Темный инквизитор для светлой академии

— Вон!

Спорить бесполезно. Схватил в охапку вещи и покинул класс. Зато на обед приду первым. Хоть какое-то утешение. Я старался быть сильным, и все же несправедливость задела. Подавленный, посетил уборную, потом столовую. Съел рагу. Слойку и кусочек хлеба с сыром завернул в чистый платок, положил в кармашек сумки и пошел в библиотеку. Чем плакать, лучше провести время до следующего урока с пользой. Тем более, вечером читальный зал будет заполнен, и я могу остаться без места.

Библиотекарь удивился, что ученик пришел в урочное время, но расспрашивать не стал. Наверно, по моей физиономии все и так читалось. Окружив себя книгами по погодоведению, начал готовиться к завтрашней теме. Время пролетело незаметно, и если бы не мусье Пакет, любезно напомнивший о скором звонке, опоздал бы на лекцию.

Вальяжно и неспешно лощеный законник Воранс разжевывал нам тонкости погодного законодательства, а я сидел и боролся со сном. Веки слипались, рот не закрывался от зевоты, и когда прозвенел звонок, выжатый и опустошенный, последним покинул класс.

Мне некуда спешить. А заниматься больше не мог — голова болела от перенапряжения, поэтому побрел в восточную башню.

Мьель моему появлению удивилась:

— Каждый день собираешься приходить?

— Каждый день не обещаю, но часто, — я оперся спиной на стену и громко зевнул.

— М-м, — протянула она загадочно. — Ну, тогда пойдем…

В этот раз она хотя бы немного рассказала о светлой литуре, которую собирались избавлять от сорняков.

Однако затем вновь замкнулась, и мы в тишине возились каждый со своей грядкой. На улице моросило, о стеклянную крышу уныло стучали капли, и чтобы не заснуть, я предложил:

— Скучно просто так пропалывать. Давай устроим состязание: кто быстрее?

— Больно надо! — бросила молчунья, проведя худым плечом. Я обернулся, задиристо хмыкнул, она в ответ фыркнула… — и мы ускорились. Выйдя в раж, встал на ноги, нагнулся и принялся дергать небольшие пучки. Моя же соперница ползала на четвереньках и выдергивала сорняки поштучно…

— Я заканчиваю! — крикнула радостно она.

— Ха, я тоже!

— Все! Смотри!

— У тебя вон еще остались пропущенные!

— А у самого-то! — Мьель улыбнулась и поправила выбившуюся прядь. — Фух, быстро справились. Но это хорошо — мне еще готовиться надо.

— Ты иди, я а еще побуду.

— Только не забудь потом плотно прикрыть дверь!

— Бе-бе-бе! — передразнил ее серьезный вид. — Мадам Мьель, двери я закрывать умею!

— Смотри, студиоз Вопет, эти травы не любят прохладу! — шутя, погрозила пальцем она и, махнув на прощание рукой, покинула теплицу.

Сразу стало непривычно тихо, таинственно. В размеренной тишине, под светом приглушенной лампы я с удовольствием возился в земле. И спохватился, что пора возвращаться, когда стемнело. Снаружи не утихал ливень, а пачкать брюки не хотелось, поэтому свернул форму, затолкал в сумку, сложил инструменты и, потушив лампу, в рабочей одежде вышел на улицу.

— Ого! — в павильоне тепло, а снаружи холодно, дождь. Поежился от озноба, потер руками плечи и побежал по мощеной дорожке. Светлая брусчатка белела в плотной темноте, и я не боялся заблудиться.

Можно было пройти через восточное крыло, но, подумав, что велика вероятность нарваться на дежурных, решил добираться коротким путем — напрямую через аптекарской огород.

Уже скоро ворота зазияли чернотой на фоне серых стен и, обрадовавшись, что добрался без приключений, рванул быстрее. Но вдруг запнулся и упал, больно ободрав ладони.

— О! Вопет! — зло произнес незнакомый голос за спиной, и я почувствовал, что меня, как щенка схватили за шкирку. — Начинай вопить, потому что сейчас тебе будет больно! — и с силой швырнули наземь. — Выслуживаешься уродец! — от удара сперло дыхание. Напавший был силен и высок, что я мог ему сделать? Пока пытался подняться, он схватил меня за волосы и с силой ткнул лицом в грязь. — Вонючка!

Меня трясло от страха, обиды, ненависти. Я вцепился когтями в руку, державшую меня, и начал пинаться.

Не знаю как, но повезло: чудом угодил тому по ноге.

— Ты пнул меня! Убью, тварь!

Понимая: сейчас начнут сильно бить, пополз вперед, надеясь скрыться в темноте, однако напавший подхватил меня за куртку и швырнул в кусты. Ветки больно ранили кожу, но боль отступила перед страхом, потому что я упал в канаву, наполненную грязью.

— Там твое место, недоумок! Посиди до утра. Авось, не будешь больше лезть к кому не следует.

По лицу стекала жижа, я ничего не видел, а когда наспех отерся рукой и отчаянно завертел головой, наверху уже никого не было. Правильно, чего пачкаться, если я сижу в яме с мой рост, с отвесными, склизкими краями. Ни за что не выберусь без чужой помощи.

Я сдерживал рвущиеся всхлипы, чтобы не показать боль и отчаяние. Но когда убедился, что рядом никого нет, затрясся в рыданиях.

Выше щиколотки стояла грязная вода. Она заполнила ботинки. Одежда промокла. Я обхватил себя руками, пытаясь хоть как-то согреться, стучал зубами от холода и рыдал, смахивая слезы грязным рукавом рубахи.

Выплакавшись, впал в оцепенение. Я устал, замерз, отчаялся. И только мысль, что обидно спастись от душегубов и сломаться из-за насмешек и жестокости здорового недоумка, не позволяла окончательно расклеиться. Успокоившись, принялся тщательно осматривать края ямы.

Где-то нащупал выемку, рядом крепко вросший сорняк… Впервые я радовался, что доходяга, иначе бы трава не выдержала вес. Однако выбрался ужасно грязным. Да и сумка с учебником осталась внизу.

Подавленный, я поплелся в комнату.

Зато при моем появлении вахтер, противный дядька, любивший выпить, вспомнил о Всевидящем.

Помилуй, Великий! — съехав со стула, он рухнул на колени. А я решил: лучше промолчать. Не хватало еще получить подзатыльник и от него, чтобы впредь неповадно было пугать людей. Поэтому, не говоря ни слова, под звуки противно чавкающих мокрых ботинок, подошел к лестнице и, не оборачиваясь, начал подниматься.

Второй этаж, третий, четвертый…

«Хорошо, что поздно. Представляю, как бы все хохотали, покажись я днем. Стал бы всеобщим посмешищем…» — всхлипнул, вытер нос рукавом и поставил ногу на следующую ступень. Однако почувствовал чей-то пристальный взгляд.

Резко обернулся. Никого. Уже выдохнул с облегчением, но вдруг глаза приметили в темном углу огромную черную тень.

— А! — звук застрял в горле, когда пятно отделилось и бесшумно двинулась ко мне.

В воздухе блеснул незнакомый символ. Я уставился на него, не мигая, а потом случайно поднял голову и натолкнулся на блеск холодных глаз. Это был человек. Он сделала еще шаг и вышел из тени. Приподнял черный капюшон, и от вида обезображенного лица, мои ноги подкосились, и я покачнулся…

Очнулся на чем-то мягком, в тепле. Зеленые стены, темные шкафы с книгами и запах ягодного отвара… — это явно не лазарет. Осторожно повернул голову на шорох и замер. Спиной ко мне стоял высокий широкоплечий мужчина в темной рубахе и штанах. Не знаю как, но он почувствовал, что я очнулся.

— Горячего отвара? — спросил низким, грудным голосом. А когда обернулся, я застыл с открытым ртом под тяжестью внимательного, чуть насмешливого взгляда каре-желтых глаз. Наверно, он уже привык, что его рассматривают, но мне показалось: за колючестью незнакомец скрывает грусть.

Он обладал темными, слегка вьющимися волосами, приятными чертами лица, и если бы не большой, безобразный ожог, тянувшийся от левого края губ, через щеку и заканчивающийся у виска, был бы видным мужчиной.

— Насмотрелся? — спросил хозяин комнаты совершенно буднично и протянул горячую чашку с рубиновым отваром. Из-за застарелого шрама его левый глаз щурился и смотрел ехидно.

— П-простите. У меня руки грязные, — рядом с ним я чувствовал себя слабым, нескладным простофилей.

— Собираешься пальцем мешать?

Спорить не стал. Принял чистую кружку и прижал к груди. Тепло медленно разливалось по телу.

Незнакомец не пожалел своего плаща, укрыл меня, но я все равно не мог согреться.

— Простите, что испачкал вашу постель, — опустил голову. — И плащ.

— Кто тебя так?

— Не знаю.

— Почему не в форме?

— Форма в сумке, — я нахмурился, представляя, каким к утру станет учебник, размокнувший в луже. Кожа прочная, но вода путь найдет.

— А сумка?

— В канаве.

— М-м, — произнес незнакомец будничным тоном. — Когда вылавливать пойдешь, пугливый? Завтра?

— Я не знал, что бы ходите по ночам, — попытался оправдываться, стыдясь поднять голову. Да, я трусоват, но вот не надо тыкать носом.

— И верно, память тебе напрочь отшибло. Встречи со мною обычно не забывают, — он обнажил крепкие зубы в насмешке.

— Я вас знаю?

— Не волнуйся. У нас еще будет время вновь познакомиться близко.

Я нахмурился.

— Зачем?

— Рано или поздно, тебе придется ответить: как вышел за пределы академии, зачем и почему в день смерти Ивет Сонезы оказался неподалеку от места ее гибели.

— П-почему вы думаете, что я там был? — занервничал я.

— А почему ты думаешь, что тебя там не было?

— Не знаю, — пожал плечами. В последние дни я только и делаю, что узнаю о себе что-то невообразимое.

Я не удержался, прикрыл ладонью рот и зевнул.

— Даже не надейся заснуть у меня. Допивай отвар и вперед за сумкой. Или жаждешь вылететь из академии за порчу библиотечных учебников?

— Даже не знаю: меня отчислят за порчу имущества или за нарушение распорядка? — заметил вслух и поздно спохватился, что со стороны это походило на дерзость.

— Смотри сам. Если желаешь завтра при свидетелях вылавливать вещи, не настаиваю.

Я в три глотка допил сладкий ягодный взвар, откинул теплый плащ и, опустив грязные ноги на пол, завертел головой в поисках ботинок.

— А я не босиком был? — спросил вкрадчиво. Ведь негоже спасителя допрашивать: где мои ботинки.

— Сушатся.

Когда выходил из комнаты, никак не ожидал, что он пойдет со мною. Это было удивительно, странно, но в душе я радовался, что по пустынной академии иду не один. Да и без помощи незнакомца, помогшего спуститься в яму и подняться, вряд ли бы справился.

Сжимая в руках мокрую сумку, поблагодарил странного типа и бросился к своей двери. Завтра рано вставать, а мне еще вещи чистить и умываться.

Глава 4

Уже почти три лунья (три месяца) старший следователь инквизиции — Митар Айтен — преподавал в Светлой Академии. Название учебного заведения считал пафосным и лицемерным, как и все, к чему прикасались маги. Но жил надеждой, что скоро почтенный брат Олидер выздоровеет и вернется к преподаванию. Его же назначение отменят, и сможет снова скитаться по окраинам империи, вылавливая колдовские отродья, на которых имел отменный нюх. А пока приходилось читать вводные курсы запретных наук, наблюдать за заносчивыми магами, мнящими себя будущими спасителями Ликонии, разбираться в подозрительных слухах. Непыльная работа, однако новая должность тяготила. Митар откровенно скучал, чувствовал себя чужим в размеренной жизни, поэтому за подвернувшее расследование взялся с удвоенным энтузиазмом.

Поначалу дело показалось предельно простым и понятным. Все указывало на вину Вопета. Пуговица от мужского костюма за шиворотом жертвы. Время его отсутствия и убийства совпадали. Оставалось лишь встретиться с найденным околоточными стражами студиозом и на допросе подвести к признанию, однако из-за слабого состояния найденыша этого сделать не удалось. А потом, когда его самочувствие улучшилось, неожиданно заупрямилась декан Лужо и заявила, что до полного исцеления не позволит изнурять больного беседой.

— Ваше милосердие достойно восхищения, но достоин ли студиоз Вопет подобной заботы? — полюбопытствовал Айтен, удивленный поступком. Все в академии знали, что это с ее подачи декана погодников за глаза звали «Крысой», а его протеже — «Крысенышем».

— Сидерик — не такой уж и ужасный мальчишка, — вдруг, потупив взгляд, тихо ответила целительница.

Настаивать на немедленном допросе Митар не стал, решив разузнать о тонкостях отношений между магами и кафедрами. Но стоило влезть в разборки, «колыбель» придворных магов предстала разворошенным змеиным гнездом, наполненным кознями и интригами. Подозрение, что обвиняя студиоза Вопета, метят в декана погодников, окрепло после личной беседы с Ференделем.

— …Это завистливые наветы западной башни! — тряся отвисшими щеками, гневно кричал магистр. Он волновался, сильно потел, и по его красному лицу с залысинами стекали капельки пота. — Бытовикам мало влияния, нужно еще больше! И боевая кафедра боится, что потесним их на пьедестале! Понимаете, господин инквизитор, Сидерик исключительный. Если огранить его талант — станет боевым магом. Только подумайте: боевой маг — погодник! Подобного еще не бывало!

— Хорошо, отбросим наветы и поговорим о доказательствах, — зашел с другой стороны инквизитор. — Ваш Вопет был в тот день за пределами академии. За пазухой у убитой нашли пуговицу студиоза. И заметьте: не только преподаватели, но и ученики академии считают, что в гибели Ивет Сонезы виноват не кто иной, как он.

— Ложь! — отчаянно взвыл Ферендель. — Сдалась она ему! Ни красоты, ни миловидности, ни трогательной непосредственности, чтобы увлечь мальчишку, которому до девиц еще нет дела!

— Так о слухах и вы наслышаны? — скривил края губ собеседник.

— Сидерик, как волчонок. Если бы мне сказали, что он неравнодушен к Дэлинее Сьези, я бы смог в это поверить! Но не в глупые россказни! Уж простите, магистр Митар, скажу откровенно: будь у студиоза Вопета интерес к женщинам, он бы сходил в веселый дом. Я иногда ссужаю ему некоторую сумму помощи. Но знаете: он бежит в кондитерскую! Да и мотив ему убивать Сонезу? Ее целомудрие не тронуто. А уж засовывать пуговицу? Да, он завистливый, иногда злобный мальчишка, но не недоумок! — Ферендель откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— И по какой причине вы поддерживаете его?

— Он одинокий студиоз из далекой деревни. Ему больше некому помочь. Как и мне, кроме него, некому помочь добиться императорского интереса к кафедре. Мы — погодники двором не обласканы. Но Сидерик может перевернуть мир, историю академии!

— Знаете, декан Ферендель. Откровенно, как простого человека, меня устраивает тот мир, какой есть, — прищурился инквизитор. — Страшно представить, что может привнести талантливый, но озлобленный маг.

Разве вы не намеренно поддерживаете в нем раздражение и ненависть?

— Это самые сильные чувства у любого человека. И, к сожалению, только они вызывают у Сидерика прилив магических сил. Я просто верю, что повзрослев, он обуздает силу, и негативные эмоции ему станут не нужны.

— Это лишь ваше оправдание. Невозможно из обозленного, желчного человека сделать великодушного и сострадательного.

— Я верю! — с нажимом произнес декан…

Все больше Митар сомневался в простоте дела. Опытного следователя смущала легкость, с которой получил доказательства и раскрыл преступление. Уж он-то на горьком опыте знал, что колдуны и маги — изворотливые сволочи, любящие загребать жар чужими руками, поэтому решил не спешить и детальнее узнать обстоятельства произошедшего.

За эти дни о студиозе Вопете магистр инквизиции наслушался разного.