Если точно следовать рассказу ал-Мас'уди и считать, что в.линана были действительно древнейшим народом, от которого пошли сакалиба, то напрашивается аналогия с названием венеты. В самых ранних источниках венеты выступают как предки славян. Иордан (VI в.) называет венетами этническую общность, к которой принадлежат сплавины и анты [10, с. 120, 142].
Идентификация с венетами предполагает, что источник информации был не славянским, а западным, германским. Мы знаем, что ал-Мас'уди использовал и западные источники. Его рассказ о франках, например, частично основывается на каком-то арабском переводе истории франков, написанной в 328 г. х. (18 октября 939 — 5 октября 940 г.) епископом Годмаром для ал-Хакама II, в ту пору наследника андалусского престола [154, т. 3, с. 67; 291, т. 1, с. 256]. В силу того, что рассказы о франках и сакалиба принадлежат к единому своду, не вижу причин, почему ал-Мас'уди не мог почерпнуть часть сведений о сакалиба из европейских источников или, скорее, их андалусских интерпретаций.
Идентификация в.линана с Veneii может быть подкреплена и графической конъектурой. Вината (Veneti) с долгими гласными весьма близко к в.линана, и не исключено, что какое-либо из этих слов было в первоначальном тексте.
Но, предполагая, что в.линана ал-Мас'уди — Veneti европейских источников, мы сталкиваемся с проблемой имени их правителя. Кто и когда мог пользоваться такой властью над венетами? Можно подумать, что речь идет о Само, но предложить приемлемую графическую конъектуру практически невозможно.
Для того чтобы понять, кем мог быть Мадж.к ал-Мас'уди, следует еще раз обратиться к сведениям, сообщаемым о нем. Мадж.к предстает как правитель, наделенный верховной властью. Все правители сакалиба повиновались ему. После Мадж.ка строй, по которому жили сакалиба, рухнул, и каждым их народом стал править его собственный князь. Дополнительные сведения находим мы в одном из вариантов рукописи: имя Мадж.ка стало потом общим для всех правителей сакалиба.
Мне представляется, что изложенные ал-Мас'уди сведения о царе Мадж.ке относятся к Карлу Великому. Имя Карла стало в славянских языках именем нарицательным для обозначения правителя (король) и в этом смысле общим для многих князей. Походы Карла Великого привели к подчинению многих славянских народов государству франков. Согласно биографу Карла Великого Эйнхарду (род. около 770 г., ум. в 840 г.), Франкскому королевству подчинялись тогда все народы от Вислы до Рейна [87, с. 44]. Но после смерти Карла Великого многие славянские народы перестали подчиняться франкам, и править у них стали их собственных князья.
Сказанное приводит к следующему пониманию фрагмента о Мадж.ке и народе в.линана. Источник информации — какое-то западное сочинение, известное ал-Мас'уди, скорее всего, по андалусским интерпретациям. Сведения источника таковы: славян называли прежде венетами, но ныне каждое племя имеет свое название. Когда-то эти венеты подчинялись одному королю, т. е. Карлу Великому; ему принадлежала верховная власть над их князьями. Король, тем самым, был повелителем венетов. После смерти короля славяне освободились, и каждым их народом стал править его собственный князь. Имя умершего монарха, Карл, стало у славян нарицательным словом, означавшим правителя, и в этом смысле применялось ко многим князьям.
Последний вопрос, связанный с идентификацией Мадж.ка, касается графической конъектуры. Какая ошибка переписчика могла превратить Карла Великого в Мадж.ка? Ответить на этот вопрос однозначно нельзя. С одной стороны, написание Мадж.к может быть попыткой передать слово Magnus, то есть Великий, каковой эпитет добавлялся к имени Карла (Karolus Magnus). В этом случае графической конъектурой станет, скорее всего, Мадж.и или Магн, что недалеко от Мадж.к. Но нельзя исключать, что Мадж.к — искаженное переписчиком написание Карл или Карлух. О возможности искажения свидетельствует хотя бы тот факт, что в каирском издании «Мурудж аз-Захаб» имя Карла Великого пишется Наз.ла [291, т. 1, с. 256]. Представим себе арабское написание Карлух. Если две точки над кафом исчезают, например, по небрежности одного из переписчиков (а в случае с написанием Наз.ла произошло нечто подобное: каф потерял одну точку, став похожим на фа'; впоследствии фа' превратилось в нун), каф становится практически неотличимым от мима. С другой стороны, лам и ха', помещающиеся на конце Карлух, легко спутать с кафом; не следует забывать, что в одной из рукописей пишется не Мадж.к, а Мах.л. Карлух, таким образом, легко могло превратиться в Мар.л или в Мар.к, что весьма близко к Мах.л и Мадж.к.
Перейдем к рассмотрению сведений ал-Мас'уди о правителях сакалиба. Выше уже говорилось, что рассказ о трех правителях сакалиба представляет собой особый фрагмент. Он никак не связан ни с рассказом о Мадж.ке, ни с перечнем народов сакалиба. Отсюда было бы неправомерно приписывать ему западное происхождение; более того, приступая к его анализу, следует учитывать и другую возможность, а именно — что ал-Мас'уди сам скомпилировал в один рассказ сведения о правителях, известные ему по разным источникам.
Первый из правителей сакалиба — 'л.дир. Идентификация этого человека спорна. Некоторые ученые, в том числе современные, воспринимают первые алиф и лам как определенный артикль, читают ад-Дир и видят в князе, носившем это имя, киевского Дира (518, с. 50; 454, с. ХХХIII; 476, с. 106; 358, с. 54; 578, с. 142, 176]. Такая трактовка, однако, представляется абсолютно нереальной. Что заставило ал-Мас'уди включить убитого задолго до него киевского князя в число современных ему правителей? И зачем понадобилось арабам добавлять к иностранному имени определенный артикль? Обычно в арабском языке этого не делается.
Очевидная слабость отождествления 'л.дира с киевским Диром заставила ученых искать другие варианты идентификации. М. Шармуа читал Аддин и интерпретировал это как искаженное написание имени Отгона Великого [58, с. 97]. Т. Левицкий полагал, что речь идет о каком-то князе живших в бассейне Вислы хорватов, которого мусульманские купцы почему-то называли осетинским словом алдар, т. е. правитель [523]. А. П. Ковалевский видел в 'л.дире герцога Лотарингии, которого арабы, по его мнению, называли ал-Лудйар; при этом он исходил из того, что и рассказ о трех правителях сакалиба — западного происхождения [356, с. 71]. Наконец, П. Раткош и особенно А. М. Х. Шбуль возражали против любых попыток отождествления 'л.дир с каким-либо именем, полагая, что под этим словом скрывается название страны или народа [1876, с. 310; 592, с. 185–186 соотв.].
Попробуем установить, кем мог быть 'л.дир. Ал-Мас'уди особо подчеркивает, что в страну, где стоит у власти этот правитель, направляются мусульманские торговцы. Речь, следовательно, идет о стране, с которой мусульманский мир поддерживал тесные торговые отношения. В Центральной и Восточной Европе такому описанию более всего отвечала бы Волжская Булгария, и именно ее правитель Алмуш представляется мне наиболее вероятным прототипом 'лдира. Имя Алмуша ал-Бакри пишет как 'л.м._.и.р[92], что очень близкок 'л.дир. Прийти к такому отождествлению можно и иным путем. К. М. Френ, исследовав татарские исторические предания, пришел к выводу, что Айдар, царь, при котором волжские булгары приняли ислам, — Алмуш, но имя Айдар представляет собой искаженное йылтывар, титул Алмуша [95, с. LVI, прим. 2]. Соглашаясь с ним, А. Зеки Валили Тоган привел несколько вариантов написания йылтывар в рукописях [227, с. 109]. Один из этих вариантов — 'ил.д.б.р — очень близок к 'л.дир.
Каким образом Алмуш стал под пером ал-Мас'уди правителем сакалиба? По всей вероятности, ал-Мас'уди основывается здесь на каких-то сведениях, восходящих к рассказу Ибн Фадлана, где, как показано выше, Алмуш именуется правителем сакалиба. Так как ал-Мас'уди составлял свой рассказ о сакалиба путем компиляции, он мог просто включить туда упоминание о человеке, названном в его источнике малик ас-сакалиба.
Идентификация второго правителя сакалиба представляет собой более трудную задачу. Некоторые ученые принимали одно из написаний — ал-авандж — и видели в нем искаженное имя чешского короля Вацлава I (Венцеслав) [224, с. 49]. Но здесь мы вновь сталкиваемся с неразрешимой проблемой определенного артикля; кроме того, почему Вацлав, известный своими миролюбием и набожностью и провозглашенный святым, изображается у ал-Мас'уди как воитель, ведущий борьбу с франками и ромеями? «В этом царе-воителе, — писал И. Лелевель, — нельзя видеть упоминаемого вновь короля чешских дулебов, набожного церковного псалмопевца. Это совсем другой человек, какой-нибудь вождь хорватов или язычников-нарентан, способный вести войну с ромеями, франками и лангобардами» [518, с. 50]. Пытаясь спасти эту идентификацию, Л. Хауптманн заявил, что фраза о войнах относится не к чехам, а к венграм [476, с. 109], но его поправка не была принята ученым миром. Другую аналогию с именем какого-либо правителя первой половины X в. найти сложно, и многие ученые пришли к заключению, что речь идет не об имени, а о географическом названии. Й. Маркварт, а впоследствии Т. Левицкий предлагали чтение малик ал-ифраг или малик ал-фараг, то есть правитель Праги, король Чехии [540, с. 100, 142; 524, с. 356]. А. П. Ковалевский читал малик ал-ифрандж, но ифрандж в его трактовке означало не франков, а франконцев, которые в начале X в. боролись с германскими королями за свою независимость [356, с. 71].
Оставим на некоторое время второго правителя и перейдем сразу к третьему. Идентификация малик ат-турк (правитель тюрок) не вызывает сомнений. Речь идет о венграх, которые в первой половине X в. уже жили в Паннонии. «Тюрками» называли венгров многие современные ал-Мас'уди авторы — Константин Багрянородный [14, с. 158/59 и далее], неизвестный андалусский географ, упоминание которого о «городе М.рава» рассмотрено выше, Мутаххар ал-Макдиси [144, с. 65], Ибрахим Ибн Йа'куб [232, с. 332]. В описании северных народов венгры именуются «народом из тюрок». Идентификация венгров с ат-турк данного фрагмента не противоречит сведениям об ат-турк, которые дает ал-Мас'уди. Завоевание венграми Паннонии и покорение ими славян стало причиной появления в источнике ал-Мас'уди фразы о том, что ат-турк — сильнейшие из сакалиба. Что касается упоминания автора о красоте «тюрок» (венгров), то аналогичную фразу можно найти, например, в описании северных народов [313, с. 588; 175, ар. текст, с. 22].
Вернемся теперь ко второму правителю. Из того, что ал-Мас'уди говорит сначала о царе волжских булгар, а затем — о правителе венгров, можно сделать вывод, что он повествует не о государях сопредельных стран, а о наиболее известных монархах своей эпохи, которых, с его точки зрения, можно было охарактеризовать как повелителей сакалиба. Речь, таким образом, идет о каком-то достаточно хорошо известном мусульманам властелине. Ал-Мас'уди сообщает о нем и некоторые конкретные сведения: он воюет с румийцами, франками и ан-нукбард. Какой смысл вкладывается при этом в понятие ан-нукбард, установить непросто, так как оно может быть искаженной формой названия ан-нубард, лангобарды, или ан-нукарда, т. е. unguri, мадьяры; обе формы встречаются в «Мурудж аз-Захаб» [291, т. 1, с. 255 и т. 1, с. 125 соотв.]. Сравнение данного фрагмента с более поздними источниками не только не проясняет, но еще более запутывает ситуацию. У ал-Бакри фраза о войнах относится ко всем сакалиба [232, с. 340], а Йакут, цитируя ал-Мас'уди, говорит только о войнах с румийцами[93].
Таким образом, малик ал-ф.р.н.дж — достаточно известный правитель, ведущий войны с Византией и, возможно, с франками и ан-нукбард. Переменных в этом уравнении слишком много, и дать четкую однозначную идентификацию невозможно. Как представляется, описание ал-Мас'уди может относиться к двум людям. Один из них — киевский князь. Слово ф.р.н.дж в этом случае следовало бы интерпретировать как «варяги», а историческая ситуация выглядела бы следующим образом: под войной между ал-ф.р.н.дж и румийцами подразумеваются походы киевских князей на Византию, о которых ал-Мас'уди, судя по его произведениям, знал [135, с. 140–141], под войнами с ан-нукбард — войны киевских князей с кочевыми племенами. Что касается известий о войнах с франками, то, по мысли ал-Мас'уди, русы предпринимали морские походы против европейских стран; например, известие андалусцев о нападении неких язычников (ал-маджус) на побережье мусульманской Испании ал-Мас'уди трактует в том смысле, что нападавшими были русы [291, т. 1, с. 101].
Другая возможная идентификация — с правителем болгар. У ал-Мас'уди болгары предстают как весьма воинственный народ. В «Мурудж аз-Захаб» сообщается, что правитель ал-булгар посылает свои отряды против Константинополя, Рима, Андалусии, земель франков и галисийцев [291, т. 1,с. 113–114]. В этом рассказе, правда, сливаются воедино сведения сразу о нескольких народах. Правитель ал-булгар принимает ислам во времена халифа ал-Муктадира, затем идет войной на Константинополь, а после этого его отряды доходят до Андалусии. В образе царя ал-булгар причудливо соединяются черты правителя волжских булгар Алмуша, к которому при ал-Муктадире в 921–923 гг. ездило посольство Ибн Фадлана, в том числе и для наставления в вере, царя дунайских болгар Симеона, чьи войска в 924 г. стояли у стен Константинополя, и вождей венгров, предпринимавших рейды на европейские страны и мусульманскую Испанию. К этому фантастическому, но вполне реальному для ал-Мас'уди «собирательному образу» могла относиться фраза о войнах с румийцами, франками и ан-нукбард: борьба с румийцами — войны между дунайскими болгарами и Византией, с франками — походы венгров на европейские страны, с ан-нукбард — набеги венгров же на Италию (если речь идет о лангобардах) или войны дунайских болгар с кочевниками из причерноморских степей (если речь идет о тюрках). Наиболее вероятной графической конъектурой в этом случае было бы ал-бургар[94], под каким именем дунайские болгары выступают в «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф» [135, с. 6, 67, 182].
Таким образом, три правителя сакалиба — Алмуш, киевский князь или царь дунайских болгар и правитель венгров. Такая компиляция появилась на основе неверных сведений или ошибок ал-Мас'уди. Сведения об Алмуше восходят к какой-то, если судить по написанию имени царя, искаженной передаче рассказа Ибн Фадлана. При этом ал-Мас'уди, видимо, включил это упоминание в свой трактат чисто механически, так как он не идентифицирует 'л.дира с правителем волжских булгар. Фраза о войнах малик ал-ф.р.н.дж составлена ал-Мас'уди и отражает его собственные представления о походах русов, дунайских болгар или венгров. Рассказ о «правителе тюрок» появился, скорее всего, под влиянием сведений о завоевании венграми Паннонии и покорении ими славян. Надо заметить, что представления ал-Мас'уди о венграх были весьма смутны, ибо их походы в Европе он приписывает то объединенным силам венгров, башкир и печенегов [291, т. 1,с. 127], то, как отмечено выше, дунайским болгарам [291, т. 1, с. 114]. Такие расхождения можно объяснить единственно тем, что ал-Мас'уди опирался на разные источники и механически компилировал их данные. Думается, что и в данном случае ал-Мас'уди следует за своими источниками. Имея сведения, что тюрки/венгры сильнее славян и подчинили их себе, он изображает их сильнейшим народом сакалиба.
Несколько фрагментов, на примере которых можно видеть, какое понятие имел ал-Мас'уди о сакалиба, обнаруживаются и в «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф». Весьма интересны упоминания о сакалиба, живших в бассейнах крупных рек. В одном фрагменте ал-Мас'уди сообщает, что сакалиба, а также другие северные народы живут на реке Тана'ис, текущей с севера на юг и впадающей в море Бунтус, т. е. в Черное море, Понт [135, с. 67]. Идентификация этой реки весьма затруднительна, так как сведения ал-Мас'уди о ней противоречивы. В «Мурудж аз-Захаб» ал-Мас'уди упоминает о реке Б.т.нан. с, несомненно, тождественной с Тана'ис «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф», но она впадает не в море Бунтус, а в море Майутис, то есть в Азовское море, Меотиду [291, т. 1, с. 72]. Понятия о Черном и Азовском морях тоже различны. В «Мурудж аз-Захаб» ал-Мас'уди сообщает, что моря Бунтус и Майутис сообщаются между собой, а далее пишет, что они, по-видимому, представляют собой единое море, а под названиями Бунтус и Майутис он далее будет разуметь оба [291, т. 1, с. 75]. В «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф» ал-Мас'уди пишет о том же совсем по-иному: Майутис — не море, а озеро, сообщающееся с Бунтусом. В то же время о тождественности Бунтус и Майутис ал-Мас'уди говорит уже менее уверенно, замечая лишь, что находятся люди, полагающие, что озеро Майутис и море Бунтус — одно и то же море [135, с. 67].
Приведенные выше сведения показывают, что путаница у ал-Мас'уди возникает в связи с его интерпретацией материала. Греческие названия рек и морей указывают на то, что первоисточник информации следует искать в греческой географии. Придя к этому выводу, мы без труда распознаем начальные сведения ал-Мас'уди: Дон (Тана'ис) впадает в Азовское море (Меотида, Майутис). Но у ал-Мас'уди этот рассказ приобретает со временем другое звучание, и река в его изображении впадает не в Майутис, а в Бунтус. Далее ал-Мас'уди сообщает, что Тана'ис вытекает на севере из большого озера [291, т. 1, с. 72]. Такая информация совершенно неприменима к Дону, но объяснима, если говорить о Днепре. Выше отмечалось, что средневековые географы судили о течении рек по маршрутам купцов. Путь «из варяг в греки» по Днепру наверняка был известен мусульманским авторам. Некоторые купцы-русы начинали свой путь в Константинополь от Ладожского озера. Именно путь от Ладоги до Черного моря породил, как представляется, идею о существовании реки, текущей из большого озера с севера на юг и впадающей в Черное море. Ал-Мас'уди, видимо, пытается отождествить ее с известным ему по письменным, восходящим к греческим источникам Тана'исом, и в его изложении появляется фантастическая река, сочетающая в себе черты Дона и Днепра. Заметим, что в сакалиба, помещенными на берега Тана'иса, т. е. фактически Днепра, следует, разумеется, видеть славян Киевской Руси.
Другая река тоже впадает в море Бунтус; она называется Д.н.б.х, или, на «языке сакалиба» (би-с-саклабиййа), М.лава. На этой реке живут нам.джин и м.рава из сакалиба; на ней же поселились принявшие христианство бургары [135, с. 67]. К описанию этой реки ал-Мас'уди возвращается в другом месте; на этот раз он упоминает о реке, именуемой на «языке сакалиба» (би-с-саклабиййа) Д.наби, на которой живет много сакалиба, болгар и других северных народов [135, с. 183].
Звуковое сходство, а также упоминание о болгарах определенно указывают на то, что под упомянутой рекой подразумевается Дунай. Это название с легкостью просматривается в форме Д.наби. Огласовка над долом неизвестна, однако если читать Дунаби, мы получим слово, близкое к старославянскому Доунавъ[95]. Окончание би вряд ли может служить аргументом против, ибо таким образом арабы иногда передавали славянское «в»; название русского города Турова ал-Идриси пишет как Туруби [128, с. 903, 904, 912; 147, т. 2, с. 193–196; 357, с. 128]. Большие трудности возникают с другим словом, которым у ал-Мас'уди сакалиба называют Дунай. Явные различия в названии подсказывают, что М.лава — не сам Дунай, а скорее один из его притоков. Из всех притоков Дуная по звуковому сходству более всего подходит Млава в Сербии, впадающая в Дунай немного западнее Браничева, однако сказать, почему река, на которой живут немцы (нам.джин), мораване (м.рава) и болгары, называется по имени притока, не имеющего к ним никакого отношения, сложно. В то же время других возможных идентификаций мы тоже не находим. Интересна гипотеза М. Й. Де Гуйе, предлагавшего считать М.лава искажением от Мурава, т. е. Морава (в Чехии) [135, с. 6, прим.][96]. В смысловом отношении такое чтение лучше подходит к контексту; если принять эту поправку, появление слова М.лава следует объяснять не ошибкой переписчика, а неправильной записью со слуха.
Упоминание о нам.джин и м.рава наводит на мысль о том, что данный фрагмент связан с перечнем племен сакалиба в «Мурудж аз-Захаб». По всей вероятности, мы имеем дело с продолжением рассказа славянского информатора, вернее, с другой его частью, где рассказывается о местах проживания различных народов. Реки информатор называет по-славянски, и следует отметить, что источник ал-Мас'уди, а затем и он сам сообщают, что так они именуются на «языке сакалиба».
Изложенные выше материалы позволяют, кажется, сделать некоторые общие замечания о представлениях ал-Мас'уди о сакалиба. Их определяющая черта — то, что они сложились не на основе личных наблюдений, а под влиянием источников. Используя источники, ал-Мас'уди часто неверно интерпретировал содержавшуюся в них информацию; отсюда появление в его географии фантастических образов, таких, как булгар (волжские булгары, дунайские болгары и венгры), или Тана'ис (Дон/Днепр). То же самое можно сказать и об употреблении понятия сакалиба. Ал-Мас'уди соединяет все фрагменты, которые в его источниках имеют отношение к сакалиба, но делает это механически, часто не понимая смысла. Описание славяно-германского региона становится под пером ал-Мас'уди рассказом о сакалиба; сходным образом правители, установившие свою власть над славянами (Карл Великий, правитель венгров, царь дунайских болгар или киевский князь), а также малик ас-сакалиба Алмуш причисляются к правителям сакалиба. Ал-Мас'уди, таким образом, применяет название сакалиба не только к славянам, однако это вызвано не его манерой употреблять слово сакалиба в расширенном значении, а многочисленными ошибками в интерпретации материалов, проверить правильность которых он не мог; такие ошибки совершает он и в других местах. В то же время там, где ал-Мас'уди не полагается полностью на свои источники, он употребляет слово сакалиба в значении «славяне». Примером тому может служить описание Днепра. Рассказывая о реке Тана'ис, ал-Мас'уди в то же время наделяет ее описанием Днепра. Помещая на Днепр сакалиба, ал-Мас'уди применяет это название к славянам Киевской Руси.
7. Ал-Истахри (ум. после 951 г.) и Ибн Хаукал (писал в 988 г.)Географические трактаты ал-Истахри «Книга путей и государств» («Китаб Масалик ал-Мамалик») и Ибн Хаукала «Облик земли» («Сурат ал-Ард») весьма близки друг к другу. Ал-Истахри в основном воспроизводит сведения более раннего географа ал-Балхи (род. около 849/ 50 г., ум. в 934 г.); Ибн Хаукал копирует большую их часть, добавляя от себя некоторые новые данные. Поэтому при анализе сведений о сакалиба у этих авторов необходимо всякий раз определять, какие данные принадлежат ал-Истахри, какие — Ибн Хаукалу.
Сведения о сакалиба у ал-Истахри довольно скудны. Описания сакалиба нигде не дается. Единственная фраза, посвященная сакалиба, гласит, что протяженность их страны — около двух месяцев пути в длину и приблизительно столько же в ширину [219, с. 10; ср.: 279, с. 24]. Ал-Истахри, очевидно, не располагал рассказами путешественников, побывавших в землях сакалиба; отсюда судить о том, какой смысл вкладывается в понятие сакалиба, можно только по географической локализации.
В силу того, что ал-Истахри упоминает о сакалиба в основном мимоходом, точно установить смысл этого названия в его произведении удается не всегда. Яснее всего упоминание о сакалиба во фрагменте, посвященном определению протяженности земли с севера на юг. Воображаемая линия, соединяющая северную оконечность земли с южной, начинается у Окружающего моря, проходит через земли Гога и Магога, затем за страной сакалиба ('ала захр ас-сакалиба), потом пересекает земли сакалиба и внутренних болгар (Булгар ад-Дахила) и идет к румийцам, а оттуда — в Сирию, Египет и далее на юг [219, с. 7; ср.: 279, с. 21]. Понятие «внутренние болгары», как верно отмечали Д. А. Хвольсон и Й. Маркварт, означает дунайских болгар [27, с. 83; 540, с. 517–518], ибо сам ал-Истахри говорит впоследствии, что внутренние болгары — христиане [219, с. 226]. Понятие ард Булгар ад-дахила ва-с-сакалиба Маркварт интерпретировал как «Дунайская Болгария», полагая, что Булгар ад-дахила и сакалиба — взаимозаменяемые понятия [540, с. 517]. Такая трактовка вызывает сомнения[97], хотя совершенно бесспорно, что сакалиба данного фрагмента — северные соседи Византии.
Аналогичную информацию о сакалиба ал-Истахри излагает и в другом фрагменте, где описывает пределы христианских земель. Христианские народы обозначаются здесь словом рум[98], а пределы их владений простираются с запада на восток через земли галисийцев, франков, Рим, Афины и Константинополь, а затем далее к стране сакалиба. Но в более узком смысле рум — византийцы. Ал-Истахри вводит понятие «чистокровные Рум» (ар-Рум ал-махд); они живут между Римом и сакалиба. Здесь мы вновь видим продолжение той же линии Рим — Константинополь — пределы земель сакалиба [219, с. 8; 279, с. 23]. В обоих случаях сакалиба — население страны, пределы которой начинались за границами Византийской империи, прежде всего славянские племена Греции и Македонии, а также славяне Болгарии.
Как соседи Византии сакалиба изображены и на входящей в состав трактата ал-Истахри карте Средиземноморья. Они — ближайшие соседи Константинополя, далее помещаются русы, Булгар, Сарир, аланы и франки [180. карта VII, лист 41b]. В таком размещении народов на карте отразилось, очевидно, представление ал-Истахри о сакалиба как о самых близких соседях Византийской империи.
Обратимся теперь к географии Ибн Хаукала. Ибн Хаукал довольно пунктуально переписывает сведения ал-Истахри, и все рассмотренные выше фрагменты можно найти и в его трактате. Следуя за ал-Истахри, Ибн Хаукал сам помещает сакалиба к северу от Византии, вместе с кочевавшими в причерноморских степях башкирами и печенегами [279, с. 181]. Но в одном из фрагментов Ибн Хаукал излагает свои собственные понятия о сакалиба, Важность этого фрагмента такова, что его целесообразно привести целиком.
«Не одна в Андалусии мастерская тираза[99], и изделия их вывозятся в Египет, а некоторые иногда — и в самые дальние пределы Хорасана и в другие земли. Известный предмет вывоза Андалусии — невольники: красивые девушки и юноши, порабощенные в стране франков (Ифранджа) и Галисии (Джилликийа), а также евнухи-сакалиба. Все скопцы-сакалиба в мире привозятся через Андалусию, а оскопляют их тогда, когда они приблизятся к ней; делают это купцы-иудеи. Сакалиба — народ из потомков Яфета. Живут они в стране протяженной и обширной. Хорасанские гази проникают туда со стороны Булгара. Если сакалиба берут в плен в тех краях, то они остаются неоскопленными, как были, и целостность их тел сохраняется. Страна сакалиба протяженна и просторна. Залив, исходящий из Окружающего моря в земле Гога и Магога, пересекает ее, затем течет на запад к Трапезунду, а затем к Константинополю. Страну их разделяет он на две части. На одну половину (по длине) делают набеги хорасанцы, приходящие туда, на другую, северную, делают набеги андалусцы со стороны Галисии (Джилликийа), земель франков (Ифранджа) и лангобардов (ал-Ункубарда), а также Калабрии (Калаурийа). Из пленения ими людей в тех краях многое продолжается и ныне» [279, с. 105–106][100].
Данный фрагмент основывается на географических воззрениях, согласно которым Окружающее море (океан) соединяет со Средиземным пролив, протянувшийся от Крайнего Севера до Константинополя. Автором этой концепции был, скорее всего, ал-Балхи. Отдельные ее элементы можно встретить у ал-Истахри[101], но законченный вид идея пролива приобретает именно у Ибн Хаукала[102]. Что представляет собой этот пролив? Чтение фрагментов целесообразно дополнить изучением составленной Ибн Хаукалом карты мира [279, карта между с. 16 и 17]. Мы видим на ней широкий водный путь, пересекающий земли сакалиба и приходящий к Трапезунду, а оттуда — к Константинополю. При этом в местности, указанной как страна сакалиба, от пролива отделяется большой рукав, идущий в сторону земель русов, булгар, буртасов и хазар и заканчивающийся неозначенным морем. Думается, такие сведения можно интерпретировать лишь одним образом. Речь идет о крупных реках Восточной Европы. «Рукав», идущий от русов к хазарам и впадающий в море, — Волга, сам пролив — Днепр и тот путь, который купцы проделывали, добираясь до его истоков. Вся эта картина основана, очевидно, на сведениях о торговле купцов-русов на пути «из варяг в греки» и, возможно, в конечном счете восходит именно к их рассказам. В древнерусских географических представлениях истоки Днепра и Волги находились в одной местности — Оковском лесу. «Днъпръ… потече из Оковьскаго леса, — читаем мы в «Повести временных лет», — и потечеть на полдне. «…» Ис того же лъса потече Волга на въстокъ, и вътечеть семьюдесять жерелъ в море Хвалиськое» (то есть Хазарское, Каспийское море) [19, с. 11–12]. Ибн Хаукал, видимо, располагал какими-то сведениями о плаваниях русов по Днепру и Волге. О Волге он пишет много, называя ее даже «рекой русов» [279, с. 22]; днепровский путь был ему известен менее. Но, исходя из наших знаний о плаваниях купцов-русов, мы можем объяснить, почему Ибн Хаукал представляет дело именно таким образом. От Балтийского моря и Ладоги купцы по небольшим рекам добирались до верховий Волги и Днепра и направлялись, соответственно, в Волжскую Булгарию и Византию. Зная об этом, Ибн Хаукал чертит карту рек таким образом, что Волга и Днепр смыкаются. С чисто географической точки зрения, такой рисунок — нонсенс, но представление Ибн Хаукала приобретает смысл, если мы предполагаем, что он знал, что из определенного места одни купцы-русы идут по Волге, другие — по Днепру. Далее, завершаясь у Трапезунда, то есть на Черном море, путь по Днепру начинался у моря Балтийского, то есть у части Окружающего моря. Создавалась, таким образом, иллюзия прямого водного пути из Балтийского моря в Черное, и именно этот водный путь, как представляется, имеет в виду Ибн Хаукал, говоря о проливе, идущем от Окружающего моря к Константинополю.
Таким образом, пролив, о котором говорит Ибн Хаукал, следует идентифицировать с днепровским водным путем (аналогию ему составляет Тана'ис ал-Мас'уди). Но, по словам восточного географа, пролив пересекает страну сакалиба, деля ее на две части. Отсюда сакалиба следует идентифицировать с народом, живущим по берегам Днепра, в стране, откуда приходят русы. Здесь возможна только одна идентификация — славянские племена Руси. Далее, если судить по карте, земли сакалиба простираются вплоть до границ рум (в данном случае под этим названием понимаются все европейские христианские народы).
Но такой вывод немедленно наталкивается на возражение. У Ибн Хаукала андалусцы совершают набеги на страну сакалиба со стороны Франции, Галисии и Италии. Именно это высказывание побудило Р. П. А. Дози, Э. Леви-Провансаля и следующих за ними ученых считать, что слово сакалиба означало (как у Ибн Хаукала, так и у других авторов) невольников из Европы вообще [455, т. 3, с. 59; 522, т. 2, с. 123–124][103]. Действительно, о набегах людей, именовавших себя андалусцами, на указанные Ибн Хаукалом страны мы знаем и по другим источникам, но утверждать, что из этих рейдов охотники за рабами приводили славянских невольников, нельзя. Невольники из Галисии — пленники андалусцев, взятые ими в войнах против христиан северной Испании, невольники из Франции и страны лангобардов — пленники андалусских пиратов из Фраксинетума[104]. Что касается невольников из Калабрии, то их могли ввозить и пираты из Фраксинетума и арабы с Крита, потомки переселенцев из Андалусии, изгнанных из Кордовы ал-Хакамом I (796–822) после «мятежа в пригороде» 818 г.[105]; они тоже занимались морским разбоем. Об этих пиратах в мусульманском мире хорошо знали, и Ибн Хаукал, по-видимому, говорит именно о них. Налицо, таким образом, противоречие с предложенной нами географической локализацией.
Как объяснить это противоречие? Думается, что противоречие следует видеть не между локализацией сакалиба и сведениями о набегах андалусцев, а между различными частями сочинения Ибн Хаукала. С одной стороны, сакалиба у Ибн Хаукала четко отделяются от невольников, приводимых из Галисии и Франции. Последних Ибн Хаукал не называет сакалиба; в том же фрагменте испанские христиане именуются рум [279, с. 106]. С другой стороны, перечисляя привозимые из Магриба товары[106], Ибн Хаукал вновь упоминает о невольниках-сакалиба, о которых пишет: они — из страны сакалиба, а привозят их через Андалусию [279, с. 94]. Таким образом, Ибн Хаукал говорит в одном фрагменте о двух разных явлениях — ввозе невольников-сакалиба из «страны сакалиба» и ввозе невольников, не называемых сакалиба и подходящих более под категорию рум, из Франции, Италии и земель лангобардов. Но почему он делает это? Судя по географии Ибн Хаукала, сведения о Европе были у него крайне скудны: никаких описаний европейских стран мы в трактате «Сурат ал-Ард» не находим. Ибн Хаукал отличает сакалиба от европейских христиан, но о Европе (и о работорговле в ней в частности) он осведомлен очень слабо — тем более, что в Европе поставкой невольников в Андалусию занимались в основном иудеи, а источники информации у Ибн Хаукала были мусульманские. Будучи лишен информации о Европе, Ибн Хаукал мог объяснить появление невольников-сакалиба в Андалусии единственно на основе имевшихся у него сведений, иначе говоря, предположив, что андалусцы проникают в земли сакалиба и охотятся там за невольниками. Ибн Хаукал, таким образом, действительно ошибается, но ошибка его состоит не в том, что название сакалиба он якобы применяет к латиноязычным жителям Европы, а в том, что он отождествляет набеги андалусцев на соседние страны с работорговлей, в результате которой в Андалусию поступали невольники.
На другую половину земель сакалиба, по словам Ибн Хаукала, совершают набеги хорасанские гази. История этих набегов будет проанализирована ниже (см.: часть III, гл. 1). Представляется, что гази следовали по маршрутам купцов, отправлявшихся из Булгара, то есть двигались по Оке или по пути из Булгара в Киев. На этих путях они встречали славян, прежде всего кривичей и вятичей, которые в IX–X вв. активно заселяли Рязанскую землю [373, с. 121–124; 346, с. 198–200].
Подведем итоги. У ал-Истахри название сакалиба, там, где можно определить его значение, употребляется применительно к славянам на Балканах. Ибн Хаукал следует за ним, но представляет и свою собственную географическую концепцию, в которой название сакалиба применяется к славянам Руси. Таким образом, на основании рассмотренных случаев можно заключить, что у ал-Истахри и Ибн Хаукала название сакалиба применяется к славянам.
8. Ибн ХаМан (987/88–1076)Ибн Халдун (1332–1406) рассказывает, не уточняя, правда, даты, что к андалусскому халифу 'Абд ар-Рахману III (912–961) прибыли однажды послы европейских государей, в том числе и посланцы царя сакалиба (малик ас-сакалиба) Хуту [277, т. 4, с. 143; ср. 41, т. 1, с. 235]. Эти же сведения приводит и Ибн 'Изари, который говорит только о посольстве правителя сакалиба Хуту, но зато называет дату — 342 г. х. (8 мая 953 — 6 мая 954 г.) [105, т. 2, с. 218]. Хуту, без сомнения, следует отождествить с германским королем Отгоном I Великим, направившим тогда в Кордову посольство Иоанна Горцского.
Приводимые Ибн 'Изари и Ибн Халдуном сведения восходят, по всей вероятности, к трактату Ибн Хаййана «ал-Муктабис», на котором в значительной степени основываются оба автора в рассказе об Андалусии. К сожалению, «ал-Муктабис» дошел до нас не полностью, и та часть трактата, в которой должно было бы находиться сообщение о посольствах, не сохранилась. Проверить, каким образом Оттон Великий был назван правителем сакалиба, нет, таким образом, никакой возможности. Хотелось бы, однако, обратить внимание на два немаловажных обстоятельства, указывающих на возможность путаницы. В одном дошедшем до нас фрагменте «ал-Муктабиса» Ибн Хаййан называет преемника Оттона Великого, Оттона II (973–983), малик ал-ифрандж (король франков), а не малик ас-сакалиба [276, с. 169, 182][107], а в другом отрывке, известном нам через посредство Ибн ал-Хатиба (1313–1374), отделяет сакалиба от немцев, правитель которых именуется у него сахиб ая-алманиййин [151, с. 219][108]. Ибрахим Ибн Йа'куб, который дважды встречался с Отгоном Великим, называет его не малик ас-сакалиба, а малик ар-рум [36, с. 7; 232, с. 334]. К тому же в Андалусию прибывали, кажется, и посольства от сакалиба-славян, из Чехии[109].
9. Ибрахим ар-Ракик ал-Кайравани (ум. после 1027 г.)Произведение Ибрахима ар-Ракика дошло до нас лишь в виде отдельных отрывков, и судить о том, как он представлял себе сакалиба, можно только по одному фрагменту, донесенному до нас ал-Маккари (ум. в 1631 / 32 г.). Этот фрагмент, однако, имеет большую важность для понимании истории сакалиба, и потому его целесообразно привести полностью.
«Жители Андалусии непрестанно ведут войны во имя ислама и борются с народом из окружающих их многобожников, называемым галисийцами (джаяалика). Те соседят с их землями от запада до востока. Они — люди сильные, красивые, с приятными лицами. Большинство рабов [андалусцев] красивой и приятной внешности — из них. Дороги между ними (андалусцами и галисийцами. — Д.М.) нет. Война между ними ведется постоянно, если не заключается перемирие. На востоке [андалусцы] воюют с народом, именуемым франками (фаранджа). Они (франки. — Д.М.) — самый грозный из всех их (андалусцев. — Д.М.) врагов, ибо они образуют сильный народ и живут в многочисленных, широких, больших, густо застроенных и населенных странах, именуемых «Большой землей» (ал-Ард ал-Кабира). Они многочисленнее галисийцев, храбрее их, могущественнее и сильнее; кроме того, они могут выставлять более сильные войска. Этот народ ведет войну с живущим по соседству с ним народом сакалиба по причине различия в религии. [Франки] захватывают сакалиба в плен и продают этих невольников в Андалусию. [Рабов-сакалиба] там (в Андалусии. — Д.М.) много. Иудеи, живущие под покровительством франков и в их стране, а также в приграничных районах (сагр) мусульман, примыкающих к их землям, оскопляют [рабов-сакалиба] для франков. Оскопленные [рабы-сакалиба] вывозятся оттуда в другие земли. Некоторые мусульмане в тех местах научились оскоплять [рабов] и стали делать это, считая такие действия для себя разрешенными» [41, т. 1, с. 92].
Слова ар-Ракика подтверждают сделанный во Введении вывод о том, что в понятии средневековых мусульманских авторов слуги-сакалиба — выходцы из народа, именуемого сакалиба. Для идентификации сакалиба данного фрагмента важнейшее указание — различие в вере между франками и сакалиба. Сакалиба, о которых говорит ар-Ракик, — не христиане, как франки; из этого следует, что их надо искать среди языческих народов. Аналогия с норманнами маловероятна, ибо те назывались в восточных источниках маджус или урдуманиййун, а кроме того, их никогда не брали в плен в большом числе. Нарисованная ар-Ракиком картина как нельзя лучше подходит под германское наступление на восток, в ходе которого христиане (франки, а затем немцы) воевали с язычниками-славянами. Исходя из этого, полагаю, что ар-Ракик подразумевает под сакалиба славян-язычников из района славяно-германского пограничья.
10. Ал-Идриси (1100–1165)География ал-Идриси «Отрада страстно желающего пересечь мир» («Нузхат ал-Муштак фи Ихтирак ал-Афак») нацелена на определение месторасположения различных городов и стран, и этнонимы встречаются в ней сравнительно редко. Название сакалиба употребляется только в рассказе о Далматии, где автор указывает этническую принадлежность населения приморских городов. Далматии ал-Идриси посвящает два рассказа [128, с. 767–769 и 790–792]. В первом из них сакалиба отделяются от далматии, во втором — от банадика. Смысл понятия банадика ясен — речь идет о венецианцах. С далматии дело сложнее. Из городов, которые мы можем четко идентифицировать, далматии составляют население Задара, Трогира, Сплита, Рагузы и Котора. Константин Багрянородный сообщает, что жители некоторых прибрежных городов Далматии — Декатер (Котор), Раусия (Рагуза). Апалафа (Сплита), Тетрангурина (Трогир) и Диадор (Задар) — являются потомками римлян и еще называют себя римлянами [14, с. 113]. Известия Константина Багрянородного относятся к более раннему времени, чем рассказ ал-Идриси, но латинский элемент в Далматии к середине XII в., конечно, сохранялся. Судя по всему, слово далматии означает у ал-Идриси латиноязычное население далматинских городов.
Сакалиба составляют население следующих городов: Сина, Кх.тил.-ска, Д.г.вата, Ш.с.г.ну (с межзубным с) и Антибару. Некоторые из этих городов узнать довольно легко. Сина — нынешний Сень (Senj). После разгрома в начале VII в. Сень надолго обезлюдел. Латинского населения там не было, но остатки города заняли хорваты. К моменту, когда писал ал-Идриси, Сень был уже населен; первое упоминание об этом городе в источниках относится к 1116 г. [500, с. 108].
Название Ш.с.г. ну [128, с. 769] не поддается идентификации, но в другом месте ал-Идриси, повествуя о Далматии, упоминает о городе 'с.т.г. ну [128, с. 791]. Графическое сходство форм Ш.с.г.ну и 'с.т.г.ну очевидно, и, видимо, речь идет об одном и том же городе, название которого в различных источниках ал-Идриси было написано по-разному. Название 'с.т.г.ну следует читать как Истагну, т. е. Стагнон или Stamnes, современный Стон. Константин Багрянородный упоминает Стагнон как крепость в стране славянского племени захлумян [14, с. 151], и есть основания предполагать, что население городка уже тогда было славянским. При этом все время, от середины X в. (время написания книги Константина Багрянородного) до середины XII в. (время составления трактата ал-Идриси), Стон принадлежал славянским правителям, за исключением лишь краткого периода 1018–1040 гг., когда он входил в число владений Византии [500, с. 251].
Идентификация города Д.г.вата непроста. Ал-Идриси помещает его между Задаром и Шибеником [128, с. 768]. Й. Лелевель считал, что речь идет о Драчеваце [518, с. 112], но звуковое сходство слишком незначительно. Окончание г.вата следует, видимо, интерпретировать как г.рата, передачу славянского град. Так рассуждал П. А. Жобер, французский переводчик ал-Идриси [142, т. 2, с. 267], однако его идентификация с Новиградом вызывает сомнения. Ал-Идриси сообщает, что Д.г.вата — важный и крупный город (ка'ида), но применимо ли это к Новиграду, который впервые упоминается в источниках в 1206 г. [500, с. 160–161], т. е. значительно позже составления географии ал-Идриси? Думается, правомернее говорить о Биограде, расположенном на адриатическом побережье между Задаром и Шибеником. В графическом отношении форма Д.г.вата весьма близка к возможному исходному Биграта. Биоград входил в число владений Хорватии. Константин Багрянородный говорит о нем как о населенной крепости, находящейся в крещеной Хорватии [14, с. 139]. Уже в XI в. Биоград был довольно важным портовым городом, а с 1018 г. — резиденцией хорватских королей [500, с. 165]. Такой город ал-Идриси вполне мог назвать «важным и крупным». В городе, разумеется, было славянское, т. е. хорватское население.
К.с.тил.с.ка ал-Идриси характеризует как маленький городок [128, с. 768]. Его название близко к caslellesco — «похожий на замок». В этом отношении кажется вполне вероятным предположение Г. Шкриванича о том, что речь идет о Стариграде [176, с. 18]. Стариград был обнесен укреплениями [500, с. 135], и это согласуется с гипотетическим названием Caslellesco или Castellesca. К сожалению, у нас нет никаких сведений относительно этнического состава населения Стариграда в описываемую эпоху, и проверить показание ал-Идриси или сравнить его с чем-либо мы не можем.
Последний город, в котором ал-Идриси помещает сакалиба, — Антибару, т. е. Антибари, нынешний Бар в Черногории. В то время, когда писал ал-Идриси, Бар входил в состав славянского государства Дукля [372, с. 30; 345, с. 179; 352, с. 326 и далее]. Естественно полагать, что в нем была значительная славянская община.
Разбор употребления названия сакалиба в трактате ал-Идриси подводит нас к важному внутреннему рубежу настоящего исследования. Ал-Идриси — последний из восточных географов, использовавших оригинальные сведения, почерпнутые непосредственно из первоисточников. Более поздние авторы основывались уже на компиляциях своих предшественников. В следующей главе мы рассмотрим эволюцию понятия сакалиба при его переходе из одной компиляции в другую.
Глава третья
Поздние компиляторы
1. Йакут (1179–1229)Сведения, сообщаемые Йакутом о сакалиба, представляют собой плод компиляции более ранних источников. Наиболее полные сведения о сакалиба приводятся в разделе Саклаб географической энциклопедии «Справочник по странам и поселениям» («Му'джам ал-Булдан») [282, т. 3, с. 416]. Основу рассказа о сакалиба там составляет сообщение ал-Мас'уди из «Мурудж аз-Захаб» [ср.: 154, т. 3, с. 61–65; 291, т. 1, с. 253–254]. Это сообщение Йакут приводит довольно добросовестно (хотя и исключая фрагмент, где перечисляются названия племен), но остальные материалы о сакалиба показывают, сколь некритичным был его подход к сведениям источников. Мы уже видели, разбирая сообщение Ибн Фадлана, что Йакут, пересказывая его, без колебаний применял название сакалиба к волжским булгарам. Некоторые из сообщаемых в разделе Саклаб сведений имеют к сакалиба еще более отдаленное отношение, например, упоминание о прозвище Саклаб, дававшемся за внешнее сходство с сакалиба (надо заметить, что речь идет о кличке Саклаб, а не о нисбе ас-Саклаби). Еще более показательно отнесение к рассказу о сакалиба фрагмента о городе Саклаб близ Сантарена [282, т. 1, с. 416; 148, т. 2,с. 123]. На деле речь идет о слове «Скалабис», названии древнего римского поселения на месте Сантарена, не имевшего с сакалиба ничего общего. Можно заключить, что сведения Йакута о сакалиба представляют собой лишь собрание фрагментов, мало связанных друг с другом и объединенных лишь наличием слова с графикой с.к.л.б.
2. Ал-Казвини (1203–1283)Сведения о сакалиба, приводимые у ал-Казвини, собраны из более ранних источников. Рассказ о сакалиба представляет собой компиляцию сведений Ибн ал-Калби (ум. около 820 г.), ал-Мас'уди, Ибн Фадлана и Абу Хамида ал-Гарнати [226, т. 2, с. 414]. При этом, подобно Йакуту, ал-Казвини не пытался выяснить смысл понятия сакалиба, но просто следовал за своими источниками. Копируя рассказ Ибн Фадлана, он исходил из того, что сведения о волжских булгарах относятся к сакалиба. «И он, — пишет ал-Казвини, предваряя цитату из Ибн Фадлана, — упомянул об удивительных обычаях у сакалиба» [226, т. 2, с. 414]. Еще более ярко такой подход проявляется у ал-Казвини, когда он берется цитировать Абу Хамида ал-Гарнати. Ал-Казвини просто переписывает у Абу Хамида фрагмент за фрагментом, не обращая внимания, к кому относятся сведения. В результате, в число сакалиба попадают у ал-Казвини подчиненные волжским булгарам угро-финские племена, которые сам Абу Хамид к сакалиба не причислял [ср.: 85, с. 24–25].
Один из приводимых у ал-Казвини фрагментов, в котором упоминаются сакалиба, — описание «города М.ш.ка» — восходит к сообщению Ибрахима Ибн Йа'куба. Мы уже видели, что ал-Казвини знал и цитировал рассказ Ибрахима через посредство ал-'Узри, причем местами искажал оригинальный текст. Это наблюдение, по-видимому, верно и в случае с «городом М.ш.ка». Описание этого города у ал-Казвини гибридно и составлено из фрагментов, которые у Ибрахима Ибн Йа'куба относятся к столице князя ободритов Накона [232, с. 331] и владениям Мешко I [232, с. 333]. Смешение двух фрагментов осуществил, кажется, скорее ал-Казвини, чем ал-'Узри: ал-Бакри, младший современник ал-'Узри, приводит текст Ибрахима Ибн Йа'куба правильнее, чем ал-Казвини.
Сакалиба упоминаются у ал-Казвини еще в двух фрагментах, посвященных городам Зост (Шушит) и Падерборн (Ват.р.б.руиа) [226, т. 2, с. 413 и 415 соотв.]. Оба города, согласно ал-Казвини, стоят в земле сакалиба. Если полностью принимать данные фрагменты на веру, в сакалиба следует видеть немцев. Между тем мы слишком плохо знаем, как сформировались эти фрагменты, чтобы делать на их основе выводы об идентификации сакалиба. Возможно, ал-Казвини позаимствовал их у ал-'Узри вместе с другими сведениями о Европе. Ал-'Узри использовал различные источники, и откуда он взял рассказ путешественника, наверняка андалусского, побывавшего в Зосте и Падерборне (отсутствие прямых указаний не дает возможности приписать сведения Ибрахиму Ибн Йа'кубу), — неизвестно. Перед нами, таким образом, фрагменты из неизвестного источника, прошедшие по меньшей мере через одного передатчика (ал-'Узри) и включенные в географию ал-Казвини, который, как мы видели, часто искажает текст при копировании. Учитывая все это, вряд ли можно однозначно заявлять, что в первоисточнике население Зоста и Падерборна именовалось сакалиба.
3. Ибн Са'ид (род. в 1214 г., ум. в 1274 или 1286 г.)География Ибн Са'ида определяется несколькими характерными особенностями. Автор ставил перед собой задачу представить сведения обо всех странах мира, но решить ее пытался путем компиляции, дополняя информацию старых источников более современными сведениями. Стремление свести данные разнородных источников в систему привело к многочисленным ошибкам, которые хорошо видны в части, интересующей нас, т. е. в описании северных народов. Так, столицей венгров Ибн Са'ид считал город Т.р.н.бу, в котором вряд ли можно видеть что-то иное, нежели столицу Болгарии Тырново [268, с. 193]. В свою очередь, болгары, среди которых христиане и мусульмане, помещаются на реке Т.наб.р. с, сочетающей в себе, подобно Т.на'ису ал-Мас'уди, черты Днепра и Дона [268, с. 204].
Название сакалиба употребляется у Ибн Са'ида несколько раз. В некоторых случаях Ибн Са'ид пересказывает сведения Ибрахима Ибн Йа'куба — когда говорит о городе Г.раз (г.рад у Ибрахима) [268, с. 200; ср. 232, с. 331], «городе М.ш.ка» [268, с. 201] и еще одном неназванном городе, в описании которого сплелись сразу несколько рассказов [268, с. 201]. По Ибн Са'иду, этот город имел двенадцать ворот (как у «города лютичей» — в.л.таба — Ибрахима Ибн Йа'куба [232, с. 334]), но принадлежал самому могущественному царю сакалиба и был завоеван племенем Куйатийа (Ибн Са'ид воспроизводит здесь рассказ о царе Мадж.ке и народе в.линана) [268, с. 201][110]. Куйатийа Ибн Са'ида, очевидно, близка к слову Куйаба, производной от названия Киева и названию одного из племен русов в исламской литературе [219, с. 225–226; 279, с. 336; 128, с. 917]. Вероятно, Ибн Са'ид отождествил в.линана и в.л.таба с названием племени русов. Такое отождествление весьма показательно. Читая географию Ибн Са'ида, можно заметить, что он, используя сведения Ибрахима Ибн Йа'куба, помещал упомянутые андалусским путешественником народы гораздо восточнее. В представлении Ибн Са'ида, существовал некий «великий остров сакалиба»; его главным городом был Булгар, и туда же помещались русы и пруссы (сведения о последних взяты у Ибрахима Ибн Йа'куба) [268, с. 202].
Интересно сообщение Ибн Са'ида о «великой горе сакалиба». Из этой горы, по словам Ибн Са'ида, вытекает река Д.н.с.т [268, с. 202][111]. Из более ранних авторов о реке Д.н.с. т упоминает только ал-Идриси [128, с. 904, 909,955][112], трактат которого был одним из источников Ибн Са'ида, но при сравнении текстов этих двух авторов прямых аналогий не обнаруживается. В то же время у Ибн Са'ида есть место, близкое к одному фрагменту трактата ал-Идриси, где речь идет о реках. Источники реки 'сл (с межзубным с), по ал-Идриси, находятся в горе, именуемой 'с.кас.ка[113]. Некоторое время они текут на запад, затем сливаются воедино; далее река поворачивает и течет уже на восток. Подойдя близко к земле русов (Ард ар-Русиййа), она раздваивается; один рукав течет к Матрахе (Тмутаракань) и вливается в море, другой — направляется к Хазарии и впадает в Каспийское море [128, с. 929]. В этой реке нетрудно узнать Волгу (конъектура Исил или Асил — Итил/Атил), хотя рукав, направляющийся к Тмутаракани, можно отождествить только с нижним течением Дона. Такие представления ал-Идриси основываются, очевидно, на сведениях о том, что от волго-донского волока можно было плыть вниз либо по Дону (и далее до Тмутаракани), либо по Волге.
Наличие этих двух возможностей, очевидно, сбило с толку и информаторов ал-Идриси, и его самого; они сочли, что речь идет об одной реке, раздваивающейся на два рукава. Проследим теперь более подробно описание Ибн Са'ида. Река Д.н.с. т вытекает из гор сакалиба (Джабал ас-саклаб) и течет на запад; путь по этому отрезку реки занимает один месяц. Затем река поворачивает на восток и разветвляется на две части, которые разделяет остров. После этого она впадает в морена котором стоит Судак (бахр Судак) [268, с. 202–203]. Сходство описания говорит за то, что оба автора повествуют об одной и той же реке. Ибн Са'ид, таким образом, не копирует у ал-Идриси, но использует его материалы, приспосабливая их к своим собственным географическим воззрениям. «Горы сакалиба» Ибн Са'ида — результат его интерпретации понятия «горы 'с.кас.ка» ал-Идриси. Ибн Са'ид пытается связать рассказ об этих горах с другими сведениями ал-Идриси, в результате чего горы сакалиба примыкают к упомянутому у ал-Идриси хребту Кукайа. То же самое происходит и с названием реки, которое Ибн Са'ид ставит по своему усмотрению.
'Fp Таким образом, сведения о сакалиба в географии Ибн Са'ида — плоды компиляции фрагментов более ранних источников (Ибрахима Ибн Йа'куба и ал-Идриси) на основе собственных представлений автора. Если следовать воззрениям Ибн Са'ида, то страной сакалиба приблизительно следует считать территорию Руси. В то же время Ибн Са'ид всего лишь компилировал довольно далекие друг от друга данные источников; поэтому точности в определении понятия сакалиба нет.
4. Абу-л-Фида' (1273–1331)В географии Абу-л-Фида' «Перечень стран и поселений» («Таквим ал-Булдан») название сакалиба почти не встречается. Оно появляется лишь тогда, когда Абу-л-Фида' цитирует других авторов — прежде всего Ибн Са'ида (о столице верховного правителя сакалиба [98, т. 2, ч. 1,с. 206][114], о городе Г.раз и «великом острове сакалиба» [98, т. 2,ч. 1, с. 221])[115]. Один фрагмент восходит к утерянной географии конца X в. ал-Мухаллаби [98, с. 207]. Лишь однажды Абу-л-Фида' без ссылки на источники упоминает о сакалиба, но фрагмент специально им не посвящен (описание Окружающего моря; сакалиба помещаются на его берегу) [98, т. 2, ч. 1, с. 174]. Столь редкие упоминания о сакалиба у Абу-л-Фида' объясняются, прежде всего, его слабой осведомленностью о северных странах. О недостатке сведений о них он сам говорит в начале книги [98, т. 2, ч. 1, с. 4]. Основной источник Абу-л-Фида' о северных странах — Ибн Са'ид, у которого взяты несколько фрагментов о сакалиба. Но сведения Ибн Са'ида о сакалиба, как мы видели, отнюдь не богаты, а кроме того, неточно передают данные первоисточников. Эти недостатки переходят и в трактат Абу-л-Фида'.
5. Ад-Димашки (1236–1327)География ад-Димашки «Наилучшие [рассказы] о диковинах суши и моря» («Нухбат ад-Дахр фи 'Аджа'иб ал-Барр ва-л-Бахр») тоже представляет собой компиляцию. Сведения автора, в том числе о сакалиба, восходят к более ранним источникам, но по некоторым особенностям подачи материала можно заключить, какой смысл вкладывал автор в интересующее нас понятие. Наиболее показателен в этом отношении раздел, специально посвященный сакалиба [70, с. 261]. Источники ад-Димашки здесь — ал-Мас'уди [ср.; 291, т. 1, с. 254], ал-Бакри [ср.: 232, с. 336][116] и ал-Идриси [ср.: 128, с. 917]. Цитата из ал-Идриси для нас наиболее важна, так как именно в ее подаче лучше всего виден подход ад-Димашки. Племена, которые у ал-Идриси называются племенами русов, у ад-Димашки предстают как племена сакалиба. Сходным образом в другом фрагменте, упоминая о варягах (варанк), ад-Димашки называет их «самыми настоящими сакалиба» (саклаб ас-сакалиба) [70, с. 133]. Встречаются также такие понятия, как «река русов и сакалиба» [70, с. 106][117] и «море варягов и сакалиба» [70, с. 23, 139][118]. Очевидно, для ад-Димашки сакалиба были прежде всего населением Руси — вплоть до самых дальних ее пределов, то есть Ладоги, за которой начиналось Балтийское море или море варягов и сакалиба.
6. Рашид ад-Дин (1247–1318)Упоминания о сакалиба встречаются у Рашид ад-Дина в его истории Европы. Историю предваряет географическое описание, составленное частично на основе восточных, частично — на основе европейских материалов. В этом описании сакалиба упоминаются дважды. Один раз страны русов, тюрок и сакалиба помещаются на север от земли ифрандж, куда входят Испания, Франция и Германия [109, с. 1]. Соседство с русами и тюркскими народами указывает на то, что сакалиба следует искать в Восточной Европе, точнее, в ее северной части. Это предположение подтверждается другим фрагментом Рашид ад-Дина о сакалиба, в котором говорится, что Русь называют Саклаб [109, с. 6]. Следует заметить, что оба эти упоминания принадлежат самому Рашид ад-Дину; мы не видим, по крайней мере, никаких прямых параллелей с другими авторами. Можно заключить, что в представлении Рашид ад-Дина название сакалиба применялось к населению Руси.
7. Ал-Хаджари (род. около 1569/70 г., ум. после 1640 г.)Трактат ал-Хаджари «Книга способствующего победе религии над неверными» («Китаб Насир ад-Дин 'ала-л-Каум ал-Кафирин») — рассказ о поездке автора в 1611–1613 гг. в Европу (Франция и Голландия) и состоявшихся у него там теологических диспутах. Ал-Хаджари, правда, не встретил сакалиба, зато в его сочинении обнаруживается один интересный географический фрагмент, в котором автор пытается возродить старинную систему разделения обитаемой суши на четыре части. Одна из этих частей — Европа, и вот какие сведения о ней, в частности, излагаются: «Сосед исламского мира — султан Аламании; мне кажется, что они (жители Аламании. — Д.М.) — сакалиба, упоминаемые в историях на арабском языке» [35, с. 121]. Под Аламанией, безусловно, разумеется Германия.
Приведенный фрагмент — хорошая иллюстрация того, каким образом позднейшие авторы переосмысливали понятие сакалиба, фактически вкладывая в него новое значение. Ал-Хаджари, как он сам оговаривается, выражает собственное мнение, совмещая почерпнутые из книг сведения с информацией, полученной во время поездки. В результате этого совмещения слово сакалиба теряет свое первоначальное значение, приобретая новое, которое, как и в этом случае, часто отличается от прежнего.
* * *Подведем итоги проведенного анализа. Основной вывод, кажется, заключается в следующем: в исламской литературе слово саклаби применялось, как правило, к славянам. Это особенно характерно для тех авторов, которые сами побывали в землях сакалиба (исключение составляет только Ибн Фадлан, но он, как мы видели, совершил ошибку еще до начала своего путешествия и в дальнейшем следовал ей). Однако по мере того, как данные о сакалиба отдалялись от оригинальных источников, переходя из произведения в произведение, они подвергались все большим искажениям. Искажения эти были связаны с недобросовестностью при копировании (ал-Казвини), стремлением объединить сведения обо всем, называемом с.к.л.б, вне зависимости от того, к кому они относятся (Йакут), или попытками компиляторов приспособить данные о сакалиба к собственным представлениям (ал-Мас'уди, Ибн Са'ид). Между тем эти дефекты относятся скорее к погрешностям поздних авторов при работе с источниками, чем к сознательному употреблению слова сакалиба в расширенном значении. Можно заключить, что слуги-сакалиба, которых мы видим в исламском мире, — в основном славяне. В то же время анализ источников показывает, что возможность ошибки, то есть зачисления в сакалиба не-славян, существует. В свете этих наблюдений наиболее разумным кажется следующий подход к слугам-сакалиба. Понимая, что название сакалиба обозначало, как правило, славян, можно условно считать, что встречающиеся нам слуги-сакалиба — славяне. Но так как вероятность ошибки все-таки нельзя исключить, прямо говорить о славянах, как это делают многие специалисты, неправомерно. В дальнейшем изложении сакалиба будут именоваться только этим словом.
Часть II
Славянские поселенцы на Ближнем Востоке
Изучение проблематики поселения славян на Ближнем Востоке ставит исследователя перед необходимостью обращения к истории Византии. Славянские поселенцы, которых мы встречаем в Арабском халифате, попадали туда через византийскую Малую Азию. В Малой Азии существовали славянские поселения, и их история теснейшим образом связана с историей тех славян, которые оседали на землях Халифата. Поэтому в дальнейшем изложении будут рассматриваться не только сведения о славянах в Халифате, но и данные о переселении славян в азиатские владения Византии.
Для понимания того, каким образом происходило переселение славян в Малую Азию, уместно сделать несколько вводных замечаний. Прежде всего, переселение больших масс людей на новые места обитания было характерной чертой византийской политики. Такие переселения происходили еще до арабских завоеваний. При Юстиниане I (527–565) вандалы были поселены в восточных областях Малой Азии, готы — в Вифинии, кутригуры — во Фракии. Тиберий (578–582) переселил на Кипр десять тысяч армян; о более масштабном переселении помышлял его преемник Маврикий (582–602). Такие переселения имели двойную цель: с одной стороны, ослаблялась реальная или потенциальная угроза, которую тот или иной народ мог представлять для Византии, с другой — империя приобретала новых подданных, из которых впоследствии можно было набирать войска, в том числе и для боевых действий в Азии[119]. Переселенные в Малую Азию вандалы, например, участвовали в войнах с персами [21, с. 275–276].
В VI в. начались вторжения славян в Византию. Первые столкновения византийцев со славянами произошли еще до начала правления Юстиниана I. После 527 г. набеги славян на византийские земли заметно участились и стали более опасными. В 545 г. славяне вторглись во Фракию, в 547–548 — в Иллирию и Далматию, в 549 — опять во Фракию, в 551 — вновь в Иллирию. В 597 г. славяне осадили Салоники, но были отбиты; тем не менее в 609 г. они вновь подступали к городу. Наконец, в 626 г. славяне, подчиненные аварам, приняли участие в осаде Константинополя.
Вторжения славян влекли за собой и их массовое переселение на Балканы. В 579–583 гг. славяне впервые не стали уходить за Дунай после своих набегов, а остались на византийских землях. Интенсивное переселение славян на Балканы продолжалось на всем протяжении VII в.
Вторжениям славян в немалой степени благоприятствовало то, что значительные силы Византии были отвлечены на других фронтах. В VI — начале VII в. Византия вела борьбу с вестготами в Испании, с вандалами в Африке, с остготами в Италии, с персами на Ближнем Востоке. Для интересующей нас темы эти войны важны и еще в одном отношении: чтобы вести их, требовались военные силы, и византийские армии время от времени пополнялись «варварами», в том числе и славянами. В VI в. славян в византийских войсках можно встретить на всех уровнях, от командного состава до рядовых бойцов [446, с. 79–84]. Некоторые славяне участвовали в войнах с персами на востоке; таковы упомянутые в истории Агафия Миринейского (род. около 530 или 537 г., ум. в 582 г.) Дабрагез, командовавший конным отрядом, и Сваруна, бывший рядовым бойцом [23, т. 1, с. 294–297].
Все сказанное наводит на мысль о том, что славянские поселенцы могли появиться в Малой Азии довольно рано, возможно, еще до появления ислама[120]. От их переселения на восток Византия могла бы только выиграть: с одной стороны, натиск славян на ее балканские владения был бы несколько ослаблен, с другой — империя получила бы новых воинов, в которых весьма нуждалась ввиду начавшейся после свержения Маврикия (602) войны с персами. Прямых упоминаний о таких переселениях нет, однако славяне в Малой Азии вскоре обнаруживаются. В грузинской версии «Продолжателя Мосха» есть упоминание о славянах, которые однажды ворвались в одну из церквей провинции Асия и убили начавшего спорить с ними священника. С. А. Иванов, составивший комментарии к фрагменту, относит описанное в нем к 30–60-м гг. VII в. [23, т. 2, с. 512–513].
Другое свидетельство о славянах на Ближнем Востоке в середине VII в. дают нам арабские источники. У ал-Мас'уди, в повествовании о правлении «праведного халифа» 'Усмана Ибн 'Аффана (644–656), мы встречаем рассказ об Абу Зарре ал-Гифари, одном из сподвижников пророка Мухаммада. Абу Зарр резко критиковал стремление к стяжательству, проявившееся у арабских вождей после завоеваний, и потому считался неблагонадежным. Такой репутацией пользовался он и в Сирии, где находился вместе с ее наместником Му'авийей, будущим халифом (661–680) и основателем династии Омейядов. Опасаясь, что вокруг Абу Зарра могут начать собираться потенциальные бунтовщики, Му'авийа написал о нем 'Усману. Халиф предложил Му'авийи направить Абу Зарра в Медину. Му'авийа так и сделал, причем не упустил случая унизить Абу Зарра. Абу Зарр был посажен на верблюда с жестким деревянным седлом, о которое стер себе кожу, а в провожатые дали ему пятерых славян (сакалиба)[121], которые подгоняли животное [291, т. 1,с. 438].
Изложенные ал-Мас'уди сведения небезынтересно сопоставить с рассказом о тех же событиях у ат-Табари. Повествование ат-Табари идет практически в том же ключе, что и рассказ ал-Мас'уди, но дает некоторые новые подробности. Прежде всего, ат-Табари указывает дату происшедшего события — 30 г. х. (4 сентября 650 — 23 августа 651 г.), что немаловажно, если учесть, что у ал-Мас'уди история с Абу Зарром помещена между рассказами о событиях 35 г. х. (11 июля 655 — 29 июня 656 г.). Далее, мы узнаем, что Абу Зарр в Сирии выступал и против Му'авийи. Наконец, ат-Табари приводит (или, по крайней мере, пересказывает) текст ответного послания 'Усмана к Му'авийи. Халиф приказывает своему наместнику снабдить Абу Зарра всем необходимым и послать вместе с ним проводника и эскорт [44, сер. 1, с. 2858–2859][122]. Эти сведения существенно дополняют картину. Желание Му'авийи унизить Абу Зарра становится вполне объяснимым — наместник стремился отомстить правдолюбцу за нападки[123]. Далее рассказ ал-Мас'уди о посылке славян приобретает новое, хотя и косвенное, подтверждение: сам халиф распорядился дать Абу Зарру провожатых. Му'авийа, кажется, имел точный расчет. С одной стороны, он в точности выполнил приказание халифа, отправив Абу Зарра в Медину и дав ему эскорт. С другой стороны, он отомстил своему противнику, устроив ему крайне неприятное и мучительное путешествие. Наконец, считая Абу Зарра неблагонадежным, он отправил с ним славян, людей, с которыми сподвижник пророка не смог бы найти общего языка и которых, следовательно, никогда не убедил бы стать его союзниками.
Итак, история, рассказанная ал-Мас'уди, представляется вполне правдоподобной. Для настоящего исследования она важна в том отношении, что присутствие славян в Малой Азии в первой половине — середине VII в. находит подтверждение в источниках. Таким образом, уже в 650–651 гг. в мусульманской Сирии были славяне. Этот факт, должно быть, тесно связан со сведениями о славянских переселенцах в Асии. По-видимому, в первой половине VII в. какие-то славяне были переселены византийцами в Малую Азию, а их воинские контингенты участвовали в борьбе против арабов. Отряды эти, правда, были, скорее всего, невелики, так как ни один автор, описывающий борьбу мусульман с Византией в первой половине VII в., не упоминает о них. Некоторые из этих славян попали, очевидно, в плен и стали впоследствии служить мусульманам.
Таких было, по всей вероятности, немного. Впрочем, уже весьма скоро мы сталкиваемся с более крупным переселением. В 6156 г. от с. м.[124] (1 сентября 664 — 31 августа 665 г.), повествует византийский хронист Феофан Исповедник (род. между 752 и 760 г., ум. в 818 г.), 'Абд ар-Рахман, сын Халида, совершил поход в земли ромеев и зимовал в них. Разорению подверглись многие города; пять тысяч славян перешли во время боевых действий на сторону арабов и были впоследствии поселены ими в Сирии, в деревне Селевкоболос близ Апамеи [196, с. 48].
Сообщение Феофана небезынтересно сопоставить со сведениями арабских и сирийских источников. В мусульманском летосчислении году 6156 от см. в наибольшей степени соответствует 44 г. х. (4 апреля 664 — 24 апреля 665 г.). Под этим годом восточные авторы также упоминают о походе 'Абд ар-Рахмана, сына Халида Ибн ал-Валида, на Византию [314, т. 1, с. 191; 127, с. 285; 44, сер. 2, с. 67; 91, с. 68; 248, т. 3, с. 298]. Из процитированных авторов Халифа Ибн Хаййат (ум. в 854/55 г.), ат-Табари и Илия Нисибисский (род. в 975 г., ум. после 1050 г.) ограничиваются констатацией того факта, что 'Абд ар-Рахман с войсками провел в византийских владениях зиму (т. е. зиму 664–665); ал-Йа'куби (ум. в 897 или 905 г.) сообщает немного более подробные сведения, говоря, что 'Абд ар-Рахман во время этого похода взял Колонею. При этом ат-Табари упоминает под тем же годом и еще об одном походе против Византии, морском; командовал флотом Буер Ибн Ата.
Совершенно оригинальные сведения о походах 'Абд ар-Рахмана в Византию содержатся в так называемой «Маронитской хронике». В ней мы читаем, что 'Абд ар-Рахман совершил довольно длительный поход в византийские земли. Он взял Аморион, затем Силус[125], Пессинунт, Киос, Дпиримос (Примнесс или Пергам) и Смирну. Не исключено, что неизвестный автор хроники приписывает 'Абд ар-Рахману и другие завоевания, однако после упоминания о взятии Смирны дошедшая до нас рукопись обрывается [62, с. 56–57].
Как следует интерпретировать сведения «Маронитской хроники»? Дата, указанная в ней — 975 год по греческому летосчислению, двадцать второй год правления византийского императора Константа II (641–668), седьмой год правления Му'авийи[126]. Этот год более соответствовал бы 43 г. х. (15 апреля 663 — 3 апреля 664 г.), однако под ним ни в одном из источников нет упоминания о каком-либо походе арабов на Византию под водительством 'Абд ар-Рахмана Ибн Халида. Поход 44 г. х. — первая из кампаний 'Абд ар-Рахмана Ибн Халида, о которых мы читаем в средневековых текстах. Поэтому логично предполагать, что в хронологические расчеты маронитского автора вкралась ошибка, и в действительности описываемые им события произошли годом позже. Во всяком случае, и автор «Маронитской хроники», и Феофан представляют поход 'Абд ар-Рахмана как длительную экспедицию, в ходе которой мусульмане взяли немало византийских городов и крепостей.
Но такое описание резко контрастирует со сведениями мусульманских авторов. Все они говорят лишь о том, что 'Абд ар-Рахман с войском зимовал в землях ромеев, и только у ал-Йа'куби мы встречаем упоминание о том, что мусульмане взяли приграничную Колонею. Налицо противоречие, и в этом отношении заслуживает самого пристального внимания гипотеза, предложенная А. Н. Стратосом. Согласно Стратосу, сведения Феофана и автора «Маронитской хроники» следует рассматривать во взаимосвязи не только с данными арабских авторов о походе 'Абд ар-Рахмана в 44 г. х., но и с их рассказами о событиях следующего 45-го года хиджры (24 марта 665 — 12 марта 666 г.). Халифа Ибн Хаййат и ат-Табари сообщают, что 'Абд ар-Рахман провел в земле ромеев и зиму 45 г. х. [314, т. 1, с. 192; 44, сер. 2, с. 81][127], а у ал-Йа'куби мы читаем, что он в том году взял Антиохию [127, с. 285]. Стратос полагает, что в 44 г. х. 'Абд ар-Рахман после похода на Византию и зимовки не вернулся обратно, а остался на вражеской территории, иными словами, что все изложенные выше сведения относятся к одному длительному походу. Маршрут этого похода Стратос восстанавливает следующим образом: Колонея — Аморион — Пессинунт, Киос, Пергам — Смирна — Антиохия в Писидии [595, т. 2, с. 233–234][128]. Такая трактовка кажется вполне обоснованной. В «Сирийской хронике 819 г.» мы читаем, что Му'авийа послал против Византии полководца 'Абд ар-Рахмана, который провел в землях ромеев два года [60, с. 8].
Восстановив приблизительно картину похода, можно попытаться выяснить, какую роль в этих событиях сыграли славяне. В исторической литературе укоренилось мнение, что славяне, о которых идет речь, — пленники Константа II, взятые им в походе 658 г., о котором упоминает Феофан [378, с. 24; 430, с. 143; 595, т. 3, с. 234; 629, с. 103; 449, с. 209–211; ср.: 196, с. 46][129]. Между тем речь идет, скорее, о потенциальной возможности, чем о факте. Феофан действительно сообщает, что Констант взял в походе немало пленных, однако мы не встречаем у него указаний на то, что они были переселены в Малую Азию. В то же время войска 'Абд ар-Рахмана должны были пройти по Асии и Вифинии. В Асии в середине VII в. уже существовала славянская колония; есть некоторые основания полагать, что такие поселения были и в Вифинии. В 680 г. в источниках впервые упоминается поселение Гордосервон в Вифинии, в котором многие исследователи видят колонию сербов, основанную около середины VII в.[130] Логичнее всего предполагать, что 'Абд ар-Рахману встретились именно славяне из этих колоний. Безусловно, среди них могли оказаться и пленники Константа, если, конечно, они были переселены в Малую Азию, однако такое предположение необходимо подтвердить документально.
Славяне, сообщает Феофан, перешли к 'Абд ар-Рахману добровольно. Этот несомненно интересный факт заслуживает критического осмысления. Для того чтобы большой отряд перешел на сторону противника, необходимы переговоры, на которых были бы выработаны условия и взаимные обязательства сторон. Но как могли славяне и арабы найти между собой общий язык? Не исключено, что в таких переговорах могли помочь славяне, которые уже были у арабов, иначе говоря, те славяне, которые ранее были взяты мусульманами в плен, а затем служили им.
Численность славян, как ее определяет Феофан, составляла пять тысяч человек. О ком вдет речь — обо всех переселенцах или только о воинах, противостоявших арабам на поле брани? Свое мнение по данному вопросу определенно выразил, кажется, только Р.-Й. Лили. По его мнению, речь идет лишь о воинах; сама же колония была более людной, ибо каждая семья выставляла по одному бойцу. Семей, следовательно, было пять тысяч, но поскольку мы не знаем среднего числа членов славянской семьи того времени, все дальнейшие предположения относительно численности славян будут с неизбежностью носить спекулятивный характер [530, с. 238, прим. 134][131]. Предположение Лили кажется, однако, мало оправданным. Согласно Феофану, славяне перешли на сторону мусульман сами, как подсказывает контекст, при приближении войска 'Абд ар-Рахмана к их поселениям[132] и после переговоров. На переговорах арабы, судя по их последующим действиям, обещали поселить славян в одном месте, а не разбрасывать по разным крепостям. Если славяне сами вели переговоры и добились таких условий, очень странно было бы им оставить вдруг свои семьи на произвол судьбы и уйти с мусульманами в Малую Азию. Намного вероятнее, что славяне, собираясь уйти на новые места, взяли с собой свои семьи. Пять тысяч человек, следовательно, — численность не воинов, но всех ушедших славян вообще.
