Помоги проекту - поделись книгой:
Составитель Людмила Ивановна Ермолюк
Седые дети войны
Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей
Детям Второй мировой войны,
их внукам и правнукам
посвящается
К читателям
Эту книгу писали дети 40-х годов. Тяжелым катком прошлась Великая Отечественная по маленьким, незащищенным душам. И они — последние свидетели той страшной войны, что унесла 27 миллионов человеческих жизней.
В каждой строке этой книги — частица конкретной судьбы, детство, опаленное большой бедой и непомерными страданиями. Тысячи наших маленьких соотечественников были заточены в концентрационные лагеря, угнаны в рабство, кто с родителями, а кто и поодиночке. Они несли свой тяжелый крест — ни в чем не повинные, лишенные самой радостной поры — детства. Непосильный труд и болезни, голод и холод были спутниками детей. Над ними глумились, проводили медицинские эксперименты, брали кровь. У них отнимали самое святое — родных, Родину, будущее. Это невозможно забыть и невозможно простить.
После освобождения, вернувшись на Родину, они прибавили себе по два-три года и пошли восстанавливать разрушенное войной хозяйство, поднимать из руин города и поселки, сельское хозяйство. Поэтому у наших узников самый большой трудовой стаж и самое низкое образование.
Наше Калужское областное отделение Российского Союза бывших малолетних узников фашистских концлагерей было создано Калужским областным отделением Советского детского фонда им. В. И. Ленина в 1989 году в г. Людиново на первой учредительной конференции. Был избран областной совет и председатель.
Начали создаваться городские и районные отделения Союза бывших малолетних узников фашистских концлагерей. Возглавили отделения:
Это чуткие, внимательные, бескорыстные люди, которые чужую боль пропускают через свое сердце. Не считаясь со временем и здоровьем, они приходят на помощь другим: ведут организаторскую работу в отделениях, прием узников в организациях, помогают департаментам социальной защиты населения, участвуют в разных комиссиях, проводят мероприятия с бывшими узниками. Инвалиды и одинокие находятся у них под особым наблюдением.
Накануне нового 2001 года в издательстве «Фридгельм» вышла книга воспоминаний узников фашистских концлагерей «Седые дети войны». Авторами книги стали 81 бывший узник фашизма. Книга написана так, как виделась и запомнилась Великая Отечественная война бывшим детям войны. Никакой правки корреспондентами не допускалось. Этим она и дорога.
22 июня 2001 года в День памяти и скорби в Калуге на площади Победы был установлен первый памятник узникам фашизма в Калужской области, и осенью на Международной конференции в Минске председатель Международного движения Владимир Васильевич Литвинов в своем выступлении сказал: «В нынешнем году на центральной площади в Калуге вырос замечательный памятник узникам фашистских концлагерей. Рождение его — дело ума и сердца энтузиастов, участников нашего движения из старинного российского города на берегах Оки, возглавляемых Людмилой Ивановной Руденковой-Ермолюк. Она буквально бредила, жила идеей памятника, преодолевая сложившиеся препятствия на его пути к людям. И в таком состоянии находилась не один год. Мы хотим сказать Людмиле Ивановне огромнее спасибо за горение, за настойчивость, за одержанную победу, за прекрасный след на земле».
Средства на памятник собирали по всей области. Появился камень, к которому можно прийти и поклониться нашему прошлому.
В том же 2001 году энтузиастами — членами Жиздринского отделения бывших малолетних узников фашистских концлагерей у Вечного огня был установлен памятник узникам фашизма и высажена 31 голубая ель.
В 2002 году в торжественной обстановке на День Победы кировчане установили памятник жертвам нацизма.
И, наконец, в моем родном городе Обнинске осенью 2002 года, как из пепла, поднялся памятник узникам фашистских концлагерей, как символ памяти, увековечив память 11 миллионов погибших в концлагерях, в которых было уничтожено 800 тысяч детей. Вечная им память!
От души мы благодарны нашим спонсорам — мэру г. Обнинска Миронову Игорю Михайловичу, депутату Законодательного Собрания Дроздову Виктору Федоровичу, генеральному директору СМУ-2 Адомсону Александру Августовичу, техническому директору Грошеву Владимиру Валентиновичу и их коллективу. Благодарны главам администрации городов и районов, членам нашей организации и народному художнику России Белову Валентину Михайловичу, его сыну, члену Союза художников Белову Дмитрию Валентиновичу, за их золотые руки. Это они воплотили нашу мечту в камне, изготовили памятники узникам фашистских концлагерей в Калуге и Обнинске.
Годы летят стремительно. На смену нам пришло новое поколение людей, выросших под мирным небом. Для всех поколений и для каждого конкретного человека оно оплачено страданиями миллионов и должно быть сохранено ныне живыми.
От редактора
В марте 2000 г. в Государственный архив Калужской области обратилась председатель Калужского областного Совета бывших малолетних узников фашистских концлагерей Л. И. Ермолюк. Совет в ходе подготовки к изданию книги воспоминаний бывших узников встретился с необходимостью выяснить время оккупации Калужской области, количество насильственно вывезенного немецко-фашистскими войсками населения, названия сожженных деревень...
К сожалению, вопросы, заданные нам, и для нас остаются до конца невыясненными. Самая большая трудность заключается в том, что Калужская область была образована 5 июля 1944 г. и, таким образом, во время оккупации территории ее районов относились к разным областям. Госархив не раполагает цельным комплексом документов, позволяющих ответить на все возникающие вопросы. Тем не менее мы составили «Список районов, составляющих Калужскую область, с указанием времени немецко-фашистской оккупации»
Мысль принять участие в подготовке текстов воспоминаний к опубликованию возникла после того, как было получено согласие совета на передачу подлинников воспоминаний на постоянное хранение в Госархив. Воспоминания бывших малолетних узников — уникальный источник по истории Великой Отечественной войны. Публикуются воспоминания в соответствии с современными нормами орфографии и пунктуации. Какая бы то ни было редакторская правка не проводилась. Исключение составляют только те воспоминания, которые воспроизводятся по газетным публикациям. Это воспоминания А.М.Мельникова, С.В.Крылова, О.Ф.Сомкиной, В.М.Николашиной, Д.С.Борисова, И.П.Майорова, Л.И.Петровой.
Несколько воспоминаний представляют собой заявления в Госархив, УФСБ по Калужской области, органы соцзащиты населения о выдаче справок о насильственном угоне: А.К.Исаевой, Н.М.Лесиной, Н.Н.Пигарева. Воспоминания М.Е.Лавринович записаны с ее слов; об А.И.Лукашковой рассказывает племянник.
Часть воспоминаний имеет заголовки. Некоторые заголовки авторские, другие даны Л.И.Ермолюк. Под авторскими заголовками опубликованы воспоминания С.А.Герасимовой, Л.И.Ермолюк, Л.И.Ерохиной, Д.С.Ивлева, Г.Я.Ивченко, Л.А.Ищенко, П.М.Кухара, И.И.Петухова, А.М.Сагаровского, А.И.Капусткиной, Е.Г.Ларичкиной, А.Г.Никитичевой, В.В.Николаевой, В.Д.Самариной, К.И.Юплановой, А.П.Безобразовой, М.В.Ерохина, Г.И.Кузнецовой, Е.Е.Гуркиной, С.Д.Ерохина, О.Б.Заверняевой, П.И.Писарева, В.И.Тихонова.
Материалы систематизированы в алфавитном (по фамилиям авторов) порядке.
Узница Освенцима № 61827
Адамова (Ященко) Надежда Антоновна
Война — всенародная беда. И это общеизвестная истина. Но если ее так понимают взрослые, то дети... У нас свое восприятие мира: чувственно-цветное. Радость — это мягкие добрые руки мамы, тепло солнца, зелень травы. У беды совсем другие цвета — серо-черные, холодные и голодные, и постоянное ощущение страха, боли, которые таятся в глазах и в движениях, в стремлении стать незаметной, невидимой, как бы закрыть глаза — тогда зло обойдет тебя, не увидит. Это чисто детское желание убежать, спрятаться, закрыть глаза. Только разве убежишь от памяти, от сегодняшней жизни? Память, горькая, страшная, всплывает в ночи, когда я, закрыв глаза, засыпаю после долготрудного рабочего дня, после домашних забот. Говорят, что с годами к человеку вновь приходит детство: казалось, многое забылось, стерлось, но потом по каким-то неясным законам психики реальные события детских лет всплывают в представлении так четко, ясно и правдиво, словно на киноэкране прокручивается заново твоя жизнь. Порой эти воспоминания так навязчивы и остры, что я словно заново переживаю все то, что было в детстве. И больно заходится сердце, и страх подступает к горлу, и фары проезжающей по ночной улице машины кажутся мне прожекторами, ударяющими снопами света по темному бараку, и комната наполняется запахом гари, запахом пепла сожженных людей.
Наша деревня Ходоровка до войны жила обыденной жизнью Белоруссии — Белая Русь. Край, где каждый четвертый, а по последним данным, каждый третий погиб в годы Великой Отечественной войны. А сколько судеб покорежено ею — этого не подсчитать.
Наша семья жила, как все сельчане, в труде, заботах о будущем дне, о детях, которых было трое. Старшая Екатерина уже невестилась, средняя — я, только пошла в школу. А самый младший, оттого и любимый всеми, сынок еще не сходил с материнских рук.
Польша от Витебской области — рукой подать, там уже хозяйничали фашисты. Втихомолку крестьяне говорили о том, что не миновать войны и у нас. Эти догадки и предположения строились на житейских наблюдениях. Но велика была вера в то, что Сталин не допустит войны, а если и случится она, то обойдется малой кровью.
Витебск уже горел со всех сторон, когда по радио было объявлено о начале войны. В Ходорове передовые части противника не задержались — промчалась по сельской улице колонна немецких мотоциклистов и скрылась, оставив после себя густое облако июньской пыли. Короткой передышки между 22 июня и первыми числами июля, когда вражеские войска окончательно обосновались в этих местах, хватило на то, чтобы мужчин в деревнях не стало: кто ушел в армию, кто примкнул к отступающим частям советских войск, кто ушел в лес — ведь именно в Белоруссии начали организовываться первые партизанские отряды в этой войне. Папа как ушел на фронт, так и сгинул. И только 30 лет спустя через военный архив я узнала, что папа погиб, защищая Родину, в 1944 году.
Старшая сестра Катя ушла в партизанский отряд. Оставшиеся старики, дети и матери прятались в лесу, так как молва доносила о зверствах фашистов: там всю деревню спалили, там повесили для устрашения на сельской площади партизан, там выпороли стариков за непослушание. Жизнь становилась страшной и непонятной.
Как прожили год — плохо помню. Мама ругалась, если мы от дома далеко уходили. Потом, помню, мы бежали в лес, хотели спрятаться, но туда пришли немецкие солдаты с собаками и всех нас посадили в большие грузовики и куда-то повезли. Это было время, когда начали жать рожь, а мы, детвора, помогали взрослым. Мне было 9 лет, многого не понимала, но детская память, как губка, все впитывала.
Забрали сельчан в чем они были, не дав никому взять ничего из вещей. Братик на руках у матери сильно плакал, я не выпускала из кулака материнский подол юбки. Привезли нас в Витебск, к вокзалу, куда подъезжали машины и сгружали очередную партию людей. Крик. Плач. Встречались родственники из разных деревень, обнимались, рыдали, будто понимали, что прощаются навсегда.
Когда народу собралось много, толпу под охраной солдат и собак повели к составу, стоящему на дальнем железнодорожном пути. Прикладами, тычками затолкали всех в крытые товарные вагоны и повезли в неизвестном направлении. Народу было в вагоне столько, что полежать не было возможности. Даже сидя некуда было протянуть ноги. Но чем больше дней ехали, тем становилось просторнее: умирали в первую очередь дети, расставались с жизнью взрослые. Сколько дней ехали — неизвестно. Часто останавливались где-то в тупиках, давая дорогу эшелонам, идущим на восток. От духоты, грязи, голода, плохой воды (пили даже ту, что паровоз спускал на остановках как отработанную) многие не могли реально воспринимать происходящее с ними — были как в забытьи.
Наконец-то дорога закончилась. Привезли нас в Польшу, и какое-то непривычное название маленького городка — Освенцим — сразу врезалось в память. Большое пространство окружено колючей проволокой, а там длинные здания — бараки. Но сначала всем выдали по куску ткани — полотенце, остригли наголо и повели в баню. В предбаннике каждый должен был пройти болезненную процедуру выкалывания номера на руке. Нумеровали всех подряд, даже грудных младенцев. Мой номер 61827. Когда повели в баню и тушь начала размываться, я закричала: «Ой, мама, смоются циферки и мне снова сделают больно». Не смылись. Так и остались до сих пор. После бани все получили черно-серые полосатые куртки и штаны. На куртку надо было пришить кусок ткани с номером, который был вытатуирован на руке. Так и пошло: вместо имени остался номер.
Длинный барак, трехэтажные нары, затхлый воздух. Я после того, как нас остригли и переодели в полосатые робы, не узнавала своих односельчан и даже маму первое время узнавала только по рукам — ласковым, добрым. Почти полгода я жила в бараке с мамой, которая по утрам вместе с другими уходила на работу — мостили дороги. Иногда мама рассказывала мне, что на карьере встретила родную тетку, а однажды, плача, говорила о том, что сюда же привезли и Катю — старшую сестру. Держали ее в отдельном бараке — «для бандитов», то есть партизан. Ни Катю, ни тетю Надю я не видела. Нам строго запрещалось покидать барак. Но ребятишки забирались на нары и смотрели в оконца на свет, на солнце, на снег. Деревьев поблизости не было. Кругом голо и серо. И какой-то неприятный запах дыма. От него першит в горле и щиплет глаза. Постоянно хотелось есть. Особенно голодно стало после того, как маму перевели в другой барак. Братик к тому времени умер. Вши, клопы кишели между досками нар, от укусов чесалось все тело. Одежда была одна на все времена года — полосатая роба. В лагерь приходили поляки из местных — брали подростков на сельхозработы. Я была мала ростом и, чтобы казаться повзрослее, поднималась на цыпочки, подкладывала кирпичи под ноги — иногда удавалось обмануть хозяина. Убирали картошку, морковь, свеклу — можно было съесть незаметно. Иногда хозяин давал нам молока, картошки вареной — в лагерь приносить ничего не разрешалось.
Трудно сказать, когда это случилось: сначала мне сказали о смерти брата, потом о смерти сестры, а потом о том, что маму сожгли в крематории. О том, что здесь сжигают людей, я уже знала. Знала потому, что многих из деревни перестала встречать. Но когда узнала о смерти мамы — упала в беспамятстве. Очнулась в лазарете. Сколько там пролежала — не помню. Мне стало все безразлично и даже не страшно. Раз нет сестренки, братика, мамы, то зачем мне жить? Последующие дни прошли как в тумане — не осталось в памяти ни горя, ни боли, словно застыла в твердой оболочке душа, а ноги, руки двигались сами по себе. Даже холод и голод ощущались не так остро, как раньше. Ела машинально баланду — суп, который выдавался один раз в сутки, выпивала стакан чая, подкрашенного травками. Не замечала, как менялись вокруг меня лица знакомые на другие — незнакомые.
Очнулась только в 1945 году, когда лагерь освободили войска Первого Белорусского и Первого Украинского фронтов. Чем-то близким и родным, давно забытым повеяло на меня, когда заросший дядька поднял мое худенькое тело, прижал к гимнастерке и плакал, что-то говоря на родном белорусском языке. Вот тогда и я словно проснулась, заплакала. Помню, как кормили нас печеньем, конфетами, кашей, как взрослые мужики искали детскую одежду, чтобы снять с нас ненавистную полосатую робу. Это было уже похоже на ту жизнь, которую я знала раньше.
Освобожденных детей из Освенцима принял детский дом в Киеве. Я училась до 16 лет. После Победы семьи старались соединиться, найти родных, разбросанных по всему свету. Хотелось найти своих родственников и мне. Но в нашу деревню Ходорово мало кто вернулся: кто сгинул в концлагере, кто погиб на войне. Отыскала двоюродного брата, повидалась с ним. Только в белорусской послевоенной деревне прокормиться трудно было. Я пошла в люди самостоятельно. Сначала жила в прислугах в Литве, потом перешла работать вольнонаемной в воинскую часть. Вышла замуж. Мужа перевели в Калужскую область. Так я оказалась в Мещовске Калужской области, который стал для меня домом, приютом и малой родиной.
Вспоминают сестры
Андрюхина (Голыжбина) Прасковья Игнатьевна
Павлючкова (Голыжбина) Мария Игнатьевна
Когда началась война, наш отец Игнат Максимович, 1910 года рождения, ушел на фронт, а мы с мамой Евдокией Ефимовной (1910 г.р.) и тремя братьями — Ильей (1943 г.р.), Петром (1938 г.р.) и Владимиром (1940 г.р.) остались дома в деревне Авдеевка Хвастовичского района Калужской области.
В мае 1943 года немцы выгнали нас сначала в лагерь Бежица, а позже погнали др Брянска. Там посадили на платформы и привезли в лагерь Режица (Белоруссия). Лагерь был обнесен колючей проволокой и охранялся немецкими солдатами с собаками. Жили мы в бараках. Кормили нас баландой, взрослых заставляли работать. Освободили нас советские войска в декабре 1944 года. Когда мы приехали домой, в деревне все дома были сожжены, погреба и колодцы взорваны. Бабушка с дедушкой, приехавшие раньше нас, выкопали погреб, в котором мы и поселились. Отопления не было, было сыро и холодно, просыпались мы, покрытые инеем. Опухали от голода. Переболели чесоткой, тифом, корью, скарлатиной и другими болезнями.
Так мы существовали в то время.
Спасенные семеро детей
Андрюшкова (Крысенкова) Галина Яковлевна
В эвакуацию нас погнали немцы в 1943 году летом из села Слободы Хвастовичского района Калужской области (Орловской). Немцы гнали и из Жиздринского, Ульяновского районов в Белоруссию через Брянскую область. Пригнали в город Бежица. Здесь молодежь отобрали и повезли в Германию, а нас повезли на Белоруссию. Место лагерей не помним: Бобруйск, Красное и Касино, Барановичи... В каждом лагере немцы забирали семьи, у кого трое взрослых и один-двое детей. А у нашей мамы (Крысенкова Анна Алексеевна, 1911 г.р.) было четверо детей: Вася 1935 года рождения, Тома 1937 года рождения, Галя 1938 года рождения, Катя 1941 года рождения. Таких семей, у кого дети и старики, оставляли в лагерях, но рано утром немцы из лагеря угоняли на работу. В лагере оставались одни дети и совсем немощные старики. А поздно вечером пригоняли с работы в лагерь.
Кормили один раз в сутки. Привозили в лагерь и давали на каждую семью (баланду). Еду наливали старики в каски, в котелки, в гильзы (посуды никакой не было). Нам, детям, давали немножко, а берегли к вечеру родителям, когда тех пригоняли с работы.
Страшный голод, холод был зимой 1944 года. Трехъярусные нары с железной сеткой и тряпки, у кого какие остались. Нам очень помогла тетя Дуся из Ульяновского района. У нее было трое детей (Лида, Коля, среднюю не помню). Она каким-то образом во время работы ухитрялась побираться, а вечером вместе со всеми возвращалась в лагерь. Они с мамой, как сестры, вместе спасали нас, семерых детей. К весне 1944 года мы, маленькие, все пятеро, заболели, волочились только старшие Вася и Лида. Мы были синие, опухшие и с нар не сходили. Старики, дети просто вымирали, никто ни с кем ни о чем не говорил, только смотрели.
А тут весной, каким образом, не знаю, из лагеря нас, маму и тетю Дусю отдали помещику. Он нас поселил в сторожевую хатку с русской печкой. Мама и тетя Дуся у него работали от зари и до зари, а Вася и Лида пасли у них скот. Вечером мама с тетей Дусей приносили молока и хлеба, мы чуть окрепли. И тут мама и тетя Дуся узнали, что от немца освободили Калужскую область, и они засобирались домой.
В Слободу вернулись в августе 1944 года, вся сожжена, ни домика, только церковь осталась. Это все рассказывала мама (она умерла в 1970 году), а сама ничего не помню, мало что вспоминаю. Все мы и физически, и психически стали больными людьми, из лагерей ни один человек здоровым не вернулся. Сестра Тома умерла в 1960 году, не перенесла всех болезней. Я инвалид I группы, слепая. Сестра Катя слепая и глухая. И вообще у всех узников нарушена психика, все больные.
Немного о себе. Живу в Боровском районе (не хочу войну вспоминать), но концлагеря перевернули всю мою жизнь: переболела всеми болезнями, стала плохо видеть. Из-за зрения пошла в школу в 10 лет, в спецшколу никуда не отправили (да в Слободе мы и не знали, что есть слепецкие школы). Из-за здоровья школу не окончила, пошла работать на стройку в Хвастовичах. Там вышла замуж за зрячего парня, родила трех дочек, и муж нас оставил, ушел к зрячей женщине (а я стала слепнуть). Дочки хорошие, здоровые. И тут мне помогла Советская власть, а конкретно Кряжев Михаил Федотьевич, председатель областного УПП ВОС. Из-за зрения я не могла нигде работать, а он меня направил в Боровское УПП ВОС как инвалида по зрению. Здесь мне директор В.С.Тарантасов дал комнату со всеми удобствами и обеспечил работой, где тружусь и в данное время.
На Боровское УПП ВОС я приехала в 1981 году. Старшая дочь училась в Калужском пединституте, средняя пошла в 10-й класс, а маленькая — в 1-й класс. Прошло 16 лет. В 1985 году получила двухкомнатную квартиру. У всех моих дочек по дочке, то есть у меня три внучки. Вторая дочка окончила Смоленский мединститут, работает врачом и получила двухкомнатную квартиру. А я живу с двумя дочками, двумя внучками, жизнерадостная и веселая. Проработала всего 40 лет, ветеран труда, узник, инвалид I группы. Вроде все нормально: вырастила, выучила дочек и заработала пенсию себе на старость. Только вот жизнь — сложная штука. И кому поклониться, и кому помолиться? И как мы смогли выстоять в эту трудную, нечеловеческую годину?! И от всей души земной вам поклон, люди.
Помни имя свое
Аулова (Сенюхина) Анна Андреевна
Я, Аулова (Сенюхина) Анна Андреевна, рождения 7 апреля 1936 г., уроженка д. Яровщины Жиздринского района Калужской области, хочу вкратце описать то, что помню сама о войне. Я малолетний узник, как и многие, была с матерью, Кондрашовой Ксенией Филипповной, угнана в Германию. О холоде, голоде и других лишениях таких людей известно давно, а вот то, что меня до сих пор преследует запах гнилой брюквы, которой нас кормили, знаю только я.
Очень хорошо помню, как мать со мной дважды с дороги пыталась убежать ближе к линии фронта, ближе к России. Дважды немцы ловили нас и возвращали в тот же поезд, в те же вагоны, во всяком случае к таким же бедолагам, как и мы.
До сих пор с болью вспоминаю о смерти двух мужчин-чехов, которые помогли нам бежать первый раз, взяли нас в поезд-товарняк, идущий к линии фронта, спрятали нас за досками, делились с нами едой. Но однажды эти чехи-проводники сказали моей матери: «Пани, выходите лучше сами, жандармы с собаками осматривают все вагоны». Мы вышли. Нас увели, а чехов расстреляли прямо возле вагонов.
А вот картина: состав вагонов с двух сторон. Навстречу друг другу идут жандармы с бляхами на груди, с огромными собаками на поводках. Это и сейчас стоит перед глазами.
После второго нашего побега нас посадили в тюрьму. Помню: спускаемся по ступенькам вниз, попадаем в очень длинный коридор со множеством железных дверей. Одну из дверей открыли и втолкнули нас внутрь. Это был каменный мешок, если можно так выразиться. Железная кровать опускалась с потолка только на ночь, а все остальное время мы вынуждены были или стоять, или сидеть на цементном полу. Очень высоко над головой было крошечное окошко с решеткой, так вот, помню, как мать поднимала меня на руках вверх и просила дотянуться до решетки, ухватиться за нее и подышать свежим воздухом, посмотреть на свет. За вторичный побег меня решили отобрать у матери.
Небольшое отступление: почти все мое поколение помнит фильм «Помни имя свое», где героиня в исполнении Л. Касаткиной просит сына-узника не забывать свое имя, когда их разлучают.
Поделиться книгой: