Черные и белые

Когда белые захватили Гулбене, отец Бруниса вынужден был покинуть город. Обмотав знамя вокруг тела, он надел чистую рубашку, вскинул на плечо винтовку и ушел в лес. Потом долго скрывался в Риге. И только недавно вернулся в родной город. А знамя Брунис нашел на чердаке своего дома и принес его сюда, чтобы мы, дети железнодорожников, могли перед этим знаменем принять присягу. Потом знамя унесут обратно на старое место, и никто ничего не узнает.

Да, тогда мы еще не понимали, что такие серьезные вещи не для игры. Нам даже в голову не приходила мысль, что за наше легкомыслие дорого могут поплатиться наши отцы и матери. Но в ту минуту, когда мы, не шевелясь, стояли на темном чердаке, мы не могли все предвидеть…

— Это знамя, ребята, святое!.. — Брунис снял очки и тихо сказал: — Помню, отец как-то говорил матери, что придет время, когда оно снова будет развеваться над нашим городом.

Из нашей груди вырвался затаенный вздох, всколыхнувший пламя свечей. Ни малейшего шепота, ни малейшего движения, только застывшие в напряженном внимании лица, глаза, полураскрытые губы.

— Слышите, ребята! — снова заговорил Валдис. — Это знамя — знамя революции. — И, немножко помолчав, деловито спросил: — А вы знаете, что такое революция?

— Д-да… — неуверенно ответил Карлис. — Тогда моего деда убили. Мама рассказывала…

— Где? Когда? — спросил его наш славный разведчик Назитис.

— Ну… тогда… в той революции… — заикаясь от смущения, ответил Карлис, но тут же гордо пояснил: — Он тоже был стрелком.

И мы хорошо поняли нашего товарища. А Валдис Цериньш продолжал свою речь:

— Так вот, ребята, сейчас мы примем присягу…

— А девочки? — перебила Валдиса Айна, его соседка по квартире.

— Девочки тоже! — без тени сомнения ответил наш командир.

— Смир-но! — раздалась тихая, но твердая команда адъютанта. — Снять головные уборы!

Правда, последний приказ мы выполнить не могли, потому что головных уборов у нас попросту не было. Пригладив руками взъерошенные волосы, мы застыли по стойке «смирно».

— Слушайте, дети рабочих! — особенно торжественно произнес Генерал. — Кто клянется нашему красному знамени, пусть поднимет руку!

Поднялись руки — большие и маленькие, чистые и не очень, поцарапанные и потрескавшиеся. На чердаке воцарилась гробовая тишина. Без громких слов мы поклялись бороться с белыми до победного конца. Только Папуас, толстый и круглолицый, с бегающими хитрыми глазками и черными, вечно нечесанными кудрявыми волосами, из-за чего он, очевидно, и получил свое прозвище, стоял с равнодушно поднятой рукой и, блаженно причмокивая, сосал конфету.

— Вольно! — прозвучала команда, и мы опустили руки.

Разведчик Назитис, все время наблюдавший за Папуасом, спокойно спросил:

— Папуас, ты что жуешь?

— Я… н-ничего… — испуганно пробормотал толстяк. — Я… только… конфету…

— Во время принятия присяги?! — В голосе Генерала зазвучали жесткие и насмешливые нотки. — Может быть, малютке предложить еще и соску? Последний раз предупреждаю: не станешь человеком, прогоним как паршивого щенка. Ясно?

— Я-ясно… — заикаясь, ответил Папуас.

А Валдис, откинув назад и пригладив рукой светлые волосы, обращаясь к нам, сказал:

— Хорошо. Можете идти.

— Разойдись! — точно молодой петушок, прокричал Пипин.

И мы гуськом, с протянутыми руками, поминутно ощупывая потолочные балки, направились к выходу. Назитис стоял у люка и, как заправский разведчик, знакомый со всеми законами конспирации, выпускал нас из чердака по одному, чтобы мы не создавали лишний шум. Последним шел Папуас. Добравшись до самого темного угла и спрятавшись за перекладиной, он внимательно, с подозрительным любопытством, стал следить за Валдисом и Брунисом, которые остались у знамени. Сначала они завернули красное полотнище в желтый пергамент, а потом еще в голубой платок, наверное взятый Валдисом у матери или сестры. Решив, что Брунис унесет знамя обратно в один из темных вечеров, чтобы не привлечь внимания чужих глаз, ребята засунули сверток под толстую балку, покрытую пылью, и засыпали его песком, стружками и мусором. Погасив свечи, они стали пробираться к выходу. И вдруг протянутая вперед рука Бруниса наткнулась на что-то мягкое. Кто-то негромко вскрикнул. Валдис быстро зажег спичку. Оказалось, что Брунис нечаянно схватил за волосы Папуаса.

— Не рви!.. — со слезами на глазах молил Папуас.

— Зачем ты спрятался на чердаке? — строго спросил Генерал.

— Не мог найти выхода, — соврал Папуас.

И командир, наверное, ему поверил. Подтолкнув Папуаса, он приказал:

— Убирайся, да побыстрее, пока цел!

Папуас рванулся к выходу и кубарем скатился по лестнице. А Валдис и Брунис, не подозревая ничего плохого, спокойно покинули чердак. Они были уверены, что красное знамя спрятано надежно…

Когда наступили сумерки, у мясного магазина встретились двое: круглолицый толстяк Папуас и длинный и кривой, как коряга, Репсис.

— Ну, а дальше что было? — расспрашивал юный Буллитис Папуаса.

— А потом Валдис Цериньш и Профессор собрали свой… — взахлеб рассказывал сын дворничихи, — свой стрелковый полк, с красным знаменем…

— Что? Что ты сказал? — приблизившись к Папуасу, переспросил Репсис, которого эти слова поразили словно молния.

— Ничего я тебе больше не скажу, — хитро взглянув на командира белых, проворчал Папуас и добавил: — За фунт конфет так много рассказывать не буду.

— Ну черт с тобой! — плюнул Репсис. — Сколько хочешь?

— Килограмм!

— Вот шут гороховый! — снова выругался Буллитис. — Хорошо, завтра получишь.

— А где ты их возьмешь? — недоверчиво спросил Папуас.

— Стяну у отца в лавке, — спокойно пояснил Репсис.

Отец его, Буллитис, торговал не только мясом, но и другими товарами.

— Тогда слушай дальше, — кивнул головой Папуас и продолжил свой рассказ: — Собрали, значит, свой стрелковый полк… Брунис даже знамя принес!

— А ты можешь достать это знамя? — спросил вдруг Репсис. И с издевкой добавил: — Да где тебе!..

— Я не смогу?! Смогу! — Папуас горделиво выпятил грудь. — А сколько заплатишь?

— Сколько захочешь? А ты не врешь?

— Конечно, не вру! — похвалился Папуас. — Дашь один лат, и знамя будет в твоих руках.

Репсис задумчиво почесал затылок, но, очевидно решив, что предателя можно будет перехитрить, пообещал:

— Хорошо. Получишь, но только когда принесешь знамя.

Присев на скамейку, Репсис и Папуас обсудили план боевых действий. Договорились, что завтра после обеда белые нападут на черных и заманят их в парк. А предатель тем временем спрячется во дворе Генерала. Когда начнется бой, Папуас проберется на чердак и, открыв маленькое окошко, сбросит знамя вниз. Сам Репсис в бою участвовать не будет. Когда Папуас сбросит голубой сверток, Репсис выскочит из кустов, схватит его и исчезнет.

— Значит, договорились? — спросил Репсис.

— Договорились! — шепнул в ответ Папуас.

А мы, стрелки полка черных, со спокойной душой легли спать, потому что никому из нас даже и в голову не могла прийти мысль, что нашему знамени угрожает опасность…

…Я замолчал. В костре догорали последние поленья. Над рекой Педедзе уже опустилась ночь. Некоторое время мы молча смотрели на пламя угасающего пионерского костра. Над нашими головами, еле заметная, пролетела летучая мышь. Теплый воздух был напоен ароматом свежего сена. Даже ночью чувствовалось живое дыхание земли.

