Помоги проекту - поделись книгой:
— Нет, ты лишь на подходе.
Янис приехал домой из Риги летом пятого года в самый разгар революции. Ян Судрабинь приехал раньше. Узнав, что прибыл друг детства, бросился к нему. Казалось, сам сгорит от революционного пыла и подожжет все вокруг.
— Сегодня собрание в лесу! Агитатор — из самого
Вендена. Идем!..
Пришли на поляну в лесу, а там людей — не перечесть. Удивление взяло Яниса. Вместе с батраками, бедняками, арендаторами явились едва ли не все хозяева — серые бароны. Даже отец Яниса Судрабиня пожаловал. Толкуют о немецких помещиках — настоящих баронах. Ух, как ненавидят их и батраки и хозяева! Каждая фраза проперчена этой ненавистью. Очень пожалел Янка, что отца здесь нет, не смог уговорить. Старый упрямец считает, что все на земле от бога. А против бога идти грех. И потом еще не раз они спорили. Нелепо ведь получалось: стольких людей наставил на верный путь, а отца так и не смог!
Ян Судрабинь затянул песню:
Песню подхватили:
И Янис пел со всеми. С давних времен нет у латыша злее врага, чем немецкий помещик. У него и земля, и вся власть, и смотрит на крестьянина с брезгливым презрением. Но Янис знает, для каждого батрака «свой брат» — латышский серый барон — не лучше. Чего стоит хотя бы то, что на волостных сходках хозяин имеет полный голос, а батрак — одну десятую, И называют его десятой частью человека. У хозяина мечта: отнять бы у немца землю и самому стать помещиком. Потому и поет вместе с батраком. И одобрительно слушает большевистского агитатора, пока тот говорит о немцах. Да и о кручине батрака пусть говорит. Не велика беда, сейчас все вместе поджигают помещичьи усадьбы, а дальше, минет заваруха, без хозяина все равно деваться некуда.
Но вот завел речь оратор о царе, о правительстве. Долой Николая Второго! И попятился, потихоньку ушел старый Судрабинь, за ним — другие хозяева. Царь далеко, да руки у него длинные.
Из леса батраки возвращались уже одни. Только Ян Судрабинь — вместе с ними.
— Ты уже социалист? — спросил у Яниса.
— Еще не записывался, но сам про себя решил.
— Должен записаться!
— У кого?
— У учителя Антона Салума. Он недалеко — в Спулдзены.
— Я еще ничего не успел, только листовки расклеивал в Риге. А настоящие социалисты… Я видел настоящих!
— Революция, как большой сапог, оставляет глубокий след! — поспешил вставить Судрабинь.
Мартын знал: «большой сапог, который оставляет глубокий след» — любимое присловье отца Судрабиня, и с детства оно перешло к Яну; не было разговора, куда бы он его не вставлял к месту или не к месту. Но его сразу возмутило, что революцию тот сравнивает с большим сапогом!
Яиис, конечно, пошел к Антону Салуму. Назревала стачка сельскохозяйственных рабочих, а Ян Судрабинь сказал ему по секрету, что учитель — один из руководителей подпольной социал-демократической организации «Революционный центр Иманта». В жандармском управлении была составлена на него розыскная ведомость:
«Антон Анжев Салум, 1883 года рождения, роста среднего, волосы рыжие, дыбом, шея длинная, лицо продолговатое в веснушках, худощавый, серьезный взгляд, говорит по-русски и по-латышски».
Если бы Янис каким-нибудь образом прочел заранее это полицейское описание, он, увидев Антона, поразился бы, до какой степени бесцветен и немощен язык жандармов.
Перед ним, когда он переступил порог комнаты учителя, стоял человек высокого, а не среднего роста, может быть, оттого, что высоко поднял правую руку. В левой держал лист бумаги, а правую поднял и что-то читал вслух самому себе.
Янис остановился у порога: как ему быть? Поздороваться, перебить учителя, или подождать, когда закончит? Но тот сам шагнул к нему, будто ожидал его.
— Слушай! — Еще выше вскинул голову. — «Пусть коса больше не скосит ни одного колоса! Пусть плуг станет в борозде! Пусть все, кто потом поливал чужие поля, утрут пот!» — сделал паузу и вопрошающе поглядел па Яниса.
Какие ярко-зеленые глаза! Будто два самых сочных листка, продырявленные горошинами зрачков, застряли между век. До чего воспламененное лицо! Все горело — и шевелюра, и брови, и остроконечная, словно пламя, изогнутое ветром, бородка, и щеки, и крупный рот. Янису показалось, что никогда не встречал такого красивого мужчину. А возможно, глядя на учителя, он вообще впервые подумал о мужской красоте. И понял, что не в точеном она носе, не в разрезе глаз, а в той внутренней озаренности, которой освещен он.
— «Пусть все, кто потом поливал чужие поля, утрут пот!» — восхищенно повторил Янис.
— Согласен? — спросил Салум.
— Еще бы!
Лишь теперь Салум внимательно оглядел юношу.
— Кто ты, братец? — Он взял его, как мальчика, за руку, подвел к столу, где стояло старенькое кресло, сам сел напротив.
— Янис Судрабс. Сейчас батрачу, до этого — в Риге, в столярной мастерской…
Салум наклонился к нему, будто пытался рассмотреть знакомые черты.
— Не с Петром ли Тенчем?
— Как есть с ним!
— Так мы с тобой, братец, уже давние знакомцы! Во-первых, Тенч рассказывал мне о тебе; во-вторых, ты расклеивал листовки, которые я писал.
— Вы их писали? — восхищение во взоре Яписа. — Я каждую из них помню. Как песню!
Лишь теперь Янис окинул взглядом комнату. Три стены закрыты полками с книгами. Он ни у кого не видел столько, но, наверно, у такого человека и должно быть не меньше.
— Любишь читать? — заметил его взгляд Салум.
— Не знаю. Некогда мне.
Салум подошел к полке, достал одну из книг.
— Возьми! Не только глазами, сердцем прочтешь. Янис глянул на обложку: «Спартак».
— Что это? Что такое «Спартак»?
— Имя римского раба-гладиатора. Гладиатор — борец, который на арене цирка сражался на потеху зрителей с дикими зверями или с другими гладиаторами. На жизнь или на смерть! Так вот Спартак поднял на восстание десятки тысяч гладиаторов и рабов.
— И победил?
— Прочтешь, все узнаешь. Но главное: Спартак поднял восстание и мы подняли! Готовим забастовку. Примешь в ней участие?
— Затем и пришел!
— Молодец! Сразу тебе задание: сагитировать батраков четырех соседних хуторов. Сумеешь?
— Сумею!
Не сомневался, что сумеет теперь все: революция! Каждый безземельный постоит за себя. А оказалось, собственный отец не захотел бастовать. Янис убеждал его до того, что тот чуть не дал ему в ухо. Правда, с соседскими батраками сговорился — молодые парни, с ними проще.
От Салума не скрыл казус с отцом. Янис вообще от него ничего бы не скрыл. Всего себя распахнул бы. За две ночи прочитал «Спартака». Целые страницы заливал слезами, хотя последний раз плакал в семь или восемь лет. Антон Салум не был таким могучим, как вождь гладиаторов, не владел мечом, но юношеское воображение почти слило их образы.
Салум успокоил его: против хозяев еще не все готовы, главный сейчас прицел на современных патрициев — помещиков, баронов. Будем вооружаться, создавать боевую дружину.
— А оружие откуда?
— Отнимем у лесников, первых баронских холуев, у самих баронов, топоры с вилами, дубинки — тоже подходящее оружие.,
Через день Янис снова пришел к учителю — на плече висело ружье.
— Откуда у тебя такая игрушка?
— От лесника. — Резким движением обеих рук показал, как вырвал у лесника ружье.
Но ни в этом движении, ни в словах — ни капли хвастовства, вот, мол, какой я удалой. Это особенно понравилось Салуму. В свои двадцать два года он уже разбирался в людях.
— Такой парень мне как раз нужен. Будешь моим связным, помощником, адъютантом… Какое хочешь звание, такое и выбирай…
— Да мне лишь бы с вами! Чтобы польза вам и революции!
— В субботу демонстрация. Каждый вооружается, чем может, но ни одного — с пустыми руками. Под красным знаменем. Пусть попробует барон не выполнить наших требований. Хутора распределены между членами организации, а ты, братец, с самого утра — на хозяйскую лошадь и — по всей округе. Доложишь мне где, что и как.
Демонстрация удалась на славу. С революционными песнями подошли к замку барона фон Граббе, полукругом охватили фасад. На балкон с нарочитой медлительностью вышел управляющий.
— Их сиятельство приказали разойтись!
Множество рук взметнулось в воздух — на солнце засверкали вилы, топоры, стволы ружей. Полетели грозные возгласы.
— Поджигай! — бросил Салум Янису.
Тот заранее притащил бутыль с керосином. Бегом к ближайшей деревянной постройке. Через несколько минут ветер понес клубы дыма прямо на балкон. Управляющий скорее — вовнутрь дома. Снова вышел на балкон уже поспешной походкой.
— Их сиятельство приказали: немедля потушить пожар, тогда обещают рассмотреть ваши просьбы.
— Требуем немедленный ответ! — крикнул Салум.
— Требуем! — подхватили Янис и все остальные.
А дым черными волнами хлынул в баронские покои. И сам фон Граббе, словно у него загорелись штаны, выскочил на балкон.
— Тушите пожар! Принимаю! Согласен! Победа как хмель: еще громче зазвучали песни, демонстранты двинулись к волостному дому. Там растоптали портрет царя, сожгли списки рекрутов и резервистов…Осенью 1905 года в Латвии насчитывалось до восемнадцати тысяч членов партии ЛСДРП, одним из них стал Янис Судрабс — будущий Мартын Лацис.
Партийных билетов тогда не выдавали, не произносили торжественных речей, но Янис навсегда запомнил день, ставший главной вехой на его жизненном пути. Он был дождливый, этот день, таких немало выдается в Латвии, его словно бы окунули в серые краски; тонкими серыми полосами расчертил его дождь, обложили серые тучи, сквозь них с трудом пробивался серый свет. Всю дорогу от избы Салума Янис прошагал с непокрытой головой и лишь дома увидел в руке картуз, увидел, улыбнулся и полотенцем стал вытирать промокшие волосы. Еще запомнил, что чуть ли не девять верст пел одну и ту же песню:
А вечером Янис читал брошюру, которую дал Салум, она только что прибыла из Женевы: Н. Ленин «Две тактики социал-демократии в демократической революции». В сарае он отгородил себе угол, сам смастерил стол, скамейку и мог читать там хоть всю ночь, хозяин требовал лишь, чтобы керосин покупал за свой счет.
Янис читал и говорил себе: «Я тоже теперь социалист. Я в той же партии, что и Ленин!»
Тогда ему еще в голову не приходило, что он не только увидит Ленина, познакомится с ним, но и войдет в круг его соратников.
С каждым днем Янис все больше привязывался к Антону Салуму. Он точно выполнял его поручения. Для него не было более важных, менее важных, Антон сказал — все! Никто и ничто не могло помешать. Пожалуй, самой большой наградой Янису была просьба Салума называть его на «ты». Как старшего брата. За выполненные задания Антон не хвалил, пусть у Яниса хоть язык вывалится от усталости, приучал: член партии иначе не может относиться к делу. А вот о каждой прочитанной книжке вел особый разговор. Выяснял самое важное: отношение Яниса к прочитанному. Развивал у него самостоятельное мышление. Заканчивая такой разговор, не раз говорил:
— Молодец, братец! — И давал новую книжку или брошюру.
Ему первому Салум сообщил, что Центральный Комитет ЛСДРП призвал упразднить волостные правления и вместо них демократическим путем избрать распорядительные комитеты, которые должны преобразовать местную жизнь, уничтожить все связи с царским правительством.
Янис обошел всех членов партии: вечером собраться в березовой роще за школой. Там Салум всем рассказал о решении ЦК. На воскресенье назначили общую сходку.
В зале местного благотворительного общества ни одного свободного места, даже у дверей — толпа. Антон Салум поднялся на сцену, а Янис пробился в первый ряд. Конечно, глаз с него не спускал. Большинство латышей говорят не спеша, каждое слово, словно гвоздь молотком заколачивают, а Салум прямо-таки начинен порохом, динамитом. И рассказывает, будто рисует картины. Янис отчетливо представляет то, что на днях видел Салум в Риге: тридцать трибун сооружено в парке Гризинькалн, на каждой — социалистический пропагандист. Речи на латышском, русском, литовском, польском, эстонском, немецком языках. Вокруг трибун развеваются красные знамена. Когда оратор заканчивает, слушатели запевают революционные песни. Больше ста тысяч человек присутствовало в Риге на таких народных собраниях. Рабочие борются против царя, капиталистов, они повсюду создают свои боевые дружины, милицию.
— А как живем мы?! — гневно спросил Салум. Гулом ответил зал.
— Страшно живем! — с неожиданной для себя горячностью отозвался Янис.
— Действительно страшно! — подхватил Антон. — В нищете и тяжком труде проходит наша безрадостная жизнь. В закопченной, вонючей батрацкой лачуге мы ее начинаем, со скудной коркой хлеба в богадельне или на краю придорожной канавы с нищенской сумой заканчиваем. До солнца мы встаем, после его заката ложимся и все же не можем себе обеспечить ни скудного приварка, ни сносного жилья, ни одежды. Мы строим пышные хоромы, а сами живем по три-четыре семьи в душных клетушках, где нет даже солнечного света. Мы поливаем своим потом землю, которая нам не принадлежит. Хватит! — воскликнул Салум.
— Хватит! — раздались возмущенные голоса батраков. Голос Яниса вплелся в этот хор.
Выбрали членов распорядительного комитета, народных волостных судей, начальника боевой дружины. Решили самые неотложные дела: отменили арендные платежи, ввели прогрессивный подоходный налог, оказали помощь престарелым и беднякам.
Все это заранее продумали и подготовили члены партин. Наметили, кого рекомендовать на какую должность. Хотели в председатели распорядительного комитета самого Салума, но он сказал, что будет помогать всем, так от него больше пользы.
Поделиться книгой: