Помоги проекту - поделись книгой:
— Да, да, это и есть тот метод, которым следует воспользоваться. Хватит ли денег в партийной кассе, чтобы снять аэроплан и заплатить летчику? Гм, черт, может, миллион нужен, а у нас там не более пятисот тысяч. Надя должна знать. Надя, где ты, голубушка? Гм, дрыхнешь, черт бы тебя побрал. Ни один город не будет носить твое имя. Фишберга не будет в России, не будет на карте, вот и все.
Ленин вскочил с кровати, потянув за собой одеяло прямо на пол, и бросился в дальнюю комнату, где обычно почивала супруга Фишберг. Она лежала на левом боку и нещадно храпела. Слюна сочилась изо рта на подушку, образовав удлиненное пятно в десять сантиметров.
— Именем мировой революции, вставай, крга старая, — начал ее тормошить. Но Надя, приподняв голову, и выкатив глаза, тут же повернулась на другой бок, и еще пуще захрапела.
— Корова, ни доить, ни поить, а вот судить…революционным судом, следовало бы, — произнес будущий вождь, и направился к Инессе.
Инесса спала тоже на боку, зажав сложенные ладошки вместе между коленями ног и едва слышно посапывала. Ильич присел и стал гладить ладонью ее розовую щеку. Она среагировала, открыла глаза, сонно улыбнулась, схватила его за руку и потянула на себя. Любовник заупрямился, мысль о клубничке была слишком далеко и он, как только мог, тихо и нежно, произнес:
— Нам нужен аэроплан…для перелета в Россию, нас там ждут. История нас ждет. Ты не знаешь, где взять этот проклятый аэроплан? И…и, у тебя есть деньги? выручи, а? Как только большевики возьмут власть во главе с Лениным, то бишь со мной, я тебе верну двести процентов.
— А сколько тебе нужно? — улыбнулась Инесса. — И что за бред с аэропланом, у тебя паспорта нет.
— Паспорт? А разве нужен паспорт? Без него никак? Да и языка я не знаю, гм, черт возьми. Где же ты раньше была, почему не сказала, не предупредила? Ты для чего тут находишься, позволь тебя спросить? Впрочем, пока, спи. Я, так не могу заснуть, которую ночь? Может пешком, может на лошади…
Инесса слушала, ее сон уже был нарушен, она стала думать, что у Володи видимо не все хорошо с головой, но мысль о том, что он великий человек, а великий человек славится причудами, успокоила ее и она повернулась набок.
Утром принесли газету, в которой вождь прочитал, что русский царь отрекся от престола. Россия как будто качнулась в сторону пропасти, в сторону начала мировой революции, и Ленин не находил себе места… от пролетарской радости. «Россия это только начало, — думал он, приходя в восторг, — а там Польша, потом Германия, потом Франция, а я Генсек Европы. И…и мне больше ичего не нужно. Даже Инесса, надо ее сбагрить куда. А там Америка — континент. Эх, скореебы все началось и тут же закончилось. Жизнь так коротка. Бога я свергну, а вот как жизнь продить — вот вопрос. Иэто архи важно».
Вдруг он вскочил, будто ему шило воткнули в то место, на котором сидел и заорал:
— Срочно президиум ЧК! Товарищ Надя!
— Так ЧК или ЦК? Переспросила Надя.
— Какая разница? ЧК и ЦК это одно и то же. Только ЧК смотрит за ЦК, а то ЦК слишком часто задирает нос. А ты оповести всех революционеров, пусть бросают свои грязные, то бишь великие дела, пусть поднимают свои задницы, если еще находятся в постели, короче, где бы они не находились, пусть приезжают ко мне в мой штаб, штаб мировой революции.
— Какая тебе мировая революция? Это же логово и то маленькое, сборище террористов.
Володя так волновался, что никого и ничего не слышал, у него в речевом аппарате, явно не марксистском, а враждебном, капиталистическом, пропала буква «р» и некоторые другие.
— И…и еволюция, поллюция и некото…ые, Словом дуй с томом Ма…ркса под мышкой.
После прохладного душа, окутанный в теплый длинный халат красного цвета, цвета крови и революции, он вышел к своим соратникам.
— Товарищи, в России произошла февральская…еволюция, нам срочно надо ехать в…оссию. Хватит, засиделись. Мы должны быть там. Исто…ический момент настал. Мы должны све…гнуть п…авительство Ке…енского и захватить власть с помощью о…ужия. Я думаю, что власть валяется на улицах, ее п…осто надо подоб…ать. Только, чтоб Ге…мания нас п…опустила че…ез свою те…ито. ию и снабдила деньгами. Что вы скажите, това…ищи?
— Нам нужны деньги, много денег, — сказал варшавский бандит Феликс Дзержинский, — много денег, Владимир Ильич. Надо закупить оружие, подготовить хоть несколько тысяч боевиков, отобрав их из пролетарской массы, увеличить количество газет, подготовить виселицы по всему Петербургу, а возможно, и по всей стране для помещиков и капиталистов, а на все это нужны деньги и не малые.
— Концлагеря надо организовать по всей стране, — сказал Ленин, — но это после того, как власть окажется в наших руках. Я предвижу сопротивление буржуазных элементов. Их надо всех вырезать, останется только пролетариат. Товарищ Ганецкий, сколько денег в партийной кассе?
— Пять миллионов марок, — доложил Ганецкий.
— Мало! — вскричал Ленин. — Товарищ Ганецкий, почему так мало денег в партийной кассе? Где Парвус? Как идут переговоры с немцами? Что вы на это скажите, товарищ Ганецкий. А где Коба? как там Тифлисские банки? Надо их заново подчистить или ограбить… повторно. Мы, революционеры, грабим награбленное.
— Владимир Ильич, у нас только свои, только евреи, ни одного русского, а тут грузин в наши ряды лезет. Как же так?
⌐ А так. Русских мы не привлекаем в наши ряды. Русские — дураки. А грузин Коба…, он доказал, что может быть полезным нашей революции. Парвус…хоть и сволочь порядочная, но он нам нужен. Отправляйся к нему, Ганецкий. Надо просить у немцев. Пусть Парвус скажет, что Ленин просит. Надо начинать с разведки. Там есть полковник…я не могу назвать его фамилию. Парвус знает. И пусть вагон выделит… бронированный, пуленепробиваемый, пломбированный. Это архи важно.
Ганецкий (Фюстенберг) растерялся, однако тут же пришел в себя. Он понял, что из всей словесной белиберды вождя, главное все-таки деятельность Парвуса. Только он может достать миллионов двадцать, если постарается.
— Владимир Ильич, я предлагаю сосредоточиться на деятельности нашего замечательно стратега Александра Лазаревича Гельфанда или Парвуса. От него много зависит. Можно даже сказать: от него зависит судьба революции или большевистского переворота.
— Почему, товарищ Ганецкий? Я могу договориться и с Францией, в Италию поеду на Капри, и там договорюсь — вытаращил глаза Ленин.
— Нет, господин Бланк, − изрек Ганецкий фразу и осекся. − Прошу прощения, товарищ Ленин. Только Германия может выделить двадцать миллионов марок на русскую революцию. Только Германия может предоставить нам бронированный вагон, в котором все мы беспрепятственно проедем через ее территорию и очутимся в России, без единой царапины как говорится. Переговоры, по моим сведениям, уже идут, они на стадии…, на средней стадии… Немцы в качестве компенсации требуют сепаратного мира и больших русских территорий по сепаратному миру.
— Передай Парвусу, пусть он напечатает в своих газетах, что мы, большевики, против сепаратного мира, а когда будет договариваться с немцами, пусть пообещает, что мы на самом деле подпишем сепаратный мир и пойдем на уступки, даже на территориальные уступки. После прихода к власти в России, разумеется. Да я пол-России уступлю, лишь бы ми…овая…еволюция победила.
— Но как же отдавать территорию немцам, ведь Россия — это наша страна, что о нас скажут потомки? — чуть слышно произнес Луначарский.
— Наплевать на Россию и русских дураков. Нам нужно изменить мир. После завоевания России мы двинемся в Польшу, Германию, Францию, а там и до Америки доберемся. Трудящиеся массы нас поддержат, в этом нет, и не может быть сомнения. Я начал работать над книгой «Государство и революция», где изложу свои мысли, как нам править огромной страной, страной дураков. Это будет мой самый выдающийся труд. Потерпите, товарищи: начало здесь, а окончание в России. Все, товарищи, за работу. А вы, товарищ Ганецкий, задержитесь.
Все великие революционеры отправились паковать чемоданы, а Ганецкий, как только они остались тет-а-тет с вождем, с радостью как это он делал всякий раз, доложил:
— В нашей партийной кассе не пять, а восемь миллионов, Владимир Ильич. Парвус, этот великий стратег, прислал недавно три миллиона. Мне кажется, вы его недооцениваете. Ну что там Дзержинский по сравнению с Парвусом? Дзержинский может только стрелять, он террорист, а Парвус — неиссякаемый денежный мешок. Это денежный мешок революции. Народные массы со штыками в руках, а эти штыки надо не только национализировать, но и закупить, пока мы еще не у власти, все равно массы нуждаются в пище, ночлеге и прочем. Им не чужда и клубничка, Владимир Ильич, сами знаете. Если мы обеспечим революционеров всем тем, что я только что перечислил, они будут хорошо воевать с мировой буржуазией.
— Хорошо, убедил ты меня, Ганецкий, будущий министр финансов.
— Да мне портфель министра финансов не нужен, Владимир Ильич, мне достаточно должности кассира, вашего кассира, Владимир Ильич. Пока я буду рядом с вами, вам не придется беспокоиться, где взять деньги и я надеюсь, не буду обижен, не так ли?
— Не болтай, Ганецкий. Срочно отправляйся к Парвусу и без реализации наших идей, не возвращайся. Помни: момент настал и этот момент упустить нельзя. Народы не простят нам этого. Промедление смерти подобно.
Ганецкий почесал бородку, потом вскочил, будто под ним загорелось кресло, и выскочил, оставив широкополую шляпу, которая немного скрывала пейсы. Ильич расхохотался, взял широкополую шляпу и выбросил в мусорное ведро.
Парвус не сидел, сложа руки. Он выдвинул еще один привлекательный аргумент перед Германским руководством: большевики во главе с Лениным обязуются расчленить Россию на маленькие отдельные княжества, то есть, республики и тогда эта страна никогда не будет представлять опасность для Германии. С этим доводом согласились не только в генеральном штабе, но и сам кайзер Вильгельм Второй.
И Ленину был предоставлен кредит в размере сто миллионов золотых марок, с выплатой в два этапа на великую миссию − расчленить Россию на части, деморализовать ее население, разрушить промышленность и сельское хозяйство. Надо, чтобы Россия в течение столетий не представляла никакой опасности для Германии, ни в военном, ни в экономическом отношении. Пятьдесят миллионов марок, полученных авансом − это огромная сумма, она поступала в адрес большевиков до переворота, и после переворота через Ганецкого и его сестру Суменсон, которые находились вблизи российской границы.
Ленину же выделили на дорогу двадцать четыре тысячи и бронированный вагон. В этот вагон поместилось еще около тридцати евреев. Они были необыкновенно счастливы, улыбались. Ленин же с Инессой Арманд занимали отдельное купе.
А пока шла подготовка к отправке и только в 15 часов 27 марта 1917 года тридцать два молодца еврейской национальности во главе с Лениным отправились на железнодорожную станцию в Швейцарском городе Цюрихе.
Ленин категорически запретил покупать билеты на немецкие марки, полагая, что они сядут в обычный вагон и могут быть арестованы на территории Германии, как русские, но Парвус заверил в том, что им никаких билетов не нужно. Однако здесь состоялась небольшая манифестация, посыпались возгласы: предатели, немецкие шпионы.
− Скорее, скорее, товарищ Парвус: время − деньги, революция ждать не может, революция нас ждет, пролетариат зовет, я слышу их голоса.
− Вы под опекой Парвуса, − сказал Парвус. − Надеюсь, вы меня не забудете.
− Какую должность ты хотел бы занять, товарищ Парвус? − спросил Ленин, глядя своему спасителю в глаза. − Секретарем? А куда я дену Джугашвили, что грабил банки в Тифлисе ради революции, мировой революции?
− Я удовольствовался бы должностью управляющего российскими банками, − сказал Парвус.
− Будет образовано специальное банковское министерство, и ты получишь портфель министра в революционном правительстве, товарищ Парвус, − сказал Ленин.
Все пассажиры были приятно удивлены, когда их завели в специальный бронированный вагон с узкими продолговатыми окнами, где им никто и ничто не угрожало. Никаких проверок, никаких посторонних лиц. Ленин с Парвусом и Апфельбаумом тянули пиво и объедались всякими вкусными блюдами, несмотря на то, что простые немцы испытывали трудности в элементарных продуктах питания. Все пассажиры были веселы и довольны, за исключением Инессы Арманд, так как Ленин не посадил ее рядом с собой − Надя, законная супруга Ильича в этот раз заняла ее место.
Вдруг Ленин стукнул себя по лысине и громко произнес:
− Конспирация! Конспирация! Надя, где дамское платье, я должен переодеться в дамское платье. И парик мне нужен, лысину прикрыть, − где все это, черт возьми?
Надя что-то готовила, кажется, все было готово ко времени отъезда, однако она не думала, что так быстро, что сейчас, сию минуту, может понадобиться такой конспиративный костюм и заморгала глазами.
− А зачем переодеваться, товарищ Ленин? здесь все свои. Вот когда будем пересекать границу Германии.
− Мы в Стокгольм? Товарищ Парвус, мы в Стокгольм, нас не обманули? Надя иди, тащи дамское платье, я хочу стать дамой.
− Да вот уже скоро, − подтвердил Парвус. − Ладно, можно переодеться. Только Владимир Ильич, как бы это сказать…, вы должны больше походить на старушку. А вот и Надя. Позвольте я займусь вами, надо хоть как-то выглядеть.
− Я не должен выглядеть буржуем, Ганецкий меня не узнает. А мы должны у него получить 60 тысяч крон на…мировую революцию, га…га…га…га!
В десять часов утра 31 марта Ганецкий встречает эмигрантов на вокзале в Стокгольме. Он присматривается ко всем с опаской, что это не те люди и только, когда старушка с прищуренными глазами подняла руку и произнесла: да здравствует мировая революция, обрадовался и бросился обнимать Ленина.
− Деньги на бочку, − потребовал Ленин. − Надо заправиться, пивка попить, закупить женскую одежду и всякие там сладости, поскольку в этой дикой стране ничего нет. Прилавки пусты, одна марксистская литература продается.
− Владимир Ильич! вот мешок, тут больше…
− А, моя матушка прислала? она должна за прошлые три месяца, ты напоминал ей об этом, ты писал, что ее сын, вождь мировой революции нуждается, голодает и даже вынужден ходить в женской одежде? Ты писал ей об этом?
− Зачем писать? у нас миллионы на счетах. Немцы щедрый народ. Пусть ваша матушка отдохнет немного, пожалейте ее.
− Гм, ей это может понравиться. А что, если немцы откажутся. Что тогда делать. Ну, ладно, давай мешок. Апфельбаум, где ты? Пойдем, пройдемся по магазинам. Иди, я буду держаться за твою руку, и прижиматься к плечу. Я − революционная старуха. Это архи важно.
Ганецкий оттащил Ленина в сторону и стал шептать ему на ухо:
— Парвус собрался ехать с нами в Россию. Вы, должно быть, не в духе сегодня. Это же Парвус, а не какой-то там Коба. Пятьдесят миллионов получены благодаря Парвусу. Парвус − это вы, а вы это Парвус. Без него мы не получили бы деньги на издание газеты «Правда» и других газет, а также на оплату стрелкам. Кто будет стрелять − тому сто сорок золотых рублей, кто будет кричать «ура» − тому восемьдесят рублей, кто возьмет красный флаг в руки…. Как брать Зимний, Владимир Ильич?
— Возьмем, а дело Революции не должно быть запятнано грязными руками, товарищ Ганецкий, — грубо рявкнул вождь, сплёвывая. — Революция не должна вспоминать Парвуса, она обязана его вычеркнуть из памяти народа. Пойдем в магазин, мне нужно купить пару штанов, мои штаны прохудились в районе мотни. Это Инесса виновата. Э нет, это империалисты виноваты. Ганецкий, ты дрожишь? Приди в себя, черт бы тебя подрал, что ты за революционер? А то отправишься к Парвусу. Что у тебя еще?
— Владимир Ильич, один дельный совет, если позволите.
— Валяй.
— Так как мы скоро окажемся в России, а великий, нужный, сообразительный Парвус останется здесь, то вам нельзя предстать перед пограничниками в настоящем виде: вас сразу узнают и могут арестовать.
— Сколько у тебя паспортов на другие фамилии? — спросил вождь.
— Дело не в паспортах. У меня двадцать паспортов в запасе. И пять на вас, Владимир Ильич. Вы можете значиться Куцоцацом, а вдруг вас узнают? Поэтому я предлагаю ехать в этом платье, чтоб походить на старуху в сгорбленном виде с паспортом на имя Пескодайки, предстать перед русскими пограничниками. Да и перед шведскими тоже. Надо парик с длинными седыми волосами, сменить женскую обувь, не мешало бы выбить один зуб, а то и два и утверждать, что вы — моя прислуга.
— А как же моя бородка? — спросил Ленин.
— Ее придется сбрить, лицо намазать толстым слоем крема, да еще навести морщины на шее и на щеках. Это все надо сделать во имя мировой революции. Революция не может остаться без вождя.
Ленин помолчал, затем зашел в кубрик и сказал:
— Товарищи, мы с Ганецким отправляемся на конспиративную квартиру.
— Мы вас не можем отпустить одних, — завопил Радек.
— В качестве охраны можно послать товарища Зиновьева или Дзержинского.
— Дзержинского, Дзержинского, — поддержали все.
— И я хочу, — расплакалась Инесса Арманд.
Три еврея отправились в салон красоты, изложили свои революционные идеи по поводу внешнего вида вождя, но массажисты и парикмахеры только пожали плечами: дескать, у нас салон красоты и мы никак не можем сделать из порядочного человека урода.
— А это и есть урод, — произнес Ганецкий, показывая на Ленина и доставая пачку с деньгами. — Сделайте его настоящим уродом, но так, чтобы вся Россия ему аплодировала.
Сказано — сделано. Ленин вернулся в кубрик и его никто не узнал.
— Вы что, подменили вождя мировой революции на старуху? Да мы вас тут же повесим. Да это же настоящее чучело. Еще хромает на одну ногу. А воняет как, ужас!
— Това…ищи, работа сделана классно. Ни один царский сатрап меня не узнает. Да здгаствует социалистическая…еволюция!
Дружки вскочили с мест и начали подпрыгивать, а Сокольников, так и не рассекретивший свое еврейское имя, распустил ремень на брюках и стал приставать к революционерке Лилиной. Революционерка схватила его за сучок и потащила в тамбур. Инесса тоже приблизилась к Ленину, но ее остановили.
— Да это же однополая любовь, это лесбиянство, нельзя допускать таких брачных связей, — не выдержала товарищ Надя.
— Товарищ Надя, не беспокойтесь. До свержения царизма пролетарские массы…, короче, пусть соединяются. Пойдем, Инесса. У нас с тобой отдельный номер.
Вождя и его подружку сопровождали друзья громом аплодисментов.
12
«Нашествие евреев в русскую литературу, пленение иудеями русского слова, русской мысли началось со времени либеральных реформ Александра II. Евреи жадно присосались к этим реформам и быстро наполнили университеты, газеты и журналы. На смену дворянской чопорности и лояльности пришли неугомонное нытье, непременная оппозиция, дух отрицания. Благородное свободолюбие Герцена заменилось шипением еврейского недовольства. Началась на многие годы литература о плохом городовом…
К 90-м печатное слово уже представляло чуть ли не сплошное еврейское засилье, уже засоряли русский язык, уродовались русские идеи, насаждалось безверие и отрицание, расцвели мещанство, пригнеталась русская душа к земле, оскудевала русская мечта, наполнялись русские сердца местью и злобой; корчилось общество в судорогах самооплевывания, с грязью смешивался патриотизм, позором клеймилось национальное достоинство. Еврейские газеты делали свое черное дело, а за ним шло покорное стадо шабесгоев, жидовствующих недоумков, зажимающих рот каждому, кто решался протестовать против еврейского кодекса. Все были одержимы «страхом иудейским»…
Ленин вместе с группой соратников в количестве 32 человек, что прятались, как мышки в норках, оккупировали вагон в Стокгольме и через Финляндию, поздно вечером, 3 апреля прибыли в Петроград. Все дрожали как осиновый лист в непогоду и прежде всего сам вождь за судьбу страны, куда они направлялись для захвата власти. Ни одна страна, ни Германия ни США не гарантировали полную победу и безопасность. У вождя был пикантный вид. Задолго до прибытия в столицу России, он не снимал с себя женскую одежду. Инесса хохотала над ним, словно он находился не в отдельном купе бронированного вагона, а на поле боя с превосходящими силами противника. А Ленин воспринимал этот хохот, как злой рок, но пыжился, да бы показать соратникам свой героизм.
— Косынку на лоб, он у тебя, как у быка, ха-ха-ха! прикрой его, а потом сними с себя все. Ты под надежной охраной.
— Где охрана, где, кто поставил охрану, Кайзер? О, молодец, я отвалю ему десять марок, когда революция победит в России, этой дурацкой стране.
— Кайзер о тебе давно уже забыл, я твой охранник. У меня пулемет в углу стоит наготове, зачехленный моим носком.
— Как ты думаешь, Инесса, эти жлобы не сбросят меня с поезда где-нибудь в пустынной местности? Я никому из них не верю. Никому.
— Не переживай. Они без тебя — никто, ничто. У них ни образования, ни специальности, ничего нет, даже сторожами и повивальными бабками не каждого возьмут. Так что зря ты это на себя напялил.
— Но ведь конспирация, конспирация. Вождь не имеет права так рисковать. Ты, Инесса, присматривайся, не крутит ли кто пальцем у виска? В этом случае могут решить: зачем нам нужен такой гениальный вождь? У Ленина все хорошо: два мешка с деньгами в углу, договор с Германией, пусть на одной страничке, во внутреннем кармане. Только по моему распоряжению, только по моей просьбе, немцы будут посылать своих солдат, переодетых в пролетарские кожанки, а то и в офицерскую форму русской армии для организации переворота в Петрограде. И все же, и все же, лучше конспирация. Даже если я останусь совершенно голым, и меня будут переносить, завернутого в простыню с места на место, я все равно останусь вождем. Все карты будущего переворота в моих руках, как мышонок в тисках.
Поделиться книгой: