Помоги проекту - поделись книгой:
12.
Оценка угрозы, так же как и этот перечень возможных сценариев, создает необходимый отправной пункт для определения того, какой должна быть политика США. Задачей такой политики должно быть стремление избежать самых опасных сценариев и обеспечить реализацию наиболее желательных из них, не забывая при этом о том, что Советский Союз подобен гиганту со стальными руками, но проржавевшим нутром. Он может сокрушить своих более слабых оппонентов, но распространяющаяся коррозия съедает его систему.
СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ИМПЕРАТИВЫ США
Главный вывод, вытекающий из характера советской опасности, сводится к следующему: стоит только нейтрализовать военную мощь Советского Союза, и он перестанет быть исторически грозным соперником. Поэтому основная задача американской стратегии — не дать Советскому Союзу возможности использовать военную силу для осуществления своих наступательных целей. Лишь добившись этого, Соединенные Штаты смогут перейти к решению конструктивных задач, направленных на смягчение наиболее враждебных проявлений советско-американского соперничества, и даже способствовать уменьшению непомерно раздутой советской империи.
Однако для нейтрализации советской военной мощи Соединенные Штаты должны сами располагать достаточной военной силой, чтобы: 1) свести на нет любые попытки Советского Союза запугать государства, имеющие важное значение для национальной безопасности США; 2) пресечь попытки СССР, используя собственную мощь или вооруженные силы своих союзников, расширить сферу своего политического контроля; 3) лишить советских руководителей уверенности в быстрой победе в обычной войне на любом из трех главных евразийских фронтов и усилить их неуверенность относительно возможности американской ядерной эскалации в случае такой войны; 4) противопоставить свою мощь военно-стратегическому потенциалу Советского Союза на всех уровнях ядерной эскалации; 5) сохранить обеспечивающий безопасность ядерный арсенал ответного удара, способный причинить советскому обществу массированные разрушения даже после внезапного советского первого удара по стратегическим силам США.
Каждый из этих пяти стратегических императивов имеет важное значение для поддержания мира между СССР и США и предотвращения решающего сдвига мирового баланса сил в пользу Москвы. А это в свою очередь требует, чтобы американская военная мощь отвечала нескольким критериям. Она, в частности, должна быть политически убедительной, чтобы вселять уверенность в друзей и союзников. Это значит, она должна быть физически адекватной, чтобы защитить их в случае нападения или угроз, и политически достаточной, чтобы демонстрировать американскую волю. Ей должна быть присуща необходимая гибкость, позволяющая использовать эту мощь в различных геополитических, климатических и географических условиях, нередко в зонах земного шара, расположенных вдали от Соединенных Штатов. Американские обычные вооруженные силы должны быть достаточно могущественными, чтобы преградить Советскому Союзу путь к быстрой победе в напряженном неядерном конфликте. Оперативные планы должны предусматривать такое использование тактического ядерного оружия, которое не оставляло бы советскому военному командованию никакой надежды на возможность окончания обычной или ядерной войны на советских условиях. Но чтобы угроза ядерной эскалации обладала необходимой убедительностью, Соединенным Штатам нужно располагать таким ядерным арсеналом, который в состоянии выдержать советский первый удар и который можно было бы задействовать селективно на любом уровне — от тактического до стратегического — по самым разнообразным целям и в течение длительного периода.
Итак, США нужен единый военный потенциал для ведения боевых действий на земле, на море и в космосе, что является непременной предпосылкой для длительного и изнурительного
Но за последние 30 лет советско-американское соперничество приобрело еще одно, потенциально решающее измерение. Господство на суше и на море теперь стало зависеть от господства в космосе, и к перечисленным выше трем геостратегическим тезисам следует добавить и четвертый. Он гласит: господствовать на суше и на море будет та держава, которая господствует в космическом пространстве. Борьба за космос сменила борьбу за моря. В прежние времена страна, правившая на море, контролировала доступ к континентам, что давало ей власть над прибрежными государствами и в конце концов господство над самими континентами. В наше время военный контроль над космосом точно так же становится мощным рычагом принуждения к геополитическому повиновению на земле. В самом деле, учитывая огромную разрушительную силу ядерных средств, которые могут быть направлены против наземных целей, безраздельное превосходство в космосе может приобрести более важное значение, чем когда-то имело господство на море. Господство в космосе может быстро обернуться фундаментальными геополитическими выгодами на земле. Не подчиниться политическим требованиям державы, обладающей бесспорным превосходством в космосе значит навлечь на свою страну разрушения, не имея необходимых средств для ответного удара. Не в пример битвам на суше, но подобно морским сражениям, соперничество в космосе разворачивается не ради военной добычи, а ради приобретения стратегических средств давления.
Соединенные Штаты должны позаботиться о том, чтобы Советский Союз эту схватку не выиграл. Можно себе представить, что нерушимые и твердые советско-американские договоренности в состоянии предотвратить размещение в космосе как наступательных, так и оборонительных систем. Подобные договоренности, однако, должны быть самым тесным образом увязаны с такими же обязательными и взаимно стабилизирующими ограничениями на забрасываемое через космическое пространство наступательное оружие наземного базирования. В противном случае Соединенные Штаты будут вынуждены предпринять шаги по двум направлениям: во-первых, позаботиться о приобретении способности к ведению военных действий, ограниченных сферой космоса (по аналогии с морскими сражениями прошлого), чтобы при необходимости подтвердить свой безраздельный контроль над космическим пространством; во-вторых, разместить в космосе по меньшей мере оборонительное оружие, чтобы обеспечить глубоко эшелонированную защиту от советских стратегических систем, нацеленных на Соединенные Штаты и их союзников.
Эти изложенные в общих чертах стратегические императивы оказывают самое непосредственное влияние на формирование целей, которые ставят перед собой США на переговорах с Советским Союзом по вопросам контроля над вооружениями; на процесс модернизации американской стратегической доктрины и стратегического потенциала США с учетом наличия или отсутствия соглашений о контроле над вооружениями; на развертывание и распределение в глобальных масштабах обычных американских вооруженных сил; на роль технологии в решении такой чрезвычайно важной задачи, как нейтрализация советской военной мощи.
В глазах многих благонамеренных американцев контроль над вооружениями — это кратчайшая дорога к миру и безопасности. Для советского же руководства — это инструмент достижения стратегического превосходства. Следует хорошо уяснить себе истинные возможности и границы применимости контроля над вооружениями, иначе его наиболее крайние проявления в один прекрасный день доведут Соединенные Штаты до состояния стратегической импотенции.
Главная опасность слишком активной кампании за контроль над вооружениями — заражение американской стратегии бациллой пацифизма. Стратегия в международных делах предполагает наличие определенной доктрины и набора технических приемов, с помощью которых, опираясь на военную мощь, обеспечивается достижение поставленных целей политическими или военными средствами. Обладание способностью воспрепятствовать противнику в достижении победы с помощью военной силы — таково непременное условие успешного политического соперничества. Другими словами, стратегия и сила органически связаны между собой. Пацифизм — этот естественный продукт демократических условий — отражает вполне понятное и морально оправданное отрицание общественностью насилия как средства разрешения споров. Его наиболее примитивная форма выражается в готовности к одностороннему разоружению под лозунгом «лучше красный, чем мертвый». Более изощренный — и связанный со стратегией — вариант пацифизма делает контроль над вооружениями центральным элементом советско-американских отношений, почти фетишизирует переговоры по этой проблеме и усматривает в них ключ к устранению кошмара ядерного оружия.
Проблематичность такого подхода, который скорее служит выражением эмоций, а не доктрины, состоит в первую очередь в том, что он проявляется лишь в плюралистических и демократических обществах: в Советском Союзе не мыслимо независимое лобби по вопросам контроля над вооружениями. Во-вторых, данный подход концентрирует внимание не на причинах, а на последствиях советско-американской напряженности и их угрозе миру. Полностью игнорируется тот факт, что гонка вооружений является результатом более глубокого, исторически обусловленного политического конфликта. Многие активные поборники идеи контроля над вооружениями оставляют без внимания главный урок сорокалетней истории советско-американского соперничества: без сдержанности, продиктованной страхом перед разрушительной силой ядерного оружия, обе сверхдержавы, по всей вероятности, уже не раз развернули бы военные действия одна против другой.
Между тем фанатизм в вопросе контроля над вооружениями подрывает сами основы конструктивного подхода к данной проблеме. На американских творцов решений оказывается массированное политическое давление, имеющее целью вынудить их пойти на уступки Москве ради заключения соглашений. В то же время советские руководители вовсе не испытывают на себе аналогичного давления. Кроме того, начиная с середины 70-х гг. многие из наиболее рьяных сторонников контроля над вооружениями активно выступали пробив развертывания Соединенными Штатами новых систем стратегического оружия. Таким образом, у руководителей в Кремле появился дополнительный стимул для затягивания переговоров. Они терпеливо ждут того момента, когда политическое давление заставит американцев пойти на односторонние уступки, и с радостью наблюдают за тем, как постепенно эродируется программа модернизации стратегического потенциала США. Тем временем переговоры о заключении действительно стабилизирующего соглашения о контроле над вооружениями еще больше осложнились.
Не случайно советские официальные лица и пропагандисты являются частыми гостями различных американских учреждений и форумов, где обсуждаются проблемы контроля над вооружениями. В то время как в Советском Союзе отсутствуют организации, которые могли бы оказывать влияние на принимаемые Москвой стратегические решения, американские поборники идеи контроля над вооружениями дают Кремлю уникальную возможность мобилизации американского общественного мнения против военной программы США и воздействия на американское стратегическое мышление и даже открывают доступ к внутриамериканским дискуссиям по вопросам стратегии и нововведений в области военной технологии. Таким путем Советский Союз стал, по существу, косвенным участником диалогов по вопросам американской стратегии, получив хорошую возможность оказывать влияние и собирать военно-разведывательную информацию.
Подобное извращение первоначального смысла общеамериканских дискуссий по проблемам, имеющим важное значение для выживания нации в ядерную эпоху, — одно из самых разрушительных последствий безудержного пацифизма, возникшего из идеи контроля над вооружениями. Чтобы сформулировать работоспособную политику при наличии потенциала взаимного гарантированного уничтожения, необходимо обладать политическим благоразумием, техническим опытом и определенным пониманием стратегических концепций противника. В других демократических странах, располагающих ядерным оружием, например, во Франции или Великобритании, проблемы стратегического выживания или создания независимых ядерных сил обсуждаются в значительно более уравновешенной манере, хотя эти страны по сравнению с Соединенными Штатами гораздо более уязвимы по отношению к разрушительному удару Советского Союза. В Америке же публичные дискуссии по стратегическим проблемам в последние годы подменялись вводящими в заблуждение лозунгами и политическими мистификациями, которые, вызывая всплеск эмоций, отвлекали от аргументированных дебатов.
Хорошей иллюстрацией к сказанному являются два последних примера: дискуссии вокруг предложений относительно «отказа от применения ядерного оружия первыми» и «замораживания» ядерных арсеналов. В начале 80-х гг. сторонники контроля над вооружениями решительно настаивали на том, чтобы Соединенные Штаты взяли на себя торжественное обязательство не применять первыми ядерного оружия даже в случае нападения советских обычных вооруженных сил на Западную Европу. Положение о том, что ядерная война никогда не начнется, если обе сверхдержавы возьмут на себя обязательство не применять ядерное оружие первыми, предлагалось в качестве ответа на сложный и жизненно важный вопрос о взаимозависимости при защите Европы между эффективной обороной с использованием обычных вооруженных сил и ядерным устрашением. Впоследствии поборники контроля над вооружениями несколько видоизменили свои позиции и согласились, что, конечно, НАТО должна укреплять свои обычные вооруженные силы. Однако факт остается фактом, что НАТО вряд ли когда-либо повысит их боеспособность до уровня, равного мощи советских обычных вооруженных сил. Таким образом, с точки зрения чисто стратегической значимости для Кремля выдвигаемые наиболее ревностными сторонниками контроля над вооружениями предложения представляют собой, по сути дела, ничем не ограниченные американские гарантии Москве и означают, что Советский Союз может добиться победы в обычной войне в Европе, не опасаясь ядерной эскалации.
В ходе президентской предвыборной кампании 1984 г. демократическая партия подобным образом выступила в поддержку идеи замораживания производства и размещения ядерного оружия. По существу, тема замораживания ядерных арсеналов стала главным вкладом демократической партии в общенациональные дебаты относительно оценки деятельности администрации в вопросах, имеющих стратегическое значение. Республиканцы пришли к власти в 1981 г., пообещав укрепить стратегический потенциал США, но не сумели решить проблемы МБР «MX». Во-первых, политические соображения побудили администрацию отказаться от одобренного Конгрессом в период демократического правления решения о размещении на западе США 200 «неуязвимых» пусковых установок с 2 тыс. ракет. Затем из-за стратегической некомпетентности правительство начало отстаивать такой «уязвимый» метод размещения «MX», что конгресс оказался вынужденным сократить число ракет менее чем до 50. Так что материала для критики вполне хватало.
Однако вместо участия в столь необходимых публичных дискуссиях демократическая партия переключила внимание на защиту предложения о замораживании ядерных арсеналов, Это была уступка давлению, оказанному сторонниками контроля над вооружениями на предварительных выборах.
Между тем проблема замораживания представляла собой всего лишь иллюзию. Она создавала ложное представление о существовании простого выхода из мира неопределенностей, порождаемых продолжающейся гонкой вооружений.
Ведь даже самые ревностные сторонники предложения пока не смогли точно определить, что и как следует «заморозить». Чтобы ответ звучал убедительно, потребовалось бы точно назвать и конкретные системы вооружения, подлежащие «замораживанию», и меры, позволяющие удостовериться в том, что соглашение о «замораживании» не будет обойдено под предлогом использования атомной энергии в мирных целях, и технические средства и условия поэтапного контроля за производством вооружений, и стратегические последствия как эффективного «замораживания», так и односторонних нарушений. Словом, проблема была представлена в форме лозунга, а не в виде серьезной разработки стратегического варианта.
Аналогичные эмоции и не относящиеся к делу дебаты вызвала провозглашенная президентом Рональдом Рейганом в марте 1983 г. стратегическая оборонная инициатива (СОИ). Выдвинутая президентом без должной предварительной подготовки и преподнесенная в туманных и даже утопических выражениях СОИ прямо-таки напрашивалась на критику. Вместе с тем, учитывая важное значение проблемы ядерного сдерживания, она заслуживала более внимательного изучения. Но до этого не дошло. Первыми с нападками на СОИ выступили многие активные противники ракет «MX» и самые последовательные поборники предложений о замораживании ядерных арсеналов и об отказе от применения ядерного оружия первыми. Требовалось же внимательно исследовать ряд вопросов: не сделает ли с течением времени развертывание наступательных вооружений более ненадежным механизм сдерживания, основанный на угрозе взаимного гарантированного уничтожения, и нельзя ли реализовать альтернативу стратегической обороне в одностороннем порядке или в результате двустороннего соглашения с СССР таким путем, чтобы она укрепила взаимную безопасность? Вместо этого сразу же было заявлено, что программа СОИ — это подготовка к «звездным войнам», что она обязательно приведет к эскалации гонки вооружений и что ее первой жертвой станут договоренности о контроле над вооружениями. Не удивительно, что Советский Союз оказал самую горячую поддержку выдвинутым в Соединенных Штатах аргументам в пользу замораживания ядерных арсеналов и против стратегической оборонной инициативы. И хотя подобные размышления не должны быть единственным фактором, определяющим американскую позицию, тем не менее полезно не забывать, что советская реакция ясно показывает, какое решение, по мнению Москвы, было бы наиболее благоприятным для ее интересов.
Доводы, выдвинутые против СОИ учеными — активными участниками политических акций сторонников контроля над вооружениями, представляли собой набор противоречивых утверждений. Эти люди пытались доказать, что с технической точки зрения стратегическую оборону создать невозможно, что она потребует непомерных денежных затрат, что для ее преодоления Советский Союз без труда найдет эффективные контрмеры, что она окажет на международную обстановку в высшей степени дестабилизирующее влияние, заставит СССР последовать примеру США и, таким образом, перенесет гонку вооружений в космическое пространство. Но позвольте! Если программа СОИ технически неосуществима, в финансовом отношении разорительна, а с военной точки зрения ненадежна, то тогда не ясно, каким образом СОИ может дестабилизировать обстановку и почему Советский Союз возражает против столь неблагоприятного для Америки проекта? И не понятно, зачем Советам понадобится копировать ошибочную программу? В этих аргументах отразилось глубоко укоренившееся нежелание признать неприятную реальность наших дней. До тех пор пока советско-американские отношения существенно не улучшатся, стратегической стабильности придется добиваться не с помощью хитроумных договоров, а через односторонние инициативы, основанные на технических новшествах.
Подобная перспектива особенно не устраивает тех, кто считает контроль над вооружениями определяющим фактором советско-американских отношений и кто доказывает, что тайные переговоры должны быть отделены от геополитических конфликтов, которые в первую очередь питают и поддерживают напряженность между Советским Союзом и США. Попытка вычленить проблему контроля над вооружениями из геополитического контекста опасна и наносит вред прежде всего самой идее контроля над вооружениями. Такой подход поощряет СССР на агрессивную политику даже в периоды ведения переговоров по контролю над вооружениями. Так случилось в Анголе сразу же после заключения соглашения по ОСВ-1 в 1972 г. и встречи глав государств во Владивостоке в 1974 г. То же самое произошло в Эфиопии и в Афганистане во время переговоров по ОСВ-2 и в период дебатов, предшествовавших ратификации этого договора. В конце концов безразличие сторонников контроля над вооружениями к советским акциям подобного рода вызвало совершенно естественную публичную реакцию, направленную против любых соглашений о контроле, в том числе и против таких, которые были бы в интересах Соединенных Штатов.
По понятным причинам Советский Союз выступает за отделение проблемы контроля над вооружениями от геополитики. Это позволяет ему вести политическую борьбу, одновременно извлекая выгоду из представления о том, что политическое соперничество уменьшилось. Советские руководители вполне осознают тот факт, что американский народ, а также средства массовой информации склонны чересчур обобщать состояние советско-американских отношений, характеризуя их или исключительно хорошими (особенно в преддверии подписания соглашений о контроле над вооружениями), или же не иначе как враждебными (главным образом в периоды региональных кризисов). Эйфория, созданная различными международными договорами по контролю над вооружениями, имеет тенденцию сдерживать реализацию американских военных программ, в первую очередь в области стратегических вооружений, и смягчать американскую геополитическую реакцию на советские выпады. Соглашения по ОСВ, которые формально не препятствовали усовершенствованию американского или советского стратегического потенциала, тем не менее, все-таки помешали модернизации вооруженных сил США. Как известно, в американских политических кругах стало складываться мнение, что нужда в подобных военных программах отпала и что они противоречат духу и букве советско-американских договоренностей по вооружениям. Контроль над вооружениями, таким образом, не стал средством, укрепляющим взаимную безопасность, а превратился в используемый Советами политический инструмент одностороннего разоружения противника.
История переговоров по ОСВ-1 и ОСВ-2 чрезвычайно поучительна. В ходе этих переговоров Советский Союз все время стремился поддерживать впечатление, что между сторонами достигнуто значительное взаимопонимание. Советское руководство особо выделяло подписанные Брежневым и Никсоном «Основы взаимоотношений между СССР и США» и с пафосом объявило о начале эпохи разрядки, но в то же самое время настойчиво проводило в жизнь свои агрессивные планы и старалось всячески затормозить развитие стратегического потенциала США. Усилия Советского Союза направлялись в первую очередь не на создание подлинной и взаимной безопасности, а на то, чтобы не допустить принятия Соединенными Штатами на вооружение новых стратегических систем.
Такая тактика, вне всякого сомнения, обусловливалась отчасти исключительно уважительным отношением в Москве к американской технике и технологии, поскольку там понимали, что им не выдержать честного и открытого соревнования в области производства оружия. В какой-то степени этот курс объяснялся и желанием во что бы то ни стало удержать приобретенное в 70-е гг. превосходство в «контрсиловых» системах, которых было вполне достаточно, чтобы серьезно угрожать МБР Соединенных Штатов. Учитывая важную роль советских военных специалистов в формировании позиции Москвы на переговорах по контролю над вооружениями, можно предположить, что решение относительно сохранения данного стратегического преимущества было прямо связано с советским военным планированием.
Но контроль над вооружениями затрагивает не только военное равновесие — Советский Союз продемонстрировал свою чувствительность к политическому аспекту проблемы. Хотя при оценке военной мощи количественные подсчеты могут привести к ошибкам, численность стратегических систем имеет немаловажное политическое значение. Во время встречи глав государств в 1974 г. в Москве один из высокопоставленных американских чиновников однажды на пресс-конференции воскликнул: «Ради всего святого, что же такое стратегическое превосходство?» На предварительных переговорах Соединенные Штаты согласились с формулировкой, разрешающей Советскому Союзу иметь большее — в сравнении с Соединенными Штатами — число баллистических ракет морского базирования и дополнительно еще 308 тяжелых ракет, которыми США не располагали. Советские руководители были явно довольны общественным восприятием советского стратегического превосходства. Они очень хорошо понимали, что в международных делах сила и престиж неотделимы друг от друга.
Сказанное вовсе не означает, что мы должны отказаться от контроля над вооружениями. Но к нему надо идти с четким пониманием того ключевого факта (который нужно открыто признать и постоянно о нем напоминать), что контроль над вооружениями — это лишь одна из составных частей нашей национальной оборонительной политики, а вовсе не ее заменитель. Соглашения по контролю над вооружениями не должны предполагать ни политического, компромисса, ни прекращения стратегического соперничества. В действительности вопрос о новшествах в технологии оружия всегда будет непременной темой любых договоров о контроле над вооружениями, если, конечно, не случится невероятное и не будет достигнуто всестороннее и поддающееся контролю соглашение, увязанное к тому же с серьезным политическим компромиссом.
В условиях, когда столь радикальных сдвигов в советско-американских отношениях не предвидится, самый обнадеживающий путь к контролю над вооружениями — выработка в узкоспециализированных, в высшей степени конкретных, может быть, лишь «промежуточных» договоренностей, которые должны предусматривать надежную проверку, включая инспектирование на местах мобильных пусковых установок.
Эти договоренности должны решать центральные проблемы, связанные с уже существующими или подготовленными к развертыванию системами оружия, представляющими наибольшую угрозу безопасности сторон. Нельзя забывать, что численное сокращение само по себе — это еще не контроль над вооружениями. Подлинный контроль должен сопровождаться укреплением безопасности обеих сторон. Он требует гораздо более тонкого сбалансирования, а не только простой количественной симметрии. В случае ядерной войны ни Соединенным Штатам, ни Советскому Союзу в обозримом будущем не избежать огромных разрушений, поэтому контроль над вооружениями должен предусматривать меры по устранению в перспективе опасности упреждающего удара, имеющего целью уничтожить стратегический потенциал противника и лишить его способности к возмездию. А это значит, что в первую очередь следует сосредоточить внимание на достижении договоренностей относительно ограничения и сокращения систем, которые могут быть использованы или созданы для стратегической атаки, а не для ответного удара.
Словом, меньше — не обязательно лучше. Соглашение, предусматривающее простое уменьшение стратегического ядерного арсенала — скажем, на 50%, — неминуемо создаст большую нестабильность, ибо у обеих сторон может остаться
Это потребует существенного сокращения нынешних главных «контрсиловых» вооружений Советского Союза (ракет «СС-18») примерно до уровня, предложенного Соединенными Штатами в 1977 г.: не более 150 пусковых установок с 1500 боеголовками. Кроме того, необходимо установить соответствующий лимит на советские баллистические ракеты морского базирования, способные к нанесению «контрсилового» удара, и на новые МБР «СС-24» и «СС-25». Для американской стороны соответствующие лимиты должны были бы распространяться на ракеты «MX», «Трайдент Д-5» и мобильные ракеты «Миджитмен». Подобные ограничения, кроме того, должны сопровождаться строгим запрещением на развертывание любых новых высокоточных баллистических ракет или на дальнейшую модернизацию существующих. Все без исключения сокращения и запрещения должны сопровождаться абсолютно надежным контролем.
Достижение договоренностей по проверке, затрудненное из-за советской склонности к секретности, станет еще сложнее в результате развития боевой техники. Каким образом, спрашивается, можно было бы проконтролировать количество мобильных установок? Или как отличить крылатые ракеты с ядерными боеголовками от таких же ракет, оснащенных обычными взрывными устройствами? По всей видимости, здесь не обойтись без проверки на местах, и Соединенные Штаты не должны соглашаться с какими-либо ограничениями, которые они не в состоянии надежно проконтролировать. Альтернативой проверке на местах может явиться тотальный запрет на мобильные пусковые установки для МБР и, возможно, на определенном этапе — на испытания баллистических ракет в полете, поскольку всеобщее запрещение легче контролировать. В любом другом случае у Советского Союза может появиться стимул к обману.
Учитывая, что проверка — это ключ к неукоснительному соблюдению условий договоренностей и, следовательно, к взаимному доверию, американская сторона должна уделить больше политического внимания вопросу о военной секретности в Советском Союзе, ибо последняя негативно влияет на решение проблемы контроля над вооружениями. Стратегическая секретность в СССР — это, по сути дела, серьезная угроза стабильности советско-американских отношений. Не многим известно, что даже на переговорах о контроле над вооружениями сведения
Тот факт, что военное планирование, а также создание и развертывание военной техники в СССР совершаются в глубокой тайне, порождает атмосферу страха и подозрительности и заставляет предполагать, что контроль над вооружениями, возможно, рассматривается некоторыми руководителями главным образом как временная передышка, имеющая целью вызвать у Соединенных Штатов ложное чувство безопасности. Советская скрытность опасна еще и тем, что Соединенные Штаты могут завысить советский стратегический потенциал и по этой причине пойти на ответные меры, что в свою очередь толкнет Советы на дальнейшую эскалацию гонки вооружений. Следовательно, советская скрытность в стратегических вопросах просто несовместима с подлинным, укрепляющим доверие контролем над вооружениями. Постепенное избавление СССР от излишней склонности к секретности в сочетании с американской откровенностью относительно стратегических планов — таковы непременные условия любых всеобъемлющих договоренностей по контролю над вооружениями. Соединенные Штаты обязаны настаивать на соблюдении этих условий.
Договоры о контроле над вооружениями должны сопровождаться и подкрепляться соглашениями, гарантирующими безопасность размещенных в космосе спутников раннего предупреждения и разведки. В июльском номере «Уолл-стрит джорнэл» за 1985 г. Альберт Уолстеттер и Брайан Чау выдвинули интересные предложения о выделении в космосе особых зон для размещения или американских, или советских спутников. Проникновение спутников одной стороны в заповедную зону другой стороны будет запрещено. Каждая из сторон обладала бы правом уничтожать без предупреждения любой объект, проникший в чужую сферу преднамеренно или случайно. Обе стороны извлекли бы только выгоду из подобной договоренности, поскольку она обезопасила бы спутники от внезапного нападения.
Одно из серьезных препятствий на пути установления подлинного контроля над вооружениями — это отсутствие у Соединенных Штатов хороших козырей для торга. Развертывание ракет «MX» — достаточно мощных и точных, чтобы заставить советское руководство принять во внимание потенциальную уязвимость собственных МБР наземного базирования, центров управления и мест укрытия, — сдерживается как оппозицией в конгрессе, так и неумелыми действиями администрации Рейгана. Развертывание ракет «Д-5» начнется не раньше середины 90-х гг., причем в количестве, явно недостаточном для оказания давления на советский стратегический потенциал. Будущее ракет «Миджитмен» и даже их стратегическая целесообразность — под большим сомнением. Введенные конгрессом ограничения на мощность этой ракеты могут уменьшить ее поражающую способность, а мобильный вариант, вероятно, будет слишком дорогостоящим и неприемлемым в политическом отношении.
В данных условиях поиск стратегической безопасности через контроль над вооружениями еще более затрудняется и реальные очертания приобретает угроза того, что подписанные под внутренним политическим нажимом соглашения сдержат развитие в США стратегически важных новшеств. Возможным результатом подобного развития станет стратегическая импотенция Соединенных Штатов.
И Соединенные Штаты, и Советский Союз должны быть одинаково заинтересованы в достижении взаимной стратегической безопасности (ВСБ). ВСБ означает, что каждая из сторон находится в стратегической безопасности, состоящей в осознании того, что первый обезоруживающий удар по противнику с военной точки зрения бесполезен, и в уверенности в том, что первый удар со стороны противника равносилен самоубийству. По существу, концепция ВСБ включает основные моменты доктрины «взаимного гарантированного уничтожения»: и в том и в другом случае санкции идентичны. Различие же состоит в том, что в ВСБ основной упор делается на выживаемость собственного стратегического арсенала, на поддержание гибких стратегических контрсиловых средств, необходимых для ведения избирательных военных действий и, таким образом, для сдерживания потенциального ядерного конфликта любого уровня.
К ВСБ можно идти двумя путями. Наименее дорогостоящий — по описанной выше схеме. Но если достижение концептуального взаимопонимания в вопросах стратегической конвергенции окажется невозможным, то ВСБ можно и нужно искать в одностороннем порядке. В самом деле, односторонние американские усилия, возможно, со временем убедят советское руководство в том, что искренние договоренности по контролю над вооружениями предпочтительнее бесконечного соперничества. Реальный контроль над вооружениями обещает большую взаимную предсказуемость действий и стабильность и способен усилить взаимную безопасность с гораздо меньшими затратами, чем бесконечная гонка вооружений. Но Москву в этом не убедить до тех пор, пока она может надеяться использовать контроль над вооружениями в качестве инструмента, пригодного для того, чтобы удержать США от стратегических нововведений, одновременно сохраняя или даже увеличивая советское превосходство в стратегических системах первого удара.
Односторонние усилия Соединенных Штатов по укреплению взаимной безопасности потребуют внесения изменений в стратегическую доктрину и практику. Нельзя сказать, что Соединенные Штаты располагают четкой и последовательной стратегической доктриной, позволяющей тесно увязать военную мощь с внешней политикой, или что у них есть единая геостратегическая доктрина ведения войны. Однако они обе потребуются, когда возникнет необходимость силой подкрепить американскую внешнюю политику и реально сдержать попытки развязать ядерную войну. Некоторая работа по определению соответствующих руководящих принципов началась в первой половине 70-х гг., когда по инициативе тогдашнего министра обороны Дж. Шлесинджера СНБ подготовил меморандум № 242, давший президенту большую гибкость в выборе ответных мер на ядерное нападение. Еще более честолюбивые планы возникли в период правления администрации Картера, когда он одобрил целый ряд предложений сотрудников СНБ, направленных на модернизацию и уточнение стратегических позиций Соединенных Штатов.
Значительный общественный резонанс вызвала президентская директива № 59, подписанная в июне 1980 г. Она ознаменовала собой новый этап в эволюции американской стратегической мысли. Права президента были расширены за рамки предварительно запланированных вариантов. Была подчеркнута необходимость при выборе целей концентрировать силы на военных объектах, на советской военной промышленности, на средствах связи и центрах управления и контроля, на системах наблюдения и сбора информации. В этой доктрине вопрос выживаемости аналогичных американских объектов, сооружений и центров, имеющих важное значение для руководства не только стратегическими, но и обычными вооруженными силами в условиях затяжного военного конфликта, толковался в более широком плане. Директива № 59 предписывала создать специальные средства для распознавания новых и подвижных целей и ведения огня в боевых условиях. «Неуязвимый» стратегический резерв был увеличен для того, чтобы он мог реально влиять на ход военной кампании, а не только оказывать психологическое давление. И наконец, эта директива впервые связала воедино политику приобретения оружия с политикой его использования.
Не столь широко известны, но не менее важны две предшествовавшие президентские директивы, подписанные в 1978 г. В первой из них — за № 41 — прямо указывалось, что Соединенные Штаты должны стремиться к «усилению фактора сдерживания и стабильности в увязке со стратегическими наступательными и другими
Такое сочетание придало бы Соединенным Штатам базовую стратегическую уверенность. Не абсолютную неуязвимость к ядерному оружию противника в масштабе всей страны, основанную на совершенно непреодолимой обороне, а необходимый уровень стратегической безопасности в условиях проведения в основном оборонительной политики. Не способность к нанесению Соединенными Штатами первого, обезоруживающего удара, а возможность не позволить этого сделать потенциальному противнику. Не менее важно и то, что, располагая этой базовой стратегической уверенностью, Соединенные Штаты обрели бы требуемую гибкость, позволяющую и в дальнейшем рассчитывать на ядерное сдерживание советского нападения с применением обычных вооружений, что невозможно при американской стратегической неполноценности или уязвимости.
Стратегическая позиция Соединенных Штатов, основанная на сочетании средств нападения и защиты, должна перечеркнуть наступательные замыслы Москвы. Советский стратегический потенциал состоит главным образом из систем первого удара и усилен тайно разработанной стратегической обороной. Но чтобы извлечь из своего положения политическую или военную выгоду, советской стороне — в качестве непременной исходной предпосылки для начала любой крупной акции — нужна абсолютная уверенность в собственном военном превосходстве. Расчет Советов на это будет очень затруднен, если американская позиция будет сочетать в себе комбинацию из наступательных и оборонительных стратегических средств. Таким образом Соединенным Штатам будет проще затруднить Москве планирование агрессивной войны, чем Советскому Союзу добиться заметного ядерного превосходства путем развертывания дополнительных наступательных систем.
Двухпартийные поиски новых подходов к проблеме стратегической безопасности завершились в марте 1983 г., когда президент США Рейган объявил о СОИ. Хотя в его публичных высказываниях внимание концентрировалось прежде всего на более честолюбивых и отдаленных планах создания надежной защиты для всего гражданского населения США, программа СОИ в первую очередь побудила к активному изучению вопроса о целесообразности ограниченной стратегической обороны. Действительно, давно пришло время учесть те изменения в возможностях применения ядерного оружия, которые произошли за последние 40 лет. Как известно, сначала ядерные средства представляли собой весьма неточное оружие массового уничтожения, предназначенное для использования против врага, не располагающего аналогичным потенциалом. Однако американская ядерная монополия сохранялась лишь до начала 50-х гг. В 60-е и 70-е гг. ядерное оружие обеих стран превратилось в инструмент сдерживания угрозой ответного удара, концептуально выраженного в доктрине «взаимного гарантированного уничтожения». В 80-е гг. точность ядерных средств повысилась настолько, что появилась возможность использовать их для превентивного обезоруживающего удара.
В этих новых условиях назрела необходимость внести существенные поправки в американскую стратегическую доктрину и практику. Один лишь контроль над вооружениями обеспечить стабильность оказался не в состоянии. Появилась опасность, что отныне уязвимыми к гарантированному уничтожению останутся только Соединенные Штаты, в то время как Советский Союз получит возможность использовать обычные вооруженные силы более решительно.
Соединенные Штаты должны вступить в XXI век, располагая разумной комбинацией наступательных и оборонительных стратегических сил, чтобы противостоять политическому давлению со стороны Советского Союза, не допустить его военной победы, а также для того, чтобы поддерживать действенное и гибкое ядерное сдерживание агрессии советских обычных войск в регионах, имеющих важное значение для национальной безопасности США. Вместе с тем стратегические наступательные системы Соединенных Штатов должны быть сознательно ограничены таким количеством, которое
Важным аспектом американской стратегии «нацеливания» является тот факт, что самые действенные наступательные системы СССР размещены вдоль главных железнодорожных магистралей, включая Транссибирскую железную дорогу. В случае вооруженного конфликта, в котором главными целями были бы не советское и американское общества в целом, а исключительно военные объекты обеих держав, население Великороссии, размещение которого поразительно совпадает с местами сосредоточения МБР, оказалось бы в незавидном положении. Кремлевские руководители великой российской империи не могут не учитывать это обстоятельство.
Соединенные Штаты рисковали бы собственной безопасностью, если бы проявили одностороннюю сдержанность в развертывании «контрсиловых» систем и если бы усилия на стратегическом уровне ограничились бы избирательным и частичным усовершенствованием наступательных систем. Одновременное создание ограниченной стратегической обороны, следовательно, не просто желательно, оно жизненно необходимо. Задача стратегической обороны не в том, чтобы играть роль щита для всего населения страны, а в том, чтобы лишить Советский Союз всякой возможности уничтожить стратегический потенциал США. Это позволит усилить действенность стратегического сдерживания и предупредить нападение советских обычных вооруженных сил, поскольку придаст Соединенным Штатам уверенность, необходимую для твердых ответных мер на всех уровнях в любом из международных конфликтов.
Ограниченной стратегической обороне — как уже явствует из самого названия — не нужно быть безупречной. Можно привести много доводов в пользу даже «дырявой» двухъярусной обороны, при которой средства космического базирования уничтожают вражеские ракеты на активной фазе их полета, а стационарные средства обороны наземного базирования перехватывают и уничтожают приближающиеся боеголовки. Одно из главных последствий такой обороны — высокая степень неопределенности в предсказании результатов ядерного нападения. Ученые признают принципиальную возможность создания подобной ограниченной стратегической обороны, чего нельзя сказать о более честолюбивых планах возведения практически непробиваемой защиты для всего гражданского населения США. Если идти на компромисс между укреплением ограниченной обороны и усилением средств нападения, то у первого варианта больше достоинств. Более того, ограниченную стратегическую оборону можно развернуть уже в нынешнем столетии, и отсюда этот вопрос тесно увязан с текущей политикой.
Ограниченная оборона против баллистических ракет явилась бы огромным шагом вперед на пути к достижению взаимной стратегической безопасности. Даже в случае ее создания Соединенными Штатами в одностороннем порядке советско-американские отношения стали бы стабильнее. Она лишила бы Советский Союз возможности угрожать США превентивным или обезоруживающим ударом, частично защищаясь от ответного удара тайно возведенной оборонительной системой. Но и Москва нуждается в доказательствах, что американские руководители не стремятся к созданию условий для нанесения первого удара. Необходима отчетливая и тщательно выверенная американская сдержанность в развертывании наступательных и оборонительных систем. Оборонный щит Соединенных Штатов должен прикрывать только стратегические силы, национальные центры управления, а также средства командования, связи, наблюдения и сбора информации. Это будет дополнительным доказательством того, что Соединенные Штаты не имеют намерения лишить Советский Союз способности к ответному удару.
Согласившись на что-либо меньшее, Соединенные Штаты будут вынуждены выбирать между двумя одинаково плохими вариантами. Им придется вопреки здравому смыслу или надеяться на то, что контроль над вооружениями как-то стабилизирует советско-американские отношения в стратегической области, хотя уже сегодня США предложить для торга не могут почти ничего, или же начать массированное наращивание собственного наступательного потенциала: развернуть значительно больше ракет «MX» и «Трайдент Д-5», чем планировалось ранее, и приступить к широкомасштабному развертыванию мобильных ракет «Миджитмен» с одной боеголовкой (возможно, при наличии 1500 и более пусковых установок), несмотря на их оперативно-тактические недостатки. Второй вариант окажется не только чрезвычайно дорогостоящим — вероятно, дороже ограниченной стратегической обороны, — но и трудно себе представить, каким образом лихорадочные попытки сохранить действенность «взаимного гарантированного уничтожения» путем наращивания наступательных систем обернутся большей стабильностью для обеих сторон.
Противники ограниченной стратегической обороны доказывают, что это, по существу, не что иное, как накопление дополнительных арсеналов оружия. Так, в редакционной статье «Нью-Йорк таймс» указывалось, что стратегическая оборона лишь «спровоцирует» Советский Союз, который будет вынужден ответить «дестабилизирующим наращиванием своего наступательного потенциала». Но при этом упускают два важных обстоятельства. Во-первых, Советский Союз уже принял меры по укреплению стратегической обороны в размерах, превышающих все, что Соединенные Штаты сделали или собираются сделать в данном направлении, и уважаемые редакторы не обвинили СССР в «крайне провокационных действиях». Во-вторых, демонстративно умеренное развертывание американских наступательных вооружений и явно ограниченная стратегическая оборона ни в коей мере не могут служить оправданием для нового наращивания советского наступательного потенциала. Такая реакция была бы чрезвычайно опасной. Она свидетельствовала бы о твердом намерении Советского Союза приобрести потенциал первого удара. Подобные действия можно было бы расценить только таким образом. Проявление подобных стратегических намерений Советского Союза явилось бы дополнительным аргументом не против, а в пользу американской ограниченной стратегической обороны.
Возможно, кто-то возразит и скажет, что Советы могут неверно истолковать действия США по развертыванию небольшого числа точных наступательных систем и созданию ограниченной обороны. Они могут интерпретировать их как предварительные меры, направленные на приобретение способности к первому, уничтожающему удару под прикрытием постепенно расширяющегося оборонительного щита. Этот аргумент не выдерживает критики. Учитывая длительные, измеряемые годами сроки создания стратегических вооружений, а также открытые обсуждения американских стратегических планов в конгрессе, который имеет обыкновение сокращать ассигнования, Соединенные Штаты практически не в состоянии приобрести такой односторонний потенциал без того, чтобы Советы не узнали об этом заблаговременно и во всех подробностях. Более того, общественность Соединенных Штатов не поддерживает столь массированных усилий, имеющих целью вновь обрести одностороннее стратегическое превосходство.
Наилучшим решением как для Соединенных Штатов, так и для Советского Союза было бы совместное продвижение к примерно сходным комбинированным наступательно-оборонительным позициям. Из-за огромных сложностей, связанных с выработкой мер по проверке и поисками компромиссов, такое продвижение, по-видимому, скорее произойдет с молчаливого согласия сторон, чем в результате формально достигнутых договоренностей. Например, постепенное сокращение советского арсенала первого удара и одновременно некоторое расширение существующей системы ПРО должны сопровождаться параллельным развертыванием ограниченной стратегической обороны США, предназначенной для защиты от советских средств первого удара. Это обеспечило бы обеим сторонам бо́льшую — в сравнении с нынешней — стратегическую безопасность. Даже одностороннее продвижение Соединенных Штатов в данном направлении, вероятно, помогло бы советскому руководству прийти к выводу о том, что создание арсенала первого удара ни стратегически, ни политически не оправдано, а экономически — разорительно. Такое решение в свою очередь, возможно, приведет Кремль к мысли о том, что самое предпочтительное — это взаимные уступки.
Можно с полным основанием упрекать Соединенные Штаты за односторонний отказ от ограничений, предусмотренных Договором об ограничении систем противоракетной обороны от 1972 г. и основанных на ныне устаревших стратегических предпосылках доктрины «взаимного гарантированного уничтожения». Решительный шаг США, свидетельствующий о намерении отойти от этой доктрины, может ускорить выработку реальных и стабилизирующих обстановку договоренностей по контролю над вооружениями, гарантирующих взаимную стратегическую безопасность. Если этот первый шаг побудит Советский Союз занять более уступчивую позицию в вопросах контроля над вооружениями, то Соединенные Штаты со своей стороны могли бы дать торжественное обещание воздерживаться на период действия любого нового соглашения от практического претворения в жизнь программы СОИ, столь нужной для защиты от средств первого удара. Чтобы начать движение в данном направлении, Соединенные Штаты должны предложить Советском Союзу пересмотреть положения Договора по ПРО и разрешить ограниченное развертывание обороны космического базирования. Соответственно, в случае вероятной негативной реакции СССР Соединенные Штаты должны объявить о том, что приступают к тщательному анализу сохранившейся стратегической и политической ценности Договора но ПРО, включая вопрос о возможности отказа США от соблюдения его условий. Соединенные Штаты должны будут также дать понять, что, если Советский Союз в ближайшее время не выразит готовности к заключению подлинно стабилизирующего соглашения по контролю над вооружениями, они приступят к развертыванию ограниченной двухъярусной стратегической обороны, призванной защитить от первого удара.
Подводя итог, можно констатировать, что в настоящее время Соединенные Штаты незаметно сползают на наихудшие из всех возможных стратегические позиции. В то время как преждевременное обсуждение в верхах защищающей все население стратегической обороны, по всей вероятности, побудило советское руководство на то, чтобы сосредоточить усилия на собственной стратегической обороне, Соединенные Штаты все еще не действуют с нужной решимостью, чтобы или увеличить стратегические наступательные силы, или же развернуть стратегическую оборону для защиты сил «возмездия». Между тем Советский Союз делает и то и другое. Для преодоления существующей опасности Соединенные Штаты должны остановить свой выбор на одном из трех вариантов: 1) полностью положиться на контроль над вооружениями, что имеет смысл лишь тогда, если этот контроль явится результатом всеобъемлющего, поддающегося проверке договора, который значительно сократит количество советских систем первого удара; 2) поддерживать ненадежное состояние «взаимного гарантированного уничтожения» путем наращивания за счет громадных затрат собственного «неуязвимого» стратегического потенциала, способного нейтрализовать предстоящее гигантское увеличение советских систем первого удара и скрытое укрепление Советским Союзом стратегической обороны; 3) двигаться в направлении взаимной стратегической безопасности с помощью умеренного расширения и модернизации стратегических средств нападения США и развертывания в течение десяти лет двухъярусной стратегической обороны, призванной сдержать советское оружие первого удара.
Самый подходящий — третий вариант. Он обеспечивает большую безопасность и представляет собой тот единственный курс действий, который может убедить Советский Союз в необходимости серьезного подхода к поиску действительно всеобъемлющего, взаимно стабилизирующего и поддающегося всесторонней проверке соглашения по контролю над вооружениями.
Ядерная стабильность в сочетании с реалистическим сдерживанием на стратегическом уровне — это те исходные предпосылки, которые позволяют справиться с угрозой нападения советских обычных вооруженных сил. Но данная угроза имеет и особые аспекты. В начале своего исследования я перечислил три условия, связанные с обычным вооруженным конфликтом. Соединенные Штаты должны быть в состоянии: свести на нет любые попытки Советского Союза оказывать давление военными средствами на государства, которые представляют для США особый интерес; блокировать экспансию советских обычных вооруженных сил; не позволить Советскому Союзу добиться быстрой победы с помощью обычных вооружений на любом из трех главных евразийских фронтов. «Однако ни ныне действующая военная доктрина США, ни состав или размещение американских обычных вооруженных сил не создают уверенности, что эти задачи могут быть выполнены.
Военная доктрина США носит слишком расплывчатый, слишком общий характер и содержит в себе — если отнестись к ней со всей серьезностью — реальную опасность чрезмерного распыления боевых сил. Сформулированная в последние годы ведущими сотрудниками министерства обороны военная доктрина США должна была подтвердить решимость Америки сражаться сразу на нескольких фронтах без различия политических и стратегических средств. Министр обороны Каспар Уайнбергер в своем докладе конгрессу в 1983 г. предостерегал, что Советский Союз «способен начать одновременное наступление» и на всех трех ключевых фронтах и что, следовательно, Соединенные Штаты должны быть «способны обороняться одновременно на всех трех театрах военных действий». С таким предположением трудно согласиться. Несмотря на наличие у Советского Союза значительных обычных вооруженных сил, в высшей степени сомнительно, чтобы Москва смогла начать действительно крупные акции на всех трех фронтах
Еще больший скептицизм вызывает этот стратегический рецепт администрации для Соединенных Штатов. Можно ли, например, с серьезным видом рекомендовать Соединенным Штатам участвовать в крупномасштабных обычных конфликтах сразу на трех фронтах? В ожидании возможного советского нападения тогда потребуется заблаговременно разместить воинские подразделения и заранее складировать в определенных местах боевую технику и снаряжение. Существующие или даже запланированные на будущее вооруженные силы США просто не справятся с такой задачей. Другими словами, ни стратегическая исходная позиция, касающаяся оценки действий потенциального противника, ни стратегический рецепт для адекватной реакции нельзя признать удовлетворительным.
Нынешняя диспозиция американских обычных вооруженных сил также осложняет дело. Эти сравнительно небольшие силы вовсе не готовы к тому, чтобы сражаться одновременно на трех фронтах. И в то же время их структурный состав не соответствует задаче быстрых действий в ответ на серьезную угрозу за пределами трех главных евразийских театров военных действий. Бо́льшая часть американских обычных сухопутных войск находится на территории Соединенных Штатов. Второй по величине и самый боеспособный — с точки зрения подготовки и оснащения — сухопутный контингент сосредоточен в Западной Европе; контингент поскромнее — в Южной Корее. Главные военно-морские силы США разделены надвое: половина придана НАТО, а другая представляет американскую мощь на Тихом океане; небольшие отряды кораблей и десантных частей дислоцированы в районе Персидского залива и в Индийском океане. Американская тактическая авиация в основном сосредоточена в местах расположения сухопутных войск (см. приложение «Дислоцирование основных сил обороны США»).
За пределами Соединенных Штатов находится 540 тыс. американских военнослужащих. Из них примерно 340 тыс. — в Европе, 150 тыс. — в странах Востока (в том числе 39 тыс. в Южной Корее); 16 тыс. — на Ближнем Востоке и в районе Персидского залива и 30 тыс. — в Центральной Америке. В журнале «Форин афферс» (лето 1985 г.) Эрл Рейвенал, опираясь на данные ежегодного доклада министерства обороны, пришел к выводу, что «в 1986 г. администрация Рейгана намерена распределить имеющуюся в наличии 21 боевую сухопутную дивизию следующим образом: НАТО (Европа) — 11⅔ дивизии, Восточная Азия — 3⅔ дивизии, другие регионы и стратегический резерв — 5⅔ дивизии. Исходя из известной суммы расходов на содержание вооруженных сил общего назначения (241 млрд. долларов), можно определить затраты, связанные с выполнением американских региональных обязательств. По моим (Рейвенала. —
Из сказанного видно, что затраты на оборону Западной Европы представляют собой непропорционально большую часть всего военного бюджета США. Это подтвердил и министр обороны, который, выступая в конгрессе в июне 1984 г., заявил, что, по оценкам министерства обороны, в случае длительного европейского конфликта на обеспечение находящихся там, а также переброшенных из Соединенных Штатов для укрепления американских контингентов потребуется 177 млрд. долларов.
Такое неравномерное глобальное распределение вооруженных сил связано с историей, а не со стратегией, и оно не соответствует ни фактической оценке размеров советской угрозы, ни геополитической значимости регионов. Оно отражает лишь характер политических и военных забот далекого прошлого. Американские обязательства, касающиеся защиты Европы, первоначально явились результатом катастрофической недооценки разведывательными службами размаха послевоенной демобилизации в Советском Союзе. Тогда исходили из предпосылки, что перед нами огромная, в высшей стеши боеспособная Красная Армия, готовая перешагнуть Рейн и двигаться дальше. Эти представления получили дополнительный импульс после того, как Советский Союз использовал силу для блокады Берлина в 1948 г. и поддержал вооруженное нападение Северной Кореи в 1950 г. Многие американские официальные лица не исключали возможности вторжения советских формирований в Европу. В действительности многие и ждали, и опасались этого. Среди членов правительства распространилось мнение о неизбежности третьей мировой войны. Это побудило не только к резкому наращиванию американской военной мощи, но и к попыткам заранее спланировать послевоенное политическое устройство. Как следствие, американское участие в европейских делах с самого начала сводилось преимущественно к военным мерам. Этот крен еще более усилился после того, как США по настоянию западноевропейцев открыто провозгласили и формально утвердили доктрину «ядерного возмездия» в случае, если бы советские вооруженные силы перешли границы в Западной Европе, где опасались, что в какой-то момент Америка устанет нести бремя взятых на себя обязательств, и поэтому стремились связать США формальными узами.
Таким образом, Соединенные Штаты оказались глубоко и напрямую втянутыми в оборону Европы, где теперь сосредоточены самые значительные и дорогостоящие постоянные американские зарубежные контингенты, причем только в Западной Германии находится около 250 тыс. военнослужащих. И хотя европейские участники НАТО уже восстановили свою экономику, доля ВНП, выделяемая Соединенными Штатами на нужды обороны, по-прежнему значительно выше той, которую расходует каждый из их союзников по НАТО (см. таблицу). Более того, даже в самой Европе наши союзники уклоняются от соблюдения своих обязательств, касающихся обороны. Прежде всего они не выполняют обещаний относительно усиления боеспособности своих обычных вооруженных сил. Самый наглядный пример: они до сих пор не создали необходимых боезапасов для своих воинских контингентов, входящих в объединенные силы НАТО, и в результате может случиться так, что после обмена первыми ударами в начальной стадии боевых действий войскам США придется сражаться в дальнейшем в одиночку. Кроме того, союзники США придерживаются мнения, что сфера действия НАТО должна быть ограничена европейским театром, и, следовательно, не чувствуют себя обязанными делить бремя соперничества с Советским Союзом в каких-либо других регионах.
| Расходы на оборону в % к ВНП (1983) | Расходы на оборону в расчете на душу населения* | |
| Страна | ||
| НАТО в целом | 5,2 | 527 |
| НАТО, Европа | 3,9 | 293 |
| Бельгия | 3,3 | 282 |
| Дания | 2,5 | 278 |
| Франция | 4,2 | 417 |
| Великобритания | 5,4 | 470 |
| Греция | 6,2 | 244 |
| Исландия | 0 | 0 |
| Италия | 2,7 | 162 |
| Люксембург | 1,0 | 106 |
| Нидерланды | 3,2 | 311 |
| Норвегия | 3,2 | 413 |
| Португалия | 3,5 | 78 |
| Испания | 2,1 | 102 |
| Турция | 4,9 | 55 |
| Западная Германия | 3,4 | 367 |
| НАТО, Северная Америка | ||
| Канада | 2,2 | 248 |
| Соединенные Штаты | 6,6 | 888 |
После 1945 г. Соединенным Штатам пришлось вести на Дальнем Востоке две затяжные войны, которые потребовали огромных расходов и большого количества войск. В разгар боевых действий в Корее и Вьетнаме в них участвовало соответственно 473 тыс. и 543 тыс. американских военнослужащих. Но если оставить в стороне эти две войны, то американское участие на втором главном стратегическом фронте не характеризовалось постоянным присутствием таких крупных воинских формирований США, как это наблюдалось на первом фронте. На Дальнем Востоке упор делался на политическую близость и приверженность договорным обязательствам с Японией и Южной Кореей, что подкреплялось военно-морской и военно-воздушной мощью. Вооруженные силы США были рассредоточены по всему бассейну Тихого океана и на Дальнем Востоке с военно-воздушными и военно-морскими базами в Японии, на Окинаве, Филиппинах и на острове Гуам. В то же время Япония — главный американский союзник на Дальнем Востоке — ограничила свой военный бюджет 1% ВНП. Япония постепенно наращивает свои вооруженные силы, особенно военно-воздушные и военно-морские силы, необходимые для обеспечения безопасности японских островов и прибрежных вод в южном направлении. Но боевая мощь японских войск еще слишком незначительна. Из всех союзников США на Дальнем Востоке лишь Южная Корея серьезно отнеслась к делу, поставив под ружье более 600 тыс. человек и расходуя на оборону 7,5% ВНП.
Диспропорция в уровне военного присутствия Соединенных Штатов в Западной Европе и на Дальнем Востоке уравновешивается неравномерным распределением вооруженных сил Советского Союза. Большинство советских воинских формирований, оснащенных самым современным оружием, расположено в европейской части Советского Союза и в странах Центральной Европы. Кроме того, под влиянием советско-китайских разногласий изменились геополитические реальности Дальнего Востока, что резко уменьшило прямую советскую угрозу безопасности региона. Здесь сухопутные дивизии Москвы, количество которых увеличилось с 12 (в 1960 г.) до 52 (в 1985 г.), сосредоточены главным образом на границе с Китаем. А это значит, что Соединенным Штатам и их союзникам приходится иметь дело только с советскими военно-воздушными и военно-морскими силами, которые дислоцированы на советском Дальнем Востоке и во Вьетнаме, хотя их мощь и увеличивается.
Американское участие на третьем евразийском стратегическом фронте было обусловлено еще более серьезными причинами. Советская экспансия в южном направлении первоначально натолкнулась на несколько импровизированное военно-политическое противодействие. В 1978 г. по инициативе совета национальной безопасности президент Картер санкционировал создание сил быстрого развертывания (СБР). Их задача состояла в том, чтобы помочь Соединенным Штатам распространить свою мощь на тс регионы, где США не располагают постоянными воинскими контингентами. В течение 1979—1980 гг. министерство обороны занималось практическим претворением в жизнь намеченной программы, и эту работу продолжила и придала ей еще больший размах администрации Рейгана. В конце 1979 г. президент Картер одобрил предложение СНБ о проведении переговоров с Сомали, Оманом и Кенией относительно использования местных аэродромных и портовых сооружений силами быстрого развертывания при их задействовании в этом регионе. Эти меры подтвердили свою актуальность, когда Советский Союз вторгся в Афганистан в декабре 1979 г. Однако американское присутствие в данном регионе продолжало оставаться незначительным, главным образом из-за нежелания некоторых государств — в первую очередь Аравийского полуострова — быть прямо или косвенно связанными с Вашингтоном.
Военная реакция Соединенных Штатов на действия Советского Союза в регионе должна в каждом случае соответствовать складывающимся условиям. С этой целью наращиваются возможности средств переброски СБР по воздуху и морю и расширяются передовые базы материально-технического обеспечения, которые можно использовать на временной основе в периоды конфликтов. Соединенные Штаты сформировали четыре легкопехотные армейские дивизии, предназначенные для быстрого задействования в регионе. В 1985 г. в состав СБР, запланированных для использования в Южной Азии, входили: корпус морской пехоты, четыре легкопехотные армейские дивизии, одна авиадесантная бригада, поддерживаемая частями тактической авиации, и три авианосные боевые группы.
И тем не менее возник опасный парадокс. Сегодня США слабее всего в самом уязвимом для себя месте: вдоль стратегической линии, где особенно велик риск главного советского геополитического выпада или же советско-американского столкновения. А сильнее всего США именно там, где их союзники обладают самыми значительными возможностями, для того чтобы сделать больше для защиты собственных интересов. В то время как на третьем стратегическом фронте в Юго-Западной Азии американская мощь представлена явно недостаточно, Соединенные Штаты продолжают выделять свыше половины военных ассигнований на оборону первого фронта в Европе. Если же учитывать экономический потенциал Западной Европы и принять во внимание другие американские стратегические обязанности, то нужно признать, что перекос в военной политике в пользу Европы, безусловно, нуждается в корректировке.
Постепенное — и, разумеется, лишь частичное — сокращение американских вооруженных сил в Европе необходимо для того, чтобы повысить способность США гибко реагировать угрозу безопасности в других местах. Америка должна быть в состоянии ликвидировать опасность не только на двух других евразийских фронтах, но также в Центральной Америке, возможно, на юге Африки, непременно на Ближнем Востоке с его постоянно существующей угрозой большого взрыва, а также в районе Персидского залива, где в случае советско-американского столкновения на карту будет поставлено очень многое. С точки зрения предварительного планирования на случай таких событий стационарное размещение механизированных сухопутных дивизий в Европе самым серьезным образом ограничивает эффективность реакции Соединенных Штатов.
Этот вывод не претендует на новизну и не является отражением изоляционистских настроений. Мало кто знает, что президент США Эйзенхауэр, бывший командующий силами НАТО, чья военная карьера заставила его с особым вниманием относиться к обороне Европы, вскоре после вступления на пост главы государства в 1953 г. решительно высказался за такое сокращение. В меморандуме, написанном в августе 1953 г. под его диктовку специальным помощником по вопросам национальной безопасности Робертом Катлером, Эйзенхауэр указывал:
«С самого начала те, кто действительно занимался изучением международных и военных проблем, пришли к заключению, что размещение американских войск за рубежом представляет собой временную необходимость.
Это была временная операция с целью обеспечить безопасность и успокоить наших друзей за океаном, которые оказались совершенно беззащитными перед лицом коммунистической агрессии.
Любой мыслящий индивид — военнослужащий или гражданский человек — всегда понимал, что размещение американских войск имело целью вселить уверенность в наших друзей, поднять их мораль, экономическую и военную мощь с тем, чтобы они с помощью собственных войск могли удерживать жизненно важные регионы до прибытия американской помощи. С самого начала эта идея признавала главными факторами:
1. Обеспечение безопасности США от внезапных и разрушительных нападений.
2. Наличие в высшей степени мобильных воинских формирований.
3. Разработку комплексных планов быстрой мобилизации всей нашей военной мощи для обеспечения национальной безопасности (нашей и наших союзников)».
В ноябре 1953 г., выступая в совете национальной безопасности, президент Эйзенхауэр заявил: «Строго говоря, размещение американских дивизий в Европе вначале представляло собой крайнюю меру, не рассчитанную на неопределенное время. К сожалению, однако, европейские государства проявили медлительность в создании собственных вооруженных сил и теперь ожидают, что наши войска останутся в Европе неопределенное время». Президента поддержал комитет начальников штабов, который, судя по высказываниям последних, считал, что в Европе сконцентрировано слишком много американских войск, которые к тому же жестко привязаны к определенной местности. Эйзенхауэр воздержался от конкретных шагов, соответствующих его убеждениям только из-за опасений, что преждевременное сокращение американского воинского контингента отрицательно повлияет на усилия европейцев, направленные на воссоздание собственной обороноспособности.
С тех пор европейский вклад в НАТО существенно возрос, хотя он все еще не соответствует уровню экономической мощи Западной Европы, которая в состоянии взять на себя гораздо больше обязательств. Одним из главных положительных сдвигов является создание западногерманской армии. Это теперь самая значительная военная сила на главном фронте Западной Европы. Несмотря на то, что Франция, которая располагает в Западной Германии тремя дивизиями, официально покинула организацию Атлантического союза, она в последние годы спокойно координирует свои военные планы с НАТО. Это не только придает дополнительную глубину оборонительным линиям НАТО, но и усложняет советскому командованию военное планирование, поскольку не позволяет исключить вероятность того, что французские ядерные силы сыграют роль катализатора в эскалации обычного вооруженного конфликта до ядерной войны. В результате принятых мер советское превосходство на центральном фронте Европы сократилось с 3:1 в начале 50-х гг. до 3:2 — в наши дни.
Стремление командования НАТО использовать технические новшества в обычной войне и тем самым извлечь выгоду из превосходства Запада в научно-технической области позволило специалистам по планированию вносить коррективы в стратегические концепции, желательные с политической точки зрения. В начале 50-х гг. слабость НАТО в обычных вооружениях вынудила избрать стратегию отступления за Рейн, то есть, по существу, предполагалось оставить Западную Германию. В середине 60-х гг. стратегия НАТО приобрела черты «натянутого каната». Его обрыв мог привести к войне с применением тактического ядерного оружия, которая распространилась бы и на территорию государств восточного блока. В середине 70-х гг. Атлантический союз принял на вооружение стратегию «активной обороны», выдвинув передовой оборонительный рубеж непосредственно к границе между двумя противоположными блоками и сохраняя в резерве все тактические ядерные средства до прорыва советских обычных вооруженных сил. Для второй половины 80-х гг. НАТО рассматривает стратегию «битвы на земле и в воздухе», когда передовой оборонительный рубеж сохраняется на границе между Востоком и Западом, а особый упор делается на уничтожение вторых эшелонов противника на его собственной территории, прежде чем они достигнут линии фронта с помощью неядерных боевых средств, созданных на основе передовой техники.
И все же укрепление и модернизация вооруженных сил Советского Союза и Варшавского пакта, расположенных в Центральной Европе, пока обеспечивают Москве превосходство в обычных вооружениях. Это обстоятельство еще раз подчеркивает необходимость увеличения вклада западноевропейских стран в оборону Европы и важное, можно сказать, центральное значение убедительного американского ядерного сдерживания. Именно данный стратегический потенциал США — который может быть приведен в движение в результате нападения на американские войска, сосредоточенные на передовых рубежах в Западной Германии, или в результате односторонней французской ядерной эскалации — лишает советских военных специалистов уверенности в том, что войну в Европе можно выиграть на уровне обычных вооружений. До тех пор пока европейские члены НАТО не будут в состоянии создать достаточно мощные обычные вооруженные силы, способные остановить продвижение советских боевых порядков, американский стратегический потенциал сдерживания и дислоцированные на передовых рубежах, готовые к немедленным боевым действиям войска США будут оставаться важным элементом общих усилий Запада, нацеленных на предотвращение войны в Европе.
Конечно, некоторые европейцы будут утверждать, что любая передислокация американских воинских частей ослабит обороноспособность Западной Европы. В таком случае ответ может быть только один: европейцы сами должны делать больше для укрепления собственной безопасности. Но союзники могут предпринять и другие меры, уравновешивающие вывод американских войск. Новые технологические возможности позволяют расширить американо-европейское сотрудничество в укреплении обороны на уровне обычных вооружений. Эти принципиально новые средства ведения войны не только могут устранить беспокойство, вызванное предполагаемым сокращением американских сухопутных войск, но и обещают даже повысить европейскую безопасность.
Программа СОИ, например, открывает два возможных пути в данном направлении. Во-первых, НАТО может, опираясь на американо-европейское сотрудничество, создать систему обороны против тактических ракет (ATM) для защиты ключевых западноевропейских военных объектов, которые станут наиболее вероятными целями советского нападения. Проведенные в рамках СОИ исследования убеждают в реальной осуществимости системы ATM, а также в том, что совместная инициатива откроет промышленности Западной Европы доступ к новейшим технологиям. Такое сотрудничество устранит опасения, что программа СОИ отделит безопасность Европы от безопасности Америки. Во-вторых, НАТО может приспособить для использования в условиях обычной войны новейшую вычислительную технику, средства слежения и наведения на цель, а также передовые и экзотические технологии производства оружия, созданные в связи с работами по программе СОИ. Это даст возможность сделать огромный скачок в развитии способности обнаруживать и уничтожать без помощи ядерного оружия наступательные обычные войска и их тылы. Другими словами, мы на пороге технической революции в области средств ведения обычной войны. И если эта революция совпадает с необходимой — по стратегическим и геополитическим соображениям передислокацией американских воинских частей общего назначения, то она, возможно, смягчит вызванный перемещением психологический и политический шок.
В наиболее полном использовании возможностей надвигающейся революции как в стратегических, так и в обычных средствах обороны кровно заинтересованы и Америка, и НАТО. Это позволило бы ввести уже давно необходимые новшества в область, в которой Америка лидирует; это не создало бы угрозы для Советского Союза, но нейтрализовало бы самую большую угрозу со стороны Советов Западу, а именно военную угрозу. Это позволило бы провести геополитическую корректировку нашей глобальной стратегии с целью укрепления обороны там, где это необходимо, и приобретения большей политической гибкости там, где это особенно целесообразно.
Постепенное сокращение американских вооруженных сил примерно на 100 тыс. человек высвободит финансовые и людские ресурсы США, необходимые для обеспечения гибкости в выборе ответных мер на другие геополитические угрозы. Учитывая, что нужды в увеличении постоянного вооруженного контингента США на Дальнем Востоке нет, а переброска дополнительных воинских формирований в район Персидского залива с политической точки зрения вряд ли целесообразна, сэкономленные ресурсы следует направить по двум каналам: деньги нужно израсходовать на значительное расширение средств переброски вооруженных сил и вооружений по воздуху, а за счет высвободившегося военного персонала сформировать дополнительные легкопехотные дивизии СБР, предназначенные для решения боевых задач, не связанных с противодействием советскому тяжелому вооружению.
Переброска по воздуху — дорогое удовольствие, но необходимость в эффективных стратегических воздушных перевозках очевидна. Без них Соединенные Штаты окажутся в чрезвычайно невыгодном положении в периоды кризисов, которые, весьма вероятно, могут возникнуть в ближайшем будущем. Несмотря на принятые за последнее десятилетие меры, Соединенные Штаты все еще не обрели подлинной стратегической мобильности. Они не в состоянии быстро перебросить сколько-нибудь значительные вооруженные силы в районы вероятных кризисов, где на карту поставлены крупные американские интересы. Нынешняя программа повышения стратегической мобильности путем закупки 50 гигантских транспортных самолетов «С-5» вряд ли решит проблему. Производство более легких и универсальных, но и более дорогих самолетов «С-17» не предусмотрено до первой половины 90-х гг. Кроме того, ВВС предпочитают тратить деньги на усиление своей боеспособности и с меньшим энтузиазмом воспринимают расходы, связанные с обеспечением транспортом других родов войск. Но если средства на создание дополнительных возможностей для воздушных перевозок были бы заимствованы из ассигнований, выделенных на содержание американских формирований в Европе, которые пребывают здесь в силу сложившихся традиций и ради удобства европейцев, то перспективы обретения подлинной стратегической мобильности намного увеличились бы.
Одновременное увеличение числа легкопехотных дивизий также способствовало бы повышению стратегической мобильности. Оснащенные легким вооружением, эти формирования, насчитывающие в своих рядах около 10 тыс. человек, значительно компактнее механизированных дивизий, состоящих из 14—18 тыс. военнослужащих. На переброску легкопехотной дивизии требуется на 40% меньше транспортных средств, чем для перемещения механизированной дивизии. Созданные и обученные для ведения боевых операций в районах, где войска США не могут быть размещены постоянно, легкопехотные дивизии позволят Соединенным Штатам реагировать на враждебные выпады быстро и адекватно. Действия английской легкой пехоты в сражении за Фолклендские острова — с длительными маршами и боями на труднодоступной местности — наглядно продемонстрировали истинные возможности подобных формирований. Расширение нынешнего плана, с тем чтобы СБР включали пять легкопехотных дивизий, позволило бы Соединенным Штатам в случае массированного советского прорыва (например, в горные районы центрального Ирана или Пакистана) быстро принять ответные меры.
Более мощные СБР объединили бы в своем составе эти легкопехотные армейские дивизии, авиадесантные войска, а также корпус морской пехоты. С их помощью Соединенные Штаты смогли бы отстаивать и подкреплять силой собственные интересы даже там, где они не могут разместить свои войска на постоянной основе. Это явилось бы достойным стратегическим и политическим ответом на изменившиеся геополитические условия. Европа уже перестала быть главным местом советско-американского соперничества, и критические ситуации могут скоро возникнуть в регионах, где Соединенные Штаты слабы, а дружественные режимы нестабильны.
Поделиться книгой: