Танцовщица и султан (СИ)

Но наконец они достигли и конечной цели путешествия — столицы Ранхарда, Шатвихала. Роксана успела мало-мальски изучить этот большой, сутолочный город, но и она с любопытством оглядывалась по сторонам, отмечая множество различий между ранее виденными городами и тем, что перед глазами. Алине же и вовсе все это было в новинку: она то и дело растерянно вертела головой, как маленький ребенок, считающий ворон, бредя по узким улицам вслед за подругой. Ей все казалось, что она попала в огромный, празднично яркий муравейник, до того много самых разных на вид людей было по всюду. «Город ярмарок» — так за границей прозвали Шатвихал, потому что здесь находился самый большой и самый разнообразный в мире рынок. Чего там только не было. И все по приемлемой цене. Но в некоторых случаях разнообразие товара пугало, потому что этот рынок был еще и невольничьим. Дети, женщины, мужчины… Некоторые — связанные и грязные, некоторые — в основном, особенно красивые молодые девушки — чистые, ухоженные, в красивой одежде. Последние походили на манекены, выставленные на витрину: в лучшей одежде, с лучшей стороны, но пустые. Опустошенные.

Всюду разносились шумные крики торговцев и аукционеров, в этой толпе и гаме быстро ехать не удавалось при всем желании, поэтому происходящее путешественницы видели как в замедленной съемке.

На одной из аукционных площадок продавали девушку. Тоненькую, как тростинка, совсем юную, с кожей оливкового цвета и глазами миндалевидной формы. Будто в кадрах из кошмара, замершие в седлах подруги видели, как на нее одели пять покрывал, и постепенно, умело играя на публику, снимали их, расписывая каждую открывающуюся часть тела, как произведение искусства, пока не оставили совершенно обнаженной.

Ужас, оцепенение, жалость и смятение охватили двух белых, как мел, подруг, с такой силой, что если бы рядом случился взрыв — они и не шелохнулись бы. Хотелось что-то сказать кому-то, остановить все это, или убежать без оглядки, но язык прилип к небу, а руки с вожжами безвольно повисли вдоль тела, как плети.

Девушка казалась спокойной и горько ухмылялась, а глаза ее были мертвые. Мертвые, как бездны, и оттого страшные на юном лице.

Вскоре ее продали, и громкий металлический звон, подтверждающий это, немного привел подруг в чувство.

— Поехали отсюда, — умоляюще шепнула Алина, сглотнув ком в горле.

Та лишь слабо кивнула.

Впоследствии обе обходили эту часть рынка стороной.

* * *

Роксана.

Особняк, который мы сняли, принадлежит Кариму, местному купцу, с которым я давно веду дела. Добродушный мужчина пятидесяти лет, с двумя женами и пятью детьми, неплохой по здешним меркам семьянин и жесткий хитрый делец. Подозреваю, не чурается связями с преступным миром, но это его дело. Этот особняк — лишь один из трех его домов, потому после заключения очередной сделки он легко согласился дать нам его в аренду, не запрашивая астрономических сумм.

Красивый, уютный дом у леса, вдали от суетного города, радовал глаз. Внешне он был, как и все дома в Ранхарде, совершенно не похож на дома и особняки Эардана, Вейлахса или других стран, в которых я успела побывать: в нем все, вплоть до каждой мелочи, буквально пропахло духом востока в привычном мне, землянке, понимании. Но меня это нисколько не смущало, напротив, этот экзотичный стиль даже понравился, впрочем как и Азалии.

То, что дом находился в уединенной местности и рядом с лесом делало конные прогулки еще более приятными, поэтому я каждое утро (а изредка и по вечерам) любила неспешно кататься на полюбившейся грациозной пятнистой лошадке, не уезжая далеко.

Однако в тот раз меня слегка «занесло». Был приятный вечер, воздух пропах ягодами, душистой лесной травой, а легкий ветер распалял азарт, заставляя потихоньку увеличивать скорость. И вот, я уже мчусь быстрее ветра, радостно хохоча от переполнявшего меня светлого чувства полета. Казалось, что стоит только раскинуть руки — и я птицей воспарю ввысь…

А потом неподалеку послышался странный разрезающий воздух свист, почему-то заставивший меня натянуть поводья. Короткий болезненный вскрик разорвал лесную тишину, вспугнув птиц, а я, все еще не понимая, что произошло, помчалась на звук. Почему-то беспокойство оказалось сильнее инстинкта самосохранения.

Когда я галопом приближалась к какой-то поляне, всматриваясь в дебри дубравы, где-то вдали мелькнула смазанная тень стремительно убегающего человека, что довело мое беспокойство до предела. Испугавшись до одури, я хотела было малодушно повернуть назад, когда заметила у кустов распростертого в луже крови человека, а над ним — склонившуюся черную лошадь, мирно поедающую траву.

За все время после попадания в этот мир мне не раз приходилось видеть и мертвых, и раненных, и убийства прямо на глазах — что поделаешь, такие вот дикие нравы. Но всегда дрожь брала. А теперь — в тишине, в лесу, в одиночестве, Бог знает как далеко от дома… Вообщем, резко растерявшей всю смелость мне пришлось долго бороться с собой, прежде чем я решилась подойти. А вдруг этот человек еще жив и ему нужна помощь??

Неловко соскользнув с седла, я косолапо и медленно, будто боясь спрятавшейся за углом бабайки, осторожно приблизилась к раненному. Из его тела торчала стрела, все было залито темной свежей кровью — он явно уже потерял много крови, но грудь неровно вздымалась — значит жив.

Придя к такому выводу, я облегченно вздохнула, и, опустившись рядом, хотела было хотя бы попытаться привести мужчину в чувство (ибо поднять и усадить в седло такую махину я вряд ли смогу самостоятельно), но мышцы вдруг словно одеревенели, едва я разглядела его лицо. Знакомое лицо, которое я видела лишь однажды, но навсегда запомнила.

Каан эль Рахаз. Ранхардский султан.

ГЛАВА 7

Уметь бы просто забывать

«Что делать? Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ?» — Этот вопрос остался единственной мыслью в моей голове.

Находясь в крайней степени шока не смыслящая ничего в медицине от слова «совсем» я понимала только одно: надо как-то остановить кровь, иначе султан умрет от кровопотери.

Выплевывая сквозь зубы не самые «хорошие» словесные конструкции, я дрожащими руками сняла с раненного бурую от крови кожаную охотничью жилетку и распахнула рубашку, стараясь не задевать рану, после чего, собравшись с духом и аккуратно взявшись за стрелу, резко выдернула ее.

Раненный дернулся, но в сознание не пришел. Подумав, я быстро стянула с шеи легкий шарф, который почему-то нацепила на себя сегодня, и, сделав из него жгут, кое-как перетянула рану.

«Надолго жгут оставлять нельзя, может пойти заражение» — откуда-то вспомнила я, и, судорожно вздохнув, поднялась на ноги — которые, кстати, слегка подкашивались.

Несколько попыток поднять раненного и усадить в седло оказались совершенно бесплодными, поэтому уже через несколько минут выбившаяся из сил я опустилась на землю, пребывая в отчаянии: до города очень далеко, ближайший дом — тот, где я живу, но до него еще добраться надо.

И тут я хлопнула себя по лбу окровавленной рукой: здесь же, примерно в километре отсюда, живет семья охотника.

Ободренная этой мыслью, я вскочила и, немного помявшись, села на лошадь, после чего пустила ее в такой бешеный галоп, что все вокруг походило на смазанные пятна. Тем не менее, дорогу обратно я каким-то чудом запомнила.

Охотник, мужчина лет сорока-пятидесяти, коренастый и с добродушным открытым лицом жил с семьей в небольшой избе на опушке, рядом с ручьем. Я познакомилась с ним на одной из верховых прогулок, когда немного заплутала, а он показал мне путь.

Мне повезло: в тот момент, когда взмыленная я прискакала к их домику, охотник был дома и, сидя прямо на траве, плел рыболовные сети.

— Неужто опять заблудилась? — Поинтересовался он, узнав меня, а затем, разглядев на одежде пятна, бросил работу и быстро подошел ко мне: — Ранена? Напали?

— Нет… то есть да, но не на меня, — сбивчиво объясняла я, и кратко пересказала случившееся (не упоминая пока, кому именно так «повезло»).

— Очень нужна ваша помощь, — добавила я, сложив руки в умоляющем жесте. — Его бы довести сюда, или ко мне… и доктора, ой, в смысле, лекаря найти…

С секунду хмуро разглядывая меня, охотник кивнул и, велев подождать, зашел в избу. Вооружившись и крикнув что-то стирающей белье у ручья жене, запряг лошадь и поехал вслед за мной.

Обычно я ужасно ориентируюсь в пространстве, но путь до места, где оставила раненного, запомнила очень отчетливо, поэтому уже через несколько минут мы остановились.

Соскочив на землю, я первым делом снова прощупала пульс, который, к счастью, слабо, но ощущался.

— Важная шишка, — прищурившись, выдал оценку мужчина.

Я с недоумением посмотрела на вполне обычный охотничий костюм, и только теперь заметила на руках раненного несколько колец с крупным камнем, в том числе кольцо с печаткой.

«Еще бы табличку с надписью „султан“ нацепил, — раздраженно подумала вымотанная я, — И как его угораздило оказаться здесь без охраны?»

Так как все известные охотнику лекари жили в городе, а к городу ближе был особняк, который я снимала, решили так: я возвращаюсь с раненным к себе, а охотник едет за лекарем.

Вместе мы быстро усадили раненного в седло, причем охотник закрепил его так, что султан держался почти прямо. Я села позади него и, взяв поводья, галопом пустила лошадь обратно к особняку.

Ехать пришлось минут десять, несмотря на скорость.

— О, ты сегодня долго, — заметила Азалия, когда я, проследив, чтобы слуги занесли и уложили раненного, плюхнулась рядом с ней на софу. — Подожди… Кровь? Ты, ты что…

Я устало вздохнула. К счастью, одна из наших кухарок кое-что смыслила в медицине, и когда она перевязала раненного, я немного успокоилась. Оставалось только дождаться лекаря.

Сумасшедший день…

— Со мной все в порядке, — успокоила я подругу, — Я… сегодня нашла раненного в лесу.

— Что? — Та подавилась печеньками, — И как… он здесь? Живой?

— Да, Азур перевязала рану, — кивнула я, — Скоро должен приехать лекарь.

— Ты знаешь его? Этого раненного? Кто он? — Подруга захлопнула книгу и отложила ее, испуганно глядя на меня.

Покосившись на нее, я неуверенно поджала губы.

— Вот лучше бы не знала, — честно ответила я.

Азалия явно собиралась накинуться на меня с вопросами, когда постучавшаяся в дверь горничная объявила о приезде лекаря.

Это был сухощавый старичок лет семидесяти, в простой удобной одежде и с какими-то мешочками в руках.

Пока он осматривал раненного, я быстро рассказала ему о произошедшем. Стоящая рядом Азалия меняла цвет со скоростью светофора, а старик лекарь только хмурился, возясь со склянками (от которых на всю комнату распространился запах трав) и с самим пострадавшим. В какой-то момент, устав неловко мяться с ноги на ногу в полном молчании, мы ушли, попросив лекаря потом рассказать нам о состоянии пациента.

Бледная, как смерть художница убежала, заявив, что ей срочно нужно на воздух, а я осталась в кресле у дверей, попросив горничную принести мне какую-нибудь книгу.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем дверь, скрипнув, отворилась, заставив меня встрепенуться и отложить книгу, чем-то напомнившую «Божественную комедию» Данте.

Лекарь вышел, вытирая руки, и лицо его выражало задумчивость. Заметив меня, он остановился, и, выдержав напряженную паузу, выдал:

— Ваше счастье, госпожа, что жизни повелителя больше ничего не угрожает, иначе, боюсь, вас ждала бы совсем незавидная участь. Никто не стал бы разбираться, правду ли вы говорите, или нет. Впрочем, проблемы вы себе все равно обеспечили.

Теперь настала моя очередь бледнеть.

— Вы… вызнаете? — Растерялась я, и в голову ударила догадка: — Неужто вы один из придворных лекарей?

— Угадали, — кивнул старик. — Пожалуй, я понимаю, почему вы не отвезли повелителя сразу во дворец, вас бы… не так поняли, но вы же понимаете, что…

— Да, конечно, я и сама собиралась… — разрываясь от беспокойства, кивнула я, — Как раз ломала голову, как рассказать об этом кому-нибудь из дворца, тем более, что даже не знаю дороги туда.

Лекарь смотрел на меня то ли с сочувствием, то ли с недоверием, а я все отчетливее понимала, что мой вполне себе благородный порыв может иметь не вполне благоприятные последствия.

* * *

Скучающе зевая, я считала капельки, падающие в лужицу с потолка, сидя в совершенно сырой темнице. Рядом пищали и что-то противно грызли мыши или крысы, заставляя меня вздрагивать. В полутьме сверкали глазки-бусинки этих противных тварей, которые иногда подбирались так близко, что мне приходилось их отпинывать.

И так почти два дня.

Как и предсказывал уважаемый лекарь, проблемы настигли меня (и Азалию заодно) практически сразу, в лице личной стражи султана, который еще не пришел в сознание. И все мои попытки что-либо объяснить, пропали втуне: видимо, такое понятие, как логика, им не знакомо, ибо их совсем не смутил тот факт, что это я привезла раненного в арендованный особняк и вызвала лекаря.

За время, которое мне пришлось провести в этом ужасном месте, какие только мысли не приходили в голову, в том числе и о том, что лучше было бы просто проехать мимо. Но такие я с омерзением отметала даже тогда, когда дралась за принесенную мне еду с оравой крыс.

Ночью спать не могла. В какой-то момент меня нашла пустота без чувств и мыслей, я как медведь впала в спячку в ожидании весны. И она пришла, хотя ожидание и казалось долгим, как вечность…

Послышались голоса и тяжелые шаги, мелькнул свет факела, но я не шелохнулась, подумав, что принесли еду. Натужно заскрипел замок, отворилась дверь, впуская слепящий свет…

— Вставайте, госпожа. Повелитель велел привести вас.

Госпожа? За время пребывания здесь, меня называли не иначе, как «эй, ты».

«Очнулся, значит», — подумала я, вставая. Тяжело, голова кружится…

Передо мной стояла какая-то строгого вида полненькая женщина средних лет, в цветастом балахоне и в смешной шапочке на темных волосах, с пронизывающим взглядом острых черных глаз и явно обладающая некоторой властью.

— Можно сначала хотя бы помыться? — Неожиданно нагло заявила я.

Стражники, переглянувшись, расхохотались, пробормотав что-то о женской натуре, но под строгим взглядом той женщины мгновенно замолчали.

— Безусловно. — С достоинством ответила она, — Следуйте за мной.

Сильное головокружение не позволяло мне разглядеть все вокруг, но мы долго шли по каким-то узким коридорам, пока не остановились перед высоченными дверями, у которых тоже стояла стража.

— А… Азалия, она?.. — Тихо поинтересовалась я, отметив, каким сиплым стал голос.

— Госпожу, что была с вами, тоже освободили. — Сухо отозвалась женщина.

Стража открыла створчатые двери, и мы оказались… в гареме. Именно так мой уставший мозг определил огромную, богато украшенную в восточном стиле комнату, наполненную самыми разными девушками, чудесными запахами, смехом…

Съежившись под десятками устремленных на меня взглядов, я хмуро наблюдала, как вокруг нас собирается толпа. Девушки были явно удивлены и задавали тысячи вопросов: кто такая, почему на ней иностранное платье, почему на ней кровь и так далее. От этого гула звенело в ушах и я бы наверняка свалилась в обморок, если бы женщина, с которой я шла, не заставила их замолчать. «Она тут за главную» — поняла я.

Мы шли еще довольно долго, пока не добрались до пышущей жаром комнаты, к которой грязная, как трубочист я летела на крыльях любви.

Баня… вот где, оказывается, рай земной…

* * *

Большая и красивая отделанная мрамором баня была совершенно непривычного вида, сплошь наполнена белым теплым паром, сквозь который угадывались силуэты двух каких-то девушек.

— Они помогут вам, — ответила на мой вопросительный взгляд женщина, что привела меня сюда.

За время пребывания в этом мире я стала куда проще относиться к помощи в мытье — что поделать, тут так принято. Однако отмахнулась бы, если бы не страшная слабость во всем теле — чего доброго в обморок хлопнусь. А девушки, чуть младше меня самой, подошли к этому со знанием дела. Ох, сколько же меня там мыли. Словно хотели уничтожить на теле любой намек на грязь, чтоб сверкала, как полированная. Терли докрасна, мазали благовониями, проделывали всякие процедуры с волосами и снова мыли, мыли, мыли… Однако никакого дискомфорта мне это не доставляло, напротив, массирующие легкие прикосновения успокаивали и потихоньку приводили в себя.

Из бани я выходила чистая и сверкающая, как новенькая монетка, вытертая насухо, одетая в безыскусное светлое платье, а главное значительно бодрее, чем была.

Потом меня те же девушки снова привели в гарем, в какую-то небольшую комнатку, полную зеркал, а после, усадив на табуретку, начали кружить вокруг, делая прическу и накладывая макияж — в чем тоже, кажется, весьма опытны. По крайней мере, результат мне понравился: я выглядела опрятно и мило, но как-то слишком… «по-здешнему». Словно одно лишь платье сделало меня частью этого загадочного места.

Содрогнувшись от такой мысли, я встала и покорно последовала вслед за «главной», которая уже вернулась по мою душу.

Оценивающе оглядев меня с ног до головы, она только хмыкнула и степенно направилась прочь так быстро, что я едва поспевала. Тем более скорость прибавляли еще и любопытные взгляды девушек из гарема, прямо-таки приклеенные ко мне.

Каменные стены, начищенные плиты, факелы… все это давно стало привычным, но здесь почему-то казалось иным. Будто частью какого-то еще совсем не познанного мира…

Наконец, мы остановились у султанских покоев. Повинуясь жесту «главной», один из двух стражей предупредил повелителя о нашем появлении, и, дождавшись приказа впустить, отворил передо мною двери.

В покоях было очень жарко — по углам десятки ароматизированных свечей в изящных дорогих подсвечниках, пылающий большой камин из белого камня, огромное шелковое ложе с навесом (обычной кроватью это назвать язык не поворачивается), прекрасные мягкие ковры, в которых утопали ступни. Красиво и со вкусом. А атмосфера… такая, что мне показалось, будто я попала в одну из сказок «Тысячи и одной ночи», такая, какую умеют создавать только служители гарема. Приторный и горький одновременно привкус жгучей страсти и обволакивающей неги Востока…

Я разглядывала все это с детским любопытством, а душу поглотило странное томительное чувство…

Султан обнаружился у восьмиугольного стола, на котором были огромные карты, уставленные фигурками. Опершись кулаками о столешницу, он задумчиво переставлял фигурки, и бледное лицо его выражало сосредоточенность. С минуту я нерешительно, будто стесняясь, разглядывала его. Крепкий, такой высокий и широкоплечий, что я сама себе в сравнений с ним кажусь маленькой и незаметной. Грубоватые, но в целом правильные черты лица, а взгляд, наконец обращенный на меня… вдруг напомнил мне взгляд Гарда. Такой же твердый и глубокий. Такой, под которым у всякого замирает сердце.