Помоги проекту - поделись книгой:
На этот раз Инесса вздрогнула и закивала головой в знак того, что она согласна и больше не задавала вопросов. Она боялась не только задавать очередной вопрос, но и услышать на него ответ, ведь ответ всегда приводил ее в дрожь, словно ее возлюбленный, отвечая, игрался с небольшой игрушкой, начиненной взрывчаткой, и из которой могла вылететь птичка и переломать кости всем революционерам, включая и вождя мировой революции.
Лучше заняться, чём-нибудь другим, например, развернуть выдающийся труд вождя под названием «Что делать?» и сделать вид, что ты увлеченно читаешь.
Едва поезд сделал остановку у Финляндского вокзала, как два дюжих латыша зашли в вагон, взяли вождя на руки в женском одеянии, как петуха с обрезанными крыльями, вынесли из вагона и поставили на ноги у Финляндского вокзала. Ленин что-то крякнул и стал оглядываться по сторонам.
Но вместо этого, его просто похитили и едва ли не силком препроводили в «царскую» комнату, где его официально приветствовал председатель Петроградского совета Н. С. Чхеидзе и министр труда М. Т. Скобелев, оба меньшевики. Ленин выпучил глаза и отвернулся, глядя в потолок, будто все происходящее ни в малейшей степени его не касалось. Он не хотел вступать в разговор с кем бы то ни было.
— Мне броневик, — потребовал он. — Я должен произнести историческую речь для пролетариата России и всего мира.
— Пожалуйста, — разочарованно произнес председатель Петроградского совета Чхеидзе.
Два латыша снова взгромоздили его на руки и пока из гнилых досок сооружали трибуну, он гундосил себе под нос, потом убежал за угол, омочил его струей и еще трижды произвел канонаду.
Трибуны, как таковой не получилось, ему предложили стать на чуть подгнившие доски, во многих местах подпертые колышками, загнанными в землю кувалдами. На этих досках стояли две пустые бочки вверх дном. На бочки положили еще две доски, − получилась возвышенность именуемая трибуной.
Но коротышку пришлось поднимать. Став опять же на доски, и положив конспект снова же на доски, взгромождённые на бочки, вытянул руку в небо и стал произносить свою первую в России сумбурную речь.
− Да зд…гаствует социалистическая…еволюция!!!
Извозчики и гуляющие подумали, что какая-то сумасбродная баба смешит собравшихся людей. Никто и подумать не мог, что там, на этом самом месте, будет поставлен памятник, что этот памятник перекочует во все учебники для школ и высших учебных заведений, что воображаемый памятник будет доведен до ума скульпторами и художниками и растиражирован миллионными тиражами. Этот высосанный из пальца памятник породит целые отделы культуры и исторических нововведений, из него вылупятся тысячи экскурсоводов и все школьники великой страны начнут стекаться в Ленинград, чтобы полюбоваться чудовищем на площади лжи.
Сумбурная речь маленького, чуть сгорбленного человечка с поднятой вверх рукой, будет трактоваться как призыв к мировой революции, о которой не думал даже Батый.
Ленин выразил благодарность рабочим, солдатам и матросам за их «смелые шаги», якобы положившие «начало социальной революции в международном масштабе». А закончил свою речь подстрекательным лозунгом: «Да здг…авствует социалистическая…еволюция!».
Гибкая коммунистическая пропаганда, которую все время тянуло в фантастические дебри, разнесла миф о том, что, дескать, весь народ Петрограда обрадовался возвращению вождя мировой революции в Россию, и воспринял как великое благо для будущего всего человечества.
А вождь, благодетель и спаситель России Ленин, тут же получал миллионы писем от трудящихся из разных уголков. Редко кому приходило в голову, что это такая же правда, как то, что вошь кашляет.
Уже на следующий день Ленин развернул бурную деятельность в столице, он везде выступает с «Апрельскими тезисами», которые никто не принимает и не поддерживает. На этот час большевики не пользовались авторитетом в обществе.
Надо признать, что не все соратники были согласны с Лениным по многим вопросам и по «Апрельским тезисам» в частности. Они еще не были узурпированы Лениным, они еще не знали своего будущего вождя.
В прессе появились статьи с обвинением в адрес вождя большевиков Ленина в шпионаже, в пользу Германии, предлагали начать расследование. Как так, за какие заслуги Германия выделила ему и его банде бронированный вагон и разрешила проезд через свою территорию, находясь в состоянии войны с Россией?
Ленин даже растерялся, его стала мучить трусость, но он на этот раз решил не сдаваться, не говорить правду кому бы то ни было. И вообще по его глубокому убеждению, правда — это буржуазное понятие, а его партия, партия Ленина отвергает любой постулат буржуазии. Он помногу раз выступал на всяких партийных ячейках, убеждая в своей преданности делу революции.
Он строчил статьи и призывал пролетариат к свержению Временного правительства. Но ему не верили, его покидали. Тогда он решился на очередную хитрость. Путем уговора и подкупа, благо немецких денег в партийной кассе было полно. Ему удались собрать около четырех десятков человек, и они согласились провести, так называемую, Петербургскую общегородскую партийную конференцию. Несколько человек никак не могли угомониться, все поднимали руку и спрашивали:
− Господин Ульянов-Бланк, что это за общегородская конференция в составе сорока человек, объясните нам.
− Товарищи, не беспокойтесь. Пятьсот тысяч за дверью. Им тут не поместиться. Поэтому я говорю громко, так чтоб все слышали и вас призываю к этому же. Итак, капитализм − враг народа, социализм и коммунизм − светоч всего человечества. Власть надо отобрать у капиталистов и передать в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Учредительного собрания не допустить, оно враждебно социалистической революции. Конец, товарищи.
− Кому конец?
− Буржуазии, не нам, конечно. Конференция закончена. Да зд…гаствует…
− Да будя брехать…
В прессе, которую издавали коммунисты на немецкие деньги эта конференция, равно как и выступление вождя на «броневике» в женской одежде превозносилось до небес.
13
Идет, идет еврей в Сион, вечно идет. И всегда ему кажется близким Сион, вот сейчас, за углом, в ста шагах. К чему же еврею по дороге в чужой стране строить дом, украшать чужую землю цветами, единиться в радостном общении с чужими людьми, уважать чужой хлеб, воду, одежду, обычаи, язык? Все во сто крат будет лучше там, в Сионе. И оттого-то вечный странник, — еврей, таким глубоким, но почти бессознательным, инстинктивным, привитым наследственностью, стихийным кровным презрением презирает все наше, земное. Оттого-то он так грязен физически, оттого во всем творческом у него работа второго сорта, оттого он опустошает так зверски леса, оттого он равнодушен к природе, истории, чужому языку.
В непростой ситуации оказался Ленин в Петрограде после возвращения в Россию в марте 1917 года. Полные карманы денег это еще не все для революционера, намерившегося захватить власть. Несмотря на отречение царя и захвата власти Керенским, общество встретило русского якобинца и немецкого шпиона без энтузиазма. Даже пресса выступила против его появления. Одна из петроградских газет в своей статье намекнула на шпионскую деятельность Ленина, но это, к сожалению, был всего лишь намек, но не конкретное обвинение. Вот что писала газета «Речь» 5 апреля: «Гражданин Ленин и товарищи, торопившиеся в Россию, должны были раньше, чем выбрать путь через Германию, спросить себя, почему германское правительство с такой готовностью спешит оказать им эту беспримерную услугу, почему оно сочло возможным провезти по своей территории граждан вражеской страны, направляющихся в эту страну? Ответ, кажется, ясен. Германское правительство надеется, что скорейшее прибытие гражданина Ленина и его товарищей будет полезно германским интересам, оно верит в германофильство вождя большевиков. И одной возможности такого ответа было, по нашему мнению, совершенно достаточно, чтобы политический деятель, направляющийся в Россию во имя блага народа, не воспользовался этой любезностью. Думаем, что русскому политическому деятелю, каких бы взглядов он ни держался, путь к сердцу и совести народных масс в России не идет через Германию». Статья бездарная и тем не менее она свидетельствует о том, что были умные люди, которые догадывались, кто и с какой целью пожаловал в Россию. И только Керенский, бездарный правитель, а может быть шпион, ходил с повязкой на глазах и произносил пустые речи.
Но Ленин появлялся со своими выступлениями на каждом форуме в трудное время, когда в столице России беспрерывно шли собрания, принимались всякие заявления, резолюции, часто противоречащие одна другой.
Со свертком под мышкой Ленин прибежал в одно учреждение, где проходил съезд крестьянских депутатов, но ему преградили путь.
− Кто вы? уже поздно. Надо приходить вовремя, − сказал охранник.
− Я вождь ми. овой…еволюции, − не растерялся Ленин. — Вон мой мандат! У меня много мандатов…на шестидесяти языках. Пропусти, получишь на пиво.
− Пошел подальше, вождь. У нас теперь каждый второй бандит − вождь. Провокатор, небось. Чичас придут жандармы, свяжут тебя и поведут в участок.
− Не надо, прошу вас. Вот сто марок… на сигареты, на кофе, на девочек и на две бутылки пива. Кто у вас там так громко произносит речь? Это что за съезд? Там члены партии?
− Это съезд крестьянских депутатов, балда. Давай двести марок: сто мне, сто ему и проходи. Только не постреливай, на вонял тут.
− Очень хорошо, очень хорошо. Я тоже буду выступать… по поводу кулаков. Надо отобрать у них землю.
− Ты что − дурак? А нас кто будет кормить, ты знаешь? Э, ничего ты не знаешь…. Проходи быстрее пока я держу опущенными глаза и не вижу тебя, хорек плешивый.
Такое пролетарское обращение не смутило Ленина. Он попытался проскочить, но его остановил окрик охранника.
− А, обещанное где? Ну-кась, стой.
− Замешкался, замешкался. Меня трибуна зовет. Вот вам, ребята, еще пятьсот марок, честное слово замешкался. И это архи плохо, товарищ.
− А, товарищ? Гм, не понять, то ли баба, то ли мужик. Давай пятьсот и проходи, товарищ, га-га-га!
Ленин проскочил в заполненный зал и тут же направился к президиуму.
− Я вождь мировой революции Ленин. Не удивляйтесь, товарищи. Я выступаю вторым.
− Ну, если ты вождь − садись, − сказал председательствующий. — А, по поводу выступления, посмотрим. Сиди пока, не рыпайся.
Едва первый выступающий Володин закончил свою речь, Ленин тут же, не дожидаясь объявления о предоставлении слова следующему оратору, захватил трибуну и начал нести всякую чушь.
− Товарищи! Революция, а где революция там контрреволюция: земля крестьянам в цветочных горшках, мир народам после победы коммунизма во всем мире, фабрики и заводы рабочим, после их смерти, а пока что они имеют право там работать и что ими руководят не капиталисты, а революционные массы с ружьями наперевес. Что не так — пиф-паф, или в каталажку и прямо в Сибирь. Там, знаете, очень хорошо: я сам сибиряк. Я кончил. Будут ли вопросы?
− Как понять: земля в цветочных горшках?
− Очень просто. Крестьяне же разводят цветы. Где они разводят? в горшках. А что в горшках? Земля. Каждый крестьянин имеет право на землю в цветочных горшках. Крестьян в России много, миллионы. Представляете, сколько тонн земли они израсходуют для того, чтоб наполнить горшки и посадить цветы. Понятно, товарищи? Далее. Я предлагаю грабить кулаков, отбирать у них землю, имущество. Кулаки − ваши враги.
− Ты что, рехнулся, лысый черт. Кто народ будет кормить? И что это за философия Иуды: земля − крестьянам в цветочных горшках? Братцы, гоните этого прихвостня, не пускайте больше на собрания, и не давайте ему слова.
− Ха, я сам взял слово. Я представитель пролетариата, я его вождь. Я вождь мировой революции, а вы заражены философией кулачества как класса. А земля все равно принадлежит крестьянам, они на ней будут трудиться в поте лица… все вместе, в коллективных хозяйствах, там будут получать пайки. Каждому крестьянину паек в зависимости от того, как он будет трудиться, сколько норм будет выдавать на гора. Долой кулаков, долой капиталистов.
В Ленина полетели яйца. Откуда взялись эти яйца, никто не знает. Ильич потом в кругу своих единомышленников хвастался, что это из уважения к вождю рабочих и крестьян.
− Э, крестьяне, как и пролетариат всего лишь навоз истории, − сказал Бронштейн-Троцкий. − Их надо уничтожить, выбросить этот навоз, пусть удобряют землю. А Россию надо заселить евреями. А потом, постепенно уничтожить поляков, немцев, французов и снова заселить евреями.
− Нас не хватит, − расхохотался Ленин.
− Распорядимся. Пусть еврейские девушки ходят раздеты, бросаются на шею евреям из Европы и Америки и больше рожают. Мы разрешим снять с себя одежду, пусть расхаживают по улицам и площадям и хватают мальчиков. А почему бы нет, Владимир Ильич?
− Я тоже над этим думал, но гусских будем уничтожать постепенно. Мы этих дураков вооружим и двинем сначала на поляков, потом на немцев. При их помощи завоюем Европу, а потом посмотрим. Ты, Бронштейн, не торопись, а потом как говорят украинские дураки: не лезь вперед батьки в пекло.
− Ты, коротышка, не задирай нос. Я не меньше сделал для пролетариата, чем ты и мой авторитет в партии огромный, −не сдержался Бронштейн.
− Именем мировой революции молчать, − выкатил глаза Ленин. − Дзержинский! подать сюда Дзержинского. Контрреволюция на носу. Ты, Бронштейн, − контрреволюционер, − громче обычного закричал Ленин.
− Ну, ладно. Евреи ссорятся — все равно, что мирятся, − примирительно произнес Бронштейн и схватился за брючный ремень.
− Мне секс не нужен, у меня Инесса есть и то я не знаю, куда ее девать. Но ты не думай, я не против однополых браков. Пролетариат должен быть свободен в выборе формы секса.
Кацнельсон застегнул брючный ремень и обнял своего друга Ильича.
− Ты знаешь, я тебя безумно люблю и потому жду взаимного ответа, взаимной любви в чисто политическом плане. Вот, допустим, мы победим, мы эту дикую страну заселим евреями, но евреи тоже нуждаются в руководстве. Я тебе уступаю первенство, но ты не вечный, можешь помереть в любое время. На тебя может быть совершено покушение, могут застрелить, повесить, и тебя нет. А мир останется без вождя, − как так? Это невозможно, это недопустимо, это аморально. Чтобы избежать этой всемирной катастрофы, нужен наследник. И этим наследником может быть…, я могу быть. А ты не готовишь меня в приемники, ты все мимо. Ты поглядываешь на Апфельбаума, а на меня нет. Ноль внимания великому человеку, каким являюсь я.
− Это мое дело на кого мне поглядывать. Апфельбаум, например, пишет за меня мои великие произведения, своего рода инструкции для всего человечества. А ты, Кацнельсон, мне только пятки лижешь. Одними фразами отделываешься. И то у меня крадешь.
− Володя, Бланк, дорогой! с тебя пример беру. Лозунг: мир − народам, фабрики и заводы − рабочим, земля − крестьянам, ты тоже украл у эсеров и во всех статьях приписываешь себе. Так что — баш на баш.
14
Где-то за месяц до июльских событий, когда большевики во главе с Лениным собирались взять реванш и проводили агитацию везде, где только могли, не брезгуя домами терпимости, в Россию неожиданно нагрянул Парвус. Это был тот самый Парвус, который соединил Ленина с Германской разведкой, а впоследствии уговорил руководство страны направить его в Россию для совершения государственного переворота, снабдив его солидной суммой денег.
Парвус − это единственный человек, неповторимый авантюрист, который доходчиво и убедительно рассказал о связях Ленина с немецкой разведкой: он знал все нюансы этих связей. Свои убедительные слова он подтвердил многочисленными документами, неизвестно как добытыми в сейфах разведки. А теперь Парвус для Ленина оказался крайне нежелательным гостем.
Ленин надеялся на то, что его расписки в договоре о сотрудничестве, в получение денег и даже наличие немецкого паспорта никогда не будут преданы огласке, потому что это государственная тайна. А вот Парвус − живой свидетель. Владимир Бланк сразу заволновался, забеспокоился и даже думал напялить на себя женское платье в случае появления незваного гостя, но Парвус не лыком шит, пришел в самое неподходящее время. Без согласования, без предварительной договоренности, почти без ведома того, к кому он держал путь в надежде, что его встретят с хлебом-солью.
Едва утреннюю мглу прорезал первый солнечный луч, отражаясь на лысине вождя через не зашторенное окно, как раздался тройной стук в оконную раму. Стекла зазвенели, задребезжали, но выдержали, не рассыпались.
— Именем мировой революции, подождите, − сказал Ленин, вскакивая с кровати в длинной женской сорочке почти до пят и прикрывая простыней обнаженное тело Инессы Арманд.
— Пусти! − твердо произнес едва знакомый человек, сжав кулаки.
− Парвус, ты? какими судьбами и в такое время? Это архи рано. Ты знаешь, я тут с куколкой немного побалуюсь. Она так соскучилась по мужской ласке, всю ночь спать не давала до самих петухов. Посиди на скамейке под деревом. Ты не голоден? Там рядом водонапорная колонка, качни два-три раза, глотни холодной водички разика два. Но не больше. С меня за воду берут деньги. Часиков в двенадцать я к тебе выйду, выслушаю тебя. Поговорим о мировой революции, хотя все вопросы уже согласованы и определены. Ты нигде там не значишься, зачем было срываться в такой далекий путь при неблагоприятной обстановке, Парвус- Кочегарвус? Или ты денег привез? Если привез, то сейчас выйду. Вот у меня тут мешки пустые, а их нужно наполнить…для нужд мировой революции.
− Я… я пришел просить…
− Просить? ты у революции собираешься просить? Это революция у всех просит, пока не победит. А когда победит, она начнет вырезать тех, кому больше должна. Тех, в первую очередь. Усек?
Инесса слушала разговор своего слабеющего любовника с каким-то неизвестным человеком, и когда он вернулся к ней, спросила:
− Кто это был? так рано. Что-то случилось?
− Да этот паршивый жид Парвус решил поймать меня за шкирку. И подкараулил. Всю ночь, должно быть, не спал, каналья. Деньги ему, видите ли, нужны. Лидер мировой революции никому ничего не должен. Я ему ни гроша не дам. Не дам и все тут. Совесть не позволит, ах ошибся, совесть — это буржуазное понятие, пролетариат отвергает любую совесть. А Парвуса я должен спровадить. Если не удастся мирным, то революционным путем. Его найдут где-нибудь в канаве с перерезанным горлом, как террориста, порывавшегося подложить бомбу под входную лестницу Керенского. Он, видите ли, претендует на должность в новом правительстве, а может и на мое кресло замахивается…
− Ну не горячись. Во-первых, он не жид, а еврей и ты тоже еврей.
− Я? я…немец, в крайнем случае, гусский, черт подери.
− Но мать же у тебя чистокровная еврейка.
− Мать? я с матерью ничего общего не имею. Она высылает деньги на мировую революцию и хватит. Это ее долг, так же, как и твой долг ублажать вождя мировой революции. А во-вторых…
− А то, что Парвус выклянчил у Германии для тебя и твоей революции свыше пятидесяти миллионов марок. При мне он отдал тебе пять, из которых два миллиона ты мне вручил для поездки во Францию. Как так можно? У меня есть десять миллионов марок, я подарю ему. Ты…ты просто негодяй. И как это я с тобой связалась?
− Ну, не сердись. Инессочка, моя дорогая, не зли меня, − я ведь, и удушить могу…во имя мировой революции, − сказал Ленин и расхохотался. − Я…я выполню все твои требования. Только я не хочу его видеть в России. Он опасный человек, он может стать моим конкурентом, ты понимаешь это, Инесса? Ты как-нибудь посоветуй ему, пусть убирается в свою Германию. Там мы с ним встретимся. Как только мы завоюем эту дикую страну, а потом Польшу, а за Польшей Германию. Пролетариат и Германию освободит от ига капиталистов. Вот тогда я его разыщу. А пока он мне только мешает. И, кроме того, он свидетель.
− Свидетель чего-твоих неблаговидных дел?
− Это тайна, матушка, тайна за семью печатями, я не могу ее выдать… даже тебе.
Инесса встала, быстро оделась и не стала будить Надежду, законную жену Ленина, в обязанности которой входило не только уборка, стирка и бесконечная покупка продуктов, но и приготовление пищи, − она сама стала у плиты. А когда надо было выйти на улицу вынести ведро с помоями, она позвала Парвуса в дом.
− Вы не серчайте на Володю, − сказала она как можно мягче, − он все время нервничает. Его идеи пока никто не одобряет, его выступления чаще встречают хохотом и даже яйцами его закидывают. Но, тем не менее, Володя активно готовится к захвату власти в начале июля месяца. У меня десять миллионов накоплений, я вам их отдам, а вы возвращайтесь в Германию. Я вижу: вы не найдете общего языка с ним. Как всякий гений, он очень сложный, очень трудный человек. Я его терплю из последних сил.
− Ваш Володя, конечно же, уникальный человек. Если бы не моя помощь, его бы сейчас не было…тут. Деньги, которые я выхлопотал у самого Кайзера Германии, дали ему возможность переехать в Россию через всю страну. Но я вижу, он здесь может проиграть: он делает одну ошибку за другой. Это недопустимо.
− Парвус, ты о себе позаботься, − сказал Ленин, неожиданно появившийся на кухне в длинном красном халате с красными глазами и задранной кверху бородкой, подслушав разговор. −Ленин, то есть я, сам знает, как ему поступать и с такими холуями, как ты, ему не о чем говорить.
− Владимир Ильич, ну зачем так горячиться? Я не навязываюсь, я с предложением, кстати, весьма важным для тебя и революции в целом.
− А у меня встречное предложение, голубчик Парвус, − заложив руку за отворот халата и все ближе приближаясь к лицу гостя, и все наглее сверля его глазами-буравчиками, − вещал Ленин. − Сейчас я и Инесса, мой товарищ по партии, переводчик моих гениальных трудов на французский язык, жалуем тебе десять миллионов с процентами, и ты смазываешь пятки салом и катишься колбасой в свою Германию и впредь там остаешься до особого распоряжения. Ты понял, Парвус? Повтори: понял или нет? я жду пять минут. Эти пять минут для тебя больше пяти лет, нет, пятидесяти лет. Ну, говори, падло.
Ленин вдруг взял кухонный нож и приставил к горлу Парвуса.
− Считаю до трех. Ррраз! Д…
− Блат, мат, что тут дэлат гость, − неожиданно вошел Джугашвили, поправляя ремень на шинели.
− Это мой сторож, я ему немного задолжал. Просто забыл рассчитаться вовремя, теперь он требует долг, с процентами, каналья. Я как порядочный человек должен буду согласиться. Инесса, иди, доставай свой кошелек, кажись, ты хотела выручить меня, а то я вчера после конференции, где я двадцать раз выступал, подвергся ограблению. Все, что у меня было, все деньги, принадлежащие партии, у меня похитили. Хорошо, еще жив остался. Инесса, ну чего ты сидишь, как клочка на яйцах? Шевелись, черт возьми. У этого проходимца пистолет во внутреннем кармане.
Поделиться книгой: