Помоги проекту - поделись книгой:
— Ясно. Давай свою пукалку. Пойду графоманов упромысливать.
Дух отстранился.
— Э, нет. Не все так просто. Я как-никак дух не простой литературы, а коммерческой. Бесплатно ничего не делаю. К тому же у нас есть налог, как и с любого выигрыша в лотерею.
— Денег у меня нет, — быстро сказал Бухарь. — А родаки жадные.
— Расслабься. Деньги нам не нужны. Нам от тебя понадобиться, скажем так, некоторая субстанция…
Бухарю показалось, что над седоватым ежиком мужика появились маленькие рожки.
— Души что ли покупаете? — недоверчиво ухмыльнулся он. — Я что, идиот, за грелку душу продавать?
Дух рассмеялся.
— Не бойся. Душа тоже не понадобится. Все гораздо проще. Вот тебе зачем эту грелку рвать? Чтобы крутой себя почувствовать. Ведь так? Эго свое потешить. Свое внутреннее «я» порадовать. Так что и оплата должна соответствовать теме конкурса.
— Это какая это? — подозрительно прищурился Бухарь.
— Ты отдашь нам честь.
Бухарь прыснул.
— Это что, как в армии? Ребром ладони по лбу?
— К пустой голове руку не прикладывают. А у тебя и фуражки нет. Ты отдашь нам честь в более традиционном смысле.
Дух масляно расплылся в улыбке, отчего Бухарь покраснел, наверное, впервые в жизни.
— Это что… типа десять негров сперва лапают, а потом труселя снимают?
Дух даже задохнулся от возмущения.
— Да как ты… Что за мысли у тебя грязные! А еще девочка!
— Я не девочка, — хриплым басом сообщил Бухарь.
— Да какая разница! Честь это нечто такое эфемерное, неуловимое. Раньше ее было много, а теперь почти не осталось. У тебя ее с гулькин нос. Вот эти остатки мы и хотим забрать. Ты этой потери даже не заметишь. Все равно даже не знаешь, что это такое.
Бухарь фыркнул.
— Да забирайте хоть тонну. На этом все? Можно лететь по графоманам?
Дух развернул невесть откуда взявшийся свиток.
— Нет. Сперва договор подписать надо.
— А! — нахмурился Бухарь. — Все-таки, договор. Кровью небось подписывать.
— Нет, — усмехнулся дух. — Слезами. Писательскими слезами. Райтерс тирс, как говорят ирландские вискокуры.
Руки у него внезапно вытянулись на всю длину комнаты, одна сунула Бухарю под нос половинку луковицы, другая ловко подставила гусиное перо под хлынувшие слезы. Третья рука придвинула свиток с договором.
— Тут, пожалуйста.
Бухарь мельком глянул на витиеватый текст, схватил перо, подмахнул на свободном месте. Прозрачные слезы потемнели и стали голубыми, как яйца дрозда.
Дух втянул свои многочисленные руки обратно, и торжественно встал, выпятив пузо.
— Вот теперь, — провозгласил он, — можно и по графоманам.
— Это он?
— Ага.
— Вот этот мелкий шибздик — мой конкурент?
— Один из лучших.
— Он же младше меня!
— Зато сочиняет с ясельного возраста.
Пиу!
— Следующий!
— Это она?
— Ага.
— Та самая, у которой рваных грелок больше, чем у дурака фантиков?
— Ага.
— Пусть лучше пойдет порисует.
Пиу!
— Следующий!
— А этому зачем? Калифорния, вилла с бассейном.
— Он ее снимает еще с тремя такими же.
— Да без разницы. Ненавижу!
Пиу!
— Следующий!
— О! Знакомая рожа!
Пиу!
— Эй! Ты зачем это сделала?
— Что именно?
— Зачем ты его пнула?
— За дело. Этот гад в прошлый раз мой рассказик обосрал. Следующий!
— Еще один корифей жанра, мать его. У самого тиражи под миллион, а туда же.
— Сейчас у него тиражи раз в двадцать меньше.
— Да без разницы. Вот зачем ему это, а?
— Над графоманами любит глумиться.
— Сволочь!
Пиу!
— Следующий!
— Хосподя! Дедушка! Из тебя ж песок сыпется. Ручки дрожат, ножки дрожат. Иди отдохни.
Пиу!
— Следующий!
— А почему так много домохозяек бальзаковского возраста?
— Бальзаковский возраст — тридцать лет.
— А я о чем? Тридцать, пятьдесят. Полно их.
Пиу!
— Э, а почему она продолжает по клавиатуре стучать, как бешеная?
— Не знаю. Попробуй еще раз.
Пиу!
— Да что такое-то? Она только ускорилась!
Пиу!
— Слушай, твой подавитель графоманов сломался. На такое количество, наверное, не рассчитан. Может у него патроны кончились?
— У него нет патронов. Дай посмотрю… …Плохо дело.
— В смысле?
— Долго объяснять. Но, похоже, на некоторых он просто не действует. Такой принцип работы. Подавляет первичные импульсы и мешает им запускать цепочки ассоциаций. А тут у некоторых вообще импульсов нет, ни первичных, ни вторичных, никаких. Что в голову забредает, то сразу на бумаге оказывается. Как у киргизских акынов. Что вижу, то пою.
— Блин!
— Погоди, это еще не все. Видишь экранчик?
— С зелеными точками? Ну?
— Это показатели уже подавленных графоманов. Типа как звездочки на фюзеляже. Но они должны быть красными. А они зеленые.
— И что это значит?
— Это значит, что их мания уже восстановилась. И они опять карябают рассказы.
— Ты же говорил про неделю!
— Видимо, энергии подавления не достаточно.
— И что делать?!
— Снова пройти по списку…
— Как?!
— Садишься на страницу талмуда-самолета, говоришь «Предыдущий!»
— Да на кой?! Если этот твой подавитель их не подавляет?
Поделиться книгой: