Помоги проекту - поделись книгой:
– Вперед, на ту сторону!
Неман в этом месте был широкий, метров двести, в его середине виднелся длинный и узкий остров. Партизаны припустили вперед по мосту со всех ног. В них начали стрелять, но как-то не очень уверенно. Еще бы – немцы оказались между двух огней. С той стороны слышалось мощное «ура!» – теперь партизаны на левом берегу не играли в наступление, а всерьез шли в атаку.
В общем, бой закончился довольно быстро. Дзоты закидали гранатами подоспевшие с тыла «казахи». Значительное количество немцев, судя по чересчур вялому сопротивлению, решили, что помирать им рановато – и двинули в лес. Вскоре слышались лишь отдельные выстрелы: партизаны добивали раненых врагов.
К Аганбекову подбежал командир соединения.
– Потери?
– Один легко раненный.
– Хорошо работаешь! У Лавриновича и Савельева все не так здорово. Теперь занимай позицию на той стороне. На всякий пожарный.
Тем временем из темноты показались две подводы, груженные толом. Одну партизаны начали разгружать, другая двинулась через мост.
Минут через сорок Аганбеков, засевший в окопе на той стороне, увидел выбирающихся из-под моста подрывников.
– У нас порядок.
Вскоре и с той стороны послышался крик:
– Готово!
– Быстро уходим!
Партизаны перебрались к основным силам – и три отряда начали отход вдоль реки. Бойцы, отступая, постоянно оглядывались. Еще бы! Никто не хотел пропустить красивого зрелища.
– …Ну, с Богом, – махнул рукой Асташкевич.
Сапер повернул ручку «адской машинки». На мосту один за другим грохнуло два взрыва. В небо взвилось рыжее пламя, а секунду спустя мост осел в воду в двух местах – у этого и у того берега. Целой осталась лишь опора, стоящая на острове.
– Жаль, нет тут Голованова, – покачал головой Аганбеков. – Он так любит всякие взрывы…
Отряды уходили в лес.
А главная заслуга того, что операция прошла успешно, притом малой кровью (пять убитых, девять раненых), приходилась на старшего лейтенанта Сухих. Хотя он-то даже не выходил с территории штаба…
27 апреля (за две недели до описываемых событий), партизанский штаб
В баню вошел боец Николаев, разведчик из отряда Лавриновича.
– Товарищ старший лейтенант, на наши пикеты вышел человек. Говорит, что у него очень важное дело, требует доставить его к самому главному. Мы решили его к вам проводить…
– Введите.
Неизвестный оказался человеком лет пятидесяти, одетым по-городскому.
– Пан офицер командир отряда?
– Я начальник особого отдела. Говорить будете со мной.
– Начальник особого отдела – это вроде как чекист? Да, говорить мне нужно именно с вами. Меня зовут Станислав Сикорский, я работаю… Работал мастером в депо Слонима. К вам послан немцами с заданием.
Сухих поглядел на вошедшего с большим интересом.
– И в чем заключается ваше задание?
– Установить связь с паненкой… С девушкой. Ее зовут Ольга Маслова. Она выдает себя за советскую парашютистку. Кроме того, от меня требуется остаться в отряде и передавать сведения о нем. Эти сведения я должен класть в тайник. Он в лесу. Километрах в пяти от ваших застав. Там на поляне есть очень приметная сосна – толстая, ее ствол разделяется на три. В корнях и оборудован тайник.
– Так, давайте по порядку. Итак, вы мастер депо?
– Именно. Я всю жизнь работаю в этом депо. Меня там все знают, можете проверить. С немцами я никогда не сотрудничал. То есть я работал в депо. Но я там работал и при царе, и когда немцы в тот раз пришли[30], и при польской власти, и при Советах. Начал с простого рабочего. Вот и при немцах работал. Но в стороне отсидеться не удалось…
– А почему же вам дали такое задание?
– Я поляк. Когда сюда в тридцать девятом году пришли русские, я был не в восторге. Вы понимаете. Я жил в своей стране, а стал жить в чужой. К тому же белорусы не слишком любят поляков. Честно говоря, к этому были основания, наша власть занимала не самую умную позицию по отношению к белорусам[31]. Я ее никогда не одобрял. Но мне-то от этого было не легче. Меня понизили в должности… наверное, и совсем бы уволили, но со специалистами было плохо. Немцы восстановили меня на прежней работе. Да и я, честно говоря, с удовлетворением воспринял то, что русских прогнали. Но потом как увидел, что творят немцы… К тому же у меня есть родственники в Польше. Оттуда просачивались слухи, что там происходит. Но я молчал. И в партизаны не пошел. А вот потом меня вызвали… Я думаю, что немцы с самого начала брали таких, как я, на заметку, но сотрудничать не предлагали. Ведь те, кто работает в полиции или в других местах, – их все знают. И тех, кто доносит в гестапо, или как там оно у нас в городе называется, люди тоже знают. А значит, и вы о них можете узнать. К тому же кое-кто из рабочих стал за моей спиной – но так, чтобы я об этом узнал, – говорить: не пора ли, дескать, эту польскую сволочь пристукнуть. Я думаю, им хорошо заплатили за такие разговоры.
– И чем вас привлекали?
– Говорили, что русские – исконные враги поляков. Что бандиты специально провоцируют репрессии против мирного населения. Предложили денег – десять тысяч остмарок – и, как у них положено, соль, керосин, водку… К тому же дали понять: отказ будет расценен как проявление нелояльности к немецким властям. А от «нелояльности» до концлагеря – путь короткий. Но я сказал себе: Станислав, ты хотел оставаться в стороне, ты считал, что это не твоя война. Но теперь ты, что ж, должен стать на сторону этих палачей? Я ведь дружу с железнодорожниками, я слыхал от них о еврейском гетто в Березе, что там творят немцы. Да и не верю я, что немцы победят. Если уж пришлось становиться на чью-то сторону, пусть это будет ваша сторона. Так я сделал вид, что согласился. Мне это было нетрудно – я просто вспомнил все, что говорил в начале войны. И на жадность тоже упирал. Долго торговался, выговаривая себе прибавку в пять тысяч. В общем, сошлись на двенадцати.
– С вами беседовало гестапо?
– Нет, я даже не знаю, как называется эта их контора. Что-то тайное. Майор Дикс…
– Он же вроде служит в Зельве?
– Все-то вы знаете. Но это не совсем так. Он, как это назвать по-русски… В общем, связан с обслуживанием автотранспорта. Ремонт, запасные части… Поэтому много ездит по окрестностям. Я его знал и до этого, ведь у нас в депо ремонтируются не только паровозы и вагоны, но и немецкие машины.
– Расскажите о нем поподробнее.
– Вы знаете, пан офицер, по нему, ну, никак невозможно было сказать, что он работает в какой-то секретной службе. Он более всего похож на штатского человека, которого призвали на службу, – вот он и служит. Куда деваться? Да ведь и работа его – чинить автомашины, не воевать. Какая разница, в погонах человек или же штатский? Всегда разговаривает очень вежливо. Нет в нем этой надменности немцев. Понимаете, большинство из них ведет так, будто они паны, а все остальные – хлопы[32]. А он – нет. Великолепно владеет русским, я говорю по-русски хуже его. Прилично говорит по-польски. И… Мне кажется, что он не немец. Или долго жил в России. Но он из тех, из старых…
– То есть?
– Он похож на тех образованных русских, которые были тут до революции. Да и после революции они тут были. Те, кто воевал против вас. Когда ваши снова пришли – это были уже несколько иные люди.
– Белый, что ли? – подал из угла голос Мельников.
– Вы знаете, я об этом не думал, но может быть… Да, станцию охраняет рота, состоящая из русских. Есть там один офицер, обер-лейтенант Мильке. Ходят слухи, он воевал на стороне Юденича. Что-то общее у них с Диксом есть.
– Интересно все получается, – подвел итог Сухих.
– Пан офицер, а что теперь вы со мной сделаете?
– А ничего. Паровозов у нас в соединении нет, но хорошему мастеру дело найдется. А данное вам задание надо выполнять… Где, вы говорите, тайник?
– Товарищ старший лейтенант, я знаю, где, – вмешался Макаров. – Мне ребята из отряда Лавриновича это дерево показывали. В самом деле, очень приметное. Я вот сосен в Карелии насмотрелся, но таких не видал. Ее и прозвали – Дуб-сосна.
– Точно! Очень правильно, – подтвердил поляк.
– А кто должен оттуда забирать?
– Вот чего не знаю, того не знаю…
– Что ж, сейчас связь и установите. Макаров! Гони в санитарный взвод, разыщи Горбунову, обеспечь ей ненавязчивую встречу с паном.
К этому времени девушка уже вполне дозрела. После нескольких бесед с особистом она была готова включиться в игру. Впрочем, выбора у нее не было. Для конспирации ее определили в медицинскую часть. Разумеется, за ней кое-кто присматривал. Но Горбунова, судя по всему, не стремилась рвануть назад к немцам. Впрочем, Сухих объяснил ей между делом, что загнанных лошадей пристреливают, а провалившихся одноразовых агентов вроде нее немцы ликвидируют, выпотрошив из них всю информацию. И тут он ничуть не врал. Кому она была бы нужна в ГФП, явившись с рассказом, что вырвалась из партизанского плена?
А дальше все было просто. Девушка написала донесение. Поскольку в отряде могли быть и другие агенты, ее нынешнюю должность указали правильно. Но, кроме того, Елена сообщила, что завязала роман с человеком из особого отдела. Конспирация так конспирация – Мельникову пришлось «крутить любовь» с девицей. Они часто появлялись вместе в обнимку, иногда целовались. Впрочем, Мельников ничего против такой конспирации не имел. Девица вроде тоже. Потому как она давала понять, что готова продолжить «конспирироваться» и в более серьезном ключе. Но это уже было как-то слишком.
Пара донесений содержала не слишком значительные правдивые подробности деятельности отряда.
В очередной записке Горбунова указывала, что вся медицинская часть приведена в состояние полной готовности. Врачи и санитары говорят, что готовится большая операция.
Записку Станислав отнес к Дуб-сосне. В тот же день Мельников, ведший скрытное наблюдение за тайником, обнаружил жителя деревни Ласки, который эту записку забрал. (Вот ведь сволочь Чигирь, после его подвигов с немецкими агентами в этой деревне явно все будет хорошо.)
Осуществлять «диверсию» пошли Мельников, Макаров и Голованов. И убедились, что сработало! Возле полотна поджидала засада. Партизаны довольно ловко разыграли, что обнаружили ее в последний момент. Ввязались в перестрелку и поспешно отступили. Не пожалели даже двух мин, которые кинули при «паническом бегстве». Потом была еще пара подобных проверок – и, наконец, взялись за большое дело.
Разумеется, этим не ограничились. Партизанские разведчики стали ненавязчиво засвечиваться возле Мостов. Мельников и Макаров лично выкрали двух «языков» из числа солдат гарнизона. После второго раза, когда они захватили часового, перестарались в своей нарочитости – и едва не сложили голову: по ним долго стреляли.
И вот был нанесен главный удар. Горбунова сообщила, что ее любовник-особист проболтался про атаку на мосты вниз по Неману.
Сооружения находились на окраине города, к тому же на правой стороне имелось замостье. Так что выполнить приказ можно было лишь прямым штурмом города. Но партизаны не раз штурмовали города. И немцы клюнули – стянули в Мосты все, что могли. Именно этот процесс и контролировали разведчики.
…Группа разведчиков возвращалась на базу от Мостов.
– Обидно, конечно. Ребята там воевали, а мы прохлаждались. Да и на взрыв моста не поглядели, – сокрушался Голованов. В конце концов после беседы с Сухих он присоединился к «особой группе». Неизвестно, что там ему говорил старший лейтенант – возможно, обещал, что и там придется взрывать, только более серьезно и интересно. Но тем не менее…
– На все бои не успеешь. Там, я думаю, управились и без нас, – урезонил его Мельников. – Конечно, жаль, что не поглядели, как мост в воздухе летает. Гриша, ты еще не видел? Веселое зрелище. Ну, ничего, увидишь. Но более всего мне жалко, что не дано нам увидеть рожу этой недобитой белогвардейской сволочи, майора Дикса, когда он узнает, как красиво мы его надурили. И услышать, какие душевные слова будет говорить ему немецкое начальство. Я вас, братки, уверяю – в немецком языке есть множество крепких и звучных ругательств…
Глава 6
Удар из ниоткуда
Ягдкоманда действует следующим образом: переходы она совершает большей частью ночью, а в дневное время находится в скрытом месте. И на марше, и на привалах ягдкоманда должна обеспечивать непосредственное охранение. Разведка начинается по достижении места боя. О действиях и передвижениях партизан ягдкоманда судит по оставляемым ими следам. Чтобы избежать предательства, не следует вступать в контакт с населением… Успех дела решают хорошая маскировка, тесное взаимодействие и главное – терпение.
19 мая, партизанский штаб
В штабе шло совещание. Табачный дым уже не клубился, а накладывался слоями под потолком. Настроение было паршивое.
– Черт их возьмет! – выругался Асташкевич. – Я с сорок первого в партизанах, а с такой чертовщиной не сталкивался. И не слыхал никогда.
– Этого следовало ожидать. Немцы ведь тоже не дураки. Мы учимся – ну, так ведь и они ведь тоже… Тем более что, по нашим сведениям, против нас действует очень опытный противник. Профессионалы, – сказал Сухих.
– Да и сами мы хороши. Как говорил товарищ Сталин, головокружение от успехов у нас началось. Хотя про такие методы врага нам и в самом деле ничего не было известно, – вставил комиссар.
Асташкевич ударил ладонью по столу.
– Ладно! Подведем итоги. Что можно сделать в этой ситуации? Раз это профессионалы, то тебе, Николай Семенович, и карты в руки.
– Итак, против нас действуют специально подготовленные солдаты. Или даже специально подготовленные подразделения. Судя по всему, немцы учли просчеты свооих действий против партизан. А именно то, что мы в лесу чувствуем себя полными хозяевами, а они здесь воевать не умеют. Логично предположить, что враг решил преодолеть этот свой недостаток и начал создавать специальные части по борьбе с партизанами. Если это так, то пытаться выслеживать их в лесу – дело неблагодарное. Они знают о нас гораздо больше, нежели мы о них. Пока что единственный шаг, который я предпринял – и прошу, чтобы вы тоже его предприняли, – это обязал всех наших людей в населенных пунктах сообщать о любых передвижениях немцев. Особо я просил обратить внимание на любое необычное поведение немцев. Ведь один странный факт мы проворонили. То, что я недостаточно опытен в специфике партизанской войны, ответственности с меня не снимает. Впредь будем внимательнее. В конце концов они ведь не нечистая сила. Значит, какие-то следы от них должны оставаться…
– Только вот найди их, эти следы, – пробурчал командир.
Вся эта чертовщина началась пятью днями раньше. Около пятидесяти человек из отряда «Победа» двигались к деревне Козловична. Задача была простой и обыденной: изъять муку из находившейся там мельницы.
Надо сказать, что после того, как Мельников с Макаровым силами тамошних полицаев уничтожили лжепартизанский отряд, в деревне ничего особо не изменилось. Как и предвидел Сухих, немцы предпочли не поднимать шума. По имевшимся сведениям (а Еременко подсказал нужных людей), в Козловичну через день после боя прибыли немцы, и среди них вроде бы был офицер в форме майора автомобильных частей. Возможно, это и был тот самый Дикс. Полицаев допросили. Причем всерьез, каждого по отдельности. И… выразили им благодарность за храбрые действия. Затем объяснили перед строем, что все прошло как надо. Дескать, немецкий офицер – личность секретная, если исчез – то так и нужно. Мол, единственная неприятность – жалко Прокопенко, верного солдата фюрера. Что же касается пропавшего старосты, то откуда-то пошел упорный слух, что, дескать, Еременко просто-напросто струсил во время боя (что с него взять, со штатского), бросился бежать и утонул в болоте. Полицаям назначили нового командира, из Слонима прислали нового старосту. И все пошло по-старому.
Что же касается полицаев, то они тем не менее были сильно деморализованы. Дело в том, что слухи о деятельности соединения Асташкевича распространились по округе с невероятной скоростью. Уже через день даже воронам и цепным кобелям было известно о взрыве моста через Неман. Как это всегда бывает со слухами и прочими сплетнями, события приобретали гомерические размеры. Говорили, что партизан – целая дивизия, есть артиллерия и танки. А возле моста партизаны перебили несколько тысяч немцев и подбили десять танков… Понятно, что полицаям было не слишком уютно сидеть, так сказать, на переднем крае – возле партизанского леса, где творится черт знает что.
Вот в этом-то, как стало понятно задним числом, и крылась странность. Обычно при появлении в округе крупных сил партизан немцы либо усиливали регулярными частями гарнизоны, расположенные вблизи от партизанских баз, либо, наоборот, выводили своих приспешников, концентрируя силы в крупных и более важных населенных пунктах, отдавая остальные в распоряжение партизан. Тут же не случилось ни того, ни другого.
Прозевали. Не обратили внимания на эту странность. Ну, сглупили фрицы, с кем не бывает? Правильно сказал комиссар: несколько расслабились. Как теперь было уже точно известно, крупных военных сил у немцев в этом глубоком тылу просто не было. А ведь для проведения операции против такого мощного партизанского соединения требуются не просто крупные, а очень крупные силы. На фронте при наступлении достаточен перевес в три-четыре раза. Против партизан необходимо десятикратное превосходство. Ведь лес нужно окружить плотным кольцом, иначе партизаны попросту уйдут в соседний лесной массив – и все начнется сначала. И хоть лес вроде бы и небольшой, а если подсчитать, – то требуется не один полк. Но никаких полков в округе не наблюдалось. В общем, люди начали чувствовать себя в безопасности. Вот и получили по полной программе.
Итак, партизаны двигались по лесной тропе по направлению к деревне Козловична. Задача у группы была проста – разогнать полицаев. Это была не столько тактика или стратегия, сколько политика. Партизаны, так сказать, демонстрировали, кто в доме хозяин. В нескольких деревнях такие акции прошли вполне успешно. Тут тоже не предвиделось особых трудностей.
…Все случилось, не доходя трех километров до населенного пункта. Внезапно из-за кустов и из-за деревьев послышались автоматные и пулеметные очереди. Били с очень близкого расстояния. Причем поступили атакующие очень умно: пропустили разведку (которая, кстати, ничего тревожного не заметила) и ударили по основной группе. Атака была совершенно неожиданной – в лесной глуши никто не думал встретиться с врагом. Да и когда партизаны все-таки открыли ответный огонь, они очутились в том же положении, что и немцы, которых они атаковали прежде, – то есть стреляли в белый свет, неорганизованно и наобум.
Будь еще немного времени – и партизаны пришли бы в себя, организовали бы грамотную оборону. В конце-то концов случалось им и в немецкие засады попадаться. Но этого времени им никто не отпустил. Нападение длилось не больше двух-трех минут. Потом автоматный огонь прекратился. Стреляли лишь с более дальней дистанции из трех пулеметов. Но вскоре прекратили огонь и эти. Опомнившиеся партизаны кинулись в погоню – но обнаружили лишь пустое место. В кустах нашли автоматные и пулеметные гильзы. И все. Атаковавшие неизвестные растворились в лесу без следа.
Результат оказался очень грустным. Командир отряда был убит чуть ли не первым же выстрелом – наповал из винтовки. Скорее всего, действовал снайпер. Да и остальные враги время даром не тратили. Пятнадцать убитых и двадцать пять раненых. Разумеется, задание было сорвано. То есть в лесу от засады партизаны потеряли больше, чем при штурме хорошо укрепленного моста через Неман. Но, как оказалось, это было только началом.
Вскоре группа подрывников из пятнадцати человек, направлявшаяся к железной дороге, была полностью уничтожена. Немцы и раньше устраивали засады на минеров, но делали это возле железки, а не в лесу. Обычно они таились или на опушке, или в обломках пущенных до этого под откос вагонов. Но тут нападение случилось именно в лесу! Подрывников перестреляли из засады, когда они пробирались по собственной, лично ими проложенной тропе. Причем, судя по всему, уничтожили их тоже почти мгновенно. И сделали это три или четыре человека. И так же бесследно исчезли.
Еще две небольшие группы просто пропали без вести. Тут уж спохватились, что ушедшие несколько дней назад разведчики из отряда Лавриновича тоже как сквозь землю провалились…
Попытки выяснить что-то через своих людей из жителей ближайших деревень не дали ничего. К примеру, в той же Козловичне, возле которой накрыли крупную партизанскую группу, полицаи были на своих местах и никуда не отлучались. Да и по зубам ли им было такое? А новые войска никто не видел.
В общем, складывалась очень грустная ситуация. Самое неприятное заключалось даже не в числе погибших, хотя такие потери для партизан являлись весьма серьезными. Все обстояло куда хуже. Дело в том, что регулярные немецкие части конечно же превосходили партизан по вооружению и боевой подготовке. Но имелась у них очень серьезная слабость: немцы не любили и не умели воевать в лесах. Ведь в чем главная сила немецкой пехоты? В том, что каждое их отделение действует как единый организм. Такому искусству в неделю не обучишься. А в лесу взаимодействовать получается не очень… Не говоря уже обо всем известной немецкой боязни лесных засад и всего такого прочего. Скажем, немцы часто устраивали засады на партизан, но делали это возле дорог, на опушках, у деревень – в любом случае не в чаще. А в лес фрицы совались, только собрав подавляюще крупные силы. Да и в этом случае далеко не всегда добивались успеха. И партизаны чувствовали себя под сенью деревьев очень уверенно.
А тут выходило – появились у врагов бойцы, которые умеют воевать в лесах получше партизан. Немцы стали действовать партизанскими же методами. Не хуже, а может, и лучше, чем партизаны. Что угрожало очень неприятными последствиями. Не говоря уже о том, что люди могли попросту начать опасаться выходить из партизанского лагеря. Да и что лагерь? Макаров смотрел на вещи очень мрачно:
– Если у фрицев появились лесные егеря, то нам придется невесело. Ведь главная наша крепость – это лес. А для них лес – не помеха. Видали, воевали…
22 мая, партизанский штаб
Мельников с Макаровым грелись на весеннем солнышке возле бани, когда к ним подошел дед Павел. Это был тот самый старичок, который еще в апреле навел отряд заготовителей на знатную добычу. Кстати, к старосте с тех пор еще один раз наведывались. И снова с большим успехом.
Поделиться книгой: