Как ломали замок границы

В 9:15 японское радио передало, что самолёт, пилотируемый советским лётчиком, совершил посадку в аэропорту Хакодате.

Вскоре японские власти сообщили, что Беленко попросил политического убежища, и через три дня он летел в США, уже на другом самолёте. А советский перехватчик, наполненный секретными новинками, специалисты разобрали, изучили и вернули в СССР. Там он больше не летал, а стоял в Даугавпилсе, в военном авиаучилище в качестве пособия.

Покинутая Родина постаралась замять неприятную историю, и потому официальные источники обрушили на мир густой поток лжи: Беленко-де приземлился в Японии вынужденно, в Штаты его увезли насильно и т. п. Всякие разговоры о побеге были названы «кампанией пропаганды», а официальный представитель МИД Крылов решительно заявил: «Всё это ложь, от начала и до конца».

Учтём также, что этот старший лейтенант всегда был на хорошем счету, а если и повторял порой буржуазные выдумки насчёт того, что, мол, американские лётчики живут лучше советских и служится им легче, то ведь, между нами говоря, это правда… Да и сам беглец потом решительно отвергал корыстные мотивы, делая упор на политические.

И какие же у образцового офицера могли быть политические мотивы?

Биография — не подкопаешься. Родился в рабочей семье. Когда ребёнку было всего два года, родители развелись. Сначала его воспитывали родственники, а потом отец с мачехой. Работал, учился в вечерней школе, которую окончил с серебряной медалью. Занимался в аэроклубе, но поступил в Омский мединститут. Всё же тяга к небу оказалась сильнее, и молодой человек окончил Армавирское высшее военное авиационное училище лётчиков. Служебные характеристики положительные: член КПСС, избирался в комсомольское и партийное бюро. Потом попросился на Дальний Восток, в истребительный авиационный полк. Правда, там возникали конфликты с командованием. Однажды даже подал рапорт о «нежелании служить под началом командиров, злоупотребляющих алкоголем». Да и карьера могла быть успешнее: звание капитана командование задерживало, равно как и отдалялась обещанная должность начальника штаба эскадрильи. А должность эта давала право на поступление в академию, куда он очень стремился (может, не надо было рапорты писать?..) Да только и без его рапорта при первой же проверке, которые после побега пошли лавиной, выяснилось немало интересного. Руководящая верхушка жила своей жизнью, не особенно задумываясь о «тяготах службы» своих подчинённых. А потому часто норовила превратить выходные дни в рабочие, чтобы потом блеснуть результатами. Вскоре выговоры и понижения в должности получили многие, кого признали ответственными за появление в голове лётчика крамольных мыслей.

Но эти кары выглядели не так уж и сурово на фоне, так сказать, профилактических мероприятий. Первым делом от полётов отстранили всех холостых, разведённых и прочих «морально неустойчивых». Таких отправили подальше от границы на роли технического и обслуживающего персонала. Как написал потом в своих воспоминаниях один из сослуживцев беглеца, «требования к лётчикам были подняты на заоблачную высоту. Казалось, что они должны быть чище, чем сам Иисус Христос, и не могут посещать даже туалет».

Ещё более серьёзные последствия наступили для оружейников. Американцы убедились, что наше чудо техники тоже не без недостатков, а достоинства учли в доработке своих самолётов. Советскому Союзу пришлось потратиться на переоснащение авиации новыми системами вместо рассекреченной аппаратуры. Но нет худа без добра: на смену МиГ-25 раньше срока пришёл МиГ-31, заметно лучше прежнего.

Советское руководство пыталось надавить на японцев, требуя немедленно вернуть самолёт вместе с лётчиком. При этом грозили прекратить экономическое сотрудничество. Угрозу выполнили, хотя кто от этого пострадал больше — вопрос спорный. Самолёт японцы через пару месяцев отдали и выставили счёт в 40 тысяч долларов за стоянку и обслуживание. Платить, конечно, никто не стал, но осадок в отношениях остался надолго.

Тогдашний директор ЦРУ Джордж Буш-старший уже сказал и о побеге, и о «крупной разведывательной удаче», а в Москве вовсю разворачивался пропагандистский театр: в столицу привезли жену беглеца и его мачеху, которые слёзно молили его вернуться, называя патриотом, любящим мужем и сыном. И при этом авторитетно заявили журналистам, что он «будет помилован, даже если допустил ошибку». Официальный представитель МИДа поддакнул: «соответствующие официальные гарантии были даны компетентными советскими органами».

