Оборотни тоже смертны

Дед Павел оказался золотым человеком. Он являлся мастером на все руки: мог быть плотником, столяром, печником – и много еще кем. Монотонную крестьянскую работу дед не переваривал. Так что во все времена и при всех властях он шатался по округе, перебиваясь разными заработками, благо человеку с золотыми руками заработать не трудно. Поэтому он знал всех, и все знали его – и подозрений его прогулки не вызвали ни у кого. Война войной – а все равно людям в деревнях и то нужно, и это… Тем более что мужиков по селам было немного. Да и фрицам толковые работники тоже требовались. Голова у деда варила что надо, а немцев он не переваривал еще с той войны.

– Здорово, ребята! Ты, Серега, говорят, в Руду Яворскую в разведку к Настене ходить повадился? Дело, конечно, молодое – да смотри, у нее язык без костей.

– Так что с того? В Руде нет ни немцев, ни полицаев. Все давным-давно сбежали.

– Так в Козловичне есть. А у нее там много подруг. Но я не для того пришел. К командиру вашему надо, к Николаю Семеновичу. Разговор имеется.

Разведчики проводили деда к особисту.

– Здравствуйте, товарищ особый начальник.

– И вы здравствуйте, Павел Макарович, – обаятельно улыбнулся старший лейтенант. – Как живете?

– Живу помаленьку. Покрепче многих молодых буду. А пришел я вот с таким делом. Уж не знаю, важное оно или нет, но ваши ребята передали, что вы мне велели обо всем сообщать. И ведь дело-то в самом деле странное…

– Ничего. Вы, главное, нам все подробно расскажите.

– Значит, так. Я вчера и сегодня до обеда в Дубровке работал. Там, сами знаете, стоит немцев человек двадцать, да еще полицаи. Вот немцы-то меня и подрядили крышу им отремонтировать. Они там в здании сельсовета устроили штаб. Так вот, дело было сегодня. Сижу я на крыше, работу уже почти закончил, слазить собрался. И тут вижу: с той стороны, от Слонима, едут две машины. Одна легковая, открытая, а другая – грузовик. Интересный, с шестью колесами, с брезентовой кабиной. Таких я и не видал. Ни у наших не видал, ни у германов. Там лужа на въезде в деревню, так легковая стала ее объезжать, а грузовик попер прям как трактор или там танк. И проскочил одним махом. Кузов брезентом сверху затянут, вроде как фургон. Думаю, кого это черт несет, посижу-ка на крыше, оттуда виднее. Сами знаете, Дубровка – она на отшибе. Гостей там особо не бывает. Так я молоточком постукиваю, вроде как работаю, а сам наблюдаю. Подъехали они, значит. В машине трое – один офицер, двое эти… Ну, которые с бляхами на шее шляются по дорогам, у честных людей аусвайс требуют и в мешках роются.

– Фельджандармы?

– Они самые. Морды жандармские. Так вот, затормозили они, офицер вылез – и в штаб направился. Жандармы тоже вылезли. Никого к машинам не подпускают. Даже своих. А, вы ж понимаете, немцам тоже интересно, кто это к ним пожаловал. Эти, которые из деревни, ла-ла им что-то по-своему. А один жандарм как рявкнул на них, это даже я понял, что послал он их подальше. Тех как ветром сдуло. И тут офицер обратно выходит. Пробыл он там немного, получаса не будет. Погрузился он в машину, и двинулись они обратно. И вот что самое интересное. Когда грузовик разворачивался, он ко мне задом повернулся. Сзади у него брезента нет, так я всю внутренность кузова с крыши-то и разглядел. Пустой он был! Лишь вдоль бортов – скамейки. А после покатили они тем же порядком туда, откуда приехали.

– То есть ничего из машины не выгружали, никого из нее не высаживали? – уточнил Сухих.

– Так я о том и говорю! Что это они так раскатывают? У немцев ведь небось тоже бензин казенный. Не станут они просто так, от нечего делать, по полям да лесам раскатывать… Ну вот, я быстренько работу закончил, расчет получил, да к вам. Благо в Щаче мостки не разрушены.

– Спасибо, очень интересные вы нам вещи рассказали.

– Ну, прощайте, я еще к своему родственничку в отряд загляну…

* * *

Сухих закурил и оглядел помощников долгим взглядом.

– Ну, какие будут соображения? С чего это немцы катаются в окрестностях партизанского леса? И ведь их всего-то – даже если в кабине грузовика было двое – всего-то пять человек. Попадись они вам на пути – вы бы их вдвоем из засады на тот свет отправили. А ведь двое – жандармы, к ним у партизан счет особый. Они этого не понимать не могут. Значит, было у них дело. И серьезное дело.

– К тому же грузовик… Судя по рассказу деда, это полноприводник типа «Einheitsdiesel». Я такие видел нечасто. Только у мотопехоты[33]. В прошлом году один такой, подбитый, эсэсы бросили, когда за нами гонялись, – добавил Мельников.

Была у Сергея такая особенность – он увлекался автомобильной техникой и назубок знал названия и особенности всех немецких средств передвижения, которые ему доводилось встречать.

– Тем более. Не самая распространенная машина – из тех, которые дают только отборным частям, – попусту катается по весьма небезопасным для немцев местам.

– Не попусту, товарищ старший лейтенант, – встрял Макаров. – Я, кажется, понял, в чем тут дело. Грузовик доставил спецгруппу. Ту самую, о которой в последнее время столько разговоров. Или аналогичную. Я имею в виду лесных егерей.

– Объясни-ка поподробнее. Ведь машина была пустой. Вряд ли немцы для нужд своих специальных частей наладили производство шапок-невидимок.

– Шапки-невидимки тут ни при чем. Тут просто хорошо продуманная тактика. Ведь в чем главное преимущество егерей? В скрытности их действий. Как вы сами сказали, против нас работают серьезные люди. Значит, они понимают наше главное преимущество: у партизан всюду глаза. Если в деревне высадится подобная спецгруппа – на это обязательно обратят внимание. Эти егеря ведь почти наверняка одеты в камуфлированные костюмы, как у Сергея, или в маскхалаты. К такой одежке тут не привыкли. Да и внешность… В таких частях обычно служат немаленькие ребята, вроде нас с Серегой. Не тыловые крысы. Видал я финнов из подобных соединений. Высаживается в деревне группа амбалов в маскхалатах, увешанных разным снаряжением… Они же сразу обратят на себя внимание. Далее. Если их просто вывезти в лес, то партизанским разведчикам, хотя бы по автомобильным следам, легко вычислить место, где они высаживались. Самый лучший вариант для сохранения тайны – если машина притормозит, они выскочат, а та двинется дальше. Они могут и на ходу соскочить, как десантники с танка. Риск быть обнаруженными тут минимален. И ведь заметьте – Мосты к нам куда ближе. Оттуда можно и пешедралом по лесу допереть. Но немцам понятно, что возле Мостов полно наших разведчиков.

Особист задумался, а потом высказал мнение:

– Хитро закручено, но, в общем-то, похоже, что так оно и есть. Ну, тогда давай, старшина, думай о том, что они могут предпринять дальше.

Сухих положил на стол карту.

Макаров некоторое время глядел на нее, а потом стал докладывать:

– Все прошлые столкновения с егерями были на правом берегу Щачи. Эти высадились на левом берегу. Можно предположить, что они перейдут реку. Но… Конечно, Щача – не Волга и не Неман. Но и не ручеек. Как мне кажется, такой вариант маловероятен. Это уж слишком уж хитро. К тому же они не могут не понимать, что на реке сидят наши пикеты.

– Мне тоже так кажется, – согласился Сухих. – Тем более что в последнее время бойцы отряда Аганбекова активизировали действия на железнодорожных ветках Волковыск – Мосты и Волковыск – Барановичи. То есть на левом берегу. Если они дали нам по зубам там, то логично было бы врезать и тут. И это, кстати, свидетельствует о том, что егерей немного. Ведь самое разумное – наносить удар одновременно. А потому, раз уж ты у нас главный специалист по действиям спецгрупп, попробуй предсказать, где они могут нанести удар.

Макаров снова не спеша изучил карту, потом спросил:

– А про брод через реку многие знают? Я имею в виду – из местных.

– Это уж точно не тайна. Мне об этом сказали именно местные, – ответил Мельников.

– Я думаю, что засада будет у брода. По лесам и полям партизан ловить непросто. Но нашим все равно надо переходить реку. Есть два пути – брод и мостки в деревне Щача.

– По второму пути партизаны не ходят. После того как начались все эти дела с егерями, Аганбеков строжайше запретил, – пояснил Мельников.

– Это абсолютно правильно, что запретил. Тем более, если б егеря засели возле мостков, деда они живым на этот берег не пропустили бы. Такая уж специфика их работы. Да и там деревня, вокруг нее поля. Значит, если и они знают о броде, то устроят засаду возле него. Место удобное. Воды там, насколько я помню, по пояс; бойцов, переходящих реку, можно пощелкать как кроликов. Думаю, они будут сидеть там, дожидаясь крупного отряда. Мелкие пропустят. Точнее, пойдут следом и уничтожат дальше, в лесу.

– И какие будут предложения?

– Надо заходить им в тыл и устроить охоту на охотников. Но вот как? Возле Щачи они могут посадить наблюдателя. Вплавь через реку? Лодок-то у нас там нет.

Особист помолчал и сказал:

– Есть еще один путь. Он проложен бойцами Аганбекова по приказу Асташкевича. На случай внезапного отступления. Но для начала все-таки имеет смысл убедиться, что мы не ошибаемся. Давайте на коней – и галопом к «казахам». А я пойду за приказом к Асташкевичу…

* * *

На лице Аганбекова, выслушавшего новость, не проявилось никаких эмоций.

– Хорошо, что предупредил. С утра группа собиралась идти через брод. Наш дозор возле брода ничего не заметил. Но… Давайте-ка в самом деле поглядим.

Если на том берегу партизан и в самом деле ждала засада, то брод располагался очень неудачно для них. Путь к нему шел через обширный луг. Правда, правее к реке подступал густой лес, но оттуда все равно пришлось бы выходить по голому берегу. Зато в этом месте правый, партизанский, берег был выше, чем левый.

Разведчики и Аганбеков на брюхе подползли к краю леса. Все достали бинокли.

Там, где был брод, противоположный берег выглядел так. Прямо от реки начиналась небольшая заболоченная пустошь, поросшая кустами. Дальше, слева на возвышении, стоял лес. Будто это место просто специально придумывали для засады. Справа же тянулась длинная болотина.

Все трое внимательно исследовали опушку леса на противоположном берегу. Ничего не заметно. Напротив стоял тихий пустой лес. Но партизаны были не теми людьми, которые доверяют первому впечатлению. Иначе они бы столько не прожили. Продолжили наблюдение. Таращиться в бинокль пришлось с полчаса. А! Мельников заметил, что в одном месте дрогнула ветка. И еще раз. Он скосил глаза на товарищей. Аганбеков вроде смотрел не туда, но тоже дал понять, что заметил. Понаблюдав еще некоторое время, командир отряда дал знак отходить.

– Видали? – спросил он.

– Так точно.

– И я видел, – доложил Макаров.

– Их там не менее десяти человек. Но, я думаю, больше. Вот сволочи! У меня ведь должно было выдвигаться тридцать человек. И я, кстати, с ними собирался. С такой позиции всех положили бы к чертовой матери. И каково мнение начальства?

– Атаковать. Товарищ старший лейтенант сказал что-то про секретный мост…

– Да черт с ним, с мостом! Новый построим! Надо этим гадам врезать, а то никакой жизни не будет.

Отряд был поднят. Один взвод с тремя ручными пулеметами Аганбеков отправил на берег реки, к броду. Остальные двинулись по лесу. В бой шло человек сорок. Вскоре они оказались в жуткой глухомани. Сначала шел лес, потом потянулись высокие кусты.

– Это мы куда? – спросил Макаров.

– А вот увидишь, – хитро ухмыльнулся Голованов, присоединившийся к паре разведчиков.

Вскоре передовая группа вышла на берег Щачи. Река в этом месте была широкая, ничего не говорило о том, что тут может быть брод. Несколько партизан исчезло в прибрежных кустах. Там послышалась какая-то возня – и вскоре из зарослей показалось некое бревенчатое сооружение. Один его край, подгоняемый течением, поворачивался поперек реки. Вскоре все стало ясно. Это был наплавной мост шириной примерно в два метра. Течение само собой устанавливало его. Вскоре дальняя сторона сооружения достигла берега. Переправа была готова.

– Ничего себе! – только и мог сказать Макаров.

– Никогда не видел? – усмехнулся Аганбеков. – Партизанский мост это называется. Легко наводится – и так же просто убирается. Мы приготовили несколько таких мостов через Щачу на случай, если соединению придется быстро удирать. Или вот на такую пиковую ситуацию. Понятное дело, чем меньше людей о подобных делах знает, тем лучше.

* * *

Вскоре все партизаны были на левом берегу.

– Голованов! Возьми семь человек. Мы будем атаковать их вдоль реки, ваша задача – зайти глубже, перекрыть им отход. Вступать в бой, когда начнется стрельба. Вопросы есть?

– Никак нет.

– Действуйте!

Мельников, Макаров, Голованов и еще четверо бойцов двинулись по лесу. Когда до позиций врага осталось примерно с полкилометра, Голованов распорядился:

– Макаров, Мельников, вы двигайте вперед, поглядите, что там и как. Разберетесь – свистните. Тут мы попрем.

– Осторожнее, ребята, под пули зря не лезьте. Это вам не солдаты охранных рот, – напутствовал товарищей старшина.

Сергей и Григорий двинулись ползком вперед. Вскоре Макаров заметил нечто интересное. Ага, точно – между двумя соснами явно кто-то лежал. Понятное дело, засада была обращена на север, но егеря прикрыли и противоположное направление. Вряд ли они ожидали удара с тыла – но ведь оттуда могла совершенно случайно появиться какая-нибудь партизанская группа. А разведчики вышли с совершенно неожиданной стороны, откуда их никто не ждал. Макаров показал Сергею знаками: отходить к группе, забирая при этом еще в сторону, чтобы выйти на край низины. Егеря ведь вряд ли будут стоять насмерть на никому не нужном рубеже. Не такая у них задача. Когда начнется заваруха – они попытаются отойти. Вот тут-то и постреляем.

Но красивой операции не вышло. От реки послышалась стрельба. Эх, спугнули… Тут задергался и часовой, видимо, пытавшийся понять, что происходит. Зря он так. Григорий, державший егеря на мушке, дал длинную очередь. Немец ткнулся носом в землю. Старшина свистнул. Пошла потеха.

Между тем со стороны реки стрельба усилилась, послышались разрывы гранат. Заговорили пулеметы и на той стороне Щачи. Значит, егеря стали отходить вниз по реке, по болоту – и попали в поле зрения пулеметчиков.

Между тем Мельников, оказавшийся в одиночестве, бежал через лес. Задачу свою он знал – отрезать егерям отход. Внезапно, выскочив из-за елок, он увидел врага почти рядом, в нескольких шагах. Рослый человек в пятнистом комбинезоне доставал из кармана рожок автомата. Сергей нажал на курок, но проклятая фашистская машинка не сработала. Перекос.

И тут Сергей убедился, что егеря – серьезные парни. Автомат немца полетел в сторону, а сам он метнулся на землю, перекатился и вскочил, как чертик из шкатулки, возле Сергея, а в его руке уже сверкала финка. Причем держал ее враг в левой руке.

Фриц широко махнул рукой с ножом, целя в бок. Обычное дело – отбить удар двумя руками с автоматом… Но каким-то шестым чувством Сергей понял, что это делать не надо. Он ушел в сторону – и кинул автомат плашмя немцу в лицо. А затем ударил его ногой под колено. Немец повалился, успев встретить в полете кулак разведчика.

Мельников оглядел валяющегося фрица. Интересно, живой или нет. Вроде, живой… Это хорошо. Пленный егерь нам пригодится. Мельников перевернул бесчувственного фрица на живот и стал связывать ему руки веревкой, которую всегда таскал в кармане. Привычка охотника за «языками»…

Приводя в порядок автомат, Сергей вспоминал рукопашную схватку. Почему он понял, что нельзя применять стандартный прием пограничников, который Макаров демонстрировал всем желающим? А… Немец уж больно широко размахнулся. Демонстративно. Тоже, видать, сообразил, что перед ним серьезный противник.

– Ну да, – вслух подвел итог Сергей. – Я попытался бы отбить удар ножа автоматом, а он – видать, опытный боксер – врезал бы мне правой в морду так, что я бы не встал…

* * *

Тем временем Аганбеков и его бойцы все же вытеснили немцев в заболоченную низину. Теперь по ним стреляли из леса, с возвышения. Справа, с той стороны реки, откуда эта болотина отлично просматривалась, садили пулеметы. Макаров со своими ребятами, особо не высовываясь, поджимали справа. Егеря свирепо огрызались, но они очутились в очень скверном положении. На низине росли лишь редкие кусты, а болото было достаточно глубоким. По колено примерно. То есть особо не побегаешь. Так что охотники стали жертвами. Сдаваться они не собирались; впрочем, этого им никто и не предлагал. Большинство из отступавших так и осталось в этой низинке. Но нескольким удалось достичь леса на противоположной стороне. Гоняться за ними Аганбеков счел излишним.

– Мельников! Ты живой? – заорал Макаров.

– Живой я! У меня пленный! Идите сюда, а то мне его лень тащить! Он в полной отключке! – донеслось из леса.

Макаров и Голованов пробились к дружку.

– О, судя по нашивкам, офицер[34], – протянул старшина, оглядывая лежащую на земле крупную фигуру в камуфляжном костюме. – Но ведь он же мертвый.

– Оклемается. Они, гады, живучие. Я, когда «языков» брал, и сильнее прикладывал. А этот – вообще амбал. Да и боксер, судя по всему. Такие от удара кулаком в лоб не помирают. Не мог же я не доставить подарка особисту!

– А весело фрицы стали воевать… – сказал кто-то из партизан, тоже подошедших поглядеть на пленного егеря.

– Да уж. Не только мы учимся, к сожалению. Раньше фрицы вели себя попроще… – задумчиво протянул Мельников.

Октябрь 1941 года (за год и три месяца до описываемых событий), где-то под Копылем

В те времена отряд Аганбекова насчитывал человек тридцать. Ни о каких партизанских соединениях, а уж тем более о целых партизанских краях, речь не шла. Оружия было много – наши при отступлении побросали его не на один отряд. С патронами было куда хуже – поэтому партизаны при первой возможности меняли свои винтовки и автоматы на немецкие. Патроны для последних можно брать у убитых. А для наших – откуда взять? Что же касается взрывчатки, то ее не было вообще. Не говоря уж о связи с Большой землей. Никто не знал, что происходит на фронте, стоит ли еще Москва. Утешало лишь то, что по железным дорогам на восток шли и шли немецкие эшелоны. А значит – война продолжалась.

Впрочем, Аганбеков и в самом деле был из тех людей, которые в любом случае бились бы до последнего патрона. Иной вариант, похоже, ему просто-напросто не приходил в голову. Сражались как могли. Подбивали немецкие машины, нападали на деревни и украшали телеграфные столбы полицаями, которые не успели убежать. Иногда жгли немецкие склады. В общем, по нынешнем меркам – детские забавы.

Что же касается немцев, то до некоторого времени они вообще не обращали на партизан особого внимания. Видимо, полагали, что успеют разобраться с ними после окончания своего блицкрига. Но блицкриг затягивался, а партизанских отрядов становилось все больше. И они начинали нервировать немецкое тыловое начальство. Правда, как потом уж узнали, долгое время немцы всерьез считали партизан простыми бандитами. А с бандитами трудно ли бороться? Надо послать отряд посильнее – и все разбегутся.

…В начале октября отряд Аганбекова, разжившись по случаю взрывчаткой, произвел налет на железнодорожную станцию. Охрана у немцев тогда была поставлена из рук вон плохо. Станцию охраняла какая-то тыловая часть последнего разбора плюс некоторое количество «шумов». Вся эта публика совершенно не ожидала, что в глубоком тылу на них может кто-то напасть. Как потом оказалось, у них и патронов-то почти не было – по паре обойм на человека. Когда же партизаны ринулись в атаку, из двух немецких пулеметов один заклинило, а другой немцы попросту бросили. В общем, «казахи» не столько сражались, сколько гоняли фрицев и «шумов» по путям. После чего взяли из стоящих на станции составов все, что надо, взорвали остальное и уничтожили, что смогли, из станционного оборудования.

Немецкое начальство решило, что это уже чересчур. Против отряда бросили охранный батальон, который выпер партизан из насиженного лагеря и стал бодро гонять по лесам. В конце концов отряд оказался на островке, поросшем соснами и кустарником. Тот был расположен на обширном торфянике – плоском пространстве, покрытом водой, поросшем жидкими камышами и чем-то вроде них. У фрицев были разные способы уничтожить партизан, но они выбрали самый простой и дубовый. Для начала постреляли по острову из минометов. Толку от этого было как с козла молока. Островок был достаточно большой, а мин у немцев, видимо, с собой было немного. Затем примерно с роту немцев пошло из леса в атаку прямо по болоту.

Сергей запомнил этот бой навсегда. Идти немцам надо было метров триста, по пояс в вязкой жиже. Они упорно лезли через торфяник, быстро передвигаться по которому просто невозможно. Из леса немцев прикрывали пулеметы, но стреляли они вслепую: партизаны били из чащи леса и часто меняли позиции.

– Береги патроны! Тщательно целься! Никуда они с этого болота не денутся! – приказал командир.

Это был даже не бой, а учебные стрельбы. Бахали винтовочные выстрелы, «дегтярев» и «максим» плевались короткими очередями. И фигуры в серо-зеленых мундирах одна за другой скрывались в черной жиже. До островка дошло человек десять немцев, чтобы найти свою смерть на суше… Пару пленных все-таки взяли. Как оказалось, это были люди из «999-го батальона». Немецкие штрафники. От пленных разило водкой так, что хотелось закусить. По их словам, начальство отдало приказ – уничтожить бандитов во что бы то ни стало. А гауптману казалось, что, увидев наступающих солдат, бандиты то ли сразу сдадутся, то ли со страху утопятся в болоте… О том, что им будут всерьез сопротивляться, никто из немцев даже не думал. Да уж, с тех пор фрицы кое-чему научились…

Впрочем, как стало известно уже потом, большинство наскоро сформированных в начале войны партизанских отрядов немцы все же дожали и уничтожили. Строго по закону Дарвина. Выжили те, кто сумел приспособиться к условиям лесной войны. Такие, как отряд Аганбекова.

Глава 7

Люди с той стороны

23 мая, партизанский штаб

Сергею Мельникову приходилось видеть разных пленных. В начале войны были и такие, которые полагали, что их сейчас с извинениями отпустят. К примеру, один майор совершенно искренне предлагал: выходите вместе со мной к ближайшей немецкой части, я вам гарантирую жизнь и хорошее обращение. Некоторые вообще не понимали, что с ними приключилось. Как это так: в глубоком тылу непобедимой немецкой армии они вдруг оказались пленными? Потом времена изменились. Фрицы кое-что узнали о нравах и традициях партизан. Чаще всего пленные либо откровенно трусили, либо, наоборот, демонстрировали полную покорность судьбе. Дескать, все равно убьют, так давайте быстрее… Некоторые, особо смелые или убежденные в светлых идеях национал-социализма, по этой же причине куражились. Мол, все равно знамя со свастикой будет реять над Москвой, а вас, жидов и комиссаров, развешают на фонарях.