— До следующего вечера, друзья! — Я улыбнулся ребятам. — Спокойной ночи…

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Знамя украдено белыми

На следующий день, как было условлено с Папуасом, Репсис собрал свое войско. Сынки городского головы и начальника полиции участвовать в сражении на сей раз не смогли, потому что находились под «домашним арестом». К тому же во время Кирпичной войны у одного из них был подбит глаз, а у другого — помяты бока. Репсису пришлось зачислить в свой полк некоторых «мягких»: четверых сыновей красильщика и троих — хромого сапожника. Из солдат императорского войска явились только пятеро — сынок аптекаря, сын кожевника Ешка Радзиньш, отпрыск фотографа и сыновья начальника пожарной охраны — тупые, но крепкие ребята. Природа наделила их большим ростом и физической силой, но обидела умом. Поэтому великаны часто дрались с малышами. Они явились потому, что старшего, по прозвищу Баран, Репсис пообещал назначить временно командиром полка белых. Таким образом, императору удалось собрать дюжину вояк. Своих телохранителей, Типа и Топа, отец которых, тучный простодушный мужчина, служил в мясном магазине Буллитиса, Репсис оставил при себе, на всякий случай.

После обеда белые собрались в просторном дворе Буллитисов. Репсис уже заранее сделал тайный лаз, отодрав от забора две доски. Поэтому белые спокойно, друг за другом проникли во двор и спрятались за сараем. Даже желтовато-рыжий цепной пес Терис — сущий зверь — тявкнул только несколько раз.

Открылась дверь большого белого двухэтажного дома, и на его пороге, гордо выпятив грудь, появился худущий нескладный верзила в форме гимназиста. Руки его были засунуты в карманы брюк, фуражка с черным блестящим козырьком залихватски сдвинута на затылок.

Насвистывая какую-то песенку, он прошагал через весь двор и остановился за углом сарая, чтобы дать возможность своим солдатам выстроиться. Это и был император белых. Его недовольный взгляд остановился на бедной одежонке и босых ногах сыновей красильщика и сапожника.

— Хе! — зло усмехнулся Репсис и носком ботинка отшвырнул камешек. — Оборванцы!..

— Смир-но! — прозвучала команда. Вытаращив глаза и затаив дыхание, перед строем замерли Тип и Топ — оба небольшого роста, отличавшиеся друг от друга только тем, что у Типа волосы стояли дыбом, а у Топа свисали до бровей. Внешне они были похожи на небольшие пузатые бочонки, на которые сверху кто-то положил розоватые кочанчики капусты с маленькими вздернутыми носиками и чуть-чуть косыми глазками, а снизу прикрепил толстоватые ноги.

— Смирно! — еще раз рявкнули телохранители. Видно, Репсис хорошо вышколил их.

К выстроившемуся полку белых медленно, торжественной походкой приближался император Репсис. Дважды прошагав вдоль строя, он остановился против младшего сына сапожника, щелкнул его по лбу и прокричал визгливо:

— Здравствуйте, обезьяны!

— Сла… сла… слава Репсису! — вразнобой, вяло возгласили белые.

Только Тип и Топ старались изо всех сил. Но самолюбие Репсиса было явно задето. Прищурив глаза, он уставился на одного из сыновей красильщика, который не ответил на его приветствие.

«Видали — не хочет меня приветствовать! — подумал Репсис. — А ведь я ему пять сантимов дал».

— Тип! Топ! — сквозь зубы процедил император. — Нате! — и бросил близнецам по конфете. — Это чучело, — он ткнул пальцем в сторону мальчугана, — не умеет честь отдавать. Ну-ка научите его!

Близнецы, напыжившись, будто они выполняли важное поручение, подошли к пареньку. Один ударил его по правой щеке, другой — по левой.

— Ну, здравствуй, обезьяна! — самодовольно ухмыляясь, крикнул Репсис.

— Сла-ва Реп-си-су! — дрожащим голосом, глотая слезы, ответил сынишка красильщика, но в покорном его ответе послышались злые нотки.

Разъяснив план боевых действий — как лучше заманить черных в парк, — командир белых скомандовал:

— Шагом марш!

И воины Репсиса, выбравшись через лаз на небольшую пыльную улицу, зашагали по ней. А рядом, по тротуару, шел сам Репсис, постукивал прутиком по ботинку и горделиво командовал:

— Айн, цвай! Айн, цвай!

Как только белые появились на улице, разведчик Назитис уже докладывал Генералу, что банда Репсиса в полной боевой готовности направляется в парк. В ту же минуту мальчишки и девчонки, жившие в одном доме с Валдисом Цериньшом, разбежались по окраинам Гулбене, чтобы срочно собрать воинов нашего полка. Валдис решил, что белые хотят взять реванш за поражение в Кирпичной войне и попытаются нанести нам неожиданный удар. Через полчаса бойцы нашего полка, вооружившись деревянными саблями, выстроились во дворе дома Генерала. Мы решили опередить белых и первыми напасть на них. Поэтому нужно было немедленно занять позиции в парке. Никто из нас и не заметил, как изменилась физиономия Папуаса, когда он услышал приказ. Выйдя со двора и перебежав улицу Озолу, мы исчезли в парке. Генерал начал размещать наши боевые порядки, каждый получил свое задание, и вскоре за всеми кустами лежали стрелки черных. Минут через десять вернулся ходивший еще раз в разведку Назитис и доложил:

— Приближаются репсята! Они ползут по кустам вдоль улицы…

Когда мы услышали треск ломающихся веток, к Генералу подполз адъютант Пипин и шепотом сообщил взволнованно:

— Папуас дезертировал!

Валдис ничего не ответил. Нахмурив брови, он стал подсчитывать силы противника, потому что белые один за другим выползали из кустов и, повернувшись к нам спинами, готовились к бою. Они, глупые, думали, наверное, что мы пойдем в наступление со стороны улицы Озолу. А наш полк уже находился у них в тылу и ждал только приказа командира, чтобы нанести молниеносный удар. Но Генерал не торопился и молчал, будто воды набрал в рот.

«Какого дьявола тянуть-то, — удивлялись мы. — Численное превосходство на нашей стороне: белых только двенадцать, а нас шестнадцать…» Но вскоре мы поняли, почему Валдис медлит. Белыми командовал туповатый Баран, а самого Репсиса и его телохранителей Типа и Топа не было. Генерал почувствовал в этом какой-то подвох. Может быть, здесь кроется какая-нибудь военная хитрость? Мысленно прикинув все возможные варианты, он пришел к выводу, что бояться, собственно, нечего.

Чтобы выманить нас из дому, об этом мы узнали после, на улице Озолу нагло резвились двое белых — Ешка Радзиньш и сын фотографа.

— Ерунда!.. — размышляя о своем, сказал Валдис.

Он решил, что Репсис, у которого на поле позавчерашнего боя был подбит глаз, послал свою банду, чтобы отомстить нам. Не знаю почему, но перед самым началом атаки я снова подумал о предателе и дезертире Папуасе.

Наклонившись к адъютанту Пипину, командир приказал:

— Папуаса наказать! Из полка исключить!. А теперь начнем!..

Генерал вскочил на ноги. Наши глаза следили за каждым его движением. Он поднял руку. Мы собрались в комок, готовые к броску. Рука Генерала резко опустилась. Зазвучало громкое «Ур-р-ра!», и мы ринулись на белых…

А пока мы лежали в парке, готовясь к атаке, Репсис вместе с Типом и Топом сидели в кустах напротив нашего дома и внимательно наблюдали за чердачным окошком. Ешка и сын фотографа не дождались нашего наступления, и командир белых забеспокоился. У Репсиса стали предательски дрожать руки. Император белых решил, что попал в ловушку…

— Вот свинья, этот чертов Папуас! — свирепо бормотал Репсис, думая, что предатель, получивший сегодня утром килограмм конфет, обманул его.