AC/DC. В аду мне нравится больше. Биография группы от Мика Уолла

Вокалист группы Rose Tattoo Энгри Андерсон однажды рассказывал: «Одним из моих любимых воспоминаний о Боне является тот момент, когда он познакомил меня с музыкой Алекса Харви. Он дал мне кассету Алекса, и это было своего рода прозрение. Рассказывая о Боне, все упоминали такие клише, как женщины, наркотики и алкоголь, но ему действительно нравилась хорошая музыка. Бон был рок-поэтом той эры». Или, другими словами, сенсационной австралийской версией Алекса Харви.

Из оставшихся пяти песен альбома High Voltage большинство были созданы еще в эру Дейва Эванса. Сейчас он говорит, что тогда они уже записали в студии с Джорджем и Гарри несколько песен, включая Soul Stripper (одну из немногих композиций AC/DC, где акцент сделан на соло-гитары Малькольма и Ангуса, которая была перезаписана с вокалом Бона), плюс Rock’n’Roll Singer, которую было решено включить в следующий альбом. Оставшиеся две, для которых он написал слова и мелодии, назывались Fell In Love и Sunset Strip. «Когда Бон присоединился к группе, он поменял тексты этих композиций. Поэтому Fell In Love стала называться Love Song (Oh Jene), а Sunset Strip – Show Business. Поэтому у Бона не было никаких проблем с переписыванием текстов двух песен, которые я уже исполнял на публике и которые он сам уже слышал», – отмечает Дейв. Эти песни были не единственными вещами, которые казались Эвансу перенятыми у него Боном. Он также вспоминал о том моменте, когда Ангус сидел у него на плечах и играл Baby, Please Don’t Go. «По большей части, мне все равно. Можно даже сказать, что мне это льстит. Мне неприятно лишь то, что он поменял тексты двух песен, которые я написал и пел вживую».

Однако то, как чувствовал себя Дейв, не имело никакого значения.

Мир AC/DC был впервые представлен на альбоме High Voltage, это была совсем другая эпоха, которая пришла вместе с Боном Скоттом. Пока он полностью не вошел в роль, для этого нужно было проделать еще много работы, и это было видно, например, по песне Stick Around (Бон не мог встречаться с женщинами дольше, чем у них длился секс. «У меня на этот счет есть хорошая песня, – шутил он. – Они все тоже уходят, но теперь я пою ее каждую ночь в кровати») и по You Ain’t Got A Hold On Me (в последней также было редкое, но впечатляющее гитарное соло Малькольма).

Что касается двух песен, которые написал Эванс, а Бон переписал, то первая из них, Love Song (On Jene), благодаря опечатке (она должна была называться Oh Jean) звучала так, будто была написана для Fraternity: это была поп-опера. Несмотря на это, Джордж и Гарри обозначили эту песню как первый сингл с альбома, увидев в ней тот же потенциал, что и в Evie Стива Райта год назад. Но Джордж и Гарри все еще помнили момент своего провала, когда песня Стива Райта потерпела крах в Великобритании, но снова сделала их звездами на родине; Love Song (On Jene) была своеобразным сборником амбициозных идей, которые пока что лежали на полке и не были реализованы. Второй переписанной песней Эванса стала Show Business. Вместо того, чтобы работать с традиционными текстами Бона и гитарными риффами в стиле Чака Берри в исполнении братьев, лучше бы ее оставили в первоначальном виде. Песня скорее представляет собой тот номер, который нужно исполнять вживую, а не записывать на винил.

Хотя рабочие практики группы вскоре эволюционируют в поиске американского успеха, для которого требовалось гораздо больше усилий, добиться его было все еще тяжело. Майкл Браунинг старался договориться о самых лучших выступлениях для группы, включая престижное шоу на разогреве у Black Sabbath в Hordern Pavilion 5 ноября. У Sabbath заканчивался мировой тур после выхода их последнего хитового альбома Sabbath Bloody Sabbath в семидесятых, и Бон использовал это время для того, чтобы сдружиться с вокалистом группы Оззи Осборном на почве алкоголя и наркотиков. «Мне понравился Бон сразу же, как только я с ним познакомился, – позже говорил Оззи. – Он заставлял меня смеяться. Он был очень приятным, с ним было легко. Это продолжалось до тех пор, пока он всерьез не подсел на алкоголь. Тогда он стал настоящим животным. Немного похожим на меня», – грустно улыбнулся Оззи.

Как только запись альбома была завершена, Браунинг снова договорился о выступлении группы в Hordern Pavilion второй раз за несколько месяцев, на этот раз на разогреве у Skyhooks, которые недавно прорвались в австралийские чарты с синглом Living In The 70s. В течение года их альбом с таким же названием был самым продаваемым. Однако ничто из этого не смогло переубедить Малькольма в том, что он был прав, когда решил отстранить группу от гламурного имиджа, при этом сохранив школьную форму Ангуса. Он понимал, что Skyhooks смогли стать более успешными за счет гламурных панчей, но не собирался в ту же секунду менять свое мнение. AC/DC снова нужно было меняться. Как только это было сделано, Браунинг посадил их в автобус до Мельбурна, и у них началась новая жизнь с регулярными выступлениями в Hard Rock Café в Мельбурне, где они играли даже во время еженедельных гей-вечеринок. Малькольм и Ангус, вероятно, воспринимали такую публику как «немного смешную», но Бон входил в образ, как он обычно это делал. Он выносил специально купленные вибраторы и плетки, выходил на сцену без рубашки и в самых узких штанах, которые только можно было найти. «Он носил эти рубашки с отрезанными рукавами, – вспоминает Браунинг. – При этом он специально выбирал меньший размер, чем носил, чтобы выставить напоказ свои мускулы».

В основном, конечно, они выступали для более традиционной публики, благодаря которой группа и начала выстраивать свою репутацию. Годы спустя Ангус будет рассказывать о том, как обычные австралийские пабы и клубы позволяли AC/DC создать свой собственный антураж на выступлениях, и неважно, с какими обстоятельствами они сталкивались. «Уже в то время у них было преимущество, которого не было у других групп. Австралийская аудитория была достаточно ограничена – ты должен был играть везде». Их репутация все улучшалась.

«Они попали прямиком во всю эту атмосферу секса, наркотиков и рок-н-ролла, – говорит Браунинг. – Они стали центром притяжения всей тусовки. Наркотики не были коронным номером – хотя у Бона были и такие моменты, – но тут точно были секс, рок-н-ролл и алкоголь».

Во время изначального переезда музыкантов в Мельбурн Браунинг снял для них комнаты в Freeway Gardens, мотеле, расположенном на пути от аэропорта в город. «Потом там останавливались все группы. Некоторые приезжали и уезжали, а AC/DC были здесь всегда и уже практически стали хозяевами вечеринок, которые закатывали почти каждую ночь. Мотель Freeway Gardens был центром всего».

Вечеринка продолжалась даже тогда, когда Майкл нашел для них одноэтажный дом на улице Lansdowne, в районе East St Kilda – сегодня такой стоил бы целое состояние, но тогда он был частью района красных фонарей в Мельбурне. «Там не жили никакие другие группы, это был своего рода дом для вечеринок, – говорит Браунинг. А еще это был дом для официантов, которые уже устали от своей работы, но не были готовы на что-то большее, для девушек, которые искали место для тусовки после 10 вечера, когда закрывались пабы, даже для местных гангстеров и, чтобы балансировать инь и янь, для различных членов секты “Харе Кришна”. Конечно же, в доме регулярно появлялась местная полиция. Но даже они проникались атмосферой происходящего и поддавались предложению членов группы поиграть на инструментах и выпить пару бокалов с девушками. Там каждую ночь что-то происходило. Там они и взяли свой никнейм The Seedies. Там было столько группиз, что они выстраивались в очередь. И предметом обожания для них всех был Бон. Они были молоды и могли иметь все, чего захотят».

Музыкальная же составляющая творчества группы начала, наконец, принимать более постоянную форму с приходом в первые дни января 1975 года человека, который станет решающим в создании особого гитарного звучания AC/DC, барабанщика Фила Радда. Он родился в Surrey Hills в Мельбурне 19 мая 1954 года. Фил играл на барабанах с 15 лет. Тогда же он ушел из школы, чтобы работать электриком, и на свои первые заработанные деньги купил с рук дешевую ударную установку. Он даже записался на уроки с преподавателем, но после первого занятия никогда больше на них не приходил. Фила не интересовали учебники, даже с картинками. Ему нравилось слушать любимых барабанщиков, таких как Саймон Керк из Free и Корки Лэйнг из Mountain. Отсюда и пошло его чувство ритма, которое развивалось благодаря тому, что он сидел в своей спальне и играл под Ринго Старра из The Beatles. Его динамизм начался с одной записи: Tin Soldier группы Small Faces.

Героями воскресных дней были Крейн, который специализировался на каверах Led Zeppelin и Deep Purple, и Шарлеманж, которому больше по душе были Humble Pie и Free конца семидесятых. Фил как раз пошел в выпускной класс, когда его впервые позвали в группу в качестве ударника. Она называлась Smack, но не потому, что кто-то из участников сидел на героине, им просто казалось, что это звучит «круто». К счастью, вокалист по имени Гэри «Злой» Андерсон (еще один будущий основатель Rose Tattoo) сменил имя на более дружественное Бастер Браун и с того момента никогда не менял его на старое. Благодаря впечатляющему голосу и манере исполнения Андерсона группа быстро стала популярной в тех же пабах и клубах, где выступали AC/DC. 19-летний Бастер тогда бросил ежедневную работу. Это было достаточно спонтанным решением, но подросток, который сходил с ума по навороченным автомобилям, уже мог позволить себе свою первую серьезную машину: старый желтый четырехскоростной HK Monaco, который хранился в гараже его отца.

Летом 1974 года они заключили контракт с лейблом Майкла Гудински Mushroom Records и начали работу над первым (и единственным) альбомом Something To Say. Примерно в то же время AC/DC начали впервые работать в студии вместе с Боном Скоттом. Альбом был спродюсирован еще одной местной звездой Лобби Ллойдом из панк-металл группы Coloured Balls в ходе одной из интенсивных 12-часовых сессий и был выпущен в декабре 1974 года. Buster Brown выглядели как серьезные конкуренты AC/DC и, может, быть даже находились на шаг впереди. Но их будущее было полностью разрушено, когда Радд, который имел привычку задавать один и тот же вопрос много раз подряд, был ограблен через несколько недель после того, как альбом появился в магазинах. Это произошло, когда братья Янг, уже узнавшие об успехе Buster Brown, «выстрелили».

Фил помогал мыть машины в гараже своего отца, когда барабанщик Тревор Янг – не имеющий никакого отношения к братьям Янг – из группы Coloured Balls остановился поболтать с ними. Тревор слышал, что в город приехала новая группа AC/DC, у которой контракт с Alberts, и музыканты ищут нового ударника. В течение первой недели января состоялось полдесятка клубных шоу с Расселом Колеманом, с которым записан один из альбомов Стиви Райта на ударных и Джорджем Янгом на басу. Колеман хорошо играл, но группа не рассматривала его в долгосрочной перспективе.

Братья хотели взять кого-нибудь, кого они могли бы контролировать, кто пока не сделал большего, чем они сами, и кто не был Колеманом.

И Тревор предложил Филу позвонить кому-нибудь из группы и, возможно, даже взять его приятеля Джорди Лича, который к тому моменту тоже уже ушел из Buster Brown. Фил подумал, что это отличная идея по сравнению с перспективой работы на мойке с отцом. Лич, однако, считал по-другому (через несколько месяцев он и Андерсон создадут группу Rose Tattoo).

Связаться с AC/DC в 1975 году было несложно. Дом на улице Lansdowne Road к тому времени уже стал знаменитым на весь город, а молодые музыканты знали Майкла Браунинга. Благодаря двум телефонным звонкам – Майклу и от Майкла – Филу была назначена встреча в этом же доме. Когда он приехал, его встречали только братья. Стояла некомфортная тишина. Янги вернулись с концерта поздно ночью и все еще ходили по дому в нижнем белье. Но они, конечно же, не потрудились объяснить это Филу. Они просто показали ему на ударную установку в коридоре, за которую тот сразу сел. Ангус взял свою гитару, а Малькольм – бас. Потом они оба закурили и начали играть. Не какие-то песни, которые Фил мог бы знать, а еще не выпущенный альбом High Voltage. Когда он справился с этим, они сыграли еще пару стандартных рок-н-ролльных песен, чтобы посмотреть, как себя покажет этот парень. Братья были впечатлены. «Приходи завтра, – сказал Филу Малькольм, когда они закончили. – Познакомишься с Джорджем…»

Неделю спустя Радд получил одобрение от старшего брата, и в AC/DC появился новый участник.

Его первый концерт, где на басу все еще играл Джордж, состоялся в клубе El Toro в Ливерпуле в Новом Южном Уэльсе. Они все еще играли шесть каверов за вечер – три песни Элвиса, две – Rolling Stones и, обязательно School Days Чака Берри. Затем шли семь песен, которые должны были появиться на новом альбоме, плюс Can I Sit Next To You, Girl, и потом Rock’N’Roll Singer. Уже тогда появилось фирменное «звучание» AC/DC. «Они стали настоящей музыкой после того, как Фил присоединился к группе, – вспоминает Браунинг. – Он был одним из них: маленькой жесткой печенькой. И он не давал никому вокруг парить себе мозги». Лобби Лойд описывал Фила как настоящего рокера: «Он был своего рода дверью в гардеробную».

Начиная с их первых репетиций Малькольм настаивал, чтобы Радд «убрал все лишнее» и придерживался монотонного ритма в какой бы то ни было песне. Вся вспышка должна была исходить от Ангуса, а остроумные реплики – от Бона. Ритм, который являлся движущей силой, не мог быть «тяжелее, чем задница утки под водой», а должен был быть своего рода обрамлением и исходить от Малькольма и Фила вместе. Фил не был до конца уверен в том, что ему нравилась такая расстановка, но он знал, кто здесь главный, и начал хорошо ладить с Малькольмом, иногда даже лучше, чем Ангус. «Ты всегда знал, какое положение занимаешь для Малькольма и, соответственно, для всей группы. Он все продумывал за них. Они должны были просто принимать это и делать», – говорит Браунинг.

Как вскоре выяснилось, с живыми концертами у Фила было еще меньше проблем. Его восьмое выступление с AC/DC должно было состояться на четвертом ежегодном фестивале Sunbury Pop Festival. Он проводился в последние выходные января для 15 тысяч человек на ферме в 620 акров на полпути от Sunbury до Diggers Rest под Мельбурном. Как раз на первом Sunbury в 1972 году Billy Thorpe & The Aztecs показали себя уважаемой рок-группой. С тех пор фестиваль стал самым массовым ежегодным мероприятием для австралийских рок-талантов. Каждый год это было какое-то супер-шоу. Хорошо выступить на Sunbury означало возможность полной трансформации карьеры для групп. В прошлом году это случилось с Skyhooks. Когда в последний момент AC/DC поступило предложение выступить субботним вечером, Майкл решил по максимуму этим воспользоваться. В случае хорошего выступления 1975 год мог стать годом, когда об AC/DC заговорили бы все. Его желание практически исполнилось, правда не совсем в той мере, в которой он предполагал.

В 1975 году хедлайнером на субботнем фестивале должна была быть еще одна группа, Deep Purple. Проблема заключалась в том, что до последнего момента никто не был уверен, какая же из групп все-таки приезжает. После выхода альбома Stormbringer, автором которого был сооснователь и звезда группы гитарист Ричи Блэкмор, дела в Deep Purple обстояли не особенно хорошо. Организаторы тоже нервничали. Год назад они привезли Queen в качестве хедлайнеров и увидели ужасающую реакцию публики, которые скандировали: «Идите восвояси!» Когда за несколько дней до выступления прошел слух о том, что Purple практически точно не приедут, организаторы позвонили Майклу, чтобы проверить, смогут ли AC/DC выступить на субботнем шоу. Но когда он с группой приехал на место, оказалось, что Deep Purple все же здесь, с горами оборудования, осветительных приборов и толпой собственных техников, которые не очень хорошо срабатывались с местным персоналом.

Братья, все трое, включая Джорджа, должны были пройти через толпу, чтобы попасть в гримерную. Они уже пребывали в отвратительном настроении после того, как им сказали, что AC/DC выйдут на сцену, только когда Purple завершат свое выступление. «Мы были уже почти там, но когда Purple выступили, мы стояли и смотрели, как разбирают сцену. Они собирались полностью ее разобрать, что означало, что мы бы вышли только около четырех утра», – говорит Браунинг. Тогда он попросил команду начать собирать сцену для AC/DC. Вместо этого техники Deep Purple, которые никогда до этого не слышали об AC/DC, начали угрожать, что Майкл вместе с группой, Джорджем и всей командой ввяжутся в большую драку прямо перед 15 000 фанатов. В итоге AC/DC не сыграли ни ноты.

Пьяная и обдолбанная толпа стояла и смотрела, как группа проходит сквозь них к своему автобусу. На следующее утро Майклу снова позвонили организаторы с извинениями за произошедшее субботним вечером и с приглашением сыграть вечером воскресенья.

Майкл ответил им, что именно они могут сделать со своим предложением, потому что Малькольм с Ангусом были в ярости. «После этого я стал всерьез думать о том, чтобы вывезти их из Австралии. Местная группа просто не могла получить здесь такого же уважения, как зарубежные звезды», – вспоминает Браунинг.

Тем временем отношения внутри AC/DC начинали налаживаться. Они учились по-настоящему любить друг друга и полностью понимать. У Бона, серийного алкоголика и наркомана, никак не укладывалось в голове, как Ангус мог отдавать столько энергии на сцене, находясь на диете только из чашек чая, пачек сигарет, чипсов, шоколадных батончиков и молочных коктейлей. На каждом шоу Ангус находился в центре внимания, несмотря на то, что Бон тоже был на высоте. Конечно же, все взгляды были прикованы к младшему Янгу, в том числе благодаря школьной форме, но основной частью представления было то, как он выдавал зажигательное шоу каждый вечер. Преобразовав «утиную походку» Чака Берри в свою собственную версию, он добавил еще и движения головы, которые практически никогда не прекращал, даже во время гитарных соло. Также был момент, когда он взбирался Бону на плечи, при этом отбрасывая гитару. В завершении выступления Ангус спрыгивал со сцены и ходил своей утиной походкой сквозь толпу, стоял на столах, запрыгивал на них и бегал вдоль бара и, в конце концов, падал на пол на танцевальной площадке и крутил воображаемое колесо для хомячков. Ангус сделал бы что угодно, чтобы привлечь внимание толпы, большой или маленькой. «Я бы срал и ссал на людей, если бы это было необходимо», – сказал он в одном из интервью. Джордж Янг смотрел на все со стороны и говорил своему младшему брату: «Если ты вдруг споткнешься и упадешь посередине выступления, посмотри на толпу и притворись, что так было задумано».

У Бона были свои способы привлечения внимания. Когда в каком-то городе местные власти предпочли заплатить группе больше, лишь бы на шоу «не было никакого неприличного поведения», Бон вышел на сцену и сказал: «Давайте быстро с этим покончим – трахайтесь, срите, ссыте!» Ангус покачал головой: «Вот так все и случилось – наши деньги мы потеряли». И если народ удивлялся тому, как Ангус спускается со сцены в поту и с сигаретой, то все эти люди просто не понимали, что выступления делали с Боном. Его все еще преследовала хроническая боль после аварии, которая случилась восемь месяцев назад, поэтому он отходил от сцены, притворяясь, что не знает, куда идет, и падал на колени, чтобы подышать. Бон шутил и обвинял свои вредные привычки и вечеринки накануне – как было в тот раз, когда посередине шоу в Hard Rock Café он упал, а Малькольм и Ангус должны были петь в конце выступления – и в метафорическом смысле так оно и было. Докторам, которые объявляли, что он мертв, было лучше знать. По прошествии времени и после восстановления здоровья Бон научился выдерживать 90-минутные выступления. Для этого он в том числе позволял Ангусу быть хозяином сцены. Но тут пришло то время, когда смешной парень просто плакал…

Группа уже начинала понимать, что Бон мог быть жизнью и душой вечеринки в один момент, но просто исчезнуть в следующую секунду. Снова живя в Мельбурне впервые с 1968 года, Бон возобновил общение со своей старой подругой Мэри Уэлтон, чей модный бутик процветал, но чей брак, как и брак Бона, недавно потерпел крах. Мэри была свидетелем вхождения Бона в клан Янгов. Сначала все шло «очень и очень тяжело». По словам Мэри, Малькольм и Ангус были просто детьми, которым не хватало их домашней зоны комфорта. «Они покупали мясо, ногу ягненка, приносили мне и просили приготовить». Бон тоже любил пользоваться домашней атмосферой в квартире Мэри. По словам Ангуса, «Бон выбирал девушек с квартирами и тех, кто готовит ему ужины». А Бон добавлял: «Я люблю поднимать свои ноги вверх. Не говоря уже обо всех остальных частях моего тела».

Однако все это вскоре завершилось, когда Бон познакомился с подростком-фанаткой по имени Джуди. Очень красивая 17-летняя блондинка увидела AC/DC на очередном шоу в Chequers в феврале и была воодушевлена вниманием Бона, который «крутил вокруг нее свои яйца», как сказал его друг и бывший техник Джон Дарси.

Джуди перебралась в Мельбурн, чтобы быть с Боном. Она работала вместе со своей сестрой в одном из массажных салонов на улице Fitzroy Street в районе St Kilda, чтобы ей хватало денег на героин. Но Бону казалось, что Джуди была другой. Ее еще не потрепала жизнь. Она все еще выглядела как принцесса, даже под наркотиками. Но вскоре она доставила Бону всевозможные виды проблем – с теми же наркотиками, с законом и даже с группой.

Бон, естественно, нарушал закон уже много раз до этого, с женщинами или без них. Однажды местный мельбурнский таблоид Truth запестрил заголовком: «ПОП-ЗВЕЗДА, БРЮНЕТКА И КРОВАТЬ: А ПОТОМ ЗАШЕЛ ЕЕ ОТЕЦ!» В статье цитировали Бона, который рассказывал, как был в постели с девушкой-подростком, когда ее отец вернулся домой. «Я подошел к двери… Вдруг он стал бить меня по голове и телу. Он толкнул меня в розовый куст и перебросил через него». Вся группа посмеялась над такими публикациями, думая, что это не принесет никакого вреда.

Зубы, которые Бон потерял во время аварии на мотоцикле, стоили ему 500 австралийских долларов, то есть две месячные зарплаты. Но с Джуди ситуация обстояла иначе. Сначала был случай с порнографией. «Однажды утром, – рассказывал Бон позже популярному тогда новому австралийскому музыкальному журналу RAM, – я был в кровати полностью голый, и девушка, которая в то время жила со мной [Джуди], пыталась собраться на работу – тоже полностью голая – ее забрала полиция. Полицейские хорошо знали тот дом. В итоге меня обвинили в порнографии!»

Но худшее было впереди. Когда Бон однажды ночью возвращался из пригорода, он попросил водителя высадить его около квартиры Джуди и ее сестры Кристин. Когда он приехал, они были в полном неадеквате. Бон тоже хотел расслабиться в своей привычной манере при помощи наркотиков и виски. Но девчонки стали насмехаться над ним и не давали дозу.

Это случалось и раньше, и Бон обычно сопротивлялся, в особенности тому, чтобы колоть себя самостоятельно, даже если в итоге он и позволял себе подобное. Но этой ночью, однако, ему было наплевать, он взял свой ремень, перевязал себе левую руку и позволил Джули проколоть ему вену.

Она сразу же нашла ее, улыбнулась, посмотрев ему в глаза и воткнув иглу в руку. Вместо того чтобы поймать самый большой кайф, который у него когда-либо был, как обещали девчонки, Бон просто отключился и посинел.

Джуди не знала, что делать, но Кристин, которая уже видела такое, сказала, что надо проветрить в комнате, пока она проверяет его дыхание – он все еще дышал, но слабо. Она проверила глаза, которые Бон закатил. Джуди начала кричать, Кристин заправила еще один шприц, на этот раз почти мгновенно, в надежде, что это возымеет контрэффект. Она воткнула шприц в верхнюю часть руки и надавила на него, но это не подействовало. Обе девушки были в панике. Кристин позвонила в «скорую». В ожидании ее приезда они сидели и пытались не допустить полной отключки Бона. Казалось, что к тому моменту он уже перестал дышать, поэтому Кристин попыталась сделать ему искусственное дыхание рот в рот. Это не помогло. Они продолжали ждать…

«Я помню, что все закончилось в больнице, – говорит Майкл Браунинг, – но для меня новостью стало то, что это был героин. Я всегда был уверен, что это какие-то амфетамины. Но я, на самом деле, старался держаться от всего этого подальше. Я навещал Бона в больницу, но не думаю, что кто-то рассказывал мне о том, что действительно произошло тогда, потому что все полагали, что это может оказать какой-то негативный эффект».

Сам Бон уж точно не хотел рассказывать никому, а в особенности группе, о том, что его чуть не убила наркотиками его же девушка-наркоманка. Это уже были не Fraternity, чьи отношения с наркотиками были неотъемлемой частью любого турне. Это были братья Янг, и даже при том, что Малькольм пил и употреблял наркотики, Бон был не настолько дураком, чтобы поверить в то, что тот одобрит нового вокалиста-героинщика. Он видел, что случилось с Дейвом Эвансом, чьи проступки были гораздо менее серьезными. И Малькольм уже распрощался с одним менеджером и двумя музыкантами, в чьих поступках не был до конца уверен. «У братьев уже был опыт со Стиви Райтом, сидевшем на героине, поэтому они бы такого больше не потерпели. Героин в принципе означал саморазрушение и конец существования всей группы, понимаете?» Никто из братьев Янг этого бы не допустил, поэтому Бон вернулся к репетициям с группой на той же неделе.

Альбом High Voltage и песня Love Song (Oh Jene) были выпущены в одно и то же время в Австралии на лейбле Alberts 17 февраля 1975 года. Практически сразу же стало понятно, что в основном все слушают не сторону A, а сингл Baby, Please Don’t Go на стороне B. В этом случае люди были правы. Baby, Please Don’t Go говорила обо всем, что нужно было знать об AC/DC: тяжелая, быстрая, не слишком серьзная, она была настоящим воплощением рока середины семидесятых. Сообщение, которое доносилось с первой стороны альбома: большая ржавеющая субстанция, позади которой можно было увидеть пустые банки с пивом и маленькую опорожняющуюся собачку с поднятой ногой. Крис Гилби, который выступил с данным концептом, сейчас смеется над маленьким «спором», который возник, когда команда продаж впервые получила альбом. «Все говорили: “Вы не можете этого сделать! Помещать писающую собаку на обложке! Это отвратительно!” Это все казалось таким невинным, однако за этим сообщением стояла мысль о том, что AC/DC – настоящая рок-н-ролльная группа, и, конечно же, публике это нравилось». В течение нескольких недель сингл вошел в Топ-10 национальных чартов, а High Voltage тоже достигла достаточно хороших результатов среди альбомов. AC/DC вдруг стали новой популярной группой.

Чтобы отметить данное событие, Майкл Браунинг организовал концерт в Hard Rock Café. Встреча называлась «Специальное выступление AC/DC, новый альбом», билет стоил всего один австралийский доллар или был бесплатным. Аналогичное выступление проводилось в Сиднее, сопровождаясь четырьмя концертами в Chequers, первое из которых стало началом тура High Voltage из 25 концертов. К тому времени группа взяла Полла Мэттерса, блондина из Armageddon, в качестве басиста. Его кандидатура была предложена Джорджем. Он точно умел играть, но ключевую роль сыграло другое: он постоянно напоминал о том, что все знает и что все уже делал в Armageddon. Для Малькольма это был второй Дейв Эванс. Мэттерс продержался в группе ровно 11 концертов.

Бон чувствовал себя как дома и быстро закрутил роман с еще одной фанаткой-тинейджером, 16-летней Хелен Картер.

Глава 7

Немилая группа

В марте 1975 года Бон Скотт дал интервью журналу RAM, в котором рассказал о сложностях в поисках хорошего басиста для AC/DC. «Группе нужен достаточно редкий типаж музыканта. Он должен быть ростом до 5,6 фута, а также обязан уметь достаточно хорошо играть на басу». Он шутил, но на самом деле это было правдой. Пока что партии басиста играл Джордж Янг, которого позже заменил Малькольм, а Ангус остался единственным гитаристом. Они понимали, что нужно найти хоть кого-нибудь, кто будет в состоянии продержаться с ними на репетиции больше пяти минут. Они оставались репетировать в том же доме, постоянно были окружены фанатками, и все это могло показаться «старыми временами рок-н-ролла», но, несмотря на то, что Джорджу было столько же лет, сколько и Бону, он чувствовал себя слишком старым для такой тусовки. Кроме того, он уже все это проходил. Его цели лежали в другой плоскости. «Это было бы неправильно, – говорил он. – Они занимались своими делами, и я просто не хотел вмешиваться в их музыку». Тут он, однако, чуть-чуть лукавил. Вряд ли Джордж полностью контролировал музыку AC/DC, но он точно был своего рода частью группы.

Вместо этого ответ на проблемы группы лежал практически на поверхности. Девятнадцатилетний Марк Уитмор Эванс начинал как гитарист, а потом переключился на бас – «меньше струн» – и обнаружил, что у него есть способности в ритме и блюзе, вдохновляясь музыкой Рори Галлахера и Джонни Винтера, а также Фредди Кинга, Rolling Stones и Хаулина Вулфа, последний из которых был «величайшим из них всех». Но если его энтузиазм был реалистичным, то опыт был ограничен и дошел до уровня школьных групп и полупрофессиональных музыкантов, выступающих в пабах. К тому времени его старший приятель Стив МакГрас, которого недавно наняли в качестве одного из помощников группы, рассказал ему о том, что AC/DC ищут басиста, и за несколькими бокалами пива уговаривал его попробоваться на эту роль. У Марка «особо не было других вариантов», он работал клерком в местной администрации. «Поэтому я подумал: почему нет? Я жил в дешевом отеле с моим огромным “басом” и чувствовал себя виноватым в том, что не играю в хорошей группе», – рассказывал он.

Стив дал ему адрес дома на Lansdowne Road. Старшая сестра Марка Джуди жила прямо в доме напротив. На следующий же день Эванс просто постучал в дверь этого дома. К его радости, «очень привлекательная молодая леди» открыла дверь. Представившись девушкой Ангуса, она объяснила, что группа играет дневной концерт в отеле Matthew Flinders в Чадстоуне на окраине Мельбурна, но он может подождать их в доме, если ему будет удобно. Эванс прошел сквозь коридор, через который можно было попасть в спальни, и оказался в большой комнате, представлявшей собой что-то вроде гостиной, но, как оказалось, это была комната Бона, и девушка Ангуса предупредила, что нежелательно было бы там оставаться, когда «хозяин» вернется. Тогда парень вернулся в холл и расположился как дома, стараясь излишне не пялиться на «милашку» хозяйку.

Ему не пришлось долго ждать. Малькольм первым вошел в дом, следом за ним – Фил и Ангус. Увидев Фила, о котором он узнал от Бастера Брауна, Эванс понял, что теперь они не просто барная группа. Но Бона не было.

Эванс позже напишет в своих мемуарах Dirty Deeds, что первая вещь, на которую он обратил внимание – насколько братья низкого роста. «Мой рост 5,6 фута, но эти ребята заставили меня почувствовать себя реально высоким. Я не могу припомнить, что встречал кого-то ниже Ангуса».

Он также обратил внимание на школьную форму и «холодность со стороны братьев, которую он ранее никогда не замечал». Отвечая сейчас на вопрос, что под этим подразумевается, он говорит: «Я думаю, они просто такие сами по себе. Они похожи на большинство шотландцев, с которыми я вместе рос, которые также эмигрировали в Австралию в конце пятидесятых и в начале шестидесятых. Как только ты попадаешь в круг, ты являешься его частью. Конечно же, этому есть предел. Но все же они немного замкнутые».

Пока братья не замечали своего нежданного гостя, они наматывали на ус каждое слово, которое он произносил. Они попросили его прийти на следующий день на «пробы». Когда Эванс оказался там воскресным днем, то был поражен тем контрастом, который порой возникает между картинкой и звуком. Ангус «напоминал маленького старого мужичка» – пока он не начал играть. «Я был абсолютно не готов к шоу Ангуса и Малькольма. Я не был настолько опытным, но я знаю, что это нечто абсолютно иное», – говорил Эванс. Они проиграли большую часть песен с альбома High Voltage, потом попили чай, покурили, беседа была достаточно отвлеченной и сдержанной. Когда после часа репетиции Ангус положил свою гитару, Эванс подумал, что репетиция подошла к концу. Эванс боялся, что облажался, но потом немного пришел в себя, когда Малькольм пригласил его по меньшей мере заглянуть посмотреть, как группа выступает двумя вечерами позже в отеле Station в близлежащем пригороде Прахран – родном городе Марка.

Марк был в недоумении, но принял приглашение. Ральф, его приятель, который был одним из двух техников группы, сказал, что он уверен, что Эванс будет выступать на этом концерте. «В общем-то, он сказал: “Есть две вещи, которые тебе нужно запомнить: во-первых, это группа Малькольма, во-вторых, мы будем в Великобритании через 12 месяцев”. И это было еще до того, как я выступил с группой. Он мог также сказать мне: “Помни, что это группа Малькольма и что мы будем играть на Луне через 12 месяцев”. Я просто принял это к сведению. Но вскоре понял, что эти ребята настроены очень серьезно, в особенности Ангус и Малькольм. И это было вполне заразно. Очень скоро мне стало понятно, что группа собирается пойти далеко. Не было опции провалиться, была только одна – двигаться вперед. Мировое превосходство – единственный вариант».

«Как только ты попадаешь внутрь, ты погружаешься в группу с головой, и как только это произошло, стоит сказать, что ты достаточно отстранен от всего остального мира, – вспоминает Эванс, смеясь. – С AC/DC просто так работает, чувак, и так будет всегда.

Круг был очень и очень ограничен. В таком режиме мы и работали. Это не мы были против них; это были мы против всех их». Там была уверенность и надменность. Он добавляет: «Иногда это могло быть слишком удушающе. Я знал, что Бон страдал, когда они накладывали на его действия какие-либо ограничения в социальном плане, но такова была жизнь».

Меньше чем неделю спустя обновленные AC/DC дали свой первый концерт на новом национальном еженедельном телевизионном шоу Countdown. Countdown было недавно запущено в эфир по воскресным вечерам. Ведущим был Ян «Молли» Мелдрам, который раньше работал в журнале Go-Set. Программа выходила в том же формате, что и британская передача Top of the Pops: лидеры еженедельных хит-парадов приглашались исполнить свои композиции перед публикой. AC/DC выбрали Baby, Please Don’t Go вместо Love Song (Oh Jene) как беспроигрышный вариант для исполнения перед публикой. Бон, разумеется, пел вживую, в отличие от большинства исполнителей на шоу. Как ветеран такого рода представлений сначала с The Valentines, а потом и с Fraternity, на этот раз Бон хотел сделать что-нибудь эдакое, например, нарядиться школьницей, покраситься в блондинку, сделать макияж – голубые тени, надеть короткое школьное платье и блузу с закатанными рукавами, чтобы продемонстрировать свои татуировки. Своим обликом он поверг в шок всех, включая Малькольма и Ангуса. Посередине песни Бон еще и закурил сигарету – такого нельзя было прежде вообразить на телевидении. Ангус вспоминает: «Бон подумал: “Если мы будем притворяться и не будем теми, кто мы есть на самом деле, он [Мелдрам] просто уйдет с мыслью: «Ну да, скучновато»”. Но когда Бон вышел в таком образе, Молли был просто сражен!»

Шоу произвело впечатление и на продюсеров, и на австралийскую публику, поэтому группу пригласили выступить снова три недели спустя, а затем – еще раз. AC/DC стали постоянными гостями Countdown, они появлялись на шоу 38 раз в течение последующих двух лет вне зависимости от того, выходил у группы новый сингл или нет. «Это шоу было достаточно влиятельным в отношении продаж в Австралии, а они были на Countdown постоянно, – вспоминает Браунинг. – Countdown действительно их любили – это было во времена вопящих девочек-фанаток». Когда бы они ни появлялись на шоу, то всегда пытались сделать из этого настоящее представление. Однажды Ангус пытался играть из телефонной кабинки. В другой раз они изображали, что ведут самолет с пропеллером. Бон также выступал в костюме супергероя с восьмью руками, а Ангус – в костюме гориллы и из клетки. А однажды Бон вышел на сцену в красно-белой соломенной шляпе и блейзере, из-под которого проглядывалась его волосатая грудь, с палочкой престарелого мужичка в руке. Если Ангус и не был явным героем семидесятых, Бон точно был не середнячковым рок-вокалистом. Скорее, шоуменом в стиле кабаре. Или каким-нибудь актером, который изобрел образ Бона Скотта, беззубого мужчины в татуаровках с анимированного фильма про рокеров AC/DC. «Когда он присоединился к группе, то просто взял нас за горло, – говорил Малькольм. – На сцене это выглядело как: “Вы не можете просто так тут стоять, делайте что-нибудь”… Чего бы AC/DC ни пытались достичь, Бон чувствовал ответственность за происходящее».

Шоу Countdown появилось в Австралии в то же время, что и цветное телевидение, и стало основой раннего успеха AC/DC. Позже Бон говорил: «Если ты не покажешь свой зад Молли Меллдрам [на Countdown], ты облажался». Бон и Молли, который любил описывать себя как «самого старого подростка в Австралии», были хорошими приятелями. Именно Мелдрам стал наибольшей поддержкой для AC/DC в те времена. Джерри Ивингу, австралийскому рок-критику, который в девяностые годы создаст журнал Classic Rock в Лондоне, было девять лет, и он жил в Сиднее, когда впервые увидел AC/DC на Countdown в 1975 году:

«На следующий день в школе все говорили об этом. И, конечно же, все в моем возрасте обращали внимание на то, что Ангус одет в школьную форму.

Это была та нить, которая нас связывала. Иначе это была бы просто очередная группа. На следующий день мы все бегали и притворялись, что играем на гитаре! Наконец, у всех был альбом High Voltage с красной обложкой. До этого любимыми группами моих товарищей по школе были Skyhooks и Sherbet. Потом появились AC/DC и по-настоящему напугали родителей».

В апреле RAM опубликовал свой первый большой обзор на творчество группы. Автор Энтони О’Грэйди рассказывал, как он впервые встретил Ангуса, «все его 5,5 фута и убийственный взгляд». Такой взгляд был из-за того, что до этого О’Грэйди опубликовал обзор на фестиваль Sunbury, где по ошибке указал, что промоутеры отменили выступление AC/DC, поскольку «группа покинула территорию фестиваля и была вне доступа». К счастью, Бон тоже присутствовал и свел дискуссию к обсуждению альбома High Voltage. «Это по-настоящему тяжелая музыка, поэтому ее хорошо играть на сцене, – говорил он. – На радио в Мельбурне и в Аделаиде играют песни из этого альбома». Хотя Малькольм предупреждал: «Одна из проблем данного альбома – тексты. В них много неприличных слов, которые нельзя играть на радио… На радио не может быть никакого климакса… И никто не хотел обидеть детей, понимаете». Он также отмечал, что и он, и Ангус не всегда следовали своему обычному музыкальному вкусу. «Мы также использовали что-то из джаза или прогрессива… по-настоящему сложные и знаковые вещи. Но это длилось всего лишь год, потому что мы действительно выросли на рок-н-ролле и с тех пор прогрессировали в этом направлении. Если мы не спустились со сцены в поту, мы не выполнили программу на полную мощность». По словам Ангуса, «гораздо труднее играть что-то простое так, как это никогда не игралось, чем что-то действительно сложное».

AC/DC снова были в турне. Возможно, Эванс и не был лучшим басистом в мире, но он соответствовал тому, что от него требовалось. «Когда Малькольм играет на ритм-гитаре, а Фил на ударных, ты действительно летишь первым классом. Если ты не можешь играть на басу с этими ребятами, найди другую работу, понимаете, о чем я?» Марк был самым молодым членом группы, и ему нравилось веселиться, в том числе и с теми, кого он называл своими «ассистенками»: он фотографировался с толпами молоденьких фанаток, которых стало еще больше с тех пор, как группа появилась на телевидении. После Дейва Эванса и Колина Бургесса Малькольм чувствовал, что группа в большей безопасности с более молодым и неопытным Эвансом: «Малькольм был крепким орешком. Даже когда мы отдыхали, выпивали пиво вечером, играли в дартс и купались в бассейне, мы были под контролем. Обычно пили я, Малькольм и Фил. Ангус никогда не пил, а Бон занимался своими делами. Нам было весело, но иногда работы было так много, что для личной жизни не существовало практически никакой возможности».

Самые худшие моменты всегда наступали после неудачного концерта или выступления, которые были неудачным по мнению Малькольма. «Малькольм любил говорить: “Мы могли стать Beatles сегодня вечером, и публика была бы такой же”. Он никогда ничем не воодушевлялся. Если это был плохой концерт, то ничего не было сказано, но ничего и не должно было быть сказано, потому что это работало, как холодильник в комнате. Как будто бы там был огромный айсберг – настолько тихий, насколько возможно было представить. И ты думаешь, “ну, о'кей”. И все это было очень удручающе. А потом ребята могли перейти на другую тему без слов. В особенности это касалось Малькольма».

Звездой шоу для Эванса всегда был Бон. «Как фронтмен он всегда был золотым медалистом, чувак», – говорил тот. Ангус мог быть центром внимания, но с точки зрения Эванса, «Ангус был просто пулей, маленьким другом Бона на сцене, маленьким соучастником его преступления».

«Я думаю, это многое говорит об образе Бона на сцене и о его харизме», – добавлял Эванс. То же самое, по его словам, происходило и вне сцены. «Бон был человеком с большим сердцем. Конечно же, он мог выйти из-под контроля и все такое, но он был добрейшей души человеком. Он чувствовал большую ответственность и обязанность перед имиджем Бона Скотта. Когда ты смотрел на него, ты видел настоящего рок-н-ролльщика, но внутри он был все тем же хиппи, скажу я вам. Но если его разозлить, он мог быть достаточно жестким. Он мог драться. Мог защитить себя и людей вокруг себя, о да. Жесткий парень».

Как раз перед тем, как Эванс появился в доме на Lansdowne Road, Джордж Янг привел группу обратно на студию Alberts в Сиднее, чтобы записать новый сингл. Было важно поймать момент. Было принято решение записать High Voltage, промо-песню без особого смысла, которая была придумана еще во времена Криса Гилби. Джордж решил, что она будет построена вокруг аккордов A, C, D и C.

Предполагалось, что песня будет звучать достаточно шаблонно. На басу все еще был Джордж, на барабанах – Фил Радд. Все, что оставалось делать Ангусу и Малькольму – играть ритм. High Voltage была достаточно короткой и звучала наиболее аутентично из всех песен с альбома High Voltage. Песня стала первым классическим синглом группы и настоящим хитом сразу же, как только была выпущена в июне. Это был первый сингл AC/DC, добавленный во все плейлисты радиостанций, а также повод, по которому AC/DC снова появились в Countdown. Песня заняла шестое место в национальных чартах и также вывела одноименный альбом на лидирующие позиции. К концу той австралийской весны продажи High Voltage достигли 150000 экземпляров. «Для страны с таким населением, – говорил Майкл Браунинг, – продажи альбома были просто феноменальными».

Показателем того, как далеко зашли AC/DC, было и их появление на фестивале Melbourne’s Festival Hall в качестве хедлайнеров со Стиви Райтом на разогреве (и еще одним будущим протеже Ванды и Янга, Джоном Полом Янгом), что представляло собой обратную картину из выступления на разогреве у Райта в Sydney Opera House 12 месяцев назад. Это была еще одна часть маркетинговой стратегии Гилби. Группа никаким образом не смогла бы своими силами заполнить площадку, но с Райтом у них получилось создать самый большой концерт в Мельбурне на той неделе. По шоу также вышел фильм, который был выпущен Гилби вопреки желаниям Теда Альберта. «Были также ребята, которые пришли с огромным баннером AC/DC, я сначала думал, что Крис заплатил им, – вспоминает Браунинг. – На видео это выглядело фантастически».

Тогда же Джордж уговорил группу вернуться на King Street и начать работу над новым альбомом. Братья были в восторге. Это означало, что они могли снова вести комфортную семейную жизнь в Burwood. Остальные участники группы во главе с Боном, которые знали все те радости, которые Сидней мог предложить, тоже были воодушевлены. Трое из них жили в одном номере в отеле Squire Inn в районе Bondi Junction и, когда не работали, большинство вечеров проводили в клубе под названием The Lifesaver. Кодовым названием этого места было Wife Swapper, там было полно группиз с именами вроде Мандракс Маргарет, Амфетаминовая Энни или Руби Вторник (последняя позже прославится в известной песне AC/DC Go Down). Тут жизнь была еще большей вечеринкой, чем в доме на Lansdowne Road.

Бар-ресторан был открыт каждую ночь до двух часов и стал своего рода «офисом» Бона в июле и августе. Он чувствовал себя как дома и быстро закрутил роман с еще одной фанаткой-тинейджером, 16-летней Хелен Картер.

Она была регулярным посетителем пабов еще с раннего подросткового возраста и позже станет основательницей пост-панк группы Do-Re-Mi (которая займет топовые позиции в австралийских чартах в 1985 году с синглом Man Overboard). Спать в одной постели с Боном в Squire означало также жить в одной комнате с Филом и Марком. «У Бона была двуспальная кровать, потому что он был самым старшим, – рассказывала она Клинтону Уокеру. – Это было точно так же, как если бы там была невидимая стена». Хелен вспоминала Бона как «придирчивого» к своему стилю: базовые джинсы и футболка, но всегда «отлично выглаженные»; это был тот тип парня, который мыл голову каждый день и укладывал волосы. «Он очень гордился своими волосами. Он не был просто неотесанным рок-н-ролльщиком». На публике Бон вел себя по-другому, но заранее предупреждал Хелен не вопринимать все слишком серьезно. «Ты просто стоял и пытался вести нормальный диалог, и тут Бон поворачивался и говорил: “Не смотри”. Девушка просто поднимала свое платье, и они начинали этим заниматься. Не думаю, что кому-то это бы понравилось», – рассказывали окружающие.

Во время записи сингла High Voltage группа также начала записывать некоторые другие песни, например, School Days Чака Берри, также музыканты перезаписали Can I Sit Next To You Girl. Что более важно, они записали еще один новый оригинальный трек The Jack – это слово на австралийском сленге означало название венерического заболевания.

The Jack должен был стать одним из ключевых живых номеров AC/DC, и он остается таковым по сей день. Конечно же, песня, как и в большинстве случаев, основана на реальных событиях. В данном случае Малькольм получил письмо от девушки, с которой он когда-то провел одну ночь, где она сообщала, что у нее нашли венерическое заболевание, и поэтому, скорее всего, он тоже болен. «Я стал играть блюз, и мы с Боном начали петь: “Она больна венерическим заболеванием”, – вспоминал Малькольм. – Мы даже почти забыли про это, но пару дней спустя у нас была очередная репетиция, и Бон снова начал это напевать. На самом деле эта песня так и родилась».

Болеть «the jack», на самом деле, было обычным делом, ведь все музыканты спали с одними и теми же группиз, но при этом «качество» этих девушек было под вопросом. Некоторые из них были из борделя по соседству с домом на Lansdowne Road. Бон говорил, что все доктора и медсестры в венерологических клиниках знали его по имени, а всех остальных вызывали по номерам. Кэрол Клерк, автор музыкального еженедельника Melody Maker, который познакомился с группой, когда те впервые приехали в Лондон, вспоминает, как столкнулся с Ангусом в баре, когда тот кричал: «Бону 21!» Клерк знал, что Бону уже почти тридцать: «Как оказалось, речь шла о двадцать первой попытке борьбы с гонореей».

Однако в тексте The Jack особенно хорошо прослеживается талант Бона Скотта как автора. Тед Альберт, консервативный семьянин, который, однако, уже пересмотрел свои взгляды с момента выхода She’s Got Balls, был все же поражен такими строчками из The Jack, как «Она была номером 999 в больничном списке / И должно быть, была влюблена в какого-то грязного парня…» Джордж осторожно попросил Бона заменить их и был приятно удивлен, когда он вместо этого написал строчку: «У нее не было пары, но я должен был попробовать / Ее двойка была дикой, а мой туз был старшей картой…» Перевернув значение «The Jack» из венерического заболевания в метафору карточного джокера, Бон сделал что-то «крайне умное», по словам Джорджа. Именно тогда тот осознал, что может вести дела с этим вокалистом.

Как у автора текстов, у Бона было поразительное внимание к деталям, и он не тратил время на то, чтобы докопаться до моральной сути истории. Ему было все равно, что в какие-то моменты это делало его «плохим парнем» и даже абсурдным. Жизнь была примерно такой же, а все тексты Бон действительно брал из реальной жизни, но зачастую они были написаны высоким языком, схожим со стилем европейских рассказчиков, таких как Жак Брель. У братьев Янг была точно такая же внимательность к деталям по части риффов, но, опять-таки, они никогда не придумывали ничего лишнего. Ирония в том, что такой популистский подход сделал их аутсайдерами не только по мнению критиков, но и по мнению всего рок-н-ролльного сообщества семидесятых. Но только поначалу в их песнях был юмор, неравнодушие, и в своем желании понравиться никому другому, как самим себе, они добились того, что смогли впечатлить всех.

«У него были годами накопленные тексты, которые его предыдущие группы не давали ему использовать, – говорит Малькольм. – Он мог придумать текст для песни за ночь с помощью бутылки Jack Daniels. Ты читал этот текст и говорил: “Это потрясающе, Бон”». На самом деле Бон часто находился в ступоре по части лирики, и ему было неудобно, когда его за них хвалили. По словам Ангуса, если Бона спрашивали о текстах, он всегда отвечал, что написал их, сидя в туалете. «Но он был очень талантливым, поверьте мне», – говорит Ангус.

Одной июльской ночью, когда группа записывалась на Alberts, встал вопрос о том, какая песня станет первой на новом альбоме. И ей стала It’s A Long Way To The Top (If You Wanna Rock’n’Roll). Идея возникла благодаря строчке в блокноте Бона, которую случайно увидел Джордж. «Там не было больше никаких слов, просто название». Опять-таки, смысл текста лежал на поверхности и был взят из жизни: это была беспощадная история о том, какова настоящая цена успеха в музыкальном бизнесе. Когда Джордж на волне вдохновения предложил добавить волынку к гитарам и ударным, Бон, который упомянул о том, что играл в группе, где была волынка (но не упомянул о том, что сам он играл там на ударных), подхватил волынку и начал играть, как будто вся его жизнь зависела от этого. Малькольм и Ангус не могли поверить своим глазам. Когда, наконец, Бон получил от братьев одобрение, Джордж просто записал звук и склеил дорожки. «Так и была сделана эта песня, – вспоминает Марк Эванс. – Рифф появился во время репетиций, Бон наложил на него слова, а Джордж склеил все воедино». Песня была выпущена в качестве следующего сингла группы и стала их самым известным австралийским хитом.

Так как теперь Бон должен был играть на волынке во время живых выступлений, эта часть шоу стала его нелюбимой. «Он начинал ненавидеть этот номер», – вспоминает Майкл Браунинг.

Были и другие вещи, которые вводили Бона в депрессивные настроения. «Написание текстов в целом было достаточно тяжелым для Бона». Братья втроем работали над написанием самой музыки, а вот Бон должен был сочинять тексты сам, и это нужно было делать в достаточно короткие сроки. По воспоминаниям Браунинга, «он был прекрасным автором, но это нельзя поставить на конвейер, понимаете?» У него был блокнот, в который он записывал свои идеи: «Я думаю, сначала у него появлялись концепции, а уже потом у Малькольма возникал какой-нибудь рифф, и так и появилась песня TNT».

Песня TNT, название которой стало и названием нового альбома, была построена вокруг припева, и, по словам Марка Эванса, этот припев происходил от типичного ответа Ангуса на вопрос о том, как у него дела. «У Ангуса было выражение “Я TNT, я динамит” – он повторял это все время. У нас были идеи для этого текста в отношении гитары, но как только мы оказались в студии, песня зазвучала совсем по-другому, потому что Джордж ее немного изменил». Благодаря выкрикам «Oi! Oi!» в начале композиции, напоминавшим кричалки на футбольном матче, сразу стало ясно, что эта песня – для живых выступлений. При этом первая строчка второго куплета была взята из телевизионной рекламы спрея против насекомых. «Когда мы делали текст, Бон зашел и сказал: “Я застрял на этом припеве”. Тогда Джордж вмешался и сказал: “Что ты делаешь? Зачем что-то придумывать, если у тебя уже есть эти строчки?”»

Остальные три песни с альбома TNT были написаны и записаны во время поздних сессий на студии и стали хитами AC/DC. Одной из них была Rock’n’Roll Singer, которая брала начало со времен Дейва Эванса, но теперь стала хитом нового уровня, дополнившись текстом и вокалом Бона. Что касается остальных двух песен, Live Wire стала превосходной работой, которая открывала шоу AC/DC на протяжении последующих пяти лет, а вторая, Rocker, была быстрой и яростной рок-песней из старой школы. Тут было много полуироничных отсылок к «Кадиллакам», подростковым мечтам, голубым замшевым ботинкам и татуировкам. В песне было меньше трех минут, но при живом выступлении в исполнении Ангуса она разрасталась до 10.

Альбом был записан и смонтирован за две недели, и AC/DC продолжили завоевывать Австралию, начиная с Сиднея.

Бесплатное шоу в Victoria Park было объявлено в начале сентября, и Крис Гилби должен был вести новую радиокампанию, которая могла бы вернуть группе былую славу, как когда-то шоу Countdown. Гилби брал вдохновение из знаменитой в то время в Великобритании фразы «Твоей маме это бы не понравилось» (название шоу на лондонском коммерческом радио с ведущим Ники Хорном). Он брал интервью у молодых фанатов группы на пляже Bondi. Вскоре выяснилось, что, по сути, никто из них не знал, кто такие AC/DC. Тогда он просил ребят рассказывать о том, какие группы они в принципе слушают, а потом просто редактировал записи, как будто речь шла об AC/DC. Когда голос на радио спрашивал: «А что ты думаешь об Ангусе?», ответом было: «Мне нравятся его ноги!», что было цитатой о вокалисте группы Sherbet Дэриле Брайтвайте. Еще один элемент – Гилби смог записать томный и сексуальный голос своей девушки, где ей нужно было притвориться матерью подростка, который хочет пойти на концерт AC/DC. «Она изобразила то, насколько отвратительны и ужасны AC/DC, – это было превосходно!»

Гилби добавил еще один финальный аккорд в кампанию: голос известного в Австралии радиоведущего Майка Дайсона, который говорил: «AC/DC совсем не милые». И это сработало: шоу в Victoria Park стало триумфальмым, а альбом High Voltage снова поднялся в чартах. Неожиданно AC/DC стали популярными и в Сиднее, и в Мельбурне, и в целом по всей Австралии. В Мельбурне группа подписала новый пятилетний контракт с Майклом Браунингом. Было объявлено первое выступление в рамках австралийского тура в декабре, как раз во время выпуска альбома TNT. Долгосрочные планы также включали их поездку в Лондон в рамках небольшого промо-турне. Альбомы AC/DC еще не выходили за пределами Австралии и Новой Зеландии, и шансы на то, что их заметят в Великобритании без каких-либо дополнительных манипуляций, были минимальными, поэтому Браунинг понимал, что группу по меньшей мере стоит туда привезти.

В то же время AC/DC была все еще очень популярна благодаря шоу Countdown, и Браунинг решил организовать им концерты в универмаге Myer в Мельбурне во время школьных каникул. Идея состояла в том, чтобы вновь оживить подростковую базу фанатов. На первый взгляд казалось, что это ерунда, пока тысячи поклонников не стали пытаться попасть на их первое в рамках тура шоу. Группе пришлось прекратить выступление уже на второй песне, потому что мероприятие перестало быть безопасным. У Бона были порваны джинсы, он потерял оба ботинка. Универмаг при этом тоже заметно пострадал, многие вещи просто украли, убытки исчислялись десятками тысяч.

Пэт Пикетт, старый приятель Бона, который недавно стал его персональным помощником, вспоминает: «Ожидалось, что придет семьсот-девятьсот подростков, а пришло 7–10 тысяч, это было что-то невообразимое. Зрелище было ужасающим». Даже когда Пэту удалось вытащить Бона через заднюю дверь, десятки девчонок смогли пробраться за ними. «Они нас просто облепили. Это было жутковато…» Однако музыканты нравились не только девушкам.

У группы были организованы выступления в десятках школ и детских лагерей, и однажды они даже выступали перед детьми с нарушениями слуха. «Они сидели прямо перед сценой, положив головы на пол и слушая вибрации. И им это понравилось, даже самым маленьким».

Джерри Эвинг рассказывает: «Это было очень по-австралийски, никто и не предполагал, что они родом из Шотландии». Он был одним из 11-летних детей, которые с ума сходили по AC/DC: «У нас у всех были длинные волосы. Мы любили AC/DC. Были дети, которым они не нравились, но это были аутсайдеры. Все остальные дети в Австралии любили группу».

В октябре музыкантов пригласили выступить на ежегодной премии журнала TV Week. В отличие от шоу Countdown, которое лояльная аудитория смотрела каждую неделю, шоу King Of Pop предназначалось для семейного просмотра и, таким образом, привлекало более широкую аудиторию. Бон снова был настроен поразить публику и оделся в очень узкие джинсы, белый жилет на шнурках на голое тело и пиджак сливового цвета в стиле Тедди-Боев. Образ завершал красный галстук-бабочка вокруг обнаженной шеи. Такой наряд был «вишенкой на торте» полного образа группы вкупе с синей школьной формой Ангуса, высокими сапогами на маленьких ножках Малькольма и Филом и Марком, которые не могли убрать ухмылки со своих лиц. Для того чтобы произвести должное впечатление на организаторов, на ужине после концерта Бон вынул из кармана пиджака большой и шумный вибратор и тряс им перед лицом леди из TV Week. Веселый пьяный Бон превратился в злого пьяного Бона. Он взял приготовленную индейку с одного из накрытых столов и налил в нее шампанского, а затем использовал эту птицу в качестве бокала.

Бон был слишком пьян, чтобы осознать, что уже перестал быть смешным и представлял собой скорее антисоциальную сторону AC/DC. Позднее Энтони О’Шрейди вспоминал: «Ты с ним здоровался, а он смотрел на тебя с таким видом, как будто хотел спросить: “А с чего бы тебе со мной здороваться?”» Это было также свидетельством того, насколько алкоголизм Бона к тому времени вышел из-под контроля. Казалось, что это было чем-то, без чего он просто не мог существовать. Даже когда Бон был уже не в состоянии пить, он все равно начинал каждый день с красного вина Кунаварра, смешанного с медом – секретным ингредиентом его звонкого голоса, как утверждал он сам. А непосредственно перед самими концертами он выпивал портвейн, который, по его словам, придавал голосу хрипловатый оттенок.

Первый общенациональный тур AC/DC начался во вторник, 4 ноября, с аншлагового шоу в Фестивальном зале на 5400 мест в Мельбурне. Группа продолжала играть в пабах и клубах, отелях и школьных залах практически до самого начала тура. Но все, кто видел и знал их историю с самого начала, включая Майкла Браунинга и Джорджа Янга, чувствовали, что ребята теперь работают на другом уровне. Размер аудитории, конечно, возрос, но то, как публика смотрела на группу, оставалось неизменным. Возможно, все стало немного более шумным: «Уклонись от бутылки тут, уклонись от драки там. Единственный раз, когда толпа бросила попытку завязать драку с нами, был тяжелым и быстрым. Песни могли начинаться медленно, но неизменно ускорялись в середине!»

Тогда же возникли проблемы с возвращением в места, где группа раньше тусовались с местными девушками, многие из которых теперь были замужем или встречались с парнями. «Одно расстройство», – как говорил Бон.

Малькольм вспоминал, как на одном шоу в Виктории «молодежь города была готова выбить из группы все дерьмо». Обычно музыканты выходили со сцены и садились в туристический автобус. «Фанаты хотели догнать машину, а Фил начинал вытворять всякое за рулем. Мы съезжали с главной дороги и прятались».

В другие времена группа придумывала более необычные способы избавиться от неприятностей. Когда они сыграли специальное новогоднее шоу в Аделаиде, посередине концерта отключили электричество. За этим последовали массовые беспорядки, сотни разгневанных пьяных фанатов штурмовали сцену и пытались разнести оборудование. Тогда группе пришлось покинуть сцену и в срочном порядке решать, что делать дальше. К счастью, Молли Мелдрум была там, и именно она предложила Бону взять волынку и попытаться отвлечь публику, пока все снова не успокоится и не включится электричество. Остальная часть группы, слушая звук разбитого стекла и металла за дверью раздевалки, думала, что это очень плохая идея. Бон же все-таки решил попробовать – в конце концов, Молли подерживала его, и он не собирался отступать перед этой толпой. Бон вышел через заднюю дверь и приблизился к публике перед сценой. Через несколько мгновений он появился из ниоткуда посреди толпы, взгромоздился на мускулистые плечи Пэта Пикетта и изо всех сил стал дуть в волынку, которую так ненавидел. Примечательно, что это сработало. Толпа начала слушать, а затем смеяться, увидев, как Бон, в жилетке без рукавов и весь потный, издает страшные звуки. К полуночи толпа снова ликовала, как будто ничего не произошло. Это было, как говорил Марк Эванс, «чертовски весело и очень типично для Бона».

В том же месяце композиция It’s A Long Way To The Top (If You Wanna Rock’n’roll) была выпущена как сингл. Группа уже дважды исполняла его на Countdown до того, как запись поступила в продажу, и к концу января 1976 года песня стала первым синглом AC/DC, вошедшим в австралийский Топ-5. Однако настоящие торжества были сохранены для альбома TNT, выпущенного как раз перед рождественскими праздниками. Как и предполагали Крис Гилби и Майкл Браунинг, начальные продажи достигли предела, альбом был продан тиражом более 11 000 экземпляров в первую неделю после выпуска и сразу попал на вторую строчку чартов. От первой его отделял только недавно выпущенный альбом Боба Дилана Desire. Через несколько недель TNT занял первое место и был на пути к тому, чтобы стать самым продаваемым альбомом в Австралии 1976 года. Как отмечал позднее Гарри Ванда, «TNT стал тем альбомом, который действительно показывал характер группы AC/DC, каким он был и остается». В восторженном обзоре в журнале Juke альбом был описан как «руководство для рок-н-ролльной группы». Рекламная кампания, разработанная Крисом Гилби для альбома, также была чрезвычайно убедительной. Копии альбома с белой этикеткой были разосланы всем самым влиятельным журналистам и радиоведущим.

Второй альбом AC/DC также помог вернуть их первый альбом в чарты. В течение 12 месяцев, по словам Браунинга, было продано «около 300 000 экземпляров альбома TNT в Австралии». Это добавило примерно 150 000 к продажам High Voltage и совокупным продажам их трех лучших синглов.

За два года после присоединения Бона Скотта к группе в Австралии было продано более полумиллиона записей AC/DC. При этом никто из участников группы пока не разбогател. «Был поток доходов от рекордных продаж, – говорит Браунинг, – но группа в те времена находилась на очень небольшом проценте от розничных продаж, поэтому их доходы не были огромными. Все было далеко не так, как в наши дни».

Действительно, из-за ставки роялти группы в 3,4 %, что очень низко, в то время, когда альбомы продавались по цене около 3,50 австралийских долларов, а число общих продаж составило примерно 450 000, доход AC/DC составил около 53 550 австралийских долларов, что, грубо говоря, составляло около 34 000 фунтов стерлингов. Эти деньги делились между пятью членами группы за вычетом 20-процентной комиссии Майкла и налогов. Становилось понятно, что одного австралийского успеха будет недостаточно, чтобы заставить группу продержаться достаточно долго и выпустить еще один альбом. К счастью для них, даже несмотря на то, что они назвали летний тур в 1975–1976 годах «Запомни своих дочерей», Майкл Браунинг тогда оказался на пороге чего-то важного, что сделало для них завоевание Австралии достаточно простым. Для группы настало время перейти к чему-то большему…

Фил Карсон был музыкантом, который прославился благодаря гастролям в качестве басиста Dusty Springfield в конце шестидесятых. К 1970 году, однако, он променял гитару на письменный стол и вышел в лондонский офис Polar Music, шведского звукозаписывающего лейбла, который был первым лейблом для Бенни Андерсона и Бьорна Ульвеуса – эти отношения в итоге привели к тому, что ABBA подписала контракт с Atlantic Records в Америке и Канаде. К 1973 году Карсон также стал старшим вице-президентом Atlantic Records, когда те открыли свои первые лондонские офисы на Бернерс-стрит, в двух шагах от Oxford Circus. В начале семидесятых он внес большой вклад в развитие своего трио новаторских английских групп: Led Zeppelin, Yes и Emerson, Lake & Palmer. Карсон также был ответственным за интеграцию молодого лейбла Virgin Records Ричарда Брэнсона в Atlantic Records, заключив выгодную дистрибьюторскую сделку для США, первым плодом которой стал многомиллионный альбом Tikeular Bells Майка Олдфилда, один из классических альбомов того периода, который также стал саундтреком к одному из самых запоминающихся голливудских фильмов той эпохи The Exorcist.

В 1976 году еще одной британской группой, которой Карсон надеялся помочь, стала Back Street Crawler, образ которой сформировался вокруг талантливого экс-гитариста Free Пола Коссоффа, у которого был договор с Atlantic Records. Естественно, стремясь оправдать амбиции своего босса в отношении блюз-рока, Карсон работал над их дебютным альбомом The Band Plays On только для того, чтобы увидеть, как клавишнику и главному соавтору песен Коссоффа Майку Монтгомери приходится мириться с неизбежным после того, как он стал фигурой номер один.

Было ясно, что гитарист не избавится от хронической наркотической зависимости в ближайшее время. И Карсон придумал то, что казалось идеальным решением: он предложил взять на клавишные еще одного человека, который бы стал писать песни, и это был бывший товарищ Коссоффа по группе Джон «Кролик» Бандрик. Кролик родился в Хьюстоне, Техас, и приехал в Великобританию три года назад в возрасте 27 лет в качестве члена группы поддержки Джонни Нэша. Ему выпал шанс сыграть для дебютного альбома студии Island Records Боба Марли и The Wailers, Catch A Fire. Кролик стал таким популярным на лондонской сессионной сцене, что записал шесть из десяти треков в альбом Free Kossof,f Kirke, Tetsu And Rabbit, а затем его пригласили присоединиться к вновь сформированному Free вместе с Коссоффом и вокалистом Полом Роджерсом. Этот альбом, получивший название Heartbreaker, оказался их последним совместным альбомом и вышел в свет в 1973 году. С тех пор Кролик стал популярным клавишником и работал с такими артистами, как Сэнди Денни, Джон Мартин, Джим Капальди и Кевин Айерс.