Помоги проекту - поделись книгой:
У лодки типа XXID оставалось два варианта. Обладая большой скоростью подводного хода, она могла пойти на прорыв и просто убежать из района поиска. Или, по крайней мере, значительно осложнить задачу. Но здесь возникало два слабых места. Высокая скорость приводила к быстрой посадке аккумуляторов – примерно за час их можно было исчерпать в ноль. Ещё хуже было то, что возникающий при этом шум сам по себе мог легко выдать субмарину. Как раз на этот случай самолёты уже высеивали буи. Из экспериментов с модифицированными британскими лодками S-класса на Бермудах выяснилось, какие частоты надо слушать. Потом к ним добавился опыт первого нашествия субмарин XXI серии в конце 1944 – начале 1945-го годов.
Второй вариант – не спеша уползти, ничем себя не выдавая. Большая ёмкость аккумуляторов позволяла бесшумно красться целыми днями. В таком режиме обнаружить лодку было очень трудно. Но и тут имелся свой недостаток – скрытный ход ограничивался 4 узлами. Чуть больше скорости быстрого шага. Ракеты, прилетевшие по Вашингтону час назад, выпущены откуда-то из этого района. Если выпустившая их лодка решила прокрасться в океан, то она где-то здесь, живая, здоровая, и с почти полным зарядом батарей. Если она пойдёт на прорыв, то окажется где-то в радиусе 16 миль и без хода.
— Что докладывают самолёты? — спросил Штюрмер.
— Буи пока ничего не засекли, сэр.
— Ладно… Проверка области, активный поиск.
Два эсминца находились на флангах группы, готовые прозванивать глубину активными гидролокаторами. Старые системы работали как прожектор, одним-единственным лучом. Они были хороши для поиска старых, медлительных лодок VII и IX типов, но XXI-е ходили достаточно быстро, чтобы просто проскакивать в интервалах между посылками. Нынешние сонары щупали пространство сразу тремя импульсами в секторе. Не превосходное, но достаточно пригодное решение на то время, пока из лабораторий не выйдет новое поколение гидролокаторов.
Но даже новые поисковые системы давали XXI-й возможность манёвра. Она могла увеличить скорость и всё равно удерживаться между импульсами – хотя в таком режиме быстро сядут аккумуляторы и будет много шума, который могут уловить радиобуи. Она могла попробовать прокрасться в океан беззвучно, на малом ходу. Наконец, можно просто уйти поглубже, лечь на дно и переждать[84]. Штюрмер расхаживал по мостику, ожидая доклада от гидроакустиков – что же решил капитан подводной лодки?
— Есть контакт. "Грейсон" нащупал что-то на дне.
— Перестроиться для атаки.
Шесть эсминцев уже были наготове, выстроившись дугой возле левого дозорного корабля. Они стали набирать ход, и хотя на боевой скорость их собственные сонары глохли, значения это уже не имело – ударная группа ориентировалась на показания оставшихся на месте дозоров. В нужный момент "Эрли" вздрогнул, выпуская залп из "Хеджехога". Большая платформа нарисовала на воде огромную восьмёрку, две меньших уложили свои серии в район талии этой восьмёрки. Другие пять эсминцев тоже выбросили бомбы, создав мешанину пересекающихся кругов. Вырваться из-под такого града было очень маловероятно. Даже XXI-я не могла опередить тщательно продуманный рисунок рассеивания. Именно так из океана изгнали старые субмарины VII и IX серий.
Экипаж "Эрли" ждал. Снаряды "Хеджехога" взрываются, если соприкасаются с чем-то достаточно твёрдым, чтобы сработал детонатор. Ил морского дна просто поглотит их. Мнения разделялись. Кто-то хотел бы использовать "Кальмаров"[85], установленных на канадских эсминцах. Их тяжёлые снаряды срабатывали от глубины, создавая мощную ударную волну. В прикрытии русских конвоев одновременно ходили и американские и канадские эсминцы. "Хеджехог" и "Кальмар" отлично дополняли друг друга – поэтому очень мало немецких подводных лодок доживали до второго похода, и совсем немногие до третьего.
Взметнулись два водяных горба. Эсминцы развернулись, начиная сбрасывать с кормы глубинные бомбы. Накрывая зону поражения "Хеджехогов", с грохотом поднялись по десять столбов пены. "Эрли" снова вздрогнул, когда сработали торпедные аппараты, выбрасывая однотонные заряды по направлению контакта.
После это оставалось только ждать, пока вода успокоится. Штюрмер продолжал топтаться по мостику.
— Она до сих пор там! — разочарованно воскликнул акустик. Лежащая на дне подводная лодка никоим образом не могла пережить такие удары.
— Проклятье. Передай "Грейсону" и "Майо" выпустить по ней однотонки, ими точно проймёт.
Теперь роль дозора перешла к "Эрли". Он удерживал сонаром контакт и передавал данные другим эсминцам. Затем картинка размылась от мощных сотрясений, вызванных взрывами больших глубинных бомб. Томительное ожидание, пока не восстановится звукопроводимость воды… и вздох разочарования. Подводная лодка была на месте.
— Сэр, у меня есть предположение, — сказал штурман. — Оно так себе, конечно, но…
— Выкладывайте.
— Мы сейчас в том районе, где несколько лет назад затонул "Портер". Очень вероятно, что это его корпус. Здесь много затонувших судов, но он – лучший кандидат.
Штюрмер кивнул. Звучало разумно. Ни одна субмарина не может уцелеть после такой бомбардировки. Определённо, это затонувший корабль. А значит, у их настоящей цели было предостаточно времени, чтобы тихонько скрыться. На самом деле, немецкий шкипер наверняка выбрал место для запуска именно по этой причине.
Эсминцы и самолёты ещё раз прошли по всему району, учитывая, что он расширялся с каждой минутой, но ничего не добились. К утренним сумеркам охотникам пришлось признать, что XXI-я вчистую их переиграла. На рассвете Штюрмер вернулся в каюту. Немцы использовали свои лучшие технологии и все навыки команды, чтобы взорвать несколько деревьев и заблудившегося скунса. Американцы использовали свои лучшие технологии и все навыки команды, чтобы разбомбить остов затонувшего корабля. Все усилия и умения пропали впустую, все траты оказались бесполезны. Это поразило Штюрмера – ночная охота стала подходящей метафорой для войны в целом.
— Часовые назначены, товарищ лейтенант. Я составил список, очерёдность 20 минут. Буря крепчает.
Арктический шторм ударил сильно и без предупреждений. Ветер усилился, небеса затянуло, повалил снег. Он летел так густо, что наступила "белая тьма", снизив видимость почти до нуля. Снаружи была просто кипящая белая масса. Невозможно понять, где небо, где земля, а где ближайший твёрдый предмет. В "белой тьме" можно запросто налететь на дерево, при этом не увидев его.
Сибиряки хорошо были знакомы с такими явлениями – они с ними выросли, и понимали, что надвигается шторм. Они спрятали снегоходы и три трофейных "Кеттенкрада" в ложбине, а потом построили себе землянку. Выкопали в глубоком снегу пещеру, и зарылись в землю ещё на два метра. К счастью, на Кольском полуострове не было вечной мерзлоты. Перекрыли яму ветками и накидали побольше снега, оставив только небольшую норку входа. Снаружи он выглядел просто как тёмная яма под покосившимся деревом. А для маскировки ближе в ложбине с техникой сделали ложное логово.
Сержант Батов выстроил очерёдность дежурства с учётом того, что в такую погоду оставаться на открытом воздухе дольше двадцати минут было смертельно опасно. Поэтому он разделил взвод на три команды по шесть человек. Каждые двадцать минут двое выходят наружу, а остаток часа отогреваются, пока следующая пара дежурит. Одна команда, чередуясь, дежурит и отдыхает три часа, потом заступает следующая шестёрка. Таким образом, в подразделении из восемнадцати человек все успеют отдохнуть шесть часов. Всё равно буря меньше не продлится.
Станислав оглядел землянку. Получилось тесновато, но зато в ней быстро накапливалось так необходимое для жизни тепло. Люди согревали друг друга. Но не менее важным было поддержание боевого духа. Князь знал, как подбодрить своих людей.
— Слушайте, хотите прочту кое-что новое из газет?
— Да, давайте, — голос, прозвучавший откуда-то из дальнего конца землянки, выдавал слабый интерес. Но тут добавился другой.
— Эренбург[86] написал?
— Угадал, — Князь полез в карман. — Здесь его свежая статья. Называется "Убей!".
Бойцы оживились. Эренбург знал, что думают фронтовики, и его заметки всегда находили признание.
— Слушайте, — Князь осветил фонариком газетную вырезку с загнувшимися уголками и начал читать.
Германия медленно, безо всякого достоинства, гибнет. Вспомним напыщенные парады на Берлинском стадионе, где Гитлер голосил о завоевании мира. Там он явил всю свою суть. Германии не существует. Есть только огромная банда убийц и насильников. Мы знаем всё. Мы помним всё. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово "немец" для нас самое страшное проклятье. Отныне слово "немец" спускает курок. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьет твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих близких и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоем участке затишье, если ты ждешь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого – нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай вёрст. Считай одно: убитых тобою немцев. Убей немца! — просит старуха-мать. Убей немца! — молит тебя дитя. Убей немца! — кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей![87]
В тесной землянке пробежало одобрительное бормотание. Князь ощутил, как люди закивали.
— Правда, не все разделяют такое мнение. Георгий Александров[88] написал в "Правду" ответ, что товарищ Эренбург в своей статье
— Илья не упрощает! — раздался воинственный возглас, встреченный одобрительным шумом.
— Товарищу Александрову надо приехать сюда на месяц-другой. Тогда бы мы послушали, что он скажет об "упрощении", — ещё один возглас, ещё одна волна одобрения.
Князь слегка улыбнулся в темноте землянки. Было время, когда статья в "Правде" считалась материальным воплощением правды. И горе тому, кто усомнится в этом. Но те дни прошли.
— Ну вот, братцы, захватили мы нескольких фрицев в плен. И представим, что один из них достаёт партбилет и утверждает, что состоит в партии с 1920 года…
Вводную встретили мрачным, циничным хихиканьем.
— …и что нам с ним делать?
Солдаты задумались. Первым заговорил их новичок, Кабанов. Он до сих пор не был уверен в своём новом положении – даёт ли оно ему право лезть вперёд всех? До призыва, в школе, он выиграл несколько призов за работы по диалектике, и один из московских университетов пригласил его к себе на учёбу. После войны, конечно. Просто он не хотел, чтобы соратники решили, будто он стремится возвыситься или угодить командиру. Уважение, заслуженное в засадном бою несколько дней назад, могло вскружить ему голову.
— Остальных мы расстреляем немедленно. А этому перед расстрелом надо будет как следует надавать по шее.
— И почему именно так?
— Ему стоило пошевелить мозгами заранее. Когда волк уносит дитя из колыбели, это случается не из-за того, что волк злой. Он всего лишь волк. Это в его природе, охотиться на беззащитных. Мы убиваем его, но и только. Когда дурной человек совершает зло, это тоже проявление его сущности. Он не знает, что можно иначе. Но от коммуниста стоит ожидать большей разумности. Он должен распознать зло и отказаться в нём участвовать. Если он знает, что можно по-другому, но всё равно творит зло, то его вина ещё глубже. Об этом товарищ Александров забыл. Он прав, хорошие немцы могут существовать. Но если они есть, их вина точно так же велика. Они заслуживают смерти, не больше, но и не меньше. Ибо они между добром и злом выбрали зло.
В землянке одобрительно зашумели, и Князь услышал, как кто-то похлопал Кабанова по плечу. А теперь финт.
— Но и у нас на родине случались плохие вещи. Что нам с этим делать?
Повисла тишина. Многие молодые бойцы сохранили положительный образ Сталина и считали его великим политиком. Они помнили его по краткому периоду довоенного городского благосостояния, и мысль, что он мог быть небезупречен, беспокоила их. Даже в тёмной землянке сила привычки заставляла людей тщательно подбирать слова. Затем кто-то заговорил из дальнего угла.
— Но ведь это в прошлом, верно? Возможно, в прежние годы было что-то плохое. Товарища Сталина обманули негодные советники, но он распознал их, отстранил и заменил.
— Товарищ Сталин героически погиб в Москве. Все мы это знаем. Но так или иначе, мы не перекладываем наше собственное грязное бельё в чужие корзины.
— Верно, братцы. Мы видели последствия дурных поступков, и сами исправили их. Но куда делись те немцы, которые должны были сделать то же самое? Их нет! Если мы смогли изменить ход событий, почему ни один немец не рискнул? Вот что упускает товарищ Александров. Добро виновно, если оно не сопротивляется злу. Нельзя забывать, что фашисты находятся на нашей земле.
— А как же американцы? — спросил другой голос, очень робкий. Все знали, что чудесные американские лекарства спасли их любимого лейтенанта.
— Их мы пригласили, и они наши гости, пришедшие с дарами и дружбой. Они сражаются вместе с нами, чтобы изгнать врага. Помни, что сказал Георгий Константинович. "Не имеет значения, под Красной Звездой ты воюешь или под Белой, если ты убиваешь фашистов".
На этот раз все солдаты негромко, но внятно зашумели, радуя Станислава. На их взгляд, у американцев были свои ошибки – например, склонность к мягкости и милосердию. Но одно достоинство перевешивало всё прочее. Они изобрели напалм. К тому же сталинская пропаганда редко касалась Соединённых Штатов, обрушиваясь на Рейх, Францию и Британскую империю. Так что бойцы были более открыты для восприятия американцев как союзников. Всё в духе пролетарского интернационализма.
Батов, сидящий сзади, похлопал двух солдат по плечам, и они выбрались наружу, чтобы сменить часовых. Несколько секунд спустя предыдущая пара залезла в землянку. В углу забормотали – их сразу же втянули в обсуждение. Князь передал туда свой фонарь и вырезку, чтобы люди могли сами прочитать.
В определении "фоторазведывательная" явно таилась неумная шутка. "Самогонщик" делал всё, кроме снимков. Точки пеленга, данные радарной разведки, сбор радиолокационных изображений береговой линии в целом и прибрежных городов в частности. Только последние можно было как-то притянуть к фотографии. У самолёта даже бомбоотсека не осталось. Его заделали наглухо, превратив в электронный центр по сбору информации. Собственно, сейчас это уже не имело значения – никто теперь в здравом уме не отправит бомбардировщики на Германию. Экипаж "Самогонщика" знал это более чем хорошо.
Третья фоторазведывательная авиагруппа когда-то называлась Третьей бомбардировочной эскадрильей, принимавшей участие в ударе по Плоешти[90]. То есть они были одной из четырёх авиагрупп, ставших жертвами бойни у нефтепромыслов. Из двадцати семи B-29A вернулся только "Самогонщик". Оба внешних двигателя выбиты, крылья и хвост превратились в решето от пуль и осколков снарядов, команда потеряла четверть убитыми, а половина оставшихся в живых были ранены. Они уцелели только потому, что раньше других повернули назад. Одинокий обратный полёт запомнился сплошной борьбой за выживание. Они дотянули домой, но как и почему, не смог бы объяснить никто. Держаться в воздухе самолёт просто не мог, но он держался. Они вернулись, шасси при посадке сложилось, бомбардировщик из-за множества повреждений списали.
Третью перевели в Россию, оснастили разведывательными машинами, переименовали и отправили базироваться в Исландию. Их новая задача, фоторазведка, казалось вполне безопасной, но вовсе не была таковой. RB-29C работали поодиночке под покровом темноты, собирали данные, всё глубже и глубже проникая на враждебную территорию. Их потери составляли около 10 процентов. Это считалось незначительным по меркам массированных рейдов с русских аэродромов, но в абсолютном исчислении было много. Статистически, 10-процентная вероятность означала, что у данной команды оставался всего лишь 7-процентный шанс дотянуть до окончания рабочей смены[91].
Но награда того стоила. Экипажи вернутся в континентальную часть США и после отдыха будут назначены на Тихий океан. Там они будут противостоять японцам, проводя жаркие дни на островных пляжах с холодными пивом, а тёплые ночи – с ласковыми девами. Некоторые команды после этого покидали авиагруппу и демобилизовались. Затем они пропадали из виду. Вполне обычное дело после расслабляющего отдыха на островах. Недавно одна фоторазведывательная авиагруппа, 305-я, была отозвана из Кефлавика и исчезла, не оставив следов. Усиление для Тихого океана, ещё одна причина японцам сидеть тихо и не задирать американского орла. Немцы вполне были в состоянии остановить армады B-29, но японцам определённо придётся намного тяжелее.
— Как обстановка? — капитан Ян Нимчик хотел как можно скорее покинуть Северное море. Они только что закончили съёмку побережья до самого Гамбурга. Боевая задача подразумевала глубокое проникновение во враждебное воздушное пространство, контролируемое ночными истребителями.
— Мы зафиксировали картины берега, которые заказало командование. Думаешь, тошнотики на авианосцах пойдут сюда?
— Должны бы. Я слышал, они планируют подогнать свои посудины поближе. Никакой другой причины забираться так далеко нет. Есть излучение?
— Только береговые радары на пределе дальности. Они, вероятно, следят за нами. Командование говорит, что у немцев слишком мало бензина, чтобы отправлять перехватчики за единственным самолётом.
— Ну да, верно, — голос капитана был полон цинизма. — А куда же делись те самолёты, которые не вернулись? Волки съели, поди?
В кабине раздался хохот. Логика командования была простой, как бревно. Вернувшиеся самолёты не докладывали о ночных перехватчиках. Следовательно, немцы не отправляют ночные истребители за одним-единственным разведчиком – так же, как любители природы утверждают, что ни один человек не рассказывает о съедении волками. В обоих случаях ошибка в рассуждении одинакова. Те, кого съели волки, об этом уже не расскажут, так же как и сбитые ночными истребителями RB-29.
— Командир, прямо по курсу на картографическом радаре Гамбург, — этот радар, расположенный прямо на брюхе, давал хорошие снимки, особенно там, где вода и земля создавали яркий контраст. Зоны застройки тоже отлично просматривались, ярко-белые на тёмном фоне. — Мы пишем изображения на плёнку.
— Отлично. Давайте сваливать отсюда.
— Верно, командир. Ой-ой…
Ян подумал, что больше других слов английского языка ненавидит именно это "ой-ой".
— В чём дело?
— Излучение воздушного источника. FuG.220 "Лихтенштейн"[92]. Ночной истребитель. Позади, и судя по силе сигнала, он нас видит.
— Пора сматываться.
"Лихтенштейн", определённо, указывал на He.219[93]. Злой зверь, быстрый и прекрасно вооружённый. Его радар по меркам американских истребителей был недостаточно хорош, но немецкие экипажи своё дело знали. "Самогонщик" попал в беду.
— Двигателям полную тягу. Откуда он заходит?
На RB-29C стояло четыре детектора: один в носу, другой в хвосте, и по одному на законцовках крыльев. Опытный оператор мог с их помощью определить направление на источник. У "Самогонщика" был очень хороший оператор.
— Он позади нас, несколько правее.
— Расстояние?
— По силе эха я сказал бы 25–35 километров. Может быть, ближе к 40. Задавить его, кэп?
— Нет. Оставим уловки напоследок. Скажи, когда он будет у нас точно на хвосте. Пусть отрабатывает свой ужин.
На такой высоте RB-29C мог выдать 630 километров в час до перегрева двигателей. Если наставления верны, He.219 выжимает свыше 700. Исходя из этого, ночной истребитель догонит разведчика через 35 минут в худшем случае, и 45 – в лучшем. Значит, бой случится севернее, где-то в 460–550 километрах от нынешнего местоположения. В тех же наставлениях было сказано, что боевая дальность "Филина" – 1500 километров. Откуда он взлетел? Сколько топлива у него осталось?
— Ян, облачность начинается на уровне 6700.
— Добро, лезем туда. Мощность слоя известна?
— Шаманы говорили, около 1700 метров. И сильная турбулентность внутри. Здесь, по сравнению, далеко не так плохо, но у Колы свой нрав.
— То есть у нас появляется некоторый простор для манёвра…
Нимчик немного опустил нос "Самогонщика" и смотрел, как скорость подходит к 630 километрам в час. Теперь "Хейнкелю" придётся преследовать их ещё дольше, от 40 до 55 минут, прежде чем он выйдет на дистанцию огня. Оставалось одно-единственно "но". "Злой самогонщик" нёс намного больше топлива, чем истребитель, но и его запасы не были безграничными. Если он будет гнать на полной мощности слишком долго, тоже останется без бензина.
Это было странное ощущение. Отдельные минуты, казалось, тянутся одна за другой, но каждый раз, когда Нимчик смотрел на часы, стрелки как будто прыгали вперёд.
— Где он?
— Точно позади нас. Три с небольшим километра, но не более пяти. Скорее меньше.
Они уже были в слое облаков. Серо-белый саван цеплялся за самолёт. Вражеский радар видел их, экипаж истребителя будет искать тёмный силуэт. RB-29C был покрыт глянцевой серебристой краской, и ночью почти не давал тени на облаках. Вопреки распространённому мнению, матово-чёрная масть очень плохо подходила для ночного истребителя.
— Внимание наблюдателям. Смотрите за тенями.
Первоначально у B-29 было несколько дистанционно управляемых башен со стрелками-операторами в блистерах. На RB-29C их сняли, заменив плоским остеклением.
— Микки, скорее всего первым его увидишь ты. Сразу говори, но только не стреляй.
Спаренная крупнокалиберная установка в хвосте была единственным вооружением "Злого самогонщика". Случались горячие споры о том, какие боеприпасы лучше. Некоторые экипажи брали побольше трассирующих в надежде, что потоки огня отпугнут ночной истребитель. Нимчик считал это безумием. Трассеры ясно указывают на бомбардировщик, как неоновая вывеска. Поэтому на борту "Самогонщика" не было ни единого трассирующего выстрела.
— Тень позади нас, — доложил Донован из хвостовой башни.
Поделиться книгой: