Помоги проекту - поделись книгой:
– Черт побери, что здесь происходит? – вслух выругался он. Он аккуратно переместился по всему периметру кровати и убедился, что ни с одной из сторон не видно и признаков пола либо какой-нибудь другой поверхности. Гудвин ущипнул себя, но пропасть не исчезла.
Он вынул из наволочки подушку с голубыми цветочками, аккуратно свесил ее через край кровати и разжал пальцы. Подушка беззвучно скрылась в бездонной пропасти. Прислушиваясь несколько секунд, Гудвин так и не услышал звука падения. Он понимал, что, возможно, и не услышит стука мягкой подушки, но больше под рукой ничего не было. Гудвин поочередно сбросил с кровати две подушки и обе наволочки. Тишина.
Гудвин поджал колени и обхватил их руками. Неожиданно ему стало страшно. Ужасно страшно. Такой страх он переживал лишь однажды, в детстве, когда на него, когда он лежал на лавочке в парке и читал книгу, залез огромный зеленый богомол. Маленький Гудвин смотрел на него и боялся пошевелиться. Его глаза были расширены от ужаса, а рот, открытый в немом крике, так и не смог произнести ни звука. Он пролежал так, без движения, около получаса, после чего богомол постепенно сполз с его руки и скрылся в траве. И только тогда маленький Гудвин закричал. Этот крик был подобен воплю баньши в безлюдных горах. Голосовые связки, наполненные пронзительными нотами страха, дребезжали и вибрировали, а глаза, не мигая, смотрели в точку на траве, где скрылся богомол. На крик собралась куча народа, все наперебой спрашивали его, что случилось, а он не мог объяснить и лишь кричал, кричал… И даже, когда на крик прибежала его мать, которая раньше безо всяких проблем оставляла маленького Гудвина в людном парке, нисколько не боясь за него, он не мог заставить себя замолчать. Накопившийся страх стремительным водопадом вырывался из его груди, формируясь в пронзительные ноты всех существующих в музыкальном мире октав. Но это были ноты ужаса, ноты страха и боли. Гудвин до сих пор не мог забыть это ужасное, мерзкое, зеленое существо, касающееся своими щекотными лапками его детской плоти.
И сейчас в его душе творилось нечто подобное. Детский страх основывается на боязни неизвестного, вторгшегося в детский мир. Страх взрослого же базируется на неспособности понять ситуацию, в которой это неизвестное появляется. Взрослая сформировавшаяся личность, уже усвоившая азы и основные постулаты этого мира, столкнувшись с чем-то, не вписывающимся в рамки его сознания, отказывается верить до самого последнего момента и этим отгоняет страх. Но, когда ситуация подходит к критическому моменту, когда уже нет смысла отрицать действительное, здесь начинается самый настоящий ужас. Ибо фантазии ребенка можно направить в определенное русло, переориентировав его страх на нечто доброе и положительное. А отчаявшийся, испугавшийся, а главное, разумный взрослый человек не нарисует в своем сознании мягкого и пушистого котенка вместо неведомого.
И Гудвин сейчас в полной мере осознавал то, что он находится в своей кровати, напротив окна своей квартиры – он узнавал его по силуэту горшка с кактусом в зеленоватом свечении. Такой горшок – в виде китайской вазы – был эксклюзивным сосудом, выполненным под заказ. И поэтому в принадлежности окна Гудвин нисколько не сомневался.
Проблема состояла в том, что кроме кровати, окна и самого Гудвина, вокруг не было ничего. Черная, бесконечная пустота. Ни звуков, ни эха, абсолютно ничего. Лишь тонущий в черном мраке бледно-зеленый свет, пробивающийся сквозь оконное стекло.
Страх заполнил всю сущность Гудвина. Он не мог понять, что происходит, куда делись его обои и паркет, куда исчез плазменный телевизор, стоявший в углу комнаты, куда, в конце концов, подевалась сама комната. Страх проникал через каждую пору его кожи и вползал в каждую клеточку его души. Не в силах больше сдерживаться, Гудвин истерично заорал:
– Помогите!!! Люди!!! Помогите!!!!
Тишина была ему ответом.
– О боже! Люди!!!! – горящие глаза Гудвина под взъерошенными волосами стали наполняться безумием. Он понимал, что начинает понемногу сходить с ума. В бессильной злобе он щипал себя, кусал. Несколько раз он оцарапал себя так сильно, что кровь проступила через пижаму. Но морок не уходил. По-прежнему вокруг него была лишь тьма и окно с зеленоватым свечением.
Обессиленный, Гудвин повалился на спину.
– Нет! Нет, так не бывает! Боже, помоги мне! Что со мной? За что? Помоги мне, Господи! Да, я никогда не верил в тебя, но ты же должен помогать людям! Помоги мне!!!! – брызгая слюной, орал в направлении, где раньше был потолок, Гудвин. – Господи, да что же это? – он зарыдал.
Несколько минут его тело тряслось в истерике. Затем он внезапно успокоился и сел на кровати.
– Так. Хорошо. Мне что-то подсыпали в еду за ужином. И у меня галлюцинации. Я брежу! Ха-ха-ха! Это простой бред! Мне всыпали какие-то наркотики, и у меня глюки!! – уже орал Гудвин. – Думаете, я идиот? Я вам сейчас докажу! Вы у меня попляшете, шутники хреновы!!!
Гудвин встал на ноги в кровати. Немного попрыгал, как на батуте, словно сумасшедший клоун из царства безумия. Изо рта его капала слюна, белки глаз бешено вращались.
– Сейчас посмотрим, кто кого! Прыгать…Надо прыгать…Иначе никак…
Гудвин, как мог, разбежался, оттолкнулся от спинки кровати и, что было сил, прыгнул в направлении окна. Ему показалось, что его тело швырнуло с вращающейся центрифуги в снежный, колючий вихрь, который, словно анестетик, лишал чувствительности. Уже в полете ему показалось, что он совершил безумную глупость, что черное Ничто в мгновение ока поглотит его, и ему уже никогда не суждено насладиться теплом солнца и свежестью летнего дождя. Он летел, ведомый невидимыми потоками, словно чайка, раскинувшая крылья, прилегшая на ветер. Когда он прыгал, расстояние до окна казалось не более двух метров, но полет Гудвина уже длился несколько секунд, а до окна еще было приличное расстояние. Его несло, крутило, вертело, переворачивало, но окно все время было перед глазами. Он беспомощно, словно младенец, тянулся к нему руками, как будто был твердо уверен, что в нем обретет свое спасение.
И когда его пальцы уже почти касались подоконника, Гудвин понял, что это его не спасет. Что он никогда не допрыгнет до этого окна. Что черная пропасть поглотит навсегда его тело. Он в ужасе заорал, и в тот же момент окно начало с катастрофической быстротой удаляться. Вначале он подумал, что окно по неизвестной причине стало перемещаться вверх. Но потом он со страхом осознал, что на самом деле, это он начал стремительно падать, влекомый гравитацией неизвестного происхождения. Ускоряясь с каждой долей секунды, Гудвин чувствовал возрастающее на черепную коробку давление, как будто невидимый монстр сдавил его голову своими чудовищными, словно огромные тиски, лапами. По его лицу начала струиться кровь – вероятно, лопнуло несколько кожных капилляров. Сердце колотилось так, что он испугался, как бы оно не сломало ему ребра. Он зажмурил глаза, ожидая, что его разорвет от давления, либо от удара при приземлении – если, конечно, у Ничто есть конечная точка.
«Зеленый дом» ждет тебя! – внезапно ему в голову закрался чей-то шепот, тембр которого можно было сравнить как с шипением змеи, так и с громом иерихонских труб.
Гудвин потерял сознание.
4.
– Как успехи, Доктор? – Хранитель мрачно смотрел впереди себя и барабанил костяшками пальцев по пластиковой поверхности стола.
– Все идет по плану, Хранитель! – бодро отрапортовал Доктор! – Утром завершили процесс временного слияния Номера Один путем самоподавления собственного сознания по Третьей методике Создателя.
– Я про это и говорю, Доктор. И что, вы довольны результатами эксперимента?
– Вполне, Хранитель. Личность вытеснена и слита со следующим прототипом.
– Да. Но вы мне обещали обеспечить сохранность. Как физическую, так и духовную! Нам не нужен нестабильный Источник! Я повторяюсь, чего я обычно не делаю, но в данной ситуации я вынужден вам напомнить об этом в очередной раз! – голос Хранителя приобрел металлический оттенок.
– Уважаемый Хранитель! Я несу личную ответственность за данный проект! И я в очередной раз вас хочу заверить, что все пройдет в соответствии с задуманным планом!
– Ладно. Будем считать, это вопрос исчерпан. Перейдем к следующему. По какой причине вы не устранили необъяснимые аномалии, возникшие во время слияния?
Доктор сглотнул слюну. Это, действительно, была весьма серьезная ошибка, которую он на радостях от завершения первого этапа проекта, не проконтролировал.
– Виноват, Хранитель. Моя вина. Я все исправлю на следующих этапах.
– А вы не подумали о том, что на следующих этапах вам будет не до этого? Что вы должны будете контролировать лишь происходящее, не думая о событиях, имевших место в предшествующих временных отрезках? Вы не подумали о том, что, если в неокрепшее сознание образца попадет хоть пылинка невозможности или непонимания, все может рухнуть?
– Хранитель, – Доктор бормотал, глядя на носки своих ботинок. – Хранитель, я немедленно отдам распоряжение перепрограммировать аномалии, слив их задним числом с последующими этапами проекта.
– Ваше счастье, что об этом проекте никому неизвестно, кроме меня и вас. И моя глупость, что я поддался на ваши уговоры. Вы понимаете, что может произойти, если Источник достигнет искомой стадии, но не по методикам Создателя? Вы отдаете себе в этом отчет?
– Отдаю, Хранитель.
– Тогда идите и работайте! Обо всех результатах докладывать мне лично! Каждые три часа! В экстренных случаях – незамедлительно! Все ясно?
– Да, Хранитель. До встречи.
– До встречи.
5.
Стэнфорд открыл очередную бутылку виски и разлил ее своим близнецам.
– Итак, мы – четверо Стэнфордов! – пьяно провозгласил он! – Четверо братьев, разделенных временем! Мы находимся, хрен знает, где! Хрен знает, когда! И хрен знает, зачем?
Стэнфорд опрокинул стакан. Все настолько перемешалось, что он перестал осознавать себя, как истинного Стэнфорда, из этого, реального времени. Может, он – лишь один из них, выдернутых из непрерывного, нескончаемого потока, а настоящий Стэнфорд – вон тот, в белых кроссовках? Или вон тот, в грязном сером свитере. А может, каждый из них сейчас сидит и думает то же самое про себя? Хотя ему было, по сути, плевать. Первое время Стэнфорд беспокоился, чтобы Доктор его не спутал с остальными, чтобы воспринимал именно его именно как единственно реального Стэнфорда в то время, как остальных стоило считать клонами времени.
Однако после череды непонятных тестов, экспериментов, постоянных уколов и сеансов психотерапии Стэнфорду стало плевать, кто из них кто. Точнее, не плевать, но он отчетливо понял, что не имеет действительной возможности определить, что он тот, за кого себя принимает. Остальные Стэнфорды вели себя в точном соответствии с его манерами поведения, выполняли те же действия, что выполнил бы он в той или иной ситуации.
Кроме того, у Стэнфорда в последнее время стали часто возникать непонятные видения. Все они были разные, и имели абсолютно разный сюжет, но у всех у них было нечто общее, связанное с зеленым цветом. Не обычным зеленым цветом, которым дети рисуют один из цветов радуги, а жуткий, едкий цвет, который туманной змеей вползал в мозг и застревал там, жестоко жаля сознание. И дом. Обязательно везде присутствовал дом такого же зеленоватого оттенка. Стэнфорд никогда раньше в жизни не видел этого дома, и откуда в мозгу возникал его образ, было совершенно непонятно.
Но самое странное, что Стэнфорд стал путаться во времени, в местах, где он был, у него стали появляться провалы в памяти, либо, наоборот, возникать ощущение того, что он раньше был в этом месте, но, когда именно, ему не удавалось вспомнить.
Он пытался записывать свои действия и ощущения в блокноте, но каждый раз блокнот неизменно терялся самым непостижимым образом. Так, один раз, когда ему принесли в палату завтрак, Стэнфорд как раз заканчивал очередную запись. И, как только дверь палаты открылась, он тут же спрятал блокнот под подушку. Когда разносчик ушел, Стэнфорд блокнота под подушкой не обнаружил, хотя был готов поклясться, что разносчик не подходил так близко, чтобы суметь вытащить блокнот.
Иногда он начинал завтрак, когда за окном едва вставало солнце, но, как только он заканчивал пить свой кофе, за окном уже мерцали сумерки. Стэнфорду казалось, что он сходит с ума. Нет, он, конечно, знал, что находится на лечение в психиатрической больнице, но, до перевода к Доктору, у него наблюдалось явное улучшение. Ему даже снизили ежедневную дозу принимаемых лекарств. Сейчас же он стал сомневаться, что по-прежнему находится в психиатрической лечебнице. Вокруг сновали люди в белых халатах, в воздухе стоял запах лекарств, но он не видел ни одного пациента, кроме себя и своих двойников. Не могли же ради него отгрохать целый больничный комплекс? А комплекс явно был немалым. Только Стэнфордам разрешалось свободное посещение четырех этажей. А сколько их было всего – оставалось только догадываться. Но, судя по обилию кнопок в кабине лифта – не менее двенадцати. Что творилось на остальных этажах – ни одному из Стэнфордов было неизвестно, доступ был ограничен.
Один раз Стэнфорд попытался нажать кнопку десятого этажа. Он просто действовал наугад и нажал на первую попавшуюся. Однако лифт остановился лишь на разрешенном этаже, а, когда двери открылись, на пороге его уже встречал Доктор с укоризненной усмешкой. Стэнфорд молча посмотрел на Доктора и, ничего не говоря, прошел мимо.
Но окончательно Стэнфорд сорвался, когда однажды, проснувшись утром, он обнаружил, что их, Стэнфордов, всего четверо, хотя – он был уверен – что только вчера их было пятеро. Когда он поведал об этом остальным, Стэнфорды пожали плечами и переглянулись. Один из них обратился к Стэнфорду:
– Честно говоря, я уже и сам запутался. Пятеро, четверо, какая разница! Все равно вы все всего лишь мои отражения. Будь вас хоть сто штук, мне плевать. Я не знаю, для чего Доктор создал вас, но он-то понимает, что истинная личность – это я. А вы всего лишь тени. Так стоит ли убиваться из-за того, что сегодня солнце зашло за тучу, и одна из теней просто пропала? – он ухмыльнулся.
Стэнфорд опешил.
– Ты в своем уме? Это я истинный! А вы все – мои клоны, кто из прошлого, кто из будущего!
– С чего ты взял? – спросил Стэнфорд-1.
– Да с того, что мне это сказал Доктор, когда я лежал в смирительной рубашке. Он предупредил, что вы его помощники, и взял с меня клятву, что я не причиню вам зла.
– Секунду! – вдруг подал голос Стэнфорд-2. – Это мне сказал Доктор, когда я лежал в смирительной рубашке. – Тогда еще какой-то идиот ворвался в комнату и…
– …И раскрошил битой кораблик, стоявший на шкафу! – внезапно вмешался в разговор Стэнфорд-3.
Все четыре Стэнфорда переглянулись.
– Может быть… Это моделирование аналогичных ситуаций? Чтобы ввести нас всех в заблуждение? – неуверенно спросил Стэнфорд-1.
– Зачем? Кому это надо? – возразил Стэнфорд. – Мне кажется…
– Стоп! Давайте сделаем так! – предложил Стэнфорд-2. – Каждый из нас возьмет бумагу и ручку и напишет свой график вчерашнего дня – где был, что делал, во что был одет, что ел, что пил, что снилось и так далее. И тогда – а я считаю, каждый из нас думает об одном и том же – мы подтвердим либо опровергнем наши предположения.
Спустя полчаса Стэнфорды обменялись исписанными листками бумаги. После прочтения Стэнфорд-1 молча поднялся и подошел к бару. Достав оттуда бутылку виски и четыре бокала, он вернулся к остальным и налил всем до краев.
– За меня! – воскликнул он, обведя взглядом близнецов.
– За меня! За меня! За меня! – словно эхо в горах, вторили ему три одинаковых крика.
6.
– Рано. Слишком рано. Он опережает события. Источник мощнее, чем я предполагал, – Хранитель наблюдал за четверкой Стэнфордов на экране монитора.
– Это же прекрасно! – возразил Доктор. – Чем мощнее Источник, тем у нас больше шансов на успех!
– Отнюдь. Тем у
– Уверен, Хранитель. Источник сейчас взволнован, не более того. Он обнаружил факторы, не укладывающееся в его обычное сознание, и это его тревожит. Но изменить что-либо он все равно не в силах. Он еще не обладает достаточной функциональностью для этого.
– Сейчас – нет. Но что будет после остальных слияний? Не повлечет ли это за собой непредсказуемые последствия? Еще не поздно уничтожить Источник и отказаться от проведения дальнейшего эксперимента.
– Помилуйте, Хранитель! Мы прошли только первый этап. Я уверяю вас, что все под контролем. Уничтожить его мы сможем в любой момент!
Хранитель молчал. Он взвешивал все «за» и «против». «Против» явно перевешивала. Но он привык идти во всем до конца. И еще ни разу он не терпел поражения. Быть Хранителем Времени – тяжелая ноша, и вынести ее может далеко не каждый Дитя Создателя. Малейшая ошибка может обернуться непоправимой катастрофой. Ничтожная аномалия способна уничтожить целые цивилизации. Так, один из Хранителей допустил возникновение в параллельном измерении невозможной геометрической фигуры, в результате чего на Земле была уничтожена Атлантида. Доказательство теоремы Ферма предварило истребление целой расы, существовавшей за миллионы лет отсюда. Старина Лоренц называл это «эффектом бабочки» Ошибки случались. Но всякий раз потери от ошибок можно было компенсировать. В случае создания автономного Источника, обладающего необходимой мощностью, это было исключено, равно как априорно исключались сами возможности совершения ошибок, «эффект бабочки» сводился к нулю.
– После завершения второго этапа я докладываю обо всем Комитету. – промолвил Хранитель после длительного молчания. – Я не намерен нести полную ответственность за происходящее. На этом все! До встречи, Доктор.
– Вы совершите грандиозную ошибку, Хранитель, – выдержав паузу, ответил Доктор. – Комитет свернет проект. А вы себе никогда этого не простите. – Он развернулся и вышел из кабинета, не попрощавшись.
7.
«Итак, мы – это я. Если, конечно, я окончательно не спятил, и мои братья-близнецы действительно существуют на самом деле. Что дальше? Допустим, я настоящий. Ну, то есть, из настоящего времени, а их выдернули из другого. Вопрос в чем? Я уверен, что нас было пятеро. Хотя никаких следов пятого мы так и не нашли. Но я уверен, что нас было именно пятеро. Куда делся пятый? Может, он был извлечен из будущего, и мы, наконец, приблизились во времени к его времени? И мы попросту стали им, заняли его место? Интересно, течет ли время в комплексе, или сокращается, имея свое логическое окончание?
Если условно принять время за прямую линию и положить на эту линию две песчинки на расстоянии метра друг от друга. С течением времени они будут сближаться или равномерно двигаться вперед, по-прежнему находясь на том же метровом расстоянии? Если правильная первая версия, то, получается, что мы…Я попросту догнал Стэнфорда-4 во времени и стал им дальше. А если нет? Если мы все живем во времени параллельно, одновременно? Тогда, с другой стороны, по какому критерию определять тот или иной во временных пределах? В миллиардных долях секунды? В миллионных? В сотых? Сколько тогда существует параллельных временных линий, и сколько нас – таких песчинок – лежит на них?» – Стэнфорд лежал, закутавшись в одеяло, и пытался расставить все по своим местам, упорядочить хаос мыслей, мечущихся у него в голове.
Он вспомнил, как в детстве смотрел какой-то фильм, где сумасшедший ученый изобрел машину времени в виде спортивного автомобиля, который, достигнув определенной скорости, перемещался с водителем и пассажирами во времени в любом направлении.
«Там везде были люди, дома, жизнь кипела. Получается, если автор сценария прав, все времена параллельны? И каждая мельчайшая доля секунды течет параллельно такой же доле, и они никогда не пересекаются? И значит, где-то в будущем – будущем, относительно меня, конечно, – есть или уже умер такой же я, с определенной жизнью, определенной судьбой. И для этого я собственная смерть, возможно, уже является прошлым? Так значит, все в мире уже давно предопределено для нас? Смысла что-либо предпринимать нет? Или, если же я сделаю что-нибудь здесь, не входящее в планы того будущего, моя могила исчезнет или, напротив, появится раньше? А если на том месте еще не будет – или уже не будет – кладбища? Как же она появится? Или же мы все-таки можем менять будущее? Так же, как в этом фильме? Но главный герой, как я помню, опять что-то изменил, и его будущее изменилось? А осталось ли то, прежнее будущее? Оно также течет параллельно или же исчезло? Или их множество, этих будущих? Но количество вариантов развития событий все равно ограничено, пусть их и будет огромное число, но это все ограниченное число. Тогда кто определяет, сколько их? Кем уничтожаются лишние и дополняются недостающие? Кроме того, человек не существует сам по себе, он живет среди других людей, участвует в событиях, и каждый человек, каждое событие, так или иначе касающееся человека, также имеет свою временную линию, на которой лежит его судьба. Получается колоссальная паутина, сотканная из нитей судеб, вариантов развития, этакий лабиринт, по которому движется автомобиль судьбы, сворачивающий том или ином в направлении. Но кто тогда определяет маршрут этого автомобиля?
С другой стороны, другой автор, например, описал самолет с пассажирами, попавший на несколько минут в прошлое. И там, в прошлом, было совершенно безлюдно, не было звуков, запахов, эха. Все переместилось в так называемое настоящее. А прошлое уничтожалось ужасными чудовищами, которые следуют за человечеством по пятам во времени. Вопрос в том, пытаются ли они нагнать человека во времени, чтобы его уничтожить, или же являются чистильщиками, мусорщиками прошлого – остается открытым.
Если принять во внимание наличие Стэнфорда-4, который исчез, наиболее предполагаемым вариантом является то, что песчинки на линии времени сближаются. И одна песчинка догнала другую, воплотившись в нее. Но если так, откуда тогда этот Стэнфорд-4 вообще взялся? Ведь тогда там, в будущем, не должно быть никого и ничего. Кто положил эту песчинку на линию впереди настоящего? А может, мы его вовсе и не догнали? Может, его попросту… Убили? Тоже не факт. Стэнфорды описали в своих записках действия Стэнфорда-4, а я помню, что эти действия совершал именно я, как вон тот эпизод с книгой, которую он якобы швырнул. Я прекрасно помню, что это именно я вчера запустил книгой в своего двойника за то, что он неудачно уронил окурок и прожег мою куртку. С другой стороны, ухо, куда я ему попал, болит именно у меня… К черту все! Спать! Завтра что-нибудь придумаем! Я уверен, что я – настоящий Стэнфорд! Я и только я! А эти… двойники… они еще пожалеют, что посмели сомневаться в моей истинности! Все! Спать! Спать…»
8.
– Внимание! Он заснул. Переходим ко второму этапу! – Доктор сидел перед пультом с многочисленными кнопками и мерцающими лампочками и табло. – Готовьтесь к переходу! Начали!
– …
– О, Создатель! Что это?!?!
9.
Айрин была примерной секретаршей. Малейшее приказание шефа тут же беспрекословно исполнялось с безукоризненной точностью. Надо заметить, что шеф никогда не позволял себе вольностей, несмотря на вызывающую короткую юбку и глубокое декольте. Фигурка и мелодичный голосок Айрин не могли не вызвать шквал определенных чувств и желаний лишь у мертвого. Тем не менее, шеф держал себя в руках, максимум позволяя себе высказать какую-нибудь безобидную колкость в ее адрес, на которую Айрин отвечала белоснежной улыбкой.
Потрясающая внешность Айрин необычно сочеталась с ее природным интеллектом. Айрин часто подсказывала своему боссу нужный выход из сложной ситуации. Причем решение проблемы обычно лежало на самой поверхности, но нужно было обладать особым складом мышления, чтобы его найти. Айрин, как оказалось, была прекрасным тактиком и стратегом, иной раз ей достаточно было бегло пробежаться взглядом по стенограмме очередного заседания конкурентных фирм, добытой службой безопасности треста, как она незамедлительно прогнозировала вероятные ходы противника. Когда шеф хвалил ее, выдавая очередные премиальные за прекрасную работу, и удивлялся ее способностям, Айрин краснела и отшучивалась, что всему виной стратегические компьютерные игры и квесты, за которыми она провела все детство, студенчество, да и сейчас частенько проводила перед монитором бессонные ночи.
Поделиться книгой: