Среди произведений, где встречаются фрагменты рассказа Ибрахима Ибн Йа'куба, наибольшее значение имеет географический трактат «Книга путей и государств» («Китаб ал-Масалик ва-л-Мама-лик») ал-Бакри (ум. в 1094 г.). Из сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба ал-Бакри приводит часть рассказа о сакалиба [232, с. 330–340], а также описания Галисии [232, с. 913] и «страны ифранджа» (Франция и Германия за исключением Баварии, которую путешественник выделяет особо) [232, с. 913–914].
Сведения, восходящие к рассказу Ибрахима Ибн Йа'куба, можно встретить также в книге ал-Казвини «Достопримечательности стран и поселений» («Асар ал-Билад»), второй части его географического свода «Диковины творений» («'Аджа'иб ал-Махлукат»). Ал-Казвини приводит рассказы о «городе М.ш.ка» [226, ч. 2, с. 415][40], т. е. столице польского князя Мешко I (960–992), «городе амазонок» [226, ч. 2, с. 408], Фульде [226, ч. 2, с. 387], Руане [226, ч. 2, с. 396], Шлезвиге [226, ч. 2, с. 404] и Майнце [226, ч. 2, с. 40]. Во всех рассказах, кроме описания «города М.ш.ка», ал-Казвинн ссылается на Ибрахима. В сообщении о «городе М.ш.ка» ссылки на Ибрахима нет, но сопоставление его текста с описанием «страны М.ш.ка» в трактате ал-Бакри ясно указывает на первоисточник. В историографии Ибрахиму Ибн Йа'кубу часто приписывают рассказы о других европейских городах, которые мы находим в труде ал-Казвини[41]. Аргументируя эту точку зрения, Т. Ковальский писал, что ал-Казвини, работавший над своим трактатом вдали от Европы, вряд ли мог иметь более одного источника по христианским странам [137, с. 24]. Но надо заметить, что ал-Казвини, по-видимому, пользовался не оригинальной версией рассказа Ибрахима Ибн Йа'куба. Во фрагменте о Лорке ал-Казвини ссылается на ал-'Узри (1003–1085), который, в свою очередь, цитирует Ибрахима Ибн Йа'куба [226, ч. 2, с. 373][42]. Заимствования из трактата ал-'Узри обнаруживаются и в других фрагментах географии ал-Казвини, в том числе и посвященных Европе [226, ч. 2, с. 339, 363, 388]. Таким образом, ал-Казвини, видимо, реально пользовался не рассказом Ибрахима Ибн Йа'куба, а трудом ал-'Узри; последний же, андалусский географ, вполне мог иметь для описания Европы и иные источники, нежели рассказ Ибрахима Ибн Йа'куба. Во избежание ошибки Ибрахиму Ибн Йа'кубу следует приписывать только те фрагменты, где на него дается прямая ссылка.
Рассказ Ибрахима Ибн Йа'куба можно дополнить по поздней географии ал-Химйари «Книга благоухающего сада в известиях о странах» («Ар-Рауд ал-Ми'тар фи Хабар ал-Актар»)[43]. У ал-Химйари мы встречаем рассказы о «стране ифранджа», Праге и «городе М.ш.ка» [320, с. 50, 86, 560 соотв.]. Ал-Химйари прямо не ссылается на источник информации, но текстуальный анализ показывает, что эти фрагменты восходят к Ибрахиму Ибн Йа'кубу.
Таковы основные источники, по которым можно судить о сообщении Ибрахима Ибн Йа'куба. Основной вывод, который можно сделать, прочитав все безусловно относимые к Ибрахиму Ибн Йа'кубу тексты, таков: рассказ путешественника был намного полнее, чем мы подчас готовы допускать. Текст ал-Бакри нельзя считать полной редакцией рассказа Ибрахима Ибн Йа'куба — хотя бы потому, что отдельные места, например, рассказ о Праге, приводятся там в сокращенном виде. Но это — не единственная причина. Весьма интересно сравнить стиль фрагментов, посвященных странам сакалиба, франков (ифранджа) и галисийцев (ал-Бакри, ал-Химйари), с одной стороны, и городам Германии и Франции (ал-Казвини) — с другой. В первой группе фрагментов внимание в основном сосредоточено на реальных условиях жизни людей, экономическом положении, государственном строе и войске; во второй ничего этого нет, а описания посвящены всевозможным диковинам ('аджа 'иб). Можно возразить, что география ал-Бакри составлена в жанре «путей и государств» (ал-масалик ва-л-мамалик), то есть в жанре реалистичном и практическом, а ал-Казвини, наоборот, ориентируется на диковины. Но ведь все фрагменты, о которых идет речь, принадлежат Ибрахиму Ибн Йа'кубу. Трудно поверить, что Ибрахим Ибн Йа'куб, дав вполне реалистичное описание стран сакалиба, франков (ифранджа) и галисийцев, внезапно резко изменил затем свой стиль и стал описывать лишь диковины. Думается, что начальная редакция сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба содержала в себе и реалистичные описания жизни различных народов, и рассказы о диковинах, а последующие авторы, использовавшие его как источник, выбирали те материалы, которые им более всего подходили.
Для настоящего исследования, разумеется, наибольший интерес представляет формирование текста сообщения о сакалиба. Вероятнее всего, рассказ о сакалиба в том виде, как он представлен в географии ал-Бакри, создан не Ибрахимом Ибн Йа'кубом, а самим ал-Бакри. Располагая списком описания северных народов неизвестного автора, ал-Бакри полностью изъял оттуда рассказ о сакалиба, заменив его другим, составленным на основе сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба. От старого рассказа остались только два фрагмента, посвященные один — музыкальным инструментам сакалиба, другой — их брачным обычаям [232, с. 338–339]. Между этими двумя фрагментами вставлена большая цитата из ал-Мас'уди. Такое положение этой цитаты, а также то, что в ней приводится перечень племен сакалиба, который в тексте Ибрахима Ибн Йа'куба кажется абсолютно лишним, ибо накладывается на данное в рассказе другое перечисление этих племен, показывают, что фрагмент из ал-Мас'уди тоже представляет собой вставку, сделанную ал-Бакри. Таким образом, ал-Бакри, с одной стороны, сократил текст, удалив фрагменты, которые, по его мнению, не заслуживали внимания, с другой — дополнил его подходящими сведениями других авторов. Поэтому при исследовании сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба о сакалиба следует основываться только на тех фрагментах из трактата ал-Бакри, которые действительно принадлежат рассказу Ибрахима и не вставлены в текст ал-Бакри.
Установив, на какие фрагменты можно реально опереться при анализе сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба о сакалиба, перейдем к их анализу. Каким образом путешествовал Ибрахим Ибн Йа'куб по землям сакалиба и что он посетил? Начнем с даты путешествия. Главный отправной пункт в ее определении — упоминание Ибрахима Ибн Йа'куба о том, что в городе Маз.н. Б.р.г или Мази Б.р.г он встретился с болгарскими послами, прибывшими к германскому королю Оттону I Великому (936–973) [232, с. 334]. Г. Якоб, основываясь на более ранних и недоступных мне работах Ф. Вигтера, сближал это упоминание с информацией о том, что в 973 г. к Оттону прибыло болгарское посольство. Отгон принял его в Кведлинбурге, а затем вместе с послами направился в Мерзебург, который отождествляется с упомянутым городом[44]. В Мерзебурге Оттон принял посольство из Африки, в состав которого входил ат-Туртуши [129, с. 3].
Датировка Виггера — Якоба имеет, однако, ряд слабых сторон. Еще раньше А. А. Куник высказывал сомнения в том, что Ибрахим Ибн Йа'куб мог встречаться с Отгоном Великим после 965 г. Ибрахим Ибн Йа'куб, замечал Куник, ничего не знает ни о падении Болгарского царства, ни о разгроме Святославом Хазарии [16, с. 73–74]. Куника поддержал Ф. Вестберг, выдвинувший против датировки Виггера — Якоба ряд более убедительных доводов. Он заметил, что Након, князь ободритов, упоминается в источниках только до 967 г., после чего у ободритов появляется новый правитель[45]. Но Ибрахим Ибн Йа'куб говорит о Наконе, из чего следует, что дату 973 г. надо отбросить [5, с. 77]. На основании указываемых Ибрахимом Ибн Йа'кубом расстояний Вестберг заключил, что под Мази Б.р.гом или Маз. и Б.р.гом подразумевается не Мерзебург, а Магдебург [5, с. 29–32]. Следовательно, Ибрахим Ибн Йа'куб встречался с болгарскими послами в Магдебурге. Идея об отождествлении болгарского посольства с тем, которое прибыло к Оттону Великому в 973 г., отпала сама собой, а дату встречи пришлось перенести на время пребывания Отгона в Магдебурге. В последние годы жизни Оттон жил в Магдебурге, в 965 г. издал там ряд грамот. Таким образом, заключает Вестберг, наиболее вероятная дата — 965 год [5, с. 77–78].
Датировка Вестберга в настоящее время принята всеми. Принимая доводы Вестберга, Ю. Видаевич замечал, что Ибрахим Ибн Йа'куб ничего не пишет о смерти Отгона, последовавшей почти сразу же после приема им посольств в 973 г., и это молчание путешественника также свидетельствует против датировки Виггера — Якоба [623, с. 10–14]. Дату 965 г. принимал и Т. Ковальский, хотя доводы, которыми он подкреплял выводы Вестберга, некорректны[46].
Представляется вполне обоснованным мнение, высказанное Р. Якимовичем [499, с. 443–446] и поддержанное затем М. Ковальской [511,с. 46], о том, что Ибрахим Ибн Йа'куб побывал лишь в Праге и у ободритов. Он сам говорит, что никогда не был в Болгарии [232, с. 334]. Вряд ли Ибрахим мог посетить и Польшу, что допускал Ю. Видаевич [623, с. 79]. Рассказывая о Польше («страна М.ш.ка», то есть владения Мешко 1), Ибрахим Ибн Йа'куб не указывает никаких расстояний, что он делает, говоря о Праге и земле ободритов (страна Накона) [232, с. 333–334, 332 и 331 соотв.]. Что касается упоминаний о товарах, которыми славится Польша, или о княжеской дружине, то Ибрахим Ибн Йа'куб мог узнать о них и не посещая эту страну.
Указания маршрутов нет и в рассказе о земле лютичей[47]. Более того, Ибрахим Ибн Йа'куб изображает столицу лютичей поселением на берегу моря, что неприменимо к их главному городу — Ретре. Думается, Ибрахим Ибн Йа'куб знал о лютичах лишь понаслышке и ошибочно посчитал их столицей стоявший на берегу Балтийского моря славянский торговый город Волин[48].
Таким образом, мы имеем следующие исходные позиции для анализа употребления понятия сакалиба у Ибрахима Ибн Йа'куба. Наш главный источник — трактат ал-Бакри, ибо только там приводится сообщение Ибрахима Ибн Йа'куба о сакалиба. Ал-Бакри дает сокращенное изложение рассказа Ибрахима, добавляя к нему материалы ал-Мас'уди и описания северных народов неизвестного автора. Сообщение Ибрахима Ибн Йа'куба — рассказ о его поездке в 965 г. по Германии и Центральной Европе, в ходе которой он посетил в частности Прагу и землю ободритов.
Обратимся теперь к анализу употребления названия сакалиба.
Ибрахим знает четырех правителей сакалиба, и названные им имена легко поддаются идентификации. Речь идет о польском князе Мешко I (960–992), чешском князе Болеславе I (929–967), князе ободритов Наконе и царе дунайских болгар. Все эти правители были славянами, и в подчинении у них находились славянские народы. Кроме них название сакалиба применяется к лютичам [232, с. 334] (их правителя Ибрахим Ибн Йа'куб назвать не мог, так как у них, по свидетельству источников, не было князей [см.: 201, с. 304–305]), а также к части жителей побережья Адриатического моря («Венецианский залив») [232, с. 336]. В отношении последнего фрагмента следует сказать, что Ибрахим Ибн Йа'куб, судя по краткому, мимоходному описанию, сам не был в том регионе и знал о нем лишь по рассказам других. Сакалиба помещаются у него к западу от болгар; далее к западу — другие сакалиба, более сильные. Жители этого региона (не называемые сакалиба), по словам Ибрахима, боятся сакалиба и просят их о милости. Ситуация, описанная у Ибрахима Ибн Йа'куба, хорошо поддается объяснению при сопоставлении с современным ему произведением Константина Багрянородного. В изложении последнего, к западу от Болгарии находились области сербов, травунян и конавлян, еще далее к западу — Хорватия, которая даже после междоусобиц могла выставить довольно сильное войско. Жители прибрежных крепостей на Адриатике опасались славян и платили им дань [14, с. 135–153]. Думается, под сакалиба на Адриатике, к западу от Болгарии, Ибрахим Ибн Йа'куб разумеет сербов, травунян, захлумян и конавлян, под более сильными сакалиба на западе — хорватов. Население региона (латинское население прибрежных крепостей) боится сакалиба (у Константина Багрянородного — славян), просит не нападать и платит им дань.
Весьма интересны упоминания Ибрахима Ибн Йа'куба о языке сакалиба. Путешественник приводит несколько слов из него, и все они объяснимы лишь на основе славянских языков. Большая крепость (ал-хисн ал-кабир) г.рад — славянское град, укрепленное место [232, с. 331]. Птица со вкусным мясом т.т.ра, напоминающая курицу и громко кричащая с вершин деревьев, — тетеря; птица с.ба, которая может подражать голосам людей и звукам животных, — шпак (скворец)[49]. Мох, который у ал-Бакри пишется как 'дж, — искаженное м.х, мох; баня ал-'т.ба — неверно написанное ал-'ис.т.ба, истба, баня [137, с. 126–127]. Говоря о болгарах, Ибрахим Ибн Йа'куб сообщает, что они перекладывают Евангелие на «саклабский» язык (ал-лисан ас-саклаби) [232, с. 335], который можно отождествить единственно с церковнославянским языком.
Название сакалиба Ибрахим Ибн Йа'куб употребляет весьма осторожно. Сакалиба в описании Ибрахима — отнюдь не все северные народы. Славяне-ободриты, именуемые сакалиба, отделяются от саксов (с.к.с.н) и датчан (норманны, м.р.ман, искаженное и.р.ман), которые к сакалиба не причисляются [232, с. 331]; пруссы (б. рус) составляют особый народ с языком, не похожим на другие [232, с. 334]. Другие северные народы — немцы[50], венгры[51], печенеги, русы и хазары — не причисляются к сакалиба, хотя отмечается, что они смешались с ними и говорят на их языке [232, с. 336]. В то же время нельзя не отметить, что путешественник почти не употребляет названий отдельных славянских народов (например, чехи, поляки, ободриты, хорваты). Единственный раз делает он это в отношении лютичей, не забывая сказать, что они — народ из сакалиба [232, с. 334][52]. В описании любой славянской страны Ибрахим Ибн Йа'куб называет ее жителей сакалиба. Можно прийти к заключению, что для Ибрахима Ибн Йа'куба сакалиба — общее название славянских, причем исключительно славянских народов, употребляемое вместо особых названий каждого из них.
4. Лбу Хамнд ал-Гарнати (1080–1169)Упоминания о сакалиба можно найти в обоих дошедших до нас произведениях Абу Хамила ал-Гарнати — трактатах «Повествование о некоторых диковинах Магриба» («Ал-Му'риб 'ан Ба'д 'Аджа'иб ал-Магриб») и «Дар душам» («Тухфат ал-Албаб»). Их рассмотрение лучше начать с первого из указанных произведений, «ал-Му'риба». С одной стороны, «ал-Му'риб» — более раннее произведение Абу Хамила, содержащее его путевые заметки, с другой — информации о сакалиба там достаточно, чтобы составить определенную картину, тогда как в «Тухфат ал-Албаб» мы встречаем о них лишь одно-единственное упоминание.
В «ал-Му'рибе» упоминания о сакалиба связаны с поездкой Абу Хамида из Волжской Булгарии в Венгрию и обратным путем в Саксин в 1150–1153 гг. [85, с. 22–26, 39]. Абу Хамид дает описание сакалиба, из которого особую важность имеют следующие сведения:
1. через страну сакалиба лежит путь из Волжской Булгарии в Венгрию; попасть из Булгара в страну сакалиба можно по «реке сакалиба» [85, с. 22];
2. сакалиба — христиане того же толка, что и румийцы, несториане [85, с. 24];
3. на пути в Венгрию Абу Хамид посетил город Гуркуман (все гласные долгие), в котором обнаружил многочисленных мусульман и тюрок — х.н.х [85, с. 25][53]; последние не называются сакалиба.
Начнем с «реки сакалиба». Путь из Волжской Булгарии в Венгрию предполагал движение на запад. Следует, естественно, искать реку, плывя по которой из Булгара автор мог бы двигаться в западном направлении. Такой рекой могла стать только Ока (вместе с участком течения Волги от впадения Оки в Волгу до Булгара), и вполне оправданной представляется предложенная С. Дублером [85, с. 61] и А. Л. Монгайтом [330, с. 108] идентификация «реки сакалиба» с Окой.
Но страна сакалиба начинается не сразу после Булгара. До нее Абу Хамид упоминает о языческих племенах, живших в лесах и подчинявшихся волжским булгарам [85, с. 24–25]. Следует заметить, что Абу Хамид не причисляет эти племена к сакалиба; описание сакалиба дается им отдельно.
В описании сакалиба очень важно замечание Абу Хамида относительно того, что у сакалиба и румийцев общая религия. Под сакалиба здесь могут подразумеваться только жители Руси, ибо они приняли христианство по византийскому обряду. Слова Абу Хамида о том, что сакалиба и румийцы — несториане, вряд ли могут служить аргументом против. Мусульмане обычно не очень хорошо представляли себе доктринальные расхождения в среде христиан и зачастую относили людей к тем или иным направлениям наугад. У ал-Мас'уди, например, можно найти фразу о том, что сакалиба — яковиты [291, т. 1,с. 254]. Не исключено, что, называя сакалиба и румийцев несторианами, Абу Хамид котел подчеркнуть их отличие от венгров, король которых, по его словам, придерживается толка ифранджа, то есть франков, католиков [85, с. 32]. Впрочем, нельзя исключать и того, что представления о религии византийцев сложились у Абу Хамида в Венгрии, где католики могли обвинить православных в ереси и приписать им несторианские воззрения.
Наибольшую трудность представляет идентификация города Гуркуман. Ни в восточных источниках, ни на карте района, по которому проезжал или мог проезжать Абу Хамид, не обнаруживается ничего подобного. В то же время город был достаточно велик — одних тюрок застал там Абу Хамид несколько сотен. С. Дублер считал, что название города состоит из двух частей — куман, т. е. имени половцев (куманов), и гур, т. е. укрепление [85, с. 232–233]. Следует, однако, заметить, что гур/укрепление Дублера происходит единственно от его неправильного толкования термина гюра у Константина Багрянородного. Говоря о том, что русы «идут в гюра», Константин Багрянородный хочет сказать, что они направляются собирать дань со славянских племен, и даже дает эквивалент гюра — полюдье [14, с. 50–51], но Дублер не понимает этого и пишет, что русы «удалялись в укрепленные места (contrafuerte)». Одним из таких «укрепленных мест» и был, по Дублеру, Гуркуман.
Другую трактовку предлагал А. Л. Монгайт. Он считал, что речь идет о Киеве, а в Куман видел графическое искажение от Куйав, то есть Киев [330, с. 71, прим. 101]. Гипотезу Монгайта принять тоже довольно трудно, ибо она совершенно не объясняет, откуда в слове Гуркуман появилось гур.
С чем тогда идентифицировать Гуркуман? В силу того, что такое название не встречается в русской топографии, следует полагать, что оно происходит не из русского языка. Вернее искать слово Гуркуман или похожие графические формы в восточных источниках, и в этом отношении есть весьма интересная параллель — город М.н.к.р.кан упоминаемый в «Сборнике летописей» («Джаме' от-Таварих») Рашид ад-Дина (1247–1318) [304, т. 1, с. 482][54]. М.н.к.р.кан (Ман-Керман) в изображении Рашид ад-Дина — «великий город русов», который монголо-татары взяли во время похода 1240 г. на Южную Русь. По всей вероятности, Ман-Керман — не что иное, как тюркское название Киева. В рассказе о походе татаро-монголов на Европу Рашид ад-Дин не раз употребляет слова явно тюркского происхождения — например, Урус (русские), Кара-Авлаг (черные влахи, то есть влахи в подчинении у венгерского короля), горы Баякбук (Карпаты)[55] и так далее [304, т. 1, с. 482–483]. Можно предполагать, что тюркские названия у Рашид ад-Дина появились оттого, что он использовал источники, восходившие к рассказам тюрок — участников похода против Южной Руси и Европы. К тюркским языкам восходит, видимо, и форма Гуркуман. Рассказывая об этом городе, Абу Хамид говорит только о тюрках, с которыми, видимо, в основном и общался. Представляется вполне вероятным, что именно от них он узнал и название города. Графическая разница между Гуркуман Абу Хамида и М.н.к.р.кан (Ман-Керман) Рашид ад-Дина невелика[56], и, думается, речь идет о написании одного и того же слова. Под Гуркуманом, следовательно, Абу Хамид разумеет Киев.
В «Тухфат ал-Албаб» встречается лишь одно упоминание о сакалиба. Абу Хамид сообщает, что ремесленники из народа намиш, храбрейшего среди ифрандж (речь идет о немцах, которых автор, как до него ал-Мас'уди, называет словом, представляющим собой производную от славянского немец»), выделывают льняные ткани, которые затем продаются, — цитируя за неимением оригинала по испанскому переводу А. Рамос: al pais de los SaqMiba donde se encuentran los Rüs [31, c. 105]. He имея оригинального текста, не отваживаюсь точно определить, какой смысл вкладывается в эту фразу — желает ли автор сказать, что в стране сакалиба можно встретить русов, или же что русы живут в стране сакалиба. Вместе с тем налицо сближение понятий сакалиба и рус, что лучше всего объяснить тем, что автор говорит о Киевской Руси.
Таким образом, рассмотрев случаи употребления названия сакалиба у Абу Хамида ал-Гарнати, можно заключить, что оно применяется к населению Киевской Руси, причем к населению славянскому, ибо автор отделяет его и от тюрок, и от угро-финнов.
5. Неизвестный башкирский информатор Йакута (XIII в.)В географической энциклопедии «Справочник по странам и поселениям» («Му'джам ал-Булдан») Йакут (1179–1229), повествуя о башкирах (ал-башгурд), вспоминает о своей беседе с одним из них, произошедшей в городе Алеппо [282, т. 1, с. 323]. Йакут обнаружил в Алеппо многочисленную общину людей, называвших себя башкирами: то были переселенцы из Венгерского королевства. Одного башкира Йакут попросил рассказать об их стране. Собеседник Йакута, судя по его рассказу, сам жил какое-то время в тех местах, где в Венгрии обитали башкиры-мусульмане. Он подробно рассказывает о башкирских поселениях, может приблизительно определить расстояние до них от Алеппо, даже говорит, что сделал бы, если бы вернулся в Венгрию. Все это дает основание причислить рассказ неизвестного башкирского информатора к сообщениям путешественников, лично побывавших в Восточной и Центральной Европе.
Неизвестный собеседник Йакута рассказывает не только о Венгерском королевстве, ко и о соседних с ним странах. К востоку от Венгрии, сообщает он, находятся страна румийцев и Константинополь, к западу — Андалусия, к югу — Рим, столица папы, которому принадлежит верховенство над ифрандж. Слово ифрандж здесь обозначает всех европейских христиан, в том числе и венгров (ал-хункар), которых башкирский информатор четко отделяет от своих соплеменников. К северу от Венгрии находятся земли сакалиба.
Таким образом, сакалиба — народ, который отличается от ифрандж и обитает к северу от Венгрии. Этим условиям в наибольшей степени удовлетворяют славяне — прежде всего жители Чехии и Польши. Очевидно, именно их имеет в виду башкирский информатор Йакута, говоря о сакалиба.
Таковы сведения об употреблении слова сакалиба у тех мусульманских авторов и путешественников, которые посетили Восточную и Центральную Европу лично. Нетрудно заметить, что практически во всех разобранных случаях — за исключением разве что ошибки Ибн Фадлана — название сакалиба применяется к славянам. В последующих главах мы рассмотрим, какие изменения оно претерпело, переходя из одной компиляции в другую.
Глава вторая
Авторы, не посещавшие Восточную и Центральную Европу, но опиравшиеся на оригинальные источники
1. Муслим Ибн Лби Муслим ал-Джарми (середина IX в.)Сочинения ал-Джарми, которые, насколько мы знаем, содержали сведения о Византии и ее соседях — болгарах (бурджан и бургар), остатках аваров (ал-'б.р), хазарах и сакалиба [135, с. 190–191], недошли до нас, и судить о них можно только по цитатам у других авторов. Ибн Хордадбех (род. около 820 г., ум. в 913 г.), Ибн ал-Факих (писал около 903 г.) и Кудама Ибн Джа'фар (род. около 883 г., ум. в 948 г.) приводят составленный ал-Джарми список византийских провинций — фем [134, с. 105 и далее; 282, т. 3, с. 98 и далее; 134, с. 257 и далее соотв.]. Однажды, в описании фемы Македония, в этом списке упоминаются и сакалиба. Согласно ал-Джарми, с севера с фемой Македония граничит Болгария, а с запада — страна сакалиба [134, с. 105; 282, т. 3, с. 98, т. 5, с. 73]. Земли, примыкавшие с запада и северо-запада к феме Македония, были населены славянами. Ал-Джарми, видимо, говорит о славянском населении Стримона или района Салоник; не исключено, впрочем, что следует продвинуться еще дальше на запад, в сторону земель сербов.
2. Ибн ХордадбехИсследовать употребление слова сакалиба у Ибн Хордадбеха нелегко. Трактат этого автора «Книга путей и государств» («Китаб ал-Масалик ва-л-Мамалик»), в котором обычно выделяют две редакции — 846/47 г. (к ней, в частности, принадлежит известное описание торговых поездок купцов-рахданитов и русов [228, т. 1, с. 56]) и 885/86 г., представляет собой справочник, компиляцию, составленную на основе самых разных источников. Для каждого конкретного случая приходится проводить отдельное исследование. Так было сделано в случае с фрагментом из произведения ал-Джарми, на которое при описании Византии опирался Ибн Хордадбех.
Ибн Хордадбех упоминает о сакалиба много раз, но в основном мимоходом, не давая никаких ясных указаний на то, к кому применяется это название. Лишь один фрагмент кажется недвусмысленным — перечень правителей разных стран. Правитель сакалиба именуется в рукописях к.нан или к.бад, и вполне обоснованной представляется конъектура М. Й. Де Гуйе, издателя текста Ибн Хордадбеха, предлагавшего чтение к.наз и сближавшего это слово со славянским «князь» [134, с. 17, прим. с][57].
То, что правитель сакалиба именуется у Ибн Хордадбеха «князь», для настоящего исследования очень важно. Хотя славянское «князь» родственно словам из германских языков, например, немецкому Konig или konungr скандинавских саг, у Ибн Хордадбеха оно предстает именно в славянской, а не в германской форме; все деформации не имеют отношения к передаче слова чужим произношением и сделаны арабскими переписчиками. Судя по всему, мусульмане (сам Ибн Хордадбех или его источники) узнали его непосредственно от славян. Мусульмане (опять-таки сам Ибн Хордадбех или его источники), следовательно, общались со славянами и вполне сознательно называли их сакалиба.
3. Описание северных народов неизвестного автора (Анонимная записка)Описание северных народов неизвестного автора — одно из наиболее важных собраний сведений мусульманских географов о Восточной Европе и ее народах (печенеги, хазары, буртасы, волжские булгары, венгры, сакалиба, русы, Сарир, аланы). В оригинале оно не сохранилось и дошло до нас только в цитатах и переводах более поздних авторов.
Имя автора описания неизвестно. Д. А. Хвольсон, открывший текст сообщения в географии Ибн Ростэ (писал в начале X в.), исходил из того, что последний и был автором [27, с. 1–9]. Такую точку зрения можно было выдвигать в 1869 г., когда были известны лишь немногие другие источники, приводящие то же сообщение, но сейчас ее уже трудно принять. Сравнение источников свидетельствует о существовании начальной версии, созданной еще до трактата «Книга драгоценных украшений» («Китаб ал-А'лак ан-Нафиса») Ибн Ростэ. Кроме того, простые и реалистичные рассказы описания заметно отличаются от остальной географии Ибн Ростэ, где внимание уделяется главным образом достопримечательностям и интересным историческим эпизодам. Автор описания в основном интересуется локализацией стран и народов, дорогами, политическими режимами, религией, городами, образом жизни, международными отношениями (подчиненность, союз, вражда) и экономикой. Все это можно было бы счесть за рассказ купца, побывавшего в далеких странах, если бы не очевидный интерес автора к военной тематике. Там, где это возможно, автор дает описания оружия, оценку численности войск, иногда — мобилизационного потенциала. Такая информация для средневековья — сведения стратегического характера, предназначавшиеся для правителей и их визирей, желавших знать побольше о потенциальных противниках.
Это наблюдение вызвало немало догадок в отношении личности автора. Й. Маркварт приписывал описание ал-Джарми [540, с. 28], что, впрочем, представляется сомнительным. Ал-Джарми, как отмечалось выше, писал о Византии и ее соседях, но в описании приводятся рассказы совсем о других народах. Кроме того, при рассмотрении даты составления описания мы увидим, что оно восходит к более позднему времени, чем то, в которое могла появиться книга ал-Джарми.
Более популярно в литературе мнение о том, что описание представляет собой фрагмент поздней редакции «Книги путей и государств» Ибн Хордадбеха или одноименного трактата саманидского визиря Джайхани[58]. Его безусловно подкрепляет то, что Гардизи (середина XI в.), один из авторов, приводящих выдержки из описания, пишет, что сведения о северных народах он почерпнул у Ибн Хордадбеха и Джайхани, а также иных произведений [313, с. 579]. Идея авторства Джайхани, однако, не бесспорна, ибо, согласно Гардизи, он начал собирать информацию о других странах и народах, только когда стал визирем [313, с. 330], т. е. в 913/14 г., но, как мы увидим далее, описание относится, скорее всего, ко времени между 889 и 892 гг. Джайхани, конечно, мог использовать его, но только как источник. Если же принимать идею об авторстве Ибн Хордадбеха, то позднейшую дату составления его «Путей и государств» придется перенести самое меньшее на три-четыре года вперед, с 885–886 на 889–890 гг.
Не имея ни одного списка трактата Джайхани и полной редакции труда Ибн Хордадбеха, мы не можем однозначно ответить на вопрос, имеют ли они какое-либо отношение к автору описания. В то же время заметим, что ни один из многочисленных авторов, пользовавшихся материалами описания, не указывает на источник. Особенно это удивляет у Ибн Ростэ, который весьма точно указывает, у кого он берет сведения. В описании Индии он ссылается на 'Абдуллаха Мухаммада Ибн Исхака [132, с. 132], в отношении Рима — на Харуна Ибн Йахйу [132, с. 119]. Цитирует он и Ибн Хордадбеха [132, с. 149], причем сразу после фрагментов описания, но приводимый фрагмент относится не к описанию, а к рассказу Саддама Переводчика (первая половина IX в.). Такая перманентная неизвестность первоисточника вкупе с его тематикой наводит на мысль, что описание взято из какого-то административного пособия; последнее, скорее всего, использовалось как справочник, и имя автора либо не упоминалось вовсе, либо не имело большого значения. Первоначально, судя по видимости, этот справочник существовал в арабской редакции; во всяком случае, первый известный нам персидский текст — выдержки из описания в «Худуд ал-'Алам» — представляет собой перевод с арабского[59]. По-видимому, описание было составлено на востоке мусульманского мира. Исходный пункт, откуда автор описания начинает свое движение по землям северных народов, — Ургенч [312, с. 578; 232, с. 445]. При этом, подробно рассказывая о печенегах, хазарах и венграх, автор в то же время ни словом не упоминает о Византии или Западной Европе.
Таким образом, перед нами описание северных народов, составленное на востоке мусульманского мира и написанное на арабском языке. Его несомненное достоинство — то, что оно представляет собой не собрание разрозненных фрагментов, а определенную географическую систему. Но использовать его следует весьма осторожно, ибо авторы, пользовавшиеся описанием, зачастую изменяли текст, исключая отдельные фрагменты или, наоборот, делая вставки. Для правильного использования данных описания надлежит точно представлять себе, какие данные относятся к нему, а какие — нет. Поэтому до начала анализа понятия сакалиба в описании следует кратко охарактеризовать то, в каком виде текст описания предстает в передаче позднейших авторов.
Ибн Ростэ [132, с. 139–140 (хазары), 140–141 (буртасы), 141–142 (волжские булгары), 142–143 (венгры), 143–145 (сакалиба), 145–147 (русы), 147–148 (Сарир), 148 (аланы)]. Практически все сведения, приводимые Ибн Ростэ, обнаруживаются и у других авторов. Ибн Ростэ, таким образом, переписывал фрагменты описания довольно близко к тексту. Не добавляя ничего от себя, Ибн Ростэ одновременно сократил описание, исключив из него, например, рассказ о печенегах. Сравнивая его с версиями других авторов, нетрудно заметить, что Ибн Ростэ, стремясь к краткости, иногда просто механически отсекает окончание рассказа.
Мутаххар ал-Макдиси (писал около 966 г.) [144, с. 66–67]. Использовал данные описания о тюркских племенах, хазарах и русах, но взял из него всего несколько предложений[60].
Неизвестный автор «Худуд ал-'Алам» (конец X в.) [321, с. 187–188 (сакалиба), 188–189 (русы), 189–190 («внутренние болгары»), 190 (м.р.ват[61]), 190–191 («хазарские печенеги»), 191 (аланы), 192 (Сарир), 192–193 (хазары), 194 (б.р.тас — волжские булгары), 194 (б.разас — буртасы), 194–195 (в.нандар)]. Чаще всего основывался на данных описания, но пользовался помимо них и другими источниками, прежде всего географией ал-Балхи-ал-Истахри (об этом источнике см. ниже). При этом автор «Худуд ал-'Алам» часто неверно использовал данные описания, а его система локализации каждого народа по отношению к четырем соседним (с севера, юга, запада и востока) полностью составлена им самим. Точно так же собственные представления автора отражают и приводимые им сведения о горах и реках[62].
Гардизи (писал между 1050 и 1053 гг.) [313, с. 578–579 (печенеги), 580–582 (хазары), 582–584 (буртасы), 584–586 (волжские булгары), 586–589 (венгры), 589–591 (сакалиба), 591–593 (русы), 593–595 (Сарир), 595 (аланы)]. Текст Гардизи представляет собой персидскую версию материалов описания, и это — самая полная из дошедших до нас его редакций. Информация Гардизи подтверждается сведениями других авторов, хотя иногда и встречаются несоответствия[63]; порой Гардизи делает сокращения[64].
Ал-Бакри (ум. в 1094 г.) [232, с. 445–446 (печенеги), 448 (буртасы), 448–449 (волжские булгары), 449 (венгры), 449–450 (Сарир)]. В сокращенном виде приводит данные описания о печенегах, буртасах. волжских булгарах, венграх и Сарире. Рассказ о сакалиба не приводится, ибо его, как отмечено в главе 1, почти полностью заменяет сообщение Ибрахима Ибн Йа'куба. Рассказ о хазарах основывается на сведениях ал-Истахри [232, с. 446–448; ср. 219, с. 220 и далее], а сообщение о принятии печенегами ислама не принадлежит к описанию.
Ал-Марвази (вторая половина XI — первая половина XII в.) [175, ар. текст, с. 20–21 (печенеги), 21 (хазары), 21–22 (буртасы), 22 (венгры), 22–23 (сакалиба), 23 (русы)]. Довольно точно копирует описание, хотя и в сокращенном виде. Рассказы о волжских булгарах, народе йура и народах Крайнего Севера, также входящие у него в цикл описаний северных народов, составлены по материалам Ибн Фадлана. В рассказе о русах сравнительно немногое взято из описания; большая часть прибавлена самим ал-Марвази (фрагменты о принятии христианства и походах на Константинополь).
Шукруллах ал-Фариси (писал в 1456 г.) [99, с. 107 (печенеги), 108 (буртасы, венгры, сакалиба), 108–109 (русы)]. Сокращенное персидское изложение отдельных сюжетов описания, в основном совпадающее с остальными версиями.
Таковы основные источники, в которых обнаруживаются материалы описания. Некоторые фрагменты можно найти и в произведениях последующих времен[65], однако поздние авторы лишь копируют с сокращениями более ранние сочинения. Рассмотрение источников определяет подход к анализу описания. К исходному тексту описания, его начальной редакции, можно отнести сведения, которые, встречаясь у одного автора, подкрепляются другими, параллельными источниками, а также фрагменты, принадлежность которых к описанию не вызывает сомнений с позиций текстуального анализа. В этом отношении наибольшую ценность имеют тексты Ибн Ростэ, Гардизи, ал-Марвази и Шукруллаха ал-Фариси, а также ал-Бакри (в несколько меньшей степени, но лишь потому, что рассказ о сакалиба у него взят не из описания). У Мутаххара ал-Макдиси в отношении сакалиба приводится один-единственный фрагмент, причем мало значимый. «Худуд ал-'Алам» содержит в основном авторскую интерпретацию данных описания, которые в результате значительно искажаются. Поэтому дальнейший анализ будет основан главным образом на первых четырех источниках с привлечением последних двух лишь в тех случаях, когда приводимые в них данные можно с уверенностью отнести к материалам описания.
Установив таким образом подход к изучению данных описания, можно перейти к определению того, какой смысл вкладывается в нем в название сакалиба. Изучая описание, мы находим в нем немало указаний на места расселения сакалиба. Некоторые из них связаны с печенегами. Печенеги описания живут в местности, которую они занимали до середины 90-х гг. IX в., между Уралом и Волгой. По отношению к ним места расселения сакалиба определяются в двух фрагментах описания. Один из этих фрагментов принадлежит к рассказу о печенегах. Печенеги, сообщает автор, окружены различными народами со всех сторон. С севера с ними соседят кипчаки, с востока — гузы (торки русских летописей), с юго-запада — хазары и с запада — сакалиба. Все они нападают на печенегов; те, в свою очередь, тоже совершают на них набеги[66]. Другой фрагмент, в котором сакалиба связываются с печенегами, содержится в рассказе о сакалиба. В нем мы читаем, что от страны сакалиба до страны печенегов десять дней пути [132, с. 143; 313, с. 589; 175, ар. текст, с. 22][67].
Начнем с упоминания о сакалиба в рассказе о печенегах. Изложенную в данном фрагменте информацию о печенегах интересно сопоставить со сведениями, имеющимися в других рассказах описания. Так, сведения о походах хазар на печенегов подтверждаются в рассказе о хазарах. В нем мы читаем, что хазары каждый год предпринимают походы на печенегов. При этом в рассказе о буртасах мы также встречаем упоминание о том, что они ежегодно совершают набеги на печенегов, но в рассказе о печенегах буртасы не фигурируют как их противники; с запада, говорит автор, на печенегов нападают сакалиба. В то же время в рассказе о сакалиба нет никаких сведений относительно их войн с печенегами. Из всех кочевников, с которыми граничат сакалиба, упоминаются лишь венгры, причем об их войнах с сакалиба рассказывается довольно подробно в главах, посвященных обоим народам. Излагаемые автором сведения, таким образом, не гармонируют между собой. В этой ситуации логично было бы предположить, что автор по ошибке ставит имя одного народа вместо имени другого, именно: помещая сакалиба вместо буртасов. Заменив сакалиба на б.р.дас (буртасы), мы устраняем возникшее противоречие. С одной стороны, печенеги кочуют к востоку от Волги, буртасы — живут к западу от нее; отсюда, буртасы находятся к западу от печенегов, как и говорит автор описания. С другой стороны, печенеги и буртасы непрерывно совершают набеги друг на друга, и эти сведения сообщаются в рассказах об обоих народах.
Сомнительным кажется и фрагмент, в котором сакалиба помещаются в десяти днях пути от печенегов. При внимательном прочтении текста описания можно обратить внимание на две существенные особенности. С одной стороны, указав однажды на дистанцию, разделяющую сакалиба и печенегов, автор далее совершенно забывает о последних, говоря, как отмечено выше, только о венграх. Более того, далее сообщается, что расстояние в десять дней пути отделяет сакалиба именно от венгров. С другой стороны, читая текст, нетрудно отметить, что в своем описании автор движется с востока на запад. Последовательность рассказов в описании такова: печенеги — хазары — буртасы — волжские булгары — венгры — сакалиба — русы[68]. При этом район проживания каждого из них определяется на основании данных о месте проживания народа, о котором говорится в предыдущем рассказе. Рассказ о хазарах начинается с указания расстояния между страной хазар и страной печенегов, рассказ о буртасах — с указания расстояния между страной буртасов и страной хазар, рассказ о волжских булгарах — с указания расстояния между землями буртасов и волжских булгар. Район проживания венгров также определяется по отношению к местам проживания булгарского племени эскелов. Учитывая такую манеру автора, было бы логично предполагать, что правилен один из вариантов Гардизи — расстояние в десять дней пути отделяет землю сакалиба от кочевий венгров [313, с. 588][69]. Такую мысль высказывал уже Й. Маркварт [540, с. 188–189, особенно прим. 3 на с. 188], хотя он явно ошибался, полагая, что изменение в тексте принадлежит Ибн Ростэ[70]. Упоминание о том, что расстояние от земли сакалиба до земли печенегов — десять дней пути, встречается в трех передачах описания [132, с. 143; 313, с. 589; 175, ар. текст, с. 22], и можно считать, что эта фраза принадлежит автору начальной редакции описания. По всей вероятности, сам автор допустил ошибку и вместо «венгры» поставил «печенеги».
Таким образом, месторасположение земель сакалиба определяется, скорее всего, относительно кочевий венгров. Установить, где жили упомянутые в описании венгры, важно в двух отношениях. Прежде всего, места расселения сакалиба автор в одном фрагменте определяет по отношению к венграм. Кроме того, в геополитической ситуации того времени венгры — самый подвижный элемент. IX век — пора их миграций, завершившихся переселением в Паннонию. Установив, где застал венгров автор описания, можно попытаться определить время, к которому оно принадлежит.
Автор описания помещает венгров на берег Черного моря (Бахр ар-Рум). По его словам, они живут между двух рек, также впадающих в это море. Реки называются Итиль и Дуба/Рута[71]. Одна из этих рек полноводнее Амударьи. За одной рекой, в стороне сакалиба, живет некий народ из румийцев, именуемый нандар. Нандары многочисленнее венгров, но слабее их. Над областью нандаров возвышается высокая гора, по склону которой течет река. За этой горой живет другой народ из христиан, именуемый м.рдат. Другая река течет по стране сакалиба[72], а далее — к хазарам; она больше первой.
Сведения об этих реках интерпретировались по-разному. Д. А. Хвольсон полагал, что речь идет о Дунае и Днестре [27, с. 119]. В. В. Бартольд в переводе текста Гардизи писал «Итиль и Дунай» [4, с. 58], не объясняя, впрочем, какая река называлась Итилем. Й. Маркварт считал, что речь в описании шла о венграх в Леведии, между Доном и Кубанью [540, с. 31–32][73]. Такого же мнения придерживался и К. Э. Макартни [535, с. 43, 51].
Обратимся сначала к сведениям о реке, именуемой Дуба/Рута. Отождествление ее с Кубанью сразу поставило бы перед исследователем несколько проблем. Местность «в стороне сакалиба» пришлось бы тогда искать на Кавказе, но слово сакалиба не обозначало ни один из кавказских народов. Далее, не вполне понятно, с кем следует отождествить нандаров[74]. Кроме того, если автор обычно подробно останавливается на политических отношениях между различными народами и государствами, почему он ни словом не упоминает о подчиненности хазарам, бывшей реальностью во времена пребывания венгров в Леведии? Реку Дуба/Рута, видимо, следует искать в другом месте, и здесь самого пристального внимания заслуживает предложенная некоторыми учеными (см. выше) идентификация с Дунаем. Она очень хорошо обосновывается графически, ибо разница между Дуба или Рута, с одной стороны, и гипотетической формой Дуна (Дунай) — с другой, пренебрежимо мала. Кроме того, находит объяснение и название нандар — это дунайские болгары. Судя по тексту описания, автор сам не был у болгар и знал о них по рассказам венгров. Венгерское слово nandor обозначало болгар; оно происходило от древнего названия последних оногундур[75]. В описываемое время дунайские болгары уже были христианами, и это дает основание автору причислить их к христианам и к румийцам.
Но если река Дуна — Дунай, где искать горы, по склону которых она течет, и с кем отождествить живущий за ними народ м.р.дат? Наиболее вероятной интерпретацией кажется следующая. Дуна — нижнее течение Дуная и его приток Сирет, которые в представлении автора образуют одну реку. Непосредственно за Сиретом возвышаются Карпатские горы, что очень напоминает пейзаж, нарисованный у Гардизи. За Карпатами находится Великая Моравия, которая, видимо, скрывается под названием м.р.дат (Гардизи) или м.р.ват («Худуд ал-'Алам»). Графическая конъектура м.р.дат/м.р.ват — м.р.ван (мураван) кажется естественной и приемлемой.
Располагаем ли мы иными доказательствами того, что в этих местах обитали венгры? Один из наиболее важных источников по ранней истории венгров — трактат Константина Багрянородного «Об управлении империей». В 38-й главе книги, где речь идет о венграх, говорится, что после первых столкновений с печенегами (IX в.) они ушли в Этелькузу — местность, по которой протекают реки Днепр, Буг, Днестр, Прут и Сирет [14, с. 159–163][76]. Самая западная из этих рек — Сирет, самая восточная — Днепр. Сирет, тем самым, был западной границей земель венгров периода их пребывания в Этелькузу. Данные неизвестного восточного географа совпадают, таким образом, со сведениями Константина Багрянородного.
Если и дальше идти в русле этих рассуждений, то второй рекой восточного географа должен быть Днепр. Уже Д. А. Хвольсон отмечал, что иностранец, видевший устье Днепра, вполне мог сказать, что эта река полноводнее Амударьи [27, с. 119]. Автор описания сообщает, что река течет по стране сакалиба, а затем к хазарам. Такому описанию лучше всего соответствовала бы Волга, однако автор твердо заявляет, что обе реки, на которых живут венгры, впадают в Румийское, т. е. в Черное море. Это противоречие, думается, можно объяснить следующим образом. О течении рек средневековые географы обыкновенно судили по маршрутам передвигавшихся по ним купцов. В IX в. купцы-русы часто использовали именно такой путь — вниз по Днепру, затем по морю до устья Дона, далее к волоку и оттуда по Волге в Хазарию (об этом пути см.: часть III, гл. I). Эти поездки, очевидно, и породили у автора иллюзию того, что существует некая река, текущая через земли сакалиба к хазарам и впадающая при этом в Черное море.
На основании определения района обитания венгров можно приблизительно установить и время, к которому относится описание. Как следует из текста Гардизи, венгры считали, что нандары, т. е. дунайские болгары, многочисленнее, но слабее их. Такое мнение могло появиться только после первых столкновений между двумя народами. Появление венгров на границах Европы источники относят к 889 г. [188, с. 131–133]. В то же время автор не сообщает ни о каких крупномасштабных войнах между венграми и дунайскими болгарами, что на фоне его тенденции уделять значительное внимание международным отношениям и войнам кажется чем-то большим, чем аргумент ex silentio. Очевидно, венгры иногда совершали набеги на болгар, но большой войны пока еще не было.
Война началась в 895 г.: венгры, перейдя Дунай, напали на болгар. Боевые действия продолжались и в следующем году, когда венгры потерпели поражение. О столь широкомасштабной войне, думается, вряд ли умолчал бы автор, имей он о ней какие-либо сведения. Но в описании нет ни слова о войнах между венграми и нандарами. Отсюда описание можно приблизительно датировать временем между 889 и 895 гг.
Но хронологические рамки можно сузить еще более. О дунайских болгарах и жителях Великой Моравии автор описания знает со слов венгров. Если венгры рассказали мусульманскому путешественнику о слабости болгар, видимо, проявившейся в ходе набегов, то почему они ничего не сообщают о походах против мораван или вообще за Карпаты? Видимо, речь идет о том времени, когда венгры еще не совершали набегов на Великую Моравию. Первый известный мне набег венгров на Великую Моравию в описываемую эпоху относится к 892 г., когда венгры участвовали в борьбе с Великой Моравией на стороне короля Арнульфа (887–899) [42, с. 121]. Поэтому сведения о венграх относятся, скорее всего, ко времени между 889 и 892 гг.
Установив, где находились кочевья венгров, можно попытаться определить, кто подразумевается под сакалиба. В описании мы читаем, что венгры нападают на русов и сакалиба и берут их в полон [132, с. 142; 313, с. 588; 175, ар. текст, с. 22; 99, с. 64–65, 71, 108]. Учитывая предложенную выше локализацию венгров в Этелькузу, между Днепром и Сиретом, логичнее всего было бы отождествить землю сакалиба, подвергавшуюся набегам, с землей киевских полян.
В тексте описания мы читаем, что возле границ земель сакалиба находится город Ва._._.т (Вантит, Вабнит)[77]. Идентификация этого города вызвала немало споров. Д. А. Хвольсон, первым занявшийся этой проблемой, затруднялся дать идентификацию, предложив читать Кракаб (Краков), но немедленно заметив, что этот город вряд ли мог быть известен арабским писателям [27, с. 125]. А. Я. Гаркави полагал, что если мы вынуждены искать конъектуру, вероятнее всего читать Куйаб, Киев (Хвольсон ранее отверг эту возможность), ибо этот город был известен арабским географам [7, с. 264, прим. 3]. Й. Маркварт видел сразу несколько возможных чтений — Занбат, т. е. Самватас, как Константин Багрянородный называет Киев [14, с. 45], или Данаст, производная от Днестр, гипотетический город поднестровских славян [540, с. XXXIV и 189 соотв.]. Отождествление с Киевом поддержал позже А. П. Новосельцев [377, с. 394]. Принципиально иное суждение высказал Ф. Вестберг, сближавший Вантит с названием племени вятичей [621, с. 213], которое в послании хазарского кагана Иосифа Хасдаю Ибн Шапруту пишется как в.н.п.т [13,с. 98–99]. Точка зрения Вестберга была поддержана Л. Хауптманном и Т. Левицким [476, с 117; 524, с. 348–349; 528, с. 101; 228, т. 1, с. 149], а позднее — Б. А. Рыбаковым [381, с. 259 и далее][78].
Можно ли найти город, о котором идет речь, в земле полян или рядом с ней? Автор говорит о самом близком к границе, т. е. наиболее продвинутом на юг, к степи, городе. У Константина Багрянородного первым городом перед днепровскими порогами называется Витичев, «крепость-пактиот росов», т. е. город под властью Киевской Руси [14, с. 47]. В русских летописях одно из написаний названия «Витичев» — Вятичев [14, с. 318]. Мне представляется вполне вероятным, что именно название «Вятичев» дало в восточных источниках написание Вантит.
Оригинальные и нигде более не встречающиеся сведения о городе Вабнит сообщает автор «Худуд ал-'Алам». Согласно ему, Вабнит — первый город сакалиба со стороны востока; некоторые его обитатели подобны русам [321, с. 188]. В силу того, что ни одна из версий описания не сообщает таких сведений, нельзя с уверенностью сказать, восходят они к описанию или нет. Но в любом случае данные «Худуд ал-'Алам» не противоречат отождествлению города с Витичевом. Витичев был наиболее близким к границе городом, первым, о котором узнавали двигавшиеся с востока мусульманские купцы; следовательно, он, естественно, становился первым городом со стороны востока. Не вызывает возражений и фраза о русах: Витичев находился в пределах Руси, через него русы двигались на юг, и не исключено, что некоторые из них оставались в городе, чтобы в случае необходимости защищать его от кочевников.
Перейдем теперь к части описания, посвященной сакалиба. Подробность и живость рассказа свидетельствуют о том, что автор побывал у сакалиба сам. О том, что представленные в описании детали жизни и быта сакалиба совпадают с чертами жизни и быта славян того времени, писали многие ученые, и в рамках настоящей работы нет смысла подробно разбирать каждую деталь, упомянутую в описании. В то же время автор сообщает некоторые сведения о городах сакалиба, их государстве и правителе. Разбор этих данных помог бы заключить, кого автор считает сакалиба.
Верховным правителем сакалиба в описании называется некий С.вит.м.л.к, столица которого — город Дж.р.ваб[79], но теми сакалиба, у которых побывал автор, правит наместник — субан.дж[80].
О чем может идти речь? Прежде всего обратимся к имени верховного правителя сакалиба. В описании он именуется С.вит.м.л.к. Истолковывать последнюю часть этого имени (м.л.к) как арабское малик, царь, соблазнительно, но вряд ли правомерно. С точки зрения грамматики арабского языка, конструкция Свит малик — именное предложение, имеющее смысл «Свит — царь». Для того чтобы сказать «царь Свит», нужно добавить к слову малик определенный артикль: Свит ал-малик. Но автор, писавший по-арабски, этого не делает, и трудно поверить, что по причине неграмотности. Отсюда м.л.к следует интерпретировать как часть имени правителя, и тогда наиболее верным чтением для С.вит.м.л. к станет предложенное Д. А. Хвольсоном Свит.б.л.к, то есть Святополк [27, с. 139]. Выше отмечалось, что изложенные автором сведения относятся, скорее всего, ко времени между 889 и 892 гг. Единственным известным правителем тех лет по имени Святополк был Святополк I Великоморавский (870–894). Поэтому, хотя некоторые ученые предпочитают говорить не о нем, а о каком-то другом князе, носившем то же имя [540, с. 471; 535, с. 66], единственной документально обоснованной гипотезой будет идентификация с правителем Великой Моравии[81].
Обычное возражение против идентификации С.вит.мл.ка со Святополком строится на отождествлении города, бывшего, согласно описанию, его столицей, с городом белых хорватов [540, с. 471; 476, с. 118]. Между тем такое отождествление основано лишь на графической конъектуре Дж.р.ваб — Хорват. Город под названием Хорват не известен ни по каким источникам; отсюда гипотеза носит чисто умозрительный характер. Представляется, что чтение названия города должно быть иным. При изучении описания сакалиба нельзя не обратить внимания на резкий контраст между сведениями о столице и рассказом о сельской местности. О городе автор сообщает лишь то, что в нем ежемесячно устраивается ярмарка, продолжающаяся три дня. Сведения о правителе отрывочны и в некотором смысле даже фантастичны — у него много кольчуг и коней, а питается он исключительно молочными продуктами. Рассказ о жизни села, наоборот, поражает своей детальностью, и это наводит на мысль, что автор жил в деревне, так и не посетив столицы князя и зная о ней лишь понаслышке. В этом отношении кажется вполне вероятным, что Дж.р.ваб представляет собой попытку автора передать славянское слово «град», то есть княжеский, стольный град. Именно так, скорее всего, называли столицу князя сельские жители, с которыми общался автор описания[82].
Попробуем теперь определить, к кому относится описание сакалиба. Сакалиба — подданные Святополка I Великоморавского. Они живут к востоку от Карпат (на эту мысль наводит то, что автор, попавший к сакалиба от венгров из Этелькузу, ни словом не упоминает о горах или о пути через горы). Представляется вполне оправданным мнение тех историков, которые утверждают, что речь идет о белых хорватах [27, с. 145; 540, с. 471; 535, с. 66; 377, с. 394].
Таким образом, в описании северных народов неизвестного автора название сакалиба применяется: 1) к киевским полянам; 2) к белым хорватам, жившим к востоку от Карпат. При этом сакалиба отличаются от их ближайших соседей — волжских булгар, угро-финнов (буртасов) и русов. Можно заключить, что автор последовательно применяет название сакалиба к славянам.
4. Ат-Табари (839–923)Гигантский исторический свод ат-Табари «История пророков и царей» («Тарих ар-Русул ва-л-Мулук») посвящен почти исключительно восточным областям исламского мира, и название сакалиба употребляется в нем крайне редко. Один фрагмент тем не менее весьма показателен. Под 283 г. х. (19 февраля 896 — 7 февраля 897 г.) ат-Табари, ссылаясь на донесение, присланное в тот год из Тарсуса в Багдад, сообщает, что сакалиба предприняли поход на Византию и перебили немало ромеев [44, сер. 3, с. 2152–2153; ср.: 248, т. 6, с. 376; 264, т. 11, с. 73]. Этот поход следует отождествить с походом болгарского царя Симеона (893–927) на Византию в 896 г. и разгромом византийских войск при Булгарофюгоне [см.: 348, т. 1,ч. 2, с. 319]. В конце IX в. Болгария уже могла считаться славянской страной, и потому название сакалиба относится здесь к славянам.
5. Неизвестный андалусский географ первой половины X векаПервая половина X в. прошла под знаком набегов переселившихся в Паннонию венгров на европейские страны. В 942 г. венгры напали и на мусульманскую Испанию. Пройдя через южную Францию и северную Италию, они обрушились на Верхний пограничный район (сагр), взяли Лериду и совершили ряд набегов на другие города севера мусульманской Испании. По истощении запасов они, не будучи в силах организовать поход на Кордову, покинули Андалусию [120, с. 481–483; см. также: 144, с. 65; 152, с. 109–110].
В трактате андалусского историка Ибн Хаййана (987/88–1076) «Заимствование известий» («Ал-Муктабис»), из которого мы в основном черпаем сведения о набеге венгров, приводится и краткое географическое описание их страны.
«Те, кто хорошо разбирается в их (венгров. — Д.М.) делах, — пишет Ибн Хаййан, — сообщали, что страна их находится на крайнем Востоке. Печенеги живут к востоку от них и соседят с ними. Рим (Рума) находится к югу от них, а Константинополь — с небольшим уклоном в сторону востока. К северу от них — город М.рава и другие земли сакалиба. К западу от них живут саксы (аш-шахшунш) и франки (ал-ифранджа)» [120, с. 482].
Читая «ал-Муктабис», нетрудно заметить, что сведения о событиях тех лет Ибн Хаййан в основном заимствует у андалусских придворных историков Ахмада ар-Рази (888–955) и его сына 'Исы ар-Рази (ум. в 989 г. или в первой четверти XI в.), которые, в свою очередь, черпали информацию из архивов дворца. Материалы из дворцовых архивов послужили, видимо, первоисточником информации и в данном случае, так как рассказ о нашествии венгров основан на донесениях военачальников Пограничного района в столицу. Более того, автор рассказа указывает даже даты поступления реляций в Кордову, что определенно говорит о его знакомстве с работой халифской канцелярии.
Процитированный выше географический фрагмент не мог, разумеется, входить в донесения военачальников. Между тем ничто не мешает полагать, что он тоже позаимствован из текстов, использовавшихся в государственной администрации. В пользу того, что информация взята из какого-то административного справочника, говорит строгая географическая определенность страны венгров со всех четырех сторон света. То же самое мы видим и в другом, появившемся несколькими десятилетиями позднее, произведении такого рода — в трактате «Худуд ал-'Алам», составленном для фаригунидского правителя Гузгана (северо-западный Афганистан). Можно представить себе, что и в Андалусии существовал административный справочник, куда, помимо прочего, заносились и сведения о далеких народах и странах.
В процитированном фрагменте, кажется, довольно точно отражены исторические реалии первой половины X в. Сопоставляя географические указания — Рим на юге от венгров, Константинополь тоже на юге, но с небольшим уклоном в сторону востока, саксы и франки на западе, — можно прийти к выводу, что речь идет о венграх, уже занявших Паннонию. Этой ситуации отвечает и фраза о печенегах: после ухода венгров за Карпаты печенеги заняли их бывшие земли (Этелькузу) и стали их восточными соседями. С этими сведениями, правда, несколько дисгармонирует помещение венгров на крайний восток, однако и эта часть фрагмента поддается объяснению. Можно предположить, что перед нами след воспоминаний о пребывании венгров в Этелькузу или Леведии; не исключено, впрочем, что Венгрия, расположенная (считая от мусульманской Испании) за христианскими государствами северной Испании, Францией, Германией и Чехией, действительно представлялась андалусцам крайним востоком.
К северу от страны венгров помещаются город М.рава и другие земли сакалиба. Сакалиба, следовательно, идентифицируются с населением М.равы, в которой следует видеть Моравию, правильно помещенную на север от территорий, занятых венграми. Упоминание о городе появилось, скорее всего, вследствие манеры мусульманских географов привязывать имевшиеся сведения именно к городам; сходным образом Польша Мешко I превращается под пером восточных авторов в «город М.ш.ка». Название сакалиба применяется, таким образом, к славянам — прежде всего, к славянам моравским, затем к другим — видимо, к чехам и белым хорватам, которые в то время жили к северу от венгров.
6. Ал-Мас'уди (ум. е 956/57 г.)Сведения о сакалиба обнаруживаются в обоих дошедших до нас сочинениях ал-Мас'уди — трактатах «Промывальни золота и рудники драгоценных камней» («Мурудж аз-Захаб ва Ма'адин ал-Джаухар») (947/48 г.) и «Книга замечаний и пересмотра» («Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф») (956/57 г.). В первом из этих трудов мы находим описание сакалиба, а также отдельные упоминания о них, разбросанные по разным частям книги; особый, правда, крайне неясный и не дающий достаточных оснований для идентификации раздел посвящен храмам сакалиба [291, т. 1, с. 377–378]. В «Китаб ат-Танбих ва-л-Ишраф», напротив, сакалиба упоминаются лишь эпизодически. Тем более оправдано, следовательно, продвижение в анализе от более раннего произведения к более позднему.
Описание сакалиба в «Мурудж аз-Захаб» представляет собой компиляцию, состоящую из трех основных частей. Одна из них — сообщение о древнем царе Мадж.ке, другая — перечень племен сакалиба. Третья часть — рассказ о трех правителях сакалиба; она не связана с предыдущими, ибо в них указываются совсем другие правители [154, т. 3, с. 61–65; 291, т. 1, с. 253–254; 58, с. 308–316; 540, с. 96–103].
Для анализа этого описания следует прежде всего упомянуть, какое место оно занимает в композиции «Мурудж аз-Захаб». Рассказ о сакалиба — часть небольшого свода описаний различных народов, который содержит также сообщения о франках, галисийцах и лангобардах [291, т. 1, с. 253–258]. Тот факт, что речь идет о народах Западной Европы, наводит на мысль, что первоисточник свода создан в западной части исламского мира, скорее всего, в мусульманской Испании. Показателен в этом отношении фрагмент из рассказа о лангобардах, где автор говорит, что из франков, сакалиба, галисийцев и лангобардов почти все воюют с Андалусией [154, т. 3,с. 77; 291, т. 1, с. 258]. Учитывая это, можно предположить, что и сакалиба следует искать в Западной и Центральной Европе.
Для выяснения значения понятия сакалиба наибольшую важность имеет список их племен. Некоторые из упоминаемых ал-Мас'уди названий распознать довольно легко. Дулана, очевидно, — неправильное написание дулаба, то есть чехи (дулебы). Их правитель Ван.дж Слаф — чешский король Вацлав (Венцеслав, 921–929). М.рава следует идентифицировать с мораванами, с.р.бин — с сорбами, х.р.ватин — с хорватами; речь, видимо, идет скорее о чешских хорватах. Идентификация остальных народов сложнее: 'с.т.б.рана обычно отождествляют со славянскими племенами стодоран [540, с. 104; 548, с. 314] или ободритов- северных [5, с. 47] или подунайских [518, с. 48]. Первая идентификация кажется более приемлемой, ибо обитавшие по реке Хавельстодоране жили намного ближе к перечисленным выше народам, чем ободриты, поселения которых находились в низовьях Лабы (северные ободриты) или на Дунае (подунайские ободриты). Алиф, с которого в тексте начинается слово 'ст.б.рана, — видимо, приставной алиф, появляющийся в арабских текстах там, где заимствованное слово начинается с труднопроизносимой группы согласных[83]. Для ма 'ин/м.наб.н удовлетворительной идентификации долгое время не существовало[84]; в начале 60-х гг. XX в. довольно правдоподобную гипотезу предложил Т. Левицкий, отождествивший этот народ со славянами, жившими по Майну — Moinzwinidi западных источников [366, с. 32–ЗЗ][85]. Наименее ясные имена — х.шанин и б.рам. дж.лин (в другом написании — б.ран. джабин). В отношении х.шанин высказывалось мнение, что речь идет о кашубах [16, с. 76; 5, с. 60]. Й. Маркварт справедливо отметил, что их поселения располагались слишком далеко от мест, о которых сообщает источник ал-Мас'уди. В то же время предложенная Марквартом идентификация с кучанами [540, с. 140–141] — замечу, что с такой идеей еще раньше выступал И. Лелевель [518, с. 48], — не представляется удачной[86]. Еще менее вероятно, что в источнике говорится о хижанах, как предполагает Ю. Видаевич [623, с. 17], так как в списке не фигурируют другие племена лютичей. Видимо, речь, скорее, идет о дошанах, северных соседях стодоран, или, может быть, о дечанах, восточных соседях сорбов. С графической точки зрения х.шанин вполне может быть искаженным душанин (дошане) или даджанин (дечане).
Идентификация народа б.рам. дж.лин/б.ран. джабин вызывает, пожалуй, наибольшие затруднения. Обычно в б.рам. дж.лин видят браничевцев, обитателей Браничева в Сербии [518, с. 40; 540, с. 139–141; 581, с. 310; 157, т. 3, с. 407], но сточки зрения графики возможна и идентификация с брежанами (графическая конъектура — б.раджанин). Брежане, западные соседи дошан, жили ближе к перечисленным выше народам, чем обитатели Браничева; более вероятно, следовательно, что речь идет о них.
Наряду с перечисленными источник ал-Мас'уди упоминает еще два народа, идентификация которых крайне важна, — нам.джин и сасин. Уже М. Шармуа, писавший в 1832–1833 гг., высказал предположение, что слово нам. джин происходит от славянского «немец» [58, с. 313]; впоследствии эта трактовка была принята почти всеми учеными [518, с. 50; 5, с. 58–59; 540, с. 105; 366, с. 31; 157, т. 3, с. 406]. Единственная альтернативная интерпретация — бам.джин, т. е. богемцы, чехи [58, с. 313; 7, с. 105; 8, с. 70], должна быть отвергнута по причине явного звукового несходства, а также потому, что о чехах автор рассказывает, упоминая чешских дулебов. Отождествление с немцами не противоречит другим сведениям ал-Мас'уди о нам.джин. Говоря, что нам. джин — самые храбрые из сакалиба и самые привычные к верховой езде, автор, очевидно, имеет в виду рыцарскую конницу, составлявшую ударную силу германских войск. Что касается Г. рана, который в описании ал-Мас'уди именуется правителем нам.джин, то именно в германской истории мы находим нескольких человек, о которых может идти речь. Это Конрад I (911–918)[87], Генрих Птицелов (918–936) [5, с. 61; 581, с. 309] и «железный маркграф» Герон (род. около 900 г., ум. в 965 г.)[88]. Не исключено также, что следует читать не Г.рана, а г.раба, т. е. граф, немецкое Graf, чешское hrabe [540, с. 106]. Как глава марки, граф вполне мог считаться правителем немцев.
Германцы (саксы) скрываются и под названием сасин[89]. В рассказе ал-Мас'уди, таким образом, сакалиба называются не только славяне, но и германцы. Следует ли из этого, что для ал-Мас'уди славяне и германцы составляли один народ, именуемый сакалиба? В арабо-персидской литературе можно найти несколько примеров употребления дериватов от слова «немец» для обозначения германцев[90]. Глядя на них, нельзя не отметить, что, с одной стороны, они употребляются крайне редко, с другой — слово «немец» всегда передается в разных формах. То же самое можно сказать и о слове «саксы». Ал-Мас'уди употребляет славизированную форму сасы, но в двух других источниках, изученных ранее, — андалусском административном справочнике X в. и сообщении Ибрахима Ибн Йа'куба — встречаются производные от немецкого Sachsen — аш-шахшунш и с.к.с.н соответственно. Очевидно, слова «немцы» и «саксы» так и не вошли в арабо-персидскую географию. Каждый автор как бы заново заимствовал их, передавая их звучание по-своему. То же самое сделал и ал-Мас'уди. Естественно полагать, что он при этом следовал за своим источником. Каким? Употребление славянских имен («немцы» для немцев, «сасы» для саксов, «дулебы», а не «богемцы» для чехов) показывает, что первоисточником был какой-то славянин. Но славянин, причем столь хорошо осведомленный о народах региона, был бы, разумеется, в состоянии отличить своих соплеменников от германцев. Отсюда его рассказ, частью которого является приводимый ал-Мас'уди перечень племен сакалиба, — описание не славян, а славяно-германского региона в целом. Но андалусцы, которым сообщил свои сведения славянский информатор, записали, что речь идет о славянах, и перевели: сакалиба. В таком виде рассказ, очевидно, и дошел до ал-Мас'уди. К сожалению, мы не располагаем текстами других трактатов ал-Мас'уди — «Повесть времен» («Ахбар аз-Заман») и «Срединная книга» («Китаб ал-Авсат»), где, судя по ссылке в «Мурудж аз-Захаб», описание сакалиба должно быть приведено полностью, но можно предположить, что ал-Мас'уди переписал рассказ, определив его как описание сакалиба. Он, разумеется, видел в тексте слова нам.джин и сасин, но много ли говорили ему эти названия? До ал-Мас'уди они в арабо-персидской географии не употреблялись совершенно. Ал-Мас'уди столкнулся с новым для него понятием, проверить смысл которого не имел никакой возможности, ибо сам он в славяно-германском регионе никогда не бывал, а в других географических произведениях того времени сведений о нам. джин и сасин, во всяком случае насколько нам известно, не было. Отсюда ал-Мас'уди зачислил нам. джин и сасин в сакалиба не потому, что считал немцев и славян одним и тем же народом, а потому, что, встретив в описании славяногерманского региона среди названий славянских племен искаженные славянским произношением, а затем и арабской графикой имена двух германских народов, посчитал их за названия славянских племен. Конечно, это ошибка, но ошибка, сделанная бессознательно, появившаяся в результате механического копирования.
Другая часть рассказа о сакалиба, также по-видимому восходящая к западным источникам, — повествование о царе Мадж.ке и народе в.линана. Прямых исторических аналогий нет, и поэтому историки предлагали и предлагают самые разные трактовки и идентификации. В Мадж.ке видели Мешко I [58, с. 94][91], Мусокия Феофилакта Симокатты [475, с. 8], Мезамера, посла антов, убитого в 560 г. в ставке аварского кагана [540, с. 147; 550, с. 669], библейского Мешеха [5, с. 60] и легендарного правителя древних сербов [515, с. 224–225]. Значительные трудности вызывает и поиск народа в.лииана. А. Я. Гаркави, например, не нашел ничего лучшего, как сблизить в.линана с Валахией [475, с. 9]. Звучание слова наводит на мысль о том, что речь идет о волынянах. Такой точки зрения придерживался Ф. Вестберг [224, с. 47; 392, с. 298], однако в «Повести временных лет» говорится, что волыняне живут по берегам Буга, там, где раньше обитали дулебы [19, с. 15]; иными словами, название «волыняне» появилось слишком поздно для того, чтобы считать их народом, господствовавшим в древние времена над всеми славянами. Сторонники отождествления в.линана с волынянами, правда, обходят это возражение, говоря, что речь идет о другом народе, который задним числом называли волынянами. Так, В. О. Ключевский считал, что речь идет о дулебах на Волыни; указание на их господство в славянском мире он видел в том, что только о них упоминается в «Повести временных лет», в рассказе о подчинении славян аварам [354, т. 1, с. 91]. Сходную гипотезу выдвигал позднее Г. Лабуда, который, правда, полагал, что волынянами, по местам первоначального расселения, называли народ Zeriuani Баварского географа (середина IX в.); согласно последнему, именно от этого племени пошли все славянские народы [515, с. 203–225; 178, с. 10–11]. Поиск в.линана на Волыни, однако, наталкивается на ряд возражений. Можно ли поручиться, что в первой половине X в. славяне Центральной Европы или славяно-германского региона еще помнили о событиях на Волыни приблизительно четырехвековой давности (господство дулебов до прихода авар)? Такое, конечно, возможно, но почему тогда название народа выступает не в оригинальной, употреблявшейся тогда форме, а в другой, которая появилась позднее, в иных исторических условиях?
Некоторые ученые предпочитали искать сакалиба ближе к славяно-германскому региону, М. Шармуа считал, что в.линана могут быть жителями известного славянского торгового города Волин (Юмнета), то есть волинянами [58, с. 84]. По мнению некоторых других ученых, речь идет о славянском племени лютичей [224, с. 49; 137, с. 58–59; 366, с. 30; 548, с. 314]. Немецкие хронисты называли их Veletabi или Veteti; отсюда весьма удачная графическая конъектура в.линана — в.л.таба, которая, к тому же, реальна, потому что под таким названием знает лютичей Ибрахим Ибн Йа'куб. Лютичи были одним из наиболее влиятельных и сильных народов региона. Более того, они составляли племенной союз, распавшийся, по мнению современных исследователей, в середине IX в. [444, с. 8]; в этом можно видеть аналогию нарисованной ал-Мас'уди картине разложения единства сакалиба. Вместе с тем и эта гипотеза имеет свои недостатки. С одной стороны, в.линана изображаются в тексте ал-Мас'уди как племя, от которого пошли все остальные народы сакалиба, что вряд ли применимо к лютичам, с другой — автор говорит о царе в.линана, которому подчинялись правители остальных народов сакалиба. Но о таком князе у лютичей мы ничего не знаем; более того, как отмечалось выше, княжеская власть вообще была несвойственна укладу жизни этого племени.
