Люди и оружие

Мой товарищ Бенджамин Пятнистая Лошадь все это очень переживал и постоянно говорил мне, что это совсем не то, чего он ожидал и что ему здесь не нравится даже больше, чем в школе. Но я старался просто не обращать на все плохое внимание, зато хорошему всегда радоваться. Я взял за правило вставать с первым лучом солнца и при любой погоде выходить на небольшой задний двор и там обливаться холодной водой и делать различные гимнастические упражнения, которым научил меня Ко. После этого я практиковался, бросая в стену свои сюрикэны, и очень удобный стальной нож, который купил на свои первые заработанные деньги. Затем я умывался уже как белый, то есть мыл руки и лицо с мылом, чистил зубы, приводил в порядок одежду, потом завтракал и ехал, но чаще всего шел на работу пешком, чтобы хотя бы немного съэкономить на плате за проезд. Обедал я в магазине в столовой для служащих, а ужинал опять дома, после ужина гулял по городу либо сидел при керосиновой лампе и читал. Мой товарищ не разделял, однако, моей любви к чтению, и хотя ложился спать раньше меня, утром мне не раз приходилось его будить, чтобы он не опоздал на работу. В магазине он занимался тем, что должен был приносить в отдел доставки купленные на разных этажах товары и часто жаловался мне по вечерам, как сильно у него от этой постоянной ходьбы по лестницам устают, а то даже и болят, ноги.

Тем временем, мои способности к математике были замечены и меня перевели работать в кассу, представлявшую собой маленький стеклянный домик с окошечком и небольшим прилавком, за которым располагался внушительных размеров механизм, отделанный полированной бронзой и украшенный замысловатой резьбой и металлическими завитушками, но самое главное — имевший множество всевозможных кнопок и рукояток. Учил меня работать на ней старый кассир, который, казалось, совсем не обращал внимания на то, что я индеец, но зорко следил, чтобы я не наделал ошибок и все операции на кассе производил быстро и правильно.

К большому своему удивлению, как только я понял принцип её действия, работать на кассе мне показалось не сложнее, чем сверять накладные в подвале и я успешно сдал экзамен своему наставнику и даже самому директору магазина мистеру Джеймсу, когда он захотел лично меня проверить.

Если бы ты только видел, какая очередь постоянно собиралась у меня перед кассой, причем отнюдь не потому, что я работал медленнее других, совсем наоборот. Многие работники магазина говорили — и я сам это слышал, что я работаю не хуже, а много лучше других, но просто люди шли именно ко мне, только чтобы на меня поглядеть. При этом они шумно изумлялись тому, как это администрация магазина доверяет мне работу с деньгами, потому что ведь «этот же индеец может их украсть!» Некоторые из покупателей, как я узнал, даже ходили к управляющему и спрашивали его о том, на каком основании «индейца допустили к деньгам». И ему приходилось всякий раз объяснять, что для индейца чужую вещь взять немыслимо и что ещё ни разу не было случая, чтобы у этого юноши оказалась недостача хотя бы на один цент!

Однако поскольку нам платили премии с выручки, проходящей через наши кассы, также как и продавцы в отделах получали бонусы со сделанных у них покупок, то вскоре другие кассиры стали говорить, что я зарабатываю больше, чем они только потому, что я индеец. Все, мол, хотят на меня посмотреть, и поэтому стараются платить через мою кассу, а это не справедливо по отношению ко всем остальным. С этим нельзя было не согласиться и потому, директор, поразмыслив, перевел меня на работу в бухгалтерию, где я своей индейской внешностью уже никого не смущал. Впрочем, теперь начал смущаться я сам, потому что меня усадили между двумя хорошенькими девушками — Мери и Джейн, и мне почему-то все время казалось, будто они все время говорят обо мне за моей спиной и обсуждают все, что я делаю. Возможно, думал я, что они считают, что у меня нож за поясом, чтобы снимать скальпы, или же они воображают, что я держу у себя дома томагавк!

Мне показалось, что мне следует их задобрить, поэтому как-то раз я купил им обеим по букетику фиалок и вручил их, едва мы только оказались на рабочих местах. При этом я ожидал всего, что угодно, но только не того, что произошло. И Мери и Джейн покраснели, засуетились и почему-то сразу куда-то убежали — как оказалось впоследствии, поскорее рассказать всем остальным, что «этот юноша-индеец подарил им цветы»! Я же не придавал этому никакого значения, так читал о том, что девушкам следует дарить цветы даже просто так, как обычный знак внимания, хотя на них это почему-то произвело прямо-таки потрясающее впечатление. После этого в магазине на меня стали показывать пальцем и говорили, что «вот, смотрите, идет индеец, который настолько хорошо воспитан, что дарит девушкам, с которыми он работает в бухгалтерии, цветы просто так» — и это меня сильно удивляло, потому, что для меня в этом поступке не было ничего необыкновенного.

Зато Бенджамину стало почему-то совсем плохо, он сильно тосковал, к тому же у него сильно разболелся порезанный палец. Я предлагал ему пойти к доктору белых людей, но он боялся, что тот ему отрежет этот палец, а этого ему совсем не хотелось. Как я его не уговаривал, он решил вернуться к себе домой, сложил свои вещи, купил билет и уехал, никого кроме меня не предупредив. Когда и как добрался он до своего племени в то время я так и не узнал. Но зато уже много позже мне рассказали, что он все-таки нашел его и пошел лечиться к их жрецу, который посоветовал ему держать палец, порезанный ножом белых людей, в конском навозе. От этого палец у него ещё больше распух, почернел и стал болеть так, что Бенджамин кричал день и ночь, и даже ледяная вода из горного ручья не облегчала его страданий. Закончилось все тем, что жрец просто-напросто отрубил ему больной палец томагавком у самого основания, но было уже поздно. У него сначала покраснела, а затем и почернела вся рука, и он умер в жутких мучениях, проклиная и школу, и всех бледнолицых и себя самого! А ведь я думаю, он мог бы остаться в живых, если бы сходил к белому доктору, а не совал свой больной палец в грязный навоз!

Впрочем, я понимаю, что мне было легче, чем ему, жившему так далеко от родного дома, потому что я постоянно получал письма от Во-Ло-Ди и Ко, писавших мне очень часто, живо интересовавшихся моей жизнью, и давших мне много полезных советов. Так, например, именно Во-Ло-Дя посоветовал мне записаться в бесплатную библиотеку, а Ко постоянно присылал мне письма с рисунками все новых и новых гимнастических упражнений, укреплявших мое тело и дух. Поэтому, наверное, я и не чувствовал себя таким уж потерянным и одиноким, как Бенджамин, и мне было легче переносить все то, что так сильно его раздражало, и у которого изо всех близких ему людей только лишь я один и оставался. Но тут уж я ничем не мог ему помочь.

* * *

— Уважаемые господа! Уважаемые гости из России! — обратился к собравшимся в зале, с развешенными по стенам флагами России и США, мистер Хорас Смит, совладелец компании «Смит и Вессон». И все разговоры за большим полированным столом красного дерева сразу умолкли.

— Я счастлив приветствовать в этом зале его высочество наследного принца Алексея Александровича, оказавшего нам честь своим присутствием здесь, в этом зале, где мы собрались сегодня для того, чтобы решить вопрос о подписании договора о поставках револьверов нашей фирмы для российской императорской армии. Вопрос этот мы уже предварительно обсуждали с мистером Горловым, выразившим полное одобрение представленным ему образцам. Однако сегодня мне бы хотелось уже вполне официально продемонстрировать нашему высокому гостю готовый к принятию на вооружение револьвер «Смит и Вессон, модель № 3» 44-ого калибра, под наш новый, улучшенный патрон с капсюлем-воспламенителем центрального боя. Проводить презентацию, то есть показ этого нового образца нового образца будет наш старший менеджер, мистер Рус Уильямс, которого мы выбрали для этой роли, потому что он прекрасно разбирается в оружии и к тому же в совершенстве владеет русским языком.

Володя при этих словах встал, с достоинством поклонился великому князю и членам его свиты, затем всем остальным и подошел к небольшому возвышению, сделанному в виде трибуны и взял с него блестящий никелированный револьвер, который и продемонстрировал собравшимся.

— Перед вами, господа, шестизарядный револьвер компании «Смит и Вессон», так называемая «третья модель». Казалось бы, револьвер как револьвер, ничем не выделяющийся среди прочих, однако на самом деле это только так кажется. Вот посмотрите, — сказал он, и большим и указательным пальцами нажал на застежку ствола, — всего лишь одно простое движение и ствол револьвера откидывается вниз. При этом пружинный толкатель автоматически выбрасывает из камор барабана все стреляные гильзы. Причем одной из особенностью данного револьвера является его курок, подстраховывающий надежность запирания ствола. Достигается это тем, что, будучи спущенным, он особым вырезом захватывает выступ застежки ствола и не позволяет ей расстегиваться ни при каких обстоятельствах. Курок одинарного действия, что, позволяет, во-первых, иметь на нашем револьвере весьма легкий спуск, а во-вторых, что тоже немаловажно — экономить боеприпасы.

Сиятельные господа одобрительно закивали головами и Володя, выждав короткую паузу, продолжил.

— Однако, самым значительным отличием нашего револьвера от тех же самых револьверов фирмы «Кольт», является патентованное устройство его барабана, в котором все каморы, господа, как вы видите, выполнены сквозными. Впервые подобное устройство барабана предложил оружейник Роллин Уайт в 1855 году, что позволило ему применять в нем медный патрон, состоящий из гильзы с пороховым зарядом, пули и капсюля, в то время как металлическое донышко самого патрона является в этом случае задней стенкой пороховой каморы. Перезаряжать такое оружие стало намного быстрее, однако господин Кольт, к которому сначала обратился мистер Уайт, не оценил его идею. Зато её по достоинству оценили господа Смит и Вессон, и вы сами, господа, видите перед собой результат. Патент Уайта позволяет применять в револьверах патроны с медной гильзой, аналогичные тем, что уже используются в России в скорострельных винтовках Баранова, Горлова-Гуниуса и Крнка и в только что принятой на вооружение скорострельной винтовке генерала Хайрема Бердана нумер 2. Длина гильзы нашего патрона 24,7 миллиметра, заряд находящегося в ней черного пороха — до 1,6 граммов, а вес пули 16 граммов. Причем, пуля имеет две кольцевые проточки, заполненные ружейным салом, и смазывающие стол при каждом выстреле, что препятствует его освинцеванию. Под действием момента инерции при выстреле она осаживается в каморе по этим проточкам, равномерно заполняет нарезы, и идеально центрируется в канале ствола. Но главное достижение — это высокая скорость пули, составляющая 650 футов в секунду[5].

Благодаря этому она не только точно летит в цель, но и за счет своей массы и скорости пробивает 2–3 сосновые доски толщиной в один дюйм на расстояния в 100 футов. Наконец, она может остановить лошадь с пятидесяти шагов. Скорострельность его такова: при снаряженном барабане первые шесть выстрелов производятся за 10 секунд, при последующих заряжаниях 24 выстрела производятся за 2 минуты.

— Мы учли также пожелания, которые ваши военные высказали нашей фирме в ходе обсуждения исходного образца, на модели, предлагаемой вашему вниманию, — продолжал он. — Теперь револьверы «русской модели» отличаются наличием «пятки» — специального выступа в верхней части заднего торца рукоятки, который не позволяет последней смещаться в ладони под действием отдачи. Также был доработан механизм экстракции гильз путем введения в него защелки, чтобы стрелок имел возможность его отключать, и в случае необходимости вынуть патроны из барабана вручную…

— А что вы, господин Вильямсон, — вдруг перебил его один из свитских, по внешности и обращению ну совершенно явно генерал, — могли бы сказать по поводу продукции основного вашего конкурента — револьверов фирмы «Кольт»? Как мы все это очень хорошо знаем, её револьверы находятся на вооружении американской армии уже очень давно, причем она почему-то не спешит заключать договор с вашей фирмой.

И Хорас Смит и Даниэль Вессон тут же напряглись, едва только сидевший позади них переводчик перевел им этот вопрос, однако в ответ на это Володя только улыбнулся.

— Я ожидал этого вопроса, господа, — сказал он и тут же взял со своего возвышения другой револьвер. — Я думаю, что здесь и сейчас нет смысла говорить о старых, капсюльных револьверах господина Кольта, поскольку на сегодня они все, как бы хорошо они когда-то ни служили в армии США, уже устарели. Причем устарели, прежде всего, потому, что капсюльные системы с раздельным заряжанием однозначно не имеют никаких преимуществ перед системами с заряжанием унитарными патронами и, в частности, перед нашим патронным револьвером 3-ей модели. Понимает это и господин Уильям Франклин, назначенный вдовой господина Кольта вице-президентом компании в 1865 году. Три года назад он попытался купить у нас патент Роллина Уайта на барабан со сквозными каморами, мотивируя это тем, что уже в этом году срок действия этого патента закончится, и они смогут сделать такой же. Однако три года в оружейном деле это большой срок. Поэтому, как только его переговоры с нашей фирмой не удались, он предложил своему инженеру Фридриху Тюру придумать что-то такое, что позволило бы им обойти наш патент и переделать все свои старые капсюльные револьверы в патронные. В результате этого получилось вот это: револьвер, заряжаемый патронами без закраины с переднего торца барабана. Переделка существующих образцов вроде бы не сложна — меняется только сам барабан, а на курок приклепывается боек для капсюля. Причем барабан сквозной сверловки не имеет, так как патроны Тюра вставляются в его каморы с усилием спереди и удерживаются в них за счет трения между их стенками и выступающей из гильзы пулей. У револьвера есть стопор ударника курка, благодаря которому тот можно отключить и разрядить револьвер последовательными нажатиями на спусковой крючок и ударами курка по барабану. Ну а пустые гильзы либо неиспользованные патроны при этом также выбрасываются из него вперед.

Затем Володя собрался с духом и продолжал: — Все это в принципе позволяет достаточно быстро, а главное очень дешево переделать все имеющиеся в армии США капсюльные револьверы в патронные. Однако их перезаряжание, как и раньше, будет требовать довольно много времени, потому, что патент на автоматический выбрасыватель Чарльза А. Кинга принадлежит только нам и ни одна другая фирма еще очень долго не сможет им воспользоваться! Я предлагаю кому-нибудь из присутствующих здесь господ офицеров взять вот этот револьвер Кольта, освободить его от стреляных гильз, а после зарядить опять, в то время как я то же самое сделаю со своим револьвером. Тот, кто первым будет готов сделать первый выстрел, тот и победил. Я уверен, господа, что для профессиональных военных, каковыми являются здесь большинство из присутствующих, пусть даже сегодня они и в партикулярном платье, это не составит большого труда, — бросил он под конец им свой вызов и одновременно сделал приглашающий жест: — Прошу!

Поскольку в свите Великого князя было много молодых офицеров, желающих оказалось даже больше, чем надо. Володя выбрал по виду своего ровесника, и показал ему, что надо делать.

— Поскольку я, безусловно, знаю свою оружие, а господин адъютант с ним незнаком, я предлагаю ему фору в два патрона. Поэтому ему придется зарядить всего лишь четыре патрона, тогда как мне все шесть. Но я думаю, что это только справедливо, так как позволит уровнять наши шансы.

Послышались одобрительные возгласы и все собравшиеся в зале приготовились следить за состязанием.

— Ну что же, а я, пожалуй, дам команду к началу состязания, — сказал вдруг великий князь и начал громко и отчетливо считать: — Один, два, три!

Володя тут же переломил свой револьвер и все шесть пустых гильз шлепнулись на пол. Затем он начал быстро наполнять патронами барабан, в то время, как его противник, щелкая курком, выбрасывал из него пустые гильзы одну за другой.

— Готово! — воскликнул Володя и навел свой заряженный револьвер на адъютанта, который успел только лишь вставить первый патрон в барабан. Его соперник развел руками: — Ваша взяла. Мой вроде бы и удобен, но заряжается достаточно медленно.

— Ну, вот, господа, вы слышали?! — воскликнул Володя, и посмотрел великому князю прямо в глаза. — Вы все сейчас сами убедились в неоспоримом преимуществе револьверов нашей фирмы, перед револьверами фирмы «Кольт». Сейчас уже мало быстро стрелять, надо ещё и быстро перезаряжать расстрелянное оружие, а в этом у нашего револьвера конкурентов сегодня нет. И надо ли мне объяснять вам, господа, что тот, кто стреляет последним, обычно первым бывает убит!

Ответом на его слова были громкие аплодисменты присутствующих, причем ладонь к ладони несколько раз приложил даже сам Великий князь!

* * *

— А вы, однако, смелый молодой человек, вести себя столь решительно со всеми этими придворными, — сказал Володе мистер Смит уже после того, как «презентейшн» закончилась. — Ведь все-таки свита принца… Меня кто-то из сопровождающих его людей, потом даже спрашивал, кто вы такой и откуда, но я отговорился тем, что точно не знаю. Что вроде бы ваши родители приехали сюда в Штаты с Аляски, а уж кто они там были, я не интересовался, потому, что мы ценим наших работников по их деловым качествам, а не потому откуда их родители или они сами. Ну, а про вас, молодой человек, мне пришлось сказать, что вы служили у нас в армии и… что, в общем-то, мы с мистером Даниэлем вам полностью доверяем. Но зато сам принц наговорил нам кучу комплиментов и заявил, что на наши револьверы обратил внимание ещё его брат Александр — наследник вашего государя во время прошлой оружейной выставки в Париже, где он приобрел их несколько десятков и для себя и для своей свиты. Ну и потом, конечно, ему очень понравился подаренный ему револьвер с гравировкой по всему корпусу и перламутровой инкрустацией на рукоятке. Мы подарили ему этот револьвер, едва только он ступил на землю Америки, и он постоянно носил его с собой и даже использовал во время охоты на бизонов, на которую отправился вместе с генералом Шериданом и небезызвестным Уильямом Коди. Конечно же, это тоже сыграло свою роль, потому что ну кто на свете не любит подарков, пусть даже и люди у которых все есть. И как он мне сам сказал, эта охота на бизонов произвела на него очень сильное впечатление, так что ему потом будет, что вспомнить. Уж наш Билли тут постарался, нечего сказать. Причем я знаю об этом не только по газетам, но и из письма от нашего государственного секретаря, которое я получил от него буквально вот только что.

— Значит, сэр, договор о поставках будет подписан? — спросил Володя очень довольный тем, что, в общем-то, он был тоже к этому причастен, да ещё и самым непосредственным образом. — Ну и когда же?

— Скорее всего, уже в где-то в мае этого года, а уж как только начнутся поставки револьверов в Россию, то… вы же помните, что поскольку именно вы все это организовали, нам придется платить вам по 25 центов с каждого сделанного у нас револьвера и так до тех пор, пока мы не выполним весь заказ. Так что вы, молодой человек, станете после этого богатым и завидным женихом для любой нашей девушки из приличной семьи не только здесь в Спрингфилде, но и в любом другом городе Соединенных Штатов, если только вы вдруг почему-нибудь захотите нас покинуть.

Володя в ответ улыбнулся и покраснел.

— Ну, женитьба это уж как повезет, а покидать я вас отнюдь не собираюсь, так как работы у нас с вами ещё непочатый край. Не говоря уж о том, что, связав свою судьбу с вашей фирмой, я, может быть, сумею на вполне легальных основаниях даже съездить в Россию и повидать старика-отца. Ну и вообще, посмотреть, как там…

— Ну что же, — похлопал его по плечу мистер Смит. — Это очень хорошо, что вы всегда так точно знаете, чего вам надо. Пусть сначала будут револьверы, а девушки останутся на потом. Для нас главное, чтобы вы и дальше выполняли свои обязанности также хорошо, как и сейчас, а мы уж и дальше будем делать самые скорострельные револьверы на свете и продавать их каждому, кто пожелает их у нас купить!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В которой Солнечный Гром знакомится с девушкой по имени Джемайма, едва не попадает в тюрьму, узнает, что «суд это томагавк бледнолицых», и страдает от собственной популярности

— Распрощавшись со своим товарищем, я был теперь ещё более твердо, чем раньше уверен в том, что мне необходимо остаться на своей работе и доказать бледнолицым, что я ничуть не хуже, чем они. Но тут у меня возникли непредвиденные осложнения. Дело в том, что летом 1871 года общежитие, где я жил почему-то закрылось и мне стало негде жить. Я попытался снять комнату и, хотя зарабатывал я в то время достаточно, так и не сумел этого сделать, поскольку жители Бостона были так сильно предубеждены против индейцев, что уговорить хотя бы кого-то сдать мне комнату, было совершенно невозможно.

И тут я вспомнил о своих друзьях Во-Ло-Де и Ко и написал им о своих затруднениях, а тем временем поселился в недорогом отеле. Они сразу же откликнулись и предложили мне переехать к ним в Спрингфилд, что я и сделал с большой радостью, уведомив об этом директора нашей школы и получив расчет в магазине, где работал.

— Да ты теперь совсем уже мужчина, Солнечный Гром! — воскликнул Во-Ло-Дя, встретив меня на вокзале в Спрингфилде, и обнял меня совсем так же, как это делал мой отец. Японец Ко был рядом с ним по-прежнему и тоже крепко меня обнял, после чего мы поехали в дом к Во-Ло-Де, где они оба теперь жили. К этому времени я уже много всего повидал, но, тем не менее, этот дом произвел на меня впечатление. Не очень большой, но какой-то очень уютный, украшенный башенками и цветными стеклами в окнах, он напоминал старинный рыцарский замок, какими их часто изображают в сказках для детей. Причем одну часть дома занимал Во-Ло-Дя, а другую — Ко, у которого теперь был уже и свой собственный слуга-американец, и повар-японец, и даже небольшой экипаж. Оба они работали на показавшейся мне огромной оружейной фабрике Смита и Вессона, которая как они мне объяснили, буквально только что подписала с Россией очень выгодный контракт на поставку ей своих револьверов и теперь, в течение нескольких лет должна сделать их чуть ли не 20 тысяч штук. Цена каждого была очень высокой, что радовало моих друзей, так как они получали определенный процент от каждого сделанного по этому заказу револьвера! Мне в доме тут же выделили не очень большую, но светлую и уютную комнату, сказали, что все здесь к моим услугам и… оставили меня одного, потому что им надо было обоим находиться на своих рабочих местах. Мне было любопытно, и я тут же осмотрел дом, затем конюшню с лошадьми и небольшой сад на заднем дворе. Все это мне очень понравилось, и я вдруг почему-то подумал, что неплохо бы научиться строить такие дома, что рано или поздно, но ведь и нам, индейцам, придется жить так, как живут бледнолицые, по крайней мере, жить в таких же домах, как и они!

Когда Во-Ло-Дя и Ко возвратились с работы, я рассказал им об этих мыслях и Во-Ло-Дя тут же меня поддержал, но сказал, что для этого нужно выучиться на архитектора, а это не так уж и легко. «Впрочем, если есть желание («и деньги» — добавил Ко), то почему бы и нет, тем более, что архитектор это такая профессия, которая всегда востребована, то есть попросту говоря — нужна людям».

Однако я не был готов к тому, чтобы опять куда-то уезжать, да и знаний моих было маловато, поэтому я решил пока поработать под началом у Во-Ло-Ди и Ко, поскольку оружие которое я увидел у них в доме, мне приглянулось, пожалуй, даже больше, чем сам их дом и когда я об этом подумал, то мне сразу захотелось делать такое же! Меня очень удивило, когда во время обеда позади Ко вдруг появился мальчик-негритенок с длинной бамбуковой тростью в руках и совершенно неожиданно ударил ей его по голове! Вернее даже не ударил, а только попытался это сделать, потому что в самый последний момент он успел увернуться от удара, да так ловко, что не задел ничего на столе. Сначала я подумал, что он увидел негритенка в зеркале на стене или в отражении на стеклянном бокале, но Ко, заметив мое недоумение, объяснил, что это одна из его постоянных тренировок и что так он по одной из древних японских методик развивает в себе умение чувствовать опасность на расстоянии. Во-Ло-Дя при этом усмехнулся, однако Ко совершенно серьезно сказал, что был в Японии такой мастер, и не один, к тому же, что чувствовал приближение опасности настолько, что проникал даже в мысли стоявшего позади него человека и если тот хотел причинить ему вред, мгновенно на это реагировал.

Потом Ко спросил меня, делаю ли я рекомендованные им упражнения и я сказал, что если он пожелает, то я хотел бы показать ему результат. На следующее утро едва только взошло солнце, мы все втроем спустились на задний двор, и я продемонстрировал ему результаты своих тренировок. Ко наблюдал за тем, что я делал очень внимательно, а потом сказал, что мои занятия не прошли даром, и что сила у меня есть, но мне пока что ещё не хватает техники. Потом он сказал, что он готов учить меня и дальше. И с тех пор мы стали заниматься по утрам все втроем, а потом также все втроем отправлялись работать на фабрику. Во-Ло-Дя, узнав о моих способностях к математике, и здесь постарался устроить меня в бухгалтерию, чтобы я зарабатывал хорошие деньги, и поскольку он считал, что эти деньги мне в дальнейшем могут очень понадобиться, особенно если я вдруг пожелаю продолжить учение.

Самое забавное, что мне и здесь пришлось работать с девушкой, которую звали Джемайма Смит, но которую все остальные просто называли Джи, ну а меня Джо. У себя в общежитии в Бостоне я часто слышал, как бледнолицые юноши часто рассказывали о том, что им нравится та или другая девушка, и что они, случается, даже ходят к ним в гости. Индейские обычаи не позволяли юноше столь открыто выражать свои чувства и даже переступать порог типи, в котором жила девушка, которая ему нравилась. Им разрешалось только подойти к нему и терпеливо ожидать, когда девушка пойдет гулять и с ней можно будет перекинуться несколькими словами. При этом девушка никогда не заговаривала с юношей первой. А тут не только Джи первая заговорила со мной и сама мне представилась, но и принялась расспрашивать меня, кто я и откуда. Узнав, что я индеец дакота она сильно удивилась и, как мне показалось тогда, даже немного испугалась. Масла в огонь подлил юноша-рассыльный, который услышал наш разговор, и ничуть меня не смущаясь, сказал:

— Ты Джи давай поосторожнее с этим типом, а то индеец как увидит девушку с такими волосами, как у тебя, так только о том и думает, как бы снять с неё скальп. Уж ты мне поверь, у меня дядька служит в кавалерии на границе, — и как ни в чем не бывало, посмеиваясь, пошел дальше.

Конечно, мне было очень обидно, что он так сказал, а главное — я опасался, что она может поверить его словам потому, что волосы у неё были впрямь необыкновенные: темно-каштанового цвета с огненно-рыжим отливом и к тому же очень длинные и густые, хотя она и носила их собранными сзади в пучок. Но тут она видно вспомнила, кто привел меня сюда на работу в контору, и поэтому спросила:

— А почему за тебя хлопочет сам мистер Уильямс? Откуда он тебя знает?

— Он спас мне жизнь, — просто ответил я, так как не видел, зачем мне это надо скрывать.

— Ой, как интересно! — воскликнула девушка и вскинула на меня большие карие глаза. — Расскажи…

— Я не могу, — ответил я, заметив, что другие работники бухгалтерии поглядывают на нас с неодобрением. — Сначала работа, а все разговоры потом.

— Ну, хорошо, — согласилась она и пододвинула к себе счеты. — Но только обещай, что когда-нибудь ты мне обязательно об этом расскажешь, потому что я обожаю романы мистера Фенимора Купера, а твоя жизнь, наверное, куда интереснее, чем любой из его романов.

Вот так и получилось, что, сказав ей «да», я вынужден был чуть ли не ежедневно рассказывать ей «об индейцах», ну и о себе, конечно, потому что моя судьба была неразрывным образом связана с судьбой моего народа. Что же касается Джи, то она мне о себе рассказала, что отец её был ирландец, а мать итальянка, и что они оба познакомились в Нью-Йорке, куда приехали на пароходе из Европы, чтобы найти в Америке лучшую жизнь. Мать её устроилась на ткацкую фабрику, а отец — на механический завод и так они работали и одновременно встречались долгих три года, пока не скопили денег и не смогли перебраться в Хартфорд. Квалифицированным рабочим здесь платили больше, чем в Нью-Йорке, причем здесь же работала и её мать, и здесь же её родители и поженились. А затем они переехали сюда, в Спрингфилд, где отца назначили мастером в токарный цех, так что теперь им хватает одного заработка отца. В семье она одна и это всех печалит, потому, что её родители мечтали о том, чтобы иметь большую семью, да и ей очень хотелось бы иметь брата или сестру. Но с другой стороны, — тут она лукаво усмехнулась, когда мне это сказала, — в этом тоже есть свои преимущества, так как все лучшее в родном доме достается тебе одной. Впрочем, она понимает, что семье надо помогать, поэтому она закончила не только школу, но и краткосрочные бухгалтерские курсы для девушек и вот теперь работает на одном предприятии вместе с отцом, хотя нельзя сказать, чтобы эта работа ей так уж нравится.

На это я ей ответил, что мне выбирать не приходится. Что я поехал в школу для индейских детей, чтобы совершить подвиг во славу народа, «подвиг которого у нас ещё никто не совершал», и что я должен сначала оправдать доверие людей, которых я не мог не уважать и потому работаю там, где мне прикажут. Ну, а теперь, — сказал я, — когда я встретил своих бледнолицых друзей, я должен был последовать их совету и пока что поработать здесь, так как есть ещё много такого, что мне бы следовало узнать.

— Вот ты, какой… ответственный! — воскликнула Джемайма, когда я ей обо всем этом рассказал. — А я думала, что индейцы только и мечтают о том, чтобы скакать на мустангах по прериям и охотиться на бизонов. И разве я не права?

— Да, это очень здорово, — ответил я ей, — скакать на мустанге по прерии и охотиться на бизонов, дающих нам жизнь. Но… мой отец сказал мне, что жизнь очень быстро меняется и тоже самое говорят мне мои бледнолицые друзья Во-Ло-Дя и Ко. В ваших газетах пишут, что бизонов в прериях становится все меньше и меньше, что люди подобные Буффало Биллу истребляют их тысячами. Что будет, если бизоны — спаси нас Великая Тайна от подобного несчастья, — исчезнут совсем? А ведь такое запросто может случиться? И что будет тогда с нами, с индейцами? В особенности с теми, кто не знает ни жизни бледнолицых, ни всех придуманных ими хитростей…

Им плохо придется, вот что я тебе скажу… Джи, и если я хотя бы чем-то тогда смогу помочь своему народу, то я ему помогу!

Услышав эти мои слова, Джи посмотрела на меня с изумлением.

— Тебе все только лишь шестнадцать лет, — сказала она, — а ты рассуждаешь так, словно ты прожил уже целую жизнь.

— Наверное, это потому, что я за последние годы я много всего увидел и прочитал много книг, — ответил я, но мне показалось, что мои слова меня не удовлетворили.

— Нет, — сказала она в задумчивости, — это, скорее всего потому, что ты умный от природы, и это очень удивительно. Я за свою жизнь таких умных молодых людей ещё не встречала. Все-то у них на уме разные глупости, вроде того, чтобы курить сигары — а я не выношу запаха табака, пить виски, и держать пари, а вот так о чем-нибудь серьезном с ними и не поговоришь и это очень печально.

— Ну… раз так, — сказал я, — тогда говори со мной. — И едва я это сказал, как сердце мое почему-то учащенно забилось.

В общем дальше все было так, как это в таких случаях бывает всегда. Сначала мне было просто приятно смотреть на неё, потом приятно её слушать и постоянно находиться в её обществе и я начал регулярно провожать её домой. Как-то раз двое молодых людей, работавших вместе с нами, решили «этому делу», как они сказали, «положить конец» и «решительно со мной поговорить». Разговор их свелся к тому, что они подкараулили меня, когда я возвращался к себе домой и набросились на меня с кулаками, крича при этом, что я «краснокожая собака» и что они меня сейчас «побьют через бокс». Я слышал о боксе и даже как-то раз в Бостоне сходил на боксерское состязание, которое, впрочем, особого впечатления на меня не произвело. Все, что там делали, показалось мне каким-то ненатуральным, и похожим на глупую игру. Так что мне даже в голову не могло прийти учиться чему-то подобному. Вот и с этими парнями я драться не стал, а когда первый из них бросился на меня и попробовал ударить меня в переносицу, я, вспомнив уроки Ко, в самый последний момент отклонился в и он, увлекаемый собственной силой, со всего размаха упал на землю. Дорога в том месте была из гравия, поэтому он разорвал брюки, ободрал в кровь колени и вдобавок разбил себе нос. Со вторым получилось точно также: он грохнулся на земь, а я, не глядя на обоих, спокойно пошел к себе домой.

Зато утром, не успели мы сесть в экипаж, как к нам подъехали два полисмена и заявили, что арестуют меня за избиение двух молодых людей вчера вечером. Сопротивляться я не стал, так как не чувствовал за собой никакой вины и сказал Во-Ло-Де, что все это неправда, а правда заключается в том, что это не я напал на них, а они на меня. «В любом случае я поеду с тобой! — сказал мне мой Белый Отец и мы отправились в полицию. Там от имени этих двух молодых людей мне предъявили обвинение в ответ на что я рассказал начальнику полиции как все это было на самом деле.

«Гм, — сказал тот и покрутил и без того пышные усы. — Видишь ли, их двое и они оба говорят одно и тоже, к тому же они белые, а ты индеец. Чем ты можешь доказать, что они лгут, а ты говоришь правду? Ты говоришь одно, они говорят другое, так что решить кто прав, а кто виноват, может только суд, а пока что я должен буду тебя арестовать и отправить в тюрьму».

«Позвольте, мистер Коуди, — сказал Во-Ло-Дя. — Этот юноша живет в моем доме, и я несу ответственность за его поведение. От тюрьмы он никуда не уйдет. А вот проверить его слова, по-моему, следовало бы прямо сейчас, ведь вы от этого ничего не потеряете. И почему бы нам в этом случае не съездить на место драки и все там не посмотреть?»

«Ну что ж, закон одинаков для всех», — согласился с ним начальник полиции, и мы вместе с двумя полицейскими отправились на место нашей драки. На мое счастье все это произошло в малолюдном переулке, где в это утро ещё никто не ходил, так следы случившегося вечером были видны совершенно отчетливо. В одном месте это были три пятна крови, в другом два. А ведь оба якобы избитых мной молодых человека в своем заявлении написали, что я ударил одного из них в лицо и разбил ему нос, отчего он упал на спину, и то же самое случилось и со вторым, вот только нос у него остался к счастью целым.

«И у того, и у другого должны быть порваны штаны, а на коленках должны быть ссадины, потому что гравий здесь очень острый, — сказал я. — Но так как они ничего об этом не пишут, то значит, это я говорю правду, а не они!»

«Все видели и слышали?» — спросил мистер Коуди своих подчиненных.

«Да! Да!»

«Можете это подтвердить под присягой?!»

«Можем!»

«Ну, тогда поехали смотреть пострадавших!»

В первом же доме, куда мы приехали, и не успели в него даже войти, нам послышался женский крик, доносившийся из-за двери: «Порвать такие дорогие штаны! Да ещё на коленках! Да ещё из-за какого-то грязного краснокожего!!! Ты столько не зарабатываешь, чтобы такое себе позволять, заруби ты на своем дурацком разбитом носу. Дай бог, чтобы ты отсудил с него хоть немного денег, и впредь думал бы о том, сколько мы с отцом тратим на тебя, лоботряса».

«Ну что ты, ма, — донеслось из-за двери. — Отец же уже отнес заявление в полицию, так что его засудят, будь здоров… Ну, а штаны что? Куплю себе новые!»

«Позвольте нам войти, — постучал тут в дверь начальник полиции, и когда она открылась, и мы вошли в дом, то поверишь ли ты мне, белый человек, друг индейцев, что, несмотря на всю серьезность моего положения, мне стоило большого труда, чтобы не засмеяться. В общем, как я и сказал, у этого парня оказался разбитым не только нос, но и в кровь содрана кожа на коленках — так сильно он проехался по острому гравию, когда упал. Более того, оказалось, что у него содрана кожа также и на ладонях, а уж этого никак не могло быть, если он от моего удара упал бы на спину!

Затем мы поехали к следующему моему обвинителю и там застали примерно то же самое, хотя и в меньших масштабах.

Но тут в дело вмешался Во-Ло-Дя и сказал, что предъявит парню обвинение в лжесвидетельстве, если он сейчас же не расскажет всю правду и тот от испуга, разумеется, все рассказал. Один из полисменов все это сразу записал, парень, не читая, подписал эту бумагу, но сам при этом то и дело поглядывал на меня и совершенно явно меня боялся, несмотря на присутствие рядом с ним стольких васичу.

В результате мистер Коуди только крякнул и громко сказал, что ещё никогда не видел столь отвратительной картины, как эти два парня, что вдвоем не смогли справиться с одним индейцем. «А ты парень, — сказал он, — не должен на них обижаться, потому, что… ну, в общем, не надо было тебе с белой девушкой гулять, и тогда бы ничего и не было. Они-то между собой из-за девчонок дерутся постоянно. Бывает, что и до крови… Но ты что-то уж больно ловок, как я погляжу, а таким парням, как они, это обидно!»

На это Во-Ло-Дя сказал, что теперь уже мы подадим на них в суд за клевету, потому, что было бы просто жаль упускать такой случай. «Я тут пожил, посмотрел какая у вас здесь жизнь и решил, что буду играть по вашим же правилам», — заявил он мистеру Коуди. — «На Западе действует право револьвера — ну, что ж, там я буду ходить с револьвером! Здесь чуть, что люди сразу обращаются в суд. А раз так, то и мы будем действовать здесь точно также потому, что людей надо учить справедливости!»

Честно говоря, я немного побаивался суда белых людей, о котором слышал много всего разного и потихоньку сказал Во-Ло-Де, что может быть будет лучше этого не делать. Но он мне ответил, что «суд это томагавк бледнолицых», и что я не должен ничего бояться.

И, надо сказать, что как Во-Ло-Дя сказал, так оно и случилось! Он нанял хорошего адвоката, в результате чего суд закончился в нашу пользу, да так, что с каждого из них я должен был получить по двадцать пять долларов в качестве возмещения за «моральный ущерб». Хотя ни тот ни другой, по моему собственному мнению никакого ущерба мне не причинили!

«Тут важен принцип, а не эти пятьдесят долларов, — сказал мне мой Белый Отец, когда мы возвращались домой из суда. — Потому, что или они признают тебя равным себе или не признают и вот тут-то, чтобы это доказать не жалко никаких денег».

«Что значит никаких денег? Разве судья с тебя требовал денег?» — спросил я и получил крайне удививший меня ответ.

«Да нет, но поскольку это не был суд присяжных, я просто-напросто хорошо ему заплатил, и он решил это дело в нашу пользу, только и всего».

«И где же здесь тогда справедливость, если решение судьи можно вот так купить за деньги?»

Я помню, что Во-Ло-Дя тогда очень внимательно посмотрел мне в глаза и сказал: «Я ведь уже говорил тебе, что суд это томагавк бледнолицего? И мне показалась, что эта аналогия должна быть тебе понятна. Ведь ты же в поединке употребляешь разные обманные приемы, чтобы победить? Вот так и здесь. А что касается справедливости, то… разве в твоем родном племени всегда все было так уж справедливо?»

«У нас справедливости больше!» — сказал я и очень обрадовался, когда услышал, что Во-Ло-Дя меня поддержал.

«Согласен, что так, но это лишь только пока, — сказал он, — а что будет дальше, ты же не знаешь. Поэтому будет лучше, если ты будешь готов ко всему, и не станешь уж очень-то обольщаться тем, что есть, а подумаешь о том, что в итоге может быть! Дурные примеры очень заразительны».

«Но почему они по-прежнему так плохо ко мне настроены? — спросил я. — Ведь я теперь-то уже почти ничем от них не отличаюсь?»

«Вот именно поэтому, — усмехнулся Во-Ло-Дя. — Ведь я тебе как-то уже говорил, что большинство белых считают вас, индейцев, дикарями не способными к цивилизации. А тут они вдруг встречают индейца, который им ни в чем не уступает. Представляешь, как это обидно?! К тому же это ты пока что один такой. А что будет, думают они, если таких как ты, станет много? Ведь это значит, что им придется потесниться. Придется конкурировать с тобой и твоими братьями, а им и между собой конкуренции хватает. Вот и думай сам … о последствиях всего этого!»

Я замолчал и действительно размышлял всю дорогу до дома, а затем, когда мы уже выходили из экипажа, спросил: «И что же мне тогда делать?»

«Пока ничего, — просто ответил Во-Ло-Дя. — А я вот сейчас поеду в редакцию нашей газеты, а потом ещё к мистеру Крейгу, священнику и… скажем так, немного с ними побеседую о жизни. Ну, а что будет потом, ты это сам увидишь!»

В тот день я остался дома и на работу не пошел, а вот Во-Ло-Дя вернулся лишь к самому обеду и выглядел очень довольным.

«Ну что, — сказал он, — редактор «Спрингфилд Геральд» обещал мне осветить этот случай в печати самым обстоятельным образом, отметить высокопрофессиональную работу мистера Коуди и беспристрастность судьи Флетчера, а также проявленные тобой терпимость и выдержку. Ведь у тебя же был нож и ты мог бы их обоих тут же убить, но не сделал этого. Ну а мистер Крейг после беседы со мной обещал мне коснуться проблемы равенства всех людей перед Богом уже в этой воскресной проповеди, так чтобы все прихожане увидели, что Бог тоже на твоей стороне!»

Джи встретила меня уже на следующий день и сразу мне сказала, что она уже все знает, и что она за меня очень сильно волновалась. Я постарался её успокоить, но мне было очень приятно, потому, что этим она показала, что я для неё не безразличен. Что до статьи в газете, то появилась в тот же день и наделала немало шума, так как одни жалели этих двух молокосов, тогда как другие говорили о беспристрастности суда и равенстве всех перед законом. На улице люди останавливались и глядели на меня, словно на цирковую обезьяну, так что я теперь совсем перестал выходить на улицу, настолько мне это было неприятно, и все свое свободное время проводил либо дома у себя, либо у Джи. Ни её отец, ни мать против нашего этого не возражали, а её отец мне сказал: «Я ирландец, жена у меня итальянка, дочь американка, так что по мне все равно кто ты, главное, чтобы человек ты был хороший. А мне про тебя говорили, что ты и работаешь хорошо, и что парень ты вежливый, да это я и сам вижу, и Джи ты нравишься куда больше, чем все эти прощелыги, что увивались тут вокруг неё до тебя. Так что приходи к нам, парень, не бойся. Только смотри, чтобы все у вас было по-хорошему, иначе я тебе мигом башку откручу, не погляжу, что ты индеец!»

Удивительно, но после всех этих не очень-то приятных для меня событий моих белых друзей стали намного чаще, чем раньше приглашать на разные вечеринки и в гости к различным именитым горожанам, причем специально просили взять меня с собой. Сначала я, было, отказывался, однако Во-Ло-Дя мне сказал, что по мне они будут судить обо всех других индейцам и что я должен принять этот вызов, если желаю своему народу добра. Пришлось мне на это согласиться и разъезжать по гостям, улыбаться и отвечать на нелепые вопросы этих по большей части ужасно невежественных людей.

Почему-то их удивляло, что я одет точно также как и белые юноши из их круга, что я сижу и ем за столом, и умело пользуюсь ножом и вилкой, салфеткой и носовым платком. Они спрашивали, умею ли я читать, и когда я отвечал, что только что закончил «Историю Соединенных Штатов» и теперь читаю «Хижину дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, то очень этому удивлялись. Меня спрашивали и о том, а много ли я снял скальпов, и мне всякий раз приходилось объяснять, что я покинул племя, когда мне было четырнадцать лет, а в этом возрасте мальчики воинами у нас не считаются и потому скальпов не снимают, ну и все в таком же вот роде. Причем хотя я им ни разу не солгал, верили они мне почему-то с трудом. Доходило до того, что Во-Ло-Де приходилось несколько раз вмешиваться в разговор и объяснять, что ложь не в обычаях индейцев, и все, что я говорю, это истинная правда. Понятно, что все эти глупые васичу мне были глубоко неприятны, но приходилось терпеть. Исключение составляли только Во-Ло-Дя, Ко и… Джи.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В которой Солнечный Гром встречается с великим вождем дакота Красное Облако, и становится обладателем «заколдованной рубашки»

— Сказать по правде, — продолжал рассказывать Солнечный Гором, — мне бы намного легче жилось среди белых, если бы я получал письма из дома. Но никто из моих близких не умел писать, поэтому мне приходилось довольствоваться тем, что я читал об индейцах в газетах, а там именно о дакота писали не так уж и часто. Впрочем, одно время они почему-то вдруг начали наперебой восхвалять нашего вождя Красное Облако, которого называли великолепным оратором и прекрасным дипломатом. Корреспондент «Нью Йорк Таймс» написал даже, что: «Дружба с Красным Облаком для нас гораздо важнее, чем дружба с десятком любых других степных вождей». Сообщалось, что он все-таки согласился на то, чтобы жить в резервации, и что место для нового агентства Красного Облака было выбрано в тридцати двух милях от форта Ларами на северном берегу реки Норт-Платт. К осени 1871 года его отстроили, однако Красное Облако в нем так и не появился. Он продолжал свободно кочевать по прерии и большинство оглалов следовали его примеру. Лишь незначительная часть индейцев оставалась вблизи агентства, и раз в пять дней получала продуктовые пайки. Причем в газетах писали, что поселение в резервацию не изменило жизнь сиу. Они все так же свободно кочевали по своей земле, охотились на бизонов, совершали вылазки против своих исконных врагов, и придерживались племенных обычаев.

«Они явно не хотят никакой цивилизации!» — написала одна из газет и буквально уже на следующий день меня забросали вопросами: правда ли это и почему это так! Затем в газетах появилось сообщение, что Красное Облако наконец-то появился, и заявил, что собирается обсудить многие важные дела с Великим Белым Отцом из Вашингтона и собирается поехать туда вместе с другими вождями в месяц, когда телята нагуливают жир! Узнав об этом, я почувствовал такое волнение, что не спал всю ночь.