— Серьёзный паук. С мою ладонь, никак не меньше. И волосатый — кто угодно дёрнется, просто инстинктивно.
С ладонь, ага. Со все две ладони не хочешь? Но спорить я не стал. Я только всё время тёр руку об штаны — никак было не стереть ощущение этой мерзости с кожи.
Мы пошли дальше, но теперь мне было ужасно не по себе. Всё время представлялось, что мы устроимся спать под открытым небом — а где ещё-то? — и громадный паук заползёт на меня. На лицо. Бр-рр! Терпеть не могу!
А Серёга тем временем завёл разговор о еде.
— Мне сильно интересно, что мы тут будем жрать, — говорит. — Одни ягоды? Ноги протянем.
— А что ты предлагаешь? — спросил Артик. — Жареную паучатинку? Так ведь мы не прихватили сковородку. Придётся на прутики нанизывать. Лапки паука гриль, так сказать…
Будь у меня сковородка, я б его ляпнул между глаз. Меня чуть не вывернуло наизнанку. И вообще, чего-то не хотелось есть совсем. Никогда бы не подумал, что могу наесться ягод до отвала — даже животу тяжеловато. И эти двое выясняли, как можно тут охотиться и получится ли рыбу ловить, если мы речку найдём, потом ещё Витька встрял с разговорами о разведении костра трением, и его оборжали — но мне лично было совсем не интересно. Ну просто совершенно был не голоден — и не казалось, что скоро проголодаюсь.
И устал я что-то. Жарко было.
Минут через сорок мы попали на грибное место — но грибы эти глючные стал бы жрать разве что законченный наркот или самоубийца. В склоне оврага обнаружилась такая нишка, шириной метра в три; грибы покрывали её сплошь, как черепица: шляпки, шляпки… А цветом эти шляпки были, как в мультиках рисуют: голубые и светло-фиолетовые, в бледных пупырышках. Ясное дело — местные мухоморы.
Я сказал про мухоморы — и все со мной согласились. А ещё через полчасика впереди будто посветлело, что ли. Осветилось. И Витя сказал:
— Река, пацаны.
Все обрадовались, но как-то вяло. Не так, как я ожидал. Хотя совсем скоро и вправду стало видно: к реке вышли.
Река была неширокая, как шоссе в две полосы. Вода в ней текла совсем тёмная, как крепкий чай, и по ней плыли какие-то лепестки, веточки, щепки… На поверхности то и дело появлялись круги, и Серёга сказал, что это рыба подплывает глотнуть воздуха. Никто не стал спорить.
Там, наверху, когда мы вышли к ручью, все хотели купаться, а сейчас смотрели на реку безразлично. И я тоже передумал. С одной стороны, было душно, да. Но с другой, как-то мне… зябко было с чего-то. В общем, не хотелось лезть в воду, и вообще особенно дрыгаться не хотелось. И потом, тут, у реки, роились какие-то мошки — я подумал, что мокрых они будут особенно жрать, не отмахаешься.
Но Серёга стряхнул с себя кроссовки и комбез и пошёл-таки окунуться. Сперва сказал, что дно песчаное и вода тёплая, потом — что круто, а мы — придурки, а потом махнул туда с головой.
И Артик сказал:
— Кажется, не надо было этого делать.
А Витя:
— Думаешь, тут пираньи есть?
Артик плечами пожал:
— Для счастья и обогащения опытом пиявок хватит.
Но Серёга вышел из воды только минут через пять, счастливый по самые уши без всяких пиявок. И вдруг у самого берега приостановился и выловил светленькую штучку.
— Не, — говорит, — мужики, гляньте сюда! Кукла же, блин! Тут точно недалеко деревня или что! Ребёнок же потерял!
И протягивает нам. Точно, кукла. Пупсик, скорее. Длиной сантиметров десять. Человечек — ручки, ножки, огуречик. Очень всё условно сделано, но узнаваемо. Круглая головка, тельце жёлудем, ручки-палочки, ножки-палочки…
Артик взял пупсика у Серёги из рук, посмотрел — и говорит:
— Не хотелось бы тебя разочаровывать, но это не кукла. И вообще — не творение человеческих рук. Это, я бы сказал, орех. Вроде арахиса. А куклу он напоминает случайно, как корень мандрагоры.
Серёга фыркнул:
— Вечно у тебя всякая мандра на уме! Где ты видал такие орехи? Вон глазки и ротик, блин!
А Артик:
— Наблюдательность делает тебе честь, но это просто царапины и выступы на скорлупе. Вот смотри: это — веточка, на которой орех рос.
И подцепил ногтем то, что мне показалось чубчиком на кукольной головёнке. А это и правда оказалась веточка. С загогулинкой.
Артик между тем повернул эту фиговинку боком — и стало видно такой шовчик, который бывает на арахисе и на грецких орехах между половинками.
— Я уверен, — говорит, — что мы можем найти ядро ореха, если расколем эту фигурку. Скорлупа прочная…
Я потрогал. Скорлупа, точно, прочная. И на ощупь гладкая, не как у арахиса или у грецкого, а как у фундука. А по цвету — ну телесный цвет, и всё тут! И с одной стороны, вот хоть тресни, глазки и ротик!
Тут Витя говорит:
— Ша, пацаны. Это орех. Но ребёнок с ним играл, стопудово. Ясно же, что выцарапал мордашку. Я же говорил — Индия!
Артик нахмурился, будто хотел возразить, но не стал, Серёга кивнул согласно, а я очень обрадовался, что мы всё-таки оказались не на другой планете, а на Земле. И люди где-то недалеко. Только я никак не мог вспомнить, где живут такие летающие ящерицы. По телику их, вроде бы, не показывали, хотя у нас дома канал «Дискавери», где фильмы про природу и разные места, не очень хорошо ловился.
— Надо, — говорю, — идти вверх по течению, да? Безделушка эта, орех, оттуда ведь приплыла — значит, там люди и живут.
Витя говорит:
— Правильно мыслишь. Я думаю, не так далеко нам придётся и идти. Если какая-нибудь хрень по речке плывёт долго, она обрастает тиной и всякой фигнёй, а наша — чистенькая. Недавно в воду упала.
Серёга опять покивал согласно и стал одеваться, а Артик только вздохнул и пробормотал что-то себе под нос. Мне послышалось: «Фальшивая логика…»
Витя говорит:
— Ну, салажня, живо, живо! Хорошо бы до темноты туда успеть, шевелите конечностями! — и мы пошли по песчаной полоске вдоль кромки воды.
И я всё время думал, что далеко идти. Хотелось посидеть, и было тяжело и мутно. Но никто не останавливался — и я не останавливался. Мне тоже не хотелось ночевать в лесу.
Испытатель № 24
Ёлки, как я на себя злился!
А Витёк Кудинов ещё мне говорит, мудило, мол! Да это ещё мягко сказано, блин! Угрёбище безмозглое, идиотское — вот это к месту. Надо совсем, блин, соображалку отключить, чтобы так поступить — так бы и дал в рыло сам себе за такой идиотизм.
Ну, допустим, он — козёл. То есть, это особых доказательств и не требует, ёлки… но ведь это, вроде, не значит, что если он орёт: «Пожар!» — то я должен наплевать и гореть, да? Скажешь себе: Серый, остановись на секундочку, подумай, блин — нет! Чего думать — переть же надо!
Нет ума — считай, калека, блин…
Характер у меня дурной, вот что. Вспыльчивый очень потому что. Если меня чего-то раздражает, не могу держать себя в руках, блин. Ну что тут будешь делать… Психологи эти говорили, чума, мол, или холера — чё, точно. Чума в полный рост. Выйдешь из себя, залепишь по мордам кому-нибудь — себе же во вред, блин… потом-то думаешь: ты, Серый, так в тюрягу загремишь когда-нибудь. Пристукнешь педрилу какого-нибудь нечаянно — и поминай, как звали. Никому потом не докажешь, что он сам довыёживался.
Они же хилые такие все, ёлки!
Хотя я тут вот что скажу… Тут о тюряге ещё пожалеешь, нахрен! Я же смотрел вокруг и думал: послушай я, что он вопил там — сидел бы сейчас в кабинете у психолога в креслице, рисовал бы птички в табличке, а потом пошёл бы борщ жрать и курицу в сметане, кум королю, сват министру.
Нет, блин, выёжнуться захотелось… Самый основной в группе, чё…
Теперь… вот где мы теперь вообще?
Что Индия — это Витёк гонит. Ясно. В Индии слоны живут, тигры, факиры, блин. Бананы растут. А мы тут уже сколько прёмся — ни одного слона, ни одной пальмы тебе с бананами. А эти штуки летающие, которые тут заместо птиц — нихрена они в Индии не водятся, зуб даю. И нихрена это не ящерицы с крыльями! У них же — зубы на клюве, ёлки! Какие у ящериц зубы, нахрен?! А клюв откуда?
Артик этот, фигартик, прав. Он, положим, урод, но черепок у него варит. Мы на другую планету попали. Не Марс, конечно — чё, Марс все знают, нихрена там нет. Я без понятия, на какую. Может, вообще где-нибудь там… в телескоп не видать. ТПорталу-то всё равно — хоть километр, хоть тыщща, хоть миллион, биллион там. Хренак — и уже на месте, ёлки.
А они идут и всё гонят: город, город… Дели, Сингапур… Мухосранск, ну да. Уже. Какой тут город?! Я вокруг гляжу — всё вообще чужое. Ягоды эти… не, ягоды вкусные, ясно, лучше клубники — но ведь не наши тоже. Паучина этот, который на Диньку с дерева махнул… Жаль, Динька его в папоротник запулил, не найдёшь теперь — я бы поглядел поближе. Зверь-паук!
Соседке бы нашей по лестничной клетке такого за шкирку пустить! Небось, тут бы и ласты склеила, сука облезлая… Знать бы, что такие паучары жрут… я б поймал штучку — и пусть бы он жил в банке. Или аквариум бы прикупил ему, песку бы насыпал, корягу бы положил обструганную… Круто. Я бы ему мучных червей покупал… а если Артик прав, и они яйца трескают, так ещё и проще.
Чё Динька пауков боится, маленький, что ли? Шикарные твари. Лапищи… А морда — десяток глаз, под глазами такие шевелятся… челюсти, что ли… Суперски же.
Только всё это не выгорит. Домой-то завести такого — размечтался… как же мы теперь домой попадём, а? С другой планеты?
Не то чтобы у меня дома золотые горы были — но что ж теперь, мы тут, в лесу, что ли, всю жизнь будем жить? Как дикари какие-нибудь? А жрать чего? А спать где? А бабы? Я ж, как с армейки приду, жениться хотел… А теперь что — тут куковать до старости с этими тремя?! Ну смешно же, блин!
До слёз, ага…
Речка меня чутка утешила. Мне жарко было очень, не так жарко, как душно — а водичка свежая всё-таки. Потом уже пришло в голову: слышь, тут ведь и крокодилы могут быть… Да ладно. Не было там никаких крокодилов. Рыба вот была. Я чё, я сразу вижу: рыба есть здесь.
А рыба есть — не подохнем от голода, блин. В любом случае.
У этих придурков пустые карманы были, ясен пень. А у меня — нет, при мне — ножичек. Хорошая штучка, выкидушка с пружиной, подарочек старого другана, талисман, можно сказать. Надёжный — и наточен, как бритва. Так что — удочку вырезать есть чем, вот крючки только… с другой стороны, придумается, как их ловить — а почистить есть чем. И пока эти мудозвоны обсуждали, как костёр развести трением, я-то знал, как огоньку добыть.
Железкой об камешек, чё. И на мох. Дохрена же вокруг сухого мха. И камешек подходящий найдётся, если поискать. Но это всё — если рыбаков не встретим.
У меня в кармане эта штука лежала… орех. И я его перебирал пальцами и думал: кто-то же проковырял в орехе глазки, нет? Артик как-то, вроде, не согласен — но не могла же мышь прямо ровно так прогрызть? Или червяк? Или — могла? Если у них такие орехи тут есть, в форме куклы, дофига похожие — может, и мыши есть такие, блин… Хрен знает же…
У меня непонятки какие-то были, в общем. С одной стороны, как ни посмотри: какая же это Индия? Какие же тут рыбаки, если другая планета? Марсиане? С другой, я всё орех доставал и смотрел. Ну как такое могло вырасти само собой, а, ёлки?!
А тут у меня ещё щека начала чесаться. Мы когда в овраг этот спускались, я веткой ободрал до крови, но ничего, даже забыл про неё — а после речки что-то зачесалась. Главное дело, ёлки, чесать-то больно, ранка же! А так свербит — просто всё время думаешь о ней.
Дома я бы йодом залил или спиртом. А тут — как? Костёр разжечь и прижечь, нет? Чтобы потом ходить с фуфлом в полморды? Ну ёкарный бабай…
А если заражение?
Задница какая…
А идти то легко, по песку, по кромке воды, то — заросли начинаются, берег поднимается, приходится проламываться через все эти ветки. Кой-где — колючие. Иногда какими-то тросами зелёными всё запутано, блин, не продраться. Приходится обходить. Не так утомительно, как раздражает. А над водой летают эти штуки зубастые, которые вместо птиц. Орут, пищат. Ни одной нормальной птицы тут не видали, только эти. Километров пять прошли против течения — и одни ящерицы с крыльями. И мне в деревню уже слабо верится. И раньше-то…
Да ещё и пожрать бы не мешало, а Витёк был против, чтобы сейчас тут рассупониваться, рыбу ловить и всё такое. Он всё думал, что можно до вечера попасть в рыбацкую деревню к индейцам. А Динька с Артиком заявили, что им есть неохота — малоежки, подумаешь. А мне хотелось. У меня так крутило в желудке от этих ягод и тянуло… в общем, хорошо бы добыть что-нить существенное, блин. Чтобы брюхо успокоилось.
А тут Динька говорит:
— Смотрите, мужики, щётка в песок закопана.
Артик ногой потыкал — а щётка зашевелилась, ёлки! Гляжу — блин!
Мохнатый рак.
Жестяк.
Я его схватил за спину — громадный, в длину — сантиметров тридцать есть, клешнястый, щёлкает, усы, и весь, главное дело, шерстью покрыт! Сверху на панцире — мех, блин! Торчит вверх, как щётка, действительно. Прям весь в шерсти, жёсткой такой, как на малярных кисточках. Но брюхо — почти как у нормального рака, лапки там…
Я говорю:
— Мужики, живём. Тут можно раков наловить, как нефиг делать! — и показываю.
И вдруг Динька бледнеет, сгибается и начинает блевать. Ягодами. Ох, ты ж, думаю…
Это, я думаю, уже не от ТПортала. Это — от ягод, сука… И мужики на него смотрят с таким пониманием, что мне делается совсем фигово.
Артик говорит:
— Денис, очень плохо? — а сам тоже сбледнул с лица.
А Динька — в слезах и соплях, в поту — глядит и говорит:
— Устал очень. Я посижу?
И Витёк вздохнул и грит:
— Ну всё. Пришли. Привал, салаги.
Смотрю, не до рака им, блин. И мне чего-то тоже не до рака. В желудке крутит, я ж тоже эти ягоды ел, ёлки! Ещё побольше съел, чем Динька… Ну, думаю, трындец мне.
А Динька на валун сел — и вид у него стал такой… полумёртвый. Жесть. Артик его голову потрогал и говорит:
— Жар у него. Не знаю, в чём дело: расстройство желудка, инфекция, отравление — но это, похоже, серьёзно. Что будем делать?
— Что, — говорю. — Костёр разводить. Витёк пусть уже начинает тереть что-нить, а я попробую своим методом. А ты держи рака.
Артик на меня смотрит, как в ступоре:
— Что?
— Рака, — говорю, — держи, козлище. Чтоб не уполз. Он пригодится.