Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1

Всего к началу 2000 г. в мире насчитывалось 22,3 млн беженцев и других лиц, на которых распространяется мандат Управления Верховного комиссара по делам беженцев (УВКБ) ООН. Более половины из них (11,7 млн) составляли беженцы, которых можно отнести к категории международных мигрантов, остальные — внутренне перемещенные лица, возвратившиеся беженцы, лица, ищущие убежища, лица без гражданства и другие.

В качестве особого случая миграций XX в. следует отметить миграцию евреев из разных стран в Палестину, приведшую к созданию государства Израиль, а затем и к значительному наращиванию его населения; с 1950 по 2000 г. оно выросло более чем в 4 раза — с 1,3 до 6 млн человек.

Урбанизация и внутренние миграции

Как ни велики были размеры международных миграций в XX в., и по масштабу, и по значению они намного уступали внутренним миграциям, которые за одно столетие изменили сам принцип расселения людей в пределах освоенных ими территорий. Эти изменения были обусловлены важнейшим социальным процессом — урбанизацией.

Со времен неолитической революции на Земле утвердилась аграрная цивилизация, при которой подавляющее большинство населения во всех частях света было сельским. Города, в том числе и довольно большие, а иногда и очень большие, существовали и в древности, но в целом городское население всегда было незначительным меньшинством. Рост городского населения в некоторых странах начался в XIX в., но за все столетие доля городского населения в мире увеличилась с 5% до 13%. XX век все изменил.

Быстрая механизация сельского хозяйства делает избыточной подавляющую часть сельского населения, причем в период демографического взрыва его избыточность резко возрастает. Это приводит к массовому исходу сельского населения, перемещающегося в города, где теперь, в условиях индустриальной и постиндустриальной экономики, концентрируются все основные места приложения труда. В результате урбанизация становится одним из главных социальных процессов XX в. Городское население в этом веке росло быстрее, чем население мира в целом, оно увеличилось с 220 млн человек в 1900 г. до 732 млн в 1950 и до 2,8 млрд в 2000 г. К 1950 г. доля городского населения планеты увеличилась до 29%, к концу века приблизилась к половине и уже в первом десятилетии XXI в. превысила половину населения Земли, но в Европе, обеих Америках и Австралии она превышала 70% уже к концу XX в. (см. табл.12).

Столь значительный рост городского населения означал огромный всплеск внутренних миграций. Разумеется, некоторая часть внутренних миграций могла быть не связана с урбанизацией, а вызывалась, скажем, необходимостью освоения сельскохозяйственных районов (пример — освоение целинных земель в СССР). Вместе с тем рост городского населения, особенно в развивающемся мире, был отчасти следствием его естественного прироста. И все же стремительный рост мирового городского населения был обеспечен прежде всего миграцией в города сотен миллионов вчерашних сельских жителей. Как отмечали авторы исследования хода урбанизации в XX в., практически во всех странах урбанизация происходит в основном благодаря чистой сельско–городской миграции; без такой миграции доля городского населения, как правило, оставалась бы неизменной или демонстрировала бы тенденцию к медленному снижению.

Таблица 12

Доля городского населения в разных частях света и в крупнейших странах мира в 1950, 1975 и 2000 годах[22]

Вид с высоты птичьего полета на юг от здания Вулворта. Нью–Йорк, 1922 г. Библиотека Конгресса США

Внутренние миграции XX в. развивались в основном в соответствии с моделью миграционного перехода, предложенной американским демографом В. Зелинским. Поначалу это миграции из села в город, но по мере того, как миграционные ресурсы села исчерпываются, набирают силу межгородские миграции, для которых характерна направленность от меньших к более крупным городским поселениям. На более крупные города ориентируются непосредственно и часть сельской миграции, и подавляющее большинство международных иммигрантов. Не удивительно, что вторая половина XX в. ознаменовалась небывалым ростом крупных и крупнейших городов и городских агломераций. В середине века в мире было всего 2 агломерации с населением свыше 10 млн человек, к концу века их число увеличилось до 18 (см. табл.13). Всего же в городах с числом жителей 1 млн и более в 2000 г. было сосредоточено свыше 1 млрд человек или около 39% городского населения мира. К концу столетия произошло заметное смещение крупнейших городских сгустков в наиболее населенные развивающиеся страны. В 1900 г. из 25 крупнейших городов мира 17 находились в Европе или США, в 2000 г. — только 6.

Таблица 13

Городские агломерации с населением 10 млн человек и более в 1950, 1975 и 2000 годах[23]

Хотя внутренние миграции, сопряженные с урбанизацией, носят в основном добровольный характер, стремительный исход сельского населения в города — далеко не безболезненный процесс. Он порождает огромные массы людей, вчерашних крестьян, которым предстоит интегрироваться в отличный от сельского, городской социум, освоить мало знакомую им городскую культуру, что невозможно сделать мгновенно. В условиях характерной для XX в. ускоренной урбанизации это приводило к появлению в городах многочисленных маргинальных, полусельских–полугородских слоев, что служило источником разного рода социальных напряжений и имело немалые социальные и политические последствия.

Как и в случае с международными миграциями, в XX в., наряду с добровольными миграциями, обусловленными урбанизацией и связанными с нею экономическими и социальными процессами, было немало и вынужденных, в том числе и насильственных миграций, определявшихся совершенно другими факторами.

Типичный пример вынужденных, хотя, как правило, ненасильственных внутренних миграций, получивших большой размах в XX в., — эвакуация населения из районов военных действий или стихийных бедствий. По–видимому, самой крупномасштабной в XX в. была эвакуация населения западных районов СССР во время Второй мировой войны — из районов, затронутых военными действиями и оккупацией было вывезено около 17 млн человек, которые впоследствии в основном возвратились на свои прежние места проживания.

В XX в. появилась такая новая причина массовых эвакуаций, как техногенные катастрофы. Одной из них стала авария на Чернобыльской АЭС в 1986 г., после которой было эвакуировано 116 тыс. человек из 188 населенных пунктов. Уже за пределами XX в., в 2011 г. из–за землетрясения и последовавшего за ним цунами произошла крупнейшая радиационная авария на атомной электростанции Фукусима-1 в Японии, следствием этой объединенной стихийной и техногенной катастрофы стала эвакуация в течение последующих 10-12 дней более 320 тыс. человек.

Еще одна категория внутренних вынужденных мигрантов, имеющих нечто общее с эвакуированными, — внутренне перемещенные лица. К этой категории относятся люди или группы людей, вынужденные по тем или иным причинам оставить места постоянного проживания, но не покидающие пределов своего государства. В конце XX в. число внутренне перемещенных лиц стало быстро расти, опережая число беженцев. Еще в 1982 г. в мире было учтено 1,2 млн внутренне перемешенных лиц в 11 странах, на 9 беженцев приходилось 1 внутренне перемещенное лицо. В 1999 г., по оценкам, в мире было примерно 20-25 млн внутренне перемещенных лиц, вынужденных покинуть свои дома в результате конфликтов и нарушений прав человека в 40 странах. Более половины внутренне перемещенных лиц приходилось на Африку, но они были также в Европе, Азии и Латинской Америке.

К числу вынужденных насильственных внутренних миграций относятся депортации в пределах своей страны крупных масс людей, выделенных по каким–либо социальным или этническим признакам. Такими были, в частности, депортации (интернирование) представителей считавшихся неблагонадежными этнических групп из приграничных зон накануне или после начала военных действий. Примерами могут служить депортации во время Первой мировой войны во внутренние губернии Российской империи живших вблизи западной границы немцев, австрийцев, венгров, поляков, евреев или интернирование во время Второй мировой войны японцев, живших на западном побережье США и Канады.

Но наибольших масштабов в XX в. достигли насильственные репрессивные депортации. К ним, в частности, относятся депортации, остававшиеся неизменной частью внутренней политики советской власти со времен Гражданской войны до смерти Сталина в 1953 г. За этот период, по оценке российского исследователя П. Поляна, насчитывается 53 сквозные депортационные кампании и около 130 операций разных масштабов, начиная с депортации казаков из Притеречья в 1920 г. и кулаков–казаков из Семиречья в 1921 г. и кончая депортациями представителей «неправильных» религиозных вер — «иннокентьевцев» и адвентистов–реформаторов в 1952 г. Разумеется, эти кампании имели разные масштабы, но некоторые из них были массовыми, порождавшими огромные миграционные потоки. Такими, в частности, была «кулацкая ссылка», в ходе которой примерно за 10 лет (1930-1940) было депортировано более 3 млн «кулаков», «бывших кулаков» и членов их семей, а также депортация «репрессированных народов» — 950 тыс. немцев, выселенных из европейской части СССР; 576 тыс. коренных жителей Северного Кавказа (чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев и других); 228 тыс. крымских татар, а вместе с ними и других жителей Крыма — греков, болгар, армян; 91 тыс. калмыков; 95 тыс. живших в Грузии турок–месхетинцев, курдов и хемшилов (хемшинов); 45 тыс. ингерманландцев и финнов — всего не менее 2,1 млн человек. В целом же число советских граждан, затронутых внутренними депортациями, согласно П. Поляну, превысило 6 млн.

Демографические катастрофы ХХ века

За всю историю своего существования человечество пережило не одну демографическую катастрофу — все они знаменовались огромными подъемами смертности вследствие стихийных бедствий, эпидемий и войн. Не стал исключением и XX век.

Главными катастрофами XX в. стали две мировые войны, приведшие к огромным людским потерям. Точные оценки этих потерь по многим причинам затруднительны, в литературе до сих пор ведутся споры по поводу этих оценок, но общий порядок величин все же ясен. Приведем некоторые цифры по данным справочника «Потери народонаселения в XX веке», как правило, они более или менее соответствуют данным, приводимым в других источниках.

Первая мировая война длилась с 28 июля 1914 по 11 ноября 1918 г., в ней в той или иной степени участвовали 30 стран. Общее число погибших оценивается, примерно, в 12,5 млн, 70% из них — участники боевых действий, остальные — мирное население, пострадавшее от военных действий, голода и болезней. Две трети всех потерь пришлось на 4 страны — Россию, Францию, Германию и Австро–Венгрию. Во время войны, в 1918 г., разразилась пандемия гриппа («испанка»), которая унесла еще свыше 12 млн человек (в том числе 7 млн в Индии и 2 млн в России). Такая пандемия сама по себе представляет демографическую катастрофу, и она едва ли бы стала возможна в XX в., если бы мир не был охвачен войной.

Вторая мировая война оказалась намного более кровавой. Она продолжалась ровно 6 лет — с 1 сентября 1939 по 2 сентября 1945 г., в ней участвовали 62 государства (80% населения планеты). Считается, что эта война унесла жизни 65 млн человек, хотя встречаются и более низкие оценки — на уровне 50-55 млн. 40-50% всех мировых потерь пришлось на СССР. Соотношение потерь воевавшего и мирного населения было иным, чем в Первую мировую войну: если тогда потери мирного населения составляли порядка 30% общих потерь, то во время Второй мировой войны — свыше 60%.

И Первая, и Вторая мировые войны привели к сокращению численности населения главных воевавших стран. Данные по странам с наибольшим сокращением населения приведены в табл.14.

Помимо прямых потерь в виде убитых, а также умерших от других причин, число которых во время войны резко увеличивается, есть еще и косвенные демографические потери, обусловленные ухудшением здоровья населения вследствие появления в его составе множества раненых, овдовением большого числа женщин, ухудшением половых пропорций и соответственно ситуации на брачном рынке, снижением в результате всего этого рождаемости и т. п.

К числу небывалых по масштабам демографических катастроф XX в. принадлежат также террористические репрессивные действия тоталитарных режимов, направленные против граждан своих стран независимо от их пола и возраста, выделенных по тому или иному социальному, политическому или этническому признаку, как правило, безоружных и неспособных оказать сопротивление. Американский исследователь Р. Руммель назвал все виды таких действий «демоцидом».

Одна из разновидностей демоцида XX в. — геноцид, проявлением которого стал Холокост — уничтожение нацистским режимом в самой Германии и в оккупированных странах 6 млн евреев. Это — несколько условная цифра, она упоминается в приговоре Нюрнбергского трибунала, однако полного списка погибших не существует. Попытки исследователей уточнить число жертв Холокоста приводят иногда к меньшим, иногда к большим оценкам, но, как правило, они не слишком отличаются от 6 млн. Геноцид в нацистской Германии распространялся также на цыган.

Массовое уничтожение евреев нацистами было не первым случаем геноцида в XX в. Во время Первой мировой войны геноциду подверглись жившие в Турции армяне (их судьбу разделили также ассирийцы и понтийские греки). Как и в случае с геноцидом евреев в Германии, точное число погибших неизвестно, оценки колеблются от нескольких сотен тысяч до 1,5 и даже до 2 млн. Еще один пример геноцида XX в. уже в самом его конце — геноцид народности тутси в Руанде, где в 1994 г. в течение 100 дней были убиты от 500 тыс. до 1 млн человек.

Демоцид в Германии 1933-1945 гг. и в оккупированных ею странах не ограничивался геноцидом, в той или иной степени он распространялся на представителей сексуальных меньшинств, членов некоторых религиозных сект, франкмасонов и, конечно, на политических противников, военнопленных и угнанных в рабство. Он проявлялся не обязательно в прямом убийстве, но также и в доведении до смерти нечеловеческими условиями содержания в тюрьмах и лагерях, голодом и непосильным трудом, в отказе в медицинской помощи и т. п. Например, по данным Гражданской комиссии учета жертв злодеяний немцев на территории СССР, обобщенным вскоре после окончания Второй мировой войны, были убиты и замучены 6,1 млн мирных граждан и 3,9 млн военнопленных — всего 10 млн человек. Близкие цифры приводятся и в справочнике «Потери народонаселения в XX веке» (9,7 млн). Всего же, по его данным, вследствие нацистского террора в Германии и оккупированных странах погибли (казнены и убиты, нашли свою смерть в тюрьмах и лагерях, не выжили из числа угнанных на работу в Германию) 18,7 млн человек.

Таблица 14

Убыль населения некоторых европейских стран за время Первой и Второй мировых войн, тыс. человек[24]

1* В границах указанного времени.

2* В послевоенных границах, но с учетом 6-8 млн беженцев с отторгнутых территорий из стран Восточной Европы.

3* Данные 1913 г. в границах того времени (без Бухарского и Хивинского ханств).

4* С учетом отторгнутых (население 30,7 млн человек) и присоединенных (4,3 млн) территорий чистая убыль составила 5,3 млн человек.

5* С учетом присоединенных территорий (население в 1939 г. от 20 до 22 млн человек). Оценка завышена за счет завышения на 2-3 млн человек итогов переписи 1939 г.

6* Данные 1946 г. с учетом присоединенных территорий (1,2 млн человек).

7* В границах после 1939 г.

8* С учетом отошедших к Польше территорий.

9* В современных границах.

10* С учетом бежавших и выселенных немцев.

11* С учетом присоединенных Эльзаса и Лотарингии (население 1,93 млн человек).

Огромное число людей стали жертвами тоталитарных режимов, позиционировавших себя как коммунистические или социалистические. В справочнике «Потери народонаселения в XX веке» общее число жертв демоцида в этих странах с 1917 г. до конца XX в. оценивается в 43,5 млн, из которых 28,8 млн приходится на Китай 1949-1999 гг., 10,1 млн на СССР 1917— 1987 гг.. Однако имеются и более высокие оценки. В «Черной книге коммунизма», например, говорится о почти 100 млн убитых, в том числе 65 млн в Китае и 20 млн в СССР.

Абсолютные числа погибших мало о чем говорят без соотнесения их с численностью населения страны и без учета длительности периода. И то, и другое попытался учесть Р. Руммель, составивший список 15 самых «смертоносных» по отношению к своему населению режимов XX в. На первом месте в этом списке стоит режим «красных кхмеров» в Камбодже в 1975-1979 гг., когда ежегодно уничтожалось 8,2% населения страны. За ним следуют Турция при Ататюрке (1919-1923) — 2,7% и Хорватия при усташах, проводивших политику геноцида православных сербов, евреев и цыган (1941-1945) — 2,5%. Но по длительности периода, который Руммель рассматривает как период террора против собственного народа (1917-1987), первое место занимает СССР с годовым коэффициентом гибели населения вследствие демоцида 0,42%. Трактовка всех 70 лет существования СССР как периода демоцида едва ли правомерна, его следовало бы сократить вдвое, но при этом вдвое увеличится коэффициент. Отметим, что в Китае с его огромной численностью населения, несмотря на очень большое абсолютное число жертв демоцида, этот коэффициент значительно меньше, поэтому в число 15 стран, переживших в XX в. самые «смертоносные» для собственного населения политические режимы, он не попадает.

Демографические катастрофы XX в. по своим абсолютным масштабам превосходят все известные события такого рода в прошлом. Одно из самых страшных — знаменитая эпидемия чумы XIV в. «Черная смерть», последствия которой ощущались в истории Европы не одно столетие, унесла не более 20-25 млн жизней. Число жертв демографических катастроф XX в. намного больше. Но по отношению к стремительно растущей, особенно с середины XX в., численности населения мира, масштаб этих катастроф не так уж велик. Их негативные последствия — прежде всего не демографические (хотя, конечно, есть и они): на первый план выходит их социальное и гуманитарное содержание. XX в. стал временем установления небывало эффективного контроля над факторами смертности, поэтому каждый катастрофический всплеск смертности — это вызов человечеству, угроза его главным достижениям, его извечному поступательному движению. Сможет ли человечество принять этот вызов и навсегда избавить себя от демографических катастроф? На этот вопрос должен ответить уже XXI век.

Мировая экономика

XX век — это век экономики. Идет ли речь об империализме, о глобализации, о мировых войнах, о тоталитаризме или о государстве всеобщего благоденствия — экономика становится зеркалом больших изменений новейшей истории. Именно в XX в. экономика становится полноценной отраслью знаний, вырастая из финансового права и торгового дела в науку, триумф которой признается учреждением в 1969 г. премии Шведского государственного банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля. Влиятельные экономические мыслители были и в веке XIX, но только двадцатое столетие связано с новым, научным пониманием экономики, олицетворением которого можно считать британского ученого Дж. М. Кейнса. «Общая теория занятости, процента и денег» (1936), как бы к ней ни относились в разные периоды XX в., определила новый подход к развитию государств и обществ, подход, который в полной мере можно назвать экономическим. Многие очевидные сегодня способы экономического наблюдения за мировым хозяйством появились также в XX в. К примеру, понятие «валовой внутренний продукт» (всем известный теперь ВВП) было предложено в 1930‑е годы американским исследователем С. Кузнецом, занимавшимся разработкой системы национальных счетов. Как показала новейшая история, экономический рост всегда идет параллельно с развитием политических, правовых и регулирующих институтов и на национальном, и на региональном, и на глобальном уровнях. И получается, что научная модель экономической реальности перестает быть линейной, как, например, полагали сторонники понятий цивилизационного прогресса и индустриальной модернизации, а становится многомерной и параллельной, когда прирост экономического потенциала и растущая эффективность управления дополняют друг друга.

Под экономикой можно понимать разное. В XX в. закрепились несколько взаимосвязанных значений: во–первых, это собственно хозяйственная деятельность, во–вторых, это наука о хозяйствовании, в-третьих, это практика принятия решений, экономическая политика. Все эти ветви экономики бурно развивались в XX в. Учитывая, что на каждую из сторон можно посмотреть на разных уровнях развития — макро–, мезо– и микро–, сложность и многообразие изучения экономической реальности в исторической ретроспективе кажутся непостижимыми. Однако мировая наука не боится сложностей — и с момента присуждения в 1993 г. Нобелевской премии Р. Фогелю и Д. Норту «за возрождение исследований в области экономической истории, благодаря приложению к ним экономической теории и количественных методов, позволяющих объяснять экономические и институциональные изменения» — экономическая теория, клиометрика (речь о ней пойдет ниже) и экономическая история развиваются сообща.

История мировой экономики, начиная с промышленной революции (само название закрепилось только к концу XIX в.), стала историей быстрого технического прогресса, устойчивого экономического роста и расширяющейся глобализации. Мировое хозяйство становилось все более сложной всемирной системой разделения труда и замысловатой паутиной товарных и финансовых отношений. Опыт экономического развития XX в. сконцентрировал внимание исследователей на нескольких ключевых вопросах: поисках источников экономического роста, понимании роли институтов в экономическом развитии и оценке влияния глобализации.

Периодизация. Существует немало мнений о периодизации экономического развития мира в новейший период: от «короткого XX века» (Э. Хобсбаум) до «долгого XX века» (Д. Арриги). С точки зрения экономической политики, можно выделить периоды либерального рынка (1900-1913), автократического развития (1914-1950), управляемого рынка (1950-1973), неолиберального рынка (с 1973 г.). В историко–экономической литературе встречаются и более образные хронологические вехи: так, конец XIX В. — 1913 г. называется «первой экономической глобализацией», период 1914-1945 гг. именуется «второй Тридцати летней войной», период 1946-1973 гг. определяется как «славное тридцатилетие», 1974-1991 г. — «десятилетия кризиса», а период с 1991 г. до наших дней — «современной глобализацией».

Важной вехой глобальных экономических изменений в XX в. можно считать секторальный переход: мир вошел в XX столетие аграрным, в середине века стал индустриальным, а к концу века пальма первенства постепенно переходит к производству не товаров, а услуг. Таким образом, аграрная экономика мира стала индустриальной, а затем и постиндустриальной.

Вряд ли возможно выделить общие тенденции, которые бы отражали специфику развития различных национальных экономик, но, тем не менее, уверенно можно говорить, что мировое хозяйство до и после 1950 г. — это две разные эпохи. Первая половина XX в. началась как время прогресса, но стала временем «экономики войны» и мирового экономического кризиса, а вторая половина XX в. открыла, с одной стороны, период политической независимости и экономического преуспевания, а с другой — стала временем экономического противостояния «капиталистической» и «социалистической» экономических систем и через новый структурный экономический кризис привела к новой современной экономической глобализации.

Экономический рост и экономическое развитие. Разницу между этими близкими на первый взгляд понятиями определил еще в 1911 г. Й. Шумпетер: «Поставьте в ряд столько почтовых карет, сколько пожелаете — железной дороги у вас при этом не получится». Рост — это увеличение производства и потребления товаров и услуг, а развитие — появление нового, изобретение, привнесение новых идей, инновация.

Экономический рост можно разложить на две составляющие: демографический компонент (рост населения) и собственно экономический компонент (рост производства на душу населения), причем только рост второго компонента положительно влияет на реальное улучшение условий жизни.

В XX в. экономический рост реального дохода на душу населения в среднем составил 1,5% ежегодно, что существенно выше, чем в XIX в. Абсолютные показатели подушного дохода за век выросли в 3-4 раза. Однако достижения бурного экономического роста оказались весьма неравномерно распределены по миру. Можно обратить внимание, что экономический рост в Азии или Латинской Америке шел быстрее, чем в Западной Европе или США, однако подушный доход рос значительно медленнее, прежде всего вследствие очень большого населения этих регионов. Такое наблюдение свидетельствует о многообразии и неравномерности развития экономики в глобальном масштабе как о важном свойстве мирового хозяйства в новейшую эпоху. Мировое хозяйство в разных уголках планеты живет на разных скоростях.

Основой экономического роста в XX в. стали удивительные демографические успехи. Мир вслед за Европой стал переживать демографический переход (от высоких показателей рождаемости и смертности к более низким). Из–за разновременности перехода в разных странах прирост населения также происходил неравномерно. Главным следствием снижения уровня смертности (прежде всего младенческой) было резкое возрастание средней продолжительности жизни, что опосредованно свидетельствует и о росте благосостояния (часто измеряемом доходом на душу населения, качеством питания и стандартами здравоохранения).

Если посмотреть на общие тенденции экономического развития в XX в., то они кажутся положительными и весьма успешными (см. график 1). Более того, в мировом масштабе динамика оказывается даже нечувствительной к мировым войнам, что свидетельствует о распределении точек экономического роста по глобализующемуся миру, равно как, возможно, и говорит о разном темпе развития в мире, где при торможении экономической динамики в одной части света становится заметно ускорение в другой, а в мировом масштабе рост кажется устойчивым.

Понятия и подходы. Неравномерность доходов, равно как и неравномерность развития — это крайне важное наблюдение, которое идет вразрез с привычной плавностью графиков экономического роста. Теория модернизации пыталась объяснить суть и относительное однообразие перемен, происходящих при переходе общества от традиционного к модерному, от аграрного к индустриальному; в экономической трактовке модернизация становилась «догоняющим развитием». При этом следствием осмысления модернизации стала «теория зависимого развития», предполагающая, что экономическая отсталость и политическая нестабильность развивающихся стран являются результатом их интеграции в мировую экономику и систематического давления со стороны стран–лидеров.

График 1

Реальный ВВП. реальный подушевой ВВП, динамика цен (1900 год — базовый год)[25]

Следующим шагом в осмыслении социально–экономического разнообразия мира стала теория «мир–системного анализа» (И. Валлерстайн), разделившая мир на «центры» и «периферии» (вслед за понятием о «мир–экономике» Ф. Броделя). Показательным становится наблюдение, что неразвитые экономики «периферии» беднеют, когда богатые экономики «центра» богатеют. Следствием осмысления разделения мира по разнице в экономических успехах стало понятие «великое расхождение» (great divergence; К. Померанц), трактующее причины и следствия заметной разницы подушного дохода в разных странах мира. Вместе с тем все чаще в последнее время возникают прогнозы о грядущей экономической конвергенции (М. Спенс).

Если посмотреть на общую тенденцию развития мировой экономики (см. график 2), то складывается впечатление, что есть несколько главных элементов в общемировой модели развития: «мальтузианская ловушка», индустриальная революция и «великое расхождение». Под «мальтузианской ловушкой» понимают типичную и периодически повторяющуюся ситуацию в доиндустриальных обществах, когда в долгосрочной перспективе не происходит ни роста производства продуктов питания на душу населения, ни улучшения условий жизни большинства населения, даже, напротив, уровень жизни остается близким к уровню выживания. Как известно, согласно теории Мальтуса, рост населения обгоняет рост производства, так как динамика роста населения осуществляется в геометрической, а производства — в арифметической прогрессии. Следовательно, человечество находится в ловушке, обречено на безработицу, голод, обнищание, если только не наладит регулирование рождаемости. Однако в исторической реальности была найдена стратегия выхода из такой ловушки — индустриальная революция. Поначалу индустриальная революция не была глобальной и оказалась основой конкурентной борьбы за успехи промышленности (ведь успешная индустриализация одних стран приводила к печальной деиндустриализации других), что и повлекло за собой «великое расхождение»: быстрый рост разницы в доходах, когда одни страны стали относительно богатыми, а другие — остались относительно бедными (рост доходов у первых — в 17-25 раз, у вторых — в 3-6 раз). Начало процесса расхождения условно датируется 1820 г., когда к первенствующим по ВВП на душу населения Нидерландам стала приближаться Великобритания. «Триумфальное шествие» промышленной революции по европейскому континенту в XIX в. привело к тому, что остальная Западная Европа не только догнала «мастерскую мира» Англию, но и стала составлять ей значительную конкуренцию, чуть позже к этой экономической игре присоединились и США.

Гонка за лидером требовала особой программы индустриализации, во многом состоявшей в подражании Англии, у которой, как у первопроходца, такой программы не было. Цикл экономического восхождения к богатству можно сформулировать так: прибыль предприятия определялась качеством труда, качество труда зависело от уровня зарплат, высокие зарплаты требовали трудосберегающих технологий, использование трудосберегающих технологий приводило к росту производительности труда, а значит, и к соответствующему повышению доходов. Повторение данного цикла задавало траекторию развития западных стран. Низкие зарплаты порождали обратную закономерность, когда вынужденное в силу дороговизны капитала использование архаичных технологий приносило низкие доходы: ловушка бедности захлопнулась.

График 2

Общемировая тенденция роста дохода на душу населения в очень длинной ретроспективе[26]

Таким образом, постепенно сформировалась устойчивая зависимость, описываемая уравнением «великого расхождения». Устойчивость расхождения предопределяется прежде всего тем, что экономикам, уступающим лидерам в XX в. в темпах экономического роста, необходимо было добиться опережения этих самых лидеров, причем повышенные темпы роста могут быть полезными только при длительном периоде их сохранения (порядка полувека, хотя так называемые «азиатские тигры» (Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг и др.) сделали это даже быстрее). Если бедные страны хотят в полувековой перспективе догнать богатые страны, следует искать такую экономическую политику, которая бы гарантировала темпы роста дохода населения на уровне 4,3-6% на душу в год, что выше сегодняшних стабильных 2% роста подушных доходов в богатых странах. В XX в. можно перечислить несколько стран–исключений, которые смогли преодолеть бедность XIX в., например, Япония, Тайвань и Южная Корея, также это удалось СССР, и в конце XX в. стали появляться возможности для преодоления отставания у Китая. Но примеров успеха в таких часто называемых «догоняющими» моделях не так уж много, помимо названной пятерки стран можно упомянуть Сингапур и Гонконг, когда города–государства смогли успешно использовать инвестиции в условиях отсутствия сельского хозяйства. А Оман, Ботсвана и Экваториальная Гвинея оказались в числе стран с долгосрочными высокими темпами роста благодаря открытым месторождениям нефти и алмазов.

Важным итогом осмысления различных экономических укладов XX в. стало понятие о «смешанной экономике». Смешанная экономика предполагает сосуществование государственных и частных предприятий, равно как и соединение государственного контроля или индикативного планирования и частной инициативы с рыночными детерминантами. Реальные экономики большинства стран являются смешанными.

Новый взгляд на ресурсы. Невиданный прежде рост населения в XX в., а вместе с ним и стремление к экономическому процветанию привели к крайне высокому спросу на мировые ресурсы. Именно ресурсы стали точкой взаимодействия экономики с научными исследованиями и технологическими решениями. Применение научных знаний требовалось повсюду: агрономы искали пути повышения урожайности, инженеры предлагали новые способы добычи минеральных ископаемых, ученые искали новые способы использования существующих ресурсов, в том числе создавая новейшие синтетические материалы. Первостепенную важность приобрели энергетические ресурсы. Если в первой половине XX в., вслед за веком XIX, уголь еще был важнейшим источником энергии, то во второй половине века уже заметен переход к газу и нефти, доминирование которых на рынке энергоресурсов в конце XX в. не вызывает сомнений. Если XIX век назвали веком пара, то XX столетие стало веком электричества и двигателя внутреннего сгорания. Возросшее геополитическое значение нефти символично, так как богатая углем Европа оказалась регионом, бедным нефтью (за исключением, скажем, Румынии или неевропейской части России), и главенствующая роль в этом новом энергетическом ресурсе стала переходить к США, СССР (России), Китаю и, конечно, же к членам Организации стран–экспортеров нефти (ОПЕК). При этом важно отметить, что роль нефти не исчерпывается топливным рынком, но и становится фактором развития пластмассовых и синтетических производств. Все новые искусственные и синтетические материалы стали заменять традиционное для мирового хозяйства дерево, металл, глину, бумагу.

Технологический рывок. Развитие технологий в XX в. ускорилось, хотя тенденция к быстрым темпам технологического развития была заложена индустриализацией XIX в. (см. график 3). Технологии были тесно связаны с научным прогрессом, при этом их экономическая роль была высока вне зависимости от того, работали они на плановую или на рыночную экономику. Важным параметром технологического рывка XX в. стала скорость.

Ключевыми отраслями, изменившими темп развития человечества, стали транспорт и связь. Вслед за уже привычными для конца XIX в. железными дорогами пришли автомобили, самолеты, космические ракеты — скорость и разнообразие быстрых средств передвижения открыли принципиально новые возможности. Вслед за телеграфом появились телефон, радио, телевидение, Интернет, сделавшие дальние коммуникации не только быстрыми, но и надежными. Но технологический рывок в транспорте и связи важен не только сам по себе, но и по той причине, что оказал существенное влияние на увеличение производительности труда (хотя и с явным преимуществом в пользу высокоразвитых стран). Своеобразным символом технологического рывка, равно как и благосостояния в XX в., стал автомобиль. Автомобильная промышленность не только прославилась благодаря Г. Форду внедрением массового производства на конвейере, но и порождала спрос в самых разных отраслях промышленности, так как автомобиль требовал не только топлива, но и хороших дорог, не только выносливой резины, но и прочного стекла, не говоря уже о том, что владение автомобилем в XX в. стало задавать новые представления о социальных различиях. При этом во второй половине XX в. благодаря компьютеризации и быстрой связи производство стало более адресным, ориентированным на конкретные заказы, а значит, оперативно реагирующим на спрос. На смену эпохе Форда пришла эпоха фирмы «Benetton».

График 3

Динамика технологического роста[27]

Экономическая политика. Важной отличительной чертой XX в. стало отношение к экономическому росту как цели экономической политики. При этом важно заметить, что экономическая политика часто сталкивается с реальностью, где «невидимая рука» рынка (А. Смит) и «видимая рука» управленца (А. Чандлер) действуют одновременно. Влияние экономической политики отражает сложности управления в годы нестабильности, возникшей в новейшее время, во многом по причине глубоких экономических кризисов, ставших лейтмотивом экономики XX в. При этом экономическая политика сталкивается с новыми для XX в. константами экономического развития — инфляцией, безработицей, глобализацией.

Инфляция — повышение уровня цен на товары и услуги — явление, появившееся в XX в. Конечно, скачки цен (и даже революция цен), а иногда и резкие изменения покупательной способности денег встречались в истории и прежде. Но инфляция — это устойчивый и длительный процесс, запущенный в годы Первой мировой войны и последующего распада империй и ставший отличительной чертой развития финансовой системы новейшего времени. Знаменитым периодом гиперинфляции являются 1919-1922 г. в Германии, когда курс к новой (переходной) валюте — рентной марке — проходил по курсу 1 марка к 1 трлн! В СССР в 1924 г. рубль периода Гражданской войны стоил к моменту деноминации одну пятидесятимиллиардную часть рубля, т. е. один новый червонец стоил 500 млрд рублей образца 1918 г. Умеренную же инфляцию, когда рост цен не превышает 10% в год, сегодня принято считать элементом нормального развития экономики, так как такая инфляция, сопровождаемая пропорциональным ростом денежной массы, способна стимулировать развитие производства, равно как и позволяет сокращать реальный уровень долгов.

Безработица в XX в. становится константой экономической жизни (с некоторыми исключениями почти полной занятости в странах с плановой экономикой, хотя и в них она была временной или фиктивной). В периоды экономических кризисов безработица становится массовой. Из–за высокой степени зависимости прежде всего индустриальных экономик от постоянного получения зарплат самой массовой категорией граждан — наемными работниками безработица оказывает весьма существенное влияние на экономическую политику многих государств.

Глобализация — важное явление для экономической истории XX в. Если о начале и корнях глобализации ведутся горячие споры, то для новейшей истории глобализация является важным процессом, существенно повлиявшим на экономическое развитие мира. По сути мир в своем цветущем многообразии стал экономически взаимосвязанным и взаимозависимым. При этом в XX в. было много препятствий как для интеграции, так и для глобализации. С точки зрения экономики, первым ударом по глобализации стали мировые войны. Период так называемой «второй Тридцатилетней войны» (1914-1945 гг.) стал этапом деглобализации империалистической мировой экономики рубежа XIX-XX вв. После мировых войн стали очевидны не только идеологическая борьба, но и экономическое противостояние сверхдержав в холодной войне: Бреттон–Вудская система и план Маршалла противостояли Совету экономической взаимопомощи, сформировался «третий мир», после чего в дискуссиях о разделении благосостояния мира граница стала проводиться не между Западом и Востоком, а между Севером и Югом.

Очередь безработных у биржи труда в Марселе. 1930‑е годы. РГАКФД

Стандартная модель стала обобщенным описанием успешного пути индустриализации. В данную модель включаются 4 главных фактора, обеспечивающих рост национальных экономик в конце XIX-начале XX в.: тарифы, железные дороги, банки, образование. Для стран догоняющего развития требовалось достичь уровня экономического роста, превышающего рост пионеров индустриализации, а значит, необходимо было умело использовать тарифную политику для создания благоприятных условий в формировании рынка, организовывать максимально разветвленную транспортную железнодорожную инфраструктуру, поддерживать жизнеспособную и эффективную банковскую сеть, способствовать распространению массового образования. Стандартная модель экономического развития хорошо применима к странам с поздней индустриализацией (например, к России, Японии, Индии, к странам Латинской Америки). Интересно сравнить экономический опыт России и Японии, переживших период реформ в конце XIX в. («Великие реформы» и реформы Мейдзи), период имперской индустриализации (1880-1917 и 1905-1940 гг.) и период быстрого роста (1950-1980 и 1950-1990‑е гг.)

Желание «догнать» богатые страны декларировалось во многих странах Азии, Африки и Латинской Америки. В условиях «великого расхождения» между странами Запада и остальным миром в XX в. постоянство темпов роста оказалось весьма существенным. Сократить отставание благодаря стратегии индустриального рывка удалось немногим странам, прежде всего Японии, Южной Корее, СССР, в конце века к этим странам стал присоединяться Китай (см. график 4).

Великие империи Востока, издревле манящие европейских путешественников, пленяли своими богатствами и диковинами, известными по рассказам Марко Поло. Экономисты не разделяли мнения о процветающем Востоке, по–разному объясняя его отсталость. Обращаясь к примеру Китая, А. Смит видел его отставание в запрете на внешнюю торговлю и слабых гарантиях частной собственности, Р. Мальтус — в высокой рождаемости, К. Маркс — в докапиталистической социальной структуре, подавляющей индивидуальную инициативу. С классиками не согласны представители так называемой калифорнийской школы экономической истории, доказывающие в своих работах, что китайская правовая система была сопоставима с европейской, а китайская семья поддерживала рождаемость на довольно низком уровне. И если показатели производительности труда и уровня жизни почти одинаковы с разных сторон Евразии, то причиной успеха европейской промышленной революции, а с ней и выгодного положения в «великом расхождении» можно считать месторождения каменного угля и коммерческие выгоды глобализации, ставшие доступными Англии еще в XIX в. На основе наблюдений за развитием индийской текстильной промышленности исследователи сегодня приходят к важному выводу, что асимметричные технические изменения вкупе с глобализацией способствовали промышленному развитию западных стран и одновременно деиндустриализации древних производящих экономик Азии. Этот вывод существенно меняет отношение к азиатским экономикам, которые неверно считать «традиционными», так как их слабая развитость стала как раз результатом первой волны глобализации XIX в.

График 4

Распределение мирового промышленного производства[28]

Дезинтеграция мировой экономики. Главным последствием Первой мировой войны была деглобализация экономики. Если развитие империализма на рубеже XIX-XX вв. способствовало интеграции экономики, хотя часто на неравных условиях с очевидными преимуществами метрополий, то Первая мировая война запустила обратный процесс. Помимо прежде невиданных человеческих потерь и разрушений война оказала негативное долгосрочное влияние на мировое хозяйство. Конечно, в годы войны правительства всех воюющих стран усилили контроль за производством, использованием рабочей силы, а вслед за ними и за ценами. Такие меры стали причиной постепенно проявляющихся диспропорций отраслевого развития экономики (прежде всего в Западной Европе). Но ключевым показателем дезинтеграции стал существенный спад мировой торговли. Если экономические лидеры начала XX в. (прежде всего Великобритания, Германия, США, Франция) были устойчивыми партнерами, то в межвоенный период экономические связи либо ослабели, либо и вовсе пресеклись. Таким образом, государственный контроль и разрыв международных связей серьезно изменили положение и на рынках Азии и Латинской Америки, где зависимость от темпов роста в Европе и США стала болезненным поводом к поискам путей выхода из экономического кризиса. Стоит обратить внимание на то, что война сильно ударила по равновесию в мировом сельском хозяйстве. Рост спроса на продукты питания оказался крайне высоким в тот самый момент, когда в условиях войны многие производители и потребители оказались отрезаны от мирового рынка.