— Нет.
Она достала из кармана синего платья небольшое зеркальце, женское, милое, с тоненькой чеканной каемкой, и протянула мне.
Поднеся, я увидел светлые волосы с золотисто-серым отливом, бесцветные брови, щелочки-глаза, радужку болотного цвета, тонкие губы на худом, бледном лице и вздернутый нос. Ах, да! Забыл про торчащие уши, будто меня за них только и таскали. Смотрел на себя и не верил отражению.
— А сколько мне лет? — поднял за задумчивую целительницу глаза.
— Четырнадцать. А ты сколько думал? — она кивнула, и мы пошли. Точнее она шла, а я плелся следом, вертя головой по сторонам. Иногда я выглядывал из лазарета и успел мельком рассмотреть стрелочные витражные окна, плиточный пол с почерневшей, кое-где потрескавшейся плиткой, арочные потолки с затейливой лепниной. Но теперь, спускаясь по винтовой лестнице башни, чувствовал себя мелкой букашкой в величественном строении.
— Нам недалеко. Запоминай. В южной башне располагаются боевые маги, западной — бытовые и менталисты, восточной, — обвела рукой помещение, — целители. А в северной, куда пройдем по крылу, все остальные. Посмотри. — Проводница остановилась у приоткрытого окна. — Видишь, здание, смыкающее башни? Это одно из четырех крыльев. В них находятся комнаты преподавателей и студиозов.
В твоем северном крыле мало жильцов, поэтому в нем селят приезжающих на обязательные лекции, гостей. Пользуются спросом комнаты на нижних этажах, ведь пока набегаешься вверх-вниз — замучиться можно. Но ты парень крепкий, справишься.
— Я живу на верхнем?
— В крохотной комнатушке, зато один. В центральной башне находятся кафедры факультетов, кабинет ректора, общая библиотека. Ниже главный зал и малый, под ними столовая. Сейчас уже поздно осматривать академию, но завтра у тебя будет время сориентироваться, а послезавтра вернешься к занятиям. Также я переговорила с мадам Пуасси, комендантом на твоем этаже, чтобы она проявила к тебе некоторое снисхождение. Она женщина бесцеремонная, но добрая. Думаю, у вас есть шанс найти общий язык.
— А раньше хоть с кем-то мне удавалось его найти?
— В общем-то, нет, — после ответа я расстроился. — Но если совладал с разбойниками — ты не такой слабый, каким кажешься.
— Угу, — выдохнул. — Силач.
— Первоначально сила исходит из души. Не каждый, кто силен телом — крепок духом. Задирать могут любого. Не поверишь, но даже магистрам приходится сдерживать сиятельных отпрысков и их родителей.
Еще хочу предупредить: тебя могут подначивать на отчаянные поступки, возможно, лежащие за гранью дозволенного. Не поддавайся.
— Почему? Неужели я настолько отвратительный?
— Когда в академии работает один из Палаты Инквизиторов, и нам грозит разбирательство в Совете Праведных, не удивлюсь, если предпочтут пожертвовать кем-то, не вызывающим особенных симпатий.
На сей оптимистичной ноте мадам Лужо вручила меня мадам Пуасси. Но если целительница и в самом деле была мадам — со строгим лицом, в изящном платье, то комендантша — женщиной простой, необъятной и очень громкоголосой.
— Надо же! Кто явился! — великанша вперила красные, натруженные кулачищи в бока, и я подумал, что стало бы со мной, не заступись за меня сострадательная наставница. — Иди ко мне, паршивец! — поманила тетка заскорузлым пальцем.
— Пожалуй, к себе пойду! — промямлил, хотя пытался держать нападение.
— Иди, конечно, иди! — злорадно улыбнулась она, щурясь. — И пусть тебя сожрут мерзкие твари, и ты навсегда исчезнешь с моего этажа!
Благо, что я получил от целительницы ключ-медальон от комнаты и знал, куда бежать. Поэтому опрометью бросился туда. Приложил плоский кругляш к выемке, дверь с мерзким скрипом отворилась… — и я едва не задохнулся от влажного, спертого воздуха, смешанного со смрадом протухших объедков.
Отлеживаясь у целителей, я много раздумывал: что же я был за человек. Да, предполагал, что комната не будет милой и уютной, но что такой?! А когда загорелись светильники — увидел груду несвежих вещей, скомканных в углу за дверью и под кроватью, разбегающихся тараканов, огрызки…
— Ой! — стало невыносимо тошно, противно, обидно. Я стоял посреди комнаты и не знал, за что браться.
Хотя, здравый смысл подсказывал: за метлу и тряпку.
Осторожно постучал в комнату мадам Пуасси, и когда она открыла, робко произнес:
— Простите, мадам. Могу я попросить шайку и метлу?
— Ты знаешь такие слова? — пробасила великанша.
— Я даже знаю, что ими делать, — пошутил, за что получил… метлой по спине, да тазиком едва не зашибла.
— Еще бы, шутник, ты не запомнил. Ведь я обещала утопить тебя в бочке, если бы не перестанешь устраивать помойку в комнате!
— Ваши уроки не прошли даром.
Мадам Пуасси была раздражена, но и довольна, что ее молитвы услышаны, поэтому будучи и злой, и осчастливленной одновременно, от радости пульнула в меня кусочком мыла. Ловко подхватив трофеи, я побежал к себе.
Пока мчался по коридору, редкие студенты в такой же серой форме прижимались к стене и смотрели на меня, как на чумного.
Весь вечер я таскал воду с конца коридора, где находился водопровод, драил, стирал… В холодной воде стиралось плохо, но результат все равно радовал. Однако в комнату, не стучась, ворвалась комендантша.
Наверно, пришла за куском мыла, но увидев меня над тазиком, замерла. Молча ушла, а потом приволокла странную штуку.
— Благодарю. А что с нею делать? — спросил, оглядывая волнистую поверхность, вставленную в деревянную раму.
— По голове себя бить! — рявкнула тетка и, схватив меня за ухо, а другой рукой ручку ведерка, потащила за собой.
Ее покои были большими, а еще имели личную мойную комнату. Туда меня и затолкала, потом принесла теплой воды и принялась учить стирать…
Я и не знал, что это целая наука! Мало того, что постирал, надо правильно отжать, так еще и повесить!
— Иди, — напоследок бросила она. — Высохнет, принесу. У тебя запахнет, а в общей сушильне оставлять вещи не советую.
— Спасибо вам, мадам Пуасси.
— Иди уж, чудик контуженный, — провожала она меня до комнаты со слезами умиления. — И постарайся больше головой не биться. Иначе скину вниз по лестнице!
Засыпая на чистом белье, выданном комендантом, я задумался:
«Что же со мною происходило, если я так жил?»
С рассветом продолжил уборку, разобрал по местам книги и тетради, но к моему удивлению исписанной оказалась лишь одна, и то на четверть. И это как же я учился? И учился ли?
Утром проснулся спозаранку и побежал в столовую. Увидев меня, страждущего под дверью, кухарки неприветливо забурчали, попытались выставить, мол, приходи позже. Однако я был так голоден, что не постеснялся чуть поныть и заглянуть в глаза.
Ошарашенные помощницы из учениц покосились друг на дружку, помолчали, а потом одна из них, пухленькая, аккуратненькая девушка, принесла пирога.
— Бери и иди, — отчеканила она, прерывая поток моих благодарностей. — И не вздумай никому проболтаться, что пожалела тебя.
Я так и застыл с пирогом в руках. Что же такого сделал, что меня все ненавидят?
— И верно, хорошо стукнули! — вздохнула другая и протянула еще булочку, — Иди, — подтолкнула в спину.
Я не стал испытывать судьбу и оставаться в столовой. Нашел укромное местечко в коридоре за чьей-то объемной статуей и быстренько умял еду. Булочку затолкал в сумку и побежал за учебниками.
Академия только просыпалась, сонные студиозы в синих, зеленых, коричневых формах высыпали в переходы, а я уже успел записать расписание на седмицу, набрать книг в библиотеке и донести до комнаты. Однако как только открыл дверь, замер — потому что все вновь было разбросанным, непонятно откуда пахло пакостью, а на столе сидел огромный таракан!
Меня затрясло от обиды и брезгливости! И я побежал в мадам Пуасси за шайкой и тряпкой. Рассказывая ей, зачем мне с утра понадобилось все это, едва сдерживался от слез.
Комендант, наблюдая, как мои губы вытягиваются от досады уточкой, глаза краснеют, стояла, прижав руки к груди, и смотрела на меня, как на недоразумение.
— Сидерик Вопет! Вот твое скверное поведение вышло тебе боком, — вздохнула она. — Теперь не сомневаюсь: кто-то из бытовиков сделал гадость.
— И что делать? — заканючил, смотря с надеждой. Не знаю, как раньше терпел всю эту грязь, но теперь я чистюля и боюсь мерзкую живность. — Он во-от такой видел и шевелил усами!
Мадам Пуасси еще раз шумно вздохнула, окинула меня с ног до головы, а потом затащила в комнату, закрыла дверь и пробурчала:
— Ну, за что мне достался? То прибить хочется, то пожалеть. Ладно, — махнула рукой. — Бери ведро, тряпку и пойдем, но если кому-нибудь проболтаешься! — огромный натруженный кулак мелькнул у моего носа.
Вместе с комендантом перетрясли комнату, перетащили мебель в поисках подброшенного амулета. И когда уже отчаялись найти, я приметил, что одна половица чуть приподнята. Надавил на нее ногой, и она закачалась.
— Не закреплена, — подытожила мадам. Мы склонились над этой доской, осторожно подцепили, а когда подняли, нашли несколько замысловатых бляшек со странными символами. Я завизжал, как девчонка, когда оттуда полезли тараканы, и коменданту пришлось самой вынимать находки.
— Выбросьте! Выбросьте их скорее! — махал руками я и прыгал от гадливости на месте. Но мадам сжала амулеты в ладони и мстительно произнесла:
— Э, нет! Бертольдин клялся, что его студиозы тут не причем. На тебя вину валил. Теперь пусть пеняет на себя, когда ночью проснется с гостями! А ты, малец, только попробуй проговориться! — она зловеще прищурила глазки, и я понял, лучше повторно не ссориться. Да и не дурак, буду помалкивать.
Днем пролистывал прошлогодние учебники. Хорошо, что в первый сезон обучения проходили общие основы, и, лишившись памяти, я не забыл ничего из того, чего бы сам не мог наверстать.
Как старательный студиоз, полный энтузиазма, сел записать краткий конспект по прочитанному. Слава Всевидящему — читать не разучился, но вот пальцы с пером управлялись плохо, будто не привыкли держать его.
«Точно был злобным неучем!» — согласился я и, стараясь доказать себе и всем, что чего-то стою, засел за учебу до вечера. Даже обед и ужин пропустил, а когда спохватился — было уже поздно.
«Рискнуть — не рискнуть сунуться в столовую?» — гадал, но живот так ныл, что решился наведаться. По правде, я боялся большого скопления учеников, но уж очень есть хотелось.
Стараясь лишний раз не попадаться людям на глаза, добрался до опустевшей столовой. Я не надеялся, что что-то осталось, однако подавальщицы меня ждали.
— Явился? — грозно спросила пухленькая.
— Угу, — опустил голову и кончиком ботинка прочертил линию на полу. — Сжальтесь над голодным студиозом! — Да-да, я уже интуитивно оценил важность жалостливого взгляда.
— Нет, вы посмотрите на него! — бросила другая, а третья за ее спиной тайком захихикала в кулачок.
Я молчал, тер носком пол и погладывал исподлобья.
— Ладно, но не наглей и в следующий раз приходи вовремя.
От моей довольной улыбки пухленькая девушка залилась румянцем, я и сам покраснел под пристальными девичьими взглядами. Но теперь жизнь уже не казалось черной.
Поужинав в комнате, решил наведаться к магистру Лужо. По переходу беспроблемно добрался до восточной башни и направился к кабинету целительницы. Встречные косились на меня, некоторые оборачивались, шептались вслед, и ни один человек не улыбнулся, но я терпел и старался идти ровно, не сутулясь. Спасибо мадам Пуасси. После того, как стукнула большой ладонью по спине и сказала, что так я напоминаю ей таракана, горбиться перехотелось. Однако под тяжелыми, осуждающими взглядами держаться было тяжело.
Дойдя до нужного кабинета под номером 715, постучал, просунул голову и нарвался на настороженные, недобрые взгляды четырех студиозов.
— А где магистр Лужо? — спросил и в ответ услышал грубость:
— Чего пришел! Магистр и так на тебя сил немерено извела, так что убирайся, пока цел.
— Магистр Лужо знает, что я должен придти, поэтому будьте добры сообщить о моем приходе! — сердце ухало, но просто так уйти, свесив голову, не позволяла гордость. Студиозы переглянулись.
— Убирайся! — встал из-за парты старшекурсник. Высокий, сильный, но я стыдился показывать слабость.
Это же не разбойники! Что могут сделать? Если только ударить.
— А то что? — поднял голову, чтобы не смотреть ему в грудь. Вот теперь почувствовал, что мне всего четырнадцать. — Не жаль стараний магистра? В конце концов, она может и сама ответить, что занята, не нуждаясь в твоем заступничестве. Ей будет неприятно, что ее слова некоторые не воспринимают всерьез.
— Не унимался я. Похоже, что единственная развитая часть моего тела — это язык. Ну, хоть что-то.
Атмосфера накалялась. Но смуглая девушка, работающая за соседним столом, молча встала и прошла до двери, напротив той, в которую заглянул я. Постучала, открыла дверь и произнесла:
— Магистр Лужо, вы ожидали прихода студиоза Вопета?
Не знаю, что мадам ответила, но девушка вернулась удивленная.
— Вас ждут, — из-за плеча грубияна произнесла она. Задира обернулся, а я, воспользовавшись его замешательством, просочился в светлый класс, а потом в кабинет.
— Здравствуй, Сидерик. Какие-то трудности?
— Нет, — улыбнулся целительнице. Сегодня она выглядела уставшей. А зеленое платье с белым, кружевным воротником подчеркивало ее бледность. — Просто устал от книг и решил, если ваше предложение о проведении досуга еще в силе, то я готов пропалывать грядки.
Она отложила перо, сцепила пальцы и опустила на них голову.
— А я думала, что уже начались обратные последствия.
— Пока нет. Мадам Пуасси тоже удивлена.
— Ну, пойдем…
Я пропустил мадам первой, следом вышел за нею в класс.
— Мьель, идешь в павильон? — обратилась она к той же смуглой, некрасивой девушке с темными, вьющимися волосами
— Да, магистр, — кивнула та и встала.
— Тогда возьми с собой студиоза Сидерика. Он горит желанием помочь.
Нужно было видеть лица присутствующих.
— Но, Сидерик, чур не сердиться! — пригрозила пальцем магистр. — Мне сожженные травы не сгодятся.
После зайди ко мне. Мьель знает, где я буду.
Мы с остроносой ученицей пошли в павильон. Она шла семеня, иногда оборачиваясь на меня.
— Если любопытно, повернись и посмотри. А то споткнешься и упадешь, — предложил я.