Павлик мотнул головой:
— Эх, вы!
И прошел в комнату.
За стенкой, у Бобровых, послышалась возня, донесся громкий возглас Нади:
— Дима, оставь кошку!
Заплакал мальчик.
Павлик сел за стол, зажал голову руками, потом вытащил из-под груды учебников тетрадку «Домашние сочинения». Вырвал листок и схватил карандаш. Появилось первое слово «Даша». Потом еще: «Дорогая Даша!» И уже бесчисленное множество: «Дашенька, Даша…»
За стенкой тихо…
Где же ты, Дашенька, где?
…Он не заметил, когда зажглись звезды и как накопили деревья сада в глубине своей таинственную черноту ночи.
Вышел, сел на ступеньках веранды. Сзади, в окнах у Бобровых, вспыхнул свет, залил часть дорожки. Стало вокруг еще темнее.
— Озоном дышишь? — раздался за спиной голос.
Александр появился неслышно. Он уже давно дома.
Павлик промолчал. Александр уселся рядом.
— Опять ты сегодня с флянцами мучился? — заговорил после паузы бригадир.
— А ну их! — с досадой отмахнулся Павлик. — Сорок отверстий! Одним метчиком, потом другим… Резьба забивается, снова чистовым проходишь. Надоело уже!
— Ты вот что, — предложил бригадир. — Попробуй нарезать через флянцы. А с метчиком тоже сообрази. Здесь специальный надо.
— То-то и оно, — ответил Павлик. — Ни один машинный не подходит, упирается в шестерню или в муфту.
— А если укоротить? — сказал Александр. — Завтра сделаем. Ждать-то нечего: коробки скоростей навалом пошли… Вообще мало мы еще соображаем…
— Что мало? — не понял Павлик.
— А все! Планы у нас, можно сказать, неохватные! Только успевай! Техника вперед идет. И наш завод с каждым годом меняется, совершенствуется… И продукция тоже. Многорезцовые токарные автоматы — техника!
— Вот видишь! — усмехнулся Павлик. — А тебе все мало.
— Правильно! — сказал Александр. — Потому что до сих пор отдельные узлы дедовскими способами собираем.
— Вечно ты недовольный.
— Может быть… может, — вскочил Александр. — Понимаешь ведь, сколько еще сделать-то нам предстоит! Вот я и хочу…
Он внезапно прервал себя и, вглядываясь в темноту, неуверенно спросил:
— Даша?
За листвой садика как будто виднелся силуэт девушки, остановившейся у калитки. Послышался приглушенный смех. Стукнула калитка. За Дашей приближался еще кто-то. И когда этот «кто-то» попал в разлив света, бьющего из окон, Александр и Павлик узнали Григория Свиридина.
— Вот как! — проговорил Александр и сошел со ступенек на дорожку, словно преграждая пришедшим путь к дому.
— Мир честно́й компании! — начал Свиридин развязно. — Принимай, бригадир, сестрицу! Сдаю в целости-сохранности.
— А я тебе не поручал ее! — оборвал Александр.
— Ну, ладно! В таком разе прощевайте! — Свиридин помахал рукой и повернулся.
— Нет, стой! — Александр шагнул к нему. — Иди, Даша.
Она не двинулась с места.
— Иди, говорю! — повысил он голос.
Она вошла на веранду и остановилась. По другую сторону от перил стоял Павлик.
Александр приблизился к Григорию еще на шаг и сказал очень тихо:
— Про сестру мою забудь!
— Это почему?
— Так будет лучше.
— Пугаешь?
— Советую.
— А не выполню?
— Увидим.
— Что ж, увидим.
Григорий небрежной походкой направился из садика. Александр ждал, когда закроется за ним калитка. Ждал и невольно думал: «Вот есть еще такие! Идти бы всем, не останавливаясь, вперед и вперед, а эти, словно колодки деревянные, путаются в ногах, мешают и сдерживают…»
И с Дашей, сестрой, не об этом бы типе сейчас разговаривать… А она, конечно, тоже затеет. Ну, так и есть!
— О чем ты говорил с ним?
— Пойдем в комнату, — позвал Александр, проходя мимо.
— Нет, ты скажи, о чем?
— Пойдем!
Даша стукнула кулаком по перилам и сбежала с веранды в садик.
— Дашенька! — метнулся за ней в темноту Павлик.
…Она остановилась за кустом акации, кусая сорванную травинку, и даже не повернула головы.
— Я ждал тебя, Дашенька… Вот билеты в кино купил.
— Билеты, билеты! А я не виновата, что у тебя мало времени… Всякие там субботники да воскресники! Уроки да сочинения! Была я уже сегодня в кино, была, понял?
Она выговорила это сквозь слезы и побежала дальше по дорожке сада на улицу, на ту самую улицу, по которой еще вчера Павлик бродил такой счастливый, такой ликующий…
VI
Да, вчера еще все было иначе…
Смутной была тревога Александра. Случайным казалось многое в поведении внезапно появившейся в городе сестры. И мимолетным рисовалось столкновение с Григорием.
А уже сегодня ясно, что приезд Даши таит в себе что-то неприятное. На завод не пошла, со Свиридиным опять встретилась. И под личиной вежливого согласия, не желая ни спорить, ни ссориться, оказывает всем тайное сопротивление.
Александра особенно тревожит, что в этом замешан Свиридин! Недоставало еще, чтобы впутался сюда этот человек!
До сих пор Григорий Свиридин шел по жизни где-то стороной, и как бы ни держал себя, как бы ни действовал, в конечном счете ни Александра, ни его друзей это не особенно касалось. Ну, поговорят между собой, посмеются или обложат в сердцах крепким словцом, да и махнут рукой!
…Когда он появился впервые в цехе — веселый, шумный, говорливый, то даже многим понравился. Что называется, рубаха-парень! Но скоро обнаружилось, что «рубаха-парень» просто подличает: инструменты от товарищей прячет, ничем «своим» не делится, уступок никому никаких не делает, а где можно урвать — урывает без зазрения совести.
И разговорчики он вел соответствующие:
— Без грошей в кармане, синьоры, человек силы не имеет. Вы меня хоть убейте, хоть прочее, а я так скажу, пока у нас деньга в обороте, хочу, чтоб и в моих карманах брякало! Слаб человек, что со мной сделаете?
Обычно он излагал это на перекурах да в компаниях с усмешечкой, так что сразу и не поймешь — шутит или всерьез говорит: «слаб человек»…
А работал хорошо! Быстро! Чисто! Конечно, тоже из-за длинного рубля старался — но старался же, черт возьми! — и хочешь не хочешь, а выходил на одно из первых мест среди сборщиков и нагло улыбался самоуверенной улыбкой на всю улицу с Доски почета — у самого входа на заводскую территорию, перед проходной будкой.
Однажды он зарвался сильно: уезжал в санаторий слесарь Антропов — была путевка. А срок идти в отпуск подошел и Свиридину. Но нельзя было отпускать их сразу обоих, и попросили Свиридина: задержись немного, дай возможность Антропову подлечиться. Не внял просьбам — ушел в отпуск. Конечно, отправили и Антропова, но опоздал человек на курорт. Цеху тоже пришлось очень туго.
И не простили Гришке. Как только вернулся из своего отпуска, созвали цеховое профсоюзное да «раздраконили» по всем статьям так, что запросил пощады — пообещал исправиться.
Подумали: проняло. И поверили. Успокоились.
Но прошло немного времени, улеглись страсти, и снова он взялся за свое. Палец в рот не клади — откусит руку по локоть.
— Сволочь перворазрядная! — вывел Максим Академик, и все согласились с этим выводом и старались быть от Свиридина подальше.
…А вот сестра, едва приехав, проводит с ним второй вечер подряд?
Почему? Из упрямства? По легкомыслию?
Все равно! Разве не долг брата — предупредить ее еще раз, какой человек Григорий Свиридин?
— Ты только поспокойнее, Саша, — попросила Надя, наблюдая за Александром, видя, как взволнованно ходит он из угла в угол, засунув руки в карманы брюк. — И не дыми, пожалуйста, так.
Он послушно затолкал недокуренную папиросу в пепельницу и опять заходил по комнате огромными шагами.
— Может быть, ляжешь? — сказала Надя. — Она теперь неизвестно сколько пробродит по улице, а тебе утром на работу. Завтра и поговоришь…
— Нет, сегодня! Сейчас!
— Тише. Разбудишь Димку.
Александр улыбнулся, подошел к сидящей Наде, провел ладонью по гладко причесанным ее волосам:
— Не бойся, все будет в норме…
В сенях послышался стук закрываемой на засов двери.
Надя шепнула:
— Идет…
Даша вошла как ни в чем ни бывало, глядя на всех широко открытыми ясными голубыми Глазами.
— Еще не спите? — спросила наигранно-беспечно и, усевшись на диван, сбросив туфли, начала болтать ногами.
Александр улавливал ее быстрые, скользящие взгляды, угадывал в каждом мускуле тела напряженность и скованность.
— Что же ты так… сестренка? — произнес он наконец, останавливаясь перед ней.
Она вскинула голову. Настороженность была и во взгляде, и Александр невольно подумал, что сейчас у них начнется разговор, который может либо сблизить их, либо совсем разъединить.
— Свиридин, значит, понравился?
Она ответила не задумываясь:
— Понравился!
— А Павлик?
— Что Павлик?
— Зачем лукавишь? Сама признавалась Наде…
— Ошибка молодости!..
— Ах, вот как! А теперь, значит, пришла зрелость? Только я не шучу, старушка… И я говорил тебе уже вчера…