Помоги проекту - поделись книгой:
— Просто Уэллс писал «настоящую» литературу, — ответил Норден, — но кроме того, какие из его произведений пользуются наибольшей популярностью? Романы вроде «Киппс» и «Мистер Полли». А его фантастику вообще читают вопреки безнадежно устаревшим пророчествам, а не из-за них. Только «Машина времени» все еще популярна, просто потому, что устремлена так далеко в будущее, и это лучшее из написанного Уэллсом.
Последовала пауза. Гибсон подумал: Норден собирается разобрать «И во-вторых».
Наконец Норден продолжил:
— А когда ты написал «Марсианскую пыль»?
Гибсон быстро произвел в уме подсчеты.
— В 73-м или 74-м.
— Я и не знал, что так давно. Но это частично все объясняет. Космические путешествия тогда только начинались, и все ими интересовались. У тебя было имя в фантастике, и «Марсианская пыль» очень хорошо поймала восходящую волну этого интереса.
— Это только объясняет, почему она тогда продавалась. Но не отвечает на другой вопрос. — Она все еще довольно популярна, и я думаю, что марсианская колония сделала несколько копий, несмотря на описания Марса, который никогда не существовал вне моего воображения.
— Я объясняю это блестящей рекламой твоего издателя, твоим имиджем, который ты сумел сохранить в глазах общественности, и — вполне возможно — тем фактом, что это лучшая вещь, которую ты когда-либо написал. Более того, как сказал бы Мак, ей удалось запечатлеть дух 70-х годов, это придает ей сейчас особую ценность.
— Хм, — сказал Гибсон, обдумывая ситуацию.
Некоторое время он молчал, потом его лицо расплылось в улыбке, и он начал смеяться.
— Ну, поделись своей шуткой. Что тут смешного?
— Мне стало интересно, что бы подумал Герберт Уэллс, если бы узнал, что в один прекрасный день двое мужчин будут обсуждать его рассказы на полпути между Землей и Марсом.
— Не преувеличивай, — усмехнулся Норден. — Пока что мы прошли только треть пути.
Было уже далеко за полночь, когда Гибсон внезапно очнулся от сна без сновидений. Его потревожил шум похожий на далекий взрыв, где-то далеко в недрах корабля. Сел в темноте, натянув широкие эластичные ленты, удерживающие его на кровати. В иллюминаторе виднелся лишь слабый отблеск звездного света, потому что его каюта находилась на ночной стороне лайнера. Он слушал, приоткрыв рот, задерживая дыхание, чтобы уловить самый слабый шепот.
Ночью «Арес» издавал много звуков, и Гибсон различал их все. Корабль был жив, а молчание означало бы смерть всех, кто находился на борту. Ободряюще звучало неспешное дыхание воздушных насосов, приводящих в движение искусственные пассаты этой крошечной планеты. На этом слабом, но непрерывном фоне слышались другие — прерывистые звуки: редкое «жужжание» моторов, выполняющих какую-то таинственную, автоматическую задачу, «тиканье», через каждые тридцать секунд, электрических часов, а иногда звук воды водопроводной системы. Конечно, ничто из этого не могло разбудить его, потому что они были так же хорошо знакомы, как биение его собственного сердца.
Все еще наполовину проснувшись, Гибсон приник к двери и некоторое время прослушивал коридор. Все было совершенно спокойно, видимо он был единственным проснувшимся. Какое-то мгновение он раздумывал, не позвонить ли Нордену, но потом передумал. Может быть, ему что-нибудь приснилось, а может быть, шум был вызван каким-то оборудованием, которое раньше не работало и вдруг включилось.
Он уже лежал в постели, когда ему вдруг пришла в голову мысль. Неужели шум был далеко? Таково было его первое впечатление, но ведь шуметь могло и рядом. В любом случае это не имело значения. Гибсон обладал полной и трогательной верой в приборы корабля. Если бы что-то действительно пошло не так, автоматическая сигнализация предупредила бы всех. Она была испытана несколько раз и ее было достаточно, чтобы пробудить мертвых. Он заснул, уверенный, что его покой охраняют с неослабевающей бдительностью.
Он был совершенно не прав, хотя ему и не суждено было узнать об этом, и к утру он уже забыл обо всем случившемся.
Камера вылетела из потрясенного Зала Совета, следуя за похоронным кортежем вверх по бесконечно вьющейся лестнице, а затем на продуваемые ветром зубчатые стены над морем. Музыка рыдала в тишине, на мгновение камера запечатлела скорбные фигуры с их трагической ношей на фоне заходящего солнца, неподвижные, — на крепостных валах Элисинора.[14]
— Спокойной ночи, милый принц…
Действие закончилось.
Внезапно в крошечном театре зажегся свет, и до датского государства оказалось четыре столетия и пятьдесят миллионов километров. Неохотно Гибсон заставил себя собраться с мыслями. Вернувшись в настоящее, он вырвался на свободу от магии, которая держала его в плену. Интересно, подумал он, как отнесся бы Шекспир к этому толкованию, которое так же не тронуто временем, как и еще более древнее великолепие бессмертной поэзии? А главное, как бы отнесся к этому фантастическому театру с его хрупкими опорами, с его решетчатыми сиденьями, опасно парящими в воздухе?
— Очень жаль, — сказал доктор Скотт, когда публика из шести человек очутилась в коридоре, — что у нас никогда не будет такой прекрасной коллекции фильмов, как сейчас. Эта партия предназначена для Центральной марсианской библиотеки, и мы не сможем ее прикарманить.
— А что на очереди? — спросил Гибсон.
— Мы еще не решили. Это или современный мюзикл, или мы можем продолжить классику и поставить «Унесенные ветром».
— Мой дедушка всегда был в восторге от «Унесенных ветром», и я хотел бы посмотреть, поскольку у нас есть такая возможность, — попросил Джимми Спенсер.
— Очень хорошо, — ответил Скотт. — Я передам это дело в «Комитет по развлечениям» и посмотрю, можно ли это устроить.
Поскольку этот комитет состоял из Скотта и никого другого, эти переговоры, по-видимому, должны были быть успешными.
Норден, погруженный в свои мысли с самого окончания фильма, обратился к Гибсону:
— Кстати, Мартин, помнишь, как ты уговаривал меня отпустить тебя в скафандре?
— Да. Вы сказали, что это строго против правил.
Норден слегка смутился, что было в общем-то ему не свойственно:
— Ну, в каком-то смысле да, но это не обычный рейс, и практически ты не пассажир. Я думаю, что мы все-таки можем это провернуть.
Гибсон был в восторге. Он всегда задавался вопросом, каково это в скафандре стоять в пустоте, окруженному звездами. Ему даже не пришло в голову спросить Нордена, почему тот передумал, и за это Норден был ему очень благодарен.
Проблема назревала уже неделю. Каждое утро в комнате Нордена происходил небольшой ритуал, когда Хилтон приходил с ежедневным отчетом по техническому обслуживанию, подводя итоги работы корабля, всех его многочисленных машин за последние двадцать четыре часа. Обычно там не было ничего важного, и Норден просто подписывал отчеты и заносил их в бортовой журнал. Но не так было эту неделю.
— Послушай, Джонни, — сказал Хилтон (он был единственным, кто называл Нордена по имени, для остальной команды тот всегда был «шкипером»). — В цистернах с воздухом падение давления практически постоянно, примерно через десять дней мы выйдем за пределы допустимого, теперь это совершенно ясно.
— Черт побери! Надо что-то предпринять. А может дотянем до конца рейса?
— Боюсь, что не можем ждать, записи будут переданы комиссии по космической безопасности, когда мы вернемся домой, и какая-нибудь нервная старуха обязательно начнет кричать, если запас воздуха в цистернах будет меньше аварийного.
— Как ты думаешь, где беда?
— В корпусе, почти наверняка.
— Эта та утечка у Северного полюса?
— Сомневаюсь, это что-то другое. Я думаю, что в корпусе приличная дыра.
Норден выглядел раздраженным. Пробоины из-за метеоритной пыли случались два-три раза в год на кораблях такого размера. Обычно им позволяли накапливаться до определенного предела, но эта оказалась слишком большой, чтобы ее можно было игнорировать.
— Сколько времени потребуется, чтобы найти утечку?
— В том-то и беда, — в голосе Нордена было недовольство. — У нас только один течеискатель и пятьдесят тысяч квадратных метров корпуса[15]. Возможно, потребуется пара дней, чтобы все проверить. Вот, если бы это была просто хорошая большая дыра, автоматы моментом бы ее обнаружили.
— Я очень рад, что этого не произошло! — ухмыльнулся Норден. — Это потребовало бы некоторых объяснений!
Джимми Спенсер, который, как обычно, получил работу, которую никто другой не хотел делать, нашел пробоину три дня спустя, после того как всего лишь дюжину раз облетел корабль снаружи. Маленький кратер был едва виден глазу, но сверхчувствительный течеискатель зафиксировал тот факт, что вакуум вблизи этой части корпуса был не таким полным, как следовало бы. Джимми пометил это место мелом и вернулся в шлюз. Норден откопал план корабля и определил положение отверстия по донесению Джимми. Затем он тихонько присвистнул, и его брови поползли к потолку.
— Джимми, — сказал он, — а Мистер Гибсон знает, чем ты занимался?
— Нет, — ответил Джимми. — Он так занят астронавтикой, а это довольно сложная работа для него, чтобы обращать внимание…
— Ну ладно, ладно! Ты не знаешь, кто-нибудь рассказал ему об утечке?
— Я не знаю, мы об этом с ним не говорили.
— Ну, тогда слушай внимательно. Эта проклятая дырка находится прямо посередине стены его каюты, и если ты хоть словом обмолвишься ему, я с тебя шкуру спущу. Понял?
— Да, — выдохнул Джимми и поспешно смылся.
— И что теперь? — сказал Хилтон тоном смирения.
— Мы должны куда-нибудь спрятать Мартина и как можно быстрее заделать дыру.
— Забавно, что он ничего не заметил, ведь шум был приличный.
— Вероятно, в это время его не было. Но как он не замечает, ведь воздушный поток должен быть довольно значительным.
— Принимает за усиленную работу вентиляции. Но в любом случае, к чему вся эта суета? Почему бы не объяснить все Мартину? Зачем вся эта мелодрама?
— Как зачем? Предположим, Мартин скажет своей публике, — «метеорит 12-й величины пробил дыру в корабле», а затем продолжит — «подобные вещи происходят каждый второй рейс». Кто из его читателей поймет не только то, что это не настоящая опасность, но и то, что мы обычно даже не заморачиваемся, когда это происходит? Я предвижу реакцию народа: «да был маленький, но ведь он мог бы быть и большим». — Общественность никогда не доверяла статистике. И разве ты не видишь заголовки: «Арес продырявлен метеоритом!» — Это будет плохой рекламой полетов!
— Тогда почему бы просто не попросить Мартина промолчать?
— Это было бы нечестно по отношению к бедняге. У него уже несколько недель нет новостей для сообщений. Будет лучше оставить его в неведении.
— О'кей, — вздохнул Хилтон. — Это твоя идея. Не вини меня, если результат будет не таким, как ты ожидаешь.
— Все получится. У меня есть четкий план действий.
— Мне наплевать, что он водонепроницаем. Он герметичен?
Всю жизнь Гибсон увлекался техникой, и скафандр пополнил коллекцию механизмов, которые он исследовал и освоил.
Брэдли провел подробный инструктаж, убедился в том, что Гибсон правильно все понял, но решил отправиться вместе с ним в космос — проследить, чтобы не заблудился.
У скафандров на «Аресе» ног не было, человек там просто сидел. Это было достаточно разумно, так как они использовались в условиях нулевой гравитации, а не для прогулок по планетам. Отсутствие гибких ножных соединений значительно упрощало конструкцию скафандров, которые представляли собой не что иное, как прозрачные цилиндры, с шарнирными руками-манипуляторами. На поверхности виднелись таинственные впадины и выпуклости, связанные с кондиционированием воздуха, радио, терморегуляцией и маломощной двигательной установкой. Внутри было довольно просторно можно даже было перекусить без лишней акробатики.
Брэдли провел в воздушном шлюзе почти час, проверяя, освоил ли Гибсон все основные элементы управления. Гибсон оценил его скрупулезность, но начал проявлять некоторое нетерпение — объяснениям не было видно ни конца ни края. В конце концов он взбунтовался, когда Брэдли начал объяснять ему управление унитазом скафандра.
— Черт возьми! — но мы же не собираемся так долго торчать снаружи!
Брэдли усмехнулся:
— Ты удивишься, — мрачно сказал он, — как много людей совершают эту ошибку.
Он открыл шкаф в стене шлюза и достал оттуда две катушки лески, похожие на рыбацкие. Они прочно закреплялись в креплениях скафандров:
— Мера предосторожности номер один, — спасательный трос, привязывающий тебя к кораблю. Правила созданы для того, чтобы их нарушать, но только не это. Для двойной страховки, я свяжу нас с тобой еще десятиметровым шнуром. Теперь мы готовы подняться на Маттерхорн[16].
Наружная дверь скользнула в сторону. Гибсон почувствовал, как остатки воздуха устремились к выходу, потянув его за собой, этого слабого импульса оказалось достаточно и он медленно поплыл к звездам. Медлительность движения и абсолютная тишина, вместе взятые, делали этот момент глубоко впечатляющим. «Арес» удалялся за ним с пугающей неизбежностью. Он погружался в космос (наконец-то), его единственная связь с безопасностью, эта тонкая нить, разматывалась рядом. И все же это переживание, хотя и такое новое, пробудило в его сознании слабые отголоски знакомого чувства.
Должно быть его мозг работал с необычайной быстротой, потому что он почти сразу вспомнил параллель. Это было похоже на тот момент в его детстве — момент, он мог бы поклясться, прочно забытый, когда его учили плавать, бросив в воду. Он вновь с головой окунулся в новую и неизвестную стихию.
Шнур, связывающий его с Брэдли, дернулся. Он уже почти забыл о своем спутнике. Тот, удаляясь от корабля, тянул Гибсона за собой, маленькие газовые струи виднелись у основания его скафандра.
Гибсон вздрогнул, когда металлический голос из динамика его скафандра, нарушил тишину:
— Не включай свои реактивные двигатели, без моей команды. Мы не должны слишком разгоняться, и не должны перепутать лески.
— Хорошо, — ответил Гибсон, раздраженный вторжением в его личную жизнь.
Корабль был уже в нескольких сотнях метров и быстро уменьшался.
— Сколько у нас лески? — с тревогой спросил Гибсон. Ответа не последовало, и на мгновение его охватила легкая паника, прежде чем он вспомнил, что нужно нажать кнопку «передача».
— Около километра, — ответил Брэдли при повторном вопросе. — Этого достаточно, чтобы чувствовать себя хорошо и независимо.
— Предположим, порвется? — спросил Гибсон, только наполовину шутя.
— Нет, леска может выдержать весь твой вес там, на Земле. Но в любом случае мы легко вернемся, у нас реактивные двигатели.
— А если закончится топливо?
— Очень веселый разговор. Нечего сказать. Я не могу себе представить, чтобы это произошло — три последовательные сбоя. Ведь есть еще запасная двигательная установка — и предупреждающие индикаторы в скафандре, которые дают вам знать задолго до того, как главный бак опустеет.
— Но только предположим, — настаивал Гибсон.
— В таком случае единственное, что можно сделать, — это включить сигнальный маяк скафандра и ждать, пока кто-нибудь не выйдет и не заберет тебя обратно. И я сомневаюсь, что они будут спешить, в таком случае. Разиня и ротозей, который попадет в такую переделку, ведь это надо очень постараться, не получит особого сочувствия.
Рывок — закончилась леска. Брэдли погасил инерцию своей установкой.
— Далеко мы забрались, — тихо сказал он.
Гибсону потребовалось несколько секунд, чтобы найти «Арес». Они находились на ночной стороне корабля, тот был почти полностью в тени; две сферы виднелись тонкими, далекими полумесяцами, и, если решить что расстояние до них миллион километров, их легко можно было принять за Землю и Луну.
Никакого реального ощущения присутствия корабля не было, он слишком мал и хрупок, чтобы быть надежным убежищем. — Наконец Гибсон остался наедине со звездами.
Он был благодарен Брэдли за молчание, возможно и тот столь же ошеломлен великолепной торжественностью момента. Звезды такие яркие и многочисленные. Поначалу Гибсон не мог найти даже самых знакомых созвездий. Затем нашел Марс, самый яркий объект на небе рядом с Солнцем, и таким образом определил плоскость эклиптики. Очень осторожными всплесками газовых струй, он развернул скафандр так, что его голова указала на Полярную звезду. Звездная картина снова стала узнаваемой.
Поделиться книгой: