Помоги проекту - поделись книгой:
— Сброс фольги. И глуши его.
Нимчик подождал, пока высыпется охапка резаной фольги и пойдёт накачка энергии в активный глушитель. Потом он развернул "Самогонщика" кругом так резко, как только позволяла прочность корпуса. Позади них, показав очертания хвоста, проскочила смутная тень. Ян закончил поворот, выводя самолёт на параллельный курс с постепенным удалением. А потом в облаках вспыхнуло пламя, освещая загривок истребителя-призрака.
— Ян, ты это видишь? У него есть пушки, стреляющие вверх[94]. Что это, чёрт возьми, за игрушки?
— Что-то новое, видимо. Если подумать, подобная установка запросто выпотрошит бомбардировщик. О ней уже должно быть известно. Они, вероятно, потеряли нас и стреляли наугад, по счислению.
Тень растворилась в тёмных облаках. Нимчик задумался.
— Признаков облучения нет, он нас не видит. Хотя… нет¸ это просто боковые лепестки, без импульсов.
— Стрельни по нему подавителем. Постарайся заставить его подумать, что мы уходим на северо-восток со снижением.
На самом деле они направлялись на северо-запад и поднимались. Текли минуты. "Злой самогонщик" покинул слой облаков, подставив свою серебристую шкурку слабому свету безлунного неба. Нимчик сбавил мощность двигателей, давая стрелкам отползти от красного сектора. Скорость упала до 460 километров в час.
Ян представлял, как ночной истребитель маневрирует, кружась, чтобы снова поймать цель, исходя из предположения, что она уходит со снижением и разрывает дистанцию. Затем он вышел из облачности и понял, что его одурачили. К этому моменту он оказался на высоте меньше пяти километров, а "Самогонщик" забрался на семь с половиной. He.219 не хватало мощности. Его скороподъёмность была около 550 метров в минуту. Истребителю придётся только обратно карабкаться четыре с половиной минуты. Когда он выйдет за облака, то при удаче отстанет без малого на 40 километров.
Наблюдатель, заметив тёмную тень ночного истребителя, воскликнул:
— Вон он! Позади нас, на 235 градусов, пятнадцать – шестнадцать километров.
Не настолько хорошо, как надеялся Нимчик. Пилот истребителя, должно быть, быстро понял, что произошло и правильно догадался о дальнейшем курсе цели. Однако двигатели "Самогонщика" успели немного остыть, что позволило снова дать полный газ. He.219 дёрнулся было следом, затем бросил преследование и направился на юго-восток, к дому. Ян облегчённо выдохнул, поворачивая в сторону Исландии. Ему было что рассказать инструкторам про немцев, которые не отправляют ночные истребители на перехват одиночных бомбардировщиков.
ГЛАВА 3
СТУЖА КРЕПЧАЕТ
— Ты сменила цвет на каштановый? — Наама опытным взглядом окинула окрашенные волосы Инанны[95]. В своё время она сама готовила краску из растительных экстрактов.
Инанна попыталась посмотреть на собственную чёлку, причём с некоторой опаской.
— Как смотрится, Нэми?
— К глазам не подходит, но с этим ничего не поделать. Уж я-то знаю, — глаза Наамы были ядовито-зелёного оттенка, пугающие, на грани отвращения. — Про всё остальное знает только твой парикмахер.
Инанна хихикнула, узнав рекламный лозунг, используемый компанией "Клерол" для серии домашних красок для волос. Компания провела конкурс, чтобы выбрать речёвку для своего нового продукта. Строка "Про всё остальное знает только твой парикмахер" вышла в финал. Формально она говорила о том, что товар по качеству соответствовать салонным средствам ухода за волосами. В действительности это была скрытая отсылка на предложение белокурым женщинам выглядеть менее по-немецки – так и разумнее, и безопаснее. Газета на столе Инанны подтверждала это.
— Ты слышала, Томми Линч тоже отправил строчку для рекламы?
— Нет. Что он написал на этот раз?
— Предложил "Смешай несмешиваемое и сочти несочетаемое". Она тоже прошла в финал, но руководство компании наложила на неё вето, него несмотря на то что это явно удвоит их продажи. Так ли это хорошо? Подобными темпами услуги по окраске волос в салонах сильно подорожают. Такой способ несколько дешевле. Наверное, я сама испытаю его. Если всё получится, нам надо будет обеспечить запасами всех блондинок нашей семьи. Они и нам самим понадобятся.
— Разве это плохо, Инанна? Я знала, что были какие-то проблемы в Бостоне и Нью-Йорке, но мне казалось, что всё ими и ограничилось.
— Что ты на это скажешь? — Инанна перевернул экземпляр "Бостон Глоб" фотографией вверх, чтобы Наама её увидела. На снимке на первой полосе, в свете уличного фонаря, стояла женщина. Верхняя часть тела была покрытая смолой и перьями.
— Они сорвали с неё пальто и блузку, опалили волосы и затем сделали вот это. Никто не потрудился вызывать полицию. Она двадцать минут оставалась на улице в такую погоду, прежде чем её подобрали полицейские. Сейчас она в больнице, в отделении скорой помощи. Воспаление лёгких, ожоги лица и головы. Что за животные сотворили такое? Разве это люди?
— Напуганные, разгневанные, потерянные, — Наама очень старалась не допускать ярость в свой голос. — Я поспорю с тобой на любые деньги, что те же самые люди в иное время рискнули бы жизнью, чтобы помочь этой женщине, если она попадёт в беду. Но сейчас они в ловушке. Они не могут осознать ситуацию и не могут с ней справиться. Они хотят убить тех, кто сейчас убивает наших мальчиков в России, но не могут. И вымещают свой гнев на случайных жертвах, на козлах отпущения.
Наама с отвращением скривила рот.
— Обычные козлы отпущения – чёрные, евреи, любое другое меньшинство. Сейчас даже сама мысль возненавидеть их подводит слишком близко к нацистам. И поэтому люди выбирают кого-то ещё. В данном случае женщин со светлыми волосами. Спорю, если ФБР найдёт тех, кто это сделал, то обнаружат в итоге кого-то, у кого было собственное недовольство против этой конкретной жертвы и подговорил всех других. Не все жестокие садисты – немцы. Они повсюду, даже здесь, и ты знаешь это. За эти годы мы видели их достаточно часто и много где.
— Такую же линию проводит и газета. Женщина – невинная жертва личной мести и люди, сделавшие это, не лучше самих нацистов. Вот ещё, другая статья на первой полосе. В Ирландии резня за резнёй. В графстве Лимерик исчезают целые деревни. Мужчины, женщины, дети, животные, поля, вообще всё. Бостон – ирландско-американский город. У многих на "старой земле" оставалась родня, и они хотят защищаться любым возможным способом. В стране становится страшно. Пока что, Нэми, это случается в больших городах, но будет распространяться. Нам надо защитить семью.
Наама кивнула.
— Я поговорю с Лилит и Нефертити. Они выяснят, что потребуется и сколько, — она усмехнулась, но фотография в газете сделала выражение лица неестественным. — Удачно, что мы несколько лет назад вложились в самолёты и электронную промышленность, а?
Она вновь посмотрела на снимок. Исчезла даже вымученная усмешка. Если ей случится встретится с кем-нибудь из ответственных за то злодеяние, она пригласит их выпить. Последний раз в жизни.
Даже крупные "Сороковые" перекатывались по волнам. Огромным волнам, длинным, медленно нарастающим, раскачивающим линкор. Время от времени возникала интенсивная вибрация – когда задиралась кормовая часть и винты бешено раскручивались без сопротивления воды. Линдеманн смотрел за корму. Вторым в линии, сразу позади "Дерфлингера", шёл "Мольтке". Он кивал носом, черпая скулами зеленоватую воду и закидывая её до самой первой башни. У всех восьми линкоров имелся атлантический форштевень, вытянутый и расширенный, для повышения мореходности в плохую погоду. Он был значительно лучше, чем прямой форштевень Тейлора, который немецкие инженеры предпочитали ранее. Хотя "Шарнхорсту" и "Гнейзенау" это не помогло. Они получились с перевесом, сидели глубже и сильно раскачивались. "Мольтке" просто загребал воду, а два небольших линкора, казалось, вовсе из неё не выныривали. Их первые башни, как правило, постоянно были подтоплены. В этот момент, будто чтобы скрыть мучения этих двух кораблей, пришла полоса дождя и снизила видимость.
Линдеманн вздохнул и вернулся к штурманскому столу. По словам метеорологов, сразу после прохождения штормового фронта погода должна стать весьма хорошей. По меркам Северной Атлантики, конечно. Как раз к этому времени они подойдут к многочисленному конвою достаточно близко, чтобы сокрушить его охранение, а затем уничтожить сам караван. Затем они настигнут авианосную группу и потопят её. В конце концов, никто никогда не топил линкор в открытом море, используя авиацию. Пока линкор способен маневрировать, он может увернуться от ударов с воздуха, а авианосец, выпустив все свои самолёты, становится беззащитен. Кое-кто даже осторожно говорил обо всём остальном американском флоте, который намерен обрушиться на Англию или Францию, но будет вынужден прийти на помощь и тоже попадёт под раздачу.
Проливной дождь немного ослаб, и видимость вновь улучшилась. Линдеманн посмотрел с правого крыла мостика на завесу эсминцев. Было хорошо видно, что перед их строем идёт "Хиппер". Z-23 двигался сразу за ним и немного правее, а Z-24 находился в поле зрения, на параллельном курсе. Позади него Z-25 бодро переваливался по крутым волнам. На нём проектировщики наконец убрали перетяжелённую носовую спаренную установку и заменили её единственным орудием со щитом. Четыре 150-мм орудия вместо пяти, но так даже лучше. Линдеманн перевёл бинокль обратно на Z-24. К нему подходил очередной большой вал. Эсминец зарылся в него носом и скрылся под полупрозрачной жидкой зелёной массой. Адмирал ждал, когда же эсминец вынырнет, стряхнув воду… но, к его ужасу, этого не случилось. Z-24 исчез.
Линдеманн застыл, наблюдая сквозь призрачный саван тумана, брызг и дождя.
— Как?
— Если позволите, герр адмирал, — издалека зашёл один из молодых лейтенантов. — До того, как записаться на флот, я учился на военно-морского инженера-кораблестроителя. Уже тогда было много сомнений насчёт серии. Большая первая башня слишком тяжела для набора носовой части. Хуже того, прямо под нею обширное свободное пространство. Это сделало весь полубак чрезмерно напряжённым. Наконец, дульные срезы оказались слишком близко к бортам. Артиллеристы указывали на этот момент, но под давлением сверху пришлось поставить спаренную башню. Я думаю, когда Z-24 нырнул, вес воды вместе с перетяжелённым носом стал фатальным для конструкции. Эсминец переломился по самый мостик. Линкор или крейсер могли бы пережить такое, но не эсминец. Собственные двигатели затолкают его под воду и остановить затопление будет невозможно. Он утонул менее чем за 20 секунд.
Линдеманн пристально посмотрел на стремительно краснеющего офицера.
— Простите, герр адмирал.
Он медленно покачал головой.
— Не за что извиняться. Ты обладаешь знаниями, и когда они мне понадобились, ты всё рассказал, как и следовало. Связь! Сообщение всем эсминцам. Не придерживаться строя, маневрировать по необходимости во избежание повреждений.
Адмирал снова поднял бинокль к глазам и посмотрел на участок моря, так стремительно поглотивший Z-24. Впервые у него появилось нехорошее чувство насчёт всей операции.
— Немецкий флот вышел, — с полной уверенностью заметил молодой лётчик с бомбардировщика-торпедоносца.
— Откуда тебе знать, Джордж? У тебя в кармане сидит германское верховное командование и подсказывает?
Его коллеги засвистели, поддержав подначку. Но у пилота "Скайредера" хватало самодовольной снисходительной уверенности – той самой, которая заставляет других скрежетать зубами. Как выходец из богатой семье, он вполне мог себе такое позволить.
— За последние полчаса к нам загрузили пятую связку торпед. На борт постоянно поступают 127-мм и 300-мм ракеты. У нас в погребах битком 250- и 500-кг осколочно-фугасных бомб, и до сих пор с транспорта грузят 800- и 1000-кг бронебойные. У нас их и так хватало, а теперь будет ещё больше. Это означает, что мы будем атаковать другие корабли, хорошо бронированные. То есть немецкий флот. Он просто должен был выйти в море.
Хотя другие пилоты явно не хотели соглашаться, по всему выходило что он прав. Они смотрели, как "Кирсардж" принимает ещё один поддон "Крошек Тимов". В то же самое время на "Интрепид" поднималась связка 560-мм торпед. Корабль снабжения "Дракон"[97], встав между двумя авианосцами, непрерывно подавал им боеприпасов. Днем ранее это было бы невозможно, слишком штормило. За ночь погода успокоилась настолько, насколько это вообще бывает в ноябрьской Северной Атлантике.
Неподалёку "Репризал"[98] и "Орискани"[99] загружались с плавучего арсенала "Большой Ситкин"[100]. Сейчас авианосцы были беспомощны. Их палубы очистили, спрятав самолёты в ангары или вытолкав к носу. Охрану возложили на лёгкий эскортный "Коупенс"[101] с его тремя эскадрильями F4U-7. Пять авианосцев, более чем 400 самолётов только в одной оперативном соединении, и ещё четыре таких же отряда. Не совсем таких же – в составе головного 58.1 шёл новый "Геттисберг" вместо эскортника, итого более 500 машин. Неудивительно, что Хэлси сделал это соединение флагманским.
Лейтенант Джордж Буш[102] перевёл взгляд с плоскопалубных силуэтов на другие, освещённые слабым, сероватым солнечным светом. Самыми большими из них были линкоры "Нью-Джерси" и "Висконсин"[103], следом тяжёлые крейсеры "Олбани" и "Рочестер". Был три, но "Орегон-Сити"[104] сильно пострадал во время шторма и был вынужден вернуться. Флотские острословы переименовали этот корабль в "Мятую Сиську" – поговаривали, что из-за ошибок при постройке у него погнулся киль. Также с ними шли четыре лёгких крейсера: "Фарго", "Хантингтон", "Санта-Фе" и "Майами"[105]. Дополняли соединение восемнадцать эсминцев, доработанных специально для охоты на подводные лодки. Задачей всех этих кораблей была защита авианосцев. А те, в свою очередь, уничтожают всё, что не понравится прикрытию. Итого в океан вышли пять таких оперативных групп. Каждая из них, обладающая линейными кораблями, плавучими арсеналами и противолодочными эсминцами, в первую очередь обеспечивала безопасность приданных авианосцев.
Ниже них на взлётную палубу опустилась ещё одна связка торпед. Оружейники приняли её и потащили в погреба. Пилоты, стоящие на обзорной галерее, были вынуждены признать – Буш прав. Такое множество торпед, ракет и бронебойных бомб означало только одно. Они идут на перехват тяжёлых сил немецкого флота.
— Вот что я скажу, ребята. Когда мы найдём гуннов, я собираюсь утопить линкор.
Это уже было слишком. Лётчики единодушно принялись обмахивать лейтенанта пилотками – мол, не перегрелся ли? Наконец, они прервались, чтобы перевести дух, и их предводитель нахлобучил измятую пилотку обратно.
— Да ладно, Джордж. Ты ещё скажи, что однажды станешь президентом.
— К взлёту готов, — лейтенант Пэйс ждал хлопка катапульты за спиной. На "Сталинграде" было два "Задиры"[107], подготовленных к вылету. На "Москве", точно таком же авианосце, держали ещё два. Так они и собирались слетать проверить засечку, обнаруженную одним из эсминцев завесы. Если аналитики верно оценили схему полёта цели, то сегодня "Ситка" выбьет золотую фишку.
— Курс цели 26, скорость 360. Пеленг 135, дистанция 165, - сводки были как можно короче, чтобы сократить активность в эфире. Если это один из немногих оставшихся у Германии Ме.264[108], не стоит выдавать себя болтовнёй.
Прямо перед ним один из членов палубной команды сделал движение руками. Пэйс толкнул сектор газа вперёд. Двигатель взревел, отдаваясь дрожью. Последовал ожидаемый толчок, и палуба исчезла. "Задира" покинул борт "Сталинграда" и немного опустил нос, разменивая высоту на скорость. Второе важнее. Брякнули створки ниш шасси. Самолёт просел ниже уровня палубы, а затем вновь набрал высоту. "Задира" вновь оказался в своей стихии.
Через час они вышли в расчётный район. За это время цель могла уйти в любом направлении больше чем на три сотни километров, но им повезло. Немецкий пилот вёл машину с севера на юг, вероятно, проверяя, что может найтись за только что прошедшим штормовым фронтом. Оставалось неясным, заметил ли он их оперативное соединение. Скорее всего, нет. Немецкие радары до сих пор неважно распознавали объекты на поверхности, поэтому и курс разведчика не поменялся. Он почти наверняка не знал даже, что подошли "Задиры".
— Ты над ним, — без эмоций подсказал наводчик со "Сталинграда". Пара с "Москвы" уже отдалилась – они разогнались и заняли место на курсе перехвата, если Ме.264 решит возвращаться на базу. — В этих краях работают RB-29. Убедись, что верно опознал цель, прежде чем открыть огонь.
Обтекаемый застеклённый нос и четыре звездообразных двигателя делали эти самолёты очень похожими. Шептались, что уже было несколько ошибочных атак.
Пэйс уже рассмотрел машину, плывущую ниже них. Большой раздвоенный хвост был хорошо заметен, даже при том, что пёстрая, в светло- и тёмно-серые пятна раскраска сливалась с морем далеко внизу.
— Подтверждаю, это Ме.264. Атакуем.
Оба "Задиры" вошли в пике, набирая скорость. В отличие от тёмно-синих самолётов на быстроходных авианосцах, истребители эскортников были окрашены в светло-серый с белым блестящим брюхом. Это уменьшало вероятность, что их заметит стрелок. Пэйс заходил сверху с семи часов, а его ведомый с пяти. В верхней башенке Ме-264 стояла одна 20-мм пушка, и могла стрелять только по какому-то одному истребителю, но не двум с разных направлений.
Внезапно немецкий самолёт ускорился, за его моторами потянулся чёрный дым. Их засекли, и пилот включил подачу закиси азота. За пять минут бомбардировщик разогнался почти до такой же скорости, что и преследователи.
Из-за уклонения от потоков снарядов и ускорения "Мессершмитта" "Задиры" едва догоняли его. Но это уже было неважно. Пара "москвичей" вернулась, сделала горку и ударила по бомбардировщику, поразив его длинными очередями крупнокалиберных пулемётов справа налево. Тонкий след дыма от внутреннего левого двигателя превратился в поток тёмного пламени и густой копоти. Ме.264 заметно сбавил скорость. Теперь "сталинградцы" смогли настигнуть цель. Пэйс аккуратно прицелился и обстрелял кормовую часть фюзеляжа. Ответный огонь прекратился. Стрелок убит.
Но у Ме.264 ещё оставались 13.2-мм пулемёт в передней верхней башенке, 20-мм пушка снизу, два 13.2-мм по бортам и курсовые пулемёты. При этом потеря задней огневой точки стала критической. Фактически немецкий самолет стал беззащитен против атаки сверху-сзади. С этого ракурса и зашли Пэйс вместе с ведомым, целясь в крылья и фюзеляж. Серый зверь огрызался, пытаясь защищаться, но был постоянно вынужден отвлекаться на разные истребители. Два самолёта с "Москвы" сделали следующий заход, на этот раз поперечный, обстреляв переднюю часть фюзеляжа. Замолчала и вторая верхняя башенка.
Пэйс вспомнил, как на уроке истории им рассказывали о жестокой игре прошлых времён. Стаю собак спускали на ослеплённого медведя, делая ставки, сколько тот продержится и скольких собак сможет убить. Но была и разница. Чувствовать жалость к медведю нормально. К вражескому бомбардировщику её никто не ощущал.
Ещё один заход. Он зажал гашетку, поливая из пулемётов корневые части крыльев. Трассеры пробили баки, мотор вспыхнул ярким пламенем, Ме.264 стал терять высоту. Так как Пэйс проскочил дальше, последний удар нанесли "москвичи". Крыло сломалось прямо возле полыхающего двигателя, и бомбардировщик ушёл в неуправляемую спираль. Ударившись об воду, он взорвался, и беспристрастные камеры "Задир" зафиксировали его смерть.
— Нам нужно вооружение помощнее, — вздохнул Пэйс.
— Будет. На новых машинах, если верить слухам, ставят 20-мм пушки.
— Надеюсь, они будут работать лучше, чем предыдущие, — последняя попытка создать 20-мм пушку для морской авиации закончилась провалом. После одного-двух выстрелов она давала осечку. — Полетели домой.
Час спустя "Задиры" расположились на мостках перед ангаром, дозаправляясь и пополняя боеприпасы. Плёнки сразу вынули и отправили в Вашингтон. Там, после проявки, уничтожение подтвердили. Инанна вычеркнула из списков морских разведчиков Германии ещё один Ме.264. Каждая такая небольшая победа делала работу быстроходных авианосцев ещё безопаснее. Без самолётов-наводчиков подводные лодки, даже "тип XXI", становились почти бесполезными. Им всё больше приходилось полагаться на удачу, чтобы в нужное время появиться в нужном месте. Но Северная Атлантика даёт мало шансов.
— У нас неприятности, — генерал-майор Маркс не был склонен озвучивать очевидное, но время от времени обстановка того заслуживала.
— Гауптманн Вильгельм Ланг, — полковник Хайнрих Асбах тоже считал, что иногда можно указать на всем заметный факт. — Вопрос только в том, как мы от него избавимся. Сможем ли?
— Не сможем, Хайни.
В окружении Маркса была небольшая группа офицеров, начинавших вместе с ним пять лет назад во Франции. Их становилось всё меньше, Русский Фронт собирал свою дань, но советы и понимание оставшихся становились только от того только дороже. Лишь глупец будет доверять исключительно собственным чувствам, когда есть другие доступные источники.
— Он, скорее всего, за прошедшие годы служил только в штабах. У него есть влиятельные друзья такого рода, что могут нагадить и целой дивизии. Он добыл шесть новёхоньких, прямо с завода, самоходных 150-мм гаубиц, сделав всего один звонок. Хочешь, чтобы ещё один звонок отправил нас на Архангельск, а ему принёс приказ о назначении в противоположную сторону?
Асбах покачал головой. Не стоит на такое нарываться. Упоминание города наводило ужас больше, чем что-либо другое на Русском Фронте. В немецкой армии бытовала легенда. Будто бы Архангельска на самом деле больше не существует, там ворота в ад. Легенда гласила, что части, отправленные туда, входят в окутывающий город туман и исчезают, будто их никогда и не было. Действительность не очень-то расходилась со страшилками. Приказ на передислокацию к Архангельску означал, в общем-то, массовую казнь, сравнимую разве что с газовой камерой. Он протянул руку и налил ещё один стаканчик бренди. Его семья владела одним из старейших производств в Германии, и ему удалось сохранить снабжение своего штаба.
— Так или иначе, Клаус, на самом деле он неплохой офицер, — Маркс поднял бровь. — Досконально изучил устав. Знает свои обязанности и хорошо их выполняет. Всё просто: у него нет ни малейшего опыта. Я думаю, в 38-м мы были точно такими же. Только мы это время провели, безвылазно изучая реалии войны. А он писарем при штабе отсиделся, в удобном кабинете, сочиняя инструкции и рассылая служебные записки. Он не знает, когда правила и нормы применяются, а когда нет. Не понимает, как думают ветераны и как делятся опытом. Ты слышал историю о его прозвище?
— Нет.
— Первоначально его прозвали "Превосходный Душистый Принц". Потом сократили до просто "Принца". Когда он про это узнал, то сначала предположил, что это уважительное прозвище. Офицер с понятием просто не обратил бы внимания. Но не наш капитан Ланг. Это противоречило уставу, и он запретил его использование.
— Ну и как теперь его называют? — заинтересовался Маркс.
— Люди стали упоминать его "офицер, прежде известный как Принц", но часто так говорить язык сломаешь. Теперь именуют как "Прежний", потому что он всё равно Душистый Принц.
Маркс лающе рассмеялся и покачал головой.
— Надо же! Ладно, это всё прекрасно, но не решает нашего вопроса. Мы начинаем наступление, как только закончится буря. С запада идёт прояснение, и по каким-то там причинам будет продолжительным. Сапёры проверили лёд. Озера и реки промёрзли достаточно надёжно, чтобы выдержать лёгкую технику. Необходимо прогнать как можно больше машин, по возможности. Включая артиллерию, и буксируемую, и наши новые самоходки. Можем мы надеяться, что Ланг не утопит их в озере или что-нибудь в таком роде?
Они оба вздохнули и посмотрели на стаканы. Налито в них было явно недостаточно, чтобы прояснить проблему. Асбах долил до полного.
— Выбор у нас невелик. Если мы выгоним его, кто примет батарею? У его лейтенанта опыта ещё меньше, а знаний нет вообще никаких. Думаю, надо оставить Ланга на должности и присматривать за ним повнимательнее.
Асбах задумался на секунду.
— Хотя… есть один вариант.
— Выкладывай.
— Отведённая мне схема атаки очень близка к рейду. Колонна мотопехоты с бронетехникой выступит, чтобы попытаться захватить тяжёлые железнодорожные орудия к северу отсюда. По возможности захватить, но если не получится, просто уничтожить. Мы сформировали рейдовую группу на основе разведбатальона, взяв его БТРы и добавив пехоты. Их бронемашинам не хватает огневой мощи – только 75-мм и длинноствольные 50-мм орудия, плюс артиллерия. Но теперь у нас есть самоходки, которые мы можем взять с собой. Получается, оставив Ланга и его орудия, мы решаем две задачи сразу. Усиливаем рейд и ставим гауптманна в положение, где он под присмотром опытных офицеров сможет научиться чему-нибудь полезному. Получить собственный боевой опыт, наконец.
Поделиться книгой: