Помоги проекту - поделись книгой:
Так вот, когда я, взрослая женщина — сама уже мать — увидела этот фильм впервые в кинотеатре, со мной случилась самая настоящая истерика, и такая, что даже остановили показ фильма. Я вспомнила. Все ярко встало перед глазами! Когда меня отбирали у матери, то она давала мне в руки с чем-то баночку и просила: «Запомни, ты из Жиздры, запомни, ты из Жиздры». Так вот повторилась моя история через много лет после войны.
Но судьба была благосклонна ко мне, меня вернули к матери (со слов матери, помог какой-то русский) и нас погнали дальше в Германию. Уже в Германии помню холодное каменное здание, людей, буквально притиснутых друг к другу вповалку на полу. От тухлой гнилой брюквы болели животами все и выживали кто как мог.
Все описать невозможно, скажу только, что после войны я еще лет пятнадцать кричала по ночам, вскакивала на кровати, пытаясь убежать и куда-то спрятаться, и это повторялось каждую ночь. Но сейчас, слава Богу, такое случается реже.
Вместе с нами были другие семьи из Жиздры, две из них и сейчас проживают здесь.
Выжили, поддерживая друг друга
Иван Балабаев
Вторая мировая война никого не пощадила: ни безусых юнцов на передовой, ни немощных стариков, женщин и беспомощных ребятишек на оккупированной территории, ни узников концентрационных и трудовых лагерей. Последним наряду с каторжным рабским трудом приходилось переносить зверские побои, варварское издевательство и немыслимое унижение...
В 1941 году я вместе с другими ребятами из Дынного перешел во второй класс. Только доучиться не пришлось: началась война, учителя разъехались, школу закрыли. Нас часто собирали возле правления колхоза на митинги, где рассказывали о ходе боев, учили обороняться.
В марте мужчин и подростков увезли в Брянск. Остальных полицаи погнали в Жиздру, а затем — в Клетню и Алексеевку. Там, сгорая поначалу от стыда, я научился побираться, просить милостыню. От голода и холода многие заболели тифом, многие умерли. Но наша семья (к тому времени отца-инвалида отпустили из Брянского концлагеря), сплотившись и поддерживая друг друга, выжила. Вскоре, когда и под Алексеевской стали слышны разрывы снарядов, нас, переселенцев, снова погнали в дорогу. На станции Красной людей вместе с коровами и лошадьми погрузили в вагоны, и через несколько дней эшелон привез нас в чужой далекий Алитус.
Дней десять спустя немцы провели фильтрацию. Нас отправили дальше в Германию... Везли через Польшу. На станциях поляки сочувствовали нам, старались подкормить нас — давали булку, колбасу. А когда мы прибыли в конечный пункт своего назначения — лагерь в городе Котбус, о доброте и нормальной пище пришлось забыть.
Немцы распределили нас по баракам, где ютились узники из Белоруссии, России и Украины. Они работали на близлежащем заводе; там же стали работать и наши родители. И мы, дети, тоже не сидели сложа руки: убирали с территории лагеря мусор, на кухне чистили брюкву. Именно ею нас в основном и кормили. Давали еще 200 граммов хлеба, испеченного пополам с опилками.
Каждый выходной я убегал из лагеря, чтобы добыть хлеба. Нередко охранники ловили меня, отбирали с трудом добытые крохи, задавали хорошую трепку и даже грозились пристрелить. Однако угрозы их не действовали, поскольку нужно были кормить семью.
В 1944 г. наши войска освободили Польшу. А я тем временем познакомился и крепко подружился с одним немцем, воевавшим в России и оставившим службу из-за инвалидности. Мне он запомнился очень добрым, чутким и внимательным человеком. Немец часто подкармливал меня (видно, жалел), учил фотографировать. Как мог заботился. А еще нас роднило с этим давольно-таки странным на первый взгляд мужчиной общее неприятие безумной, жестокой войны и осуждение Гитлера.
А война продолжалась. Шел март 1945 года. Когда советские солдаты были уже на подступах к Германии, немцы эвакуировали пленных в сторону Берлина. А нам, семейным, постоянно отстававшим от общей колонны, велели оставаться на месте. Прожив с неделю в большом рву возле деревни, мы дождались освобождения. Советские войска переправили нас в Дрезден, где со слезами на глазах мы встретили великий день Победы. Мы обнимались, смеялись и плакали, не веря, что остались в живых.
В родную деревню Дынное наша семья вернулась несколько месяцев спустя. Вернулась на голое место, где вместо бывшей хатки зияла темная яма от бомбы. Срубили с отцом небольшую времянку и стали жить, как и многие другие соседи. Разруха и лишения ничуть не пугали. Наоборот, мы были счастливы, что устраиваем новую жизнь, что самое тяжелое испытание уже позади, а в будущем нас ожидают лишь радостные моменты.
Война. Как это страшно
Басалаева Татьяна Алексеевна
Война. Как это страшно. Папа и все наши близкие родственники мужчины ушли на фронт. Остались одни женщины с детьми.
Октябрь 1941 г. Фронт подошел к Калуге. Началась эвакуация. У нас заболела сестренка Шура. Помочь нам некому. Из деревни Кожухово приехала бабушка и забрала сестру, меня и маму к себе. Вскоре пришли немцы и в деревню. Нас всех выгнали в совхоз и загнали в баню. Там было столько людей, что сидели по очереди. Дня через два всех выгнали из этой бани и погнали дальше до деревни Горбенки. Там нас опять загнали в баню, где мы находились несколько дней.
Однажды ночью, когда была сильная метель, немцы все попрятались по избам, мы с мамой и сестрой ушли из этой деревни. Мы пошли в деревню Рудня к папиной тете. Деревня эта находилась в лесной местности. Тетя приютила нас. Но и туда пришли немцы. Всех чужих их этой деревни выгнали и погнали нас дальше из одной деревни в другую. Кормили нас местные жители, давали кто что мог. Немцы заставляли нас расчищать дороги. Летом пригнали нас к Варшавской дороге, посадили в грузовики и отправили в г. Рославль в пересыльный лагерь. В лагерь свозили людей со всех сторон, в основном молодежь. Даже в лагерь ехали семьями на телегах с вещами, но они были отдельно от нас.
В лагере мы были совсем мало времени. Нас погрузили в товарные вагоны, закрыли двери и отправили в Германию. В г. Гродно в пересыльном лагере провели санобработку, пересадили в другие вагоны и повезли дальше по Германии до г. Вупперталь опять в пересыльный лагерь. В этот лагерь приезжали уполномоченные с заводов и набирали рабочую силу. Нас забрали и увезли в г. Кельн на завод Шмидинг-верке.
Поместили в лагерь при заводе. В этом лагере было человек около 300 русских, в основном из Смоленской и Калининской областей. Разместили нас в бараках по 30 или 40 человек в комнате. В комнате находились двухэтажные деревянные кровати, покрытые тонкими серыми одеялами. Зимой было очень холодно, и мы ложились по два человека на кровать и на себя клали матрац и два одеяла. Так мы согревались.
Женщины и мужчины находились в разных бараках. Кухня была на территории лагеря, где работали русские женщины под присмотром немецкой поварихи.
Кормили русских супом из брюквы или шпината, картошки почти никогда не было (сейчас шпинат и брюкву я видеть не могу). Лагерь охраняли немцы-полицаи. Распорядок в лагере был строгий. По лагерю ходить зря не разрешалось. Нас всех сфотографировали и присвоили номер.
После приезда в лагерь на второй день нас распределили по работам. Я попала в механический цех. Меня поставили работать на токарно-револьверный станок. Немец-наладчик показал, как надо работать. Работа была несложная: делали винты и гайки на этом станке. Восьми- или десятилетние девочки подметали цех. Всех нас одели в одинаковую спецодежду: брюки и пиджак болотного цвета, обули в ботинки на толстой деревянной подошве, так называемые бутсы. Работали по 12 часов и больше в две смены. Ночная смена после работы на заводе убирала лагерь. Мыли полы в комнатах, убирали территорию — все это под присмотром полицая. На работу, с работы да и всюду нас водили строем. Один раз в неделю нас водили мыться в душ.
Недалеко от лагеря, где мы жили, находились заводы «Гландшютоф», «Форд». На этих заводах лагеря были немного больше нашего. В лагере Форд находились русские военнопленные. Им было хуже нашего. В конце 1943 года и дальше начались сильные бомбежки города американскими самолетами. Бомбили в основном по ночам жилые кварталы города, а заводы не трогали. В 1944 году около завода было построено еще два лагеря. В одном поселили поляков, а в другом — военнопленных итальянцев. Поляки и итальянцы работали в дневную смену, а русские в основном в ночь. Со второй половины 1944 года очень часто бомбили и днем, и ночью. Мы ждали эти бомбежки — на заводе отключали, электроэнергию, все уходили в бомбоубежище, а мы отдыхали.