Но гарантии были совсем другие. Некоему Садовникову (агенту КГБ под дипломатическим прикрытием) в США разрешили встретиться с Беленко. Тот сказал перебежчику: «Правительство знает, что вы сбились с курса, вас заставили совершить посадку, а затем применили наркотики. Я пришел, чтобы помочь вам вернуться домой к любимым жене и сыну». Летчик его прервал: «Не нужно меня агитировать. Я прилетел в Японию добровольно». Тогда агент шепнул на прощанье: «У нас предателей не любят. Рано или поздно мы тебя найдем».

Через некоторое время в нашей печати появилось сообщение, что-де перебежчик погиб в автокатастрофе. Потом Беленко вспоминал встречу в США с нашим космонавтом Игорем Волком: «Он говорит: „Ты же вроде бы умер!“ — Я ответил: „Не так быстро“. КГБ распространил слухи о моем убийстве, чтобы отбить охоту у других».

И хоть катастрофы не случилось, зато до сих пор остаётся в силе решение Военной коллегии Верховного суда СССР, заочно приговорившей беглеца к расстрелу.

В интервью корреспонденту «Голоса Америки» Беленко сказал: «Дайте мне десять минут эфирного времени, и через неделю будет ещё как минимум шесть самолётов». При этом речь не шла о рекламе мира капитала: лётчик всего лишь хотел посоветовать, как обойти советские радары и добраться до ближайших японских аэродромов.

Однако в этом ему отказали, потому что такая массовость могла обернуться серьёзными расходами для американских налогоплательщиков. И без того в том же 1976-м после Беленко из СССР и Сирии на советских самолётах улетели три лётчика, в том числе Валентин Зосимов, о котором мы ещё поговорим отдельно. Кроме того, переманивать к себе граждан других стран — не в американских традициях. Не зря же таким радиостанциям, как «Голос Америки» и «Свобода», было предписано не провоцировать свою аудиторию к бегству из соцлагеря и не позволять удачливым перебежчикам давать практические советы.

В Америке советскому человеку, каким Беленко и был, предстояло ещё одно серьёзное испытание. Дело в том, что из общества победившего социализма он попал в мир капитала с множеством известных нам в то время пороков. И они обрушились на него в полной мере с первых же дней. Если нас уже давно не удивляет изобилие товаров в магазинах, то в 1976-м такое зрелище могло с непривычки шокировать. Вот что он потом рассказывал: «Первое посещение супермаркета происходило под присмотром людей из ЦРУ, и я думал, что это была инсценировка. Я не верил, что этот магазин может быть настоящим. Мне казалось, что раз я необычный гость, то они могли меня разыграть. Ведь это было такое красивое просторное здание с невероятным количеством товаров и без очередей! …Впоследствии я понял, что супермаркет настоящий.

В России трудно было найти хорошие консервы, я ежедневно покупал самые разные консервированные продукты. Однажды приобрел с виду обычную баночку и поджарил её содержимое с картошкой, луком и чесноком — получилось вкусно. Наутро приятели сказали мне, что я съел куриные консервы для кошек… Но они оказались лучше тех, что у нас делали для людей!»

Первым делом лётчику хотелось узнать, как живут коллеги, и он попросил две вещи: посмотреть американскую авиабазу и побывать на борту авианосца. Но только чтоб без показухи, а как на самом деле. И вот он уже на авиабазе ВВС «Ленгли». Потрясли не только неформальные отношения рядовых, сержантов и офицеров друг с другом, но и бытовые условия: в коттеджном посёлке авиабазы обитали рядовые вместе с семьями. Сравнивать с дальневосточными бараками за колючей проволокой, по 50—60 человек, где самоубийства были не редкость, даже не хотелось. Неизвестно, знали ли об этом американцы, но вот что касается внутреннего устройства советских «мигов», окутанного тайной для наших же лётчиков, ему охотно показали пачку фотографий на эту тему.

После увиденного он лишь сказал: «Если бы в моём полку поглядели хоть пять минут на то, что я видел сегодня, началась бы революция».

Свозили его и на авианосец «Джон Кеннеди», не скрывая ничего, вплоть до корабельного карцера, где сидели нарушители тамошних уставов. Сравнение снова оказалось не в пользу дальневосточных штрафников. Но больше всего офицера впечатлило зрелище взлёта-посадки самолётов, и он заметил, что никогда не видел «столь согласованных и профессиональных действий технического состава, без чьих-либо приказаний и без того, чтобы кто-то на них орал». По этой причине даже уклонился от ночёвки в каюте и провёл ночь прямо на палубе, наблюдая за ночными полётами. Ему казалось, что увиденное днём было подстроено специально для него, но к утру пришёл к выводу, что затевать такое шоу на целые сутки было бы слишком хлопотно. Тогда напрашивался вывод, что на занятиях по технике и вооружению иностранных армий и флотов политруки лгали и напрасно высмеивали американские авианосцы.

Без дела в Америке ему сидеть не пришлось — читал лекции в военных вузах, консультировал авиастроительные компании, даже в рекламе снимался. Потом занялся бизнесом. Наладилась и личная жизнь: женился снова, родилось трое детей… В интервью говорит, что ни о чём не жалеет.

Так ли это на самом деле — не нам судить. А вот его российская супруга Людмила вспоминает не без грусти:

— Пять лет мы прожили душа в душу, у нас рос сын. Теперь он уже давно взрослый. Когда спрашивал об отце, я от него ничего не скрывала, но всегда говорила, что его папа был лучшим на свете.

Юрий Ветохин

Слава Курилов, как мы помним, бежал в декабре 1974-го с круизного лайнера «Советский Союз», во время путешествия «из зимы в лето». Юрий Ветохин сделал это пять лет спустя, в сентябре 1979-го, с теплохода «Ильич», который тоже катал туристов из зимы Владивостока в экваториальное лето.

Перед этим у Юрия были две неудачи и потом девять лет «лечения» от подобных попыток. В 1963-м стартовал ночью, во время шторма, дождя и тумана, с батумского пляжа. Но до Турции так и не доплыл — помешало встречное течение. Под утро повернул назад и вышел на берег в Поти. Человека без одежды, который к тому же плохо ориентировался в здешней географии, тут же забрала милиция, а послушав рассказ насчёт заплыва из Батуми, до которого 60 километров, передала в КГБ. Ветохин упорно выдавал себя за спортсмена и все обвинения отрицал. Серьёзных улик не нашлось, и пловца пришлось отпустить.

Через четыре года Юрий Александрович повторил заплыв, прихватив на этот раз и надувную лодку. Отплыл километров десять от крымского берега, лодку надул — и вперёд, к турецкому берегу… А навстречу — наш военный корабль. На этот раз беглецу припомнили всё и упрятали в Днепропетровскую специальную психиатрическую больницу (СПБ) до наступления выздоровления. Только вместо СПБ в послевоенные годы говорили ТПБ — тюремная, а потом этого слова стали стесняться. Но суть осталась та же. Только заключение бессрочное, до конца или «болезни», или пациента.

Эту больницу Ветохин в своих воспоминаниях «Склонен к побегу» для краткости называет концлагерем, потому что цена человеческой жизни и тут, и там была одинакова. Ведь в такие специфические места персонал часто подтягивается по призванию, любители мучить людей. Все слышали о нацистских врачах-садистах, но о наших отечественных знают в основном те, кто попадал в их руки. Свидетельств много, но единомышленники мучителей требуют: «А где документы? Докажите!» Теперь есть и документы. Недавно в психбольнице Днепра (так теперь называют украинцы бывший Днепропетровск) комиссия украинского минздрава нашла свидетельства карательной психиатрии времён СССР. (В частности, в секретном архиве обнаружены медицинская карточка и письма правозащитника Леонида Плюща. Активная международная поддержка заставила власти отпустить его за рубеж, и когда самолет приземлился в Париже, Плюща вынесли на носилках. Он не мог ни идти, ни разговаривать). Документы помогут ответить на много вопросов: кого сюда направляли, какие диагнозы им ставили? В каких условиях они находились, как их «лечили» и пытали?

Ветохин попал в специальное отделение, которым в те времена заведовала некая Нина Бочковская. Она хорошо знала, как сделать жизнь пациентов невыносимой. Под её опекой Ветохин прошёл полный курс нейролептиков плюс всего остального, что могло сломать любого. «Ну что, вы всё ещё против советской власти?» — спрашивала она после очередных пыток медикаментами.

— Мне вводили лекарства, и я думал, что не выживу, загнусь от сердечных приступов и постоянных обмороков. Врач положила меня в надзорную палату к сумасшедшим-хроникам и назначила галоперидол, превратив в лежачего больного, — рассказывал Юрий Александрович.

Смысл лечения заключался лишь в том, чтобы заставить пациента отказаться от своих убеждений. Почти девять лет спустя после начала «лечения» Ветохин, уже на грани жизни и смерти, написал заявление, где признал себя психически больным и пообещал больше не пытаться никуда бежать. Ему тут же отменили все уколы. «Самое смешное то, — недоумевал он, — что после того, как я признал себя больным, врачи наотрез отказались оформлять мне пенсию и инвалидность».

Вскоре его выписали. Лечащий врач сказал на прощанье:

— Ну, Юрий Александрович, вам очень повезло! Суд заменил вам режим, вы переводитесь в больницу общего типа. Хочу вам сказать, что вы очень легко отделались на этот раз, но смотрите, если попадёте сюда повторно, вам из этих стен не выйти больше никогда.

Как он выдержал эти годы?

— Выдержал потому, что верую в Бога, и я имел цель, поэтому не сошёл с ума и не покончил самоубийством, как сделали другие. Физически я не был уничтожен вследствие невероятных ухищрений, к которым я прибегал, чтобы эти яды не попали в организм.

У пациента было время посчитать, сколько всего в него пытались впихнуть: 22 с половиной тысячи таблеток и 721 укол…

Следующие годы ушли на то, чтобы привести в порядок здоровье. Никаких санаториев, понятно, не предвиделось, а была только комната в коммуналке и работа грузчиком. Так заплатил бывший морской офицер, бывший главный инженер научного института за настойчивое желание уехать из своей страны.

Тело восстанавливал в общественном бассейне и на лыжах. Время от времени под видом отдыхающего ездил в Крым и на Кавказ, чтобы подготовить новый побег. На этот раз неудача исключалась, потому что означала медленную и мучительную смерть под наблюдением медиков.

Время бежит быстро, и вот однажды Ветохин присмотрел в ленинградском бюро путешествий турпутёвку, которая позволяла прокатиться на теплоходе из Владивостока до экватора и обратно. Стоила недёшево — 580 рублей, при средней зарплате инженера 150 (грузчика — и того меньше). Плюс дорога самолётом до Владивостока.

Пришлось заняться сбором грибов и клюквы и продавать их. Эта работа, описание которой уместилось здесь в одном предложении, потребовала немало поездок за десятки километров от Ленинграда, чтобы найти товар, за который будут платить. А потом ещё продать на рынке, где хватает конкурентов. И это только для того, чтобы попасть на другой конец страны.

К тому же, Владивосток — город пограничный, нужен пропуск. Шансов немного, но смелым везёт: к удивлению Юрия, пропуск ему выдали, резонно рассудив, что теплоход не только не заходит ни в какие порты, но даже к островам не подходит ближе, чем на 40 километров. Да и лекторы потом на теплоходе долдонили своё: «Никакой пловец в тропическом море не проплывет и ста метров без того, чтобы его не съели акулы».

Пока всё шло по плану, и ленинградец, способный проплыть в открытом море 60 километров, прилетел во Владивосток и поднялся на борт «Ильича». Что ещё требовалось? Звёзды для ориентировки, отсутствие встречного течения. Не испугает даже небольшой шторм, баллов четыре-пять. И вот ночью 9 декабря, на экваторе, когда проплывали Молуккский архипелаг, Юрий остался один в каюте. Он надел пёструю красную рубашку, на ноги — женские капроновые чулки и носки, чтобы сберечь тепло. Приладил спасательный жилет — не потому, что боялся утонуть, а чтобы при прыжке не уйти глубоко под воду и не попасть под винт. Оставалось вылезти через иллюминатор и держать курс в сторону ближайшего острова (нужное направление запомнил ещё с вечера).

Плавать его научил отец в раннем детстве. Потом занялся этим спортом всерьёз, плавал на длинные дистанции. Ему ещё не было и тридцати, когда в 1957-м принял участие в групповом марафонском заплыве между крымскими посёлками. А два десятка километров — это обычная тренировочная дистанция. Поэтому когда через несколько лет понял, что жить в СССР больше не может, то самым реальным вариантом стало море.

Ему было на кого равняться. В том же, 1979-м, тридцатилетняя американка Диана Наяд проплыла в океане 102 километра за 28 часов, это был мировой рекорд среди женщин и мужчин. (Потом, в 2013-м, когда ей будет 64, она ещё проплывёт 180 км от Кубы до Флориды). Правда, ей было всего 30 лет, а не 51, как Ветохину, и ей не гробили здоровье в психбольнице. Да и плыла она под прицелами кинокамер, совсем не думая об акулах. И всё же с точки зрения своих возможностей Ветохин ставил себе вполне реальную задачу. Только теперь победа для него была куда важнее любого спортивного рекорда.

Примерно через четырнадцать часов пловец приблизился к острову Бацан. Чтобы на него ступить, потребовалось ещё полдня: сильное береговое течение уносило пловца в сторону. Наконец показалось дно. Обессилевший беглец, проплыв около 45 километров, выбирался на необитаемый берег на четвереньках, на большее уже не было сил.

Как потом оказалось, это был не самый близкий остров, но он гористый, а остальные, равнинные, с моря пловцу не видны. Вскоре невдалеке показалась лодка с соседнего острова, и Юрий оказался в индонезийской деревне, где его тепло встретили местные жители.

На следующий день — беседа с властями:

«Переводчик, не дожидаясь вопроса полисмена, спросил сам:

— Откуда вы появились на нашем острове?

— Я приплыл на остров с советского теплохода.

— А почему вас не съели акулы?

— Потому что мне помог Господь, — ответил я и перекрестился.

— Конечно, Господь! — воскликнул переводчик убежденно и тоже перекрестился».

Для Ветохина это была вовсе не дежурная фраза. Вот что он написал в своей книге:

«В жизни случаются события, которые не только абстрактно, но и материально подтверждают существование Бога. У меня было несколько таких случаев.

Во время блокады Ленинграда я не погиб потому, что был вовремя вывезен из города моим дядей, который воевал на Ленинградском фронте.

В 1956 году я попал под трамвай. Он прошёл надо мной, не причинив никаких повреждений.

Я не умер от голода и пыток в Днепропетровском концлагере, хотя пробыл там 9 лет.

В 1979 году я двадцать часов плыл в море рядом с акулами. Я видел их, но не был атакован ими.

Из всего этого я делаю вывод, что Богу было угодно сохранить мою жизнь, чтобы я поделился своим опытом с другими людьми. Бог ждёт от нас дел. Всякий раз, как только я начинал действовать, Он всегда помогал мне».

Нравы индонезийцев с тех пор, как их описал Слава Курилов, ничуть не изменились, и беглеца встречали с прежним гостеприимством. Вскоре самолёт унёс его в Сингапур, а оттуда — в США.

Сейчас Юрию Александровичу уже за девяносто, он живёт в Калифорнии. Когда в Днепропетровске нашли документальные подтверждения пыток пациентов-диссидентов, Ветохина пригласили в качестве свидетеля. Юрий Александрович ответил, что посещать больницу, где прошли самые страшные годы жизни, у него желания нет. Да и силы не те. Но вот если бы ему на глаза попались его мучители, то силы, скорее всего, нашлись бы…

Лилиана Гасинская

В январе 1979 года с круизного лайнера «Леонид Собинов», стоявшего в австралийском порту, сбежала 18-летняя официантка Лилиана Гасинская. Она вплавь добралась до берега и попросила политического убежища. На ней был только купальник, поэтому журналисты тут же окрестили ее «девушкой в красном бикини».

Родилась она на Украине в Алчевске, промышленном городке на Луганщине. Отец — музыкант, мать — актриса. Родители старались дать дочери хорошее образование, она училась в школе с углублённым изучением английского. После этого открывалась дорога в иняз, но после 8 класса Лиля поступила в Одесское ПТУ морского туристического сервиса и стала судовой официанткой. Профессию выбирала осознанно: выпускники училища получали шанс работать на международных судах. Потом она расскажет журналистам, что задумала сбежать ещё в четырнадцать лет, потому что ненавидела советскую систему, «основанную на лжи и пропаганде». Впрочем, думается, что в те годы её куда больше расстраивали магазины с их очередями и убогим выбором, которые она назвала «скучными».

Её взяли на лайнер «Леонид Собинов». Хоть профессию она выбрала и непрестижную, но на такие места всегда много желающих и отбор строгий. И тут очень помогли отличные оценки плюс английский язык. Первый рейс после училища — круиз по Полинезии и Австралии.

14 января судно встало на якорь в бухте Сиднея. Январь в тех местах пожарче нашего июля, холоднее 22 градусов вода если и бывает, то очень редко. В тот вечер на корабле намечалась шумная вечеринка. Лиля в одном бикини протиснулась наружу через иллюминатор и поплыла к берегу. Минут через сорок, выбравшись на сушу, она увидела мужчину, гулявшего с собакой, и обратилась к нему за помощью. Это был преподаватель сиднейского университета Билл Грин. Сказала, что ей нужна помощь: «Я сбежала с советского корабля, за мной гонятся. Мне надо в полицию!»

Он привёл её домой, там её напоили кофе и допоздна беседовали. А утром пошли в полицейский участок. Погони не было, но на теплоходе подняли тревогу, а утром к розыску подключился советский дипкорпус, требуя вернуть гражданку СССР на корабль. Однако первыми беглянку нашли газетчики из «Дейли Миррор». Они выкрали Гасинскую из полиции, обеспечили ей укрытие в доме своего фотографа (в обмен на интервью и фотосессию в бикини). Скоро о ней написали все газеты, «девушка в красном бикини» стала главной знаменитостью континента и миллионы людей следили за её судьбой. Газеты писали: мол, русские готовы бежать из советского рая чуть ли не голыми…

Но зачем ей было плыть? Разве не устраивали экскурсий по городу?

Много лет спустя некая переводчица, которой тоже довелось поплавать на таких лайнерах, описала подробности, а опус свой назвала эмоционально и красноречиво: «Сволочь в красном бикини». Оказывается, Лилю подвёл язык — не английский, а русский. Что-то она там не то высказала, и соседки по каюте доложили помполиту. А это именно тот ответственный человек, который составлял списки на увольнение: кому, куда и с кем идти. Моряков отпускали на четыре часа, группами по три-четыре человека. И вот в группу с Гасинской поставили двух крепких мужчин с наказом следить за ней повнимательнее. И те уследили. Во время похода по магазинам заметили, что та норовит потеряться. Допустить этого было никак нельзя, потому что такое означало подозрение в сообщничестве и лишение визы на загранплавание. Лилю доставили на корабль, а помполит приказал запереть её в каюте. Вот оттуда она и выскользнула в океан. Хоть акул там и много, но бояться их не стоило, они сами боялись летающих туда-сюда катеров. Но девушка об этом не знала и старалась не думать о плохом.

Так чем же она так расстроила эту переводчицу? Ведь она и работала-то на другом корабле, а историю услышала со слов старшего помощника капитана с того «Собинова», потому что весь экипаж, начиная с капитана, после побега расформировали за плохую воспитательную работу и рассовали по другим судам, по большей части грузовым. Оказывается: «Попасть плавать на пассажирский корабль — это попасть в морскую элиту. Это значит ходить в загранплавания, повидать мир, купить желанные вещи, иметь хорошую зарплату. И вот всего лишаешься из-за какой-то сволочи. У всех моряков ведь семьи, дети, так что пострадали тут многие».

Да, потеря по тогдашним меркам серьёзная. На это читатели ей возразили: в том, что пострадал экипаж, виновата система, а не девушка. Не она систему создавала, не она наказывала непричастных. Когда из немецких концлагерей узники бежали на волю, а оставшихся наказывали, то, получается, виноваты беглецы, что не сидели смирно?

А вот статус беженки Гасинская получила с трудом, потому что не смогла толком объяснить властям, как именно её преследовали на родине. Девушку даже предлагали депортировать, как обычно и поступали с нелегальными мигрантами. Тем временем события стремительно развивались. Упомянутый фотограф ради русской беженки бросил жену с тремя детьми, и дело шло к свадьбе. Шумиха ли помогла или звёзды (в том числе и газетные) иногда влияют на политику, но девушке разрешили остаться в Австралии.

Гасинская присматривалась к карьере актрисы или модели. А вскоре заключила контракт на 15 тысяч долларов с эротическим журналом «Пентхауз». Вскоре там появились её снимки под заголовком «Девушка в красном бикини — без бикини». Лилиана потом рассказывала, что, как пьяная, ходила по магазинам с этими деньгами и покупала все подряд… Её возлюбленный вовремя остановил подругу. Зато подтолкнул на старте в шоу-бизнесе, и Лиля пробовала себя в разных ролях — работала моделью, диджеем, снималась в сериалах. Правда, с фотографом она через несколько лет рассталась и вышла замуж за миллионера. При этом не забывала оставшихся в Союзе родственников, слала им деньги, подарки и, конечно, фотографии австралийского счастья.

Однако далеко не всё в её жизни шло гладко. Косметический бизнес прибыли не приносил, а мужниных миллионов оказалось недостаточно для счастливой жизни. В общем, рассталась и с ним, после чего переехала в Лондон. Там, в отличие от австралийских времён, живёт скромно, интервью не даёт. Газеты о ней почти не пишут, разве что упомянули о давней художественной выставке в Лондоне, где она представляла русское и африканское искусство.

Снова вышла замуж, родила двух сыновей, они уже студенты (фото счастливого семейства появилось-таки в печати). Забрала к себе своих украинских родителей. Но, в общем, старается жить незаметно. Да и то: разве Овидий не говорил давным-давно, что хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался?..

Виктор Шеймов

Побег летом 1980-го главного шифровальщика КГБ выделяется из общего ряда двумя обстоятельствами. Во-первых, сбежал очень информированный и соответственно охраняемый сотрудник спецслужб. Кроме того, он отбыл за рубеж средь бела дня из центра столицы, использовав при этом разные специфические приёмы своих коллег, чтобы уйти от погони. Чем сильно их посрамил.

С самого начала всё у него складывалось благополучно. Родился в Москве, отец — военный инженер, мать — врач. После школы поступил в Московское высшее техническое училище им. Баумана, стал конструктором космической техники. Но технику конструировал недолго, потому что вскоре попал на Лубянку, где специализировался на системах защиты информации в советских посольствах за границей и в зарубежных резидентурах КГБ. Дело в том, что к тому времени он уже успел проявить свои незаурядные способности в электронике. Когда в китайской резидентуре заподозрили прослушку, то Шеймова послали разобраться. И хоть за эту задачу уже безуспешно брались и другие неглупые люди, решить её удалось только ему. Репутация молодого гения обеспечила быстрый карьерный рост, и вскоре он стал одним из самых молодых майоров КГБ.

И всё бы хорошо, если бы не мелочь: не хватало… мира в душе. Покорным служакой он стать не успел, и когда видел что-то неправильное, чувствовал себя оскорбленным. Его направили в подразделение, где готовили справки для самого высокого начальства — партийного политбюро. Опытные коллеги знали, как и что подать, чтобы «там» были довольны. А майора это почему-то возмущало. Первая реакция: может, я чего-то не понимаю? Пошёл в здешнюю библиотеку и попросил почитать историю КПСС. Сотрудница была, мягко говоря, удивлена: такого в её жизни ещё не было. Она даже попросила у майора удостоверение, потому что в этой организации все странности должны быть выяснены. Шеймов сделал вид, что заинтересовался другой книгой и быстро ушёл.

Он не зря избегал не только конфликтов, но и дискуссий. Когда его друг и коллега, молодой и здоровый парень, внезапно умер, у Виктора появился ещё один повод серьёзно подумать о царящих тут нравах. Дело в том, что этот друг (отец его, кстати, был членом ЦК партии), был не только молод, но и прям и недальновиден. Партийное руководство называл «мерзкой шайкой» даже в присутствии отца. И вообще в дружеском кругу своих взглядов не скрывал. Но всё тайное когда-нибудь становится явным, особенно на Лубянке. И парня не стало. Однако и эта тайна продержалась недолго: вскоре Шеймов узнал, что тут не обошлось без вмешательства головорезов из КГБ. И он, начальник отдела, курирующий шифровальную связь наших посольств, замсекретаря партийной организации, поклялся отомстить.

Как? Для начала — бежать из страны, причём всей семьёй. Если самому и приходилось время от времени выезжать за рубеж, то такое путешествие с женой и дочкой категорически исключалось. Более того: майор, допущенный к самым сокровенным секретам страны, не мог, в отличие от простых смертных, разгуливать где угодно даже по собственной столице и находился под постоянным наблюдением. А в таких условиях без посторонней помощи задача не решается.

Как же установить контакт с иностранцами, да так, чтобы никто не узнал? Часами искал машину с американскими дипломатическими номерами. Даже подумывал устроить небольшую аварию и под шумок передать дипломату записку. Однажды даже увидел ехавшую навстречу нужную машину, пытался столкнуться, да опытный шофер вовремя среагировал.

Впрочем, это была ещё не самая трудная задача в работе офицера спецслужбы. В 1979 году оказался в командировке в Варшаве. Там в центре города возвышается знаменитый Дворец культуры и науки, смахивающий на Московский университет (немудрено: архитектор тот же). Есть и кинозал на первом этаже, куда Шеймов и отправился, как водится, с сопровождающим офицером. Во время сеанса, сославшись на проблемы с желудком, отлучился в туалет. Оттуда умудрился выбраться на улицу, остановить такси и домчаться до расположенного неподалёку американского посольства.

Американцы задали ему несколько вопросов, убедились, что он действительно тот, за кого себя выдаёт и были настолько изумлены, что предложили начать путь в США немедленно. Шеймов объяснил, что сначала надо вернуться в Москву за семьёй, а уже оттуда… Чем ошарашил зарубежных коллег ещё раз, потому что у них пока ещё не было опыта подобных операций в Советском Союзе. И договорились о московской встрече.

В кинотеатр он вернулся за десять минут до конца сеанса, заметив сопровождающему коллеге: «Вы бы лучше следили, что они там кладут в вашей столовой». Тот в ответ понимающе улыбнулся.

Конечно, серьёзные дела за несколько минут не решаются, даже если речь идёт о главном шифровальщике Союза. Были ещё встречи в Москве. Американцы хотели убедиться в шеймовских возможностях и снабдили специальным фотоаппаратом. Когда отснятую плёнку проявили, то сомнений уже не оставалось. СССР устанавливал по всему миру новое шифровальное оборудование, причём информации у Шеймова было столько, что никаких тайников не хватило бы, чтобы её передать.

Однако информация ценна до тех пор, пока власти не знают, что она похищена. Иначе достаточно только поменять коды… И вот в московской резидентуре взялись за операцию под названием «Вперёд», самую дерзкую за всю историю ЦРУ.

Он хотел не просто убежать, но и убедить комитет, будто семья погибла. Это избавит от попыток найти и убить изменника, убережёт родственников от репрессий. Да и людям в погонах это на руку: не придётся ни отвечать за провал, ни принимать защитных мер. Ведь от случайности никто не застрахован…

Только вот как предупредить родителей, которым вскоре предстоит услышать трагическую новость? Напрямую нельзя: отец — убеждённый коммунист, ничего не поймёт. Одной матери тоже не скажешь, такая тайна будет невыносима. И вот сын в день своего рождения заехал к родителям и вскользь сказал: «Мама, мне предстоит командировка… Сложная, даже опасная. Если услышишь, что я погиб, — не верь, пока не увидишь мой труп». Мать, конечно, удивилась, но расспрашивать не стала: к секретной работе сына она уже привыкла.

Выбрали пятницу: на работе не хватятся до понедельника. В холодильнике осталось полно еды, в раковине — немытая посуда, даже пыль на антресолях нетронута. А соседке в разговоре жена вскользь обронила: мол, едем на выходные на дачу. И вот майским вечером они остановили такси и доехали до метро «Варшавская». В такие дни здесь особенно многолюдно: на юг идут пригородные электрички через множество дачных станций, а на север — к Павелецкому вокзалу, тоже загруженному. Не говоря уж о сотнях автомобилей, которые подбирают попутчиков в начале этой южной автотрассы.

Семья села в метро, в угол головного вагона. Яркие спортивные сумки поставили одну на другую и прикрыли собой. Сумки, кроме самого необходимого, скрывали ещё и, так сказать, театральный реквизит. На станции «Площадь Свердлова» (так в те времена называлась «Театральная») сели на последнюю скамейку. Она удобна тем, что, как и остальные, укрыта в каменной нише. Интервал между поездами — две минуты. Через тридцать секунд платформа полностью опустела. Оставалось ещё несколько, чтобы сбросить чёрные плащи, и вот уже по платформе идут мужчина в красной куртке, женщина в бордовом жакете и мальчик в зелёной курточке. Сумки в руках оказались уже другого цвета. А для четырёхлетней Лены это была игра: «Ты одета как мальчик, тебя зовут Алёша. Если ты будешь вести себя, как мальчик и сможешь обмануть всех, то ты выиграла».

Потом ещё раз вышли на «Белорусской», там скамейки тоже укрыты в нишах. Теперь на Ольге был неприметный коричневый свитер, распущенные волосы закрывали лоб почти до самых глаз. Виктор — в поношенном свитере и кепке, а дочка в серой кофте и шапочке, как у мальчика. Осталось только перейти на кольцевую и доехать до «Киевской».

И вот полдевятого вечера поезд Москва — Ужгород начал свой путь. Полторы тысячи километров, ехать меньше суток. На следующее утро, когда оставалось совсем уже недалеко, пересели на пригородную электричку, которая и довезла до конечной станции. Дочка уже спала после снотворного. Быстро ушли со станции со спящим «мальчиком» на руках, избегая милицейских глаз, и сели на скамейке у площади. Выйти на место встречи предстояло минута в минуту..

Кстати, о снотворном. Маленькая девочка одним неосторожным словом могла погубить всё дело. Поэтому ещё в Москве главе семейства передали пять разных таблеток, чтобы он экспериментально подобрал для неё лучшее средство. Потом он составлял графики дыхания и пульса дочери, чтобы выбрать ту самую таблетку для Ужгорода. Прощаясь с куратором, Шеймов сказал: «Всё время, что мы встречались, я не был уверен, что вы действительно из ЦРУ. В том, что вы не из КГБ, я убедился, когда мне передали снотворное. КГБ не стал бы церемониться. Мне бы просто дали таблетку и сказали: „Вперёд“. Когда вы дали пять пилюль, я понял, что работаю с гуманной организацией».

Между тем, серая «волга» уже стояла у тротуара с открытым багажником. Забросили туда сумки, Ольга села рядом с водителем Войтеком (по легенде она была его русской подругой, живущей теперь в Варшаве). А Виктор быстро лёг вместе с дочкой на двойное дно и закрыл крышке сиденья.

Потом было петлянье по городу. Нет, они не уходили от хвоста: просто нужно было в нужную минуту оказаться в другом месте, теперь уже на пограничном пункте, куда вот-вот заступит на дежурство знакомый сержант. От него требовалось совсем немного, всего лишь временного отсутствия служебного рвения и инициативы. В благодарность он будет слушать кассету Билли Джоэла.

На чешской стороне и вовсе никаких неожиданностей не было. И Виктор, наконец, мог со всё ещё спавшей дочкой выбраться из укрытия.

Очередная стыковка — в нескольких километрах от границы, где их уже поджидал «мерседес» с агентами ЦРУ. Они и вывезли семью через австрийскую границу в Вену, на явочную квартиру. Ну, а там уже было проще: торговый самолет до Нью-Йорка, потом на маленьком двухмоторном — до Вашингтона.

Путь до «дачи» пролегал через семь часовых поясов. Хоть и выглядел всего лишь как далёкое, довольно утомительное путешествие, но потребовал слаженной работы многих людей. Только одна оплошность любого из них означала полный провал.