Гибсон находясь в наблюдательной галерее пытался определить, сколько Плеяд[11] можно разглядеть невооруженным глазом, когда что-то прошелестело мимо его уха. В стекло иллюминатора со звуком «чвак» врезалась и повисла, вибрируя, стрела. На первый взгляд все выглядело именно так, и на мгновение Гибсону показалось, что индейцы снова вышли на тропу войны. Затем он увидел, что наконечник заменила большая резиновая присоска, а сразу за перьями тянулась вдаль длинная тонкая нить. На самом конце нити был доктор. — Роберт Скотт, доктор медицины, быстро тащился по нити, как энергичный паук.
Гибсон все еще сочинял какое-то подобающее случаю едкое замечание, но доктор, как обычно, опередил:
— Тебе не кажется, что это мило? — Радиус действия двадцать метров, а весит всего полкило, я собираюсь запатентовать его, как только вернусь на Землю.
— А что это? — сказал Гибсон тоном смирения.
— Боже мой, неужели не понимаешь? Предположим, ты хочешь попасть из одного места в другое внутри космической станции в условиях невесомости. Все, что тебе нужно сделать, это выстрелить в любую плоскую поверхность рядом с местом назначения и смотать шнур. Якорь идеальный , пока ты его не отлепишь.
— А что плохого в обычном способе передвижения?
— Когда ты пробудешь в космосе столько же времени, сколько и я, — самодовольно сказал Скотт, — ты это поймешь. На таком корабле, как этот, можно ухватиться за множество поручней. Но предположим, что тебе нужно к глухой стене на другой стороне помещения, ты запускаешь себя в воздух с того места, где стоишь, и что же происходит? Ну, ты должен как-то остановить свое падение, обычно руками, если только не можешь повернуться по дороге и выпятить зад. Кстати, знаешь ли ты самую распространенную жалобу, с которой приходится иметь дело космическому врачу? Это вывихнутые запястья. В любом случае, когда ты доберешься до своей цели, то отскочишь назад, если только не сможешь ухватиться за что-нибудь. Можешь даже застрять в воздухе. У меня это однажды случилось на Третьей Космической, в одном из больших ангаров. Ближайшая стена была в пятнадцати метрах, и я не мог до нее добраться.
— А ты не мог бы плюнуть в противоположную сторону? — серьезно произнес Гибсон. — Думаю, это был единственный выход из создавшегося положения.
— Попробуй когда-нибудь и увидишь, как далеко это тебя заведет. К тому же, это не гигиенично. Знаешь, что мне пришлось сделать? Да было дело, попал в очень неловкое, неприличное положение. На мне кроме шорт и жилета ничего не было, я прикинул — это составляло примерно сотую часть моей массы. Если бы я отбросил их со скоростью тридцать метров в секунду, то добрался бы до стены меньше чем за минуту[12].
— И ты это сделал?
— Да. Но как раз в тот момент директор показывал жене станцию, так что теперь ты знаешь, почему я растрачиваю жизнь на этой старой развалюхе, болтаясь от порта к порту, а не заведую хирургическим отделением Станции.
— По-моему, ты упустил свое призвание, — восхищенно сказал Гибсон. — Тебе следовало заниматься моим делом.
— По-моему, ты мне не веришь, — горько пожаловался Скотт.
— Это еще мягко сказано. Давайте посмотрим на твою игрушку.
Это был модифицированный пневматический пистолет с подпружиненной катушкой нейлоновой нити, прикрепленной к прикладу.
— Это выглядит как…
— Если ты скажешь, что похоже на лазерный пистолет, я засвидетельствую, что вы все инфицированы. — Три человека уже так пошутили.
— Тогда хорошо, что ты меня прервал, — сказал Гибсон, возвращая оружие гордому изобретателю. — Кстати, как поживает Оуэн? Он уже установил контакт с перехватчиком?
— Нет, и похоже, не собирается. Мак говорит, что ракета пройдет примерно в ста сорока пяти тысячах километров от нас — конечно, вне зоны досягаемости. Это чертовски обидно, кораблей на Марс не будет еще несколько месяцев, вот почему они так стремились нас поймать.
— Оуэн — странная птица, правда? — сказал Гибсон с некоторой непоследовательностью.
— О, он не так уж плох, когда узнаешь поближе. Это абсолютно неправда, что якобы он отравил свою жену. Она спилась до смерти по собственной воле, — ответил Скотт с удовольствием.
Доктор философии Оуэн Брэдли, как и все на борту «Ареса», относился к своей работе со страстной серьезностью, как бы ни старался шутить по этому поводу. В течение последних двенадцати часов он почти не выходил из узла связи, надеясь услышать, что ракета принимает его сигналы, и начинает двигаться к «Аресу», хотя вероятность этого была крайне мала. Надежная дальность радара в двадцать тысяч километров была совершенно недостаточна. Брэдли набрал номер астрогаторской:
— Какие новости, Мак?
Маккей отозвался сразу же:
— Она подойдет ближе, но не намного. Я только что взял пеленг и прикинул ошибки. Сейчас она в ста пятидесяти тысячах километров отсюда и движется почти параллельным курсом. Наименьшее расстояние — сто сорок четыре тысячи, будет через три часа. Итак, судя по последим данным, мы теряем ракету.
— Боюсь, что так оно и есть, — проворчал Брэдли, — но посмотрим. Я собираюсь спуститься в мастерскую.
— А зачем тебе это?
— Чтобы сварганить ракету на одного человека и отправиться за этой проклятой штукой, конечно. В каком-нибудь из рассказов Мартина это заняло бы не больше получаса. Спускайся и помоги мне.
Маккей был ближе к экватору корабля, чем Брэдли, следовательно, он добрался до мастерской на Южном полюсе первым и ждал в полном недоумении. Брэдли прибыл, увешанный отрезками коаксиального кабеля, прихваченного им из складов. Он коротко изложил свой план.
— Нужно было сделать это раньше, но ведь это довольно хлопотно, и я до последнего надеялся на лучшее. Наш радиомаяк излучает во всех направлениях, я же собираюсь соорудить направленную антенну и выжать всю энергию, которая у нас осталась.
Он достал грубый набросок антенны и быстро объяснил его Маккею: — Это диполь — главный излучатель , а остальное — направляющие и отражатели. Антиквариат, но легко сделать, и это должно сработать. Если тебе понадобится помощь позвони Хилтону. Сколько времени это займет?
Маккей, ко всем его остальных достоинствам, обладал, что называется, «золотыми» руками. Он взглянул на рисунки и материалы, которые притащил Бредли:
— Около часа. — А ты куда направляешься?
— Я должен выйти и отсоединить питание от маяка. Когда все будет готово, принеси к воздушному шлюзу, хорошо?
Маккей мало что понимал в радио, но достаточно ясно понимал, что пытался сделать Брэдли, — многократно увеличить дальность действия маяка.
Примерно через час Гибсон встретил Маккея, спешащего с хлипкой конструкцией из параллельных проводников, разделенных пластиковыми стержнями. Он изумился и в изумлении последовал за Маккеем к шлюзу, где уже нетерпеливо ждал Брэдли в своем громоздком скафандре с открытым шлемом:
— Какая звезда ближе всего к «Марк III»?
Маккей быстро стал размышлять:
— Нигде у эклиптики его нет… последние цифры, которые я получил, были… давайте посмотрим… склонение пятнадцать с чем-то на север, правое восхождение примерно на четырнадцать часов… Наверное, так оно и будет — никак не могу все запомнить! — где-то в Волопасе[13]. О да, — это будет недалеко от Арктура: не более чем в десяти градусах примерно. Через минуту у меня будут точные цифры.
— Для начала этого вполне достаточно. Так или иначе, я буду вращать лучом. А радиорубка, кто там сейчас?
— Шкипер и Фред. Я им позвонил, и они уже находятся у пульта. Я буду поддерживать с тобой связь из астрогаторской.
Брэдли захлопнул шлем и исчез в воздушном шлюзе. Гибсон смотрел ему вслед с некоторой завистью. Ему всегда хотелось надеть скафандр, но, когда он поднимал этот вопрос, Норден отговаривался: это строго запрещено правилами. Мол скафандры — это очень сложные механизмы, и за ошибку ему придется заплатить адские деньги а, возможны и похороны при довольно необычных обстоятельствах.
Брэдли не терял времени даром, любуясь звездами, как только выбрался наружу. Он медленно летел над блестящей поверхностью корпуса, пользуясь своими реактивными двигателями, пока не добрался до секции обшивки, которую уже снял. Под слепящим солнечным светом лежала сеть кабелей, один из них уже был перерезан. Быстро установил временную перемычку, печально качая головой из-за ужасного несоответствия, которое, несомненно, отразит половину мощности обратно в передатчик. Затем он нашел Арктур и направил луч на него. Поводив им некоторое время, он, с надеждой, включил радио в скафандре:
— Есть успехи?
Из динамика донесся унылый голос Маккея:
— Нет никаких. Я переключаю тебя на узел связи.
Норден подтвердил эту новость:
— Из поступающего сигнала ясно, что он еще не опознал нас.
Брэдли был ошеломлен. Он был совершенно уверен в успехе, ведь дальность действия маяка должна была увеличиться в этом направлении в десять раз. Поводил лучом еще несколько минут, потом бросил. Он уже представил себе маленькую ракету с ее странным, но драгоценным грузом, бесшумно выскользнувшую из его рук и устремившуюся к границам Солнечной системы — и дальше. Снова позвонил Маккею: — Послушай, Мак, я хочу, чтобы ты еще раз проверил координаты, а потом сам вышел сюда и посигналил. А я буду лечить передатчик.
Когда Маккей сменил его, Брэдли поспешил обратно на свой пост. Гибсон и остальные члены экипажа мрачно собрались вокруг монитора, из которого с невыносимым безразличием доносился непрерывный свист далекой ракеты.
От его обычно плавных, кошачьих движений мало что осталось, Брэдли дюжинами вытаскивал схемы и врывался в коммуникационную сеть. Ему потребовалось всего лишь мгновение, чтобы впаять пару проводов в сердце передатчика. Работая, он засыпал Хилтона целой серией вопросов:
— Что знаешь об этих ракетах-перехватчиках? Как долго он должен принимать наш сигнал, чтобы повернуть к нам?
— Это зависит, от его относительной скорости и ряда других факторов. В данном случае, поскольку он идет с малым ускорением, я бы сказал, добрых десять минут.
— И после поворота все будет в порядке, даже если наш маяк выйдет из строя?
— Да. Как только носитель направится к нам, сигнал будет не нужен. Но придется опять посигналить, когда он подойдет.
— Сколько времени ему понадобится, чтобы добраться сюда?
— Пару дней, а может, и меньше. А что ты сейчас пробуешь?
— Усилители мощности этого передатчика работают на семьсот пятьдесят вольт. Я беру тысячу вольт от другого источника питания, вот и все. Это будет короткая и веселая жизнь, пока выдержит входной блок, но мы удвоим или утроим сигнал.
Он включил рацию и вызвал Маккея, который, не зная, что передатчик был выключен уже некоторое время, все еще держал антенну направленной на Арктур, словно бронированный Вильгельм Телль, целящийся из арбалета.
— Привет, Мак, как ты там?
— Я практически окоченел, — с достоинством ответил Маккей — Долго еще…
— Сейчас, сейчас. Минуточку.
Брэдли щелкнул выключателем. Гибсон, ожидавший, что вот-вот полетят искры, был разочарован. Все выглядело спокойно, но Брэдли, глянув на показания приборов, свирепо прикусил губу.
Радиоволнам понадобилось бы всего полсекунды, чтобы перекинуть мостик к этой крошечной, далекой ракете с ее автоматическими механизмами, которые навсегда останутся безжизненными если только этот сигнал не достигнет их. Прошло полсекунды, потом еще одна. Но из динамика все еще доносился сводящий с ума свист гетеродина. А потом вдруг все прекратилось. Целую вечность стояла абсолютная тишина. В ста пятидесяти тысячах километров отсюда робот исследовал новое явление. Ему потребовалось около пяти секунд, чтобы принять решение — и несущая волна снова прорвалась, но теперь модулированная в бесконечную цепочку «бип-бип-бип».
Брэдли притушил энтузиазм в рубке:
— Рано радоваться. — Сигнал должен поступать в течение десяти минут, прежде чем сможет завершиться изменение курса.— Он с тревогой смотрел на приборы и гадал, на сколько хватит этой схемы.
Входной блок продержался семь минут, но у Брэдли уже был готов запасной, и через двадцать секунд он снова был в эфире. Запаска еще работала, когда волна «Марк III» снова изменила свою модуляцию, и, со вздохом облегчения щелкнув клавишей, Брэдли перестал истязать передатчик.
— Можешь возвращаться, Мак, — сказал он в микрофон. — Мы сделали это.
— Слава богу, что это так. У меня чуть не случился солнечный удар и окостенение суставов, пока я разыгрывал здесь Купидона.
— Когда вы закончите праздновать, — пожаловался Гибсон, который был заинтересованным, но озадаченным зрителем, — кто-нибудь в нескольких коротких, понятных фразах раскроет суть этого фокуса?
— Перегрузив передатчик…
—Это все ясно, но почему ты его выключил?
— Механизм управления ракетой сделал свое дело, — начал Брэдли с видом профессора философии, беседующего с умственно отсталым ребенком. — По характеру сигнала стало понятно, что «Марк III» обнаружил нашу волну и что происходит перенастройка его полетной программы. Это заняло несколько минут, а когда он закончил, то послал нам второй сигнал. Через пару дней подойдет поближе, тогда я снова включу маяк и будем готовиться к стыковке.
В дальнем конце комнаты послышалось тихое покашливание.
— Мне неприятно напоминать вам об этом, сэр… — начал Джимми.
Норден рассмеялся.
— О'кей — я выдам приз. Вот ключи — шкафчик 26. Что ты собираешься делать с этой бутылкой виски?
— Я подумывал вернуть его доктору Маккею.
— Верно, — сказал Скотт, серьезно глядя на Джимми, — этот момент требует всеобщего торжества, а заодно и тоста…
Но Джимми не остановился, чтобы дослушать. Он торопился забрать свою добычу.
Глава 5.
— Час назад у нас был только один пассажир, — сказал доктор Скотт, осторожно пропуская длинный металлический ящик через шлюз. — Теперь у нас их несколько миллиардов.
— Как ты думаешь, как они выдержали это путешествие? — спросил Гибсон.
— Термостаты, похоже, работали хорошо, так что с ними все должно быть в порядке. Я перенесу их в те культуры, которые у меня есть, и тогда они будут вполне счастливы до самого Марса, обжираясь всем что угодно их маленьким душам.
Короткая, белого цвета ракета находилась рядом с воздушным шлюзом, швартовные троса отходили от нее, как щупальца какого-то глубоководного существа. Когда ракета была остановлена на расстоянии нескольких километров с помощью радиооборудования, ее окончательный захват был произведен гораздо менее изощренными методами. Хилтон и Брэдли выбрались наружу с тросами и застропили ее. Затем электрические лебедки «Ареса» подтянули ее вплотную.
— А что теперь будет с перехватчиком? — Обратился Гибсон к капитану Нордену, тоже наблюдающему за происходящим.
— Мы заберем двигатель и блок управления, а остальное оставим в космосе. Тащить все это на Марс невыгодно. Так что пока снова не начнем ускоряться, у нас будет своя маленькая луна.
— Как собака из рассказа Жюля Верна.
— Что, «Из пушки на Луну»? Попробовал, но не смог осилить. Нет ничего мертвее вчерашней научной фантастики, а Верн принадлежит позавчерашнему дню.
Гибсон посчитал необходимым защищать свою профессию.
— Значит, ты не считаешь, что научная фантастика может иметь постоянную литературную ценность?
— Она может представлять интерес для современников, но для следующего поколения она всегда должна казаться причудливой и архаичной. Если говорить, например, о книгах про космические путешествия…
— Продолжай, продолжай, не бойся меня обидеть. Если боялся, конечно.
Нордену явно нравилась эта тема, что нисколько не удивило Гибсона. Он воспринял бы как должное даже если кто-то из экипажа вдруг оказался экспертом по вопросу лесовосстановления, санскриту или биметаллизму. Что уж говорить о научной фантастике широко, иногда до смешного, популярной среди астронавтов.
— Очень хорошо, — сказал Норден. — Давайте посмотрим, как все происходило. Вплоть до 1960-х, а может быть, и до 1970-х годов писались рассказы о полетах на Луну. Теперь они все совершенно нечитабельны. Когда Луна была освоена, можно было спокойно писать о Марсе и Венере. Теперь эти истории тоже мертвы, никто не читает их, кроме как для того, чтобы посмеяться. Я полагаю, что только дальние планеты будут хорошим вложением для следующего поколения.
— Но тема космических путешествий по-прежнему так же популярна, как и прежде.
— Да, но это уже не научная фантастика. Это либо чистые факты — то, что ты сейчас посылаешь на Землю, — либо чистая фантазия. Эти истории о Дальнем Космосе, — по-моему, в большинстве из них кроме сказок ничего нет.
Норден говорил очень серьезно, но в его глазах мелькал озорной огонек.
— Ты ошибаешься, — сказал Гибсон. — Во-первых, люди, много людей, все еще читают рассказы Уэллса, хотя им больше сто лет. И во-вторых, чтобы перейти от возвышенного к смешному, они все еще читают мои ранние книги, такие как «Марсианская пыль», хотя факты догнали их и оставили далеко позади.