В январе 1945 года американские войска близко подошли к Кельну, и нас из лагеря снова отправили в пересыльный лагерь г. Вупперталь, а оттуда отправили в лагерь г. Хаген на Руре. Там мы работали на железной дороге на разборке завалов после бомбежки.
В апреле 1945 года американские войска заняли город Хаген. Американцы собрали русских и перевезли нас в лагерь перемещенных лиц в г. Дортмунд. Там мы пробыли два месяца, а затем по железной дороге нас из Дортмунда перевезли на советскую оккупационную зону в Магдебурге на Эльбе. В г. Магдебург в лагере № 225 мы проходили фильтрационную комиссию, после чего в августе 1945 года нам разрешили выехать на Родину.
С первых дней войны
Безобразова (Курсакова) Александра Павловна
В 1941 году ровно в четыре часа началась война. Мы детьми были и не верили, что будет очень и очень страшно.
Я испытала ужасы войны с первых ее дней. Сперва бомбежка, потом стрельба.
Сперва пришли немцы. В сентябре месяце 1941 г. они уже были у нас в поселке. В январе 1942 г., в субботу, наш поселок окружили, со всех сторон поставили автоматы, стали стрелять и поджигать. Это было очень страшно, горел поселок, была большая паника.
Кругом был большой снег, больше метра, люди бежали кто в погреба, кто под пули. Скот мычал, свиньи орали, люди кричали, плакали. Это ужасно и страшно. Целую ночь пылало пламя поселка.
Только когда кончился пожар, стали искать, где можно обогреть детей и покормить. И только остались после пожара детский сад, столовая, магазин, больница и завод. Вот в этих помещениях разместились жители, которые остались в живых.
Здесь нам пришлось две недели пожить, и опять приехали немцы, выгнали всех на улицу, и начали поджигать.
Больше находиться было негде. До рассвета стояли у огня и потом поехали в деревни, которые еще не сожгли. Наша семья: мама, я, брат, сестра с двумя своими детьми, одному было год и 8 месяцев, а второму 6 лет, поехали в деревню Шляпное. Всю дорогу (а деревня была в трех километрах от завода) ехали спокойно, а перед деревней, не доезжая одного километра, немцы строчили с автоматов как пчелы.
У мамы в руках была банка — ее разбили.
Потом, когда дошли до патруля, нам показали, что надо поднять руки кверху.
Потом нас разместили в доме, где уже было две семьи. Спали только сидя. Нас, детей, попросили, чтобы полезли на печку, и нас никуда не выпускали. Есть было нечего.
Ничего взять дома мы не могли — только то, что было надето на нас. А через месяц нас эвакуировали в деревню Подбужье, это 40 км от деревни Шляпное. Мы ехали на санках три дня.
На дорогах, когда у пожилых не было сил идти, их расстреливали на глазах. Голодные, холодные, охраняемые немцами, люди еле передвигались. Немцы смеялись и фотографировали. Когда мы приехали в Подбужье, там оказалось очень много эвакуированных. Село Подбужье было большое, и в каждом доме жило по пять семей вместе с животными. Мало того, что был страшный голод и холод. Кроме всего, пришел и брюшной тиф.
Немцев здесь не было, но были полицаи. Людей умирало очень много, но, видно, наша семья осталась живая благодаря моей маме. Она умела шить. Мы один раз в день могли есть мамалыгу. А когда растаял снег, мы пошли собирать старую картошку. И здесь нас увезли, не сообщив об этом нашим родителям.
Сперва нас держали в Хвастовичах, потом повезли в Теребень, после нас погрузили в вагоны и повезли в Брянск. Везде — брянский лес. Ой, как трудно было глядеть, как немцы, вырубали наши леса. Очень обидно было. Нам не хотелось жить на свете.
Привезли в Брянск и кинули в лагерь. Там находились и девять человек военнопленных. Все с нашего завода. Был страшный голод. Люди умирали — их вывозили машинами. Не было сил даже ходить. Привозили один раз в день баланду. В 1943 г. нас ночью погрузили в вагоны, в которых возили скот. Закрыли и повезли.
Ночью нас привезли в Германию. Там нас поместили в бараки. Наутро нас погнали в баню. Потом проверяли рентгеном, брали кровь. Каждое утро нас в шеренгу выставляли. Приезжали немцы и выбирали. Всех нас разбили, и я осталась одна.
Я была худая — одни кости и кожа. Таких, человек десять, собрали отдельно. Нас никто не брал, и решили везти на аккумуляторную фабрику в Берлин.
Когда везли, немцы говорили, что нас везут на фабрику, где делают хорошие конфеты. А когда привезли на место, мы просто стали задыхаться от запаха кислоты — это была химическая фабрика. А потом нас привезли в лагерь.
Там уже было 352 человека. Все было окружено проволокой — будки, собаки кругом. И бараки с деревянными койками двухъярусными. Были специальные костюмы, на которых было написано «ОСТ» на рукавах, спине, груди большими буквами. Голод ужасный. Один раз в день еда — баланда из шпината, маленький кусочек хлеба, и тот с жилками, или с брюквой баланда. Работать заставляли 16 часов, а тех, кто работал по 8 часов немцы брали работать себе на квартиру. Работа была тяжелая: выгружали баржи. В цехах тоже была очень тяжелая работа. Мой номер 362.
Были часто бомбежки. Во время бомбежек выгоняли в бомбоубежище.
Многие в лагере травились и вешались.
Однажды, когда бомбили, мы решили сделать побег с одной девушкой. Она была старше меня, ее звали Шура, она из Бобруйска Могилевской области, из Белоруссии. Нас встречал один русский — это был друг Шуры. Она знала, что ее могут разоблачить, о ее вредительстве. Если бы нас нашли, тогда бы расстреляли, но нам в то время было уже все равно.
Я ничего не знала, куда меня везли, но только знала, что мы едем дальше от Берлина. Мы хотели устроиться на работу у хозяина. Но других брали, а я была очень плохая, поэтому меня не брали. Они не хотели меня бросать.
А потом нас устроил на работу полицай в туберкулезный лазарет ухаживать за больными. Мы согласились. Нас перевели в барак. Барак был неплохой, там работали западные украинцы. Барак был на территории лазарета, ходили свободно куда хочешь. Питание было хорошее, но больные много не кушали. Прежде, чем приступить к работе у нас проверяли здоровье. Самое страшное было для меня заболеть.. Но все было хорошо, я оказалась здоровая.
И еще мне пришлось немного ухаживать за больными. Одна немка меня пожалела, и меня отправили на работу на кухню. Здесь я стала поправляться. Но была недолго. Придя утром на работу, увидела, что немцы сильно волновались и на балконах вывесили белые простыни. В этот момент я узнала, что это значит: это они сдавались. Через два дня приехали наши танки.
Природа была очень хорошая. Весь лазарет в соснах. Город назывался Штеттин. День, когда пришли наши солдаты, до сих пор стоит в моей памяти.
Как они нас встречали, сколько было слез и радости! Они нам давали все: и продукты, и цветы, и одежду. И стали устанавливать комендатуру. Шурин друг ушел. Она искала его, но мне кажется, он ушел с солдатами на Берлин. Оказалось, мы жили от Берлина не более трехсот километров. Это я после узнала. Но радоваться нам пришлось недолго.
Немцы пропустили наших солдат на Берлин. И тут же вышли с танками и машинами и перебили нашу комендатуру и солдат. Стали искать всех русских, кто остался. Двух раненых солдат мы, с одной девушкой Раей спрятали среди туберкулезных. Она была из Ворошиловградской области, с 100 шахты. Она тоже была малолетней. Когда нас с ней нашли немцы, повели на расстрел. Это нужно пережить. Но, видно, не судьба умереть мне в Германии. Три раза на меня наставляли оружие, но я осталась жива и благодарна Господу Богу, что он меня спасал.
Раз, просто как ястреб появился самолет и началась бомбежка. И нам пришлось скрыться. Трое суток мы с Раей сидели в колодце, забыли про еду. Только гремели «катюши». На третьи сутки мы услышали крики. Это были наши. Они делали прорыв. Когда мы вышли из колодца, все горело и по трупам ехали танки. Мы стояли как мертвые, когда подъехали к нам, стали спрашивать. Мы просили, чтобы взяли нас на танки, и сказали, что там в лазарете есть два солдата. Мы показали, где они находились. Их забрали, и нас увезли. После боя танкисты поехали на отдых. Там мы с солдатами отдыхали в деревне.
А после они поехали на Эльбу, а нас сдали в комендатуру одному солдату, чтобы нас отвел. Это было вечером. Нас накормили. А утром увезли на машине в распределительный лагерь г. Фост. Там нас поселили с Раей в однокомнатную квартиру, дали талоны в столовую на питание. Дома охраняли солдаты. Отсюда вывозили людей на родину. Здесь было много народу, которых проверял КГБ. Только после проверки отправляли.
Пока находились в лагере — работали на разборке и упаковке станков в Россию. Нас долго не хотел отправлять комендант, все говорил, что мы умрем в России с голода. Но как хотелось на свои камни! Только бы домой — и умереть.
Я вернулась. Родителей не оказалось, но чужие люди меня не бросили. Я плакала день и ночь. Вернулась, в чем была: ни одежды, ни обуви не было. Но уже было не страшно. Завод не работал, его только восстанавливали. Там работал родственник моей сестры по мужу, брат. Он когда узнал, что я приехала, пришел и забрал меня к себе в комнату.
О моих родных никто не знал, говорили, что они погибли. Но в августе 1945 г. они вернулись. Это было большой радостью для меня, и мне захотелось жить и учиться. Жизнь продолжается.
С того дня полились людские слезы
Беляев Василий Иванович
Родился я 2 июня 1930 г. в селе Погост Людиновского района Калужской области. Родился уже без отца, так как его придавило в карьере грунтом, где добывал он известковый камень. В 1936 г. мать вышла замуж за мужчину, у которого был сын — мой ровесник.
В 1937 г. я пошел в первый класс, успел окончить три класса — началась Великая Отечественная война.
Этот день у меня остался в памяти на всю жизнь. Был жаркий солнечный день. Мы, детвора, ожидали у магазина привоз хлеба. Очередь была большая. К нам подъехал представитель военкомата и объявил, что началась война. С этого дня полились людские слезы. У многих они не просыхают и сейчас. Вскоре приехала машина и забрала мужчин для отправки на фронт. Грохот канонады приближался к нашему селу. По ночам стало видно зарево войны. К этому времени у нас семья уже состояла из 6 человек: мама Ольга Ивановна, я — Василий, приемный сын — Дмитрий 1930 г.р., Мария — 1941 г.р., Антонина — 1936 г.р., Иван — 1939 г.р.
Осенью к нам в деревню пришли немцы. Сперва ворвались танки. Они ехали по огородам, с которых убрали картофель. Потом пошла пехота. Прошло несколько дней. Потом какое-то время немцев особенно не наблюдалось. Вернулись наши войска, и какой-то промежуток времени было затишье до глубокой осени. Через некоторое время появилась немецкая разведка. Вскоре со стороны Болвы пришли немецкие войска. Бой длился трое суток. В боях погибло много нашего войска, и немцы заняли нашу деревню. Из нашей семьи ранило маму и сестру. После боя немцы перевязывали наше мирное население, а кто прятался в разных щелях — расстреливали.
В 1942 г. в конце апреля нас, несколько семей, погрузили на повозки и повезли в Погост. Там нас погрузили на платформы и повезли в Людиново. Поселили в церкви. Налетели наши самолеты. Они побомбили и улетели. Немцы нас отправили по деревням. Мы попали в деревню Гряда. Пробыли там некоторое время. Потом нас привезли на станцию Зикеево и отправили в Брянск в лагерь для военнопленных. Мы расположились на нарах, с которых по утрам стаскивали трупы крючками. Кормили баландой с конскими внутренностями. Иногда попадались в баланде такие части, которые приходилось использовать на ремонт обуви.
После Брянска нас повезли в Белоруссию: Гомель, Орша, Минск, Барановичи. Там мы услышали стрельбу и взрывы. Мы спрашивали «Что это?» Нам сказали, что это взрывают землю и готовят могилы для евреев. Мы подумали, что это не минует и нас.
Из Барановичей нас повезли в Слоним, в тюрьму. Дети делали подкоп под ворота, протягивали ручонки и ждали, что кто-нибудь им даст что-нибудь из съестного, а когда немец замечал руку, бил плетью.
Вскоре нас перевели в лагерь Грибов. Там нас держали до осени 1942 г. В лагере была большая смертность. Из нашей семьи там умерли от тифа Дмитрий и Мария. Осенью нас и еще несколько семей отвезли по деревням Брестской области. Там мы жили у белорусов, и за то, что они нас кормили, мы им помогали по хозяйству. Я пас скот. Там мы жили до 15 июля 1944 г., когда нас освободила Советская Армия. Мы думали, как уехать на Родину, но так как наша мать болела, мы не могли сразу уехать. За нами приехала сестра мамы — тетя Арина и увезла домой.
В декабре 1944 г. мама умерла. Нас осталось трое на попечении тети Арины. Так как у тети была своя семья, она двоих сдала в детский дом, а меня оставила у себя. В 1945 г. я пошел работать учеником слесаря-жестянщика на ст. Фаянсовая. Проработал там до армии шесть лет. В армии приобрел специальность шофера. В 1954 г. демобилизовался и через год женился. У меня пятеро детей.
Уходя немцы сожгли все
Богомолова Зинаида Николаевна
Родилась в 1932 г. в д. Скерово Барятинского района. Закончила один класс, потом началась война. Учебу пришлось бросить. Отца Зинаиды Николаевны забрали на фронт, а мать с двумя дочерьми остались в деревне. Вскоре деревня была оккупирована немцами. Всех жителей выгнали из теплых домов, и поэтому семья Богомоловых два месяца вынуждена была жить в холодной землянке. Сестре Зинаиды Николаевны было только два года. Она постоянно плакала и просила есть.
Наши войска начали освобождать Калужскую область, поэтому немцы собрали всех жителей деревни и погнали куда-то. Никто из пленников не знал, куда. Так пригнали их немцы в город Рославль, в концлагерь. В то время там находились тысячи людей. Жили они в «зданиях», у которых были только столбы и лежащая на них крыша. Есть пленникам не давали, поили только водой, да и то по полкотелка на пятерых.
Две недели пробыла в этом лагере Зинаида Николаевна. Потом немцы посадили пленных на машины и опять повезли куда-то. Прибыли они в д. Болотня, а там шло сражение. Девять суток Богомоловы находились в землянке, пережидая бой. На десятые сутки их опять посадили в машины и повезли в еврейский городок. А повезли их для того, чтобы показать, как будут расстреливать евреев.
Через несколько дней все пленники были освобождены. Богомоловы поехали в свою деревню. Но там не осталось ни одного целого дома. Уходя, немцы сожгли все. Три года пришлось им жить в землянке и голодать.
Забрали последнее одеяло
Богомолова Нина Владимировна
Я родилась в 1937 г. в Орловской области в деревне Каменка. У нас была дружная семья: отец, мама, бабушка, брат, я и еще две сестры. С 1941—1943 гг. Орловская область была полностью оккупирована. Мне в это время было четыре года, а моему брату не было и года.
Когда мы были еще маленькими, мама часто рассказывала нам, что немцы выгнали нашу семью из дома. Пришлось жить в чулане, в темном, холодном. На дворе в то время была ранняя весна. Продукты, которые были, кончились, и мы часто ложились спать голодными. Но иногда немцы помогали нам: пускали погреться, давали что-нибудь из еды. В 1942 г. немцы стали отступать и всех жителей деревни погнали с собой. На железнодорожной станции погрузили в товарный вагон. Спать приходилось на соломе или на полу. О еде или о теплой одежде приходилось только мечтать.
Привезли в Западную Белоруссию и разместили в помещении местной школы. Условия, конечно, были очень тяжелые. Но иногда помогали местные жители: давали одежду, хлеб, картошку.
Взрослых гоняли на работу к местным хозяевам, которые платили им зерном. Мы, дети, ходили побираться. И надо сказать, белорусы не отказывали и кто чем мог подавали милостыню. Вот так понемногу и перебивались.
Однако вскоре и сюда докатилась война. Узников угнали в лес, который больше походил на огромное болото. Гнали с собаками. Люди шли по тоненьким жердочкам через болото, рискуя каждую минуту оступиться и провалиться в болото. В лесу мы жили в шалашах, питались тем, что смогли найти в лесу, или тем, что успели захватить с собой. У нас на всю нашу семью было одно маленькое одеяло. Дети часто болели, умирали, так как ни лекарств, ни врача не было. Вскоре заболел и умер мой брат.
В лесу нас не оставляли в покое белорусские полицаи. Они постоянно наведывались и грабили нас, отбирая последнюю одежду, еду, вещи. Забрали у мамы и наше последнее одеяло. Мама не раз говорила, что они были очень злые и жестокие. Однажды они расстреляли женщину, которая не хотела отдать им костюм ее мужа. Она хотела убежать, а они поймали, отобрали костюм, а женщину расстреляли.
Поделиться книгой: