Помоги проекту - поделись книгой:
Такой порядок вещей вполне мог понравиться Дракуле, который видел, что его отец занимает в Валахии совсем другое положение — он вынужден советоваться с боярами, зависит от могущественных соседей и все время должен защищать свою жизнь и власть. Позже он попытается изменить ситуацию, но возьмет за образец не столько турецкие порядки, сколько собственные представления о справедливости, далекие от привычных нам.
На востоке Европы опять назревали грозные события. В сентябре 1443 года неукротимый Янош Хуньяди, прозванный «белым рыцарем христианства», вторгся далеко вглубь османских владений, ведя с собой воинов валашского князя Басараба II и свергнутого турками сербского деспота Георгия Бранковича. К концу года Хуньяди дошел с боями до Балкан, занял Ниш и Софию и восстановил на время независимость Сербии. Одновременно против турок восстал албанский правитель Георгий Кастриоти Скандербег, в свое время тоже заключенный в Эгригёзе. Став в неволе мусульманином, он вернулся дома к христианской вере предков и раз за разом бил османские армии в неприступных горах своей родины.
Под угрозой потери европейских владений султан предложил своим врагам заключить мир, а заодно решил восстановить контроль над Валахией. В феврале 1444 года он велел освободить Влада и пригласил его во дворец: «Султан сказал ему, что хочет жить в мире и согласии, если Влад Дракул письменно пообещает не идти войной ни против него, ни против его подданных. Тогда он обещает вернуть его живым и здоровым на родину. А если и пойдет на него войной, то поможет после возместить все утраты. Князь Валахии, которого он в течение четырех лет (на самом деле меньше двух. —
В апреле в Буде собрался сейм венгерских феодалов, проголосовавший за войну с турками. Однако король Владислав неожиданно для многих выступил за мир — к этому его склоняли поляки и трансильванские саксы, заинтересованные в торговле с Востоком. К тому же ему по-прежнему угрожал Фридрих III, претендовавший на венгерскую корону. 24 апреля венгеро-сербская делегация отправилась в Эдирне, где после долгих торгов заключила в июне мирный договор с Мурадом II. Тогда же по настоянию султана венгры уладили отношения с Владом Дракулом, о чем тоже сказано в договоре: «С Владом, воеводой Валахии, будет заключен мир на таких условиях: упомянутый воевода Влад, во-первых, даст обычную дань, во-вторых, будет служить нам, но не обязан будет, как прежде, лично являться к нашему двору. Таким образом, в знак любви к Вашему величеству мы принимаем то, что он более не будет приходить к нашему двору, но взамен должен послать нам залог и возвращать наших подданных, которые убегут на его землю, а мы обязуемся делать то же самое с его подданными»[18].
Есть версия, что залогом, о котором сказано в договоре, и были принцы Влад и Раду — таким образом, их пребывание в Эгригёзе началось не в 1442 году, а на два года позже. Но тогда непонятно, где находились дети до этого: они не могли жить ни в Валахии, ни в Молдове, ни в Трансильвании, где у власти оставались их враги. Да и отец их вряд ли остался бы жив, если бы сразу же не согласился с требованием султана и не выдал ему сыновей. Есть, правда, вероятность, что они покинули страну вместе с Мирчей, который помирился с Хуньяди и в 1444 году находился в его войске. Но Мирче было уже шестнадцать, он сражался рядом с воеводой и не стал бы таскать за собой малолетних братьев.
В любом случае Влад и Раду находились в руках турок, когда только что установленный мир вдруг затрещал по швам. Всего через неделю после его подписания, 4 августа, король Владислав и Янош Хуньяди торжественно объявили Османской империи войну. Возможно, их вынудил к этому папский посол, кардинал Джулио Чезарини, напомнивший венграм, что им были выданы крупные суммы на крестовый поход. В сентябре венгерско-польская армия двинулась вдоль Дуная к Черному морю, стремясь пробиться на помощь окруженному турками Константинополю.
Срыв только что заключенного мира настроил турецкую знать и армию против Мурада II, который всегда был слишком мягок и осторожен для османского султана. В августе ему пришлось уступить трон наследнику Мехмеду, сохранив, однако, должность его наставника и командующего армией. Это еще больше ободрило крестоносцев, которые в сентябре форсировали Дунай и захватили турецкую крепость Никополь. Прибывший туда Влад Дракул объяснил королю и Хуньяди, что не может присоединиться к ним, не пожертвовав жизнью своих детей. Чуть позже он писал жителям Брашова: «Прошу вас учесть, что я отдал на заклание ради христианского дела моих юных сыновей». Однако он послал на помощь крестоносцам семь тысяч валашских воинов во главе с Мирчей. А потом предупредил молодого короля, что у султана огромное, хорошо вооруженное войско и сражаться с ним смертельно опасно. «Я не боюсь опасности!» — гордо ответил Владислав. Тогда Влад вручил ему двух своих лучших воинов и двух необыкновенно быстрых коней, сказав при этом: «Если дело обернется плохо, положитесь на этих людей и этих коней, которые помогут вам вернуться целым и невредимым».
В ноябре 1444 года крестоносное воинство во главе с королем и Хуньяди подошло к болгарскому городу Варна на берегу моря. Соединенный венецианско-французский флот блокировал Босфор, чтобы турки не смогли перебросить подкрепления из Азии. Тогда султан предложил генуэзцам, давним врагам венецианцев, большие деньги, и те из жадности изменили христианскому делу и перевезли турецкое войско в Европу. Рано утром 10 ноября крестоносцы, численность которых достигала 20 тысяч, увидели на подступах к Варне многочисленные силы противника. Битва началась обстрелом турецких позиций из аркебуз, которые появились лишь недавно и были опасны для самих стрелявших едва ли не больше, чем для их врагов. Но чешские и венгерские аркебузиры были мастерами своего дела — их ядра попадали в самую гущу османов, а оглушительный грохот выстрелов наводил страх на лошадей. Пользуясь замешательством турок, венгерская легкая конница начала атаковать их с флангов, угрожая взять в клещи. Турки быстро отступили, и король Владислав приказал своим рыцарям преследовать их.
Хуньяди пытался возражать, но молодой король ничего не слушал — он уже воображал себя новым Александром, завоевателем Востока. Воевода, хорошо знавший коварную тактику турок, остался на месте со своим отрядом и обреченно смотрел, как сверкающие на солнце ряды рыцарей исчезают на горизонте. Там их уже ждали отборные янычарские полки, тесным кольцом окружавшие ставку Мехмеда. Со всех сторон на крестоносцев обрушились всадники-спахии, которые гарцевали вокруг неповоротливых рыцарей, поражая их ударами дротиков и копий. Один за другим спутники Владислава падали с коней, а потом и сам король рухнул на землю. Кто-то из турок тут же отрезал ему голову и поспешил с драгоценным трофеем к султану.
По ликующим крикам «Аллах акбар!» Хуньяди понял, что дело проиграно. Сгрудившаяся на равнине крестоносная пехота была обречена, и воевода решил спасти хотя бы своих людей. Бросив обоз, венгры поспешили прочь, к ближайшей переправе через Дунай. Турки еще долго занимались добиванием христианской армии, и полководца никто не преследовал, но на территории Валахии его арестовали по приказу Влада. Мирча с валашскими воинами вовремя покинул поле битвы — по слухам, султан послал ему письмо, угрожая обезглавить обоих его братьев, если он продолжит сражаться. По другой версии, валахи просто увидели, что дело проиграно, и бежали, разграбив предварительно лагерь своих союзников; кто-то из них при этом убил находившегося там кардинала Чезарини.
Снимая с себя вину, Мирча обвинил во всем Хуньяди, и отец поверил ему — или захотел поверить. На военном совете союзников Дракул открыто бросил «белому рыцарю» упрек в бегстве с поля боя, что и привело к поражению христианской армии. Кроме этого, он обвинял союзника в недооценке сил турок: «Султан даже на охоту выезжает с большей свитой, чем те двадцать тысяч, что воевода вывел на поле боя». Многие венгерские магнаты поверили обвинениям — они давно невзлюбили выскочку Хуньяди, которого называли не иначе как Янку из Хунедоары, напоминая о его «низком» румынском происхождении. В итоге совет приговорил полководца к смерти. Былые заслуги Хуньяди и наличие у него множества сторонников спасли ему жизнь, но несколько месяцев он все-таки провел в темнице.
Зачем Владу нужно было ссориться с ближайшим союзником — не вполне понятно. Даже если его искренне возмущали промахи Хуньяди, такой опытный воин, как он, должен был понимать, что в поражении под Варной виновата не осторожность Яноша, а безрассудная храбрость короля Владислава. Нелепо было обвинять воеводу и в малочисленности крестоносной армии — он повел в бой ровно столько людей, сколько ему не слишком щедро выделили венгерские и польские магнаты. Похоже, Дракул просто использовал удобный повод, чтобы разделаться с опасным соседом, постоянно угрожавшим его власти. Как бы то ни было, его план по устранению Хуньяди не удался, и теперь ему нужно было всерьез опасаться мести грозного воеводы. Оставался, правда, шанс задобрить венгров, выступив на их стороне против турок — хотя тем самым Дракул нарушал клятву не воевать против султана и снова подвергал опасности жизнь Влада и Раду.
Летом 1445 года он присоединился к флоту европейских крестоносцев, объединившему итальянцев под началом Кондульмьеро и французов, которыми командовал бургундский рыцарь Валеран де Ваврен. Флот еще в прошлом году вошел в Черное море и теперь двигался вверх по Дунаю, чтобы, по официальной версии, отыскать короля Владислава и кардинала (о их смерти в Европе еще не знали), а на самом деле соединиться с венгерским войском, которое должно было подойти к Дунаю с другой стороны. Влад с шестью тысячами воинами (очевидно, теми же, что сражались при Варне) присоединился к крестоносцам, которые двигались за флотилией частью берегом, частью на долбленых лодках, которые Ваврен назвал «табачными листьями» (
Дядя Валерана, историк Жан де Ваврен, составил по рассказам племянника обстоятельное описание этой кампании[19]. Он высоко отзывался об уме и храбрости валашского господаря, но был шокирован его коварством — при осаде Джурджу тот уговорил ее защитников сдаться, обещая им неприкосновенность, а потом всех перебил. Тогда погибло три сотни турок: «Валахи раздели их и выложили вдоль берега реки, чтобы взорам людей на проплывающих вдоль берега галерах предстал неприглядный вид участи поверженного врага». Жестокость Влада была вызвана тем, что гарнизоном командовал субаши (комендант), который три года назад арестовал его в Эдирне по приказу султана и заковал в цепи. Сын воеводы Мирча лично отрезал субаши голову, объяснив де Ваврену: «Сказал отец мне, если я от имени его не воздам отмщение субаши из крепости Джурджу, то отречется он от меня и не буду я больше зваться сыном его». Крепость после взятия вернули валахам, чему Влад был очень рад: «Если получу я крепость свою — что построена была моим отцом — обратно невредимой, то для того, чтобы отвоевать Грецию, хватит и женщин Валахии с прялками». Эти слова показывают, что в душе Дракула жила честолюбивая мечта выступить в роли освободителя Византии от «неверных» — мечта, которая передалась позже его сыну.
Следом Ваврен описал благородный поступок господаря, который перевез на другой берег Дуная тысячи болгар, бегущих от османского ига: «Покорившись господарю Валахии, болгары покорно попросили его помочь им пересечь Дунай и выделить им землю в его стране, где бы они могли жить. У князя Дракула было обширная и большая страна, малонаселенная на некоторых территориях, и он с радостью принял их, благодушно признав их своими подданными. Князь сопроводил их до крепости Русе, там попросил кардинала и господина Ваврена помочь переправить христиан из Болгарии через Дунай, пока они все не окажутся в его стране и не будут более во власти турок. Три дня и три ночи болгар переправляли через реку, поскольку их было, по меньшей мере, двенадцать тысяч человек — мужчины, женщины и дети… Когда они все пересекли реку, господарь Валахии был в восторге получить столько подданных сразу, заметив, насколько храбрыми были люди Болгарии. Он сердечно поблагодарил кардинала и господина Ваврена за ту помощь, что они ему оказали, сказав, что даже несмотря на то, что флот Святого Отца и герцога Бургундии не достиг ничего в этот раз, но то, что он помог спасти одиннадцать или двенадцать тысяч христианских душ и освободить их из заключения в руках сарацинов, уже было большим достижением»[20].
Достижение, впрочем, оказалось единственным: венгерское войско, на соединение с которым двигались союзники, так и не пришло к стенам Никополя. Явился только небольшой отряд во главе с тем же Яношем Хуньяди, который честно объяснил, что не хочет воевать: «Я хорошо помню прошлый год и как мы потеряли нашего короля в битве при Варне, вместе с большим количеством господ и простых воинов. Сейчас люди и знать Венгрии в моих руках, и я не желаю рисковать их жизнями, потому что если меня убьют, королевство будет потеряно». Он посоветовал крестоносцам поспешить на родину, пока Дунай не замерз, и в октябре их корабли через Константинополь двинулись домой.
Как ни странно, измена Дракула султану никак не повлияла на судьбу его сыновей, хотя другие христианские заложники дорого платили и за меньшие грехи. Например, сербские принцы Стефан и Гргур в 1441 году были ослеплены раскаленным железом всего лишь за то, что пытались сообщить отцу о военных планах османов. Влад и Раду же по-прежнему жили в Эгригёзе, и хотя их тщательно охраняли, но никакого членовредительства по отношению к ним допущено не было. Правда, иные авторы фантазируют, что их (или одного Влада) отправили в страшный замок-тюрьму Токат, где били, морили голодом, демонстрировали им мучительные казни, включая сажание на кол, но об этом ровно ничего не известно. Похоже, валашских принцев просто спутали с упомянутыми сербами, которые на самом деле находились в Токате до тех пор, пока их отец, деспот Георгий Бранкович, не сдался на милость турок. Кстати, колосажание в тогдашней Османской империи было не слишком популярно, и юный Влад вряд ли мог научиться ему у своих тюремщиков. Скорее уж он позаимствовал его в Трансильвании, где «цивилизованные» немцы во множестве сажали на кол разбойников, убийц, а порой и еретиков, то есть православных.
Турок отвлекали от валашских дел затяжная война с венецианцами и двоевластие: на троне сидел Мехмед II, но его отец Мурад по-прежнему держал в руках рычаги управления. Осенью 1446 года, воспользовавшись очередным бунтом янычар, Мурад вернулся в столицу и снова стал султаном, отправив сына наместником в азиатскую Манису (Магнесию). Следующим летом, вернувшись из похода в Грецию, он призвал к себе Дракула с данью. Воевода ехал в Эдирне с неспокойной душой, ожидая, что его снова закуют в цепи или еще хуже — бросят перед ним на ковер отрубленные головы сыновей. Но Мурад подтвердил свою репутацию добряка: ничего не сделал валашскому гостю и охотно подписал с ним новый договор на условиях ежегодной уплаты дани, возвращения отнятых у турок крепостей и выдачи болгар, уведенных в Валахию.
По просьбе Влада мир был заключен тайно, но о его последствиях в Европе все-таки узнали. Венгерский историк Антонио Бонфини пишет, что Дракул «вернул туркам все захваченные у них крепости и, кроме того, передал им 4000 христиан, освобожденных из их рабства во время предыдущей войны»[21]. Правда, большинство болгар остались в Валахии, но их выдача стала удобным жупелом для врагов воеводы. Особенно для Яноша Хуньяди, который в июне 1446 года был избран правителем Венгрии при пятилетием короле Ласло V Постуме (Посмертном), сыне Альбрехта Габсбурга и Елизаветы. Непреклонный воевода сразу же начал мстить своим врагам, к которым теперь относился и Влад Дракул. По этому поводу возникла еще одна легенда — Дракул предал своего собрата по ордену Дракона, что каралось смертью. На самом деле Хуньяди не был принят в орден из-за недостаточной знатности, что стало для него новой причиной ненавидеть валашского князя.
Была и еще одна причина: чтобы добыть средства на продолжение войны, Хуньяди, подобно многим средневековым правителям, приказал трансильванским саксам «портить» монету, то есть примешивать к ней при отливке свинец и медь, уменьшая тем самым долю серебра. Заметив это, Влад Дракул впервые после Мирчи Старого отказался от венгерских денег и начал чеканить собственные монеты. Это лишило Хуньяди и трансильванцев немалой доли доходов, и полководец твердо решил: новая неприятность, доставленная ему валашским князем, будет последней. Осенью 1447 года в письме жителям Брашова Хуньяди назвал Влада «проклятым клятвопреступником» и заявил о намерении свергнуть его с валашского трона. Как водится, в Трансильвании тут же объявились претенденты из рода Данешти — сыновья господаря Дана 11 Дан и Владислав, готовые занять освободившееся место.
«Белый рыцарь» умел быть вероломным — и доказал это, попросив у Влада пропустить его войско к Дунаю якобы для похода на турок. В тот раз обычная осторожность изменила господарю. В декабре 1447 года он лично прибыл в село Балтени встретить венгров, которыми командовал капитан Станчул — тот самый боярин, которому Дракул и его юный сын когда-то даровали земли в Фэгэраше. Неожиданно воины Хуньяди накинулись на господаря, стащили его с коня и тут же зарубили. Чтобы оправдать свой поступок, регент распустил слух, что в руки ему попало письмо Влада, где тот обещал султану в решающий момент предать христианское войско и перейти на сторону турок. В будущем та же история повторится с его сыном…
Говорили, что перед смертью Дракул просил своих убийц только об одном — пощадить Мирчу, который, как и до этого, остался замещать отца в Тырговиште. Он не знал, что в столицу уже прибыл претендент Владислав II, опередивший своего брата Дана. Желая выслужиться перед новым правителем, бояре схватили девятнадцатилетнего принца и предали страшной смерти — ослепили раскаленным железом, а потом закопали живьем.
Мы не знаем, присутствовал ли Янош Хуньяди при гибели Влада, но сразу после этого он прибыл в Тырговиште, где объявил себя «правителем закарпатских земель», а вскоре отправился в Молдову, где сверг протурецкого господаря Романа II и привел к власти его соперника Петру. Казалось, мечта Хуньяди — единый антитурецкий фронт от Адриатики до Черного моря — становится реальностью. Новый молдавский князь отдал союзнику крепость Килию — ключевой пункт, «запирающий» устье Дуная. Понимая ее стратегическое значение, турки в июне 1448 года после неудачного нападения на Константинополь отправили 65 кораблей к Килии и осадили ее. На помощь гарнизону подоспели венгерские корабли — вероятно, нанятые Хуньяди венецианские галеры, — которые наголову разбили османский флот. В августе турки попытались разграбить Валахию, но их разбил шурин Хуньяди Янош Силади, взяв в плен три тысячи нападавших во главе с беем Видина.
В сентябре венгерская армия численностью 30 тысяч человек, в которую входил и шеститысячный валашский отряд во главе с Владиславом II, двинулась на юг, на помощь воюющему с турками Скандербегу. По пути крестоносцы разорили Сербию, чтобы отомстить Георгию Бранковичу за предательство христианского дела. В отместку сербский деспот сообщал туркам обо всех передвижениях венгров и подсказывал, как лучше разгромить их. Обойдя наступавших врагов, пятидесятитысячное войско султана преградило им дорогу на пути в Албанию. 17 октября на печально знаменитом Косовом поле началась отчаянная битва. Три дня противники засыпали друг друга стрелами и пушечными ядрами, сшибались в отчаянных кавалерийских атаках, но ни турки, ни христиане не могли добиться успеха. В конце концов, узнав о подходе к врагам свежего подкрепления и боясь повторения варненского разгрома, Хуньяди приказал войску отойти. На обратном пути отступающие венгерские отряды изрядно потрепали сербы, взявшие в плен самого воеводу — он был освобожден только после уплаты большого выкупа.
Еще до сражения Мурад II велел перевезти юного Влада Дракулу из Эгригёза к валашской границе. По пути принц посетил Эдирне, где султан радушно принял его, одарив парчовым халатом, княжеским штандартом и крупной суммой денег. План был прост: пока венгерский ставленник Владислав воюет в дальних краях, его враг, воспитанный турками и обещавший хранить им верность, без помех займет его место. Так и случилось — сразу после косовского разгрома турецкий отряд пересек Дунай и, не встретив никакого сопротивления, доставил принца в Тырговиште. Об этом пишет турецкая хроника «Теварих ал-Осман»: «Готовясь к новому походу, он (Мурад II. —
О переменах в Валахии писал из Константинополя и Бартоломео ди Джиано, викарий ордена францисканцев: «Через двадцать дней после битвы Великий Турок дал 30 тысяч турок одному из своих адмиралов, который был сыном князя Валахии и еретиком, чтобы этот княжеский сын мог силой захватить Валахию и привести ее к подчинению туркам»[23]. Турецкий источник путает факты, а итальянский — дату. На самом деле уже 22 или 23 октября Влад принес присягу в присутствии немногих оставшихся в столице бояр и престарелого митрополита Евфимия. Он стал третьим господарем Валахии по имени Влад, хотя немцы чаще называли его Ладислаус, а венгры — Ласло. Некоторые историки ошибочно именуют его Владом IV, включая в общий счет его соперника Владислава. Их имена и правда очень похожи, но непримиримая вражда, замешенная на крови, разделила не только двух родственников, но и семейство Данешти и их противников — потомков Влада Дракула, получивших отныне прозвище Дракулешти.
31 октября Дракула, которому еще не исполнилось семнадцати, написал свой первый официальный документ — письмо городскому совету Брашова. Из него следует, что, несмотря на неизбежную жажду мести, юный господарь готов примириться с Яношем Хуньяди: «Сообщаем вам, что Николаус де Визакна из Германштадта написал нам с просьбой приехать к нему, пока Янош Хуньяди, королевский наместник Венгрии, не вернулся с войны. Мы, однако, не можем сделать это, поскольку в прошлый вторник (29 октября) к нам явился гонец из Никополя, принесший достойные доверия известия о том, что турецкий султан Мурад уже три дня сражается с упомянутым Яношем и что накануне он напал вместе с янычарами на его лагерь, ворвался в него и убил там всех. Если мы сейчас отправимся к нему (в Трансильванию. —
Речь в письме шла о влиятельном венгре Миклоше из Окны, который владел землями в окрестностях Сибиу и часто играл роль посредника между венгерским двором, трансильванцами и валахами. Его приглашение в гости юный господарь воспринял — скорее всего, справедливо — как ловушку и пытался при помощи вымышленного известия о гибели Яноша Хуньяди избежать ее, а заодно добиться примирения как с тем же Хуньяди, так и с саксами, отношения которых с Валахией после турецкого набега сильно испортились. Однако эта наивная попытка никого не обманула: едва наместник с остатками армии добрался с Косова поля домой, он тут же поспешил в Тырговиште и в конце ноября 1448 года вновь утвердил там власть Владислава Данешти. Не дожидаясь его прихода, Влад бежал за Дунай к туркам; его первое правление, таким образом, продлилось чуть больше месяца.
В Эдирне беглеца принял Мехмед, от которого ни на шаг не отходил разодетый, нарумяненный Раду. Османский наследник держался холодно, давая понять, кому принадлежат его симпатии в претензиях на валашский трон. Дракула поспешил уехать — он знал, что неудачливого союзника турок вполне могут ждать бокал с ядом или шелковая петля на горле. Его путь лежал в Молдову, где тоже шла кровавая схватка за власть.
Румынскую область Молдову часто путают с одноименной независимой республикой — впрочем, они веками составляли единое государство, пока в 1812 году «другая» Молдова, тогдашняя Бессарабия, не вошла в состав Российской империи. Свое название страна получила от реки Молдовы на севере, где находилась и первая молдавская столица Бая. Молдова чаще Валахии подвергалась набегам кочевников, поэтому государственность здесь сформировалась позже. Только в 1359 году воевода Богдан из Марамуреша изгнал венгерского наместника и создал независимое княжество, которому, правда, вскоре пришлось стать вассалом граничившей с ним Польши.
Как и в Валахии, господари здесь правили недолго, постоянно свергая друг друга с трона. Самым долговечным оказался правнук Богдана I Александру Добрый (чел Бун), правивший с 1400 по 1432 год. При нем Молдова, завладевшая важными портами Белгород (Четатя-Албэ) и Килия, смогла контролировать дунайскую торговлю, а ее «нижняя» (южная) часть окончательно объединилась с «верхней», знаком чего стал перенос столицы в Сучаву. Короткий расцвет княжества закончился в 1420 году, когда к его границам подошли турки. К их набегам позже подключились ставшие союзниками империи крымские татары. Как и в Валахии, внешняя угроза не сплотила молдавскую элиту, а лишь увеличила накал междоусобной борьбы и ее жестокость. Сын Александру Стефан II сверг с трона сводного брата Илие, который в отместку утопил в пруду мать своего соперника. В 1442 году вернувшийся к власти Илие был убит Стефаном, но семь лет спустя сын Илие Роман обезглавил убийцу отца. Через год его отравили по приказу дяди Петру II, посаженного на трон, как уже говорилось, Яношем Хуньяди.
Петру тоже правил недолго — уже в октябре 1448 года его сменил сын Илие, десятилетний Александрел, воспитанный при дворе польского короля Казимира IV. К его двору и отправился вскоре изгнанный из своих владений Влад Дракула. Как родственника (по матери) княжеского рода Мушатов, его приняли радушно; это отношение не изменилось после того, как через год при поддержке Хуньяди Александрела сменил сын Александру Доброго Богдан II. Он хоть и заключил союз с Венгрией, но не стал выдавать «белому рыцарю» его врага — или просто не сообщил о том, что тот находится в Сучаве и живет в княжеском дворце.
В гостеприимной молдавской столице Дракула провел, пожалуй, самые безмятежные годы своей бурной жизни. Подружившись с сыном господаря Стефаном — будущим Стефаном III Великим (чел Маре), одним из главных героев румынской и молдавской истории, — он охотно пировал, охотился, посещал по ночам нестрогих девиц, которым льстило внимание молодого и красивого принца. То, что Влад был красавцем, видно даже по поздним портретам, на которые уже легла печать его кровавой славы. Самый известный из них (точнее, копия, сделанная в XVI веке с пропавшего бесследно оригинала) хранится в старинном замке Амбрас в Инсбруке. Тирольский эрцгерцог Фердинанд II (1529–1595), живший здесь со своей незнатной возлюбленной Филиппиной Вельзер, создал в замке «галерею диковин» с портретами всевозможных уродов — физических и нравственных. Портрет Дракулы помещен там между изображениями сплошь заросшего волосами «человека-волка» Гонсало с Канарских островов и венгерского дворянина Грегора Бачи, у которого во время поединка в голове застряло копье, и в таком состоянии он умудрился прожить целый год. Затейник Фердинанд разместил картины с тайным смыслом, и кажется, что Колосажатель с явным удовольствием косится на пронзенного копьем соседа.
Другой портрет Дракулы, в рост, находится в галерее австрийского замка Форхтенштайн, третий — в библиотеке Штутгарта; еще несколько, в виде гравюр, приведены в немецких печатных памфлетах. Многие из них помещали лицо князя на обложке, что было для того времени совершенно новым. Видевший эти изображения нотариус из Регенсбурга Себастьян Хеффт писал в 1468 году: «У него жестокий и мрачный вид, и с этим портретом знаком уже почти весь мир». В нюрнбергском издании 1488 года портрет раскрашен от руки — тоже новшество. Со временем изображения Дракулы всё больше отличались от оригинала: в одном из памфлетов его княжескую шапку сменила странная охотничья кепка, а в другом валашского господаря вообще заменили на турецкого султана Сулеймана Великолепного.
На всех остальных портретах мы видим мужчину с черными вьющимися кудрями, длинными усами и большими выразительными глазами, одетого не только богато, но и щегольски — в алый кафтан с золочеными пуговицами, плащ с меховой опушкой и высокую шапку («на манер папской», как говорили летописцы), украшенную жемчугом, самоцветами и пером белой цапли. О его жестоком нраве говорят сурово сдвинутые брови и злобный взгляд, но на картине из Амбраса зеленые глаза Дракулы скорее печальны — неудивительно, если вспомнить, сколько ему пришлось пережить к концу своей не слишком долгой жизни.
В Молдове ему впервые довелось повоевать — на страну напали поляки, пытавшиеся вернуть на трон своего ставленника Александрела. Молдаване по своему обычаю заманили врагов вглубь страны, где могли с выгодой использовать знание местности. Решающее сражение состоялось в сентябре 1450 года у деревни Красна. Заботливый воевода Богдан запер Влада и Стефана в ближней крепости Каменица для их безопасности, но принцы сбежали и кинулись в самую гущу сражения. Все, видевшие Дракулу в бою, утверждали, что он в это время впадал в настоящее неистовство и мог обратить в бегство целую сотню врагов. Именно такими были одержимые скандинавские воины-берсерки, и враждебно настроенные немецкие авторы называли Влада именно этим словом — правда, в их времена оно уже означало просто безумца.
Боевое крещение при Красне прошло успешно: валашский принц был в первых рядах молдаван, опрокинувших польскую конницу и обративших врага в беспорядочное бегство. В густом лесу длинные кудри модников-шляхтичей застревали в ветвях деревьев, как у библейского Авессалома; молдаване настигали их и рубили. На поле боя осталось больше двух тысяч врагов, а принц Александрел и польский воевода Бучацкий едва сумели спастись. После этого сражения Влада зауважали при дворе, но скоро ему пришлось покинуть гостеприимную Сучаву. Новый претендент на молдавский трон, кузен Богдана Петру Арон, действовал хитрее — в октябре 1451 года его сторонники устроили заговор и убили господаря прямо во дворце. Влад и Стефан, неразлучные, как всегда, сумели прорубиться сквозь толпу врагов, вскочить на коней и выбраться из города. Двое принцев поспешили на запад, в Трансильванию — там Стефан с матерью были радушно приняты Яношем Хуньяди, но Владу теплого приема ждать не стоило. Он нашел приют в Брашове, однако Хуньяди, узнав об этом, потребовал от горожан выслать его:
«Мы не позволяем отправлять армию Венгерского королевства против воеводы Владислава и по возможности ничего против него не предпринимаем. Сейчас же, по нашим донесениям, князь Влад, сын воеводы Дракула, находящийся у вас, очевидно, собирается напасть на воеводу Владислава без нашего ведома и нашей на то воли. Поэтому, если вышеозначенный Влад желает пойти против названного воеводы Владислава, чтобы погубить его и его страну Валахию, то этим письмом мы приказываем вам не давать Владу ни убежища, ни приюта, а наоборот, поймать и изгнать его… Если же Влад захочет вернуться в Молдову, просим вас сделать так, чтобы он добрался туда целым и невредимым под охраной наших людей»[25].
Из письма видно, что Хуньяди не собирался допускать Влада к власти, но и не желал его гибели, надеясь, очевидно, использовать в своих целях. К тому времени Владислав II начал понемногу склоняться на сторону турок — когда в феврале 1451 года Мехмед II снова занял трон после смерти отца, валашский господарь послал ему богатые дары. Тогда же в Молдове Петру Арона уже сверг тот же Александрел, решивший помириться с Венгрией — вскоре он заключил с Хуньяди договор о «вечном мире», пообещав жениться на его сестре. Не знавший ничего этого Влад думал, что высылка в Молдову означает для него верную смерть. Поэтому в том же феврале он покинул Брашов и бежал на запад. В Сибиу его не пустили, а в окрестностях города, недалеко от Брооса (Орештие), на него напали вооруженные люди. Принцу с несколькими слугами едва удалось отбиться от бандитов; позже он узнал, что их наняли трансильванские дворяне Янош Гереб и Миклош из Окны, служившие Яношу Хуньяди, но имевшие контакты и с воеводой Владиславом II. Влад так и не узнал, кто из них «заказал» его, но теплых чувств ни к одному, ни к другому это ему не прибавило.
Устав убегать, Влад решился на дерзкий поступок — явился прямо к своему гонителю и попросил взять его на службу. Однако Хуньяди предложил ему такую низкую должность, что гордый юноша отказался. Разгневавшись, правитель силой выслал его в Молдову, к Александрелу. Об этом говорит письмо Хуньяди брашовянам от 30 марта 1453 года: «Поскольку прославленный воевода Влад, сын воеводы Дракула, который жил здесь под нашим покровительством, не захотел исполнить те услуги, каких мы от него потребовали, мы решили изгнать его, но не в вашу страну, а в Молдову, поскольку не хотим, чтобы он угрожал Валахии с вашей территории». Обращает на себя внимание смена акцентов — Влад уже не безвестный беглец, а «прославленный воевода». Хуньяди всё с большим интересом присматривался к дерзкому принцу. Впрочем, в то время его, как и весь христианский мир, куда больше занимали другие события, происходившие совсем недалеко от границ Валахии.
Султан Мехмед II, которому было всего 18 лет, не скрывал радости от смерти отца, которого считал слабым правителем за любовь к миру. Греческий историк Михаил Дука писал о Мураде II: «Он был верен сказанному слову, и не только по отношению к людям своей веры: договоры с христианами, заключенные им, никогда не нарушались… Гнев его никогда не был долгим, он не преследовал своих жертв, не желал полного уничтожения ни одному народу. Когда побежденные приходили просить мира, он любезно их принимал, удовлетворял их просьбы и прекращал войну»[26]. Мехмед был совсем другим: жестоким, мстительным, ни во что не ставившим данные обещания. Любитель вина, женщин и мальчиков, сочинитель лирических стихов, он мечтал войти в историю как величайший завоеватель. За 28 лет его правления ни один год не обошелся без войн.
Первой целью султана стал Константинополь, для захвата которого в начале 1453 года была собрана восьмидесятитысячная армия, в то время как византийский император Константин XI Палеолог располагал только десятью тысячами воинов, включая наемников-европейцев. При осаде турки впервые в истории широко применяли артиллерию — у них было 500 малых пушек, 50 больших и одна гигантская, весившая 19 тонн, из которой стрелял немецкий перебежчик Урбан. Пушечные ядра обрушили давно не ремонтировавшиеся стены города, и на рассвете 29 мая нападавшие с трех сторон ворвались внутрь. Генуэзцы, входившие в войско императора, предали его и сдались туркам на условиях сохранения их торговых привилегий. Константин с несколькими сотнями воинов три часа защищал западные ворота; в конце концов их окружили и изрубили всех до единого. Императора отыскали в куче трупов по красным сапогам, которые во всей Византии мог носить только он. Голова его была выставлена у ворот дворца Буколеон, где обосновался султан. Мехмед на три дня отдал город на разграбление своим солдатам, но запретил трогать великолепный собор Святой Софии, который велел превратить в мечеть. Многие тысячи горожан были убиты или угнаны в рабство; султану пришлось переселить в свою новую столицу жителей нескольких городов Малой Азии, но еще долго целые кварталы Константинополя, переименованного турками в Стамбул, оставались безлюдными.
Хотя одряхлевшая, запутавшаяся в собственных интригах Византия уже давно балансировала на грани гибели, ее падение вселило страх и растерянность в сердца европейцев. В Риме был объявлен траур; на площадях Вечного города самозваные пророки предсказывали, что Антихрист уже явился и имя ему — Великий Турок, как на Западе называли султана. Итальянские дипломаты доносили из Турции, что Мехмед планирует вслед за «вторым Римом» покорить первый, но другие утверждали, что первым делом он пошлет свою бесчисленную армию на север, против императора Фридриха III, поскольку желает остаться единственным императором в целом мире.
Сильнее других испугался валашский князь Владислав II, отделенный от владений султана лишь непрочной преградой Дуная. Узнав о его тайных переговорах с турками, Хуньяди приказал захватить принадлежавшие Валахии Амлаш и Фэгэраш. Владислав пытался вернуть их силой, но потерпел неудачу. С досады он, как прежде Влад Дракул, запретил использовать в обращении испорченные венгерские монеты, но Хуньяди, двинув на Тырговиште свою армию, заставил его отменить это решение. Положение самого «белого рыцаря» было непрочным: пока он воевал, придворные юного короля Ласло Постума интригами добились его отстранения от должности правителя. Король, которому исполнилось 13 лет, был тяжело болен и почти не покидал дворец своего дяди Фридриха III. В феврале 1453 года Хуньяди смог отвезти его в Буду, короновать там королем Венгрии и разделить власть над страной с графом Ульрихом фон Цилли — своим давним противником и заодно зятем Георгия Бранковича, что добавило еще больше запутанности в австро-венгерские отношения.
Готовясь к новой войне с турками, Хуньяди находился в гораздо худшем положении, чем прежде. Его союз с валашским князем окончательно рухнул. В Молдавии Александрела снова сверг Петру III Арон, заключивший мир с турками. Слабой, но союзной Византии больше не было, что дало туркам полный контроль над черноморскими проливами, а заодно и над устьем Дуная. В этих условиях нельзя было пренебрегать никакими союзниками, включая и принца Влада. Летом 1455 года Хуньяди представил его королю Ласло как законного претендента на трон Валахии, достойного всяческой поддержки венгров. Проверкой для него стали боевые действия в Сербии, которую все еще пытались захватить османы. В сражениях Владу доверили командование отрядом, набранным из трансильванских валахов. Наблюдая за молодым военачальником, Хуньяди отметил, что он храбр, но слишком порывист и сам кидается в схватку вместо того, чтобы руководить ею из безопасного места. Отвага венгров и валахов оказалась напрасной: старый деспот Георгий Бранкович, за которого они сражались, неожиданно сдался на милость турок. Осенью войска Хуньяди отступили к Белграду — последнему оплоту христиан за Дунаем.
Воюющие стороны долго накапливали силы, и летом следующего года Мехмед II с многотысячным войском (от 70 до 150 тысяч по разным данным) начал решающее наступление на Белград. Его маленький гарнизон под командованием Михая Силади отчаянно сопротивлялся, пока на помощь ему не подоспел из-за Дуная сам Хуньяди с армией в 30 тысяч человек — правда, большую часть ее составляли плохо вооруженные и необученные добровольцы, которых папский легат Джованни Капистрано набрал в Германии и Венгрии. 21 июля турки пошли на штурм, но защитники крепости, вдохновляемые Капистрано, отбили его и на следующий день сами бросились в атаку. Турки, захваченные врасплох в собственном лагере, гибли тысячами; считается, что их потери достигли 24 тысяч человек. Сам султан был ранен в бедро и едва успел отступить от города с остатками армии, потеряв обоз и большинство пушек.
Европа была спасена; от Вены до Лондона звонили колокола, празднуя великую победу. Торжества были омрачены смертью «белого рыцаря» — Хуньяди умер 11 августа от чумы, поразившей лагерь победителей. Незадолго до этого над континентом появилась комета Галлея, которую считали вестницей эпидемий и других несчастий. Но для Влада Дракулы зловещая хвостатая звезда стала символом победы; позже он даже изображал ее на своих монетах, серебряных аспрах.
Дракула не участвовал в обороне Белграда: то ли по собственной инициативе, то ли по приказу Хуньяди он отправился в Трансильванию, чтобы снова побороться за власть. 3 июля старший сын воеводы Ласло Хуньяди написал жителям Брашова, прося у них оружие и солдат, а взамен предлагая прислать им на защиту воеводу Влада, который «будучи в Венгрии, многое обещал и нам, и нашему королю». Возможно, это письмо привез сам Влад, тут же начавший набирать добровольцев в свой отряд. Ему предстояло сразиться с Владиславом, который не отправился на помощь Хуньяди. Это было понятно в свете ухудшения его отношений с венграми, но почему «белый рыцарь», нуждавшийся в любой помощи, не позвал на подмогу своего нового союзника? Возможно, тот ослушался приказа, решив использовать выпавший ему шанс, но есть и другая версия — Хуньяди опасался, что Владислав вместе с турками ударит на Белград с тыла, поэтому и поручил Владу разрушить этот план.
Собрав силы, Дракула в августе выступил в поход. Его войско состояло из двух тысяч немецких наемников, изгнанников-молдаван во главе с принцем Стефаном и немногих валашских бояр, перешедших на его сторону. Недалеко от столицы состоялось его сражение с дружиной воеводы Владислава — оно было недолгим и закончилось полной победой. Летопись сообщает о том, что 20 августа Владислав «погиб от меча посреди Тыргшора». В этом городе в свое время был убит Мирча; не исключено, что Дракула, захватив в плен убийцу брата, привез его туда и лично обезглавил, а не убил в поединке, как утверждают легенды. Позже он выстроил в Тыргшоре церковь, где торжественно перезахоронил останки Мирчи — надпись, повествующая об этом событии, сохранилась до сих пор. Тело Владислава Дракула разрешил похоронить в церкви Дялу в Тырговиште. Позже один из приближенных возмутился, что враг воеводы лежит в самом центре города, и предложил перенести его на окраину. Дракула, усмехнувшись, ответил: «Пусть все мои враги лежат где угодно — лишь бы я был уверен, что они больше не встанут!»
В конце августа новый господарь торжественно вступил в столицу. Горожане, задавленные податями — им приходилось платить не только князю, но и венграм, а с недавних пор еще и туркам, — ждали изменений к лучшему. Соратники Влада, прошедшие с ним боевой путь, надеялись на награды и должности при дворе. Бояре, хоть и опасавшиеся мести за поддержку Данешти, рассчитывали, что скоро новый князь успокоится и все пойдет по-старому. Как скоро выяснилось, они заблуждались. Началось шестилетнее второе правление Дракулы, когда он совершит всё то, что на века вперед окружит его имя ореолом кровавой славы.
Царство страха
Практически все авторы, пишущие о Владе Дракуле, пересказывают одни и те же сочинения о нем, относящиеся к своему герою одинаково — то есть крайне враждебно. Чтобы понять, насколько эти источники правдивы, нужно знать, когда, кем и с какой целью они создавались. Самый известный из них — поэма немецкого мейстерзингера (певца-ремесленника) Михаэля Бехайма «Об одном безумце по имени Дракула-воевода Валашский», написанная в 1463 году, когда господарь находился в венгерской тюрьме. Талантливый, но беспутный Бехайм, самый плодовитый немецкий поэт XV столетия, вел жизнь бродяги, скитаясь от одного замка к другому и сочиняя стихи за умеренную плату. В то время он жил в Вене при дворе Габсбургов, в Валахии никогда не бывал и особого интереса к ней не испытывал — поэтому можно не сомневаться, что его поэма была написана по заказу. И притом хорошо оплачена: вскоре поэт вернулся в родной городок Зульцбах, купил там дом, но продолжал вести прежний образ жизни и в 1474 году был убит — то ли в пьяной драке, то ли в отместку за оскорбительные стихи.
С поставленной задачей — приписать Дракуле как можно больше преступлений — Бехайм справился превосходно. Валашский воевода у него совершает все мыслимые зверства, включая те, в которых древние авторы обвиняли совсем других правителей. К примеру, Дракула, по словам поэта, собрал множество нищих будто бы на пир и сжег их, желая избавить страну от бездельников. Но по словам немецких хронистов, это злодеяние еще в XI веке совершил епископ Майнца Гаттон — за что и был ославлен в балладе Роберта Саути, известной у нас в переводе Жуковского. Не заботясь о правдоподобии, поэт создал жуткую картину «ада на земле», в который якобы превратилась Валахия в правление Влада:
Бехайм впервые прочитал свою поэму в августе 1463 года при дворе императора Фридриха III в Вене. Похоже, она стала настоящей сенсацией: почти сразу же ее пересказал в своей «Хронике римского царства» придворный историк Томас Эбендорфер, а осенью то же сделал в своих «Комментариях» папа Пий II, который очень интересовался жизнью Дракулы. Чуть позже, около 1470 года, тот же сюжет появился в «Констанцской хронике» Гебхарда Дахера, которая, кроме истории города Констанц, содержала занимательные истории из жизни Германии и сопредельных стран.
Не исключено, что все четыре текста основаны на одном прозаическом документе о злодеяниях валашского князя — он мог попасть в Вену, а оттуда в Рим с венгерским посольством, которое в конце июня прибыло в имперскую столицу для заключения мирного договора. Однако сомнительно, что мейстерзингер, известный своим разгульным образом жизни, сочинил довольно длинную (1070 строк) поэму всего за месяц. Скорее всего, он получил заказ гораздо раньше, сразу после ареста Дракулы, и собирал сведения самостоятельно, из разных источников — причем свидетели преступлений воеводы объявились тут же, будто по заказу.
Самое раннее прозаическое произведение о Дракуле появилось в предыдущем 1462 году в бенедиктинском аббатстве Мельк в Австрии — том самом, что вдохновило Умберто Эко на создание «Имени розы». Эта «бенедиктинская рукопись» дошла до нас в составе нескольких манускриптов XV–XVI веков; самого раннего Ламбахского (утрачен в 1926 году), Санкт-Галленского, Кольмарского и Лондонского. Санкт-Галленский, самый полный из них, содержит 42 эпизода, ставшие основой как для поэмы Бехайма, так и для большинства последующих историй о злодеяниях Дракулы.
Автором рукописи, возможно, был тот самый брат Якоб, который, по словам Бехайма, поведал ему о Дракуле и сам едва не стал в свое время жертвой валашского князя. По всей вероятности, он был монахом маленькой францисканской общины в Тырговиште, которую воевода разогнал, борясь с католическим влиянием. После этого Якоб бежал в Мельк, где жили и другие беженцы из Валахии. Монах охотно рассказывал про пережитые им и его товарищами ужасы другу-поэту — не исключено, что за кружкой доброго вина. Тогда получается, что именно он, а не венгерские придворные, дал Бехайму основной материал для поэмы. Однако без гонорара практичный мейстерзингер за перо не брался, а стало быть, без венгерского заказа дело все-таки не обошлось.
Вероятно, тот же брат Якоб сообщил информацию брату Иоганну из Медьеша, который в 1477 году внес в «Анналы Мелька» известие о жизни Дракулы и ее финале: «Пойманный, закованный в цепи и потом обращенный в христианство, он был возвращен на трон, а позже убит своими же подданными». Характерный момент — злодейства воеводы часто объясняются тем, что он был «язычником», а обращение в «истинную веру», то есть католичество изменило не только его поступки, но и саму суть.
Вероятно, именно «бенедиктинская рукопись» стала основой отпечатанного в 1463 году в Вене анонимного памфлета «История воеводы Дракулы» (
Все остальные издания повторяют вариант Айрера, кроме трех, воспроизводящих раннюю версию 1463 года. В большинстве изданий, как и в самом первом, на обложке помещен портрет Дракулы, хотя с годами он, как уже говорилось, менялся порой до неузнаваемости. В страсбургском издании (1500) его заменила известная гравюра с Дракулой, пирующим среди своих жертв; еще одно украшено сценой распятия, где валашский князь изображен среди мучителей Христа.
Суть всех памфлетов исчерпывающе отражена в сверхдлинном, как тогда было принято, названии одного из них: «Пугающая история безумца или берсерка по имени Дракула, который отличился своими богомерзкими делами — убивал людей, сажая их на кол, рубил их в капусту, варил живьем матерей вместе с детьми и заставлял их родственников поедать их». Хотя большинство книжек именуются «Историей», там нет ни связного повествования, ни хронологии — это сборники из 30–35 анекдотов, объединенных фигурой главного героя. Имена и географические названия, которые в «бенедиктинской рукописи» воспроизведены достаточно точно, в памфлетах часто искажаются — их явно писали люди, ничего не знавшие о Валахии и ее жителях. В отличие от Бехайма, они ставили перед собой цель не столько разнести дурную славу о валашском правителе, сколько нажиться на кровавых историях, всегда популярных у публики. Как всякая скоропортящаяся литературная продукция, эти сочинения вскоре были забыты.
А вот второй источник сведений о Дракуле оставался популярным еще долго — во всяком случае, на Руси, где было написано анонимное сочинение «Повесть о Дракуле воеводе». Ее автором большинство ученых считают видного дипломата, дьяка Посольского приказа Федора Курицына[28], который в 1482 году ездил в Венгрию на переговоры и услышал там множество историй о Дракуле. На обратном пути дьяк заехал в Молдову, чтобы договориться о браке между дочерью господаря Стефана и сыном великого князя Ивана III. В Сучаве он пополнил запас знаний о валашском воеводе, а потом был надолго задержан турками в крепости Аккерман (Белгород) — очевидно, там, пользуясь вынужденным досугом, он и записал все услышанное в назидание современникам и потомкам. «Повесть о Дракуле» была закончена в 1486 году, а полтора десятилетия спустя ее автор потерял придворную должность (а возможно, и жизнь), прослыв сторонником ереси «жидовствующих».
Вероятно, при венгерском дворе Курицын познакомился не только со страшными историями про Дракулу, но и с их письменным изложением. Но в его сочинении приводятся и уникальные подробности жизни и смерти господаря, которые могли сообщить только свидетели. «Повесть о Дракуле» — не историческая хроника, а литературное произведение, хотя в нем отсутствует характерное для той эпохи морализаторство. Это ставило в тупик не только современников, но и Н. М. Карамзина, который в своей «Истории государства Российского» удивлялся: «Автор мог бы заключить сию сказку прекрасным нравоучением, но не сделал того, оставляя читателям самим судить о философии Дракулы, который лечил подданных от злодейства, пороков, слабостей, нищеты и болезней одним лекарством: смертью!»[29]
В отличие от других авторов, Курицын склонен оправдывать поступки Дракулы его заботой о благе государства и его жителей. Издатель и комментатор его сочинения Яков Лурье пишет: «Русская повесть содержит значительно меньше рассказов о бессмысленных жестокостях Дракулы, чем немецкие рассказы, и больше эпизодов, где поведение Дракулы мотивировано, и иногда даже вызывает одобрение»[30]. Неслучайно в дальнейшем переписчики «Повести о Дракуле» (известно 22 ее списка вплоть до XVIII века) выбрасывали из нее эпизоды, порочащие героя, делая его безусловно положительным. Характерно, что главным грехом воеводы русский автор считает не жестокость, а переход в католичество («прия латыньскую прелесть»). Тут стоит вспомнить, что у румын бытовало поверье: православный, отрекшийся от своей веры, становится после смерти вампиром…
По поводу Дракулы не могли не высказаться и венгры, с которыми он был тесно (часто теснее, чем хотел) связан большую часть жизни. Официальный историограф короля Матьяша Корвина, итальянец Антонио Бонфини, завершил около 1495 года обширное сочинение на латыни под названием «Декады о венгерских делах», где несколько страниц посвящено валашскому господарю. Бонфини хоть и пишет, что Дракула «прославился невиданными жестокостями», но повествует в основном о его войне с турками, с похвалой отзываясь о его храбрости. Нужно иметь в виду, что Бонфини прибыл в Венгрию только в 1485 году, поэтому о Дракуле, как и большинство авторов, судил с чужих слов[31].
В отличие от него, другой итальянец, папский легат Никколо Макиненсе, епископ Модруссы (ныне город Модруш в Хорватии), побывал весной 1463 года в Венгрии и лично видел валашского князя в темнице. Об этом говорилось в его пространном донесении папе Пию II, сохраненном в архивах Ватикана. В отличие от Бонфини, Макиненсе обличал воеводу не хуже Бехайма, обвиняя его помимо жестокости в «измене христианскому делу» и сговоре с турками. Именно это обвинение — по мнению большинства историков, ложное — привело Дракулу в тюрьму, и можно догадаться, что задача донесения епископа — доказать в глазах папы сомнительную правоту короля Матьяша. Ведь он бросил в темницу не кого-нибудь, а главу соседнего государства, притом своего союзника в войне с «неверными»; для этого требовались веские основания, которые не грех и сфабриковать.
Вот, собственно, и всё. Другие источники или чересчур кратки (это относится к грамотам и письмам самого Дракулы), или посвящены исключительно войне господаря с турками. Среди последних выделяются «Записки янычара», автором которых считают серба Константина Михайловича, много лет прослужившего в турецкой армии[32]. Он участвовал в походе турок против Дракулы в 1462 году и был свидетелем знаменитой «ночной атаки», в которой предводитель валахов едва не лишил жизни самого султана Мехмеда II. Краткие по-военному записки отражают уважение янычара к сильному и умному противнику. Об этом походе писали также византийские историки Лаоник Халкокондил и Михаил Критовул, в трудах которых явственно проглядывает восхищение дерзостью непокорного воеводы, бросившего вызов могущественному врагу. Сами турки о Тараклу Ифлак-бее, Дракуле Валашском, пишут мало — несколько пассажей в исторических трудах и официальной переписке. О человеке, который переиграл великого Мехмеда Завоевателя в дипломатии и не сдался ему на поле боя, лучше — и безопаснее — было помолчать.
Среди всех этих разноязыких сочинений не звучит голос только тех, кто общался с Дракулой больше всего — самих румын. Исторические сочинения этого периода, как уже говорилось, отсутствуют, а народные предания начали записывать только в XIX веке, когда Румыния стала, наконец, независимой и единой. Первым их стал собирать писатель и фольклорист Петре Испиреску (1830–1887), готовивший большую работу о Дракуле (сохранилась ее вводная часть, изданная посмертно)[33]. За пределами страны эти предания стали известны только в 1972 году, когда двое историков — румын-эмигрант Раду Флореску и американец Реймонд Макнелли — выпустили в США книгу «В поисках Дракулы». Обобщив все известные свидетельства о валашском господаре, они впервые предъявили миру вместо вампира из романа Стокера реального исторического деятеля с его достоинствами и недостатками. Правда, соавторы не обошлись без саморекламы, претендуя на открытие многих фактов и источников, давным-давно обнаруженных учеными — прежде всего румынскими и русскими. К тому же в их книге хватало ошибок и сомнительных умозаключений, отчасти исправленных в последующих трудах Флореску и Макнелли, на которых базируется вся современная «дракулиана».
Так вот: румынские легенды повторяют многие обвинения в адрес Дракулы, прозвучавшие в сочинениях названных нами авторов. Скорее всего, это означает, что они основаны на фактах — трудно предположить, что неграмотные крестьяне читали на досуге труды Курицына или Бехайма, к тому же написанные на чужом для них языке. Есть, правда, и другое объяснение: страшные истории взяты из фольклора и не относятся к какому-то реальному правителю, а Дракуле их приписали только потому, что он был самым колоритным валашским князем своего времени. В любом случае, легенды не только осуждают жестокость Дракулы, но и изумляются, почти восторгаются ею, а заодно пытаются оправдать — государственными нуждами или тем, что «с людьми иначе нельзя». Для западного читателя это звучит дико (вот и Флореску с Макнелли возмущаются), а русскому уху слышится что-то давно знакомое. На ум приходят даже не нынешние восхваления сталинского террора, а народные песни о Иване Грозном: в них и ужас, и восхищение, и оправдание преступлений царя-тирана.
Кстати, сам Иван Грозный, усердный читатель, наверняка вдохновлялся «Повестью о Дракуле», подражая описанным там казням и пыткам. И не только он — в 1470 году английский вельможа Джон Типтофт, граф Вустерский, вдруг начал сажать своих крестьян на кол в наказание за разные проступки. До этого он служил дипломатом при папском дворе, где, должно быть, и услышал о Дракуле и его методах наведения порядка. Надо сказать, что развернуться графу не дали — король Генрих VI приговорил любителя экзотики к смерти «за поступки, противные законам нашей страны». Однако и в просвещенном XVIII столетии в Европе находились любители колосажания, в том числе Петр Великий, приказавший посадить на кол среди прочих и любовника своей жены — майора Степана Глебова.
Но вернемся к Владу Дракуле, который только еще начинает править своим маленьким государством, зажатым между Карпатами и Дунаем, между венграми и турками. Порядка нет, казна пуста, княжеская дружина разбежалась, бояре захватывают казенные имения. К тому же Турция, уже оправившаяся от белградского разгрома, готовилась возобновить натиск на румынские земли. В сентябре в Тырговиште прибыли османские послы, доставившие личное послание султана: «Император императоров и царь царей приветствует своего верного вассала Тараклу Ифлак-бея и желает ему здравствовать сто лет…» За шелком этих вкрадчивых речей Дракула давно привык различать сталь угроз. Мехмед требовал подчинения не на словах, а на деле — ежегодной выдачи 10 тысяч золотых, впятеро больше, чем платила соседняя Молдова. Выдвигалось и еще одно условие: пропустить турецкую армию в Трансильванию, как прежде уже вынужден был сделать Влад Дракул.
Об этих требованиях Влад написал 10 сентября 1456 года тревожное письмо городскому совету Брашова:
«Мои искренне любимые родичи, друзья и соседи! Сообщаю вам, как делал и прежде, что к нам прибыл посланец из турецкой земли. Вам надлежит помнить и держать в уме прежние наши договоренности о мире и братстве; всего обещанного тогда мы искренне намерены придерживаться и впредь. Заботясь и трудясь ради своего блага, мы намерены еще более трудиться ради вашего блага. Ныне время и назначенный час, о котором говорилось, настали: турки намерены взвалить на наши плечи тяжкое, почти невыносимое бремя; и бремя это они хотят наложить не только на нас, но и на вас, чтобы показать наше бессилие. Относительно наших дел мы еще можем примириться с турецкими условиями, но не относительно ваших, ибо турки требуют, чтобы мы пропустили их через нашу страну, чтобы они могли захватить и разорить вашу. Вдобавок они заставляют нас выступить против католической веры и ваших порядков. Мы менее всего желаем делать вам что-либо плохое, как уже говорили вам, обещая быть вашими преданными друзьями и братьями. Поэтому мы задержали турецкого посланца до тех пор, пока не сообщим эту новость вам.
Вы знаете, что если правящий государь силен и могуществен, он может вести дела так, как пожелает, но если он слаб, то другой, более сильный, выступит против него и сделает с ним всё, что ему угодно. По этой причине мы просим вас сразу по прочтении этого письма прислать нам ради нашей и вашей пользы двести, сто или хотя бы пятьдесят воинов не позже следующего воскресенья. Когда турки увидят силы венгров, они умерят свои притязания, а мы скажем им, что следом идет большое войско. И так мы сможем уладить наши и ваши дела наилучшим образом, пока не получим распоряжения от его величества короля. Как я уже говорил, прошу вас поспешить ради вашей и нашей защиты, ибо Бог видит, что мы заботимся о ваших мире и безопасности так же, как и о своих. Вы должны знать, что мы и все наши люди настроены к вам дружески, хотя есть у вас те, кто думает о нас плохо и злоумышляет против нас. Вы должны бороться с этими людьми, как мы боремся с вашими врагами, и делать для нас то, что мы делаем для вас. Тырговиште, пятница после дня святой Марии, год Господа нашего 1456-й.
Влад, князь Валахии и правитель Фэгэраша, ваш брат и друг во всем»[34].
Брашов и Сибиу были не только богаче и многолюднее других трансильванских городов, но и находились ближе всего к Валахии. Многие валахи уезжали туда на заработки, тамошние купцы ездили на юг торговать, и Влад был вправе рассчитывать на помощь соседей. Однако у саксов не было доверия к валашскому князю: они помнили, что его отец позволил туркам разорить Трансильванию и сам участвовал (пусть и не слишком активно) в их набеге. Вдобавок они всегда относились к валахам и молдаванам свысока, считая их людьми второго сорта и соглашаясь помогать им только за деньги. Их давней практикой было держать у себя знатных беглецов из Валахии в качестве рычага давления на господарей. Говоря о «злоумышленниках», Влад имел в виду как раз такого беглеца — брата убитого им Владислава Дана III, окопавшегося в Брашове. Он, выросший среди саксов и хорошо знакомый им, был для них более удобным кандидатом на трон, чем Дракула, помогать которому они не собирались — во всяком случае без прямого приказа их сюзерена, короля Венгрии.
Но надежды на такой приказ было мало: юный король Ласло V страдал смертельным недугом (судя по симптомам, лейкемией), и у его ложа дрались за власть феодальные кланы. Сын Яноша Хуньяди Ласло подстроил убийство своего соперника Ульриха фон Цилли, став после этого новым наместником королевства. Вскоре, в декабре 1456 года, в письме брашовянам он неожиданно потребовал поддержать Дана III Данешти, в борьбе за валашский трон: «Будучи в изгнании, Влад, принц Валашский, давал нам и нашему господину королю много обещаний. Однако с тех пор, как он вернулся в свою страну, он стал причиной множества проблем и наверняка доставит новые неприятности, забыв про обещание хранить верность нам и нашему господину королю… Посему мы просим вас, наших добрых и преданных друзей, ради нашего общего блага предоставить воеводе Дану всю необходимую помощь и поддержку». Вероятно, причиной резкого охлаждения отношений с венграми стало требование Влада вернуть ему графства Амлаш и Фэгэраш, отнятые Яношем Хуньяди. И не просто требование — посланные князем воины выгнали из города венгерских чиновников.
Дракула ждал мести прежнего покровителя, однако в марте 1457 года ситуация разрешилась — разгневанный убийством Цилли король Ласло V приказал обезглавить Ласло Хуньяди. Другого сына покойного «белого рыцаря», Матьяша по прозвищу Корвин («ворон»), король увез с собой в Прагу и там бросил в тюрьму, однако венгерские дворяне требовали освободить его и возвести на трон, чтобы не допустить к власти Габсбургов. Дядя Матьяша Михай Силади даже поднял в Трансильвании восстание против короля. В бурных, доходивших до сабельных схваток, спорах между сторонниками разных партий венгры начисто забыли о Валахии. Но воевода не радовался: это означало, что он лишился своего главного союзника против турок. Не стоило надеяться и на помощь трансильванцев, даже не отвечавших на его письма. Вдобавок они приютили у себя не только Дана Данешти, но и другого претендента — сводного брата Дракулы Влада Монаха, который сбежал из монастыря, чтобы попытать силы в борьбе за власть. Расчетливые саксы решили, что беглые принцы будут неплохим орудием для давления на Дракулу.
У них были причины обижаться на нового господаря: к примеру, сразу после прихода к власти он начал выпускать свои монеты, в которых было куда больше серебра, чем в обесценившихся венгерских. На аверсе этих монет изображались сначала хвостатая комета, потом валашский герб, орел с крестом. На реверсе — герб самого Дракулы, где справа были красно-белые полосы, а слева — месяц и звезда, окруженные надписью «
Отказ от венгерских монет больно бил по карману трансильванцев, и они тут же пошли на ответные меры: запретили под угрозой смерти вывоз серебра в Валахию (своего там, напомним, не было), а заодно в нарушение договора перестали пускать валашских купцов на свои рынки. Они и прежде торговали на валашских рынках беспошлинно, а с приезжающих к ним румынских торговцев драли три шкуры на таможне в том самом замке Бран, что сегодня фигурирует в путеводителях, как «замок Дракулы».
Господарь был твердо намерен разобраться с наглецами, но сначала надо было обезопасить себя от вторжения турок. Он принял все их условия и летом того же года лично отвез валашскую дань в Константинополь ко двору султана, за что был награжден подарками. С тех пор это повторялось три или четыре года, и турецкий хронист Турсун-бег писал: «Каждый год он лично приезжал ко двору с данью и богатыми дарами, выражая свою покорность лобызанием подножия трона. Падишах же вознаграждал его всеми милостями, вручая расшитые халаты, красные кафтаны, шитые золотом меховые шапки и милостиво позволяя вернуться в свою страну»[35]. Вряд ли Дракула радовался, получая эти подарки вместо так необходимого его стране золота. Но турецкую одежду носил: на портретах он запечатлен в том самом или похожем красном кафтане.
Он сознавал, что не смог бы захватить власть без помощи принца Стефана и его молдаван. Теперь пришла пора отдать долги — и заодно обзавестись первым влиятельным союзником. Всю зиму Влад и Стефан собирали силы для похода, и в марте 1457 года принц двинулся на родину с шеститысячным войском валахов и молдавских изгнанников. Господарь Петр Арон с наспех созванной дружиной встретил их у ручья Хряска к югу от Сучавы. Сражение было недолгим — Петра не любили за скупость и угодничество перед турками и драться за него не хотели. С кучкой сторонников он бежал в Польшу, а Стефан торжественно въехал в столицу на белом коне под звон колоколов и крики: «Здравствуй вечно, наш государь!»
Стефану, Штефану чел Маре, суждено было править 47 лет — дольше всех правителей Молдовы, — сразиться в 47 битвах и возвести 47 храмов и монастырей. Он вошел в историю со званиями Великого и Святого, хотя крови пролил не меньше, чем его ославленный в веках друг Влад. Молдавско-немецкая летопись сообщает, например, что в 1470 году «Стефан пошел к Брэиле в Мунтении и пролил много крови и сжег торг; и не оставил в живых даже ребенка в чреве матери, а распарывал животы беременных и вешал младенцев им на шею»[36]. Сажание на кол тоже было для него привычным делом; та же летопись под 1473 годом сообщает о расправе Стефана с пленными турками: «Велел сажать их на колья крестообразно через пупок, всего 2300; и был занят этим два дня». Турками дело не ограничивалось: сразу после прихода к власти Стефан велел посадить на кол 60 бояр, обвинив их в убийстве своего отца. Так что, похоже, Дракула в своей любви к колосажанию был совсем не уникален.
Дружба государей Молдовы и Валахии продлилась недолго, но пока союз двух княжеств решено было скрепить брачными узами. Скоро Стефан выдал за Влада свою родственницу — быть может, она полюбилась изгнаннику еще в те дни, когда он гостил при дворе господаря Богдана. Как звали эту первую жену Дракулы, мы точно не знаем. Романисты называют ее то Лидией, то Еленой, то Снежаной; есть версия, что она была не принцессой из рода Мушатов, а дочкой валашского боярина или трансильванского купца. Враждебно настроенные современники считали ее не женой, а любовницей воеводы, которую он прятал от людей, стыдясь ее низкого происхождения. Однако фольклор упрямо именует ее
Редкое для Румынии сербское имя Снежана и правда встречается в генеалогии молдавских князей: так звали младшую дочь господаря Александру Доброго, которая была ровесницей Влада, но при этом приходилась ему теткой по матери. В Западной Европе вступать в брак при таком родстве было строго запрещено, а в Восточной — вполне допустимо. Но кем бы ни была жена Дракулы, довольно скоро, около 1458 года, она подарила супругу сына, которого окрестили Михаилом, но звали по-простому Михня. Архангел Михаил считался святым покровителем Влада, из чего можно сделать вывод, что воевода родился в его праздник, отмечавшийся 21 ноября (ряд румынских ученых так и считает, хотя доказательств этого нет). Не исключено, однако, что князь-воин просто «присвоил» себе в покровители главу небесного воинства, самонадеянно претендуя на такое же первенство среди воинств земных.
Но женитьба и рождение сына были позже, а пока, лишившись союзников-молдаван, Влад остался почти в одиночестве. Дворец в Тырговиште казался ему ловушкой, где его в любой момент могли ждать удар кинжалом из-за угла или яд в кубке с вином. Бояре держались чванливо, всем видом показывая, что настоящие хозяева Валахии — именно они. За долгие годы княжеских междоусобиц они привыкли мгновенно пристраиваться к берущему верх претенденту, получая за это новые земли и должности, чтобы вскоре предать его при следующей смене власти. Влада тоже признали быстро: первыми это сделали главный советник Владислава Маня Удриште, логофет (канцлер) Казан, сын Сахака, и пожилой немец Леонард, бывший секретарем у четырех князей и обладавший большим влиянием.
Неизбежно возник вопрос: тот ли человек Влад, за кого себя выдает? Его не было на родине 12 лет, не считая краткого пребывания у власти в 1448-м, и узнать его могли только немногие соратники отца. Саксонец Георг Рейхершторфер в XVI веке писал о странном обычае, позволявшем узнать наследника в румынских княжествах: «Когда рождается наследник, ему на теле ставят отметку раскаленным железом в виде специального знака, чтобы, когда он вырастет, его легко можно было узнать». Рисунок этого знака — видимо, татуировки, — держали в тайне, чтобы его нельзя было подделать, но о нем говорит народная баллада: он, как и герб Румынии, включал в себя древние символы даков — луну, солнце и две звезды. Скорее всего, такой знак был и у Дракулы, так что сомнения в его происхождении быстро исчезли.
Теперь началась подготовка к коронации, которая проходила в архиепископской церкви в Куртя-де-Арджеш, построенной отцом Дракулы. На ее привратной башне он укрепил свою эмблему — резное изображение дракона. Состоявшаяся в октябре или начале ноября 1456 года коронация проходила по старинному византийскому обряду, описание которого сохранилось в митрополичьем манускрипте 1705 года. Сначала собравшиеся бояре, воины и простой народ вышли из церкви к помосту, с которого митрополит объявил им: «Воевода Владислав умер! Кого вы хотите вместо него?» Все закричали: «Никого, кроме Влада, сына воеводы Влада!» После этого все вернулись в церковь во главе с новым князем, который преклонил колена перед алтарем и митрополит совершил над ним ритуал миропомазания. Священное миро для церемонии доставлялось из Константинополя и готовилось из смеси оливкового масла, бальзама и более чем тридцати благовоний.
Вслед за этим новый воевода трижды входил в алтарь и выходил из него, и каждый раз митрополит, священники и все собравшиеся пели ему «Аксиос» — «Достоин есть!». После этого его облачили в парадное одеяние, надели на голову золотую корону и вручили символы власти — знамя, скипетр (буздуган), меч и копье. Затем он сел на трон, и все присутствующие, начиная с митрополита, подошли поцеловать ему правую руку. День закончился пиром, а наутро во дворе той же церкви князь принимал от всех пришедших присягу на кресте и Евангелии. Часто это была уже вторая присяга — первую господарь, едва захватив власть, наспех принимал от придворных и «старших бояр», чтобы хотя бы теоретически избежать предательства с их стороны. Дракула так и сделал в 1448 году, но провести коронацию не успел. Теперь он почувствовал себя, наконец, полноправным господарем и мог править страной — конечно, с одобрения бояр, как все его предшественники.
До нас дошли четыре грамоты Государственного совета за 1457–1461 годы со списками их участников — ценнейшие документы, позволяющие судить о расстановке сил в валашской элите. Тем более что имена в списках расставлялись не по рангу, а по реальному месту бояр в системе власти. Правда, есть предположение, что списки эти неполные: в них всего по 10–12 имен, хотя позже в заседаниях Госсовета участвовали 30–40 человек, включая представителей высшего духовенства, чьи имена в грамотах времен Дракулы отсутствуют вовсе. Возможно, тогда господарь для экономии времени собирал не большой совет, а более узкий, куда входили только самые влиятельные сановники.
В списке совета 16 апреля 1457 года первые места занимают советники прежнего господаря Владислава, — «большие бояре» Маня Удриште, Драгомир и Кодря. Появление их на вершине власти было связано с переворотом 1446 года, стоившим жизни отцу и брату Дракулы, и тот не собирался этого прощать. Из списков следующего совета, состоявшегося 5 марта 1458 года, все трое исчезли. Зато появились новые лица — комис Гергина, пахарник Стойка и страторник Петру, из которых Гергина сохранял высокое положение до конца правления воеводы, а вот двое других быстро исчезли. Некоторые участники Госсовета 1457 года сохранили и даже упрочили свое положение: к ним относились Войко Добрица, Казан, сын Сахака, Стан, сын Негре, и особенно Иова, который из конца списка перекочевал в начало, заняв важный пост вистерника.
Здесь необходимо объяснить, что означают эти загадочно звучащие термины, большинство которых пришли в румынский язык из греческого. Логофет был главой княжеской канцелярии, отвечавшим за составление, отправку и хранение всех важных документов. Ворник, изначально «дворник» или министр двора, отвечал за безопасность и благополучие дворца и всей столицы, где исполнял также роль главного судьи. Спэтар (от греческого «спафарий») был командующим конницей, а часто и всей армией; когда помимо «малого войска» созывалось «большое», для управления ими назначались два спэтара. Стольник при валашском дворе делал то же, что и при русском — обеспечивал князя и его придворных питанием, а иногда сам пробовал готовые блюда. Пахарник (кравчий) отвечал за поставку ко двору вин и других напитков.
Важное положение занимал вистерник или казначей: он контролировал доходы и расходы казны, сбор налогов, а также поставку одежды, мехов и обуви для княжеского гардероба. Страторник или постелник, как и русский постельничий, отвечал за состояние жилых помещений князя во дворце и в разъездах. Комис или конюший занимался конным парком князя и придворных, следя, чтобы для них всегда были наготове свежие лошади; он также ведал доставкой срочных сообщений и дани туркам. Еще три категории чиновников не входили в Госсовет: это были пыркэлабы — военные губернаторы столицы и других укрепленных городов, — грэмэтики (секретари) и, наконец, армаши, отвечавшие за исполнение приговоров, в том числе сажание на кол. К этим категориям принадлежали не бояре, а представители других сословий, для которых усердная служба была единственным способом выбиться в люди. Именно они были самыми усердными и нерассуждающими исполнителями приказов господаря, его глазами и руками. По мнению Р. Флореску и Р. Макнелли, среди них было много иноземцев — венгров, сербов, цыган, даже турок и татар. Это вполне вероятно: не имея в Валахии родни и друзей, они не знали никакой жалости к ее жителям. Можно вспомнить, что и среди опричников Ивана Грозного было немало иноземцев.
На первых порах Дракуле пришлось мириться с властью «больших бояр» — прежде всего Мани Удриште и его сына Драгомира (которого не следует путать с верным соратником воеводы Драгомиром Цакалом). Старый Удриште заседал в Госсовете с 1432 года и имел большие владения недалеко от столицы, в долине Праховы. Тогда же начал свою придворную карьеру Казан, сын Сахака — потомок армянского рода, служивший канцлером при Александру Алде. Ему, одному из немногих, удалось пережить политические бури времен Дракулы и его преемников и досидеть в Госсовете до 1478 года.
На Госсовете, состоявшемся 20 сентября 1459 года, произошли новые изменения: в первых строках списка появились жупан Стефан Туркул (Турок) и некий Братул, стольником вместо Буды стал Токсаба, а недавно назначенные Гергина и Стойка перекочевали из начала списка в самый его конец. Следующий Госсовет 10 февраля 1461 года отмечен дальнейшим обновлением состава: ворником вместо Стана Негре стал жупан Галеш, спэтаром — Бурю, а стольником — Линарт. Первые позиции по-прежнему занимали Войко Добрица и логофет Казан Сахак; кроме них, с 1457 года в Госсовете остался только вистерник Иова. Конечно, это не значит, что все исчезнувшие из списка были посажены на кол; их могли просто лишить должности и отправить «на пенсию», то есть в родовые поместья. Были и случаи возвращения из политического небытия: например, боярин Опря, занимавший в 1457 году важнейший пост логофета, в следующем году не участвовал в совете, но потом появился снова, уже как пахарник.
Поделиться книгой: