, Разумовский, отстань от меня, а?! — рявкнул Кудинов, и тут, совершенно неожиданно для меня, вмешался Калюжный.

— Слышь, Витёк, — сказал он, — а ведь у нас таких и верно нет. Когда-то, блин, может, и были, вместе с мамонтами, но сейчас — нет, стопудово. Марс — не Марс, но нихера не Земля.

Кудинов посмотрел на Сергея — и я услышал, как утяжелилось его дыхание.

— Ну не Земля, — процедил он сквозь зубы. — Доволен, салага? Легче тебе? И твоему бойфренду легче, да? Вам обоим полегчало, прямо-таки, обкончались от облегчения, точно? Счастливы оба?!

Калюжный отшатнулся от ударной волны его тихой ярости. Кудинов стёр с губ ягодный сок тыльной стороной ладони, как кровь.

— Я охреневаю по вам, — продолжал он. — Вам просто необходимо ощущать себя в заднице, да? Ну давайте сядем здесь, вот тут, и будем плакать и рыдать! Мамочка, где же ты, мы не на Земле! А я буду причитать: Господи, ты Боже ж мой, за что на мою бедную голову другая планета и сразу три упёртых мудака?!

Багров тронул его за локоть.

— Вить, ну ведь никто же не ноет… и не жалуется… Просто — чего там, не Земля — значит, не Земля. Чего себя обманывать-то?

И от этих слов Кудинов вдруг резко скинул обороты. Он выдохнул — и улыбнулся растерянно.

— Да почему сразу — обманывать… Просто надежда — штука хорошая… и цель надо бы себе поставить… А проще, если имеешь в виду город. Ведь хрен-то его знает, есть тут города или нет…

— Прости, Витя, — вырвалось у меня. — Ты — молодец. Только мы и здесь можем попробовать поискать город, правда.

Напряжение ощутимо спало.

— Ну и всё! — заявил Кудинов командным тоном. — Фиг с ним, с городом, пока что. Мы собирались воду искать. Нажрались отравы? Довольны? Идём дальше.

И никто не стал спорить. Мне вдруг страстно захотелось принять его игру, сделать вид, что мы — армейское подразделение на марше, скажем, в Индии, что он — командир, а где-то там, за стеной зелени — Дели или Бомбей. Всё, пока не надо больше ни о чём думать. Ищем воду.

Просто ищем воду. Она нам понадобится.

Испытатель № 23

Когда мы услышали журчание воды, никто, по-моему, и ушам не поверил.

Я тоже. Я подумал, это мне кажется. Но Витя Кудинов авторитетно сказал, что в овраге очень и очень может быть родник — и мы спустились в этот овраг.

Он был широкий — по дну прямо хоть шоссе прокладывай — и его края заросли папоротником и, по-моему, хвощами. Каждая хвощина была собрана из отдельных кусков, как конструктор: палка — мочалка, палка — мочалка. Из мочалок, которые разделяли хвощины на сегменты, что-то текло, как смола или сок, а над потёками кружились букашки, похожие то ли на ос, то ли на пчёл.

А по дну оврага бежал ручей. Он оказался не такой уж и маленький, вполне заметный — и даже вымыл себе русло, в котором остался только чистый бежевый песочек. Вода была прозрачная-прозрачная, мне не показалось, что она грязная, — и такая холодная, что дух захватывало.

Артик сказал, что терять нам после ягод уже особо нечего — и мы напились, а потом умылись, и это было чистым кайфом. В этом лесу стояла духота, как в любом лесу летом — может, дома и была середина осени, но здесь ещё продолжалось лето. Мы вспотели, как лошади — и умыться оказалось очень кстати.

А искупаться было бы ещё лучше. Витя сказал, что надо идти по течению ручья — тогда мы, в конце концов, выйдем к реке, в которую этот ручей впадает. Логично. Серёга сказал, что на берегу реки можно встретить рыбаков или ещё кого — да и вообще дойти до какой-нибудь деревни, а Артик сказал, что вовсе не факт, что тут вообще живут люди, и они слегка поцапались, но не так свирепо, как обычно, а просто для проформы.

Мы пошли вниз по течению ручья, и я думал: вот интересно, есть ли здесь люди? А хищные звери здесь есть? И если есть, не нападут ли они на нас? У нас ведь нет оружия, а с голыми руками не очень-то убьёшь тигра, если тут, к примеру, водятся тигры.

По идее, в джунглях им самое место.

И тут на меня напали.

Этот ужас прыгнул на меня с ветки, свисавшей откуда-то сверху, с дерева, наклонившегося над оврагом на манер ивы. Лучше бы тигр, честное слово! Я отшвырнул его в сторону, а сам отпрыгнул в другую и чуть не заорал, как резаный. Меня всего переворачивало и корёжило от того, что я до него дотронулся — такой он был жёсткий, как пластмасса, в жёстких отвратительных волосках, от которых у меня сразу ладони зачесались.

Артик говорит:

— Денис, я понимаю, противно, но ты успокойся. Всё в порядке. Знаешь, на Земле такие большие редко бывают ядовитыми, да и вообще — опасными для людей. Он, наверное, питается яйцами птеродактилей.

А Серёга:

— Не знаю. Выглядел, как ядовитый, — хотя Серёга, по-моему, его толком и не разглядел.

А Витя, который шёл впереди, спросил:

— Что случилось-то, пацаны?

— Он меня не укусил, — говорю. — Простите, мужики. Просто я их ненавижу, пауков, с детства. Даже маленьких. Не выношу. А этот такой здоровенный — я в жизни таких не видал, разве только — по ящику. Да ещё неожиданно так… тварь такая!

Артик кивнул.